ЖАК-ВИКТОР-ЭДУАРД ТЭБУ ДЕ МАРИНЬИ

ПУТЕШЕСТВИЯ В ЧЕРКЕСИЮ

VOYAGES FAITS SUR LA COTE DE CIRCASSIE EN 1818

20 мая. Князь Мехмет, пришедший пригласить нас на обед на завтра, вручил мне письмо к г. Скасси, которое было написано на турецком языке одним человеком, давно уже проживавшим в ущелье Накопш.

Черкесы не имеют представления о письме. Некоторые периоды их истории запечатлены в песнях и нескольких древних преданиях, по большей части баснословных. В своих делах они полагаются только на свидетелей или присягу на некоторых амулетах – то, что у них, не знакомых с крючкотворством, обеспечивает точное соблюдение заключенных сделок. Не прибегая к длинным реляциям, они не имеют необходимости пользоваться для сообщения своих идей и мыслей чем-либо другим, кроме своего голоса, и в случае необходимости посылается гонец. Грамотными среди них являются только несколько турок, проживающих в Анапе или внутри их страны. Однако похоже, что черкесы стали осознавать пользу письменности. Различные знаки на табунах их лошадей породили у меня идею об алфавите и послужили мне в качестве инициалов имен различных владельцев; я насчитал их около 36 ³¹. Но я полагаю, что лучше познакомить их с латинскими буквами, принятыми почти повсюду в Европе, и, может быть, под руководством опытного человека, знающего все их звуки.

Вечером мы отправились на прогулку в священный лес, который отстоит недалеко от берега. Грубо вытесанный крест, вершина которого имеет форму трилистника, освящает это место; здесь нельзя рубить деревья или прикасаться к положенным здесь предметам. Этот охраняемый знак христианства оставлен им их предками. Они не знают, что он означает; только турки говорят, что когда одного великого пророка собирались убить в бане, ангелы появились в оконном проеме и подали ему сигнал спасаться; тогда, вытянув руку вперед, он сказал им, что его голова слишком велика, а они ему ответили, что нет; затем он [50] последовательно показал на живот и на плечи, как на препятствия к побегу; вот эти-то его знаки и дали им форму креста ³². Они собираются перед ним в определенные дни года, когда отмечают свои торжественные празднества.

Только возрасту и благородству предоставляется право произносить от имени народа молитвы, обращенные к Всемогущему. Однако священники не составляют у них отдельного класса. В молодости они проливают свою кровь за своих товарищей, и в случае приближения врага их снова призывают на военную службу. Имея на себе только бурку, они подходят к кресту в окружении народа, хранящего глубокое молчание, и возносят свои молитвы Создателю, прося сохранить их поля, дать обильный урожай и уберечь их от чумы.

К кресту привязано много небольших свечей. С помощью одной из них они опаляют немного шерсти быка, которого приносят в жертву и на голову которого проливают немного бузы, предлагая его Богу, вместе с пресным хлебом, на котором лежит сыр. Обряд заканчивается пиршеством, на которое каждый житель района доставляет больший или меньший пай, в зависимости от его возможностей, и, наконец, танцами и играми.

Удивительная вещь, которая может служить доказательством того, насколько легко распространить христианство среди черкесов – это то, что жители, придерживающиеся ислама, участвуют в этих празднествах и проявляют к ним огромное уважение.

Эти люди отмечают первый день года почти в то же время, что и мы. Они знают Пасху, которую отмечают в честь одного святого, историю которого мне изложили не очень понятно. В течение пяти предшествующих ей дней они не едят яиц ³³. Начало каждого сезона также отмечается празднествами.

Среди почитаемых ими божеств, которые остались со времен язычества, основными являются следующие.

Мерисса, имя которой, возможно, происходит от Цереры ³⁴, культ и имя которой сегодня уже позабыты. Она является главным образом покровительницей пчел. Этот народ утверждает, что некогда, когда все пчелы погибли, одна уцелела и спряталась в рукаве Мериссы, которая ее спасла, и что эта пчела родила всех, которых они сейчас имеют. Ее праздник отмечается летом. Имя этого черкесского божества происходит, несомненно, от имени Мелиссы ³⁵. [51]

Не следует считать необычным для страны, где мед является одним из главных предметов питания местных, жителей, то, что они дали покровительницу насекомому, которое его производит. Свидетельством того, что это слово заимствовано черкесами у греков, является то, что оно звучит удивительно сходно с греческим словом.

Сеосереса изображает молодое грушевое дерево, которое черкесы срубают в лесу. После обрезания ветвей остается только ствол, который затем уносят к себе и украшают как божество.

Почти все поступают одинаково: осенью, в день праздника, его с большой торжественностью вносят в дом под шум различных инструментов и крики радости всех обитателей, которые приветствуют его счастливое прибытие. К нему прикрепляют небольшие свечи, а на верхушке – сыр; со всех сторон его обливают бузой; едят, пьют, затем его выносят и ставят во дворе, где оставляют на год у стены без всяких божественных знаков. Он является покровителем скота и имеет двоих братьев.

Тлебс, царь, покровитель кузнецов. В день его праздника в его честь совершают возлияния на сошник и топор.

Наохаче, Емик и Месте – другие святые или полубожества, имеющие каждый свой день почитания.

У черкесов нет бога грома и молнии, но, по-видимому, ошибаются те, кто уверяет, что они его никогда не имели: гром и молния пребывают у них в великом почтении. Черкесы говорят, что это ангел поражает тех, которые отмечены благословением Всевышнего. Тело пораженного молнией торжественно предается земле при всеобщем оплакивании усопшего, семья которого становится весьма уважаемой. Эти люди выходят толпой из своих жилищ при грохоте, производимом этим ангелом во время его воздушного путешествия, и когда пройдет немного времени после того, как гром утихнет, они устраивают общественные молитвы с приглашением снова посетить их.

Ученые люди объясняют все это их пылом, пережитками и невежеством. Те, кто посетил эту страну, называют Мериссу святой девой Марией, Тлебса – Давидом, Сеосереса – святым Иоанном. Наше пристрастие к древностям также часто приводит к подобным заблуждениям ³⁶.

Красота местности, царящая в лесу тишина, этот храм, созданный природой, – все это исполнило меня чувством, едкого я никогда не испытывал. Всемогущество Создателя, [52] благоговейное и простое почитание, какое оказывает ему этот народ, породили в моей душе множество мыслей, которым я посвятил всю свою прогулку, и незаметно для себя пришел к воротам дома одного из друзей г. Тауша, куда мы и вошли.

Его самого не было дома; нас приняли его жена и невестка, которые подали нам молочное блюдо и сели только после долгих настоятельных просьб с нашей стороны. Хозяин вернулся через час и пригласил нас на свою половину, что мы и поспешили сделать, чтобы не вызывать у него подозрения о цели нашего визита, как будто бы приветливость наших хозяек вызвала у нас желание навестить их вторично.

Выше я уже говорил, что черкес может видеться со своей женой только ночью. Если они случайно встретятся днем, то они тут же поворачивают в противоположные стороны. Столь содействующий любви обычай вызвал у меня мысль, что он должен делать женщин мишенью обольщения, и я осведомился об опасностях, связанных с подобным случаем. Для соблазнителя дело ограничивается уплатой суммы, пропорциональной нанесенному мужу оскорблению. Последний не отваживается посягнуть на жизнь соперника, поскольку в этом случае он должен будет заплатить за его смерть его родственникам. Женщин наказывают побоями или продажей. Некоторые жестокие мужья отрезают им нос или уши, но немногие из них прибегают к таким бесчинствам, за которые они также принуждаются к уплате штрафа, на котором настаивает ее семья, более или менее значительного в зависимости от того, какая часть отрезана.

21 мая. Утром г. Тауш, лоцман и я сели на лошадей и в сопровождении множества черкесов прибыли к дому князя Мехмета, сын которого, Ислам-Гери, вышел к нам навстречу. Мы прошли к берегу речки, которая орошает прекрасную долину Пшат, окаймленную лесистыми горами, на склонах которых тут и там видны весьма скученные деревушки, в которых жилища окружены палисадами; эти деревушки редко насчитывают более пяти или шести жилищ. Местность выглядит очень хорошо возделанной. В самом центре леса видны площадки, выжженные с помощью огня и засеянные пшеницей. Местность ограничена с севера длинной грядой гор, составляющей часть Кавказа; здесь живут шапсуги. [53]

Проехав около трех миль, мы достигли пристанища Ендара-оглу; он встретил нас вместе со своим сыном Ногаем у входа во двор и проводил нас в домик для гостей, стены которого были украшены саблями, кинжалами, луками, стрелами, пистолетами, ружьями, шлемами и множеством кольчуг. При входе в дом мы сняли свое оружие, после чего нас пригласили сесть. Князья, так же как и прочие черкесы, остались стоять. После различных разговоров нам принесли воды помыть руки, затем сразу же подали обед на пятнадцати столиках, следовавших один за другим по мере того, как мы съедали приносимые блюда.. Я сидел вместе с лоцманом и двумя комиссионерами, которых я пригласил к своему столу, хотя черкесский обычай этого не допускает; им было разрешено войти в дом Ендара-оглу. Я поручил им сказать этому князю, насколько я был бы огорчен, не пообедав с ним. Он ответил, что этого требует церемониал, но что он надеется принять меня скоро в число членов его семьи, и тогда он сможет более свободно вести себя в моем присутствии ³⁷. Я попросил его не сомневаться в дружественности, какую он мне внушил, и считать меня с этого момента своим родным сыном. Затем мы выпили за здоровье друг друга несколько рюмок водки, и он велел подать себе блюда, которые были убраны с наших столов.

После полудня я попросил у него разрешения представиться его жене. Он согласился, и в ожидании, когда она будет готова принять нас, мы обошли хозяйство, которое походило на все то, что я уже видел. Оно состояло из десятка домов, возведенных из плетня или бревен, обмазанных глиной и покрытых сверху соломой. В этих домах никогда не бывает больше одной комнаты; они служат жильем семье князя, дворян и слуг, обслуживающих его. Хозяйство окружено непрочными палисадами и расположено у подножия прекрасного холма в изгибе реки, берега которой заняты фруктовым садом и плантацией льна и кукурузы. Небольшой густой лесок, к которому примыкают дома, служит убежищем для женщин, детей и скота во время вторжений враждебных племен в их область.

В каждом хозяйстве изготавливается все, что необходимо его обитателям. Женщины заняты главным образом изготовлением сукна из светлой ткани, очень похожей на фланель, бурок, подушек для седел, холста, одежды, обуви, галунов, футляров для сабель, ружей и пистолетов. [54] Подобно гомеровским княжнам, черкесские княжны также не освобождаются от этих работ, в которых они добиваются большой славы, чтобы отличаться от своих подданных. Мужчины плотничают, изготавливают ружья, отливают пули, делают очень хороший порох и очень плохо дубят кожи, зажимая их между двумя кусками дерева. Кузнечным и ювелирным делами занимаются очень немногие мастера. Кузнецы изготавливают кожи, топоры, гвозди, железные наконечники для стрел и прекрасные кинжалы. Ювелиры украшают серебром оружие, пороховницы, пояса и т. д. Трудно представить себе совершенство этой работы, красоту и четкость рисунка, который они чернят с помощью кислоты. В основном только турки доставляют им стволы ружей и пистолетов и сабли, которые они оправляют в своей манере. Среди этого оружия я видел много вещей европейского производства, и между прочим сабли, которые по большей части были венецианскими или генуэзскими. После вторичной закалки они шлифуют их, чтобы убрать треть ширины клинка, что лишает их гибкости. Шлемы, кольчуги и луки они получают из Персии; эти вещи покупаются в небольшом количестве, и то, что у них есть, переходит от отца к сыну и составляет их основное наследство. Я думаю, что их можно насчитать 20 000.

Через час нас ввели к княгине. Господин Тауш, который меня сопровождал, сказал мне, чтобы я во всем подражал ему, чтобы не совершить ошибку в обхождении с прекрасным полом.

При нашем появлении все женщины встали. Мы обошли всех подряд, от одной к другой, вдоль стены, от одного конца комнаты до другого, твердым, но медленным шагом, отпустив, в знак уважения, наши рукава во всю их длину. Мы приветствовали их, прикладывая для важности наши правые руки к шапкам.

После того как мы сели, княжны снова уселись на свои места на диване, а служанки – их было около десяти – остались стоять. Княгиня, в возрасте около 50 лет, имела прекрасную фигуру и особенно одухотворенное лицо. На ней было длинное платье, открытое спереди и застегнутое на крючки от груди до пояса наподобие турецкого антери. Она носила шаровары из полосатой ткани и на голове большую белую вуаль, которая закрывала часть корпуса. К сожалению, я не смог увидеть ее волосы, скрытые под платком. [55]

Юные дочери князя и его оруженосцев были едва различимы под их головными уборами. Под вуалью они носили красные тюбетейки, украшенные спереди небольшой лентой из черного сафьяна с серебряными пуговицами, которые были им очень к лицу и позволяли волосам спадать длинными косами. Бюсты дочерей Ендара-оглу были чрезвычайно тонки, а их антери были застегнуты от шеи серебряными пластинками. На поясе у старшей висело большое число брелоков из того же металла. Их фигуры были не столь изящны, но все же милы, однако форма их шапочек была совсем не изящной: они состояли из шести полотняных лент различных цветов, выкроенных в форме арбузных долек; несколько нашивок были расположены так, что скрывали их швы. Девушки более низкого ранга носили круглые и гладкие шапочки.

После первых приветствий княгиня спросила о моих впечатлениях от путешествия по стране, бедной и недостаточно привлекательной для нас, о ком ей часто рассказывал ее сын Ислам-Гери. Она считала чрезвычайным событием его поездку в Крым в 1814 году.

«Я хотела отговорить его, – сказала она, – ведь он еще слишком молод, чтобы его путешествие было успешным, и я вам доверю его сразу же, как только работы по уборке урожая и сенокосу, которые нам предстоят, закончатся. Не возвращайте его мне, пока он не приобретет мудрости, но я думаю, что он не остановится на этом, поскольку он мне очень расхваливал красоту ваших женщин! А как вам понравились наши?»

Я счел выгодным в данных обстоятельствах сделать комплимент ее дочерям, будучи убежден, что прекрасный пол не менее чувствителен в этом плане в Черкесии, чем в других местах, и я удивил ее, сообщив о доброй славе черкесов у нас ³⁸.

Во время этого разговора г. Тауш подошел к одной из княжон и небрежно прислонился к ней. Это меня поразило, но я вспомнил, что мне было рекомендовано во всем следовать ему. По моим наблюдениям, скоро и я смог бы поступить так же. Я заметил, что в этой стране очень непринужденно обращаются с девушками.

Мы некоторое время еще поговорили о разных вещах и, наконец, распрощались с этими дамами. Княгиня подала мне руку в знак дружбы и пожелала счастливого пути.

Ее муж, которому я объявил, что завтра мы собираемся [56] отплыть, обещал прийти проводить меня. Господин Тауш предупреждал меня, что это будет интересный визит и что я должен буду сделать кое-какие подарки. Князь среди прочего потребовал привезти пороха, лафет для пушки, несколько стаканов, тарелок, сахару, чай и кофе, к которым он уже привык.

Черкесы не стесняются попросить то, что им понравилось, и было бы нелепо отказать им, поскольку можно попросить о том же их самих. Эта общность имущества является пунктом, который обеспечивает бедняка одеждой богача в обмен на его лохмотья. Я видел однажды, как Ногай вернулся домой без обуви, так как один человек, встретившийся ему на дороге, будучи бос и оборван, потребовал у него одежду.

После этого путешествия меня несомненно спросят о впечатлении, какое произвели на меня прекрасные черкешенки. Если попытаться оценить их прелести, столь превозносимые на Востоке, то сразу по прибытии в эту страну мне было бы трудно сделать это беспристрастно, учитывая их славу в Европе, и мое возбужденное воображение при виде страны, столь побуждающей к рыцарству, могло легко впасть в ошибку. Но, познакомившись с их семьями и имея время изучить их, я могу уверить моих прекрасных соотечественниц, что они ни в чем не уступают им.

Цвет лица у черкешенок вообще смуглый. Голова продолговатая, черты лица крупные; их глаза по большей части черные и прекрасные; и поскольку они у них большие, то они и считают их своим самым сильным оружием. Они окаймлены прекрасными бровями, за которыми они тщательно ухаживают и выщипывают, чтобы они были менее густыми. Их бюсты, как я уже говорил, лишены у девушек главного украшения и чрезвычано тонкие и гибкие, а у женщин нижняя часть тела очень велика, что весьма ценится у восточных народов, а я нашел у некоторых безобразным. Некоторым невозможно отказать в прекрасном сложении, гордой осанке и сладострастии. Их одеяние, особенно у замужних, кажется, манит к наслаждениям, которые никогда не запрещаются. Но для того чтобы ими восхититься, нужно еще увидеть их внутри дома, где они позволяют себе всю азиатскую изнеженность, поскольку, когда они выходят из дома, их поступь становится медлительной и дух апатии распространяется на все их движения, поражая взгляд европейца, привыкшего к живости и [57] элегантным манерам наших дам. Те же самые длинные волосы, которые приятно видеть ниспадающими на грудь и плечи красавицы-черкешенки; эта вуаль, которой они укрываются с искусством, направленным на то, чтобы понравиться, как это делается и в других странах; наконец, это платье, сначала стягивающее талию, а затем разделяющееся так, чтобы дать увидеть шаровары, не лишенные привлекательности – все это заставляет отказаться от смешного смущения, когда черкешенка поднимается с дивана. Вообще у них острый ум; у них живое воображение, способное к восприятию сильных чувств; они любят славу и гордятся славой своих мужей, добытой в битвах.

22 мая. Ендар-оглу, который утром подарил нам быка, явился к нам в час дня в сопровождении нескольких других князей. Я знал, что он очень любит знаки отличия, особенно в присутствии соотечественников, и потому приветствовал его множеством выстрелов из пушки, которые доставили ему большое удовольствие. На мои извинения за доставленные ему хлопоты он ответил, что сам не сделал всего, что мог, что он своими действиями хотел показать, как сильно он к нам привязался, что он надеется успокоить возбужденное настроение черкесов, вызванное делом Мудрова, и обеспечить солидную базу нашей торговле. Он попросил, чтобы я со своей стороны сделал все возможное для скорейшего осуществления плана захвата нами турецкой торговли на их берегах, что обеспечило бы нам благожелательность его соотечественников. «Я совершенно не сомневаюсь, – сказал он, – что г. Тауш, наш друг, который уже много раз провозглашал свое желание сделать добро, не преминет воспользоваться удобным случаем, чтобы защитить нас от паши Анапы». Наш груз должны составить в основном скобяные товары и все сорта тканей, в которых они очень нуждаются, а соли им хватит еще надолго. Он обещал познакомить меня со многими князьями в окрестностях Субаши, куда он сам отправится со мной после моего возвращения с грузом.

Я представил ему плотников, назначенных рубить строевой лес, которые до сих пор еще не приступали к делу; он заверил меня, что тотчас после моего отъезда он отведет их в ближайшие к побережью леса, откуда легче всего вывозить лесоматериалы.

Поскольку мы не могли отплыть ранее завтрашнего [58] полудня, он обещал навестить меня еще раз и подарил мне прекрасный серебряный пояс.

Вечером загрузка балласта была закончена, и я приказал запастись водой рано утром.

23 мая. Князь вызвал меня на берег в 8 часов утра. Он еще раз сказал мне о наших планах со всей пылкостью крайней заинтересованности и попросил рассказать г. Скасси обо всем увиденном, чтобы тот подумал о средствах обеспечения процветаний наших связей с его страной. Он дал мне разные поручения и настойчиво наказал привезти кое-какие подарки троим лицам, которые будут защищать нас от возможных оскорблений. Один из них пользуется огромным доверием народа.

Князю не хотелось расставаться со мной. Найдя какой-то пустяковый предлог, он вернулся опять после полудня, и мы, наконец, распрощались. Один человек из его свиты, которому я заплатил за его услуги, обещал мне подарок, который вышьет его сестра. Огорченный тем, что он не вручил мне этот подарок до моего отъезда, он отдал мне свой пояс, говоря со слезами на глазах: «Твой, бери, и не забывай своих друзей адыгов!»

После изложения необходимых инструкций г. Таушу и его коллеге, мы отплыли в 8 часов вечера при слабом юго-восточном ветре на Феодосию, куда я имел приказ прибыть. Мы плыли всю ночь на северо-запад при благоприятном ветре.

24 мая. В 7 часов утра мы оказались на траверсе Суджук-кала. Ветер дул на север, а в 11 часов – на юго-запад; в 7 часов вечера – на запад-юго-запад, также свежий, все более приближая нас к земле. В 8 часов вечера мы были в 27–30 милях от Тамани. Ветер дул постоянно на север.

25 мая. Ветер дул на юго-запад; мы лавировали вдоль Тамани между входом в пролив Еникале и Бугазом Кубани. В 3 часа пополудни мы были напротив мыса Таклы; ветер был свежий, и я убрал брамсель. В 6 часов мы повернули к мысу на юго-юго-восток. Сила ветра удвоилась, небо покрылось черными тучами, скопляясь на севере, предвещая нам трудное время. В 9 часов мы убрали марсель и фок, взяли риф на бригантине и гит. Ветер и море были ужасны.

26 мая. В полночь, когда мы были в 20 милях от берега, ветер стал попутным. Мы обогнули мыс с запад-северо-запада и надеялись достичь залива Феодосии, уменьшив [59] все паруса, однако без них отклонение от курса было бы значительным, и на рассвете мы оказались у мыса Петро-Караево. Ветер становился все сильнее и сильнее; я решил бросить якорь на мысе Таклы, куда нас нес ветер, но это было очень трудно сделать, и я решил добраться до карантина Керчи, где была глубина в 5 саженей.

Я надеялся найти г. Скасси в этой деревне, но один из его агентов сообщил мне, что дела задержали его в Одессе и время его прибытия в Крым неизвестно. Тогда я решил подождать здесь ответа, который должен был принести мне этот служащий в ответ на мой доклад о состоянии дел у черкесов и о мерах, которые я считал наиболее эффективными для проникновения в их страну ³⁹.

Нет смысла входить во все детали моего пребывания в Амбелаки (название керченского карантина), которое затянулось на целый месяц, в течение которого я испытал всевозможные разочарования и, наконец, был вынужден забыть свои проекты и возвратиться с грузом, состоящим только из соли.

Полное безделье наступило после того, как я не смог найти подарков, которые заказал мне Ендар-оглу для себя самого и двоих его товарищей, которые нас столь благородно защищали и спасли наше заведение от полного разгрома. Господин Скасси ограничился лишь тем, что прислал мне письмо к этому князю, написанное на турецком языке.

Госпожа Е., одаренная от природы пылкой душой, живым воображением и неодолимой страстью к блеску, часто столь вредной для женщины, заявила мне, что она решила совершить путешествие к черкесам. Поскольку я хорошо знал, что ее там ожидает, я объяснил ей, каким опасностям она может подвергнуться в этой стране, где нет законов и почти нет правителей, среди варварского народа, где только закон гостеприимства может гарантировать иностранцу безопасность от всех бедствий, которые могут его там подстерегать. Она отвергла все мои доводы; далекая от того; чтобы поддаться страхам, которые я на нее нагонял (они, напротив, породили у нее тысячу романтических идей, которые ее полностью захватили), она, несмотря на мои Возражения, села на судно вместе с одной молодой дамой из русского отдела.

Я поднял парус 30 июня в 4 часа пополудни при небольшом юго-западном ветре, который всю ночь нес нас на [60] юго-восток. У меня был план зайти в порт Геленджик, чтобы основать заведение во владениях князя Атиукая.

1 июля. Утром ветер сильнее подул на запад, и к 8 часам вечера на севере показалась Анапа на расстоянии 15 миль. Затем успокоившись, он спокойно нес нас всю ночь и доставил утром на траверс залива Суджук-кала. В полдень ветер подул на северо-запад и дал возможность войти в порт Геленджик. Я сразу же сошел на берег вместе с переводчиком, чтобы отправить гонца в Пшат к нашим комиссионерам. Князь Атиукай, пригласивший нас к себе, принял нас весьма учтиво и предложил мне послать одного из его людей, которого я и отправил в путь.

Встреча с князем Мехметом, направлявшимся из Анапы в Пшат вместе с Мудровым и самым младшим из своих сыновей, которому было 9 лет, дала нам удобный случай возвратиться на судно. Он, казалось, был рад нашему приезду, но состав нашего груза, о котором он тотчас узнал, разочаровал его. «Соль, опять соль, – сказал он. – Ею мы будем солить наши горы и, может быть, будем одеваться». Я пытался оправдаться, прося его учесть, что г. Скасси не было в Крыму и у меня не было возможности осуществить наши планы.

Прибытие г-жи Е. его обрадовало, и он меня уверил, что все его люди с удовольствием воспримут эту новость.

Море было не слишком бурное; он не хотел принимать наше приглашение подняться на судно, боясь, что движение судна вызовет у него недомогание, и попросил меня прислать ему чай и сахар к князю Атиукаю, к которому он должен прибыть ночью.

Мудров пошел ужинать со мной, чтобы поговорить о состоянии наших дел. «Мое дело, – сказал он, – кажется, утихло, хотя я еще не заплатил родственникам своей жены». Но подозрения черкесов относительно нашего предприятия возросли. Турки приходили к нему в Анапу, чтобы сказать, что они знают, что г. Тауш и он наняты для того, чтобы изыскать средства для ввода русских в эту страну, что их частые посещения Бугаза и свидания со служащими доказывают это вполне.

3 июля. Рано утром я встретил нашего кунака в момент его отъезда. Он предложил мне отплыть в Пшат ввиду того, что в Геленджике у него нет складов для соли. Я ему обещал.

Перед поднятием якоря г-жа Е. пожелала сойти на берег. [61] Во время прогулки она встретила пожилую черкешенку, которая, протянув ей руку, сказала: «Добро пожаловать» – и прижала ее к своей груди. Это величайший знак нежности, который она могла себе позволить. Поцелуй допускается только как знак любви; будучи знаком крайней благосклонности, он не используется ни в каком другом случае, даже в знак дружбы.

Атиукай пригласил меня и г-жу Е. пообедать у него, но ветер был благоприятный, я не хотел принимать его приглашение и поднял якорь в 10 часов утра при хорошем западном ветре, который доставил нас к мысу Абетсаи, где он успокоился и где нас задергали разные бризы, непостоянство которых позволило ветру отвести нас на север. В 4 часа пополудни мы бросили якорь на глубине 4,5 сажени.

Ендар-оглу доставил на берег небольшую полуфунтовую пушку, единственную, которую он имел у себя, чтобы приветствовать меня несколькими выстрелами. Его сыновья, г. Тауш и многие черкесы из числа моих друзей пришли встретить меня. Мы отправились осматривать расположение складов, где я обнаружил несколько партий зерна, ржи, кукурузы, шкур быков, коз, лис и куниц. Урожай оказался хорошим на всем побережье, и обмен был произведен с большим оживлением. Можно было только пожелать, чтобы у нас оказалось все, чтобы обеспечить местных жителей огромным числом товаров, которые были им необходимы на всем пространстве этой страны. Но эта выгода, которой мы могли бы насладиться, оказалась совсем бесполезной.

Плотники побывали в лесу, но не приступили к работе, так как хороший строевой лес находится вне владений Ендара-оглу, а другие черкесы не разрешают его рубить, будучи убеждены, что Россия воспользуется этим, чтобы начать войну против них.

Князья Ногай, Ислам-Гери, Казбулат и один из их друзей поднялись на судно. Они приветствовали г-жу Е. от имени своих матерей и своих сестер и выразили ей свое восхищение по поводу того, что она отважилась пересечь море, чтобы повидать их. Я пригласил их сесть рядом с нею, и они исполнили это со всей учтивостью наших рыцарей в отношении прекрасного пола, однако, полагая, что мы с нею – супруги, они очень удивились непринужденности, [62] с какой мы общались друг с другом; впрочем, это не вызвало у них никакого неудовольствия.

Около 6 часов вечера я хотел сесть с ними в шлюпку, чтобы доставить их на берег, однако это трудно было сделать, и я только оттолкнул лодку. Когда мы были уже в нескольких туазах от берега, неожиданно раздался выстрел из ружья, и пуля пролетела между матросом и мною. Через несколько минут на берегу вспыхнула ссора, и я различил среди спорщиков голоса Ногая и г. Тауша. Я забыл взять с собой пистолет и, боясь без оружия подвергнуться какой-либо опасности, поднялся на судно, где провел следующий день в нетерпении, чтобы узнать причину этого нового выступления против нас.

5 июля. Господин Тауш появился с сообщением, что выстрел из ружья был делом рук шурина Мудрова ⁴⁰, который поклялся застрелить кого-нибудь из наших людей. Ногай пригрозил ему, что заставит дорого заплатить за дерзость, если он не укоротит свои руки.

Князь Мехмет ожидал меня на берегу. Он встретил меня с обычной для него добротой. Я вручил ему письмо от г. Скасси, но, вынужденный ждать, пока ему принесут письмо из ущелья Нохопш, он спросил меня о его содержании и о том, что я делал в Крыму. Пустые обещания на будущее не удовлетворили его, и в течение этого разговора я с сожалением понял, что запланированная поездка в окрестности Субаши не может осуществиться.

6 июля. В 8 часов утра г. Тауш пришел ко мне и объявил, что явились дочери упомянутого князя с намерением нанести визит г-же Е.; их сопровождает большое число людей обоих полов, среди которых находится и молодая шапсугская княжна. Мы пошли искать их в одном доме, смежном с нашими складами, и встретили по дороге толпу людей. Осведомившись о моем здоровье, они похвалили меня за мою верность данному слову и уверили в удовольствии видеть меня в обществе жены. Эта фраза, несомненно, показалась бы чрезвычайной нашим европейцам, но здесь было бы неприлично, особенно в отношении жены, говорить прямо мужу о его супруге.

Сильный порыв ветра поднял волну на море, и стало невозможно пригласить этих дам подняться на судно; тогда они заставили меня отыскать ее (т. е. г-жу Е. – В. А.) и привести в их жилище.

Господин Тауш, несколько черкесов, и среди них аталык [63] Казбулата, пошли со мной. Я объявил г-же Е. о приглашении княжон, сильно сомневаясь, что она изволит отправиться к ним, но, к моему великому изумлению, она с удовольствием приняла приглашение и приготовилась идти без малейших признаков беспокойства. Чтобы не оскорбить обычай, запрещающий черкесам видеть свою жену при народе, решил не сопровождать ее и поручил ее нашему комиссионеру, который обещал мне привести ее назад завтра. По совету аталыка я произвел выстрел из пушки и поднял флаг сразу же после того, как лодка была отвязана от корабля.

Устье реки было несколько глубже обычного, и плыть было легко. Толпа мужчин, женщин и детей, сбежавшихся со всей округи, окружила лодки. По их приближении берегу было произведено много выстрелов из ружей и пистолетов, я ответил, и скоро лесная чаща скрыла от меня г-жу Е.

В 2 часа пополудни судно, которое мы надеялись увидеть утром, показалось на севере и стало на якорь на расстоянии ружейного выстрела от шхуны. Турки, находившиеся на нем, сказали, что идут из Трапезунда в Анапу с грузом тканей и что из-за ветра они не решились бросить якорь на этом рейде и не отваживаются подойти к нам, поскольку у них нет кунака, который защитил бы их. Они спросили меня, опасно ли им сходить на берег, и я предложил им сопровождать их, что они приняли с удовольствием. Вечером они снова подняли паруса, пользуясь ветром с суши, который понес их дальше ⁴¹.

7 июля. Господин Тауш пришел с сообщением, что черкесские княгини попросили г-жу Е. продлить свое пребывание у них до завтра. Известие, переданное мне в свойственной ей манере, меня очаровало, и я был счастлив оставить ее у этого народа, страшного для своих соседей, к которому до сих пор еще не проникал ни один иностранец, чем я также хотел привести ее в ужас.

Я уговорил князя Мехмета разгрузить нас в этот день в Пшате, и мы наняли для этого несколько шлюпок у местных жителей, чтобы завтра они потрудились вместе с нашей лодкой.

Прогуливаясь по берегу моря, я приблизился к группе черкесов, которые были мне совсем незнакомы. Они завтракали под деревом и пригласили меня разделить с ними их пищу, состоявшую из небольших пирогов, говядины и соленой свинины. Они исповедовали языческую религию. Я [64] принял их приглашение и завязал разговор. Я узнал, что они остановились в окрестностях Анапы среди шапсугов, чтобы вернуть себе лошадей, которых похитил у них один князь. Когда я собрался уходить, один из них поднялся, протянул мне руку и попросил быть другом ему и его спутникам. «В моей собственной стране я такой же чужеземец, как и ты, – сказал он. – Я потерял всю свою семью во время чумы; дом, в котором мы проживали, сожжен со всем добром, а на моих полях сегодня пасутся овцы и лошади моих прежних соседей. Лишенный всего, я сегодня имею только вот это оружие, эту лошадь и это седло. Без родственников, без союзников, я вынужден обратиться за покровительством к нескольким кунакам, которые, благодаря Богу, проявили по отношению ко мне первую из добродетелей – гостеприимство. Они поочередно принимают меня, и я, когда нужно, защищаю их. Ты – один из наших братьев, моя рука и мои слуги – в твоем распоряжении». Он снова протянул мне руку, и мы расстались.

8 июля. Долго прождав г-жу Е., г. Тауш пришел ко мне с сообщением о ее прибытии на берег. Я увидел ее в повозке, одетую в черкесскую одежду, с княжнами и другими женщинами из дома Ендара-оглу, которые поспешили окружить ее, чтобы скрыть от меня. Они попрощались с нею и обещали навестить ее еще раз до ее отплытия.

По прибытии на судно г-жи Е. я сразу же поспешил выяснить у нее некоторые подробности черкесской жизни. Она рассказала, что княжны встретили ее на берегу, поздоровались за руки, а затем прижимали ее к своей груди, обнимая поочередно то справа, то слева. Бесчисленная толпа любопытствующих окружила ее и сопровождала до повозки, запряженной быками, на которую с нею сели две дочери нашего кунака и шапсугская княжна; остальные следовали пешком. Многие вышли на улицу встречать ее, и все выражали свое удовольствие от того, что видят ее.

Жена Ендара-оглу встретила ее на некотором расстоянии от своего дома ⁴²; ее сопровождали все слуги. После обычных церемоний ее ввели в домик для гостей и сразу же подали обед. Он был сервирован на 12 столиках. Княгини, которые постились но случаю рамазана, нарезали, пока она ела, мясо и хлеб небольшими кусочками. После обеда принесли воды помыть руки; затем ей омыли ноги, что считается знаком большого уважения. Остаток дня был посвящен развлечению г-жи Е. играми и танцами. Ендар-оглу, [65] вернувшийся домой вечером, получил много удовольствия от задушевности, с какой она вела себя в его семье, и попросил ее считать его дом своим собственным. Некоторые манеры, которые она легко усвоила, восхитили ее; она хотела стать настоящей черкешенкой, и тотчас были отданы распоряжения приготовить ей одежду, над которой трудились всю ночь.

Главное, что не понравилось совершенно г-же Е. в их обычаях, – это необходимость вставать каждый раз, когда в комнату входит мужчина или пожилая женщина, даже если это слуги. В свою очередь так же поступали и мужчины; садиться нельзя до тех пор, пока персона, ради которой встали, не скажет «тизе» («садитесь»). Этот неудобный обычай строго соблюдается в каждой семье.

Выстрелом из пушки князь объявил обитателям о том, что наступил час, определенный Кораном для ужина. Г-жа Е. выразила желание поужинать с княжнами, но эта ее попытка успеха не имела. Черкесская семья никогда не собирается за одним столом. Отец, мать и их дети едят всегда порознь, соответственно полу и возрасту, и в отдельном месте.

Утром г-жу Е. одели в черкесскую одежду, и княгиня по этому случаю поднесла ей кое-какие подарки в обмен на те, что были подарены ей. Они состояли в серебряных застежках и в наборе небольших пуговиц, предназначенных для окаймления спереди шапочки замужней женщины.

Во время ее пребывания у нашего кунака произошел случай, который может дать представление о беспокойной жизни, какую ведет этот народ, и последствия которого дали мне удовольствие настаивать на возвращении г-жи Е. на судно.

Как я уже говорил, воровство в некоторых случаях запрещается, особенно когда два князя дали клятву не трогать имущество друг друга. Наш кунак, положившись на такой договор с шапсугским князем, отправил к нему одного из своих подданных с некоторыми поручениями. Шапсуг, нарушив обязательства, сделал того своим рабом. Через несколько дней брат этого князя проходил недалеко от дома Ендара-оглу по полю, где один человек пахал землю, притворившись, что не знает, что произошло с его товарищем; он утащил того в свой дом и связал ему руки и ноги. Это известие тотчас стало известно повсюду. С обеих сторон были посланы люди, которые не смогли примирить князей, и дело приняло оборот, который должен был привести к войне. [66]

9 июля. Одна черкесская лодка, собиравшаяся отплыть, вызвала подозрения у наших друзей. Она принадлежала тем жителям ущелья, которые проявили особенное ожесточение против нас, и хотя они говорили, что идут за пшеницей к югу от Пшата, их уверенный тон убедил дворян, приставленных к нам в качестве охраны, что они замышляют нападение на нас. Один из них скрытно пришел на судно и посоветовал открыть огонь по любой лодке, которая ночью подойдет к нам.

Князь, пришедший повидаться с нами, был вынужден вернуться к себе раньше обычного, поскольку вооруженные шапсуги угрожали его дому.

10 июля. Некоторые историки, особенно Страбон, сообщают, что различные части страны, расположенной между Черным морем и Кавказом, были известны своими рудниками. Легенда о золотом руне, которое искали аргонавты в Мингрелии, может служить доказательством того, что эти рудники разрабатывались здесь с давних времен. Некоторые обстоятельства заставляют поверить в то, что в этих горах много драгоценных металлов. Многие из них покрыты рыжеватой землей. Деревья на такой земле чахлые и плохо растут. Она уже не дает много золотой руды, и в этот день я набрал серебряной руды, которую нашел в двух балках после дождя.

Натуралист, конечно, объяснит феномен, о котором мне рассказал наш комиссионер и который подтверждает это мнение. В 5 лье от Пшата есть гора конической формы, весьма высокая и почти совсем голая. На самой ее вершине стоит небольшая роща. Все, кто проникает в нее, умирают сразу же, как только спустятся на равнину или через несколько дней. Животные, которые пасутся кругом, не входят в нее, и никто не видел, чтобы к ней приближались птицы. Этот факт, несомненно преувеличенный, черкесы приписывают пребыванию там неких зловредных духов, выходящих из недр этой горы. Есть и другие места, о которых рассказывают почти то же самое и которые я намерен посетить до моего отъезда, если позволят дела.

В полдень пришел человек с сообщением о том, что все подданные Ендара-оглу уже собрались, чтобы защитить его от шапсугов, окруживших его жилище. Я очень пожалел, что подобное обстоятельство не предусмотрено инструкцией, которую дал мне г. Скасси, чтобы помочь нашему достойному кунаку. Я не осмелился сделать этого, поскольку [67] можно было не сомневаться, что это дало бы русским возможность воспользоваться такими стычками между черкесами, чтобы вступить в союз с их князьями и таким образом проникнуть внутрь страны.

11 июля. Утром у нас была ложная тревога, тем более затруднительная, что в отсутствие нашего переводчика с нами не было никого, кто понимал бы черкесский язык.

Лодка наших врагов, о которой я уже говорил выше, вышла из речки и направилась к нам, имея на борту много людей. При виде этого я тотчас приказал вынести наше оружие на палубу, и толпа сочувствующих нам людей, собравшись на берегу, своими криками поощряла нас вступить в сражение. Боясь, однако, печальных последствий такого дела, я все же сомневался, открыть или нет огонь из пушки, уже заряженной и направленной на них. Они уже были возле кормы и испускали враждебные крики. И я уже решился выстрелить, когда увидел одного молодого князя из числа моих друзей, родственника Ендара-оглу, среди тех, кто приветствовал меня. Это рассеяло мои опасения, и я, не колеблясь более, разрешил им приблизиться. Несколько человек поднялись на борт и остановились при виде нашего оружия. И может быть, именно оно помешало им предпринять еще одну серьезную попытку. Молодой князь остался на борту шхуны, а остальные продолжили свой путь на юг.

Господин Тауш, который присутствовал при нападении шапсугов, сообщил нам, что они численностью около 200 человек ушли, не вступая в сражение, оставив разрешение этого дела на рассмотрение народного совета. Этим обычно заканчиваются все их конфликты, что, впрочем, не мешает им начать крупные военные приготовления. Дворяне и подданные вооружаются под клич одного человека, обязанного распространять известие о наступлении врагов, мчась галопом по всем округам, и они оставляют свои жилища, чтобы собраться вокруг князя, который их возглавляет, но в тот момент, когда обе партии, кажется, хотят с крайней ожесточенностью напасть друг на друга, третьи лица предлагают свои услуги в качестве посредников в их делах, и все заканчивается несколькими выстрелами из ружей или пистолетов в воздух с обеих сторон. Только походы против отдаленных племен, во время которых объединившиеся князья могут рассчитывать на большую удачу, становятся иногда кровопролитными. [68]

12 июля. После того как к ночи мы полностью завершили разгрузку, я начал грузить обмененные товары, число которых с каждым днем возрастало и состояло большей частью из ржи, пшеницы, ячменя, кукурузы, воска, меда, шкур быков, коз и пушнины.

Господин Тауш как-то говорил мне о древних предметах, которые черкесы иногда обнаруживают на своей земле. Я вспомнил об этом во время моего первого путешествия, когда одна ваза была случайно обнаружена во время пахоты; в ней были обгорелые разрозненные кости. Я хотел взять ее себе в обмен на водку. Она была глиняная, обычной формы и обмазана зеленым лаком. Перед моим отъездом я склонил г. Тауша раскопать небольшие курганы, которые виднелись в разных местах этого ущелья и особенно в лесу по соседству со священной рощей, где я побывал. Черкесы считают их погребениями, оставленными каким-то великим народом, жившим в этой стране до них. Они большей частью накрыты сверху огромными камнями ⁴³. Разные обстоятельства помешали моему комиссионеру заняться этим делом, а новые дела, навалившиеся на меня с момента моего приезда, не позволили мне произвести исследования на этих новых любопытных объектах. В этот день мое внимание обратили на себя две вазы из обожженной глины, из которых одна, высотой примерно в два с половиной фута, содержала золу, кольца и медные пуговицы, а также несколько железных инструментов, окислившихся до неузнаваемости и рассыпавшихся от прикосновения к ним. Поверх всего лежал клык кабана, а рядом с ним осколки стеклянной чаши или, скорее, сосуда для благовоний.

Вторая ваза, много меньших размеров, содержала только золу, в которой был обнаружен скелет животного, в котором легко можно было узнать ящерицу. Туда она попала случайно ли или она была положена специально, как и клык кабана в другой вазе? Пусть этот вопрос разрешат люди более образованные, чем я. Я расспросил черкесов о том месте, где были найдены вазы, и узнал, что они лежали в погребениях, на глубине 3-4 футов, на юго-западной стороне, сразу после места, где был обнаружен уголь, оставшийся, несомненно, от костра. Владелец этих ваз, как сказал мне г. Тауш, был большой любитель старины, и, хотя он был так же невежествен в этом вопросе, как и его соотечественники, она была его главным занятием. К сожалению, [69] он жил слишком далеко от побережья, иначе я мог бы извлечь большую выгоду, добыв у него эти предметы.

Иностранцы, раскапывающие погребения, вызывают подозрение у черкесов, которые, находя в них куски меди, утверждают, что этой страной владели их предки, для того, чтобы завладеть ими. Усердие некоторых иностранцев в приобретении древних монет после занятия Анапы русскими войсками породило в душе этого народа оригинальную идею, что это занятие не соответствует моему достоинству француза ⁴¹.

Ендар-оглу пришел просить г-жу Е. от имени его семьи провести у них завтрашний последний день нашего пребывания в Пшате. Я с удовольствием согласился на эту просьбу.

13 июля. В 6 часов утра я находился в трех милях к северу от нашей стоянки, чтобы осмотреть пихтовый лес, можжевельник и дубы, которые должны были составить наш груз. По моем возвращении г-жа Е. сказала мне, что за ней пришли княжны, и села в лодку, чтобы отправиться к ним в сопровождении их братьев и г. Тауша. Последний вернулся вечером, и мы занялись подготовкой к завтрашнему походу вглубь страны. Он сообщил мне, что у одного из жителей ущелья Мудров видел древний греческий манускрипт, содержание которого он не смог понять, поскольку он был написан греческими буквами, и что другой черкес обладает сердоликом, на котором выгравированы бык и несколько букв. Я укорил г. Тауша за то, что он не сообщил мне сразу же о таком важном открытии, и обязал его не медлить с приобретением этих предметов. Он объяснил мне, что манускрипт тщательно оберегается его владельцем и что будет очень трудно его купить, но можно приобрести его копию.

Мой восторг по отношению к этой стране вызвал у меня множество размышлений о способах, как обосноваться здесь и насладиться доверием ее жителей, которым и хотел быть полезным ⁴⁵.

Дружба, которую выказывали мне некоторые князья, по моему мнению, была недостаточна для того, чтобы осуществить все, что я задумал; мне нужно было приобрести мощную опору и развеять подозрения, которые еще могли иметься на мой счет, чтобы сделаться членом этого народа. Я вспомнил, что один обычай отвечает моим устремлениям и дает мне способ породниться с какой-нибудь черкесской [70] фамилией. Обряд усыновления состоит в том, что несколько секунд нужно подержать во рту кончик груди какой-нибудь женщины, после чего она и ее муж становятся аталыками ⁴⁶, которые отныне включают вас в число своих родных детей. Поскольку при этом нужно сделать кое-какие подарки этой семье, а у меня не было такой возможности, я отложил исполнение этого замысла до следующего приезда.

14 июля. Мы сошли на берег рано утром, чтобы встретить нашего черкесского чичероне, которого нам обещали, но, прождав напрасно некоторое время, мы решили самостоятельно добраться до назначенного места. Мы взяли с собой одного черкеса и одного матроса с киркой. Вскарабкавшись на гору с юго-восточной стороны и пройдя сквозь густую рощу, заполненную небольшими погребальными холмиками, мы достигли вершины. Там была плоская площадка с разбросанным на ней множеством таких погребений. Она ограничена с северо-востока лесом, который достигает гор, вздымающихся над ущельем, а с юга – крутизной, высотой примерно в 25 туазов от уровня моря. Мы долго колебались, с чего начать, но без инструментов нам пришлось выбрать погребение, которое, как нам показалось, легче раскопать.

На глубине примерно двух футов, к юго-западу, на уровне площадки, мы обнаружили длинный и прочный меч и железный наконечник копья, положенные один на другой накрест. Эта находка заставила нас удвоить усилия, и, поработав киркой там, где лежал уголь, мы, наконец, увидели вазу, которая после очистки ее от земли доставила нам большое огорчение, поскольку она была грубой работы и наполнена камнями. Наша досада достигла высшей степени, когда после всех наших предосторожностей, чтобы не разбить ее, мы увидели глиняный горшок с разбитыми и рассыпавшимися боками. Пласт земли, затвердевший от времени, содержал в себе останки трупа, которые мы заметили в пересекавшей яму трещине. Наконец я поднял его и нашел среди этих останков несколько медных пуговиц в форме тех, что я уже видел, несколько железных предметов, обезображенных ржавчиной и рассыпавшихся после прикосновения к ним.

Я хотел продолжить раскопки, но солнце уже высоко поднялось и нагрело воздух; наши работы замедлились, и, имея одну только кирку, невозможно было приниматься за [71] раскопки любого из погребений, которые своими размерами и огромными камнями, накрывавшими их, казалось, провозглашали, что в них захоронены важные персоны. Я удовлетворился тем, что, возвращаясь назад, осмотрел весьма широкую дорогу, которая вела к берегу моря от древней крепости, развалины которой еще видны на одной горе, господствующей над ущельем; мы решили подняться туда на следующий день. Было уже поздно, и другие дела призывали нас в другое место.

Вечером мы получили доказательство ослабления предвзятости решения родственников жены Мудрова. Прогуливаясь по берегу речки, мы увидели брата юной Джантины, который стрелял по нашей лодке; он плыл в пироге, чтобы найти приют у одного из наших друзей, которого он избрал себе кунаком. Черкесы, как и иностранцы, иногда обращаются к кунакам. Это способ, к которому прибегают слабые или бедные люди, чтобы обеспечить себе покровительство от тех, кто захочет помешать им.

Наша погрузка была почти закончена; завтра мы должны будем встретиться с князем Ендар-оглу у него дома.

15 июля. Рано утром г. Тауш и я сели на лошадей. Я с новым удовольствием отправился в прекрасное ущелье, которое уже обозрел мельком. На несколько минут мы остановились у одного больного черкеса, которого мой товарищ хотел повидать. Меня поразил производимый там шум. Молодежь и дети развлекались шумными играми, между тем как лекарь, с важным видом сидя около больного, время от времени лишь произносил одно-два слова. Его место священно; никто в его отсутствие не может занять его. Тот, кто осмелится оскорбить его, сев на его место, должен будет заплатить ему значительный штраф.

Они лечат болезни с помощью лекарственных трав и амулетов. Для лечения лихорадки они пользуются несколькими небольшими склепами в развалинах древних строений, где они оставляют больного на несколько ночей. Во время моего первого путешествия в Геленджик один черкес потребовал у меня лекарство или какую-нибудь молитву для его отца, давно одержимого какой-то болезнью, характер которой он не смог мне толком объяснить. На моем судне не было никаких лекарств, и я решил дать ему молитву, которая никак не могла повредить; он был этим вполне доволен. Молитва была вручена ему со всей докторской важностью и принята с чрезвычайной почтительностью [72] этим человеком, который не знал, как выразить мне свою величайшую признательность.

По возвращении из Крыма, когда я уже позабыл об этом приключении, тот же самый человек явился ко мне и напомнил о нем, принеся яйца и сыр от имени своего отца, который совершенно выздоровел. Я удивился этому излечению и позволил себе еще немного шарлатанства, сказав ему, что я знал об этом наперед.

В отношении раненого этот обряд несколько изменяется. В его комнате не должно быть никакого оружия, а приносить ему можно чашу с водой, в которую положено яйцо. Перед тем как войти к нему, нужно трижды ударить в лемех от плуга. Мальчики и девочки играют и поют песни в честь раненого, а также развлекаются тем, что пытаются укусить без помощи рук круглый пирог, подвешенный на веревке.

Этот обычай производить шум в комнате больного существует и у других народов, более или менее цивилизованных, чем черкесы, и они утверждают, что таким способом они изгоняют злых духов.

Когда мы находились в пол-лье от жилища Ендара-оглу, г. Тауш показал мне место, где князь предложил ему построить склады, чтобы ему быть спокойным за их безопасность, и, расположив их на его земле, избежать платы за право ввоза, которую черкесы требовали от нас. Товары, находившиеся тогда в центре ущелья, были тотчас перенесены туда.

По приезде к князю я увидел дом, заново построенный на месте того, который был сожжен родственниками Мудрова. Г-жа Е. находилась в том доме, где я останавливался в прошлый раз. Я поблагодарил князя Мехмета за его доброту и прием, оказанный ей его семьей. Он ответил, что ничто не может быть дороже ее доверия к ним; что он очень хотел бы, чтобы наше пребывание в Пшате продлилось еще, чтобы он смог доказать свою любовь к нам; что г-жа Е. вольна оставаться у него до моего возвращения; что он своей жизнью и жизнью своих детей ответит за ее безопасность. «Я люблю вас как своих детей, – сказал он мне, – полагайтесь на меня в любом деле; я, благодаря Богу, всем доволен и желаю только иметь друзей».

Подаренные мне быки заставили меня поразмыслить о засолке мяса, что должно было бы дать блестящие доходы. Одни только анапские турки занимаются этой отраслью производства [73] в пользу Константинополя. Вознаграждение за коз и их шкуры было бы также весьма значительным. Я подумал, что изготовление сафьяна могло бы стать важным делом в этой стране, где он продается за 15-18 турецких пиастров при большой потребности в нем. Я сообщил князю о моем желании устроить заведение, в котором он мог бы заняться этими делами; он одобрил это, особенно изготовление сафьяна, и уверил меня, что тем, кто займется этим делом, он обеспечит спокойную работу, особенно французам, численность которых он хотел бы увеличить в своей стране, так как они их братья и такие же храбрые, как они сами.

В керченском карантине капитаны нескольких английских и испанских кораблей задавали мне много вопросов относительно этой страны, и мои ответы вызвали у них большое желание отправиться туда; они просили меня дать им кое-какие сведения о побережье, якорных стоянках и спрашивали имя кунака, которого я мог бы им порекомендовать.

Ендар-оглу, которому я рассказал об этом, был польщен тем, что в Европе стало известно его гостеприимство, и заверил меня, что он окажет прием всем иностранцам, которые придут к нему от моего имени.

После обеда он пригласил меня навестить его семью. Когда я был там, жена Ногая сбежала через окно, чтобы не встречаться с мужем, о прибытии которого было сообщено.

Черкес, по-видимому, избегает всего, что напоминает ему о его привязанностях и удовольствиях, считая эти чувства признаком слабости, и поэтому считается бестактностью говорить с ним о его детях, особенно малолетних. Я упрекнул Ногая за то, что он поступил так в отношении одного из его детей, которому было 14 лет и который, кажется, имел такой же характер, какой был у его отца. Только возраст дает право отказаться от этого стоицизма, и старец, увидев признаки своей былой отваги в своих потомках, может не отказываться от всякой чувственности к членам своей семьи. Ендар-оглу мог видеть свою жену и ласкать своих детей.

Женщины и дочери князя, собравшись вместе, постарались увеличить наше огорчение от того, что мы покидаем их; тысячей знаков внимания они встречали все, что могло доставить нам удовольствие. Для меня были исполнены [74] несколько танцев под звуки скрипки с тремя струнами; они были в духе азиатских, довольно грустные, без экспрессии; движения в танце состоят из небольших прыжков, не без грациозности, а постановку ног, почти всегда повернутых вовнутрь, трудно описать. Другие их музыкальные инструменты – это разновидность флажолета и бубен.

Пение не более радостное, чем танец, хотя мотив довольно приятный. Песни совершенно лишены рифмы, и обычно предназначаются для прославления достоинств и осмеяния безнравственности; это один из способов наказания порочного человека.

Для меня было исполнено много песен, и в том числе жалобная песнь юноши, которого хотели изгнать из страны за то, что он один вернулся из похода против русских, тогда как все его товарищи погибли. Таким образом, в любой, момент в истории этого народа можно найти черты, которые напомнят вам героические времена Греции.

Приготовления к нашему отъезду собрали вместе всю семью. Одну арбу наполнили всеми видами провизии, в том числе и небольшими пирожками, приготовленными из муки, меда и сливочного масла. Князь хотел подарить мне двух лошадей, но я взял только бурку.

Наше расставание было тягостным. Знаки дружбы этих добрых черкесов очень крепко привязали меня к ним, и я с грустью подумал, что, может быть, больше никогда не вернусь к ним. Гваша – его мать – и его сестры долго обнимали г-жу Е.; она сама с горестью освободилась из их объятий и смешала свои слезы с их слезами. Ендар-оглу обещал навестить меня завтра.

Было уже позднее время. Сыновья князя, Ислам-Гери и Казбулат, один из князей-родственников и многие дворяне были отправлены сопровождать нас. Мы встретили несколько семей, которые, узнав о нашем скором отъезде, вышли на дорогу попрощаться с нами и пригласить снова приехать к ним.

Особенно огорчило черкесов отбытие г. Тауша, которого различные дела отзывали в Крым. Все говорили, что теряют в нем сына или отца, и он сам с большим сожалением покидал этот народ, среди которого он провел свои лучшие годы.

16 июля. В 8 часов прибыл Ендар-оглу вместе со своими сыновьями, несколькими дворянами и Мудровым. Он привез для г-жи Е. корову и козу с козленком, которые дарила [75] ей гваша. Я оставил доброму князю наши склады и плотников, с которыми я расстался с сожалением. Он уверил меня, что позаботится об их безопасности. «Что касается дел по обеспечению процветания вашего заведения, – сказал он мне, – то ты знаешь его состояние не хуже меня; ты и в дальнейшем можешь рассчитывать на наше покровительство, и если дело Мудрова повредит твоей экспедиции, ты увидишь, по крайней мере, что дружба черкеса с французом нерушима, и никакое бедствие не сможет ее сокрушить». Затем он взял мою руку и сжал ее со словами: «Иди, достойный джигит, иди и расскажи русским, которые презирают нас, о том, что ты видел у нас; ты знаешь, что мы заставим их уважать нас; посоветуй им прекратить бесплодные войны; скажи им, что наши горы привыкли к свободе, что мы предпочитаем смерть чужеземному игу и что только торговля даст им преуспеяние на наших берегах. Если они придут с твоим именем, пусть доставят нам то, в чем мы нуждаемся, и тогда моя дружба и все, чем я владею, будет принадлежать им. А ты в свою очередь не забывай о планах, которые ты мне поведал, поторопись с их осуществлением и не сомневайся, что во мне ты всегда найдешь отца и друга!»

Я воспользовался временем, которое он потратил на устройство своих дел, чтобы отправиться в священный лес и удивить этот народ религиозным обрядом, который я уже давно собирался исполнить. У них есть обычай, согласно которому черкес, торгующий в их стране или возвращающийся с победой из военного похода, или дал зарок, должен сделать приношение кресту. Принесенные дары привязываются к кресту или к дереву, на котором он закреплен. Никто не осмеливается к ним притронуться, и их похищают только враги, вторгшиеся в их страну; последние, хотя и придерживаются той же религии, все же не оказывают уважения местным святыням и сжигают все, что находят.

Пиршество, называемое Тхапши, сопровождается обычно церемонией подношения даров, и головы заколотых по данному случаю животных тотчас подвешиваются на ветвях деревьев.

Разные дела, связанные с нашим заведением, отвлекали меня во все время моего пребывания там и не давали мне возможности придать этому благому делу все великолепие, к которому я стремился. Я удовлетворился тем, что [76] вместе с г-жой Е., частью экипажа, несколькими дворянами и нашими комиссионерами отправился на то место, чтобы привязать к кресту куски ткани, Г-жа Е. первая подала пример, и мы последовали за нею. Радость и восторг увидевших это черкесов, которые были предупреждены о цели нашей прогулки, трудно описать. Они крепко пожимали наши руки и уверяли, что они повсюду оповестят о нашем благочестии и уважении, оказанном нами их религии. Наше возвращение от старого князя было триумфальным.

Все наши дела были окончены; пора было прощаться. Наш кунак еще раз сердечно уверил нас в своей дружбе; меня это глубоко тронуло, так же как и изъявление дружбы всеми его родственниками. Один из них решительно пожелал сопровождать нас и отправился с нами в Крым.

Мы отплыли в 8 часов вечера при свежем северо-восточном ветре. Однако наш переход растянулся на 6 дней из-за штиля и противного ветра, и на рейд Феодосии мы прибыли 22 июля.

Разные причины заставили меня подать в отставку, особенно же убеждение, что наши руководители никогда не воспользуются средствами, необходимыми для определения срока, который предложило русское правительство в организации торговых связей с черкесами.

После ухода со службы передо мной засветилась сладкая надежда вернуться на родину. Я не мог более отказываться от счастья посвятить себя службе ей, и я сказал навсегда «прощай» народам Кавказа. (Дальнейшие события показали, что я заблуждался ⁴⁷.) Однако признаюсь, что до того, как я решился, меня осаждало множество планов. Я был тысячу раз готов воспользоваться любым шансом, и ни пространство, ни трудности не помешали бы мне, если бы моя фортуна предоставила бы мне средства к их осуществлению.

После того как я списался на берег, командование шхуной «Черкес» было доверено офицеру, который состоял у меня на службе. Его отправили из Сухум-кала в Мингрелию, и за год он не нашел времени побывать в Черкесии. Во время этого путешествия шхуна могла быть захвачена двумя лодками абазов, если бы один молодой черкес, которого я увез с собой и который находился тогда на шхуне, надеясь вернуться на родину через Мингрелию, не объявил себя ее кунаком. (Этот молодой человек по имени Калмык провел с нами два с половиной месяца. Прием, оказанный [77] ему господином Скасси, не удовлетворил его; он надеялся найти у него гостеприимство, с каким его соотечественники встретили самого Скасси, но эта надежда была далека от воплощения. Оставляя командование шхуной, я сделал ему кое-какие подарки, в связи с чем он сказал, что я единственный, кто остался верен черкесам.)

Немного позже случился пожар на складах в Пшате, и плотники вместе с другими работниками могли быть неумолимо перерезаны, если бы Ендар-оглу не защитил их с присущим ему благородством. Будучи всегда верным другом, этот князь восстановил склады за свой счет и снова успокоил своих соотечественников.

В 1819 году была предпринята попытка еще раз отправить туда шхуну с грузом соли; она привезла оттуда всего лишь несколько образцов строительного леса, причем была очень неприветливо встречена в Геленджике и Пшате.

Так обстоят сегодня дела с действиями русских на берегах Черкесии, и совсем нетрудно предположить, что они недостаточны для отвращения тамошних жителей от разбойничества. Эти дикари не замедлят предпринять серьезные попытки на границах с казаками, где они, как говорят, планируют захватить г. Скасси во время его путешествия в Екатеринодар ⁴⁸.

Весьма печально думать о том, что император Александр, утомленный ежедневными жалобами на них, решится, может быть, перенести войну на территорию этой страны. Уже давно генерал Ермолов, командующий в Грузии, пытается покорить родственные друг другу племена, находящиеся на управляемой им территории, и последние недавно перекрыли дорогу из Моздока в Тифлис. Лишь несколько выгод, достигнутых подчас ценой значительных потерь, являются сегодня результатом этих попыток, да и какие плоды можно получить от войны против этих воинственных народов в неизведанной стране, к которой трудно подступиться, которая полна ущелий и бесчисленных лесов, жителям которых нечего терять после того, как сжигают их хижины, и им остается только уйти в горы, откуда, считая, что равнинная часть страны захвачена, они еще долго будут тревожить захватчиков, которые будут вынуждены держать там постоянно армию. Ужасы войны со свободными дикарями, которых невозможно укротить даже самыми жестокими мерами, зальют эту победу кровью. Иезуиты в Парагвае оставили нам более сладкие воспоминания, [78] чем кортесы и фернанды, и я полагаю, что совершенно не следует сомневаться в том, что именно при помощи торговли, которая ввела генуэзцев в эту страну и которая позднее принесла Оттоманской Порте могущество, каким она сегодня наслаждается, удастся достичь в Черкесии повторения соблазнительной картины, сценой которой стала названная часть Нового Света. Нищие и воинственные племена в столь легко защищаемой стране всегда будут противостоять тем, кто вторгнется к ним; они будут бороться за свое единственное достояние – за свободу; корысть же, напротив, неизбежно разъединит их и предоставит страну политическим интригам.

Герцог де Ришелье, который знал черкесов и видел их таковыми, каковы они есть, осознал эту великую истину, и, несомненно, никто другой, кроме него, не проявил большего достоинства, когда он представил императору Александру проект, в котором шла речь о благополучии этого народа. Будь его рекомендации осуществлены, то чувствительный человек был бы взволнован при виде новой нации, выходящей из мрачных лесов Кавказа, и обязан ее вступлением в цивилизацию мудрому князю и добродетельному министру. Почему же, увы!, некоторые особы разрушают столь прекрасные упования?..

Комментарии

31. О черкесских тамгах см.: Лавров Л. И. Альбом и макеты Д. А. Вырубова по этнографии и археологии Кабардино-Балкарии // Сб. Музея антропологии и этнографии. Л., 1978. Т. 34; Аталиков В. М. Страницы истории. С. 184.

32. Это предание широко распространено среди адыгов.

33. Вероятно, реликт раннего христианства на Кавказе.

34. Церера – в древнеримской мифологии богиня земледелия и плодородия. Соответствует древнегреческой богине Деметре.

36. Мелисса, или мелитта, - древнегреческое название пчелы.

36. Подобные заблуждения присущи, к сожалению, многим ученым XIX и XX вв., которые пытаются объяснять местные названия главным образом заимствованиями у древних греков, из Библии и т. д.

37. Вероятно, Ендар-оглу наивно рассчитывал на брак Мариньи с одной из его дочерей.

38. Популярность черкесов, особенно черкешенок, во Франции подтверждается многими французскими источниками XVIII-XIX вв.

39. Свидетельство о настоящей цели поездки Мариньи к черкесам.

40. То есть брата похищенной девушки.

41. Неясно – почему Мариньи ожидал турецкое судно и оказал ему содействие. Может быть, судно в действительности было не турецким?

42. Такая встреча у адыгов свидетельствует о высокой степени уважения к гостю. Почитаемого гостя провожают также на значительное расстояние от дома, иногда до края селения.

43. Речь идет о так называемых дольменах. См.: Маркович В. И. Дольмены Западного Кавказа. М., 1978.

44. Подобные «археологические» и «нумизматические» изыскания иностранцев в XIX в. привели к исчезновению многих памятников кавказских древностей.

45. Действия Мариньи в Черкесии не подтверждают это его заявление.

46. Весьма поверхностное восприятие адыгского обычая усыновления. Смысл обычая не в том, чтобы «подержать во рту кончик груди какой-нибудь женщины», а в том, чтобы, хотя бы символически, испить ее молока и уравняться в правах с ее родным сыном. Крайне сомнительно, чтобы Мариньи серьезно намеревался поступить так; скорее, это повод для того, чтобы упомянуть об этом обычае.

47. В 1823–1824 гг. Мариньи снова побывал в Черкесии.

48. Очевидное резкое изменение отношения Мариньи к «дикарям», с которыми он ранее намеревался породниться. Возможно, это связано с распространившимися среди черкесов слухами о том, что за свою деятельность в Черкесии он получил от царского правительства 40 000 пиастров (4000 рублей).

(пер. В. М. Аталикова)
Текст воспроизведен по изданию: Тэбу де Мариньи. Путешествие по Черкессии. Фредерик Дюбуа де Монпере. Путешествие вокруг Кавказа. У черкесов и абхазов, в Колхиде, Грузии, Армении и Крыму, Том I. Нальчик. Эль-Фа. 2002