Ф. К. Клюки-фон-Клугенау.

1818–1850.

(Окончание).

————

XV. ¹

Клугенау в Ахалцыхской провинции. — Поход к Чиркею в 1839 г. — Восстание Чечни. — Действия Шамиля в северном Дагестане летом 1840г. — Бельгард — Бой под Ишкартами. — Поражение Шамиля под Гимрами 14-го сентября 1840 г. — Построение Евгениевского укрепления. — Действия в Аварии, 1841 г. — Обзор положения Дагестана, составленный Клугенау. — Экспедиция Граббе в 1842 г. — Дело под Игали. — Возведение укреплений и проложение дорог в Дагестане. — Вторжение и успехи Шамиля в Койсубу и Аварии. — Героизм русских отрядов при обороне укреплений. — Блокада Шуры. — Диомид Пассек. — Осада Гергебиля. — Шаганов. — Бабанов. — Фрейтаг. — Утрата русскими Аварии и Койсубу.

1839-1843.

Печатавшиеся в «Русской Старине» записки о генерале Клюки-фон-Клугенау и его деятельности на Кавказе, по богатству своего содержания, представляют, несомненно, один из интереснейших исторических материалов; но так как они касаются, исключительно, истории распространения нашего владычества на Кавказе и развивают эту тему в объемах крайне широких (более двух тысяч писанных страниц), то, при печатании их целиком, пришлось бы далеко выйти из рамок издаваемого нами журнала.

По программе «Русской Старины», в ней должно помещаться все, [352] что представляется важного или характеристичного в истории минувшей жизни нашего народа и государства. При богатстве подобного материала, накопившегося в редакции, нет возможности отводить преимущественное место, на страницах нашего издания, материалу хотя и интересному, но касающемуся специально одной только из окраин русских, — в ущерб другим, не менее важным или занимательным сведениям.

Руководясь подобными соображениями и полагая, вместе с тем, что напечатанная уже часть записок о Клугенау достаточно ознакомила читателей, как с самою личностию этого известного генерала, так и с характером его военных действий на Кавказе, мы решились остальную (последнюю) часть записок представить здесь в сжатой очерке, заключающем в себе только наиболее выдающиеся места из деятельности Клугенау в Дагестане, с 1838 по 1845 год.

Отказывая себе в печатании «Записок» в прежнем объеме, мы надеемся, впрочем, что отделы их, у нас непомещенные, не пропадут для читающей публики. Сколько нам известно, на Кавказе предпринимается издание исторического сборника, посвященного всецело местной хронике: там, записки о столь доблестном кавказском деятеле, каков был Клюки-фон-Клугенау, без сомнения, займут почетное место.

В 1838 году, Клюки-фон-Клугенау пришлось, на некоторое время, расстаться с боевою жизнию. Поставленный в неприятные отношения к генерал-лейтенанту Фезе, он счел за лучшее уклониться от совместной с ним деятельности и воспользоваться давно испрашиваемым отпуском, для отдохновения от трудов и для излечения раны, часто его беспокоившей. — Высочайшим разрешением отправиться заграницу он, однако, не воспользовался, вследствие сделанного ему, в тоже время, корпусным командиром предложения — принять на себя управление Ахалцыхскою провинциею. Место это вполне соответствовало его видам: не удаляя его от театра войны, с которою он сроднился, оно доставляло ему, в тоже время, возможность пользоваться ахалцыхскими минеральными водами.

Желаемых спокойствия и отдохновения Клугенау не нашел и на новом месте. Одновременно с его назначением, в Ахалцыхской провинции открылась чума, занесенная туда из Турции, и противодействие этой страшной заразе потребовало с его стороны новых трудов и забот. Благодаря принятым им благоразумным и [353] энергическим мерам, чума была прекращена через 8 месяцев после ее появления.

Продолжительное пребывание в Ахалцыхе не могло удовлетворять старого воина, привыкшего к тревогам боевой жизни. Судьба как бы вняла его тайным желаниям. В начале 1839 г. решено было предпринять экспедицию против Ахульго, и генерал-адъютант Граббе, которому поручена была эта экспедиция, просил о назначении Клугенау под его начальство. Вследствие сего, Клугенау был назначен командиром 2-й бригады 20-й пехотной дивизии и начальником левого фланга Кавказской линии, на место генерал-маиора Гржегоржевского, наименованного, на место его, управляющим Ахалцыхскою провинциею; но, пока происходило их взаимное перемещение, экспедиция в северном Дагестане была окончена и знаменитый аул Ахульго, 22-го августа 1839 взят штурмом ².

По прибытии к месту нового назначения, Клугенау немедленно должен был идти в экспедицию против Чиркея, жители которого возбуждали подозрения генерала Граббе своим двусмысленным поведением и заведомыми сношениями с Шамилем. Отряд, отправленный к Чиркею, выступил из Шуры 9-го сентября; Клугенау, командуя авангардом, опередил главные силы на несколько верст и, так как жители аула выслали депутатов с изъявлением совершенной покорности, то при входе в оный не было соблюдено всех военных предосторожностей. За эту излишнюю доверчивость Клугенау едва не поплатился жизнию: авангард наш, втянувшийся в сады, прилежащие селению, был внезапно атакован со всех сторон ц, в тоже время, находившийся в его тылу мост через р. Сулак был подожжен. Передовые войска наши едва успели отступить обратно за реку, потеряв убитыми и ранеными до 150 человек и оставив значительное число пленных и одно орудие в руках горцев. Намерение генерала Граббе наказать чиркеевцев за их вероломство не удалось, так как наступившее ненастье и распутица воспрепятствовали приблизиться к аулу путем более удрбодоступным, через сел. Хубары. Чиркеевцы поплатились только несколькими десятками тысяч баранов, им принадлежавших, которых войска наши отбили около сел. Алмак, на возвратном пути к кр. Внезапной.

Движение к Чиркею и захват стад, принадлежавших жителям этого аула, были последними событиями экспедиции 1839 г. в [354] сев. Дагестан. — Результаты ее, вообще, были хороши: после взятия Ахульго, Шамиль, покинутый всеми, упал духом и до следующего года жил в уединении, сначала в Беное, а потом в Аргунском ущелии. Под Ахульго лишился он своих лучших мюридов и ревностнейших приверженцев, и взятие этого аула, считавшегося неприступным, навело на всех горцев страх и пробудило в них мысль о невозможности держаться против наших войск. Андия и Гумбет изъявили покорность, а остальные общества, прежде признававшие власть Шамиля, тоже смирились. Действия в южном Дагестане были не менее удачны и мы имели полное право, после 1839 года, расчитывать на продолжительный мир. Расчеты эти, однако, оказались несостоятельными, так как в следующем же году возникли новые и важные затруднения на другом театре войны — в Чечне; ими совершенно были уничтожены плоды предшествовавшей экспедиции в Дагестане и положено начало новому и более прочному возвышению Шамиля.

Чеченцы, еще в 1838 г., вследствие притеснений полковника Пулло, стали выказывать сильное неудовольствие; но покорение Ахульго заставило их, как и прочих горцев, на время смириться. Между тем, Пулло, произведенный в генералы, все более и более увеличивал свои притеснения и, наконец, довел чеченцев до того, что они решились обратиться за помощью к Шамилю. В январе 1840 г. послана была к нему депутация с просьбою о принятии Чечни под свое покровительство и с обещанием безусловного ему повиновения и строгого исполнения всех правил шариата; в залог покорности выданы были Шамилю аманаты.

В марте 1840 г., вся Малая Чечня была в полном возмущении, а в апреле Шамиль уже имел возможность собрать от 5-ти до 6-ти т. челов., понуждая приставать к себе и другие общества.

Вследствие восстания Чечни, главное внимание кавказского начальства обратилось на эту страну; еще в марте стали усиленно приготовляться к покорению отложившихся и к восстановлению спокойствия на левом фланге Кавказской линии. Экспедицию предполагалось начать в первых числах мая; но успехи Шамиля ускорили и сбор войск и время открытия военных действий.

Отряд, назначенный в экспедицию и порученный начальству генерал-лейтенанта Голофеева, состоял из 10 баталионов, 16 орудий и двух казачьих полков, не считая милиции и линейных казаков. Для защиты же северного Дагестана оставлено было всего 4 баталиона, под начальством Клугенау.

Шамиль, узнав о сборе отряда Голофеева, поручил защиту [355] Чечни сообщниках своим: Ташов-Хаджи, Ахверды-Магоме и Шуаиб-мулле, а сам устремил все свое внимание на Нагорный Дагестан, где много у него еще было приверженцев и где силы русских, сравнительно, были ничтожны. Еще в начале лета начал он употреблять всевозможные старания для восстановления власти своей в Андии, Гумбете и Салатавских селениях и к склонению на свою сторону чиркеевцев и зубутцев. Старания его увенчались успехом: 5-го июля 1840 г., как те так, и другие, приняли шариат и впустили к себе Шамиля, который только и ожидал их покорности, для того, чтобы обладать ближайшими и свободными выходами на плоскость, представлявшую богатую добычу и оставшуюся почти без защиты. В последствии, в продолжение всего 1840 г., он проживал в Чиркее, откуда и предпринимал свои наступательные действия. Измена чиркеевцев была для нас весьма чувствительна: чрез это, плоскость подвергалась постоянным тревогам и опасностям, и для обеспечения сообщений Шуры с Кази-Юртом приходилось принимать особые меры.

Враждебные действия Шамиля, весною 1840 г. (в начале мая), открылись попыткою разграбить Кумыкские владения; но так как пути следования, по которым должна была идти партия, предназначенная им для этого набега, оказались занятыми нашими войсками, стягивавшимися для действий против Чечни, то Шамиль принужден был отказаться от этого предприятия и вернуть свое скопище в горы.

После этой первой неудачной попытки неприятеля, край был на время успокоен. Только в конце июня Шамиль решился воспользоваться беззащитностию Дагестана, чтобы произвести там всеобщее восстание. Он надеялся уничтожить плоды долголетних трудов и побед наших и самым малым результатом своего предприятия считал разграбление занятых нами пунктов и отвлечение отряда генер. Голофеева из Чечни. Средства его соответствовали обширности задуманного плана: вся Салатавия приняла шариат и вооружилась поголовно; все племена, обитавшие по Андийскому Койсу, стекались под знамена имама, в Чиркей. Джевад-хан, Ташов-Хаджи, Феи-мулла с чеченцами присоединились к общему скопищу.

Первоначальным намерением Шамиля было овладеть селениями: Ишкарты, Коронай и Эрпели, прикрывающими прямой путь из Чиркея в шамхальские владения и в Койсубу, для того, чтобы потом, не опасаясь слабых отрядов наших, двинуться уже к Дербенту. Собрав до 10 т. человек, он готовился выступить из Чиркея в начале июля 1840 г. [356]

Силы, которыми располагал в это время Клугенау в северном Дагестане, состояли — как выше сказано — всего из четырех баталионов. Надо при этом заметить, что значительнейшая часть их составляла гарнизоны в укреплениях, так что, для действий в поле, Клугенау, при всех усилиях, мог на первый раз вывести только около 700 человек пехоты, два полевых орудия или два горных единорога, 50 казаков и несколько сот человек милиционеров, на которых нельзя было полагаться.

Не смотря на столь явную несоразмерность в силах, Клугенау решился предупредить Шамиля на высотах Коронайских, расчитывая, что бездействие с нашей стороны может только возвысить дух противника и еще более усилить его скопища.

7-го июля он вышел из Шуры с отрядом, состоявшим из трех рот Апшеронского полка (450 чел.), под начальством маиора Бельгарда ³, одного орудия, 50-ти казаков и 300 милиционеров. По занятии Ишкартов и по получении известия о приближении к этому же аулу всего скопища Шамиля, Клугенау немедленно вызвал туда же остававшиеся еще в Шуре три слабые роты, в которых на лицо было всего 200 человек.

10-го июля 1840 г., неприятель, под личным начальством Шамиля, атаковал наш малочисленный отряд, который, будучи окружен со всех сторон и ослаблен изменою ишкартинских жителей, очутился в положении весьма критическом, не смотря на героизм войск, одушевляемых личным примером своих начальников, в числе которых, как на наиболее выдающиеся личности, следует указать на известного своею отвагою маиора Бельгарда и на сподвижников его, поручиков: Силанова и Вильгрена. Все они за свое самоотвержение поплатились более или менее тяжкими ранами, но блистательным образом поддержали честь русского оружие. Положение становилось, однако, на столько опасным, что Клугенау послал в Шуру за своим последним резервом — тремя ротами Апшеронского полка. Их прибытие выручило наш отряд. Клугенау, воспользовавшись отступлением горцев в лесистые балки, окружавшие Шуринскую дорогу, вышел на встречу своим подкреплениям и, не тревожимый неприятелем, вечером 11-го июля возвратился в Шуру.

Расчет Клугенау на предпочтительность наступательных действий оказался верным. Неудачное нападение на нас под Ишкартами сильно подействовало на дух горцев; вскоре после этого, [357] они начади расходиться по домам и задуманное Шамилем всеобщее восстание Дагестана на этот раз не удалось.

Отказавшись, на время, от покушений на шамхальские владения, Шамиль обратил свое внимание на Аварию и собрав, в августе месяце 1840 г., новые скопища, завладел там несколькими селениями. Клугенау, невестясь об успехах своего врага, собрал отряд в два баталиона, при 4 орудиях, и двинулся на Арак-Тау, с тем, чтобы оттуда действовать смотря по обстоятельствам. Достигнув Моксоха, он получил известие, что Шамиль 10-го августа снова прибыл в Чиркей. Это движение неприятеля заставило Клугенау вернуться в Шуру.

26-го августа, Шамиль, с 3-х тысячным Скопищем, выступил из Чиркея и занял Чир-Юрт и Султан-Янгиюрт; но, вследствие приближения Клугенау, должен был немедленно удалиться в горы после нескольких стычек с нашими войсками.

Спустя несколько, дней после удаления Шамиля от границы кумыкских владений, получены были известия о новых с его стороны обширных военных приготовлениях. Вскоре после того он завладел аулом Гимры и обнаружил намерение овладеть Унцукулем и всем округом Койсубу. Клугенау решился воспрепятствовать этому и, с отрядом в 1,540 человек пехоты, при 4-х горных орудиях и сотне казаков, 10-го сентября 1840 г., выступил из Шуры двумя колоннами; одна, под его начальством, через Коронай к Гимрам; другая, под начальством полковника Симборского — к Бурундук-Кале. 14-го числа он нанес скопищу Шамиля под Гимрами решительное поражение, главным результатом которого было спасение Аварии и Койсубу. 18-го сентября отряд возвратился в Шуру, а Шамиль, в конце того же месяца, отправился в Чечню, по настояниям Ахверды-Магомы, опасавшегося настойчивости генер.-адъютанта Граббе, который принял начальство над чеченским отрядом.

Генерал Граббе, вполне ценя услуги, оказанные Клугенау, писал ему, от 14-го октября, из станицы Червленной:

«Принимая непосредственное начальство над войсками левого фланга и отъезжая завтра же в Грозную, мне весьма приятно изъявить вам искреннее мое уважение за блистательный гимринский подвиг. Счастливые его последствия позволяют мне с свободною головою заняться Чечней».

После Гимринского дела опасность, угрожавшая Аварии, хотя и устранилась, но спокойствие ханства было неожиданным образом нарушено, вследствие измены числившегося в наших войсках прапорщиком аварского уроженца Хаджи-Мурада. Оклеветанный [358] перед Клугенау аварским правителем Ахмед-ханом, он отправлен был, под конвоем, в Шуру, но с дороги бежал и, затем, возмутив против нас несколько горских обществ, передался на сторону Шамиля.

В конце января 1841 г. влияние его среди аварского населения на столько усилилось, что Ахмед-хан обратился к нам с просьбою о помощи, не ручаясь, в противном случае, за спокойствие страны. Вследствие этой просьбы Клугенау послал в Хунзах один баталион, при 2-х орудиях; отряд этот должен был, затем, двинуться на село Цельмес и схватить проживавшего там Хаджи-Мурада; но мятежник, Наделавший нам в последствии столь много вреда, успел скрыться.

Распространение влияния его в Аварии совпало со временем назначения Клугенау начальником войск в северном и Нагорном Дагестане. Вообще, последнему пришлось в это время бороться со многими серьезными затруднениями. Введенный в 1840 г. порядок управления краем часто ставил русского начальника в весьма неопределенные отношения к местным владельцам, руководствовавшимися собственными понятиями о законности и с озлоблением взиравшими на всякие пределы, полагаемые их деспотизму. Все представления Клугенау о необходимости преобразовании в управлении Дагестаном, — представления, отличавшиеся своею практичностию и основанные на глубоком знании характера горцев, оставлены были без последствий.

Между тем, возобновившаяся в горах власть Шамиля расширялась все более и более и принимала столь опасные размеры, что генерал Головин решился, весною 1841 г., предпринять сильную экспедицию против Чиркея, считавшегося ключом к выходу из гор на плоскость. Экспедиция эта была предпринята двумя отрядами: чеченским и дагестанским; соединившись у с. Миатлы, оба отряда, 15-го мая 1841 г., двинулись против Хубарских высот, занятых скопищами Шамиля. При атаке означенных высот, начальник дагестанского отряда, Клугенау, командовал левою колонною. Шамиль оспаривал Хубарскую позицию не слишком упорно и скоро ушел в Аух, куда, вслед за ним, двинулся сам Головин, с чеченским отрядом. Чиркеевцы отделались изъявлением покорности и, вопреки настояниям Клугенау, не были подвергнуты наказанию за прежние преступления.

Занятие Хубарских высот осталось для нас бесплодным. Головин занялся построением, около Чиркея, укрепления Евгениевского и мало обращал внимания на Нагорный Дагестан, где влияние [359] Шамиля, не встречая серьезных препятствий, продолжало возрастать. Напрасно Клугенау предупреждал о грозящей опасности и просил об усилении своего отряда: Головин держался мнения, что Шамиль будет отвлечен от Дагестана действиями ген.-ад. Граббе в Ичкерии ж потому был очень недоволен, когда последний, лучше оценив положение дел, отделил от своего отряда 3 баталиона с 4 орудиями и послал их к Клугенау. Одновременно с прибытием этих войск, скопища имама вторгнулись в Аварию с трех сторон, и, без подкреплений Клугенау, положение дагестанского отряда могло сделаться весьма трудным, так как в это время, в ноябре, Шамиль имел со стороны Карадагского моста партию в 5 т. чел.; 2 т. заняли Унцукуль и Гимры; селения: Гергебиль, Могох и весь Андалаль готовы были отложиться. Только прибытие подкреплений, посланных ген.-ад. Граббе, и двух баталионов Тифлисского полка, двинутых из кумыкского владения, дали Клугенау возможность предпринять наступательное движение в Аварию и тем приостановить, недели на две, все дальнейшие покушения неприятеля. По позднему времени года, это было большим выигрышем времени. Подвижная колонна наша успела снабдить Цатаных провиантом на 5 месяцев и доставить по одному комплекту снарядов, на пять легких орудий, в Хунзахскую цитадель.

Во второй половине ноября 1841 г. положение подвластных нам обществ было весьма неблагоприятно. Авария, подпавшая влиянию Хаджи-Мурада, готова была восстать при первой возможности и только страх, внушаемый русскими штыками, поддерживал спокойствие страны. Тем не менее, после похода нашей подвижной колонны, Клугенау, соображаясь с временем года и общим положением дел, отложил наступательные действия и ограничился мерами оборонительными и приготовлениями к весенней экспедиции.

Среди этих приготовлений застало его известие об измене койсубулинцев и намерении Кибит-Магомы вторгнуться в Аварию. Пришлось снова обратиться к наступательным действиям. 22-го ноября 1841 г., Клугенау, собрав отряд в 3 1/2 баталиона, двинулся в возмущенный край и хотя уже не мог вполне усмирить его, но, по крайней мере, на некоторое время приостановил успехи возмутителей.

Между тем, Головин, по возращении Клугенау из Аварии, предписал ему взять Тилитль, раззорить общества: Хидатлинское, Андалальское, Карахское и др., соединившиеся под управлением важнейшего из приверженцев Шамиля, Кибит-Магомы. В ответ на это Клугенау послал Головину донесение о невозможности действовать согласно его плану, при ничтожности, в Дагестане, сил наших, [360] и, вместе с тем, представив обзор бедственного положения края, просил об увольнении от занимаемой должности — так как все представления его о необходимых улучшениях оставляемы были без внимания.

Обзор положения Дагестана в начале 1840-х годов весьма интересен по содержанию, но, к сожалению, слишком обширен для напечатания здесь целиком. Он начинается с очерка последних действий в этой стране; при чем настроение всех жителей выставляется крайне для нас неблагоприятным, и указывается на явное стремление Шамиля отнять у нас Аварию и Койсубу.

Обрисовав опасное положение дел, Клугенау указывает: 1) на недостаточность казенных средств, отпускаемых на содержание войск и укреплений в Дагестане, и на обременение, вследствие этого, покорных нам жителей тяжкими налогами и повинностями, которые ожесточают их против нашей власти; 2) на недостаток в прочных военных учреждениях: в целом крае не было запасных магазинов, артиллерийских складов и военных госпиталей; сообщение Шуры с Хунзахом не было обеспечено даже порядочным паромом через р. Койсу; главные три пункта: Шура, Нивовое, Хунзах — ни укреплены, как следует, ни снабжены всем необходимым; 3) на недостатки в самой организации управления краем. Поставленный во главе 100-тысячного разноплеменного и воинственного населения, Клугенау не был облечен правами, необходимыми при управлении полудиким народом; кроме того, называясь начальником, он не имел ни штаба, ни правителя канцелярии, ни адъютантов, ни инженерной команды, ни офицера путей сообщения, ни дистанционного провиантского чиновника. Во все мелочи приходилось входить ему самому, лично.

Головин остался — как и ожидать следовало — недоволен отзывом Клугенау и назначил на его место генерала Фезе; но одновременно с донесением его об этом военному министру, ген.-адъютант Граббе представил государю копию с вышеупомянутого обзора положении дел в Дагестане. Государь, отдавая полную справедливость действиям Клугенау, повелел возвратить его на прежний пост.

Вследствие сего, в апреле 1842 г., Клугенау опять приехал в Дагестан. Положение дел там не улучшилось: не смотря на несколько удачных стычек наших войск с горцами, восстание нисколько не утихало, и Шамиль приобретал себе все новых приверженцев.

Между тем, в течении апреля и мая 1842 г., подготовлялась [361] новая экспедиция, долженствовавшая нанести Шамилю решительный удар. План ее, в общих чертах, составлен был, во время пребывания в Петербурге, ген.-адъютантом Граббе, и ему же поручено привести ее в исполнение. Распоряжения для этой экспедиции делались весьма скрытно, так что только 29-го мая 1842 г., когда войска собрались в Герзель-аул, обнаружилось намерение Граббе идти с отрядом в Ичкерию, на с. Шуани, по дороге чрезвычайно лесистой, пересеченной множеством оврагов — имея, при 12-ти баталионах, 16 полевых и 8 горных орудий и огромный транспорт с продовольствием и боевыми снарядами. В половине мая Граббе потребовал из Дагестана 2 баталиона Куринского полка на усиление своих войск и, вместе с тем, пригласил Клугенау на совещание относительно совокупных действий. Съехавшись с Граббе в Миатлинском укреплении, Клугенау всячески старался отклонить его от намерения вдаваться в Ичкеринские леса, указывая, напротив, на выгоды движения в Андию со стороны Чиркея. Убеждений его, к несчастию, не послушались.

Результаты этой экспедиции были плачевны. Войска наши, остановленные горцами за несколько верст до с. Шуани, принуждены были отступить, потерпев огромный урон в людях, потеряв одно орудие и весь транспорт.

Дагестанский отряд, под начальством Клугенау, выступил из Шуры 13-го июня 1842 г. и расположился на Бетлетской горе, для прикрытия Койсубу. Чрез несколько дней прибыл туда же Граббе, с 6 баталионами и 4 орудиями. По соединении обоих отрядов, решено было двинуться к с. Игали и, овладев им, устроить там укрепление, назначавшееся для защиты Аварии и Койсубу со стороны Гумбета и Андии.

25-го июня, 2 баталиона Куринского полка, 2 сотни уральских казаков, 2 горных десяти-фунт. единорога и милиция еще на рассвете спустились с Бетлетской горы к Цатаныху. Все войска отряда были разделены на две части, и на Клугенау, который командовал передовою, возложено было поручение — идти как можно быстрее на Игали, препятствуя горцам занимать удобные для обороны позиции; в тоже время саперы и другие войска должны были разрабатывать дорогу для артиллерии.

Дорога от Цатаныха, пролегая сначала по ущелью, поднимается, затем, на перевал, с которого открывается с. Игали, лежащее в глубокой и каменистой пропасти.

Кавалерия передового эшелона быстро взобралась на перевал, откуда неприятельские караулы бежали вниз; затем приступлено [362] было к разработке дороги, которая, впрочем, только к вечеру сделалась удобопроходимою для артиллерии.

В этот же день, поутру, несколько тысяч горцев заняли Игали и близь лежащие окрестности, по обоим берегам р. Андийского Койсу. Все имущество жителей было заранее вывезено и самый аул подожжен; мюриды расположились в садах и за обширными завалами.

Игалинское ущелье — одно из самых неприступных во всем Дагестане. Имея протяжения около 14-ти верст, оно пролегает между двумя высокими хребтами, представляя войскам возможность двигаться только по одной узкой дороге. 26-го числа Клугенау, обозрев местность, убедился, что только посредством обходного движения можно будет овладеть аулом; вследствие этого он направил шедшие впереди 2 баталиона Апшеронского полка по покатостям гор с правой стороны ущелья, а вся милиция, под начальством маиора Евдокимова, бросилась в сады и завязала сильную перестрелку с мюридами; в подкрепление в ней посланы 4-й баталион Куринского полка и сводный гренадерский баталион. Мюриды сначала держались упорно, но обходное движение апшеронцев заставило их толпами броситься на высоты, лежащие с левой стороны ущелья. Аул был занят милициею и подкреплявшими ее двумя баталионами; в тоже время, апшеронцы, обойдя селение, бросились в мосту через р. Андийский Койсу, намереваясь захватить его — но он оказался уже подожженным, а из-за завалов, устроенных на левом берегу, град пуль посыпался на наши передовые войска.

Предпринятая затем рекогносцировка обнаружила, что горцы, ожидая, вероятно, движение нашего отряда на с. Тлох и к Сагритлахскому мосту, заняли гребни гор по обеим сторонам ущелья. Для удержании за нами аула Игали и обеспечения лагерного места отряда, Клугенау приказал полковнику Ясинскому, с двумя баталионами Апшеронского полка, двинуться вниз по правому берегу Андийского Койсу и очистить от неприятельских партий ближайшие высоты. Поручение это Ясинский исполнил вполне успешно.

Для занятия дороги, ведущей в Тлох, назначены были: 4-й Ку-ринский и сводный гренадерский баталионы, под командою полковника Форстена; а для овладения высотами, с левой стороны господствующими над Игали, — 1-й и 2-й баталионы Куринского полка, под начальством подполковника Бельгарда. — Форстен, не смотря на сильный огонь неприятеля, овладел одним завалом, устроенным при входе в Тлохское дефиле; в тоже время, Бельгард [363] вытеснил горцев из завалов, расположенных на ближайших к аулу высотах.

Между тех 2-й эшелон, под начальством самого Граббе, достигнув перевала перед спуском в Игали, расположился на нем в виде резерва; для обеспечения же тыла отряда, унцукульская милиция заняла д. Ахкенд и выставила караулы, наблюдавшие за движением неприятельских партий.

27-го июня, на рассвете, перестрелка возобновилась; горцы несколько раз покушались спуститься с левого гребня, но каждый раз были опрокидываемы баталионами Куринского полка. — Партии неприятеля, занимавшие горы, усилились, в продолжение ночи, новыми подкреплениями и перед вечером толпы мюридов стали спускаться с правого гребня, намереваясь отрезать передний эшелон от резерва. Заметив это, Граббе направил против них 2 роты Навагинского полка, под начальством храброго полковника Шульца; горцы, не ожидавшие нападения с этой стороны, обратились в бегство; а на следующий день, после многих новых покушений на наш лагерь и сообщения, они совершенно прекратили перестрелку.

Подробный осмотр местности показал, однако, что, при всей важности постоянного занятия Игали, постройка там надежного укрепления связана была с непреодолимыми затруднениями. — Главная цель экспедиции, следовательно, не была достигнута; после этого, дальнейший поход в горы и искание нового боя не принесли бы пользы, а скорее вред, так как ни числительность отряда, ни материальное его обеспечение не соответствовали предприятиям такого рода, а войска 19-й и 20-й пех. дививий, в случае новых потерь, пришли бы в совершенное расстройство. Вследствие этих соображений, Граббе решился не углубляться далее в горы, а обратить главное внимание на устройство тех укреплений, которые должны были обеспечивать обладание Казикумыхом.

29-го июня, на рассвете, отряд наш начал отступление от Игали; раненые, больные и тяжести отправлены были назад заблаговременно. Войска резерва заняли позицию на перевале, для поддержания отступающих передовых частей.

Отступление, как известно, составляло всегда самый трудный акт во всех наших кавказских экспедициях. Тоже оказалось и под Игали. Приходилось из расположения, по необходимости растянутого, переходить в походный порядок и потом тянуться по узкой дороге, на каждом шагу отражая отчаянные нападения горцев. Благодаря искусным распоряжениям Клугенау, передовой эшелон наших войск исполнил это трудное дело вполне удачно, [364] не смотря на то, что неприятель, заметив наше отступление, стал наседать на нас со всех сторон. Здесь опять отличился храбрый подполковник Бельгард, шедший с своими двумя баталионами в хвосте колонны. — Наконец, все войска Клугенау, который лично присутствовал везде, где являлась опасность, соединились с ожидавшим их на перевале резервом. Вслед за тем, весь отряд двинулся обратно в Цатаных и, затем, в Шуру.

По окончании военных действий, войска дагестанского отряда занялись проложением дорог и приведением в оборонительное состояние разных укрепленных, пунктов, преимущественно в Аварии и Койсубулинском округе. По этому предмету, а также по управлению вверенным ему краем, Клугенау, независимо обзора Дагестана, сообщенного Головину, представил военному министру, Чернышеву, в бытность последнего в Шуре, памятную записку. Большая часть его предположений, хотя и долгое время спустя, приведена была в исполнение.

Между тем, повторявшиеся в течении трех лет сряду покушения Шамиля на Дагестан убедили Клугенау в том, что сторона эта сделалось предметом упорных усилий главы мюридизма. — С другой стороны, экспедиции 1841 и 1842 гг. не принесли нам никаких выгодных результатов: напротив того, предприятия Шамиля сделались еще отважнее прежних и двукратное вторжение в Казикумыхское ханство давало повод заключать об обширности замыслов имама. — Вследствие всего этого, Клугенау, сознавая ограниченность средств, предоставленных в его распоряжение, и видя, что неоднократные представления об этом начальству оставлялись без внимания, решился просить об увольнении его от должности командующего войсками в северном и Нагорном Дагестане. К тому же и расстроенное от ран здоровье заставляло его подумать об успокоении, хотя на некоторое время. Поэтому, когда на место Головина, в январе 1843 г., прибыл на Кавказ генерал Нейдгардт, Клугенау отправился в Тифлис и, представив новому начальнику свое положение, просил об увольнении из Дагестана. Нейдгардту, однако, удалось уговорить его остаться на занимаемом посту, где польза, им приносимая, была в тоже время засвидетельствована особым Высочайшим благоволением «за примерную деятельность и распорядительность, оказанные при производстве значительных работ по возведению укреплений и проложению военных дорог в вверенном ему крае». — Государь остался весьма доволен этими работами и, на докладе о них военного министра, написал: [365] «полезная и усердная служба этого генерала мне давно известна; я этого не забуду».

В начале 1843 г., Клугенау был сильно озабочен скоропостижною смертию Ахмед-хана Мехтулинского, на котором лежало также и управление Аварским ханством. Для предупреждения могущих возникнуть, вследствие безначалия, вредных для нас неустройств, управление Мехтулинским ханством возложено было, за малолетством детей покойного, на его вдову Паху-Бикэ, — женщину слабую, но преданную нашему правительству. Управление же Авариею поручено было маиору князю Орбелиани.

От прочного обладания этою последнею страною, глубоко вдающеюся в горы, зависело спокойствие всего края; между тем, предшествовавшие события и измена большей части аварских селений, особенно после бегства Хаджи-Мурада, заставляли опасаться за будущность ханства. Поэтому, отправляя князя Орбелиани в Хунзах, Клугенау дал ему словесное наставление: войти в сношения с Хаджи-Мурадом и убедить его перейти опять на нашу сторону. Ясно, что успешный исход этих переговоров мог бы принести нам весьма большую пользу.

Хаджи-Мурад, которого Клугенау обнадеживал полным прощением, почти готов был согласиться на предложения наши, но изменил свои мысли, вследствие медленности генерала Нейдгардта, который, стесняясь формалистикой я не понимая духа азиятцев, долго не давал никаких положительных отзывов на запросы Клугенау. Таким образом, благоприятный случай избавиться от одного из опаснейших врагов был нами упущен.

Около этого же времени, Шамиль сам затеял с нами переговоры, требуя возвращения ему младшего сына ⁴. Требования свои он основывал на опасении, что ребенок, воспитываясь в России, сделается «неверным гяуром». — Когда Клугенау отвечал ему, что подобное требование ни в каком случае не будет уважено, то Шамиль, чрез правителя Аварии, обратился прямо в Нейдгардту. На запрос по этому предмету, посланный в Петербург, было отвечено, что Государь принял мальчика под свое личное покровительство и разрешает Шамилю прислать от себя в столицу доверенное лицо, которое могло бы ему потом засвидетельствовать, что сын его воспитывается в правилах своей веры. [366]

Переговорами о сыне Шамиль только «отводил нам глаза» и, под личиною семейных интересов, скрывал свои обширные политические замыслы. Хитрому горцу хотелось и удалось усыпить бдительность генерала Нейдгардта, твердо уверенного, что можно будет склонить Шамиля к добровольной покорности. Нейдгардт даже писал об этом бывшему учителю имама, Джемал-Эддину, пользовавшемуся уважением своего ученика и огромным влиянием в горах, и с нетерпением ожидал его ответа; но скоро должен был разочароваться в своих миролюбивых предположениях.

Шамиль, убедившись, что войска наши, летом 1843 года, не предпримут никаких наступательных против него действий, решился осуществить давно задуманный им план всеобщего восстания в Дагестане. Время для этого было избрано самое удобное: войска наши, по распоряжению Нейдгардта, были разбросаны на огромном пространстве, мелкими отрядами, и часть их была занята производством различных работ. Намерение свое вторгнуться в Койсубу и Аварию Шамиль держал в непроницаемой тайне до той минуты, когда, собрав скопище в 12 тыс. человек, бросился с ним на наши разобщенные отряды.

Вторжение Шамиля последовало в конце августа 1843 года и наделало нам множество бед и хлопот. Прежде всего он устремился на Унцукуль. Полковник Веселитский, заведывавший войсками в Койсубу, двинулся, не имея на то приказания, на выручку Унцукуля, но был окружен горцами и погиб со всем своим отрядом, состоявшим из 4-х рот и 2-х горных орудий. Войска, выступившие из Шуры, под начальством Клугенау, не успели предупредить этой грустной катастрофы; тем не менее, не смотря на незначительность сил, которые удалось собрать у Цатаныха (около 1500 человек, при 4 орудиях), Клугенау решился идти на спасение державшегося еще Унцукульского укрепления. Все распоряжения для этого были сделаны, как, 1-го сентября, поутру, пришло известие, что гарнизон помянутого укрепления, отчаянно оборонявшийся в течении 4-х дней, расстреляв все патроны, потеряв две трети людей и лишенный доступа в воде, принужден был сдаться. Отдавая справедливость храбрости начальника гарнизона ⁵, Шамиль оставил при нем шашку.

Во время осады Унцукуля, маиор Коссович, занимавший, с 2-мя ротами и милициею, с. Харачи, самовольно отступил оттуда в Белаканы. Чтобы снова отнять это селение у занявших его горцев, [367] Клугенау направил туда 5 рот под начальством маиора Зайцева; но нападение их было отбито с огромным уроном и отряд наш, вследствие сего, очутился в весьма затруднительном положении, так как занятие горцами Харачи угрожало сообщениям его с Шурою. Нам предстояло или немедленно стать всеми силами в Белаканском ущелье и тем сохранить сообщения с Шурою, представив Аварию на произвол судьбы, или же сосредоточиться на аварской долине, чтобы удержать за собою центр гор, предоставляя неприятелю наши сообщения. Клугенау избрал последнее; но, решаясь упорно защищать Аварию, он хотел еще попытаться сохранить сообщения с Шурою и потому приказал подполковнику Диомиду Пассеку занять Харачинский хребет и стараться держаться на нем, препятствуя неприятелю проникнуть в Белаканы; но Пассек, прибыв к отряду, узнал, что Белаканское ущелье уже занято и потому, по приближении всех скопищ Шамиля, отступил в Моксоху. Клугенау, со всех сторон окруженному и сильно теснимому неприятелем, осталось только запереться в Хунзахе.

Получив известие об этих событиях, Нейдгардт чрезвычайно встревожился и немедленно предписал начальникам самурского отряда и левого фланга Кавказской линии послать в Дагестан как можно более войск. Но уже было поздно! Шамиль, заперев Клугенау в Хунзахе, бросился на наши мелкие укрепления: 2-го сентября 1843 года он овладел Белаканским фортом, 6-го — Моксохскою башнею и Ахальчинским укреплением, 7-го — Цатаныхом ⁶, 10-го — Гоцатлем.

Положение главного отряда, запертого в Хунзахе, было тоже затруднительно, не смотря на все меры, принятые Клугенау для упорной и продолжительной обороны. Вскоре однако он был выручен. Князь Аргутинский-Долгорукий с самурским отрядом овладел Гоцатлинскою горою, защищаемою партиею Хаджи-Мурада, и в полдень, 14-го сентября 1843 года, достиг аварской долины, откуда оба отряда немедленно двинулись к с. Танусу, занятому скопищами Шамиля, у которых было 5 орудий. Все силы горцев простирались до 10 тысяч человек; в том числе около 3-х тысяч конницы.

По несогласию обоих наших начальников, против Шамиля тут ничего не было предпринято: Аргутинский считал покушение на сильную его позицию слишком опасным, а Клугенау, с [368] одним своим отрядом, также не мог предпринять наступление. Видя бездействие наше, горцы сами атаковали занятую нами позицию, но были отбиты с большим уроном. После этого, Клугенау перевел свой отряд на другую позицию, занимая которую он прикрывал Хунзах и сообщение с Гергебилем. Наступательные действия приходилось отложить до прибытия ожидаемого из Шуры транспорта с боевыми припасами и до получения известий о действиях войск на других пунктах.

В конце сентября 1843 г., из всех укреплений наших в Нагорном Дагестане мы обладали только Зирянами, Гергебилем и Хунзахом. Страна по левому берегу Андийского Койсу совершенно опустела; жители переведены Шамилем в горы, селения преданы были огню. Не сознавая возможности держаться в захваченном крае, Шамиль надеялся, что, опустошив его, он сделает для нас пребывание там крайне затруднительным. Действительно; не имея перед собою мирных селений, мы лишились, так сказать, аванпостов и даже затруднялись в добывании лазутчиков; но за то и избавились от необходимости оборонять каждое полупреданное нам селение. Запасы хлеба, брошенные жителями при их переселении, тоже достались в наши руки.

18-го сентября прибыл в Шуру командовавший войсками на Кавказской линии, генерал-лейтенант Гурко, с отрядом, состоявшим из 2-х баталионов, при 4-х орудиях. Получив известие о последних событиях и опасаясь за шамхальские и мехтулинские владения, которые тоже начали волноваться, Гурко признал невозможным дальнейшее занятие Аварии и, вопреки представлениям Клугенау, считал более необходимым отступить на правый берег Койсу и защищать плоскость от вторжений Шамиля.

Решив оставить опустошенную Аварию, Гурко написал об этом Нейдгардту. Нейдгардт вполне с ним согласился и немедленно послал военному министру донесение, в котором, на основании различных соображений, доказывал необходимость отказаться на время от Аварии, но с тем, чтобы будущею весною снова вступить в нее с значительными силами и утвердиться в стране самым прочным образом, возведя в один год Хунзахское укрепление, а из прочих только те, без которых не может существовать обеспеченного сообщения с Шурою.

Но, сделав это донесение, он сам остановился перед своею решимостию — оставить врагам Аварию, стоившую нам столько крови и жертв; поэтому, сообразив средства, которыми можно еще было располагать, он вдруг решился дать Клугенау те войска, [369] которые последний считал необходимыми для удержания Аварии; но вместе с тем потребовал от него объяснений: какие ручательства имеются в том, что происшествия, подобные последним, не возобновятся и что войска наши, оставаясь в Аварии, не будут подвержены прежним опасностям. При этом, Нейдгардт поставлял на вид, что за присылкою помянутых войск, не останется уже, ни на линии, ни за Кавказом, свободных резервов, которыми бы, в случае новой опасности, можно было подкрепить дагестанский отряд.

Подкрепления, назначаемые в северный Дагестан, состояли из 8 баталионов, 2 донских и 3 линейных казачьих сотень, 2 полевых и 8 горных орудий. В пехоте считалось 3,873 штыка, я, сверх того, ожидалось прибытие в Дагестан 3,600 рекрутов из резервной дивизии Кавказского корпуса.

Клугенау, получив через генерала Гурко предложение Нейдгардта, отвечал, что, если усилят русские войска в Аварии, то он надеется там удержаться и наказать Шамиля, не смотря на ободрение горцев предшествовавшими успехами.

Дождавшись новых войск, Клугенау сделал следующие распоряжения:

Начальником аварского отряда назначил известного своею храбростию и распорядительностию, генерального штаба полковника Диомида Пассека ⁷.

15-го октября направил из Шуры в Моксох 3 баталиона с транспортом в 600 лошадей; в Белаканах к ним присоединился еще один баталион. Из Моксоха, командующий отрядом полковник Пассек двинулся, 18-го октября, с тремя баталионами в Хунзах, а один баталион возвратил в Белаканы, для производства работ и постройки укрепления. Занимавшие Хунзах войска были отправлены обратно в Шуру; а между тем в Хунзах безостановочно следовали арбяные транспорты с необходимым количеством продовольственных и боевых припасов. Все распоряжения эти — если не брать во внимание каких нибудь неожиданностей — вполне, по мнению Клугенау, соответствовали тогдашним обстоятельствам края. Имея сильный отряд в Хунзахе и заняв достаточными силами важнейшие пункты на сообщениях Зиряны и Белаканы, Клугенау располагал в Шуре резервом из 3-х баталионов и [370] всегда мог поспеть на помощь Пассеку и не допускать скопища Шамиля держаться в Аварии.

Усиление войск в Дагестане, при всем том, оказалось уже запоздалым. Успехи Шамиля взволновали все магометанское население в покорных нам доселе шамхальских и мехтулинских владениях; а низовья р. Сулака, за исключением незначительных гарнизонов Евгениевского и Миатлинского укреплений, оставались совсем без войск. Нельзя было, конечно, в это время предвидеть явной измены акушинцев и цудахарцев; а между тем, восстание этих обществ, вероятно заранее условленное, вдруг изменило вид всего Дагестана и сделало положение наше там гораздо худшим того, какое было в 1831 г., при Кази-мулле.

Действительно, едва успели войска наши занять назначенные им места в Аварии, как Шамиль, имея свободный проход через Гоцатль и Чалды, перешел, с 12-ти тысячным скопищем, через Аварский Койсу и, 28-го октября, обложил укр. Гергебиль, занятое двумя ротами Тифлисского егерского полка (310 чел.), при трех орудиях, под начальством маиора Шаганова.

Осада эта, которою начинается второй период успехов Шамиля, продолжалась с 29-го октября по 8-го ноября 1843 г. и ознаменована была чудесами храбрости и самоотвержения ничтожной горсти русских, окруженной фанатическим и отважным неприятелем. Между особенно отличившимися следует назвать: маиора Шаганова, капитана Горина и поручика Щодро; затем, унтер-офицеров из дворян: Чаевского и Неверова, поджегших мину под верхним фортом, в минуту вторжения в оный мюридов, и унтер-офицера Знобищева с 6-ю рядовыми, которые маскировали отступление своей роты из верхнего укрепления в нижнее.

Гергебиль был взят только тогда, когда из горнизона осталось всего 50 человек, а нижнее укрепление обратилось в груду камней, на которую по трупам ее защитников ворвались горцы.

Накануне падения укрепления, генерал Гурко, узнав о бедственном его положении, собрал в Шуре сколько мог войск, двинулся к нему на выручку и 7-го ноября был уже на высотах гергебильских; но в это время дошло до Гурко известие о восстании у него в тылу акушинцев и цудахарцев и об опасности, угрожающей Шуре. Пришлось вернуться туда и предоставить Гергебиль его страшной участи.

Падение Гергебиля имело важные последствия. Шамиль, получив возможность беспрепятственно вторгнуться в шамхальские и мехтулинские владения, жители коих передались на его сторону, привел [371] скопища свои в с. Казанищи, между тем как акушинский кадий обложил укрепление Низовое, в котором находился главный склад провианта, доставляемого из Астрахани для всего Дагестана. Шайки горцев, рассеявшись по. всем направлениям, сделали сообщения наши с Кизляром, Дербентом и левым флангом кавказской линии до крайности затруднительными. Наконец, генералы Гурко и Клугенау, угрожаемые всеобщим восстанием, вынуждены были заключиться в Шуре и выдержать блокаду, продолжавшуюся с 8-го ноября по 14-е декабря 1843 г. Гарнизоны Хунзаха, Зирян и Белокан были совершенно от них отрезаны и предоставлены собственной защите. Шамиль деятельно занимался приготовлением туров и фашин, намереваясь осаждать и штурмовать Шуру.

Низовое укрепление, в самый день падения Гергебиля окруженное 6-ти тысячным скопищем акушинцев и цудахарцев, у которых было 2 орудия, находилось также в положении самом незавидном. Гарнизон, усиленный разными, случайно собравшимися командами, простирался всего до 400 чел.; но, к счастию, начальствующий им штабс-капитан Бабанов выказал такую храбрость и распорядительность, что, вопреки всем усилиям горцев, укрепление удержалось до прибытия к нему (19-го ноября), на выручку, начальника левого фланга кавказской линии, генерал-маиора Фрейтага, который, по дороге, разбил сильную неприятельскую партию, пытавшуюся задержать его движение.

Выручив Низовое, Фрейтаг убедился, однако, что укрепление, в случае нового на пего нападения, не в состоянии будет удержаться. Ослабленный гарнизон являлся неспособным к дальнейшей обороне; заменить же его другим, более сильным, тоже было нельзя, так как все наши свободные силы для удержания северного Дагестана в покорности заключались в отряде самого Фрейтага (около 1,200 штыков и 6 орудий), да еще в отряде Козловского, находившемся на низовье Сулака. По этим причинам, Фрейтаг, присоединив гарнизон Низового к своим войскам, приказал укрепления срыть, а находившиеся там запасы провианта (до 10 т. четвертей) истребить.

Та же участь постигла и Миатлинское укрепление. Осажденное скопищем салатавского наиба, оно было выручено отрядами Козловского, Евдокимова и Волоцкого ⁸, но за тем оставлено и уничтожено. После этого Фрейтаг отправился на линию, для ускорения движения резервных войск, с прибытием которых он [372] намеревался начать наступательные действия по направлению к Шуре, для избавления ее от блокады и для спасения аварского отряда.

Отряд, в это время, находился в положении самом затруднительном. По предписанию Клугенау, отданному в самый день падения Гергебиля, Пассек намеревался оставить Хунзах, взорвав на воздух цитадель, и затем идти в Шуру, присоединив в себе, по дороге, белаканский гарнизон. Однако, узнав о всеобщем восстании страны и считая почти невозможным по затруднительной местности пройти в Белаканы, тем более, что скопища Хаджи-Мурада появились уже под Танусом, — он решился остаться в Хунзахе и обороняться до последней крайности.

Но, в течении нескольких дней, обстоятельства совершенно изменились; Шамиль, как мы знаем, вторгнулся в шамхальские владения и потому оставлять войска в Аварии отрезанными от всяких сообщений было бы крайне опасным; поэтому Клугенау, 14-го ноября 1843 г., вновь послал Пассеку предписание: немедленно идти к Шуре. Предписание это получено было Пассеком 16-го числа на рассвете, а в 5 часов пополудни Хунзах был нами оставлен. К счастию, Хаджи-Мурад еще накануне ушел в Казанищи, к Шамилю, оставив Белаканское ущелье незанятым, так что Пассек почти беспрепятственно дошел, 17-го числа, до Белакан, откуда, присоединив к себе гарнизон укрепления, двинулся в Зиряны. За сим, всякие правильные сношения Клугенау с Пассеком были прерваны на целый месяц. Тот и другой находились в блокаде; только изредка удавалось им пересылать письма, посредством удальцов, которые умели проскользать через неприятельские скопища и из которых многие поплатились за это жизнию.

Между тем Шамиль, держа в блокаде Шуру, не предпринимал, однако, ничего решительного. Он звал к себе на помощь акушинцев и цудахарцев; но они, после нанесенного им Фрейтагом поражения, упали духом и уже не хотели присоединяться к полчищам имама ⁹. За всем тем, восстание шамхальцев и мехтулинцев было в полном разгаре и гарнизон Шуры содержался в постоянной тревоге от появлявшихся со всех сторон неприятельских партий. При этом надо заметить, что укрепления Шуры были несоразмерно обширны для находившегося там, в то время, гарнизона, в котором было не более 3-х т. человек под ружьем. Это значительно увеличивало трудность обороны. [373]

Не взирая, однако, на бездействие Шамиля под Шурою, горцы были вполне убеждены в прекращении нашего владычества в Дагестане, так что почти все племена, даже самые отдаленные, простодушно верили, что достаточно будет простого с их стороны предложения нашему начальству — и весь край будет очищен русскими войсками. В таком смысле они и писали несколько посланий к Гурко и Клугенау.

Такая уверенность горцев имела свое основание в продолжительном бездействии нашем и в отсутствии всяких попыток освободить Шуру, которую они уже более месяца содержали в блокаде. Это объяснялось ими тем, что у нас нет достаточных сил для восстановления прежнего порядка. Такое мнение укоренилось даже в племенах издавна покорных и нам стоило большего труда удержать даже кумыков от восстания.

Из того трудного положения надо было искать скорейшего исхода. К счастию, помощь была уже близка. Фрейтаг, по прибытии маршевых баталионов из резервной дивизии и рекрутов, сформировал новый отряд, с которым и выступил (17-го декабря), из Амир-аджи-юрта, на освобождение Шуры.

По соединении этих войск с гарнизоном, немедленно были предриняты наступательные действия против скопищ Шамиля; разбитые под Мусселим-аулом и Казанищами, они обратились в бегство и в большом беспорядке переправились на левый берег Аварского Койсу. Затем, 16-го декабря, войска наши, перейдя Койсубулинский хребет, двинулись к Бурундук-Кале и на следующий день, в Ирганайском ущелье, соединились с отрядом Пассека, коего геройская защита Зирянского укрепления, в продолжении целого месяца, при всевозможных трудах и лишениях, представляет один из замечательнейших кавказских подвигов. После этого, все три отряда возвратились в Шуру, а в тоже время и Шамиль распустил свои скопища. С нашей стороны, экспедицию в горы предпринимать было уже нельзя, как по позднему времени года, так и по необходимости прежде всего восстановить порядок в шамхальских и мехтулинских владениях, которых жители принуждены были переселиться в горы, но, после бегства Шамиля, стали возвращаться толпами, прося пощады.

Результатом всех этих происшествий была утрата нами Аварии и Койсубу. После этого нельзя уже было ручаться за спокойствие, не только северного, но и южного Дагестана, который Шамиль поставил целью своих главных усилий и где восстановление нашей власти стоило нам новых, огромных пожертвований. [374]

Потерю эту Клугенау предвидел, что доказывается тем обзором положения Дагестана, который он представлял в 1841 г. Головину. К сожалению, ни тогда, ни потом не было предпринимаемо решительных мер к отвращению столь бедственных последствий. Несмотря на то, что с 1836 г. главнейшие усилия Шамиля были постоянно обращаемы на Дагестан, страна эта всегда считалась театром второстепенных действий. Так, барон Розен не хотел верить возрастающему влиянию Шамиля в горах и самое покорение его считал делом весьма легким. Головин, по видимому, разделял это мнение, по крайней мере первое время по прибытии своем на Кавказ.

Вследствие подобного отношения высших начальников к столь близкому его сердцу делу, Клугенау, в течении предшествовавших четырех лет, перенес ряд самых мучительных испытаний. Справедливо опасаясь за судьбу края, однажды уже спасенного геройскими подвигами под Ишкартами и Гимрами, он сознавал, что они не могут поправить дел, и что рано или поздно, при ограниченных средствах, ему предоставленных, плоды многолетних трудов будут утрачены.

Он решился поэтому снова просить об увольнении его от управления Дагестаном, изъявляя притом готовность, до сбора отрядов, остаться в крае и исполнять все прежние обязанности. Нейдгардт с трудом согласился на просьбу его; но имея в виду, следующею весною, предпринять решительные военные действия в сев. Дагестане, просил Клугенау возвратиться туда во времени их открытия.

XVI.

Экспедиция 1844 г. — Поход 1845 г. — Диомид Пассек. — Положение русских войск в Андии. — Голод. — Вторжение Воронцова в Ичкерию. — Аул Дарго. — Сухарная экспедиция 10-го и 11-го июля 1845 г. — Героизм Клугенау и Пассека. — Отступление из Дарго. — Последние годы службы и кончина Клугенау.

1844–1851.

По общему плану военных действий 1844 г. со стороны Дагестана и левого фланга кавказской линии, главнейшею целью поставлено было: усмирение общего восстания горских племен, уничтожение власти Шамиля и прочное утверждение наше в том крае, где он основал свое владычество.

Для приведения сего плана в исполнение, собраны были весьма значительные силы, а именно: 51 баталион пехоты при 92-х орудиях, 6 рот сапер, 28 1/2 сотен казаков и 11 сотен милиции.

Войска эти разделялись на три отряда: 1) самурский отряд, под [375] начальством кн. Аргутинского-Долгорукова; 2) дагестанский — под начальством командира 5-го пехотного корпуса, генерал-от-инфантерии Лидерса; 3) чеченский — под начальством генерал-лейтенанта Гурко. Главное направление военных действий, по высочайшей воле, было предоставлено командиру отдельного кавказского корпуса, которому разрешалось и делать в них изменения, если бы обстоятельства того потребовали.

Экспедиция 1844 г., предпринятая в столь обширных размерах, не принесла нам никаких существенных выгод. Клугенау, хотя с самого начала неодобрительно относившийся к общему плану действий, принимал в них, тем не менее, самое деятельное участие. Генерал Нейдгардт, отдавая ему полную справедливость, написал в реляции своей о действиях в Салатавии и Среднем Дагестане следующий о нем отзыв:

«Начальствуя пехотою дагестанского отряда, генерал-маиор Клугенау, в деле при переправе через Сулак, у дер. Ахатля, 11-го июня, оказал неустрашимую храбрость, опытность и распорядительность, постоянно его знаменующие. Зная отлично местность края, которым он управлял несколько лет, он указал удобный пункт к переправе; избрав позицию под сильным огнем неприятеля, разместил на ней войска и остался среди их, ободряя своим примером и находясь постоянно там, где необходимость требовала его присутствия. Во все продолжение дела, генерал Клугенау исполнял обязанности храброго солдата и отличного генерала и принятому им в этом деле участию переправа войск у Ахатля обязана большею частию успеха. После соединения с чеченским отрядом, генерал Клугенау послан был в обход занятой Шамилевыми скопищами крепкой позиции при Буртунае. Движение это совершено им с блестящим успехом, и неприятель, видя себя обойденным, с поспешностию оставил свою позицию».

В награду оказанных им отличий, Клугенау, приказом 6-го декабря 1844 г., произведен был в генерал-лейтенанты, а 17-го января 1845 г. назначен начальником 21-й пехотной дивизии. Во время этого производства и назначения, Клугенау находился в отпуску в С.-Петербурге, откуда, ободренный вниманием государи, поспешил возвратиться на Кавказ. Назначенный на место Нейдгардта главнокомандующим кавказским корпусом, граф Воронцов предложил ему участвовать в экспедиции под личным своим начальством — экспедиции, предпринятой для покорения Андии и Дарго.

Неудовлетворительные результаты действий 1844 года и [376] постоянное уклонение Шамиля от встречи с нашими войсками вынудили, наконец, к принятию против него мер решительных. Положено было, во чтобы то ни стало, проникнуть в глубину гор, преследовать возмутителя в самых неприступных убежищах и нанести ему окончательное поражение. В состав действующего отряда поступила большая часть войск 5-го пехотного корпуса, 19-й и 20-й дивизий, с их артиллериею и множеством туземной милиции и казаков; огромные запасы продовольствия и боевых снарядов свезены были в Евгениевское укрепление, избранное главным складочным пунктом; более 2-х тысяч вьючных лошадей с наемными вожатыми следовало за отрядом, для подвоза, по мере удаления от складочного пункта, провианта, госпитальных вещей и других припасов.

Экспедиция 1845 года началась довольно рано; главные силы, собравшись в половине мая у кр. Грозной, 27-го числа, того же месяца прибыли к кр. Внезапной, где присоединились к ним войска из кумыкских владений, а 3-го июня заняли сел. Гертме; здесь примкнул к ним дагестанский отряд и, на другой день, весь действующий корпус расположился лагерем близь сел. Буртуная. Неприятель нигде не показывался и оставил нам без боя Хубарские высоты и известную своею крепостию буртунайскую позицию. Предпринимая поход в страну еще неизвестную, необходимо было на некоторое время остановиться и осмотреться, собрать сведения о дорогах, озаботиться обеспечением войск всем нужным и, вместе с тем, избрать удобный промежуточный пункт, для перенесения туда запасов из Евгениевского укрепления; но неожиданное обстоятельство не дозволило привести этого в исполнение. 5-го июня, при рекогносцировке дорог к перевалам Кирк и Мичи-Бале, генерал-маиор Диомид Пассек, увлекшись преследованием партии горцев, наблюдавшей за движением наших войск, слишком далеко завел свой передовой отряд, неимевший при себе продовольствия (так как он в тот же день должен был вернуться в главный лагерь) и, внезапно захваченный холодом и снежными заносами, попал в крайне затруднительное положение: в одну ночь у него пала значительная часть артиллерийских лошадей и заболело более 400 чел. нижних чинов.

Чтобы выручить отряд Пассека, необходимо было двинуть главные силы на Мичи-Кале, где собралось большое скопище неприятеля. Наступление это, предпринятое прежде обеспечения доставки войскам продовольствия, имело важное влияние на последующие действия. 11-го июня, главные наши силы достигли хребта Буцур-Кале, [377] отделяющего Гумбет от Андии, и вступили в этот округ без большего сопротивления. Шамиль, отступая, предавал огню богатые андийские деревни и 14-го числа остановился на горе, господствующей над главным аулом Анди. Клугенау, следуя впереди с пехотою, овладел этим селением с боя и заставил Шамиля с поспешностию отступить.

В Андии, где русские до этого времени никогда еще не бывали, сосредоточились все войска действующего корпуса, исключая небольшого отряда, занимавшего Мичи-Кале, которое представляло единственный промежуточный пункт между главными силами и Евгениевским укреплением; расстояние его от Андии около 60-ти верст.

На этом пространстве, необеспеченном от нападений неприятеля, должны были двигаться транспорты с продовольственными и боевыми запасами, под прикрытием значительных отрядов. Тут вполне обнаружился недостаток промежуточного пункта, который предполагалось прежде устроить, ибо провиант доставлялся войскам чрезвычайно медленно; а когда, через несколько дней по занятии Андии, пошли проливные дожди и дороги совершенно испортились, то не было никакой возможности удовлетворять войска продовольствием, даже в половинной пропорции. В целом корпусе ощущался во всем крайний недостаток.

Войска, не получая провианта, оставались в бездействии; рекогносцировка в общество Технуцал не принесла никакой пользы; да и невозможно было надеяться приобрести там какие-либо запасы продовольствия, потоку что жители, с приближением наших войск, удалялись, унося с собою все имущество. Так продолжалось до 1-го июля.

С наступлением хорошей погоды дороги хотя и улучшились, но в перевязочных средствах оказался большой недостаток, так как большая часть наемных возчиков разбежалась; замена наемных лошадей казенными оказалась тоже мерою недостаточною.

Лишь только небольшой транспорт с сухарями прибыл в Андию, граф Воронцов предпринял наступательные действия в Ичкерию, с целью овладеть селением Дарго, убежищем Шамиля. Еще прежде произведенные рекогносцировки доказали, что вторжение в Ичкерию, по чрезвычайно трудной местности, не обойдется без больших потерь; при том же нельзя было надеяться, что неприятель, имея на своей стороне все выгоды оборонительные, уступит нам Дарго без отчаянного сопротивления. Поэтому, для облегчения предприятия и вернейшего успеха, необходимо было употребить достаточные силы; но так как это зависело единственно от количества [378] доставленного в Андию продовольствия, то, собственно для овладения аулом Дарго, назначено было 12 баталионов; да и при них не имелось полного десяти-дневного запаса провианта.

Поднявшись на хребет Речель 5-го июля, войска должны были на следующий день спускаться по узкому, лесистому гребню, пересеченному глубокими оврагами. Последние 10 верст дороги к Дарго были преграждены заблаговременно устроенными завалами из огромнейших дерев, за которыми скрывались большие скопища неприятеля. В авангарде нашего отряда следовал генерал-маиор Белявский; за ним вел среднюю колонну Клугенау. Войска наступали весьма быстро, овладевая завалами; но как местность препятствовала нам иметь боковые цепи, то неприятель, заняв с обоих флангов лесистые высоты, производил по колоннам нашим убийственный огонь. К вечеру войска спустились к долине р. Аксая и заняли Дарго. Потеря наша была значительная.

Овладение аулом Дарго, стоившее столь дорого, не только не принесло нам никакой пользы, но еще поставило отряд наш в положение чрезвычайно затруднительное. Провианта оставалось только на 2 дня; а между тем скопище неприятеля, простиравшееся 6-го июля до 6 тыс., с каждым днем усиливалось приходившими из соседних обществ жителями. Только небольшая часть горцев находилась впереди нашего отряда, близь с. Цонтери; главная же масса их расположилась на наших сообщениях с Андиею, в том самом лесу и в тех же завалах, овладение которыми стоило нам стольких жертв.

По сделанному гр. Воронцовым распоряжению, провиант, привозимый в Андию, должен был немедленно доставляться в Дарго для находившихся там войск; но, как единственное сообщение с Андиею было занято сильным неприятелем, то нам оставалось только идти самим на встречу продовольствию. Действительно, 10-го июля, транспорт с запасом сухарей, под прикрытием части андийского отряда, прибыл на высоту перед входом в лес и дал об этом знать несколькими пушечными выстрелами. Для принятия и доставления этого транспорта сформирована была из войск в Дарго особая колонна, в состав которой — по приказанию гр. Воронцова — вошло по половине от каждого баталиона. Сборный этот отряд должен был пройти через занятый неприятелем лес, забрать на людях весь привезенный провиант и возвратиться в Дарго. Начальство над означенною колонною вверено было Клугенау.

Предприятие это, сколько можно было судить по делу 6-го июля, было крайне трудно. Если тогда, наступая с 12-ю баталионами, сверху [379] вниз, мы понесли огромную потерю, то теперь, поднимаясь на гору по узкой дороге, прегражденной завалами и разного рода препятствиями, едвали можно было ожидать какого либо успеха. Самый уже состав колонны из небольших сборных частей, без настоящих своих начальников, не предвещал ничего хорошего; сверх того, при колонне находился большой транспорт больных и раненых, на вьючных лошадях отправляемый в Андию. Транспорт этот чрезвычайно стеснял движения и действия колонны.

10-го июля, около полудня, Клугенау выступил из Дарго. Предвидя большие затруднения в следовании колонны и транспорта, он приказал командовавшему авангардом генерал-маиору Пассеку выбить неприятеля из завалов и не прежде подвигаться вперед, как разбросав их, дабы очистить путь колонне. Работа эта, под убийственным огнем горцев, засевших на больших деревьях и возвышениях, отделенных от дороги глубокими оврагами, не могла производиться успешно; большая потеря людей заставила пылкого Пассека броситься вперед в штыки, оставив за собою неприятельские завалы не разбросанными. Горцы весьма слабо сопротивлялись этому стремительному нападению и тотчас разбегались по сторонам дороги, в лес и овраги; но лишь только авангард прошел, они снова заняли оставленные завалы и упорно в них держались, старались всеми силами препятствовать движению колонны и со всех сторон осыпая ее градом пуль. Авангарде давно уже выбрался на открытое место и присоединился к пришедшему из Андии отряду, между тем как Клугенау, преодолевая неимоверные препятствия, боролся еще в лесу с многочисленным скопищем горцев. В непродолжительное время все лошади под ранеными были убиты; потеря в людях была тоже значительная и движение колонны, без того уже медленное, затруднялось, на каждом шагу, завалами, из которых надо было выбивать неприятеля штыками. Наконец, едва к вечеру успела она соединиться с авангардом.

В продолжение всей ночи производился прием провианта, с которым колонна должна была на другой день возвратиться в Дарго: ослабленная значительною потерею людей, она не могла уже забрать с собою всего запаса провианта для остававшихся там войск, да м из принятого количества едва ли можно было надеяться доставить хотя половину, так как горцы, усилившись в продолжение ночи новыми подкреплениями, деятельно готовились преградить обратный путь колонне; они всю ночь устраивали в самых трудных местах дороги новые, огромные завалы из человеческих и конских трупов, срубали деревья в несколько обхватов толщины и [380] сваливали их поперег пути. Завалы эти в некоторых местах, примыкая обоими концами к глубоким и крутым оврагам, представляли неопредолимое препятствие, по невозможности обхода, и войска должны были их разбирать, подвергаясь все время смертоносному огню.

Поутру 11-го июля, Клугенау, подав сигнал двумя пушечными выстрелами, начал спускаться в лес; по сигналу этому должна была выступить к нему на встречу часть войск из Дарго, чтобы облегчить движение его колонны; но в самое это время Шамиль начал атаку против Дарго со стороны с. Цонтери и потому выступление войск, назначенных на подкрепление отряда Клугенау, было приостановлено. Таким образом, предоставленный собственным своим средствам, с войсками, упавшими духом, он должен был пробиваться сквозь лес, занятый огромными скопищами противников. Первая половина дороги пройдена была довольно скоро, но, при дальнейшем следовании, движение чрезвычайно замедлялось выше-помянутыми громадными завалами. После полудня, проливной дождь еще более увеличил затруднения, совершенно испортив дорогу, и колонна наша, поражаемая жесточайшим перекрестным огнем, в совершенном расстройстве, едва к вечеру могла возвратиться в Дарго, потеряв в два дня более 1700 чел. убитыми и ранеными. В числе убитых были генералы: Пассек и Викторов.

По окончании этой несчастной экспедиции, которую солдаты наши прозвали «сухарною», положение нашего отряда было отчаянное. Идти назад в Андию — значило бы пожертвовать без пользы остальными войсками, а между тем надежда на доставку оттуда провианта исчезла. Гр. Воронцов решился двинуться вниз по Аксаю, надеясь, с содействием войск ген.-маиора Фрейтага, которому предписано было спешить на помощь к главному отряду, выбраться скорее на передовую чеченскую линию. 13-го июля отряд выступил из Дарго, преследуемый с тыла и флангов большими толпами горцев, старавшихся, посредством устройства во многих местах огромных завалов, затруднить движение наше; одновременно с этим, значительная партия неприятеля следовала по правому берегу Аксая, безнаказанно производя через реку ружейный огонь по войскам нашим, как во время марша, так и на ночлегах. С 13-го по 18-? июля войска были в беспрерывном бою и, не имея провианта, едва могли пройдти в 6 дней 40 верст. Наконец, появление генерала Фрейтага на урочище Мискит и наступление его в тыл неприятельским скопищам, выручило отряд наш из критического положения и дало ему возможность достигнуть укр. Герзель-аула. [381]

В походе 1845 г. Клугенау неоднократно оказал подвиги примерной неустрашимости и распорядительности. В несчастном деле 10-го и 11-го июля под ним убито несколько лошадей и платье на нем во многих местах было прострелено; он лишился здесь всех своих адъютантов и в самые опасные минуты боя распоряжался лично, ободряя всех своим примером.

Поход этот был последним в его долговременной боевой службе. Сделав 20 кампаний и участвовав более чем в ста делах и сражениях, он последние пять лет своей жизни провел в мирных занятиях. Местопребывание штаба вверенной ему 19-й пех. дивизии (ныне 21-й) было в Царских Колодцах, славившихся прекрасным и здоровым климатом, где, по преданию, имели летнее пребывание грузинские цари. Здесь он посвятил всю свою деятельность и заботы на устройство полковых хозяйств.

Занятия по управлению дивизиею и беспрерывные разъезды по всему Кавказу, для осмотра войск, не могли однако удовлетворить Клугенау, привыкшего к другой деятельности и боевым трудам. Он желал снова участвовать в военных действиях. Следя внимательно за политическими событиями в Венгрии и предугадывая, что без вмешательства России дело не обойдется, он просил Воронцова исходатайствовать ему назначение в действующую армию. Предстательство главнокомандующего было уважено и Государь изъявил готовность на прикомандирование Клугенау, если он пожелает, впредь до открытия вакансий, к гвардейскому корпусу, с полным содержанием начальника дивизии; но это назначение, сколь оно ни было лестно, не согласовалось ни с его задушевным желанием, ни с обстоятельствами семейными; он хотел оставить Кавказ единственно в надежде получить дивизию в армии и участвовать в военных действиях; в противном случае, перевод его не имел бы никакой цели. Тем не менее, перевод этот состоялся. 3-го августа 1849 г. последовал высочайший приказ о назначении Клугенау состоять при войсках, оставшихся от похода, в С.-Петербурге и окрестностях, с сохранением содержания, получаемого начальником дивизии. В это же время пожалован ему орден Белаго Орла.

Простившись навсегда с своими кавказскими сослуживцами, Клугенау прибыл в С.-Петербург в ноябре и был прикомандирован к гвардейскому пех. корпусу; но вслед за тем назначен начальником 9-й пех. дивизии, квартировавшей в Царстве Польском.

С самого прибытия его к новому месту служения, он начал [382] чувствовать гибельное влияние тамошнего климата и, 7-го апреля 1851 г., скончался, на 60-м году от рождения.

В заключение обзора событий на Кавказе с 1826 по 1845 год, скажем несколько слов о личных качествах Клугенау. Как человек военный, он обладал превосходными качествами: мужество, хладнокровие и присутствие духа были его отличительными чертами. Чем затруднительнее были обстоятельства, чем более возрастала опасность, тем быстрее и светлее были его соображения. Отвага и неустрашимость были неразлучными спутниками всех его военных предприятий. Храбрость его известна всему Кавказу. Не только солдаты, но и враждебные нам горцы верили простодушно, что он заколдован и никакая пуля его не коснется. В течение многолетней боевой службы своей Франц Карлович был всегда в первых рядах предводимых им войск и с геройским самоотвержением подвергал жизнь свою опасности, увлекаясь в самый пыл боя.

Клугенау был неизменно веселого нрава, ласков и приветлив в обращении; любил беседовать с офицерами о военных предметах и хотя при неудовлетворительных ответах выказывал нетерпение, но был постоянно вежлив и обходителен. Добрый сердцем, хотя и вспыльчивый, он был справедлив и строго поддерживал дисцилину, которую считал душою службы. Солдаты особенно любили его, за истинно отцовскую о них попечительном.

Строгим правосудием, решительностию и твердостию во всех действиях по управлению Дагестаном, он заслужил всеобщее уважение горцев; сдержать данное слово было для него священною обязанностию, а ничто так не действовало на противников наших, как точное исполнение обещания.

Честность и бескорыстие его были известны всем. В продолжении 30-ти летней службы на Кавказе, командовав двумя полками и 12 лет управляя Дагестаном, он не приобрел никакого состояния и ничего, кроме доброго имени, не оставил своим детям.

В заключение этого очерка скажем, что Клугенау был одарен от природы светлым и проницательным умом и счастливою памятью. Не получив блестящего образования, он сам дополнил его в последствии, просиживая долгие зимние вечера за книгами; так же и сам писал много и собрал много подробных и занимательных сведений о современных ему событиях на Кавказе, которые и дослужили материалами для этого очерка.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину», том XI, стр. 131–152; 497–515; том XII, стр. 544–554; том XV, стр. 141–162; 377–387; 645–658.

2. Об экспедиции под Ахульго существует очень хорошая монография Димитрия Алексеевича Милютина.

3. Ныне генерал-лейтенант и член Комитета о раненых.

4. Сын Шамиля, взятый аманатом под Ахульго, в 1839 г., воспитывался в 1-м кадетском корпусе и, возвращенный отцу, в 1855 году умер в Карату.

5. Мингрельского полка поручик Аносов.

6. Цатаныхское укр. взято было после отчаянного сопротивления; из гарнизона только 10 человек раневых достались Шамилю, вместе с парком и орудиями, там находившимся.

7. Биографический очерк или, лучше сказать, характеристику этого кавказского героя см. в этой книге «Русской Старины» в «Воспоминаниях Т. П. Пассек».

8. См. «Русскую Старину» изд. 1873 г., том VIІ, стр. 815–842.

9. О действиях Фрейтага в 1843 г. см. «Воспоминания А. А. Волоцкого» в «Русской Старине» изд. 1873 г., том VII, стр. 815–842.

Текст воспроизведен по изданию: Генерал-лейтенант Клюки-фон-Клюгенау. Очерк военных действий и событий на Кавказе. 1836-1850 // Русская старина, № 6. 1876