Ф. К. Клюки-фон-Клугенау.

————

XIII. ¹

Действия в 1837 г. в Дагестане. — Фезе, начальник отряда. — Движение в Аварию, Койсубу, Ашльту, Ахульго, Унцукуль, Тилитль и Хунзах. — Дорога между Хуазахом и Шурою.

1837 г.

Еще во время действий чеченского отряда делались приготовления к экспедиции в Нагорном Дагестане. Барон Розен, поручая отряд, предназначавшийся для действий, генералу, говорил: «что если Шамиль успеет занять Хунзах, тогда влияние его в Нагорном Дагестане утвердится и русским несравненно труднее будет противудействовать его дальнейшим противу нас замыслам; а посему необходимо предупредить его движением нашим в Аварию, и если обстоятельства того потребуюсь, сделать это еще до вскрытия весенних вод». Цель экспедиции предполагалась двоякая: уничтожение Шамиля и постоянное занятие Хунзаха нашими войсками.

Для достижения первой цели надежнейшим средством Розен находил — истребление селения Ашильты, сделавшегося главным притоном мятежников и разбойников. Впрочем, выбор средств к уничтожению Шамиля он предоставлял на произвол Клугенау.

Второй же цели, т. е. занять Хунзах и устроить удобнейшее с ним сообщение Шуры, должно было непременно достигнуть. [646]

Кроме этих двух главных целей, Розен также предлагал стараться в особенности проникнуть как можно далее по аварскому Койсу, дабы получить понятие о дороге, ведущей по сей реке и чрез главный Кавказский хребет в Кахетию. (Следовательно мысль о соединении Нагорного Дагестана с Грузиею кратчайшим путем существовала уже в 1837 г.).

Дабы навести страх на горцев, Розен предписывал примерно наказать вообще всех мюридов, а также унцукульцев и белаканцев, как жителей больших деревень.

Отряд для экспедиции предназначался состоять: из 9-ти баталионов, 8-ми горных единорогов, 8-ми кегорновых мортирок и 250 казаков. Кроме того, разрешалось требовать милиционеров от шамхала тарковского, Магомет-хана казикумыкского и акушинского кадия, смотря по надобности. На расходы, как военные, так и экстраординарные, было отпущено всего 15 т. руб. сер. Клугенау входил с представлением к барону Розену, излагая, что отряд хотя и назначен состоять из 9-ти баталионов, но числительное его состояние не будет превышать 3,500 чел. Равно доносил, что сумма 15 т. руб. сер. далеко недостаточна, дабы покрыть все расходы во время военных действий. Барон Розен не принял во внимание представлений Клугенау; а потом, когда экспедиция поручена была Фезе, то отряд состоял уже из 10-ти баталионов и под ружьем было 5 т. чел. Выписка же из отчета отрядного коммисионера показывает, что на экспедицию издержано не 15 т. и не 25 т., а 100 т. руб. сер., не считая убитых лошадей, потерю аммуниции, выпущенных зарядов и патронов.

Когда же почти все приготовления к экспедиции были сделаны, то начальником отряда назначен был Фезе.

Клугенау был назначен начальником пехоты и охотно пошел бы в экспедицию, если-бы не опасался, что все дурные распоряжения падут на него; а потому он заблаговременно отказался от экспедиции.

С назначением Фезе начальником 19-й дивизии начинаются неприятности для Клугенау.

Фезе выступил с отрядом 7-го мая, двигаясь весьма медленно, но причине трудной разработки дороги, и прибыл в Хунзах почти чрез месяц по выступлении из Шуры.

В продолжение всей экспедиции 1837 года главное сборище горцев, бывшее уже после занятия нашим отрядом сел. Ашильты, простиралось не более, как до 3-х т. чел. и состояло из гумбетовцев, андийцев, тиндальцев и жителей других обществ, по [647] андийскому Койсу лежащих; а до взятия Ашильты неприятель не собирался в значительном числе и самые большие партии Шамиля не превышали одной тысячи человек.

10-го июня 1837 г. Фезе уведомил о взятии Ашильты, а 15-го — лежащего в 2-х верстах оттуда замка Шамиля. От Ашильты отряд наш, неожиданно атакованный горцами, отступил к Унцукулю, а 24-го — чрез Холотлинский мост прибыл к Тилитлю, который и начал бомбардировать. По заключении здесь мира с Шамилем, генерал Фезе возвратился в Хунзах.

10-го июля Фезе уведомил, что, по выполнении Шамилем и тилитлинцами всех условий, предписанных нами, и по выходе его с мюридами, со всех сторон Нагорного Дагестана бывшими при нем, отряд отступил чрез Куядинское ущелье к Хунзаху, куда прибыл 10-го числа.

«Шамиль, уверяя, что он раскаивается в прежних своих поступках, обещал отныне жить спокойно и не вмешиваться ни в какие дела».

«Покорение остальных немирных селений койсубулинских есть теперь преимущественно предмет наших соображений».

В это уведомление вкрались некоторые неточности:

При заключении мира, Шамиль, с своей стороны, не обязывался никакими условиями и выход его зависел собственно от него. Порядок заключения мирных условий был следующий: сперва Фезе послал своего переводчика с казикумыкскими старшинами предложить Шамилю, чтобы он с своими мюридами оставил замок и вышел из Тилитля, для чего обещал дать ему свободный пропуск. На это предложение посыпались со стороны неприятеля ругательства и град пуль в переговорщиков. Потом вторично были посланы к Шамилю трое казикумыкских старшин для переговоров о мире; Шамиль согласился дать в заложники своего племянника и прислал Фезе письмо следующего содержания:

«От Шамиля, Ташов-хаджи, Кибит-Магомы, Абдурахмана карахского, Магомет-Омар-Оглы и других почетных ученых дагестанцев. Выдавая аманатов Магомет-Мирзе-хану, мы заключили мир с российским государем, которого никто из нас не нарушит, с тем однако ж условием, чтобы ни с какой стороны не было оказано ни малейшей обиды против другой. Если же какая-либо сторона нарушит данные ею обещания, то она будет считаться изменницею, а изменник почитается проклятым пред Богом и пред народом. Сие наше письмо объяснит всю точность и справедливость наших намерений». [648]

Нечего сказать, — лестные для нас условия.

Хотя условия мира весьма не понравились Фезе, но, получив их, он снял осаду Тилитля и на другой день отступил; причем просил Магомет-Мирзу-хана достать от Шамиля другое письменное доказательство, что казикумыкский хан ему и обещал. Когда отряд наш был уже в Куядинском ущелье, действительно получено от Шамиля другое письмо, которое немногим разнится от первого и было следующего содержания: «Сие письмо объясняет заключение мира между российским государем и Шамилем. Сей мир заключается выдачею в аманаты Магомет-Мирзе-хану со стороны Шамиля двоюродного брата, пока прибудет его племянник; со стороны Кибит-Магомы — двоюродного его брата, со стороны Абдурахмана карахского — сына его, для прочности сего мира, с тем, чтобы ни с какой стороны не было никакой обиды и измены против другой; ибо изменник считается проклятым пред Богом и народом». Помянутые лица приведены в присяге в присутствии казикумыкского мирзы Закия и Идриса, 6-го июля, в деревне Тилитль.

Шамиль оставил Тилитль тогда только, когда Фезе с отрядом отступил в Карадахскому мосту.

Условия мира убеждают, что Шамиль вовсе не раскаивался в своих поступках.

С 21-го июля по 25-е августа 1837 г. отряд занимался учреждением сообщения между Хунзахом и Шурою, чрез Белаканы, разработкою дороги чрез Койсубулинский хребет и устройством переправы в Зирянах, с необходимым помещением для гарнизона. Это лучшее из всего сделанного в эту экспедицию.

Экспедиция 1837 года имела единственным выгодным для нас результатом утверждение в Аварии, занятие Хунзаха и устройство сообщения между этим пунктом и Темир-хан-Шурою, чрез Белаканы, Зиряны и Бурундук-Кале. Но если бы Фезе внял благоразумным советам Клугенау и выступил в конце мая, то он сохранил бы лучше отряд и мог бы надеяться на значительный успех, сберег бы более продовольственных запасов, и, следовательно, менее был бы связан в своих действиях и не довел бы отряда до отчаянного положения, которое заставило солдат сделаться виновными, меняя свою одежду на хлеб. Если бы Фезе имел в виду собственно истребление Шамиля, а не его жилища, и не раздроблял бы сил, то не претерпел бы тройного неуспеха: два раза при Тилитле и один раз под Ашильтою. Если бы Фезе устремился вначале всеми силами против Тилитля, то нельзя предсказать, какие произошли бы от этого последствия, особенно, когда Шамиль [649] не успел еще укрепиться и отрад не упал духом. Не зная края и не имея понятия о горной войне, Фезе делал ошибку за ошибкой, уронил дух солдат, напрасно потерял более 900 человек, не говоря уже о материальной потере, два раза сознался в своей слабости: предписав подполковнику Бучкиеву отступят и заключить мир с Шамилем. Шамиль, до начатия военных действий в 1837 г., только сам считал себя владетелем; по окончании же экспедиции, заключенный с ним мир уполномочивал его именоваться владетельным лицом, а непокорные нам общества считать своими владениями.

Вот гибельные результаты экспедиции 1837 года. Начальник подобной экспедиции за сделанные им ошибки, а главное, за лживые свои донесения, которыми он обманывал правительство, должен бы был подвергнуться строгому взысканию, как преступник, но, к сожалению, он награжден и награжден щедрою рукою! ²

Экспедиция 1837 года могла иметь блистательные результаты; Шамиль дорого заплатил бы за намерение свое защищаться с горстию мирюдов в Тилитле. Уничтожение его восстановило бы на долгое время спокойствие в Дагестане. Непокорные нам общества безусловно бы нам покорились вследствие страха к русскому оружию, а не вследствие мира, заключенного с Шамилем. Успешные действия дали бы возможность проникнуть глубже в горы по аварскому Койсу, ознакомиться с местностию и племенами, ее населяющими, и сообразить средства к проложению сообщения из Дагестана в Кахетию чрез главный Кавказский хребет, — сообщения, столь необходимого для водворения спокойствия и важного во всех отношениях. [650]

XIV.

Ожидание императора Николая на Кавказе. — Отказ Фезе от представления Шамиля в Тифлис. — Возложение этого поручения на Клугенау. — Свидание его с Шамилем. — Отказ Шамиля от поездки, — Спокойствие в Дагестане.

1837 г.

Экспедиция 1837 года была представлена со стороны Фезе совершенно в превратном виде корпусному командиру, который, с своей стороны, невинно ввел в заблуждение правительство, донеся, что с изъявлением покорности Шамилем и его сообщниками весь Дагестан покорялся. Вследствие этого барону Розену было сообщено, что государь император намеревается ехать на Кавказ, и вместе с тем приказано было вытребовать Шамиля и его сообщников, изъявивших уже покорность, в Тифлис, где они должны были испросить всемилостивейшее прощение.

Розен сообщил об этом генерал-маиору Фезе предписанием от 21-го августа 1837 года:

«По всеподданнейшему докладу Его И. В-ву отношения моего к г. военному министру о взятии укрепленного селения Тилитля отрядом, под начальством вашего превосходительства состоящим, государь император высочайше повелеть соизволил, дабы сделаны были Шамилю и главным его сообщникам: Ташов-хаджи, Кибиту-Магоме и карахскому кадию Абдурахману внушения воспользоваться прибытием Его В-ва в Кавказский край и испросить милость предстать пред лицо самого монарха, дабы лично молить о всемилостивейшем прощении, и, принеся со всею искренностию раскаяние в прежних поступках, изъявить чувства верноподданнической преданности. Его В-ву угодно, дабы ваше пре-во в этом случае действовали от моего имени, или от вашего собственного, лично или чрез агентов, но отнюдь не от имени государя императора.

«О таковой высочайшей воле уведомляя ваше пре-во, присовокупляю, что хотя вам поручается употребить в сем деле меры единственно убеждения, но как государю императору благоугодно, дабы Шамиль непременно был представлен лично Его В-ву, то и предоставляется вашему пре-ству, в случае неуспеха в убеждениях, требовать от Шамиля, как залог верности и доказательство чистосердечия в принесенной присяге, чтобы он согласился на отправление его к государю императору.

«Его В-ва остается однако-ж в полной уверенности, что, не прибегая к сей последней крайности, ваше пре-ство, соображаясь с понятиями и характером горских народов, воспользуетесь всеми [651] средствами к убеждению Шамиля, и тем исполните высочайшую волю с желаемым успехом и удовлетворительностию.

«Когда же Шамиль испросит себе милость на представление Его В-ву, то должен быть прислан в Тифлис к приезду государя императора, т. е. к 6-му октября.

«Его В-ву также угодно, чтобы вместе с Шамилем и его главными сообщниками были представлены и аманаты, выданные им при покорении селения Тилитля.

«Я остаюсь в полной уверенности, что ваше пре-ство употребите все средства к точному исполнению сей монаршей воли. При сем должно стараться удостоверить Шамиля, что он не подвергнется, ничему неблагоприятному, и возвратится в дом свой с честию».

Генерал-маиор Фезе отказался от итого поручения, отговариваясь болезнию и возложил привести его в исполнение на генерала Клугенау, дав ему предложение от 12-го сентября 1837 года.

Клугенау, получив предложение 14-го сентября и зная, что Его И. В-во имел прибыть в Тифлис 6-го октября, когда должен был уже там находиться и Шамиль с сообщниками, решился вести с ним переговоры лично, как для выиграния времени, так и для того, чтобы в случае согласия Шамиля доставить его в Тифлис в назначенному числу. Основываясь на этом и зная, сколь велико недоверие к нам людей, о которых здесь идет дело, он видел, что переговоры с Шамилем через агентов повлекут только за собою бесполезную потерю времени, которого так мало уже оставалось для убеждения его и отправления в Тифлис к 6-му октября. Агентам, каковы бы они ни были, он не считал приличным поверить все то, что могло бы быть сказано им самим, да они и не были бы в состоянии передать Шамилю слова его в том смысле я с тою силою, которые в этом случае необходимы. Единственная надежда на успех состояла в том, если Шамиль согласится, по требованию его, явиться в назначенном месте для личных с ним переговоров.

В самый день упомянутого предписания, т. е. 12-го сентября, Клугенау послал нарочного в сел. Каранай, с приказанием тамошним жителям Беку-Алихалоу, Али-бек-Оглы и Али-беку-Ченка-Али-Оглы немедленно явиться к нему. Люди эти, пользовавшиеся большим доверием у горцев и у самого Шамиля, прибыли 13-го числа к Клугенау, получили от него подробное наставление, какие им с своей стороны надлежало употребить убеждения, дабы Шамиль, не опасаясь ничего для него неблагоприятного, решился явиться к нему для [652] личных переговоров, и в тот же день были отправлены к Шамилю с письмом следующего содержания:

«Шамилю Гимринскому.

«Хотя я и не сомневаюсь в доверии твоем к человеку, с которым посылаю это письмо, однако-ж не могу поручить ему все то, о чем мне нужно переговорить с тобою. Ты знаешь, Шамиль, что я всегда советовал тебе доброе для тебя самого и для всех горцев; знаешь, что все мои старания клонились в тому, чтоб водворить среди вас спокойствие, и чрез то сделать всех вас счастливыми. Теперь мне хочется навсегда упрочить благосостояние твое, а как этого достигнуть, я могу только лично сказать тебе. Поэтому ты должен непременно увидеться со мною, где хочешь, в Каранае, на вершине, или у родника; то, о чем я хочу поговорить с тобою, относится также к Ташов-хаджи, Кибит-Магоме и брату его Абдурахману и карахскому Абдурахман-кадию; а потому, если ты согласен на свидание со мною, то как можно скорее пошли за всеми этими людьми и прикажи им дожидаться тебя в Чиркате, или где считаешь за лучшее, для того, чтоб, воротившись, ты мог рассказать им все, что от меня услышишь. Ты знаешь, что я никогда не изменял своему слову, а потому должен быть уверен в своей безопасности, когда я ручаюсь тебе в том моей честью. Знай, Шамиль, что от теперешнего твоего поведения и от послушания твоего мне зависит счастие всей твоей жизни и твоих детей. Одно только скажу тебе: если хочешь, для твоего благополучия, следовать моим советам, то надобно исполнить мои требования сколько можно поспешнее. Если ты полагаешь, что для свободного пропуска к тебе Кибит-Магомы с братом и Абдурахман-кадия карахского нужно позволение правителя Аварии полковника Ахмед-хана, то я прилагаю при сем на имя его письмо, которое ты отправь с надежным человеком. Поспешай делать то, чего я требую, и верь, что от послушания твоего зависит все твое счастие».

14-го сентября 1837 г. посланные из Караная прибыли в Чиркат, где нашли Шамиля и отдали ему это письмо; 15-го числа они возвратились в Каранай, а 16-го прибыли к Клугенау с следующим ответом от Шамиля:

«От бедного писателя сего письма Шамиля генерал-маиору Клюки-фон-Клугенау. Докладываю в. п-ству, что свидание в пятницу по нашему закону не позволено, почему я отложил его на другой день, а потому прошу вас прибыть к известному роднику в субботу, для свидания, 16-го сентября 1837 года». [653]

Дабы не прерывать начатых успешно переговоров, Клугенау в тот же самый день отвечал Шамилю следующим письмом:

«Письмо твое я получил; весьма рад, что ты имеешь ко мне доверие, и еще более буду радоваться, когда ты последуешь моим советам, которые дам я тебе для собственного твоего счастия. Я уважаю причины, по которым ты не можешь завтра видеться со мною, и потому завтра я буду ночевать в Каранае, а после завтра очень рано выеду к роднику, куда и ты поспеши с несколькими гимринскими старшинами, чтоб мы в тот же день могли возвратиться».

Взяв с собою 15 донских казаков и 10 каранайских жителей, Клугенау, 18-го сентября, спустился к роднику, где Шамиль уже ожидал его; хота посланные и предваряли Шамиля, чтоб он явился не иначе как лишь с несколькими гимринскими старшинами, однако-ж при нем было не менее 200 вооруженных человек, которые в нескольких местах были расположены. Клугенау остановился на вершине близь лежащего холма и потребовал к себе Шамиля, который тотчас-же явился к нему, сопровождаемый частию вооруженного народа, воспевавшего при этом случае священные песни из корана; прочие-ж оставались у родника.

Тут начались между ними переговоры, при которых присутствовали трое из самых приближенных Шамиля. Клугенау истощил все советы и все убеждения, которые бы могли внушить Шамилю, что выполнение им предложения не только не причинит ему ничего неблагоприятного, но, напротив, составит счастие его и многих других; на все изъявления с его стороны сомнений и недоверчивости, Клугенау делал ему самые разительные опровержения, и, одним словом, не упустил схазать ему ничего, что хотя сколько нибудь могло бы способствовать к выполнению возложенного, на него поручения. Слова Клугенау, как можно было заметить, произвели весьма благоприятное действие; Шамиль уверял, что он вполне чувствует справедливость его убеждений и, с своей стороны, совершенно согласен отправиться в Тифлис, присовокупляя однако-ж к тому, что так как он, Кибит-Магома, Абдурахман-кадий карахский и Ташов-хаджи поклялись не предпринимать ничего важного без общего между ними согласия, то он и не может сказать ему ничего решительного без личного или письменного сношения с ними ³.

Около 3-х часов пополудни переговоры прекратились. На [654] прощанье Клугенау, изъявляя надежду, что внушенные Шамилю чувства покорности не изменятся, протянул ему руку, которую тот с своей стороны поспешил взять, но Ахверды-Магомет, находившийся при Шамиле, схватив его за руку, старался удержать от этого, сказав:

— Возможно-ли, чтобы Имам Дагестана подавал руку гяуру.

Клугенау, по пылкости своего характера, был так взбешен дерзким поступком Ахверды-Магомета, что, несмотря на присутствие 200 отчаянных мюридов, хотел ударить его костылем, но Шамиль бросился между ними, отвел удар, назвал Ахверды-Магомета безрассудным и сам протянул руку Клугенау.

По возвращении в Темир-хан-Шуру, Клугенау не терял надежды на успех, потому что не только слова, но и самое лицо Шамиля при переговорах ясно обнаруживали готовность его воспользоваться предстоявшим счастливым случаем удостоиться испросить себе лично всемилостивейшее монаршее помилование и пощаду. Шамиль также возвратился в Гимры, и на другой день послал нарочного в Кибит-Магоме и другом, объясняя им сделанное ему предложение и испрашивая их мнения. Клугенау, желая усилить выгодное впечатление, произведенное личными его внушениями в Шамиле, на другой день, т. е. 19-го сентября послал к нему письмо следующего содержания:

«Шамилю Гимринскому, от 19-го сентября 1837 года.

«Не один раз видел ты, сколько я желаю тебе и всем горским народам добра и счастия; вспомни советы и наставления, которые давал я тебе относительно твоего поведения и поступков всех горцев. Ты видишь теперь, что еслиб слушался меня, то не подверг бы себя и других тем бедствиям, которые вы недавно потерпели; Бог наказал вас за то, что вы не внимали моим словам, которые писал я вам для собственного вашего спокойствия и благоденствия. Но о прошедшем вспоминать нечего, пусть оно послужит вам всем уроком для будущего. Силою оружие нашего ты принужден был, наконец, изъявить покорность российскому правительству, и должен благодарить Бога и милостивое начальство за дарованную тебе пощаду. Теперь есть еще средство упрочить твое благополучие, и я, желая тебе добра, советую воспользоваться им.

«Великий император наш намерен осчастливить Кавказский край своим присутствием и скоро прибудет в Тифлис; корпусный командир желает, чтобы ты отправился туда же и лично поверг свою верноподданническую преданность к священным стопам государя императора. Если ты чистосердечно раскаиваешься в прежних [655] преступлениях своих и намерен вперед жить спокойно и служить усердно нашему правительству, как прилично верноподданному Его И. В-ва, то поспеши воспользоваться милостью корпусного командира, который, по великодушию своему, доставит тебе случай лично умолять Его И. В-во о даровании тебе помилования и всемилостивейшего прощения. Сколь велики могущество и сила российского государя императора, столько же беспредельны его милосердие и благость. Он не отвергает чистосердечного раскаяния и прощает своих подданных, как отец прощает детей. Воспользуйся случаем, который сам Бог тебе посылает; убеди также Ташов-хаджи, Кибит-Магому, брата его Абдурахмана и карахского Абдурахман-кадия, чтобы они вместе с тобою, просили милости предстать пред лице того монарха, пред которым благоговеет и трепещет вся вселенная. Если ты для собственного счастия твоего поспешишь выполнить желание его высокопр-ства, то со всеми названными мною лицами как можно скорее приезжай в Темир-хан-Шуру, откуда я сам, как, уже обещал тебе, отвезу вас в Тифлис. Верь моему генеральскому слову, что как здесь, так и в дороге, все вы будете, совершенно безопасны. Если раскаяние ваше искренно, то вам не должно сомневаться в милосердии всемилостивейшего государя нашего. Поверь мне, что верноподданническая преданность твоя будет принята милостиво, и ты возвратишься домой с честию. Знаю, Шамиль, что сам ты желал бы от всего сердца воспользоваться счастием, которое корпусный командир так милостиво тебе предлагает, но есть люди, которые будут тебя отвлекать от того; не верь им, они не друзья, а враги, твои, они знают, что если удостоишься всемилостивейшего прощения от милосердого нашего монарха, то уже не будешь зависеть от них, а чрез то они лишатся случая, под предлогом распространения шариата, заниматься грабежами и разбоями. Если Кибит-Магома, Ташов-хаджи и другие не склонятся на твои убеждения, ты не смотри на них и приезжай ко мне один; если не можешь сделать этого явно, так сделай секретно, но только непременно приезжай в Каранай, оттуда Алхалоу проводит тебя ко мне. Припомни все, что лично мною тебе сказано, и верь моей чести, что как говорил я тебе, так и будет выполнено. Последуй моему отческому совету, поспеши выполнить желание корпусного командира, и я ручаюсь, что тогда тебе не нужно будет скитаться по ущельям и искать себе пристанища у людей, непокорных нашему правительству. Получивши всемилостивейшее прощение нашего монарха, ты будешь жить, где захочешь, и всякая вражда недоброжелателей твоих умолкнет пред милостью государя императора». [656]

В ответ на это Шамиль писал, что к Кибит-Магоме и другим лицам посланы от него нарочные, по возвращении которых он поспешит доставить решительный ответ.

Между тем Клугенау приказал каранайским жителям Алхалоу, Али-бек-Оглы и Али-бек-Ченка-Али-Оглы отправиться в Гимры и всячески стараться уговорить Шамиля склониться на его предложение, и, несмотря ни на что, прибыть в Темир-хан-Шуру для отправления в Тифлис.

24-го сентября прибыли к Клугенау Алхалоу, Али-бек-Оглы, Али-бек-Ченка-Оглы, гимринские кадий Молла-Арифу, Абду-Риза-Оглы и почетный житель Мухаммед-султан-Магома-Оглы; они доставили ему следующее письмо Шамиля от 24-го сентября:

«Я советовался со всеми учеными и старшинами, которые находятся в моем ведении и говорил им все, что вами мне сказано, и даже более, сколь было полезно, чтоб я отправился вместе с вами в Тифлис; но они на это не согласились, оказали на меня неудовольствие, и, наконец, клялись: если я действительно намерен отправиться в Тифлис, то они непременно убьют меня; ни один из них не нашелся, чтобы в сем деле оказал свое согласие, почему мне и невозможно выполнить вашего предложения — прибыть к вам для исполнения известного дела».

«Уведомляю вас, что я исполню, кроме этого дела, все, что вами только будет приказано, по доверию, которое мы имеем друг к другу; не упрекайте меня потому только, что мне невозможно было исполнить вашего предложения, почему прошу сие отложить, а приказать к исполнению другие дела, касающиеся моей пользы.

«Прибыл ко мне ваш посланный Алихалов, с которым я и написал к вам сие письмо, и который расскажет вам все подробно».

Люди, принесшие это письмо, между прочим, рассказали следующее:

— Прежде нежели был получен ответ Кибит-Магомы, Абдурахмана карахского и Ташов-хаджи, Шамиль старался внушить приближенным своим, сколь полезно было бы для него и для многих других, если бы он удостоился иметь счастие представиться государю и получить прощение его; но большая часть из них, руководимая, конечно, личными выгодами, не только не разделяла его мнения, но, напротив, упрекала его, говоря, что он первый старался распространить шариат и был его главою, а теперь сам хочет передаться на сторону неверных.

В это самое время Шамиль получил письмо от командовавшего Сунженскою линиею полковника Пулло, который требовал от него [657] двух депутатов из почетных старшин для представления их государю императору. Обстоятельство это дало новое орудие приверженцам Шамиля к отвращению его от согласия на отправление в Тифлис, и, конечно, не мало поколебало этого недоверчивого горца, которому еще весьма свойственно было сомневаться во всех наших уверениях.

Наконец, получены были ответы главнейших сообщников Шамиля, которые единогласно отказались от согласия на предложение об отправлении их в Тифлис и убеждали его самого поступить также. Все это вместе заставило Шамиля написать Клугенау приведенное выше письмо.

Хотя каранайские и гимринские старшины, доставившие письмо Шамиля, решительно объявили, что после предложения, сделанного полковником Пулло, они не имеют уже никакой надежды склонение Шамиля к поездке в Тифлис, потому что он гораздо скорее согласится удовлетворить требованию начальства высылкою от себя двух депутатов, нежели подвергать самого себя опасности, в чем все приближенные старались его уверить; но Клугенау, желая исполнить в точности предписание барона Розена, вручил им для отдачи Шамилю последнее письмо, писанное в том же смысле как и первое. Сверх того, он поручил посланным передать словесно Шамилю, что-б он не смотрел на пустые угрозы ничтожных людей и поспешил бы исполнить волю корпусного командира, в противном случае неповиновение его навлечет на него немилость начальства, и тогда все приверженцы не спасут его от праведного наказания.

В ответ на это Шамиль писал к Клугенау:

«От бедного писателя сего письма, предоставляющего все свои дела на волю Божию, Шамиля. Сентября 28-го дня 1837 года:

«Докладываю вам, что, наконец, я решился не отправляться в Тифлис, если даже и изрежут меня по кускам, потому что я многократно видел от вас измены, которые всем известны».

Причиною такого внезапного оборота этого дела было, без сомнения, неуместное вмешательство полковника Пулло, который также, с своей стороны, вступил в переговоры с Шамилем, убеждая его с сообщниками представиться государю, а если он сам не хочет ехать в Тифлис, то предлагал отправить туда двух депутатов, которых должно было послать чрез крепость Грозную. Горцы, всегда недоверчивые, могли уже сомневаться в искренности переговоров собственно от того, что они велись от двух разных лиц; сверх того, самые предложения различествовали, а так как последнее [658] делал Пулло, которого они ненавидели и считали своим непримиримым врагом, то ничего нет удивительного, что они сочли эти переговоры неискренними и полагали, что русские прибегали к этому средству собственно для овладения главными лицами Нагорного Дагестана.

Таким образом, 1837-й год окончился для нас неудачами: в военном отношении мы не достигли цели, а в политическом — Шамиль имел право сомневаться в искренности наших переговоров, и, следовательно, мы потеряли доверие горцев.

Несмотря на эти неудачи, Шамиль не предпринимал никаких наступательных действий в конце 1837 года и почти в продолжение всего 1838 года, и оставил в покое сомнительно нам покорившиеся общества ⁴: Гумбет, Андию, Киалаль, Джашалал, Хидатль, Хозрек и Карах. Причиною этого бездействия в военном отношении было то, что он имел заботы у себя дома: после разорения Ашильты, Шамиль убедился, что место жительства его небезопасно и может подвергнуться новым нападениям, и потому он старался избрать другое, более верное убежище. Выбор его удачно пал на Ахульго, соделавшейся для нас достопамятною. Для укрепления этого пункта он не жалел ни средств, ни издержек; до приведения же его в оборонительное положение, Шамиль проживал большею частию в Чиркате.

Исидор Гржегоржевский.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину», том XI, стр. 131–152; 497–515; том ХІІ, стр. 544–554; том XV, стр. 144–162; 377–387.

2. В этой главе (в печати очень сокращенной) видно желание автора умалить генерала Фезе, выставляя его нераспорядительным, опрометчивым, незнающим края и даже лгущим в своих донесениях. Автор возмущен тем, что Фезе, назначенный командующим войсками в Дагестане, отнимает власть и первенство от Клугенау, тогда как, сколько мне известно, действия Фезе в Дагестане в 1837 году были энергические, решительные и полезные. Он не только занимает Аварию и, после взятия и истребления Ашильты и Тилитля, лишает Шамиля пристанища и власти в горах, но проложением дороги чрез Арастау и Койсубулинский хребет, а также устройством укреплений в Моксоне, Белаканах, Зирянах, Бурундук-Кале учреждает прямое сообщение Хунзаха с Темир-хан-Шурою, существующее по настоящее время.

Если же войска были изнурены и терпели лишения, то, по трудности войны в Дагестане, тоже самое не раз случалось при Клугенау и других командовавших там войсками. О–й.

3. Свидание Клугенау с Шамилем послужило сюжетом мастерски исполненной картины; она написана кистью кн. Гагарина (бывшего вице-презид. акад. худож.) и подарена им покойному кн. П. Р. Багратиону. Ред.

4. Бездействие Шамиля в продолжение более года служит лучшим доказательством успешных действий экспедиции 1837 года и поражений, нанесенных Шамилю генералом Фезе. О–й.

Текст воспроизведен по изданию: Генерал-лейтенант Клюки-фон-Клюгенау. Очерк военных действий и событий на Кавказе. 1836-1850 // Русская старина, № 3. 1876