1836-1850.

XI. ¹

Заявления Клугенау о положении края. — Подозрения барона Розена. — Его упрек Клугенау.

1836 г.

Шамиль, живший в Ашильте, как простой горец, не обращал на себя до 1836 года особенного внимании. Клугенау, как местный ближайший начальник, зная его способности и не доверяя видимой ничтожности, писал о нем барону Розену в начале года. В письме своем он сперва представил верно тогдашнее положение Нагорного Дагестана, называя Аварию сердцем гор и говоря, что для защиты этого ханства приняты весьма слабая средства. На соседей нельзя полагаться; Ахмед-хан слишком слаб, чтобы подать значительную помощь; андалальцы не надежны и не оказывали аварцам должного содействия; сами аварцы разделены на партии, не имеют хана, правитель их бывает постоянно в отсутствия, а содержание казикумыкской милиции слишком для них обременительно. При таком положении, Авария могла легко пасть во власть Шамиля, быстро тогда возвышавшегося; и действительно, если бы он успел завладеть этим ханством, против которого все имамы обращали первоначально свои действия, то мог бы тогда прочнее связать покорившиеся ему [378] общества и, так сказать, окружить и распространить свои владения до правого берега аварского Койсу.

Для восстановления спокойствия в Дагестане Клугенау предлагал два средства: переговорами склонить Шамиля жить в покое или нанести горцам решительный удар.

Мысль о переговорах подал сам Шамиль. Он говорил Джемалу чиркеевскому, что готов примириться с русскими, отпустить наших пленных, выдать нам в аманаты своего сына, который будет жить у Джемала, и, наконец, отказаться от всякого влияния на горцев и не распространять более шариата.

Клугенау, представляя эти условия барону Розену, присовокупил, что мюриды менее нам теперь вреда приносят, нежели многие покорные горцы, а особенно унцукульцы, и что Шамиль со временем будет для нас весьма опасен.

Ответ барона Розена на это письмо наполнен многими противоречиями. Он соглашался принять безусловную покорность Шамиля, но об условиях и слышать не хотел. При этом он присовокупил, что Шамилю нет никакой надобности выдавать своего сына Джемалу, а он может прислать его в Тифлис, где уже русское начальство распорядится дать ему приличное образование.

В мае месяце 1836 года барон Розен, казалось, заподозрил Клугенау в дружеских сношениях с Шамилем и даже в оказываемых им содействиях последнему. Поводом к тому служили два письма: 1) от гумбетовского Мехти-кадия к ауховскому Дукею-мулле; 2) от Шамиля к чиркеевскому старшине Джемалу, который донес о сем генерал-маиору Реуту. В этих письмах было сказано, будто бы шариат распространяется в горах с дозволения Клугенау. Барон Розен, препровождая к нему копии писем, требовал объяснения. Клугенау, не чувствуя за собою никакого упрека и не ожидая подобной клеветы, не имел и разительных опровержений, а писал, что Шамиль распустил подобный слух в горах, как вернейшее средство для привлечения легковерных горцев на свою сторону. Не говоря уже о донесениях Клугенау к барону Розену, из писем его к унцукульцам, гимринцам и хунзахцам 1836 года видно, что Клугенау никогда не поддерживал Шамиля, не одобрял его действий, а, напротив того, называл его возмутителем, грабителем и разбойником.

Но Розен еще до этого был недоволен Клугенау за представленное им мнение относительно уничтожения звания шамхала тарковского.

В апреле 1836 года скончался шамхал тарковский [379] Сулейман-мирза. Этот владетель почта постоянно был пьян, не принимал никакого участия в делах, потерял доверие не только зависевших от него койсубулинских деревень, но и самих шамхальцев. Брат Сулейман-мирзы, Абу-Муселим не надеялся никогда быть шамхалом, потому что незадолго пред этим был возвращен из Саратова, куда его сослали за подозрительное поведение. Клугенау, зная подробно эти обстоятельства, представил корпусному командиру свое мнение, присовокупив, что если правительство имеет намерение когда-нибудь уничтожить звание шамхала тарковского, то теперь представляется удобный случай к приведению его в исполнение. Барон Ровен, прочитав это донесение, удивился: каким образом Клугенау решился предложить уничтожить звание шамхалов, когда эти владетели избираются государем и когда он сам не смеет и думать об этом ².

И так, Розен питал уже неудовольствие на Клугенау; когда же получил письма, в которых упоминалось, что шариат распространялся с его дозволения, то он не хотел это отнести к хитрости Шамиля и его сообщников, а считал действительностью. Подозрение корпусного командира усилилось еще более тифлисскими интригами, а главное, подполковника Мадатова, который выдумал, будто бы Клугенау просил его передать Розену, что шариат Шамиля не вреден, мюриды ведут себя лучше, чем покорные, и от них нельзя ожидать никакого вреда, а потому можно оставить их в покое. Мадатов решился даже подкупить лазутчика, дабы он сказал, что Клугенау действительно находится в сношениях с Шамилем.

При таком расположении корпусного командира, Клугенау должен был представить разительное опровержение; но так как он не ожидал подобной клеветы, то и представил обыкновенные факты. Барон Розен, получив их и не удовольствовавшись этим оправданием, потребовал Клугенау в Тифлис для личного объяснения. При свидании, Розен сказал ему:

— Вам скучно без действия в Шуре; вы желаете военных действий, с тем, конечно, убеждением, что вам поручат отряд для истребления возмутителя; конечно, вы приобретете полный успех и таким образом надеетесь получить чин генерал-лейтенанта. [380]

Клугенау, обремененный огромным семейством, перенес незаслуженный им упрек и остался на службе.

XII.

Движение горцев в Кахетию. — Критическое положение их в обществе Мусик. — Выручка. — Дела в Чечне. — Фезе, движение его в Дагестан, а Клугенау — к Ашильтинскому мосту. — Отступление в Каранай. — Смерть Ивелича. — Донесение Фезе о своих действиях.

1837 г.

В начале января 1837 года Клугенау доносил барону Розену, что тиндальцы, джемалальцы, техпугальцы и киалальцы, собрав партию до 1 т. чел., отправились к границам Кахетии для грабежа. На возвратном пути, проходя чрез Тушетию, они были задержаны жителями, расположившимися на их сообщении. В столь затруднительных обстоятельствах мюриды решились защищаться, ожидая между тем помощи от андийцев и гумбетовцев, которым они успели дать знать о своем положения. Андийцы, гумбетовцы и часть койсубулинцев, собрав партию до 5-ти т. чел., отправились выручать мюридов. Жители мусиковские, т. е. тушины, быв атакованы с двух сторон, отчаянно дрались, большая часть из них погибла с оружием в руках. 80 чел. взято в плен и сожжено три селения. Этим начинаются действия приверженцев Шамиля в 1837 г. в Дагестане.

Обратимся к Чечне.

После набега на селение Заидак, распространение шариата в Чечне в первое время шло медленно. Ташов-хаджи прибегнул к хитрости, чтобы возвысить свое влияние: он начал распускать слух, будто бы Шамиль, покорив Аварию, прийдет с горцами в Чечню для проповедывания своего учения. Чеченцы находились в ожидании и готовы были при появлении Шамиля подчиниться его власти. Чтобы утвердить их еще более в мысли о скором приближении Шамиля, Ташов-хаджи послал к нему Саид-кадия и Мухаммед-эфендия, цель поездки которых состояла, главное, в желании убедить Шамиля примирить Ташов-хаджи с Уди-муллою, а потом уже в приглашении его в Чечню. Шамиль, решив спор двух лучших своих сообщников и не желая еще сам отправиться к ним, послал туда Али-бека с партиею андийцев и гумбетовцев до 200 чел. К Али-беку присоединился Ташов-хаджи с своими приверженцами и они успели взять от ичкеринцев аманатов в знак принятия ими шариата. Вслед за ичкеринцами начали волноваться и покорные [381] чеченские деревни, лежащие на плоскости. Эти обстоятельства заставили предпринять движение в Чечню, за жителяни которой были, сверх того, большие недоимки податей.

В состав отряда, предназначенного для действий в Чечне, поступили и два баталиона Апшеронского полка, которые отправились в кр. Внезапную в декабре месяце 1836 года. Собранный отряд был поручен генерал-маиору Фезе.

О подробном составе отряда и его действиях распространяться нечего; довольно сказать, что генерал Фезе не имел почти никаких дел в Чечне, жители которой готовы были успокоиться, если им будут прощены недоимки. Фезе, не испросив предварительно разрешения ни у барона Розена, ни у ген.-лейт. Вельяминова, простил чеченцам все недоимки, которые были весьма значительны, и потом, донося уже о своих действиях, присовокупил, что вся Чечня изъявила совершенную покорность и он в награждение освободил их от уплаты невнесенных ими податей: Чеченцы только этого и хотели, потому что, для уплаты вновь накопившихся недоимок, они могли бы прибегнуть к тому же средству, т. е. к принятию будто бы шариата Шамиля, надеясь, что русские, из боязни потерять Чечню, простят им новые недоимки. Корпусный командир вынужден был утвердить распоряжения Фезе для поддержания только имени русского генерала и чтобы не лишить его доверия горцев. Однако, Вельяминов был недоволен Фезе за его действия и старался его удалить. Окончив дела в Чечне в половине февраля, Фезе получил от барона Розена копию с предписания, данного им Клугенау относительно плана поручаемой ему экспедиции в Нагорном Дагестане в 1837 году. Барон Розен, препровождая это предписание, присовокупил: если имеется возможность, то полезно было бы, чтобы чеченский отряд (т. е. Фезе) прошел чред Андию к Ашильте на соединение с дагестанским. Не зная, какие предстоят ему затруднения для приведения в исполнение этого условного разрешения и не принимая во внимание глубоких снегов, которыми покрыты зимою горы, окружающие Андию почти со всех сторон, Фезе вознамерился пройти в это общество, любимый его конек, хотя ему и известно было, что дагестанский отряд не находился еще в сборе. Однако, предполагая встретить упорную защиту со стороны горцев и желая часть их отвлечь по другому направлению, Фезе предложил Клугенау, который обязан был исполнять его требования, собрать возможно более людей, оставшихся в Шуре, и сделать с этим отрядом диверсию. Клугенау исполнил возложенное на него поручение, несмотря на все трудности, представляемые [382] зимним временем; имея в своем распоряжении только 800 чел., он не мог предпринять ничего решительного, а потому, сообразив все обстоятельства, он, для развлечения горцев, верно немал пунктом своих действий Ашильтинский мост, как ведущий в место жительства Шамиля. Успех предприятия зависел от скрытного и быстрого движения. Вследствие этого Клугенау сделал следующие распоряжения: отряд, состоящий из 800 чел., при двух кегорновых мортирках, выступил из Шуры ночью. По приближении в Каранай, был послан еще до рассвета один баталион к Гимринскому роднику, дабы нечаянное его появление, встревожив горцев, представило вместе с тем возможность удобнее овладеть Ашильтинским мостом. Распоряжения Клугенау были приведены в исполнение с точностию и весь отряд, несмотря на гололедицу и трудность спуска даже в летнее время, благополучно достиг Гимринского родника. 2-го марта утром, от Гимринского родника немедленно направлены были две роты к мосту для угрожения оттуда Ашильте, где находился тогда сам Шамиль. Посланные роты успели занять мост без всякой потери. Вслед за ними спустилась от родника к аварскому Койсу и остальная часть отряда.

Неприятель, встревоженный внезапным появлением русских, начал собираться в значительных силах к Ашильтинскому мосту, где завязалась жаркая перестрелка. Унцукульцы толпами подходили к Гимрам. Клугенау, заметив, что неприятель постепенно усаливается, быв убежден, что с незначительною горстью людей не может действовать против него решительно и опасаясь дурных последствий от долгого пребывания отряда на одном месте, счел необходимым отступить. К этому побудило его еще и то обстоятельство, что он не имел возможности завладеть мостом без большой потери, ни самому соединиться с ротами, ни присоединить их к себе, ибо должно было проходить под выстрелами неприятеля, засевшего на противуположном берегу, а между тем эти роты, занимая выгодную позицию и нанося значительный вред неприятелю, могли удерживать, не подвергаясь опасности, превосходнейшие против них силы. Сообразив все исчисленные причины, Клугенау решился отступить через Гимры.

Расчет Клугенау был верен: подойдя к Гимрам, он потребовал к себе старшин этого селения, и, представляя им все выводы быть покорными нашему правительству, а также напомнив гимринцам о выданном им продовольствии в 1833 году, во время ужасного голода, когда, сверх того, последние их хлеба были истреблены [383] унцукульцами, убедил их пропустить свободно русских; в противном случае он грозил им жестоким наказанием.

Старшины, помня оказанное им благодеяние Клугенау, дали слово не только не сопротивляться русским, но даже не допустить унцукульцев преследовать отряд. Тогда, пройдя чрез Гимры, Клугенау пропустил мимо себя баталион, а сам, не в далеком расстоянии от селения, вступил в разговор с жителями. Унцукульцы, в числе 1 т. челов., находились от него в это время на пистолетный выстрел. Клугенау, заметив, что баталион миновал уже деревню и начал входить в ущелье, встал и, поблагодарив жителей, поехал, к колонне. Как только он удалился, то один из гимрийцев выстрелил в камень, на котором сидел Клугенау, присовокупив: «был теперь в наших руках и мы сами его упустили».

Унцукульцы бросились тотчас преследовать русских, но отряд миновал уже опасность и отступление было произведено в порядке и почта бен всякой потери. Клугенау ночевал у родника и на другой день следовал в Карянай, где ожидали две роты солдат, оставленные им у Ашильтинского моста, под начальством графа Ивелича.

Между тем граф Ивелич не исполнил данного ему наставления — отступить ночью, увлекся и, оставив занимаемую им выгодную позицию днем, вскоре был убит. После смерти его и храброго подполковника Авраменко отступление производилось в беспорядке. Горцы преследовали до вечера с ожесточением и нанесли значительный урон. Потеря состояла из одного генерала, одного штаб-офицера и одного обер-офицера; убито и взято в плен нижних чинов 68; ранено: обер-офицеров 2, нижних чинов 18 и сильно контужено камнями 17.

Клугенау, имея в своем распоряжении только 800 чел., сделал все, что только возможно было сделать в пользу отряда генерал-маиора Фезе. Хотя собранный им отряд имел большую потерю, но не менее того значительная часть горцев была отвлечена к Ашильте. Шамиль, узнав о движении русских к Ашильтинскому мосту, тотчас же послал приказание покорным ему койсубулинцам и гумбетовцам идти к нему на помощь для защиты места его жительства, а не в Андию.

Обратимся к действиям чеченского отряда.

Фезе, предписав Клугенау сделать диверсию в пользу чеченского отряда, сам двинулся в Андии.

В рапорте от 2-го марта к Розену Фезе доносил, что Андия покорилась русскому оружию и депутаты присягнули на вечное подданство России, что андийцы, получив от него предложение об [384] изъявлении покорности, испрашивали прежде на то согласия Шамиля, который будто бы предоставил им делать, что они хотят; что 23-го февраля старшины Боза и Зайкорнейн прибыли в лагерь при Казбек-Юрте на речке Мичике, с изъявлением готовности покориться, но, не приняв предложенных им условий, они удалились; что 27-го числа того же месяца старшины Муртуз-Али и Сулейман-Нухаев явились в Аллерой и покорились на предложенных им условиях в Казбек-Юрте, а именно: 1) Андия должна присягнуть на вечное подданство России; 2) дать четырех аманатов из лучших фамилий; 3) отпустить имеющихся у них русских пленных. К этому Фезе прибавляет, что аманаты будут присланы чрез неделю и тогда старшины возьмут с собою русских офицеров для приведения в их присутствии депутатов к присяге (это условие вовсе не было исполнено).

Эти донесения во многом неточны; это можно видеть из писем Джемала чиркеевского, донесений Клугенау корпусному командиру и из некоторых частных сведений.

1) Письмо Джемала от 2-го марта: «Андийцы обращались с просьбою к начальнику войск, находящихся в Чечне (Фезе) на счет мира, на что он и согласился не иначе как с требованием от них по 5 руб. сер. с каждого семейства в штраф и по рублю ежегодно подати, от чего андийцы отказались и, собрав свои войска, отправились противу русских».

2) Письмо Джемала от 6-го марта: «Андийцы помирились с русскими и выдали 3-х аманатов. После этого русские возвратились в свои места, равно и андийцы с пришедшими к ним на помощь».

3) Донесение Клугенау к корпусному командиру от 8-го марта: «Посланный мною нарочный с донесением к Фезе говорил, что действия в Андии кончились миролюбиво. Андийцы дали от себя трех аманатов». «Андийцы имели помощь от селения Мехельты и малою частию из других обществ, лежащих по андийскому Койсу. Все силы неприятеля простирались до 3-х тыс. челов. Мюриды занимали позицию на вершине андийских гор и, наконец, по совершении условия с андийцами, отряд, 5-го марта, обратно следует в дер. Мискит».

4) Донесение Клугенау к корпусному командиру от 14-го марта: «Посланный мною в горы лазутчик сообщил мне, что Шамиль, узнав о следовании Фезе к Андии, имел намерение отправиться на помощь андийцам, собрав для сего покорных ему жителей койсубулинских и гумбетовских селений, но как скоро получил сведение о выступлении генерал-маиора Клугенау из Шуры и движении к сел. Каранаю, то отменил свое намерение и оставался у Ашильты, [385] удержав при себе назначенную им помощь; когда же войска, для диверсии к Ашильтинскому посту, отступили до Караная и обратно в Шуру и Шамиль узнал, что андийцы изъявили уже покорность натеку правительству и выдали аманатов, то немедленно поспешил к ним с небольшою партиею и, взяв там 20 чел. почетнейших людей, отправил их в Ашильту заложниками. При чем андийцы уверяли Шамиля, что при первых действиях русских против него они не преминуть поспешить к нену на помощь».

Этот же лазутчик положительно говорил Клугенау, что выданные андийцами Фезе аманаты были люди совершенно ничтожные и избраны из самых простых фамилий. Из собранных тогда частных сведений известно, что андийские старшины действительно приходили в сел. Казбек-Юрт, с изъявлением покорности и предложением 3-х аманатов, но Фезе соглашался не иначе принять их покорность, как с тем, чтобы они заплатили штраф по 5 р. с каждого дома, выдали всех пленных русских и на будущее время платили по рублю серебром с семейства ежегодной подати. Народные старшины отвечали, что андийцы бедны и исполнить таких условий не в состоянии, что многие живущие на плоскости общества никакой подати не платят, а потому с них, живущих в горах, и того менее можно требовать. Сведение это подтвердил в последствии и генерал-маиор Ахмед-хан. Когда же Фезе объявил, чтобы андийцы приготовились его встретить и запасли для отряда фураж, старшины отвечали, что их единоземцы не желают прихода русских и при появлении отряда будут ему сопротивляться. После Этого Фезе выступил к Андии, но, достигнув Аллероя, не решился продолжать, движения и предложил принять покорность на тех условиях, которые прежде были ему предложены. Андийцы действительно дали аманатов из бедных фамилий; о внесении же штрафа и уплате подати не было речи. Ожидая преследования Али-бека и Уди-муллы, Фезе выступил обратно в Мискит и, конечно, поступил благоразумно.

Из вышеизложенного видно, что движение Фезе для покорения андийцев было предприятием необдуманным, не сообразным ни с средствами, ни с местными препятствиями и отношениями к нам горцев. Надобно радоваться, что неуместная горячность Фезе, обнаружившаяся в первоначальных переговорах с андийцами, остыла после, в противном же случае, когда бы он спустился в Андию, упорство его погубило бы весь отряд. Если бы Фезе внял разумным советам и, соображая свои средства, оказал более умеренности в требованиях к андийцам, то не был бы принужден, в [386] виду самого неприятеля, согласиться на первоначальные его предложения на выдачу 3-х только аманатов и не имел бы необходимости в ночном отступлении. Равномерно неосновательно было и предписание, данное им генералу Клугенау относительно диверсий для отвлечения Шамиля от пособий андийцам. Это распоряжение может служить только доказательством, что он не имел точного понятия о местности обществ, в которых на него возложено было произвести экспедицию. Возможно-ли было давать Клугенау такое поручение, когда он имел в своем распоряжении не более 800 чел., и когда все тропинки, и летом едва проходимые, были в то время покрыты гололедицею. Потерю при Ашильтинском мосте должно приписать единственно необдуманным требованиям Фезе. Клугенау, несмотря на все препятствия, рвался выполнить приказание, в противном случае начальник чеченского отряда не преминул бы отнести неудачу свою к его неисполнительности. Трудно было Фезе сознаться в своем необдуманном требовании и он донес Розену, что вся потеря 2-го марта, при отступлении от Ашильтинского моста, произошла от дурных распоряжений Клугенау. Розен, хотя и быть уже недоволен им и хотя имел уже донесение Фезе, но, получив об этом же деле донесение Клугенау, в предписании своем от 18-го марта, сказал ему, что «вообще все действия ваши в продолжение этого предприятия сопровождаемы были свойственною вам распорядительностью и предприимчивостью и движение вполне достигло цели, с которою оно предпринято, т. е. Шамиль, оберегая себя, не мог усилить андийцев».

Эти выражения Розена доказывают, что он оправдывал Клугенау, несмотря на отзыв Фезе.

Замечательно еще одно обстоятельство: Фезе, предписывая Клугенау о производстве диверсии, присовокупляет вместе с тем, чтобы он старался соединиться с ним в Андии, тогда как Клугенау имел не отряд, а горсть людей, не мог взять орудий и должен был пройти чрез Гумбет. Это желание Фезе убеждает, как он понимал местность и соображал все данные.

Необходимо также заметить пристрастие в рекомендации высшему начальству находившихся под его командою частей войск, составляющих отряд. В рапорте от 20-го апреля, испрашивая для Куринского полка надпись «за отличие» на кивера, он говорит: «Куринский полк во время чеченской экспедиции оказал пример мужества и самоотвержения: среди жестокой зимы, с необыкновенною бодростию переносив ежедневное бивакирование в глубоких снегах и частые переходы чрез быстрые полузамерзшие реки, преодолевая [387] все опасности борьбы с народонаселением многочисленным, известным по дикой храбрости своей и способности в горной войне, — доказав этим, что неустрашимым предприимчивым русским войскам ни стихии, ни натура и отчаянность неприятеля не поставили преграды».

Об апшеронцах же в рапорте Фезе упоминает только в следующих словах: «Апшеронские баталионы, особенно второй, старались подражать примеру егерей». Пристрастие всегда неизвинительно.

Нерасположение Фезе к Апшеронскому полку, как кажется, происходило от того, что Клугенау, в которому он питал неудовольствие, командовал этим полком, водил его против неприятеля, отличался с ним и с ним же заслужил известную репутацию.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину», том XI, стр. 131–152; 497–515; том XII, стр. 544–554; том XV, стр. 144–162.

2. Барон Розен имел слишком высокое понятие горских владетелях и считал их необходимыми для утверждения спокойствия в Дагестане. Абу-Муселиму, шамхалу тарковскому, во время приезда его в Тифлис, были оказаны чрезмерные и неприличные с званием корпусного командира почести: ему была выслана на встречу карета, и все генералы были собраны, как бы для представления ему, бывшему еще полковником. И. Г.

Текст воспроизведен по изданию: Генерал-лейтенант Клюки-фон-Клюгенау. Очерк военных действий и событий на Кавказе. 1836-1850 // Русская старина, № 2. 1876