Продолжая в первой книге нынешнего года печатание Записок генерал-лейтенанта Клюки-фон-Клугенау, считаем необходимым ознакомить новых читателей нашего издания, как с личностью автора, так и с содержанием предыдущих девяти глав, посвященных обзору военных действий на Кавказе с 1818 по 1836 год.

Франц Карлович Клюки-фон-Клугенау (р. 1791, ум. 1850 г.) уроженец Богемии, сын подпоручика австрийской службы. В 1803 г. он поступил в винер-нейштадтскую академию, из которой через пять лет он был выписан кадетом в пехотный Симпшена № 43 полк, квартировавший в Лайбахе. После сдачи лайбахской цитадели французам, Клугенау поступил вольноопределяющимся в летучий отряд, сформированный в Карлштадте. В 1809 году получил первый офицерский чин. В должности баталионного адъютанта участвовал в сражении под Дрезденом (15-го августа 1813 г.). 12-го сентября того же года, Клугенау был произведен в подпоручики; 6-го октября, в сражении под Лейпцигом, был контужен ядром в спину и до 1-го января 1814 года пробыл в госпитале. Награжденный бронзовым пушечным крестом (Kanonen-Kreuz) по окончании войны за освобождение Германии, Клугенау, в течение двух лет (1814–1816), переводимый из одного полка в другой, не имея в виду никаких отличий, ни повышений, поспешил в 1817 году воспользоваться отставкою, предложенною австрийским правительством всем сверхкомплектным офицерам. Подвиги наших войск в войны 1813–1814 годов восхитили Клугенау, и он принял намерение перейти в русскую службу, пользуясь [145] предоставленною ежу свободою. Прибыв в Варшаву, он обратил на себя внимание цесаревича Константина Павловича, но, по недостаточному состоянию, не мог воспользоваться его предложением поступить в гвардию. К тому же, Клугенау желал посвятить себя боевой службе на Кавказе, куда его влекли храбрость, жажда отличий и истинное призвание. Подав прошение императору Александру I о принятии его на службу, Клугенау, 18-го марта 1818 года, бол определен поруручиком в 8-й егерский полк, квартировавший в Крыму и назначенный на кавказскую боевую линию. Клугенау присоединился к нему в Георгиевске, а через два месяца участвовал в делах с горцами. С этого времени до 1849 г. имя Клугенау заняло видное место в летописях кавказской войны, которой он посвятил свои воспоминания, диктуя их в досужие минуты Исидору Александровичу Гржегоржевскому (ум. 1871 г.), с 1845 года состоявшему при Клугенау в должности старшего дивизионного адъютанта. Составление воспоминаний неотъемлемо принадлежит покойному И. А. Гржегоржевскому, но редактором их был сам Клугенау, передававший сотруднику своему правдивейшие факты и рассказы о важных военных событиях, в которых он был деятельным участником. Хотя эти воспоминания и состоят из ряда отдельных эпизодов, однако же считаем не лишним представить читателям, которым предыдущие главы неизвестны, в немногих словах их содержание:

Глава I. Биографический очерк Клугенау с 1791 по 1818 г. — Гл. II. Участие в действиях Ермолова в Чечне и Дагестане. Блокада Шуши. Переговоры Клугенау с Аббас-Мирзою. Письма Ермолова к Клугенау. Победа кн. Мадатова 2-го сентября 1826 г. у речки Шамхора. — Гл. III. Паскевич. Сражение вод Елисаветполем 13-го сентября 1826 г. Назначение Клугенау карабагским комендантом (в мае 1827 г.). — Гл. IV. Перевод в Эриванский полк. Начало турецкой кампании 1829 г. Отряд Муравьева. Сражение при селении Котанлы (18-го июня) и Мили-Дюзи (20-го июня). Движение к Эрзеруму и до занятие (27-го июля). Взятие гор. Байбурта. Штурм Харта. — Гл. V. Дело в Дагестане. Усмирение джарских лезгин. Взятие Джар-Беланан. Штурм Закатал (15-го октября 1830 г.). Кази-мулла. Взятие селений Хучни, Хомеда (4-го и 7-го октября 1831 г.), Эрпили (23-го октября). Вступление в Шамхальские владения. Поражение Кази-муллы. — Гл. VI. Действия Кази-муллы в Чечне и Дагестане. Шамхальские владения в ведении Клугенау. Дело на урочище Иолсуз-тау (19-го июня 1832 г.). Бегство Кази-муллы в Гимры (22-го июня). — Гл. VII. Основание Темир-хан-шуры. Усмирение Чечни. Барон Розен и Вельяминов. Взятие аула Гимры (17-го октября 1832 г.). Смерть Кази-муллы. Поражение Гамзат-бека у горы Нарат-тау. — Гл. VIII. Дагестан при Гамзат-беке в 1833 году. Назначение Клугенау командиром Апшеронского полка (1834 г.). Гамзат-бек берет [146] Хунзах; истребление им аварских ханов. Гибель Гамзат бека. Появление Шамиля. Генерал Ланской. Экспедиция к Гимрам (13–16-го сентября 1834 г.). — Гл. IX. Клугенау командир всех войск в Дагестане. Движение в Аварию чрез Гергебиль. Взятие завалов у Могоха (15-го октября 1834 г.). Движение в Гоцатлю, занятие его и Аварии (17–23-го октября).

Из этого оглавления читатели могут заключить, что рассказы о предыдущих событиях служат как бы вступлением к обзору дальнейших достопамятных событий на Кавказе, когда в борьбе нашей с Шамилем изменчивое счастие оружие склонялось иногда и на сторону имама-фанатика. С 1836 по 1850 год кавказская война была в полном разгаре. Не дешево платились горцы за свои мимолетные успехи; не взирая на них, русское владычество усиливалось с каждым годом; за одною неудачею следовал ряд геройских подвигов наших войск, покрывавших себя неувядаемыми лаврами в ожидании того благодатного для Кавказа времени, когда бывший мятежный край, наконец, осенил мир, и при водворившейся тишине в нем, на прочных началах, возникает гражданское благоустройство.

____________________________

X. ¹

Шамиль. — Ташов-хаджи. — Кибит-Магома. — Правитель Авария Ахмед-хан. — Положение Дагестана. — Реут.

1835-1836.

По убиении Гамзат-бека и по возвращении в 1834 году Клугенау из Гоцатля, Шамиль вновь удалился в Гимры, вел там уединенную продолжение конца 1834 и начала 1835 года и искал только спасения в посте и молитве.

В 1835 году Шамиль переселился в Ашильту. Причиною этого переселения было следующее: один из гимринских жителей, участвовавший в истреблении аварской ханской фамилии, был убит в Гимрах, в начале 1835 года, Андалалского общества, сел. Кегер, двумя братьями Беро и Омар-Вели-оглы, подкупленными шамхалом Абу-Муслимом и женою его Султанетою.

Шамиль, преследуемый ненавистью унцукульцев и опасавшийся также тайного мщения родственников аварского дома, был еще [147] простым мюридом, но в конце 1835 года одно непредвиденное обстоятельство обратило на него вникание многих горцев и было причиною быстрого его возвышения: со смертью Гамзат-бека, а в особенности муллы Мухаммеда, главного мюрида, — секта мюридов почти уничтожилась. Во многих деревнях последователей ее находилось по несколько человек, а в Андии, даже до половины 1836 года, было всего 20 мюридов. Прилегающие общества в аварскому Койсу, преимущественно койсубулинцы, большая часть коих принимала участие в делах Гамзат-бека не столько по убеждению, как из боязни, и которые претерпели много притеснений от отчаянных фанатиков, — видя их слабость и ничтожность, начали наносить им обиды и даже их угнетать. Мюриды принуждены были искать помощи и заставить себя уважать, как людей, исповедующих алкоран. Зная, что к Шамилю питают также ненависть многие койсубулинцы, и особенно унцукульцы, что он преследуется родственниками аварского дома и что он ревностнейший мюрид, они обратились к нему с просьбою защитить их от притеснений единоземцев, признавая его вместе с тем имамом Дагестана. Шамиль долго колебался и не отваживался приступить к неприязненным действиям, но, получив, в начале января 1836 года, воззвание чеченского жителя Та-шов-хаджи, он решился наказать притеснителей мюридов. Ташов-хаджи превосходил Шамиля в предприимчивости и твердости характера, имел большое влияние на чеченцев и пользовался полным их уважением. Мюриды Дагестана не обратились к нему с просьбою потому, что он был мало им известен, а еще более от них удален. Если бы не преждевременная смерть Ташов-хаджи, то нет сомнения, что он был бы имамом Дагестана. Действия Ташов-хаджи не были вначале так блистательны, потому что чеченцы, живя на плоскости, не считали естественные преграды, находившиеся в их земле, достаточными для удержания русских, которых они тогда действительно боялись, и тогдашний начальник чеченцев, полковник Пулло, не притеснял их еще так, как в последствии.

В воззвании своем к Шамилю, Кибит-Магоме, койсубулинцам, аварским мюридам и обществам хидатлинскому и тилитлинскому, Ташов-хаджи упрекает всех за бездействие, нераспространение шариата, оставление русских в повое и, упоминая о собранном ин огромном скопище, грозит им истреблением на этом свете и страшными мучениями на том. В этом же воззвании он присовокупляет, что Аслан-хан казикумыкский, и не думает видеть в своих владениях нежданных гостей, которые прийдут к нему в силах неслыханных и еще невиданных. [148]

Спустя несколько дней по получении воззвания Ташов-хаджи, игалинские мюриды, жалуясь на новые притеснения единоземцев, вновь просили Шамиля их защитить. Эта жалоба была последним поводом к открытию со стороны Шамиля неприязненных действий, которые вначале имели только вид защиты притесненных.

Шамиль призвал Ташов-хаджи и Кибит-Магому. Партия собралась в Чиркате в начале феврале до 150 чел., откуда направилась на Игали. Мюриды имели с игалинцами дело и хотя потеряли до 7-ми чел. убитыми, однако игалинцы должны были покориться, принять новое учение, признать над собою власть Шамиля и содействовать ему на будущее время.

Из Игали Шамиль двинулся в сел. Орота также для поддержания мюридов; оротинцы вынуждены были покориться на тех же условиях как и игалинцы, и успешные действия Шамиля должно приписать непонятному бездействию аварцев, унцукульцев и андийцев, которые, находясь в сборе до 2,000 чел., оставались равнодушными зрителями на ближайших горах и не подали помощи Ороте. Это обстоятельство способствовало возвышению мюридов, а следовательно, и Шамиля.

Аварцы и унцукульцы опомнились тогда уже, когда оротинцы претерпели наказание; два произведенные ими нападения на партию мюридов хотя и были неудачны, однако Шамиль и Ташов-хаджи, опасаясь дурных последствий, отступили: первый в Ашильту, взяв аманатов из Ороты, а последний в Чечню.

Ташов-хаджи, желая пройти в Чечню кратчайшею дорогою, должен был просить предварительно позволения у андийцев пропустить его с партиею чрез их землю. В то время между андийцами было только 20 мюридов, с которых они взяли штраф по 5 руб. с каждого за то, что они ходили к Шамилю во время пребывания его в Ороте.

Шамиль, Ташов-хаджи и Кибит-Магома, соединившись в первый раз в Чиркате, дали клятву действовать совокупными силами и возмущать покорных и полупокорных нам горцев. Кибит-Магома, всегда хитрый и вероломный, первый изменил обету и в скором времени, по возвращении из Ороты, составил с муллою Рамазаном союз, к которому присоединились хидатлинцы, тилитлинцы и карахцы; последние объявили своим наставникам муллу Рамазана. Цель этого союза состояла в том, чтобы покорить соседние общества и не признавать над собою власти ни русских, ни Шамиля.

Шамиль, узнав о замыслах Бибит-Магомы и желая воспрепятствовать их осуществлению, тотчас же пожаловался на него [149] Аслан-хану казикумыкскому, представляя его как человека, нарушающего спокойствие и имеющего намерение овладеть покорном нам обществом куядинским. Эта жалоба Шамиля имела вид, как-будто он заботился о сохранении спокойствия в Дагестане и как покорный русскому правительству уведомляет о замыслах вредных людей, а чтобы избегнуть упрека со стороны русских за его возмутительные действия против Игали и Ороты, он в скором времени по возвращении из последнего селения в Ашильту, писал к Клугенау, что по прежнему предан нашему правительству и покорен, а действия его против Игали и Ороты предприняты были собственно для защиты притесненных мюридов. Дабы еще более убедить в своей покорности, Шамиль, по требованию генерала Клугенау, тотчас все возвратил одного, взятого в плен, апшеронского солдата.

Корпусный командир, получив известие о возмутительных действиях Шамиля и его сообщников, предложил Клугенау иметь наблюдение за Ташов-хаджи и Кибит-Магомой; но за первым мог лучше наблюдать полковник Пулло, как начальник Сунженской линии, а за последним Аслан-хан казикумыкский, который в то время был и правителем Аварии. Что же касается до Шамиля, то Клугенау неослабно следил за его действиями, которые он прикрывал еще необходимостию защищать мюридов от притеснений. Справедливость требует сказать, что мюриды в то время были менее для нас опасны, нежели унцукульцы, пользовавшиеся первым случаем для нанесения вреда русским грабежами и убийствами в окрестностях Шуры. Хотя унцукульцы и находились в зависимости от шамхала тарковского, но Сулейман-мирза был постоянно болен, не принимал никакого участия в делах, потерял доверие всех койсубулинцев, не имел на них никакого влияния, и койсубулинцы охотнее обращались к русскому начальству, нежели в шамхалу, который не только мог обуздать унцукульцев, но угрожать и самому Шамилю. К сожалению, шамхалы давно уже утратили свое влияние, сохранив лишь громкий титул.

Шамиль, по возвращении из Ороты в Ашильту, до июня месяца не предпринимал наступательных действий, стараясь миролюбивыми мерами, т. е. истолкованием шариата в свою пользу, увеличить число приверженцев. В июле же месяце он прибыл с Ташов-хаджи и Уди-муллою в сел. Игали, где был назначен сборный пункт я откуда он вознамерился действовать против Аварии. Из Игали, с партиею, состоявшею из мюридов гимринских, ашильтинских, гумбетовских, андийских и чеченских, всего до 2-х т. чел., Шамиль направился к деревням: Большой и Малый Харадерик и [150] Цатаных. Последняя из них приняла шариат по первому предложению, а первые две, вспомоществуемые аварцами, под предводительством хунзахского старшины Эмир-хана, решились защищаться. Шамиль отважился атаковать деревни и, после продолжительного дела, овладел юга. Неприятель потерял 15 чел., а харадерикцы, потеряв более 30-ти чел., отправились в сел. Мушули, где вознамерились вновь защищаться.

В тоже время Кибит-Магома, с приверженцами, по убеждению Шамиля, успевшего его склонить на свою сторону и тем расторгнуть составившийся союз, выступил с другой стороны против Аварии и занял уже Холотль; но все действия его ограничились занятием этого селения, откуда он принужден был хунзахцами отступить и направился в общество Кхелеб.

Удачное овладение селениями Харадерик еще более возвысило Шамиля; кроме Унцукуля, все койсубулинские деревни, лежащие на левом берегу аварского Койсу, признали его власть над собою: даже незначительные аварские деревни, по слабости своей, опасаясь совершенного разорения, готовы были принять шариат. Хунзахцы же, при помощи жителей некоторых аварских деревень, собрались в Мушули, дабы там противустоять действиям мюридов и не дозволить им проникнуть в аварскую долину.

Правитель Аварии, хан казикумыкский, Нуцал-хан, наследовавший Аслан-хану, скончавшемуся в 1836 году, отправил в Аварию своего двоюродного брата, прапорщика Хаджи-Яхья-бека, только со 100 нукерами, а сам, несмотря на просьбы и настояния генерала Клугенау и видимую опасность для управляемого им ханства, остался в Кумухе с братом своим Магомет-мирзою, будто бы весьма больным, не выслав даже в Аварию надлежащего числа казику-мыкских милиционеров.

Несмотря на слабые меры, принятые для защиты Аварии, Шамиль, атаковав дер. Мушули, где был также и Хаджи-Яхья с нукерами, потерял до 100 чел. и значительную часть добычи, захваченной им в Харадериках, не успев овладеть деревнею.

Потерпев поражение, Шамиль собрал мюридов из малых койсубулинских деревень, принявших шариат, усилил свою партию до 2,500 чел. и двинулся с нею в Белаканы. Полковник Абу-Мусселим-хан (в последствии шамхал, генерал-адъютант и князь), получив известие о занятии Белакан, тотчас же собрал с своей стороны до 500 шамхальцев и отправился с ними на Араканскую гору. Между тем Шамиль подступил под Унцукуль, уничтожив мосты на аварском Койсу (бывший ирганайский и унцукульский), для [151] того, чтобы никто не мог подать помощи унцукульцам. Расчет его бил верен: шамхальцы, находясь на горе Араканской, смотрели только на перестрелку, не быв в состоянии содействовать атакованном.

Шамиль, обложив Унцукуль и угрожая жителям, предоставленном собственном силам, уничтожить их хлеба и сады, довел их до того, что они принуждены были выдать ему аманатов и обещали принять шариат, но с тем, чтобы никто из мюридов не входил в деревню. Шамиль изъявил на это согласие и, взяв 10 аманатов из лучших жителей, отравил их в Ашильту. Однако он не исполнил данного им обещания и ночью хитростью овладел селением, не сделав, впрочем, жителям большего вреда, а только наказал кадия их Шах-Бала.

Подчинив своей власти и Унцукуль, Шамиль, перешед с партиею в Игали, вновь имел намерение вторгнуться в Аварию и для этого вновь хотел атаковать Мушули; но приближенное советовали ему не производить нападения, представляя ему крепкую местность упомянутой деревни, а потому он ограничился только взятием аманатов от жителей Мушули и Хунзаха. Рассказывают, будто бы и те я другие согласно были принять шариат и исполнить его предложение. Мушулинцы — по возвращении их стад, а хунзахцы с условием, чтобы ни он, ни мюриды не приходили в Аварию, при чем они будто бы обещали выбрать себе правителем Али-бека, двоюродного брата Гамзат-бека. Шамиль не принял предложений ни мушулинцев, ни хунзахцев.

Нельзя положительно утверждать, что хунзахцы действительно имели намерение выбрать правителем Али-бека, но одно обстоятельство делает этот слух довольно правдоподобным: аварцы, присягнув в 1834 году на подданство России, по причине малолетства их законного наследника, избрали правителем Аслан-хана казикумыкского, согласно его желанию и его проискам ². Аслан-хан [152] охотно на это согласился, надеясь, что ему назначат содержание, как правителю Аварии, но ошибся в расчете, и убедясь, с какими издержками сопряжены поездки в Хунзах, он не обращал никакого внимания на вверенное ему ханство. Наследник его, Нуцал-хан, держался того же правила и даже не хотел послать туда своего брата, а отправил Хаджи-Яхью, бывшего прежде мюридом. Аварцы, привыкшие управляться ханами и часто их видеть, особенно хунзахцы, были весьма недовольны своими правителями, а потому весьма вероятно, что вошли, наконец, в сношение с Шамилем и даже обещали ему выбрать правителем Али-бека, двоюродного брата Гамзат-бека.

Шамиль, не успев склонить на свою сторону аварцев переговорами, отправился из Игали в Андию ³ для подчинения этого общества своей власти. Андийцы, готовые прежде сопротивляться, увидев Шамиля с 3-х тысячною партиею, в которой находилось и 300 унцукульцев, закоренелых его прежних врагов, не оказали никакого сопротивления. Тогда он, взяв аманатов от андийцев, двинулся в киалальское общество, которое также ему выдало аманатов. Отправив всех аманатов в Ашильту, Шамиль и сам туда возвратился, распустив собранную им партию.

В июле 1836 года находилось уже более 100 аманатов, взятых от разных обществ и из самых почетных фамилий.

Пред отправлением в Андию, Шамиль отпустил из Игали в Чечню Ташов-хаджи и Уди-муллу с их партиею до 700 чел., но с тем условием, чтобы они прибыли к нему по первому востребованию.

До июля месяца 1836 года действия Шамиля имели вид собственно защиты его приверженцев; с этого же времени он начал открыто действовать, с значительными партиями, для распространения шариата и покорения обществ. Однако и здесь еще заметна неуверенность его в свои силы; он старался скрывать свои самолюбивые виды, писал иногда к Клугенау, что поддерживает собственно шариат и желает только заставить горцев не употреблять горячих напитков, не курить табаку и вообще бросить привычки, которые не терпит чистая мусульманская религия, но не имеет никакого [153] дурного намерения, и все же уверял в своей преданности русскому правительству.

Для скорейшего привлечения горцев на свою сторону, Шамиль рассказывал им, что действует даже с дозволения русского начальства, в чем он их старался убедить и успел в этом следующими поступками. Шамиль в присутствии многих отпустил, двух пленных наших солдат в конце июля месяца, присовокупив, что не имеет никакой вражды к русским; когда он возвращался с партиею из Лидии, то к нему явились 5 ирганайских жителей с объявлением, что их селение признает над собою его власть. Шамиль им отвечал, что не хочет распространять своего влияния на селения, лежащие на правом берегу аварского Койсу, дабы не раздражить тем русских, с которыми он находится в постоянном мире.

— Со временем весь Дагестан примет мое учение, узнав истинную его пользу, а теперь я избегаю столкновений с русскими.

Сказав это, Шамиль приказал посланным возвратиться домой и объявить ирганайцам, араканцам и кудукцам, что оставляет га в покое, и наконец Шамиль позволил Ташов-хаджи отправиться из Унцукуля в Гимры для свидания с матерью Кази-муллы, с тем только условием, чтобы он поехал туда один и пробыл там не более одного часа.

— Ежели ты поедешь туда с частию твоих приближенных и останешься более, — говорил ему Шамиль, — то это будет иметь неприязненный вид и раздражит русских, с которыми я не хочу ссориться.

Замечательно еще одно обстоятельство. Шамиль, постоянно уверяя в своей преданности к русским, даже писал об этом несколько раз к Клугенау, при чем дал ему отчет о взятых аманатах из селений койсубулинских, андийских и киалальских, всего числом 72 человека.

В половине июля Шамиль имел намерение двинуться в джамалальцам и тиндальцам, оттуда к хидатлинцам и карахцам и, утвердясь на правом берегу аварского Койсу, действовать на аварцев внушениями и убеждениями. Тиндальцы готовы были признать над собою его власть и снабдить его партию продовольствием, но с тем, чтобы он не входил в их селения. Намерение это изменилось непредвидимыми обстоятельствами.

Хаджи-Яхья, подозревая жителей Мушули в сношениях с мюридами, тотчас же двинулся туда с казикумыкцами и частию аварцев и начал уничтожать хлеба сказанного селения. Мушулинцы [154] обратились к Шамилю, прося его подать им помощь. Шамиль, отложив прежнее свое намерение, направился с немногими приверженцами к Мушули, приказав туда следовать всем жителям покорных ему койсубулинских деревень. Между тем, Хаджи-Яхья, может быть, несправедливо поступивши с мушулинцами, оставив у них до 400 казикумыкцев и аварцев, бросился с 1,000 чел. к Тилитлю, где находился Кибит-Магома с своими главными приверженцами, и атаковал это селение. После жаркого дела, Хаджи-Яхья успел им овладеть, исключая одной башни, в которой заперся Кибит-Магома с избранными. Эта башня тотчас же была окружена.

Шамиль, узнав о положении Кибит-Магомы, изменил направление и пошел чрез Могох к Гоцатлю. Гоцатлинцы приняли его, но жители Короды не пропустили мюридов чрез Карадахский мост, и Шамиль, не быв в состоянии подать помощи Тилитлю, направился на Ках, где он был встречен хунзахцами неприязненно и, потеряв до 30-ти чел. убитыми и ранеными, бежал в Буцру. Здесь он занял сильную позицию, в которой аварцы не отважились его атаковать. Из Буцры он отправился в Хорачи, где при нем находились только самые близкие его приверженцы.

Собрав партию в Хорачах до 2-х т. чел., Шамиль вновь отправился в Аварию. По приближении его к Танусу, жители предупредили, что не желают иметь неприязненных отношений, но как только заметили, что их селение окружили мюриды, то решились защищаться до последней крайности. Мюриды хотели ворваться в селение. Танусцы, подпустив их на самое близкое расстояние, сделали залп и потом бросились в шашки. Неприятель был совершенно расстроен и, потеряв до 40 чел. убитыми, обратился в бегство, при чем его преследовали аварцы с ожесточением. Шамиль после поражения при Танусе удалился в Ашильту.

Во время покушений Шамиля на Аварию и блокады Тилитля, ген.-м. Реут, бригадный командир, опасаясь быстрых успехов Шамиля, предположил сделать рекогносцировку к Ирганаю, дабы удержать в повиновении хотя койсубулинские деревни, лежащие на правом берегу аварского Койсу. Для этого он собрал три баталиона Ашперонского полка, с 4-мя горными единорогами и с 4-мя кугорноввми мортирками, и до 1,000 чел. шамхальцев и мехтулинцев. Рекогносцировка была произведена чрез Койсубулинский хребет и Бурундук-Кале, по Ирганайскому ущелью до самых Зирян. Она принесла те результаты, что не только старшины селений, лежащих на правом берегу аварского Койсу, но даже унцукульцы явились с [155] уверением, что постоянно преданы нашему правительству. Кроме того, русские в первый раз проникли в горы по этому направлению, следовательно, ознакомились с новою местностию и показали мюридам, что готовы защищать покорные деревни. Ген.-м. Реут, опасаясь влияния дурного климата, пробыв только одни сутки в Ирганайском ущелье, возвратился в Шуру.

Шамиль во время этой рекогносцировки находился в Харачах и, узнав об отступлении русских, тотчас же взял еще 23 аманата из Унцукуля и Белакан, дабы их более этим связать на будущее время. Вслед за тем он отправился с приверженцами в Ороту, куда приказал собраться почетным жителям и кадиям всех койсубулинских, гумбетовских и андийских деревень. Там они вновь присягнули исполнять строго шариат, вполне повиноваться Шамилю и являться к нему по первому его требованию.

Собрав потом в Ороте до 1,000 чел., Шамиль двинулся в Мушули. Мушулинцы, примирясь с Хаджи-Яхьею, намерены были защищаться и тотчас же дали знать аварцам о приближении мюридов. Аварцы прибыли на другой день к утру, но нашли уже аул созженным. Шамиль успел овладеть Мушули изменою некоторых жителей, которые, быв ему преданы, впустили его ночью в аул и он, пользуясь этим случаем, предал огню селение, отчаянно прежде защищавшееся. Из Мушули Шамиль возвратился в Ашильту, откуда писал два раза к генералу Реуту и письма его отличаются уже уверенностью в свои силы. В первом из них он говорит, что если движение в Ирганайское ущелье было произведено согласно с волею государя, то еще ничего; а в противном случае зачем было русским нарушать мир и вынуждать его также взяться за оружие (здесь он не упоминает более о своей покорности). Во втором письме самонадеянность еще очевиднее. Вот слова Шамиля:

«Прошу вас уведомить меня, по какой причине прибыли вы в Шуру? Если для нарушения заключенного между нами мира, то не оставьте уведомить меня об этом и вместе с тем возвратить нам аманатов, а если вы прибыли не для возмущения, а для водворения спокойствия, то зачем же вы делаете подобные дела, пришед в селение Ирганай? и проч. Это вовсе неприлично для сановников государя российского. Если вам угодно истребить меня, то вы этого не можете, потому что Аллах — мой защитник; а если вы, по рассказам моих врагов, думаете, будто бы я нарушил заключенный между нами мир, то это неправда. Я до сих пор старался для вас и не пускал никого на грабежи и разбои, и когда вы будете [156] действовать впредь подобным образом, то я не стану удерживать людей, желающих нанести вред русским».

Таким образом Шамиль уже говорил о каком-то мире, который никогда с ним не был заключен, и выставляет себя как владетельное лицо.

В половине августа 1836 г. ⁴ Шамиль напал на селение Коло. Maгомет-мирза, находившийся тогда в Хунзахе, немедленно отправился туда с аварцами, и Шамиль должен был отступить, не причинив никакого вреда жителям. Лишь только Магомет-мирза возвратился в Хунзах, как получил известие о смерти своего брата, Нуцал-хана казикумыкского, вследствие чего он тотчас же возвратился в Кумух.

Между тем, Хаджи-Яхья более 3-х недель держал Кибит-Магому в строгой блокаде. Потом, вероятно, наблюдение ослабло, ибо Кибит-Магома, вышед из башни со своими немногими приверженцами, успел пробиться, нанеся вред казикумыкцам. Хаджи-Яхья, упустив добычу, отступил, и как в это время он получил известие о смерти Нуцал-хана, то и поспешил отправиться в Кумух.

С Магомет-мирзою и Хаджи-Яхьею возвратилась в Кумух и казикумыкская милиция, находившаяся в Аварии, а потому это ханство, лишившееся уже другого правителя и предоставленное своим собственным силам, могло подвергнуться большой опасности. Для отвращения дурных последствий, Реут приказал полковнику Ахмед-хану отправиться с 1,000 чел. в Гергебиль, откуда, в случае надобности, он должен подавать помощь аварцам, не вмешиваясь, впрочем, во внутреннее ими управление, которое возложено на Магомет-мирзу, к коему аварцы и должны были обращаться. Аварцы просили назначить к ним правителем Ахмед-хана или кого-нибудь другого, но только не оставлять их без главы.

19-го сентября 1836 года Шамиль, с партией в 1,500 чел., двинулся к Буцре для наказания жителей этой деревни за то, что они выдали аманатов аварцам и к ним присоединились. Однако, буцринцы отразили его нападение и он отправился оттуда чрез Могох в Чалду. При следовании Шамиля в Чалду, мехтулинцы, находившиеся с Ахмед-ханом в Гергебиле, завязали с мюридами перестрелку, которая продолжалась несколько часов, после чего неприятель направился в Гоцатль, где был принят радушно [157] жителями. Из Гоцатля Шамиль двинулся к Карадахскому мосту с намерением пройти через Тилитль и Ходатль, но андалальцы вновь его не пропустили, и он принужден был возвратиться в Гоцатль.

Во время нахождения Шамиля в Гоцатле, хунзахцы, и вообще аварцы, собрались в значительных силах и хотели его оттуда вытеснить. Завязалось жаркое дело и аварцы, имевшие первоначально успех, донеся значительную потерю (40 убитыми и ранеными я 32 пленными), отступили от Гоцатля и расположились в недальнем от него расстоянии. Причиною поражения аварцев был разнесшийся между ними во время дела слух, будто на их сообщении находится уже е партиею Али-бек, заняв сел. Бах. Этот обман имел полное действие. Аварцы обратились в бегство, а мюриды, воспользовавшись этим случаем, бросились на них в шашки. Али-бек, собрав первоначально партию в Ороте из гумбетовцев и андийцев, двинулся оттуда только к Буцре, которую и успел занять.

Генерал Реут еще до получения известия о новых успехах Шамиля и поражали аварцев, решился предпринять движение в горы. Хотя он уже в июле месяце имел предписание барона Розена ⁵ двинуться в горы для восстановления спокойствия в Дагестане и уничтожения влияния Шамиля, но не предпринял этого, потому что, как доносил корпусному командиру, имел мало войск в своем распоряжении, если бы даже присоединились в 4-м баталионам Ашперонского полка и два Куринских, которые ему разрешено было взять от начальника сунженской линии. Кроме слабости отряда, неизвестность местности, трудности при движении, разливы рек, неимение перевозочных средств, уничтожение мостов на аварском Койсу и, следовательно, большие затруднения при избрании направления действий, все это препятствовало решиться на что-либо положительное. После же убыли воды в реках, а главное, когда смерть Нуцал-хана и, вследствие ее, удаление из Аварии Магомет-мирзы и Хаджи-Яхья с казикумыкцами могли возвысить Шамиля, поставить Аварию в затруднительное положение и вообще дать делам нашим неблагоприятный оборот, то генерал Реут решился [158] произвести движение в горы. Для этого он потребовал от начальника Сунженской линии два баталиона егерей, которых приказал расположить в Андреевой, где они должны были быть постоянно готовы к выступлению по первому востребованию. Но эти два баталиона, прежде прибытия их в Андрееву, участвовали в набеге против селения Зандака, находящегося у подножия Андийского хребта. Чтобы объяснить этот набег, необходимо сказать прежде несколько слов о действиях в Чечне Ташков-хаджи и его приверженцев.

Ташов-хаджи, по возвращении с партиею из Игали в Чечню, не предпринимал наступательных действий. Он ограничивался только распространением шариата и привлечением на свою сторону возможно большего числа чеченцев. Ревностнейшими его помощниками были: Уди-мулла и Саид-кадий. Однако чеченцы, живущие на плоскости, неохотно повиновались его внушениям, и Ташов-хаджи успел взять аманатов, в знак принятия шариата, только из нескольких незначительных деревень на плоскости. За то горная Чечня и деревни, прилежащие к подножиям хребтов, усердно ему повиновались и исполняли все его приказания; с особенным успехом Ташов-хаджи распространял свое влияние на жителей Аргунского ущелья.

Чтобы ослабить влияние Ташов-хаджи, начальник Сунженской линии вознамерился произвести набег на Зандак, где наиболее находилось его последователей и приверженцев. В набеге участвовали 4 баталиона, и он произведен был с должным успехом: ни зандакцы, ни Ташов-хаджи не успели принять мер в обороне, селение было разграблено, до 30-ти душ взято в плен, и неприятель потерял убитыми и ранеными до 80-ти чел. С нашей стороны потеря простиралась до 10-ти убитых и 30-ти раненых. По окончании этого набега, два Куринские баталиона, каждый в 600 чел., были направлена, по требованию генерал-маиора Реута, в деревню Андрееву.

Реут, получив известие о новых успехах Шамиля в поражении аварцев и новой опасности, угрожавшей Аварии, 26-го сентября 1836 г. выступил из Шуры, с 3-мя баталионами Апшеронского полка, 4-мя легкими и 4-мя горными орудиями, 4-мя кугорными мортирками, 500 шамхальцами и 1,000 мехтулинцами, в Гергебиль, приказав туда следовать и двум баталионам Куринского полка, находившимся в Андреевой. 4-го октября весь отряд, кроме полевых орудий, оставленных в сел. Оглы, собрался в Гергебиле, а 2-го — Шамиль, узнав о приближении отряда к Гергебилю и Магомет-мнрзы с казикумыкцами к Карадахскому мосту, а прапорщика Хаджи-Яхьи, также с казикумыкцами, к Хунзаху, оставил Гоцатль и [159] перешел в Буцру, откуда отправился в Ашильту, распустив партию по домам.

Реут едва успел расположиться с авангардов у Чалды, как получил сведение об удалении Шамиля. Тогда он с милициями шамхальскою и мехтулинскою отправился в Гоцатль, который был уже занят казикумыкцами, и где Магомет-мирза приказал сжечь дана мюридов и истребить их сади.

Реут, видя, что Аварии во угрожало более опасности, имел намерение тотчас же возвратиться с отрядом в Шуру, но одно обстоятельство его удержало. Магомет-мирза представлял ему невозможность управлять в одно время тремя ханствами: кюринским, казикумыкским и аварским, особенно последним, где постоянное его присутствие необходимо, а между тень, он итого не мог исполнять по той причине, что его присутствие необходимо также и в первых двух ханствах, где еще надобно было привести дела в порядок, и сверх того, поездки его в Аварию сопряжены с большими издержками, в вознаграждение которых он не получал никакого содержания от казны по званию правителя. Отказаваясь от Аварии, он указал на полковника Ахмед-хана мехтулинского, как на человека, который может с большою пользою для русских исполнить обязанности правителя итого ханства и которому он обещал оказывать полное содействие и посылать на помощь, в случае надобности, казикумыкцев.

Реут назначил временно правителем Аварии Ахмед-хана, который в скорм времени и был утвержден в этом звании.

Назначение нового правителя было согласно с происками Ахмед-хана и с желанием аварцев. Отправляясь в Хунзах, он должен был взять с собою и часть мехтулинцев, но как содержание их стоило бы весьма дорого ему или аварцам, то генерал Реут выдал ему единовременно 1 т. руб. сер. собственно на содержание мехтулинских милиционеров. Представляя об этой выдаче денег корпусному командиру, Реут просил назначить Ахмед-хану, как правителю Аварии, постоянное содержание, которое он в последствии и получал до 2 т. руб. сер. ежегодно.

Отправив Ахмед-хана в Аварию, Реут остался еще на несколько дней у аварского Койсу, дабы дать время новому правителю принять икры к защите Аварии и удержать своим присутствием Шамиля от покушений на это ханство, а потом, разработав дорогу от Гергебиля до Оглов, возвратился, в половине октября 1836 г., в Шуру, откуда тотчас же отправил на линию два баталиона Куринского полка. Отступление отряда было произведено по двум [160] направлениям: два Апшеронских баталиона возвратились прежнею дорогою, а один Апшеронский и два Куринских, под начальством ген.-м. Клугенау, двинулись от Чалдов по левому берегу аварского Койсу в Ирганай для осмотра ущелья и угрожения койсубулинцам. Дорога по левому берегу аварского Койсу была и теперь удобна к разработке, только около Могохского ущелья, сажень около 300, надобно прокладывать ее в скале, а потому сплошь рвать порохом. Колонна же в Ирганай прошла близь самой реки, устроив около Могохского ущелья плотину для отвода одного быстрого и глубокого рукава. Когда Клугенау прибыл к Зирянам, то белаканцы приглашали его зайти к ним, но он, не доверяя их излишнему радушию, пошел прямо чрез Ирганай и койсубулинский хребет в Шуру. Приближаясь уже к Шуре, Клугенау получил сведение, что белаканцы с умыслом его приглашали, дабы уничтожить отряд или нанести ему совершенное поражение, ибо чрез несколько часов по уходе его из Ирганая Шамиль занял с 1 т. партиею это селение, которое находится на единственном сообщении Белакан с Шурою.

По возвращении из Гоцатля в Ашильту, Шамиль тотчас писал к полковнику Ахмед-хану и поручику Мухаммед-мирзе. Этим письмом он уведомлял их, что готов отпустить взятых им в плен аварцев и даже выдать ханам аманатов, но с тем условием, чтобы и они выдали ему аманатов, находились бы с ним в мирных сношениях, и чтобы русские возвратились в Шуру и не переходили бы на левый берег аварского Койсу; в противном случае Шамиль говорит, «что всем находящимся у него пленным аварцам отсеку головы, и тогда окажется, кто сильнее». Далее он присовокупляет, что если с ним помирятся, то он останется в покое, а если против него будут действовать неприязненно, то и он будет поступать также, следуя словам Алкорана: «делающим добро, платить добром; а за зло и вражду платить алом вдвойне».

В скором времени по приезде Ахмед-хана в Хунзах, боголальцы и киялальцы, встревоженные распрями Шамиля с русскими и правителем Аварии, прибыли в сел. Орота и Харачи в числе 3,000 чел., куда также приехал Шамиль. Цель этого сбора состояла в том, что общества, лежащие по андийскому Койсу, опасаясь, чтобы упомянутые распри не дали русским возможности овладеть всеми горами, желали примирить Ахмед-хана с Шамилем. Последний условиями мира полагал: принятие аварцами шариата и выдачу ему аманатов, которых он пошлет в Андию, своих же аманатов оставит в Боголале. Ахмед-хан отвечал Шамилю, чтобы он [161] не вмешивался в управление Авариею, бросил бы свой шариат, одел бы дока и не собирал партий, тогда неприязненные действия прекратятся и спокойствие само собою водворится в Дагестане. Шагал, разумеется, не согласился на эти условия и собравшаяся партия разошлась, а сам он отправился в Ангальту.

После этого он писал к Клугенау, что до сих пор считает себя покорным нашему правительству и что беспокоившие его койсубулинцы и аварцы раскаиваются теперь в своих поступках, которые вынудили его защищаться или защищать мюридов, а не овладеть деревнями. При этом он присовокупил, «что русским нет никакой надобности тревожиться и производить движение на левую сторону аварского Койсу, ибо чем более у него (как у покорного русским) покорных, тем более покорных у государя, и тем менее русские будут подвергаться грабежам и разбоям со стороны горцев». Это письмо, равно как и писанное к ханам, ясно доказывает, что Шамиль считал себя уже владетельным лицом и владения свои ограничивал левым берегом аварского Койсу.

До ноября 1836 г. Шамиль не предпринимал наступательных действий. 9-го же ноября он напал ночью на сел. Буцру для отмщения жителям за признание Ахмед-хана правителем и выдачу ему аманатов, причем он убил 5 чел. Нападение на Буцру было последним действием Шамиля в 1836 году; хотя он до весны 1837 г. постоянно оставался в Ангальте, но число его приверженцев постоянно возрастало.

В конце 1836 г. тиндальцы уже совершенно признали над собою власть Шамиля, но вместо аманатов выдали ему лучшее свое оружие.

Жители общества каратинского тоже ему подчинились, по следующей причине. Кадий сел. Караты, быв расположен к Ахмед-хану, желал, чтобы и все общество поступило под его покровительство, и для этого, посоветовавшись только с своими приближенными, отправился в Хунзах, где объявил Ахмед-хану, что каратинцы готовы ему повиноваться и в залог их преданности представил ему двух аманатов. Каратинцы, узнав об этом, сочли поступок своего кадия изменою и просили андийцев прийти к ним на помощь. Андийцы, подойдя скрытно к селению, были туда впущены жителями. Пробыв там один день и взяв 10 чел. аманатов, они возвратились домой.

Ахмед-хан, получив сведение о принятии шариата каратинцами, собрал 700 чел., с которыми отправился в Матерух и Итурдах для разведывания о происшедшем; но узнав, что каратинцы [162] приготовились к защите и просили на помощь андийцев, отступил к Хунзаху.

Шамиль, не смотря на увеличивающееся число своих приверженцев, все еще опасался ханов, чему служит доказательством следующее обстоятельство: 15 казикумыкских жителей, отправившиеся по торговле в Лидию, проходя чрез Гумбет, были ограблены. Шамиль, узнав об этом, тотчас же приказал им возвратить все вещи.

Кроме того, имея в своих руках 32 пленных аварца, он, опасаясь раздражить Ахмед-хана, не решался их казнить.

Унцукульцы, старшины которых явились с изъявлением покорности к генералу Реуту во время движения его в Ирганаю, в продолжение ноября и декабря месяцев, производили частые набеги на шамхальские владения малыми партиями; они взяли в плен двух апшеронских солдат около Агач-Кале, напали на 11 арб Муселим-аульских жителей, угнав всех быков, и отбили 600 баранов у кумтер-калинцев. Кроме того, унцукульцы старались возмутить покорные нам койсубулинские деревни, лежащие на правом берегу аварского Койсу; а чтобы быть менее связанными в своих возмутительных действиях, они потребовали от русских возврата их аманатов, находившихся в крепости Бурной.

В декабре 1836 г. Клугенау имел намерение скрытно пройти в Ашильту, разорить это селение и схватить самого Шамиля. Все распоряжения сделаны были к успешному исполнению предприятия; отряд был собран, частным начальникам указаны пункты атаки и объяснены действия, и на всех спусках и тропинках Койсубулинского хребта были расставлены жительские пикеты, которые могли пропускать всех в шамхальские владения, по никого не выпускать.. К несчастию, приготовления эти были открыты Шамилю, никогда не ожидавшему и не верившему, чтобы русские осмелились виною спуститься с Койсубулинского хребта, одним чиркатскнм жителем, который, находясь в Каранае, не был заарестован старшиною Юсуф-беком и свободно пробрался на левый берег аварского Койсу. Оплошность Юсуф-бека была велика, кто может сказать, какие последствия имело бы удачное нападение на Ашильту. И так, Шамиль остался невредимым в конце 1836 года, и ему повиновались почти все койсубулинские деревни, Гумбет, Андия, киалальское и каратинское общества, тиндальцы, джамалальцы, гидатлинцы, гохрахцы и карахцы.

Исидор Гржегоржевский.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русская Старина», изд. 1874 г. том XI, стр. 131-152; 497-515 и изд. 1875 г., том XII, стр. 544-554.

2. Аслан-хан даже желал, чтобы аварцы провозгласили его своим ханом. Вообще он весьма часто поступал неискренно и происки его иногда были успешны. В феврале 1836 года Джамал уведомил Клугенау, что гумбетовское общество готово было дать русскому правительству аманатов, во Аслан-хан писал к ним, именно в старшинам селения Мехельты, советуя им не выдавать заложников и обещая и без того примирить их с русскими. Посланный в то время генералом Клугенау лазутчик узнал в Ашильте, что гумбетовские старшины были уже у Аслан-хана, получили от вето подарки и вместе с ними приказание не мириться с русскими без его содействия. Прим. авт.

3. В партии, ходившей в Андию, находилось также 40 мюридов из селения Гоцатля, которые приняли учение Шамиля. Однако, гоцатлинцы выдали аманатов и Хаджи-Яхье, когда он приблизился к их селению с хунзахцами и казикумыкцами. Последних, в конце июля, находилось уже в Аварии до 1,500 чел. Прим. авт.

4. В 1836 году, в половине августа, выпал в Аварии глубокие снег, что там случается чрезвычайно редко. Прим. авт.

5. Розен предлагал Реуту идти в Унцукуль, а оттуда в Ашильту; при этом он присовокупил: «Полагать надобно, что партия сего мятежника (Шамиля) после занятия Унцукуля и Ашильты разойдется, или, по крайней мере, значительно уменьшится, ибо все те, которые силою принуждены принимать участие в его действиях, вероятно, и разбегутся; сам же он должен будет удалиться далее в горы». Розен также находил полезным пройти к Чиркату и разорить это селение. Прим. авт.