1818-1850.

III. ¹

Паскевич. — Сражение под Елисаветополем. — Взятие в плен персидского баталиона. — Назначение Карабагским комендантом.

1826-1828.

Корпус, вверенный Паскевичу, не превышал 8-ми т. человек, но он составлен был из отборнейших кавказских войск.

Жители Елисаветополя, с самого начала войны оказывавшие особенную приверженность к Аббас-мирзе, изъявили неистовую радость, узнав о приближении его к городу; они преувеличивали силу и без того многочисленных его скопищ, уверяя, что весь отряд наш будет разобран, по рукам; всю ночь слышно было пение гимнов из корана и беспрерывно раздавались залпы из ружей в честь будущих победителей. Но велико было их удивление, когда, вместо ожидаемого с часу на час отступления, корпус наш 12-го сентября 1826 г. выступил вперед и занял позицию в 6-ти верстах от города.

Место, где решилась участь персидской армии, представляет совершенную равнину между речками Ганджею и Курак-чаем до самой Куры, в которую они впадают; только от истоков их тянутся небольшие возвышения из Айрюмского участка и оканчиваются в 12-ти верстах от города. На этой равнине расположился наш малочисленный корпус; за ним стоял общий вагенбург корпуса в несколько рядов густою колонною под прикрытием небольших команд, отряженных от полков. [498]

Около 10-ти часов утра, 13-го сентября, начал показываться неприятель от Куракчайской почтовой станции; все движения его по равнине были видны как на ладони: впереди джигитовали присоединившиеся к персиянам татары Казахской и Шамшадильской дистанции; небольшие шайки их сворачивали с большой дороги и пробирались к стороне вагенбурга. Вооруженные жители окрестных деревень заняли окружающие высоты и, по обыкновению, ожидали только развязки дела, чтобы присоединиться к победителям и участвовать в добыче. В корпусе нашем царствовала глубокая тишина; изредка только гренадеры, покуривая из коротеньких трубочек, переговаривались, посматривая на нестройные толпы, рассыпавшиеся по всей равнине.

Около полудня Аббас-мирза начал приближаться в позиции нашей с распущенными знаменами и барабанным боем, следуя по большой дороге к Елисаветополю с регулярными войсками, которые, не доходя 2-х верст до нашей позиции, начали выстраиваться на-право и налево. Старший сын Аббас-мирзы Мамед-мирза и Аллах-Яр-хан примкнули к флангам его с многочисленными толпами иррегулярной кавалерии, но, не взирая на чрезвычайные усилия удержать эту орду в порядке и на одной высоте с головными баталионами сарбазов, они беспрерывно выдвигались полукружием, стремясь обхватывать корпус наш с обоих флангов и с тыла; между тем резерв, состоявший из 6-ти регулярных баталионов шахской гвардии, под начальством младшего сына Аббас-мирзы, Измаила, не выступал еще из Курак-чая. При персидской армии было около 20-тй орудий, хорошо устроенных по европейскому образцу, и много зембурекчи или легкой артиллерии на верблюдах.

Начавшееся вскоре сражение казалось принимало характер чисто оборонительный; войска наши, в ожидании приказаний начальников вступить в дело, сняли ранцы и стали в ружье. Персидская регулярная пехота остановилась и открыла батальный огонь, поддержанный артиллериею, поставленною в интервалах между баталионами; в то же время часть пехоты и толпы кавалерии бросились на наш левый фланг. К счастию, впереди этого фланга находился небольшой, но довольно крутой овраг, который на равнине не мог быть замечен неприятелем, между тем обстоятельство это имело важное влияние на судьбу сражения. Разлетевшиеся во всю конскую прыть толпы всадников, как вкопанные, остановились перед оврагом и попали под убийственный батальный огонь стоявших в первой линии двух полубаталионов Ширванского полка. Расстройство их не укрылось от стоявшей на левом фланге 1-й линии грузинской и [499] татарской милиции, которые, обскакав овраг и поддержанные двумя эскадронами Нижегородского драгунского полка, стремительно ударили им во фланг и обратили в совершенное бегство. В эту минуту генерал Вельяминов, подскакав к центральной батарее, приказал открыть учащенный огонь из 12-ти батерейных орудий по баталионам персидских сарбазов. Одетые однообразно в синие куртки и белые панталоны, они явственно отличались от всей армии и некоторое время сохраняли еще порядок, но поражаемые картечью, начали колебаться и переходить с места на место, чтобы укрыться от выстрелов. Заметив это, командовавший 1-ю линиею доблестный кн. Мадатов, обнажив шашку, закричал: «ура!» Это было сигналом к общему наступлению всего корпуса; стремительным ударом в штыки центр неприятеля был прорван и вся персидская армия побежала в беспорядке к Курак-чаю, откуда за несколько часов перед тем она выступила с таким торжеством и уверенностью — разобрать по рукам горсть наших войск. Этим собственно и кончилось сражение; при поспешном бегстве неприятеля, трофеев собрано было мало, да и те большею частию приобретены отличною храбростию и распорядительностию Клугенау; всего взято до 1,100 пленных, 3 орудия, 1 зембурек и 3 знамени.

Когда, разбитый в центре, неприятель бежал без оглядки по большой дороге, преследуемый казаками и пехотою 1-й нашей линии, часть левого неприятельского крыла была совершенно отброшена вправо, и увлеченная общим бегством, старалась соединиться с главными силами. Командовавший правым крылом 2-й нашей линии Клугенау решился воспрепятствовать атому соединению, приказав 6-ти ротам 7-го карабинерного полка, которым он командовал, надеть ранцы; он без приказания свернул с дороги вправо и следовал поспешно между большою дорогою и отрезанным неприятелем. Увидя невозможность достигнуть Курак-чая, толпы конных бросились по разным направлениям и скоро исчезли из виду, осталась одна только регулярная пехота, которая, преследуемая по пятам отрядом Клугенау, видимо уменьшалась; сарбазы бросали ружья и разбегались. Наконец два расстроенные баталиона, достигнув довольно высокого кургана, были окружены нашим отрядом. Не видя никакого спасения, они начали устроивать из камней завалы и залегли за ними с намерением защищаться.

«Сдавайся херам-задэ!» кричали карабинеры; «поутру наелись грязи, так теперь не поправите дела»; но вместо ответа последовал батальный огонь. Между тем день склонялся к вечеру и весь кор пус давно уже пришел в Курак-чай, не застав там ни одного [500] персиянина. Аббас-мирза бежал так скоро, что утомленные войска не могли за ним следовать. Клугенау, выведенный из терпения, выбрал близь кургана небольшой холм, на который, приказав втащить два орудия, открыл огонь по завалам. Поражаемые картечью на близком расстоянии и изнуренные голодом и жаждою, сарбазы начали кричать «сдаемся» и тотчас же, сойдя вниз, сложили оружие. По сделанному рассчету оказалось их два баталионных командира, 3 офицера и до 900 сарбазов; при этом взято три знамени.

Паскевич, слыша вдали пушечную пальбу и озабоченный отсутствием 6-ти рот 7-го карабинерного полка, послал князя Мадатова с казаками узнать о причинах, препятствующих им присоединиться к корпусу; кн. Мадатов прибыл к кургану когда дело было кончено. Увидев знамена сарбазов, он сказал Клугенау: «Ты, братец, счастливее нас и придешь не с пустыми руками; эти проклятые чабаны (пастухи) так скоро бежали, что нам не удалось ничем поживиться; поделись с нами трофеями», и получив одно знамя, он возвратился в Курак-чай доложить Паскевичу об окончании дела.

Устроив всех пленных в общую колонну, Клугенау объявил им, что, при малейшем покушении к бегству, они немедленно будут переколоты и затем, при наступившей уже совершенной темноте, отправился на присоединение к корпусу, куда и прибыл благополучно в полночь Паскевич в присутствии многих генералов, отдавая полную справедливость его мужеству и распорядительности, ставил его в пример полковым командирам, упомянув, между прочим, и о том, что при общем преследовании разбитой персидской армии он прежде всего приказал бывшим в команде его карабинерам надеть ранцы, тогда как прочие полки, увлеченные быстрым наступлением, оставили их на позиции; от того, когда корпус прибыл в Курак-чай, невозможно было тотчас преследовать неприятеля и вполне воспользоваться плодами одержанной победи. Правила этого Франц Карлович никогда не забывал и всегда твердил полковым командирам и отрядным начальникам: как бы ни был близок поход, хотя бы и на несколько часов, ранец всегда должен быть при солдате; несоблюдение этой предосторожности на войне, а в особенности на Кавказе, всегда имело невыгодные последствия. ² [501]

Персидская армия, объятая ужасом, бежала по разным направлениям в совершенном расстройстве. Армяне без милосердия грабили и истребляли отсталых, пробиравшихся окольными дорогами и лесами, и спустя пять дней после поражения остатки персидских войск были уже за Араксом и бежали так поспешно, что неутомимый князь Мадатов не мог их догнать.

Наследник персидского престола был чрезвычайно озадачен неожиданною развязкою войны. Он был так разгневан поражением под Елисаветополем, что, относя его в малодушию и трусости частных начальников, отрешил от командования многих почетных лиц и ханов, приказав посадить их на ослов, лицом к хвосту, и возить по всему лагерю на посмеяние; некоторые же были казнены смертию.

В ноябре 1826 года весь действовавший корпус Паскевича большею частию расположился на кантонир-квартирах. Клугенау присоединился к своему полку в крепости Шуше, освободившейся от блокады еще до Елисаветопольского сражения.

Во второй период персидской кампании, начатой в мае 1827 г. я окончившейся славным Туркменчайским миром, Клугенау не участвовал, будучи назначен Паскевичем Карабагским комендантом. Область эта, пограничная с персидскими владениями, имела особенную важность при предстоявших тогда военных действиях на Тавриз относительно сформирования транспортов для постоянного доставления войскам съестных припасов и боевых снарядов.

В стране, опустошенной неприятелем, предмет этот представлял чрезвычайные затруднения; все заботы по доставлению водки, мяса, фуража лежали на коменданте. В Шуше был устроен госпиталь, в котором находилось огромное число больных; надо было все устроить, снабдить всем необходимым, тогда как средства края не представляли к тому никакой возможности. С половины апреля начали подвозить хлеб водою из Астрахани. Учрежденный там особый комитет, закупая провиант в губерниях российских, отправлял его морем в Сальяны на казенных и наемных судах. Оттуда запасы эти поднимались водою вверх по Куре на больших плоскодонных судах и достигали таким образом до Зардоба и далее до сел. Пиразов, главного складочного пункта. Доставка запасов к войскам производилась отчасти способом соразмерного наряда обывательских подвод, частию же средствами вольного найма ароб и вьюков, а также на казенных транспортах. Нужно было чрезвычайно много деятельности и распорядительности, чтобы устранить бесчисленные препятствия, представлявшиеся на каждом [502] шагу в исправному доставлению транспортов по назначению; побеги погоньщиков весьма часто останавливали отправление их на несколько дней, нужно было, сверх того беспрестанно исправлять дороги по местам гористым и трудно проходимым. Не взирая на все затруднения, Клугенау энергическими действиями успешно выполнил возложенную на него обязанность; разработка главной дороги на сел. Геррус в Нахичевань в июле месяце (1827 г.) была им совершенно окончена, так что по ней могли следовать транспорты на арбах беспрепятственно.

Не менее забот предстояло ему и по внутреннему управлению Карабагскою провинциею. Тогда не было еще введено на Кавказе гражданского управления и потому администрация по этой части сосредоточивалась в лице коменданта. В Карабаге, как и в прочих мусульманских провинциях, состояло особое судилище, члены которого назначались частью из природных русских чиновников, частью из туземцев, по выборам. Обязанности этих судилищ заключались в исправном сборе и распределении податей, в справедливой раскладке постоянных и чрезвычайных земских повинностей, в разбирательстве и решении народных просьб, споров и тяжб, как письменных, так и словесных, причем комендант имел для руководства первобытные местные узаконения, обычаи народа, уложения корана, особые инструкции, вынужденные необходимостью, и наконец отчасти применение русских законов. Дела решались словесно, иногда приговором коменданта, а иногда по совещательному соглашению членов.

Истощенная войною прошедшего года, Карабагская провинция не только не могла представить тогда в местных избытках своих никаких пособий, но еще, напротив, сама требовала помощи до того, что правительство нашлось в необходимости снабдить жителей на собственное иждивение семянами для посевов. Эти заботы Клугенау увеличились еще устройством судьбы нескольких тысяч армянских семейств, выселенных насильственно в Персию при нашествии Аббас-мирзы в прошлом году, и после успехов нашего оружия возвращенных на прежние места жительства; а также многих армянских семейств, добровольно вышедших из Персии. Вскоре затем чрез посланных им почетнейших и преданных нам жителей к бывшему карабагскому владетелю, изменившему своему долгу в прошлом году, он склонил этого азиятца просить прощения у государя, по получении которого хан возвратился с своим семейством и 3 т. мусульманских семейств; таким образом порядок в Карабаге окончательно водворился. [503]

Нельзя не отдать справедливости Клугенау в его способности обходиться с азиятцами; его ласковость, справедливое и совершенно бескорыстное управление при энергическом характере снискали ему всеобщую любовь жителей; всякое решение принимали они без ропота и с видимым удовольствием. Эти непритворные чувства народа, сохранившего память о нем долгое время, лучше всего свидетельствуют о прекрасных его качествах. Приятно было видеть, как, 20 лет спустя, приезжая в Карабаг для осмотра вверенных ему войск, он всегда был принимаем жителями с восторгом. Почетные беки и знатнейшее мусульманское духовенство встречало его за несколько верст от Шуши, в которую он въезжал всегда торжественно, среди многочисленной свиты, окружавшей его экипаж.

В должности карабахского коменданта Клугенау находился и при открытии Турецкой войны, летом 1828 года, покуда часть наших войск оставалась еще в Персии для занятия областей хойской и урмийской, отданных нам Персиею в обеспечение верной уплаты контрибуции, следовавшей нам по Туркменчайскому трактату.

IV.

Перевод в Эриванский полк. — Турецкая воина 1829 г. — Отбытие транспорта. — Добыча у Шаушетского леса. — Присоединение к отряду Муравьева. — Атака у селения Бардус. — Сражение при Котанлы и Мили-Дюз. — Движение в Эрзеруму. — Штурм Харта и Байбурта. — Окончание войны.

1829.

Между тем пали Карс и Ахалцих. Клугенау, будучи переведен высочайшим приказом, 10-го июня 1828 года, в Эриванский карабинерный полк, только в следующем году мог принять участие в новой войне.

Кампания 1829 г. в Азиятской Турции началась не при особенно благоприятных предзнаменованиях. В исходе февраля 1829 г., среди глубокой зимы, турки осадили Ахалцих, в котором генерал князь Бебутов и Ширванский полк покрыли себя славою; в то же время получено было известие об убиении в Тегеране членов нашего посольства; повсюду твердили о неизбежном разрыве с Персиею. Главнокомандовавший почел необходимым сблизить к границе войска, предназначенные в состав действовавшего корпуса; 8-го мая они были собраны все в кр. Башкичете, и вскоре двинулись в Ахалкалаки — центральный пункт между Гумрами, Карсом, Ардаганом и Ахалцихом. Главные силы корпуса, под начальством генерал-маиора Муравьева, состоявшие из полков Эриванского [504] карабинерного, Грузинского и Херсонского гренадерских полков, выступили 22-го мая по дороге в Ардагану, где, как слышно было, стоял авангард турецкой армии из 15-ти тыс. отборных войск под начальством Кьячьи (?); в то же время привязано было двинуться туда и отряду Бурцова из Ахалциха, чем самым неприятельские войска, там собиравшиеся, были угрожаемы с двух сторон.

По занятии Ардагана, Паскевич разделил свои силы на две части: с одною обратился в Карсу, а другую — из 3 1/2 баталионов пехоты, 850 казаков и милиции, с 14-ю орудиями, под начальством Муравьева, оставил близь Ардагана, поручив ему наблюдать движение Кьячьи и ударить ему в тыл, еслибы он пошел на Ахалцих. Предположение это вполне подтвердилось; не произведенной 31-го мая рекогносцировке в сел. Цурцкабу, открыт был в вершинах Посховского ущелья лагерь неприятеля, в числе около 3-х тысяч.

Отряд Муравьева, в коем находился Клугенау с баталионом Эриванского карабинерного полка, 1-го июня приблизился к ущелью и ночевал в 4-х верстах от Цурцкаба и неприятель, не заметив его, продолжал движение к Ахалциху, откуда Бурцов следовал к нему на встречу усиленными переходами; авангард его в этот день был уже у сел. Дигур.

В 10 часов утра турки, заметив приближение авангарда отряда Бурцова, стремительно атаковали его с фронта и флангов; в 3 часа пополудни с прибытием Бурцова бой продолжался еще с ожесточением, но неприятель был всюду отражаем с помощию батарей, выгодно поставленных на возвышениях. В это время Муравьев, оставив против сел. Цурцкаба полубаталион карабинер и 2 роты пионер с 4-мя орудиями для прикрытия обозов и наблюдения дороги из Шуашета чрез гору Арсиян, поспешил на место боя, но уже в сумерки явился в тылу сел. Дигур. Турки поспешно отступили в лагерь при сел. Чабория.

Соединившись с Бурцовых, Муравьев занял позицию на правом берегу Посхов-чая, а на другой день атаковал турецкий лагерь с обоих флангов и фронта и совершенно разбил Кьячью, взяв весь лагерь с большими запасами провианта, одну пушку, пять знамен и множество верблюдов.

По окончании дела, Муравьев послал вслед за неприятелем, по дороге к Цурцкабу, Клугенау с полубаталионом Эриванского карабинерного полка и командою казаков для совершенного очищения Посховского ущелья. Достигнув беспрепятственно Цурцкаба и узнав, что за Арсиянским хребтом, отделяющим Посховский [505] санджак от Шаушета, тянется большое число арб и вьюков, принадлежащих корпусу Кьячьи, Клугенау направился за ними. Прощед 21 версту по весьма трудному местоположению и через хребет, еще покрытый снегом, он настиг неприятельский транспорт при входе в Шаушетские леса. Часть пехоты и конницы, прикрывавшей этот обоз, немедленно была опрокинута и прогнана. Дурная дорога, по которой невозможно было провезти чрез горы даже порожних повозок, не позволила нашему отряду воспользоваться доставшимися в добычу множеством арб, нагруженных провиантом и разным имуществом. Взяв с собою около 360-ти штук рогатого скота и приказав навьючить на лошадей, сколько можно было поднять, хлеба и соли, Клугенау на другой день присоединился к генералу Муравьеву.

Получив известие о поражении нанесенном неприятелю при Чабории, Паскевич присоединил к себе в Каре отряды генералов Муравьева и Панкратьева и собрал 18-го июня 1829 г. весь корпус на обширной равнине при сел. Котанлы, в 30-ти верстах от подошвы Саганлугского хребта.

Авангард турецкой армии, в числе 20-ти тыс., под начальством трехбунчужного Гагки-паши, Мустафа-паши и Осман-паши, стоял на Саганлуге, в весьма крепкой позиции при уроч. Мили-Дюзе. Между Тем Осман-паша занял сел. Бардус, лежащее на главном пути к Эрзеруму. Высланный 17-го июня для обозрения отряда Осман-паши 1-й мусульманский полк завязал с ним перестрелку, но не ног выбить турок, скрывавшихся за завалами. Тогда главнокомандующий послал Клугенау с баталионом Эриванского карабинерного полка при 4-х орудиях и Донской казачий Карпова полк. Построив карабинер в полубаталионные колонны, Клугенау повел их беглым шагом прямо по дороге, вместе с артиллериею, имея у себя на правом фланге казаков. В 4-х верстах за ним следовала большая часть главных наших сил. Между тем как мусульманский полк поддерживал перестрелку, рассыпавшись почти весь в стрелки, Клугенау перешел в брод речку Хункяр-су и повел свой баталион левее позиции 1-го мусульманского полка, прямо на завалы, имея впереди застрельщиков и между полубаталионами 4 орудия. Первые выстрелы артиллерии произвели смятение в неприятеле, и вскоре вся их конница показалась на левом крыле отряда. Стрелковая цепь наша, подаваясь вперед, усугубляла более и более перестрелку, в пылу коей турки, вышедшие из-за завалов, были наведены на огонь орудий. Беглый картечный огонь увеличил их замешательство; тогда Клугенау повел [506] полубаталионы с барабанным боем на неприятельские завалы, а мусульманский полк понесся за ними в атаку. Сильный ружейный огонь из-за завалов не остановил смелого нападения и неприятель мгновенно был сбит и обратился в бегство; сам Осман-паша едва не был схвачен.

В последовавших после того генеральных сражениях при Котанлы и Мили-Дюзе 19-го и 20-го июня 1829 г. Клугенау принимал деятельное участие, и особенно отличился мужеством и распорядительностию, в первом при атаке на левую оконечность позиции сераскира, а в последнем в обходном движении левого неприятельского фланга, с целью отрезать туркам отступление. ³

По разбитии главных неприятельских сил, войска наши двинулись к Эрзеруму, который заняли 27-го июля 1829 г., причем взят в плен и сам сераскир; 1-го июля храбрый Бурцов с малым отрядом занял г. Байбурт без сопротивления; затем, в продолжение почти целого месяца в ожидании, подкреплений и до совершенного обеспечения собственного нашего положения в завоеванной стране, главные силы наши оставались в совершенном бездействии. Первоначальная цель войны казалось была уже достигнута: не только необходимые места к дальнейшему обеспечению наших границ находились в нашей власти, но мы обладали еще Эрзерумским и Баязетским пашалыками; однако, во исполнение высочайшей воли, чтобы действия Азиатской Турции имели более решительности, главнокомандующий занимался приготовлениями в походу на Сиваз и Токат, как последовавший в сентябре месяце Адрианопольский мир остановил победоносное шествие наших войск.

Из последних эпизодов этой войны, в которых Клугенау выказал блистательную храбрость и распорядительность наиболее заслуживают внимания штурм сел. Харт и г. Байбурта. При штурме Харта он вел атаку с восточной стороны селения, между которым и занимаемою им позициею находился глубокий и крутой овраг, укрепленный шанцами, и сильно занятый самыми отчаянными лавами, а при Байбурте направлен был в обход с 6-ю ротами карабинеров и 4-мя орудиями на Балахорскую и Испирскую дороги, откуда турки ожидали прибытия самого сераскира: здесь, подкрепляя кавалерию левого фланга, он, вытеснив туров штыками из садов Чорохского ущелья и кладбища, заставил бежать их в сел. Дудузар по высокому каменистому хребту, пересеченному глубокими [507] оврагами, преследуя их по пятам, но крутизна гор была так велика, что люди и лошади задыхались на каждом шагу; артиллерию тащили на руках; к этому же селению спешили выбитые из города остатки турецких войск, а вслед за ними тянулись целые семейства жителей, которых ужас битвы заставлял покидать дома. На этом хребте турецкие войска были окружены со всех сторон и после кровопролитного боя частью истреблены, а частью взяты в плен, потеряв 6 пушек и 12 знамен. Сражением этим, одним из самых упорных в описанную войну, кончилась кампания, ибо на другой день получено было известие о мире.

V.

Дела в Дагестане. — Усмирение джарских лезгин. — Взятие Джаро-Беланан и Закатал. — Панкратьев. — Кази-мулла. — Движение в Табасаран. — Взятие сел. Хучни и Хомеда. — Вступление в Шамхальские владения. — Поражение Кази-муллы. — Возвращение в Тифлис.

1829-1831.

Миром России с Турциею не кончились труды кавказского корпуса, так как войскам, возвратившимся из похода глубокою осенью 1829 года, надлежало еще заняться устройством внутренних дел, оставленных в течение четырех лет без внимания. Единоверческое влияние Персии и Турции, в продолжение веденных с ними войн, неоднократно нарушало спокойствие в наших закавказских провинциях; вооружив против нас весь Дагестан, лезгинские племена и многий татарские дистанции. Слабые наши отряды не только не были в состоянии принудить их в покорности, но сами должны были ограничиваться действиями оборонительными и удержанием в своей власти важнейших пунктов. По возвращении войск из Турции, нужно было быстро восстановить в крае спокойствие и порядок. Прежде других на себя обратили внимание джарские лезгины, не охотно признававшие власть нашего правительства. В первую персидскую кампанию 1826 года лезгины, по наущению сердаря Эриванского, приглашали к себе беглого грузинского царевича Александра и Шекинсваго хана, с целью напасть на Кахетию; на них ще подействовал даже разгром персидской армии при Елисаветополе и только деятельность генерала князя Эристова удерживала хищников от частных набегов на Кахетию. В декабре того года Ермолов, окончив дела в Шенинской провинции, двинулся с отрядом на присоединение к Эристову и, окружив скопища лезгин в укрепленной позиции, близь сел. Джаля, заставил их смириться; [508] они выдали аманатов и обещали уплатить все убытки за разорение Кахетии; для получения же совершенного прощения вынуждены были лишиться своих обширных садов, вырубленных по приказанию Ермолова, дабы иметь удобный доступ в селению.

В продолжение всей турецкой войны, генералы: князь Эристов и Стрекалов, имея в распоряжении своем слабые отряды войск, не могли наказать лезгин за измену и беспрестанные вторжения их в Кахетию, а в начале 1830 года они, призвав в себе известного дагестанского возмутителя Гамзат-бека, совершенно отказались от повиновения. Такое продолжительное и неопределенное отношение джарцев к правительству требовало мер скорых и решительных, почему возвращавшиеся из Турции войска были немедленно туда направлены. Вскоре прибытие главнокомандующего изменило вид дел: лезгины были разбиты, главные убежища их Джары и Великаны взяты штурмом и племя навсегда лишилось политической независимости. Клугенау, участвовавший в этой экспедиции, был жестоко ранен 15-го октября при штурме сел. Закатали ружейною пулею в стопу правой ноги с раздроблением плюсневых костей. От раны этой он лечился более 6-ти месяцев, но не мог совершенно исцелиться, с трудом ходил без помощи костыля и до самой смерти подвергался по временам сильным страданиям.

Весною 1831 года временно-управлявший кавказским краем генерал-адъютант Панкратьев собирал войска для восстановления спокойствия в Дагестане. Едва поправившись от раны, Клугенау, скучая бездействием, пожелал участвовать в экспедиции в Дагестане, в стране ему уже знакомой, где он, двенадцать лет тому назад, подвивался под начальством Ермолова. Но с тех пор вид Дагестана совершенно изменился. Неожиданное явление было причиною продолжительных смут и волнений в крае, дотоле нам покорном и управлявшимся владельцами, преданными нашему правительству. Явление это было начало проповедывания в двадцатых годах мюридизма, главное основание коего заключалось в непризнании никакой власти, кроме духовной, и в необходимости исполнения первой обязанности мусульман, т. е. в непримиримой вражде и войне против неверных. Первым деятелем этого нового учения в Дагестане был известный Кази-мулла.

Правительство наше, ведя войну с Персиею в 1826 году, а потом с Турциею, не имело возможности пресечь в самом начале распространявшегося очень быстро фанатического учения, которое между тем успело созреть и принести гибельные плоды. Мало по малу возмутитель успел привлечь на свою сторону койсубулинцев [509] и шамхальцев, а после, переходя от одного вольного общества к другому, совершенно овладел легкими умами и других племен, поклявшихся повиноваться его воле.

Упоенный первоначальными успехами, Кази-мулла собрал в марте 1831 года значительное скопище в сильно укрепленный стан на уроч. Чумкескенд, близь Шуры, и, ускользнув счастливо от преследования наших отрядов, напал на Тарку. По занятии этого пункта, дерзость его не имела уже границ; 25-го мая он осмелился осадить кр. Бурную, во здесь, потерпев поражение от прибывшего, на помощь осажденным, отряда и потеряв много людей от взрыва порохового погреба, он бросился к кр. Внезапной, которую также держал в осаде около двух недель; наконец, прогнанный оттуда генералом Эмануэлем, опять возвратился в Чумкескенд, куда прибыли между тем депутаты Табасарани и Кайтага; они звали Кази-муллу к себе, с целью восстать против русских. Присоединив к себе многие племена среднего Дагестана, возмутитель с 10-и т. скопищем подступил в Дербенту и держал эту крепость уже 8-мь дней в блокаде, как вдруг, приближение из северного Дагестана отряда генерал-маиора Коханова заставило его удалиться.

Столь быстрые успехи Кази-муллы и всеобщее восстание в Дагестане вынудило направить туда достаточные силы одновременно с двух сторон: от Дербента и с Кавказской линии. В то время, как генерал-адъютант Панкратьев следовал туда из Кубы с отрядом из 4-х т. пехоты, 3-х т. конницы с 20-ю орудиями, генерал-лейтенант Вельяминов подымался в р. Сулаку, со стороны Терека, с 3-мя т. пехоты, 600 казаков и 22-мя орудиями. Отряд Панкратьева, разделясь на две колонны, вступил в верхнюю Табасарань, сам он, с колонною полковника Миклашевского, овладел 30-го сентября сильно укрепленным аулом Дювеком, а Клугенау, командуя особою колонною из семи рот Эриванского карабинерного полка, взял штурмом 4-го и 7-го октября селения Хучни и Хомеда. Успехи эти заставили табасаранцев и каракайтагцев изъявить совершенную покорность; после того войска наши вступили в Шамхальские владения и 23-го октября овладели сел. Эрпили, сильно укрепленным завалами и засеками. Клугенау участвовал здесь в рассеянии 10-ти г. скопища горцев, предводимого Уммалат-беком Кумтеркалинским, которого Кази-мулла назначил шамхалом на место Мехти-хана, вытребованного в С.-Петербург и умершего в обратном пути. Разбитый неприятель обратился в бегство, потеряв [510] много убитых и пленных, лишился разного имущества и до пяти тысяч голов рогатого скота.

Нанесенное здесь поражение приверженцам Кази-муллы несколько успокоило Шамхальские владения, откуда отряд наш поспешил к Чиркею для уничтожения этого селения — главного притона сообщников Кази-муллы; но чиркеевцы, узнав о взятии штурмом 19-го октября генералом Вельяминовым Чир-юрта и об изгнании оттуда Кази-муллы, после непродолжительной перестрелки пои спешили изъявить покорность. Затем, в ноябре месяце, по случаю наступившей осени, дагестанский отряд, окончив рекогносцировку Гимринского спуска, был распущен на зимовые квартиры. Клугенау возвратился в Тифлис.

VI.

Действия Кази-муллы в Чечне и Дагестане. — Дело с Кази-муллою на Иолсуз-тау. — Бегство его в Гимры.

1831-1832.

Восстановленное в Дагестане спокойствие продолжалось недолго. Кази-мулла, выгнанный из Чир-юрта, убежал в Чечню, успев снова взволновать ее жителей. Генерал Вельяминов немедленно выступил туда с отрядом войск для подавления восстания в самом начале, но возмутитель, собрав значительное скопище конных чеченцев и распустив слух, будто хочет напасть на Кумыкские владения, отвлек туда внимание начальника отряда, а сам 1-го ноября 1831 г. быстро двинулся к Кизляру и разграбил его. Преследуемый войсками с линии и не смея явиться в Шахмальские владения, в которых находились два наши отряда, Кази-мулла бросился сначала к чиркеевцам, но, отвергнутый ими, возвратился в Гимры; наконец, выгнанный и оттуда, он призвал к себе самых отчаянных мюридов из всех обществ и засел с ними в укрепленный лагерь при Чумкескенде, поручив защиту его сообщнику своему Гамзат-беку, но здесь они были атакованы 1-го декабря начальником войск в Шамхайских владениях полковником Миклашевским и после кровопролитного штурма совершенно разбиты и обращены в бегство; к несчастию, храбрый Миклашевский заплатил жизнью за этот подвиг.

Успехи Кази-муллы на кавказской линии и беспрерывные набеги его на Шамхальские владения заставили, наконец, принять против него меры решительные. В 1832 году предположено было произвести экспедицию в Чечню и Дагестан, под личным начальством [511] корпусного командира барона Розена; с тем вместе признано била необходимым иметь в Шахмальских владениях опорный пункт дли находившегося там отряда, устроив надежное укрепление Шуре. В исполнители этих предположений был избран подполковник Клугенау.

Будучи тогда баталионным командиром Эриванского карабинерного полка, Клюки-фон-Клугена у вдруг делается самостоятельным начальником в крае, в котором уже несколько лет кипело всеобщее восстание. Отряд, ему вверенный, состоял из 3-х баталионов Бурятского, одного Апшеронского пехотных и двух 42-го егерского полков, одного казачьего полка и 12-ти орудий, что в то время составляло полную бригаду.

Подобное назначение в чине подполковника, без сомнения, было для него весьма лестно и он не замедлил оправдать сделанное ему доверие.

Прибыв в Дагестан, Клугенау узнал, что Кази-мулла сделал несколько нападений на Шамхальские владения и угнал у жителей до 12 т. баранов. Упоенный этою незначительною выгодою, он решился опять укрепиться в этих владениях; штурм чумкескендского лагеря убедил его, что там не спасется он от русских штыков, а потому выбрал другую крепчайшую позицию на уроч. Иол-суз-тау, между селениями Эрпили и Каранаем.

16-го июня, по полученным сведениям о сборе неприятеля в Гимры и о намерении его вторгнуться в наши границы, Клугенау командировал для поддержания жителей Эрпили и Караная, в случае нападения на эти селения, баталион 42-го егерского полка и 60 казаков с 2-мя орудиями; Казанищи и прочие селения достаточно были обеспечены близким положением своим к отряду и не требовали особенного прикрытия, почему он, расставив только наблюдательные пикеты из жителей, сам оставался с войсками при Шуре в ожидании, какое направление возьмут скопища Кази-муллы.

16-го числа слухи о намерениях неприятеля подтвердились, а наконец около полудня 19-го июня передовые пакеты дали звать, что партия мюридов, в числе более 1,000 чел., под предводительством Кази-муллы, спустясь с гор, расположилась в 5-ти верстах выше Эрпили, в лесу на уроч. Иол-суз-тау. Зная из прежних опытов, до какой степени вредна медленность с нашей стороны в подобных случаях, Клугенау решился атаковать неприятеля безотлогательно и разбить, прежде нежели он успеет усилиться подкреплением, которое, как известно было, с поспешностию собиралось в [512] Койсубулинских деревнях и в непродолжительном времени должно было с ним соединиться.

Вследствие того он приказал тотчас восьми ротам Куринского, Ашперонского и 42-го егерского полков, в числе 900 чел., с двумя легкими орудиями, под командою подполковника Майбороды, выступить в Эрпили на соединение с маиором Спавсаревым, находившимся там с одним орудием и двумя ротами егерей; сам же он с 120 казаками отправился вперед для личного обозрения. До позднего вечера рекогносцируя неприятеля с ближайших к нему высот, Клугенау, убедившись, что занятая Кази-муллою позиция на лесистом мысу, между двумя крутыми оврагами, была неприступна с трех сторон, и что один только тыл со стороны Гимры представлял некоторую возможность в нападению, решился атаковать неприятеля, который 22-го июня оставил свою позицию и обратился в бегство. Того же числа, в полдень, Клугенау тронулся в обратный путь со всем отрядом и ночевал при Эрпили, откуда на другой день прибыл в Шуру.

Потеря наша состояла из 31 убитых, ранено 3 обер-офицера и 98 нижних чинов.

О потере неприятеля сведений нельзя было собрать, но, судя по упорному сопротивлению и отчаянным вылазкам, она была значительною.

После бегства своего Кази-мулла никому не показывался в Гим-рах, где он получил послание от некоторых Койсубулинских деревень, жители которых писали к нему, что со времени начатия войны с русскими, они не только не разбогатели, по его обещанию, но, напротив того, раззорились, что получаемые ими иногда добычи не в состоянии вознаграждать убытков, и наконец советовали ему на будущее время отказаться от своих предприятий.

VII.

Основание Темир-хан-шуры. — Успокоение Чечни. — Удаление Кази-муллы в Гимры. — Прибытие барона Розена в Темир-хан-шуру. — Движение барона Розена и Вельяминова к Гимрам. — Взятие аула и погибель Кази-муллы. Поражение Гамзат-бека.

1832.

Нанесенное Кази-мулле поражение имело важные последствия: во всем Дагестане ослабла вера в него и он во все лето не осмеливался уже являться в Шамхальских владениях. Это дало возможность Клугенау заняться внутренними делами края. Первою его [513] заботою было построить укрепление в Шуре. Хотя возведение оного по военным обстоятельствам было отложено до будущего года, но, сознавая всю важность этого предприятия, он решился воспользоваться благоприятным временем. Трудностей предстояло весьма много и главнейшие заключались в неимении под рукою леса для постройки необходимых помещений гарнизону и перевозочных средств; сверх того, военные действия часто заставляли превращать работы в самое удобное для того время и идти против неприятеля. Кавказский солдат, кроме беспрерывных экспедиций и движений, должен не только строить для себя помещение, лазарет и другие хозяйственные заведения для полка, который заменяет ему семейство и милую родину, но развести огород для улучшения своей пищи и приготовить фуражное продовольствие казенным и артельным лошадям. Кто не был на Кавказе, тот не легко этому поверит. Тамошняя служба есть настоящая школа трудов, опасностей и отчуждения выгод жизни.

Конечно, в настоящее время (1860 г.) быт кавказского солдата несравненно лучше прежнего и с отпуском значительных кормовых денег положение его могло бы быть вполне обеспечено, еслибы не препятствовала тому неуместная экономия и большие расходы на ротное хозяйство. В описываемое время было совсем иначе. Из небольшого жалованья он должен был уделять более третьей части в ротную экономию для содержания и продовольствия своих артельных лошадей, число которых в каждой роте было от 12-ти до-15-ти, независимо нескольких пар волов, без чего ни одна рота не могла двинуться в поход, потому что полковые подъемные лошади содержались по штату колесного обоза, который в горах никогда не употреблялся и стоял в сараях, поглощая напрасно ремонт. Между тем, в случае движения в горы, роты получали казенных лошадей для вьюков по числу положенного для них колесного обоза; вместо 60-ти пуд. тяжести, возимых на троечной повозке, можно было разложить на вьюки для трех лошадей не более 18-ти пуд., остальную тяжесть роты должны были возить на собственных артельных лошадях. Не взирая на это, все почти штаб-квартиры на Кавказе были основаны первоначально хозяйственными средствами; впоследствии они окончательно устроились с незначительным денежным пособием от казны.

Место для укрепления выбрано было весьма удачно: оно расположено на скалистой возвышенности, выдавшейся среди ровной долины, которая с северной стороны спускается голым обрывистым утесом к речке Шура-Озень. На вершине этой возвышенности, [514] выдавшейся высокою скалою, устроена круглая батарея, повелевающая всею окрестностью, а пониже, вокруг нее и самое укрепление; недалеко от него, с северовосточной стороны, находилось озеро, имевшее до 4-х верст в окружности; вода в нем горько-соленая, негодная для употребления, но очень здоровая для купанья и делительная в некоторых болезнях; зеркальная его поверхность придавала много красоты местоположению Темир-хан-шуры. Озеро это ныне не существует и вода из него спущена по убеждению, что испарения от нее заражали воздух.

Не взирая на чрезвычайные затруднения, работы по устройству укрепления шли весьма деятельно; нужный лес заготовлялся в 14-ти верстах на уроч. Агач-кале; там же выжигалась известь, но перевозочных средств было недостаточно, однако настойчивыми и энергическими мерами, Клугенау умел устранить и это неудобство. Так каш укрепление строилось преимущественно для защиты Шамхальских владений, то он склонил владельца их шамхала Тарковского, всегда нам преданного, содействовал работам, нарядом, из подвластных ему аулов, обывательских подвод для подвоза нужных материалов, особенно строевого леса. Таким образом, в течение пяти месяцев, среди военных тревог, укрепление было совершенно окончено.

Между тем, барон Розен, пройдя всю Чечню, заставил ее смириться. В конце сентября (1832 г.) чеченцы изъявили покорность, выдали аманатов и внесли подати, а участвовавшие в набеге на Кизляр, заплатили, сверх того, штраф за разграбление этого города. Кази-мулла, выгнанный из Чечни, удалился в Гимры, откуда звал к себе на помощь дагестанские племена, но на его зов никто не явился; возмутителю угрожала неминуемая гибель, ибо чеченский отряд прибыл в начале октября в Шуру, с целью истребить Гимры — главный вертеп бунтовщиков. Еще в сентябре Клугенау произвел несколько удачных рекогносцировок Эрпилинского и Каранайского спусков, ведущих в Гимринское ущелье, а за неделю до прибытия чеченского отряда приступил к разработке их.

Дороги, ведущие от Шуры в Гимры, идут на селения Эрпили и Каравай верст на 20 в гору, на вершину Койсубулинского хребта, откуда нужно спускаться в глубокое ущелье. Спуски эти представляли в то время только узкие тропинки, то выходящие на утесы по каменистым ступеням, то извивающиеся короткими зигзагами по крутизнам, между глубоких пропастей, заваленных камнями и поросших мелким колючим кустарником; из них Каранайский более удобный. По невозможности употреблять колеса, сами жители [515] окрестных мест не употребляли ароб, заменяя их зимою и летом санями и вьюками. Чрезвычайные трудности при разработке этих дорог, чтобы сделать их удобными для движения артиллерии, не могут быть описаны.

Гимры, один из значительнейших Койсубулинских аулов, родина Кази-муллы и Шамиля, имел тогда до 800 дворов. Он лежит почти у самого Койсу, в глубоком, под прямым углом, к реке идущем, ущельи, которое снизу до верху имеет более 600 сажень высоты. От аула до самой реки и потом вверх и вниз по ней верст на пять тянутся превосходные и живописные сады. Здесь Кази-мулла, с одними только гимринцами, ждал приближения нашего отряда; сначала он хотел бежать, но жители удержали его, сказав: «ты умел вооружить нас против русских, научи же теперь и драться против них»; тогда он призвал в себе на помощь сообщника своего Гамзат-бека, который после чумкескендского штурма бежал в Гоцатль и жил там в бездействии, но и он не мог собрать в себе более 1,000 чел., с которыми спешил на присоединение в Кази-мулле.

17-го октября барон Розен, с чеченским отрядом генерала Вельяминова, подступил к Гимрам и после упорного и кровопролитного штурма овладел этим аулом. Мятежники, потерпев здесь сильное поражение, разбежались, а Кази-мулла был убит в башне, заграждавшей доступ к Гимрам, вместе с 60-ю преданными и самыми отчаянными мюридами. Клугенау еще в начале штурма был послан с частью войск по дороге к сел. Ирганаю, откуда спешил на помощь к Кази-мулле первый его мюрид Гамзат-бек. Он остановился в двух верстах от Гимр, на горе Нара-тау, в тылу войск наших, штурмовавших аул, завязал перестрелку с нашим отрядом, но не осмелился спуститься в Гимринское ущелье. На следующий день Клугенау сам поднялся на гору Нара-тау, атаковал Гамзата в крепкой позиции и после упорного сопротивления заставил его бежать в сел. Ирганаю, откуда он ушел в Новый Гоцатль и там провозгласил себя преемником Кази-муллы. ⁴

Исидор Гржегоржевский.

Комментарии

1. См. «Русскую Старину», изд. 1874 г., т. XI, стр. 131-152.

2. В этом сражении, решившем первую кампанию с персиянами, Клугенау, будучи только в чине маиора, занимал важный пост и получил орден св. Георгия 4-й ст. И. Г.

3. Золотая шпага «за храбрость» и чин подполковника были наградами Клугенау. И. Г.

4. 31-го января 1833 г. Клугенау назначен командиром Куринского пехотного полка, произведен в полковники и, вслед затем, награжден орденом св. Владимира 3-й ст. И. Г.

Текст воспроизведен по изданию: Генерал-лейтенант Клюки-фон-Клюгенау. Очерк военных действий и событий на Кавказе. 1818-1850 // Русская старина, № 11. 1874