154. Докладная записка ген.-м. Пулло о положении на левом фланге Кавказской линии с 1834 по 1840 год и о мерах, необходимых к упрочению власти царского правительства над горцами.

1840 г.

К управлению начальника левого фланга Кавказской линии отнесено пространство, ограниченное главным хребтом гор, р. р. Андийским Койсу, Сулаком, Каспийским морем и р. р. Тереком, Ассою и Даут-Мартаном. Главное народонаселение этого пространства составляет чеченское племя, самое сильное, буйное и воинственное из всех кавказских народов, их считается до 100 тыс. душ. На левом берегу Сулака обитают лезгины под местными наименованиями: салатавцев, гумбетовцев и андийцев, всего до 40 тыс. душ; народ промышленный, трудолюбивый, хотя враждебный нам, хотя подстрекаемый муллами своими к вечной ненависти к христианам; но за исключением салатавцев, редко участвующий в хищнических набегах по линии. Кумыки (около 10 тыс. душ), поселенные между р. р. Тереком и Сулаком, а равно и кочующие на том же пространстве ногайцы (до 900 кибиток) покорились издавна России и за исключением участия, принятого ими в возмущении Кази-Муллы, исполняли довольно исправно все требования русского начальства.

В 1834 году при вступлении моем в командование левым флангом линии покорными можно было назвать только кумыков и несколько аулов между Сунжей и Тереком, поселенных 5 тыс. чеченцев. Хотя несколько других горских обществ по спискам считались мирными и вследствие претерпенных ими наказаний признали себя подданными российского императора, но такая покорность приносила нам более вреда нежели [281] пользы. По их понятиям она была ничто иное, как временный договор, заключенный с сильнейшим неприятелем, но отнюдь не препятствовали мирным производить набеги в наши пределы и в особенности давать пристанище и проводников всем партиям, собиравшимся для враждебных против нас действий. Таким образом, название покорных было только порукою им в безнаказанности за их преступные предприятия.

Теречная линия была в самом жалком положении; казачьи станицы и хутора подвергались почти ежедневно прорывам, которые лишали их имущества и препятствовали развитию их хозяйства. Не только наши слабые команды или чиновники, но даже кумыкские князья, настоящие их владельцы, не осмеливались приближаться к этим, так называемым, мирным аулам.

Внутри самой линии от кр. Грозной до укр. Горячеводского по дороге в станицу Червленную для охранения проезжающих офицеров и транспортов необходимо было наряжать из одной или двух рот пехоты при одном орудии. А в Грозной пасшийся скот гарнизона не мог удалиться более 50 саж. от крепости без прикрытия пехоты и артиллерии. Вверх и вниз по Сунже и по Аргуну на расстоянии 20 верст от Грозной нельзя было ходить иначе, как с сильным отрядом, который неоднократно должен был вступать в перестрелку с теми самыми жителями, которые принесли присягу на покорность. Внутри края в чеченские леса проникал только отряд силою в 8 и 10 бат., а с 1825 года только один раз, в 1832 году при преследовании Кази-Муллы войска наши походили к горам. Но для этой экспедиции были сосредоточены главные силы Кавказского корпуса. Такая безнаказанность и наша чисто оборонительная система возвысили дух чеченцев и убедили их, что их своеволие найдет всегда верное и неприступное для нас убежище в своих лесистых ущельях. Фанатики муллы поддерживали их в этой мысли и через каждые два или три года возмутители производили общие восстания: за Бей-Булатом Кази-мулла, за Кази-муллою Гамзат-Бек, за Гамзат-Беком Шамиль, Ташев-Хаджи и др.

При этих возмущениях не только наши станицы и поселения, но даже укрепления подверглись попыткам мятежников.

При таком положении края необходимо было принять самые деятельные и решительные меры к обузданию этих диких и хищнических племен и к упрочению спокойствия наших пределов. Меры эти имели троякую цель: лучшее устройство и обеспечение самой кордонной линии, приведение так называемых мирных племен на степень надежной покорности и покорение тех, которые еще не признали власти российского [282] императора. В этом трояком отношении и в период моего управления левым флангом с 1834 по 1940 год смею сказать было сделано много и много приготовлено к достижению окончательного результата: совершенного усмирения и обезоружения горских обществ.

Относительно устройства кордонной линии, то оно во многом усовершенствовалось в этот промежуток времени. Назначение нескольких новых постов на местах, наиболее подвергавшихся хищническим прорывам, лучше соображенная система казачьих резервов для открытия и преследования разбойничьих партий, строгое и неусыпное наблюдение за бдительным отправлением кордонной службы, были первыми принятыми мною мерами. В то же время учреждения двух новых кордонных линий: одной от Грозной вверх по Сунже до Военно-Грузинской дороги, а другой вниз по реке через Старый Аксай и укр. Внезапной до границ северного Дагестана, коих посты содержались самими туземцами, обеспечили ими пределы так, что с 1836 года не было ни одного значительного прорыва, а мелкие партии были или своевременно открыты, или строго наказаны при преследовании. К охранению линии немало способствовали совершенная мною постройка кр. Умахан-Юрта и перестройка и перенесение на более удобный пункт по моему предположению укр. Внезапного. Проект мой об устройстве другого форта у Горзель-аула удостоился утверждения начальства и все нужные материалы были мною заготовлены хозяйственным образом с самыми малыми издержками от казны.

В отношении мирных племен первым моим дело было возложить на них строжайшую ответственность за пропуск через свои земли хищнических партий в наши пределы. Виновные были немедленно наказываемы пенями, арестом неблагонамеренных людей, а в крайних случаях даже истреблением аулов, как все селение принимало явное участие в неприятельских против нас действиях. В каждом селении назначил особого старшину, который отвечал за поведение жителей и обязан был уведомлять меня о всяком злонамеренном покушении. Аманатов брал я не без разбору, как то делалось прежде, но от наиболее уважаемых или наименее надежных семейств и этим средством неоднократно многие аулы, замышлявшие возмущение, были удержаны в повиновении. Но при этих необходимых мерах строгости не упускал я ни одного случая привлекать к правительству благомыслящих горцев всеми зависевшими от меня средствами: наградами лица, оказавшего какие-нибудь услуги, деятельным охранением земель мирных жителей и собственности их от покушения враждебных [283] соседей, освобождением виновных от ареста и других наказаний во внимание к хорошему поведению их родственников, возможным покровительством всех промыслов и занятий жителей для улучшения их домашнего быта. Через некоторое время успел уже я приобрести такое влияние над умами чеченцев, что многие абреки из числа виднейших лиц добровольно покорились и с тех пор верно и с пользою служат правительству.

Между многими другими могу я упомянуть о кадии Ауховского общества Дукае — известном и смелом предводителе всех хищнических шаек, который служил постоянно в наших отрядах и имел случай оказать нам важные услуги, и о престарелом кадии Мустафе, человеке с большим умом, который много содействовал моим предположениям, объясняя чеченцам благодетельную цель правительства, необходимость и пользу покорности. Многие почтеннейшие жители служили мне постоянно лазутчиками, так что я всегда имел верные и скорые сведения о всем происходившем в горах и мог делать своевременно нужные распоряжения.

Упрочив, таким образом, положение мирных обществ, я приступил к обузданию непокорных. Их буйные и дикие нравы, своеволие, непримиримая ненависть к русским, уверенность в неприступности гор и лесов, ими обитаемых, убедили меня, что миролюбивыми средствами нельзя достигнуть этой цели и что употребление силы оружия должно быть необходимым и главным способом их усмирения. По этим соображениям и с разрешения начальства начал я с 1834 года производить частые экспедиции как на равнине, так и в нагорной Чечне, обращая действия против тех аулов, которые отличались своим буйством, заключали в своем населении наиболее абреков и хищников и славились неприступностью своего местоположения. Набеги производил я преимущественно осенью и зимой, когда леса с опадшими листьями представляют менее препятствий для войск. Собирая более или менее значительные отряды скрытно на том или другом пункте быстрым ночным переходом, делая по 50 и более верст в сутки, являлся я неожиданно перед изумленным населением самых отдаленных аулов и по степени вины селения или истреблял оное или довольствовался наложением пени, взиманием аманатов и арестованием наиболее виновных лиц. Весною и летом отряды занимались работами на линии по возведению и перестройке укреплений и постов, а по временам производили кратковременные экспедиции против тех аулов, где начинали собираться партии. Проходя беспрестанно Чечню по всем направлениям, являясь в самых неприступных [284] убежищах хищников, угрожая всем непокорным обществам и истреблением их имущества, я навел на них такой: страх привел их в такое положение, что одни за другими начали покоряться. С 1834 года по 1840 год отложившиеся аулы мичиковцев, ауховцев и салатавцев, Большой и Малой Чечни и никогда непокоренные селения: ичкеринцев и гумбетовцев признали власть русского правительства. Ведомость этим селениям при сем представляется. Весь край очистился от абреков, благомыслящие ободрились, злонамеренные ужаснулись и не только спокойствие наших пределов было совершенно обеспечено, но оно начало водворяться и в горах. К усмирению чеченцев немало способствовало очищение их вековых лесов и проложение удобных дорог. В продолжение этого шестилетия частью войска, частью сами туземцы расчистили все леса на расстоянии ружейного выстрела по обеим сторонам дороги, по направлению от кр. Грозной через Мартан, Ачхой и Курчали к Военно-Грузинской дороге, а в другую сторону через Герменчук, Гельдыген и по Мичику в нагорную Чечню, всего на протяжении 165 верст. Таким образом, открыт был путь для беспрепятственного движения отрядов наших в Чечне.

В этих фактах свидетельствую я всеми видевшими Чечню в 1834 и 1839 годах. Такое положение дел ясно указывало, что наступило время к прочному и необходимому преобразованию управления горскими обществами и к точнейшему определению отношения их к правительству. С разрешения ген.-адъют. Граббе изданы были особые правила для управления покорными аулами. Весь край, подчиненный левому флангу линии, разделен был на главные и частные приставства. Приставы, избранные из числа служащих, офицеров или туземцев, поселились в средоточии управляемых ими обществ, и круг действия каждого определен был особою инструкцией. Они строго наблюдали за поведением подчиненных им аулов, прекратили сношения покорных с непокорными и запрещали первым продавать хлеб немирным и пасти их скот на своих полях. Новые учреждения были поддержаны двукратным движением отряда под моею командой в декабре 1839 года и январе 1840 года; власть приставов была упрочена и тогда же положено начало системе обезоруживания горцев, взиманием со всех аулов по одному ружью с 10 сакель. Всего было собрано с лишком 1900 ружей, обстоятельство важное, как по количеству собранного оружия, так и в особенности потому, что горцам внушена была в первый раз мысль, что правительство имеет право лишать оружия тех, которые его во зло употребили. Конечно, эти меры не могли еще совершенно упрочить покорности чеченцев; для этого нужно было и больше времени и более средств, нежели сколько было в моем распоряжении; но по крайней мере важный шаг к этому был уже сделан. [286]

Вот результат шестилетнего моего управления краем. Для достижения оных не было у меня других средств, кроме 4-х бат. Куринского полка и 500—600 линейных казаков. На все весьма значительные издержки по управлению горцами, на жалованье приставам, на содержание вооруженной стражи для них и на содержание аманатов не было у меня никаких других сумм, кроме податей, собираемых от аулов, сумма весьма недостаточная, если сообразить, что на содержание аманатов употреблялось ежегодно до 20 тыс. руб. ассиг., а что на содержание пристанской стражи потребно до 10 тыс. руб. сер. в год.

Весною 1840 года положение края внезапно изменилось: Шамиль явился в Чечне, одно племя за другим пристало под его знамена и в половине марта часть аулов Большой и Малой Чечни и ичкеринцы явно восстали против правительства.

Может быть это волнение умов кончилось бы само собою, если бы не подошли обстоятельства для поддержания мятежа. Во-первых, влияние Шамиля, который укрылся в Аргунском ущелье после своего поражения, и, войдя в тайные сношения с недовольными, разослал везде прокламации, обещая скорую помощь Египетского паши и убеждая всех мусульман произвести последнее усилие, чтобы отстоять свою независимость. Другое и еще более важное современное обстоятельство было взятие закубанцами некоторых из наших фортов на береговой линии. Весьма естественно, что оно скоро и сильно отразилось и на левом фланге и придало бодрость возмутителям, возбудив в них самые безумные надежды.

Как бы то ни было, но это восстание было важно тем, что оно вспыхнуло неожиданно, когда на левом фланге линии не было никаких других войск, кроме 4-х бат. Куринского полка, [287] и что оно разлилось на значительном пространстве так, что нужно было раздробить и без того уже незначительные силы. По первом известии о вторжении Шамиля в Чечню немедленно двинулся я с горстью войск навстречу ему через Ханкалинское ущелье. Чеченцы, уже собравшиеся в весьма значительном числе, не осмелились вступить в бой с моим небольшим отрядом и направились к верхней Сунже, чтобы возмутить лежащие на этой реке аулы Кулари, Алхан-Юрт. Быстрым ночным переходом настиг я их у последнего аула, устроил засаду, навел их на батарею, расположенную мною за лесом, и разбил их на голову. Мятежники бежали в свои леса и множество погибло при переправе через Сунжу. Это поражение поколебало уже чеченцев. Шамиль, не надеясь более на успех в этой части Чечни, пошел к качкалыковцам, имея ввиду взволновать Ауховское общество, за которым открывается путь к салатавцам, гумбетовцам и другим нагорным племенам. Ко и тут замыслы его были расстроены быстрым движением моего отряда, который занял выгодную позицию близ Старого Аксая и удержал качкалыковцев и ауховцев в повиновении. После того Шамиль бросился по всем направлениям, но везде встречал отпор и не мог нигде распространить мятежа.

Таким образом, в продолжение целого месяца без всякого пособия с самыми ограниченными средствами, с войсками малочисленными, с кавалерией, коей лошади не могли даже довольствоваться подножным кормом, не только обеспечил я наши пределы, но и остановил развитие восстания. Это восстание, хотя имело свою важность, как сказано выше, но не было обстоятельством новым и чрезвычайным. Подобные мятежи и еще в большем объеме происходили в Чечне в 1825, 1828, 1831, 1832 и 1834 годах, и в 1836 году подобные замыслы были расстроены только деятельно принятыми мною мерами. Решительнейшие действия, основанные на хорошем знании местности и характера горцев и в этом случае, без сомнения, привели бы в короткое время к усмирению Чечни, тем более, что предназначенный к военным действиям отряд в первых числах апреля начинал уже собираться в кр. Грозной и что отряд этот превосходил силою все дотоле действовавшие на левом фланге линии, исключая экспедиции 1832 года.

В таком положении были дела, когда 1 апреля прибыл в Грозную ген.-л. Галафеев, назначенный начальником действующего отряда и временно командующим всеми войсками, расположенными в северном Дагестане на левом фланге линии и на Военно-Грузинской дороге; с тех пор я отстранен был от участия в военных действиях и от управления краем. [288]

Хотя я следовал за отрядом, однако не имел уже никакой власти, ни назначения. Ген.-л. Галафеев поступал по собственным своим предположениям. Незнание края, образа войны с горцами и незнание их характера было может быть причиною, что действия его были нерешительны, отчего вероятно развилось общее беспокойство в Чечне.

Может быть, что при движении сильного отряда в Чечню жители немедленно согласятся покориться на прежних условиях, с тем, чтобы опять возмутиться при первом удобном случае. Но этою номинальною покорностью нельзя уже более довольствоваться, она принесла б нам более вреда, нежели пользы.

Ныне силы Кавказского корпуса значительно усилены, подобные усиления не могут скоро возобновиться; с другой стороны, чеченцы приведены в крайность. Должно воспользоваться этим положением дел для прочного водворения в этом крае русского владычества. А для этого необходимы многие условия.

1. Во-первых, решительные наступательные действия в Чечне несколькими отрядами, истребление полей и селений жителей до тех пор, пока они не согласятся на безусловную покорность. При принятии от них покорности аманатов нужно брать не только от каждого покоряющегося аула, но от каждых 10 семейств по одному. Этих аманатов после каждого преступления людей, состоящих за поручительством, должно непременно сообразно с их возрастом переводить в кантонисты или арестантские роты, заменяя места убывших другими аманатами. Покоряющихся чеченцев необходимо для лучшего надзора за ними заставлять селиться большими аулами на назначенных пунктах. Главнейшие аулы полезно располагать поблизости вновь предполагаемых укреплений.

2. Во-вторых, занятие Чеченской равнины линиею передовых укреплений у главных выходов из гор.

Эта линия поставит покорных в полную нашу зависимость и не дозволит непокорным собирать хлеб и пасти стада свои на полях мирных аулов. С другой стороны, укрепления будут служить складочными пунктами продовольственных и боевых запасов для действующих отрядов, которые приобретут возможность по всем направлениям и во всякое время года проходит Чечню и угрожать истреблением всем селениям, которые бы задумали об измене. Они же будут хорошими основаниями для дальнейших действий в горы. Число их я полагал бы ограничить семью и каждое занять одною ротою пехоты; из них одно против Аргунского ущелья, как центральное, [289] устроить общирнее для помещения впоследствии штаба Куринского полка.

3. Введение между покорными горцами управления на тех основаниях, которые изложил в предположении ген.-адъют. Граббе.

4. Устройство казачьего поселения по Сунже и Ассе, избрав и отмежевав предварительно нужное количество земли для станиц, дабы впоследствии не произвести ропота и убедить чеченцев, что мы соблюдаем знак о ненарушаемости прав собственности.

Предприятия эти я полагал бы исполнить в следующем порядке: приступить сначала к усмирению чеченцев, а для этого нанести им по крайней мере одно сильное поражение в начале настоящей осени, а потом в течение всей зимы тревожить их беспрерывными набегами. Осенняя экспедиция должна необходимо быть произведена тремя отрядами: главный отряд направится от кр. Грозной в Большую Чечню; два остальные должны одновременно двинуться один от Герзеля-аула к мичиковцам, а другой от р. Ассы в Малую Чечню. Успех будет зависеть от совершенного знания местности и заповедных мест сборищ и убежищ чеченцев. Такое одновременное движение с трех разных сторон, безошибочно рассчитанное главным начальником и хорошо выполненное отрядными начальниками, непременно достигнет своей цели. Чеченцы не найдут места, чтобы укрепиться от верного удара; ручаюсь долговременною моею опытностью, что сборища их разойдутся и должны будут рассеяться, после чего остается только наблюдать за их предприятиями, предупреждать сборища быстрыми движениями. Если успешные действия наших войск во время осени принудят чеченцев просить пощады, то нужно требовать от них безусловной покорности и постепенно приготовить к принятию нового образа управления.

От всех покорных аулов должно непременно брать по одному ружью с десятой сакли; если в продолжение двух лет по примеру 1839 года взято будет от горцев до 2500 ружей, то ручаюсь, что на 3-й год уже можно будет открыто приступить к системе обезоружения.

С открытием зимы начинается самое удобное время довершить поражение чеченцев и принудить их к повиновению. Для этого, усилив кордонную линию и расположив нужные резервы в кр. Грозной и в ближайших станицах, должно сосредотачивать скрытно отряд на разных пунктах и внезапно нападать на непокорные аулы. Таким образом, чеченцы, рассеянные по лесам, лишенные всякого убежища, чтобы укрываться от стужи, угрожаемые беспрестанно истреблением своего [290] имущества и своих семейств, будут вынуждены согласиться на все условия или по крайней мере приведены в такое положение, что не предпримут ничего важного против наших пределов и не окажут упорного сопротивления при весеннем движении наших войск в их земли.

Весною 1842 года действующий отряд должен пройти всю Чечню для того, чтобы довершить покорение чеченцев, избрать места для предполагаемых укреплений и истребить мелкие деревни и хутора.

Чтобы не прерывать хода военных действий по недостатку запасов и не терять времени, полезно устраивать постепенно на разных пунктах временные укрепления без всяких издержек для склада вагенбурга и военных и продовольственных запасов. Из этих центральных пунктов отряды могут уже на легках производить быстрые набеги по всем направлениям. Осенью должно будет предпринять движение в горы для окончательного устройства салатавского общества и для наказания непокорных ичкеринцев и чаберлойцев. Таким образом, присутствие наших войск в нагорной Чечне удалит абреков и мюридов из этого последнего убежища, что будет иметь выгодное влияние и на спокойствие чеченской равнины. Зиму в 1842—1843 гг. должно употребить на необходимый отдых для войск, на заготовление материалов для предполагаемых укреплений, а также для кратковременных набегов в Чечню, если обстоятельства того потребуют.

Весною 1843 года должно приступить к устройству передовой укрепленной чеченской линии, коей укрепления, по моему расчету, и разделив войска на два отряда, могут быть все приведены в оборонительное состояние и заняты гарнизоном осенью того же года.

В 1844 году можно произвести окончательные работы по устройству укрепленной линии, избрать места и начать изготовление материалов для устройства казачьего поселения на Сунже. Для этого поселения я полагал бы полезным выслать предварительно на Кавказ 4 Донских казачьих полка. Употребляя их постепенно в действиях против горцев во время зимних и летних экспедиций, можно будет приготовить их подвод исподволь к новому роду войны и новому образу жизни и сделать из них хороших линейных казаков, к тому времени, когда должно начаться устройство станиц. В начале осени того же года можно, смотря по обстоятельствам, действовать для покорения ичкеринцев или жителей Аргунского ущелья. Будучи в большой зависимости относительно способов пропитания первые — от кумыков и салатавцев, а последние— от чеченской равнины и видя ближайших соседей и [291] родственников своих в совершенной покорности русскому правительству, те и другие, по всей вероятности, не окажут упорного сопротивления и убедятся в необходимости повиновения.

Между тем, в продолжение этого года начальник первого фланга должен заняться введением нового управления у кумыков, салатавцев и чеченцев, соблюдая нужную осторожность и постепенность, а также приступить к наделению землями переселившихся аулов.

С 1845 года, по водворении прочного спокойствия в крае, можно будет приступить к переселению станиц на Сунжу, полагая всего три года для полного устройства Сунженской кордонной линии.

Таким образом, по моему предположению, усмирение всего левого фланга может совершиться в три года на следующих основаниях, которые повторяю вкратце: 1-е — покорение враждебных народов начать с жителей равнины, т. е. с чеченцев, как сильнейшего и ближайшего к нам племени, коего усмирение повлечет за собою усмирение остальных племен; 2-е — до устройства передовой укрепленной линии в продолжении двух лет производить беспрестанные экспедиции несколькими отрядами и силою оружия и строгими наказаниями ослабить чеченцев, уронить в них воинственный дух и приготовить их к прочной покорности. Опыт прошедших времен достаточно убеждает, что без этих предварительных мер устроение линии было бы сопряжено С большими затруднениями и пожертвованиями и что она не принесла бы нам никакой пользы. 3-е — возведение укреплений, произведены одновременно во всех местах. 4-е — одновременное с экспедициями на равнине начатие военных действий и против нагорных чеченцев: первые будут иметь целью совершенное покорение Чеченской равнины, а вторые — ослабление некоторых племен и поддержание в них страха русского оружия, дабы угрожаемые в собственных домах, они не могли подавать ни помощи, ни убежища жителям равнин.

Комментарии

127. Крепость Ахульго.