ДУБРОВИН Н. Ф.

ТРИ ГОДА ИЗ ИСТОРИИ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ ¹

(1806, 1807 и 1808 годы)

(С планом сражения.)

VII.

Действия Несветаева в Карском пашалыке. — Переписка его с карским пашею. — Движение к Карсу и занятие форштадта. — Действия графа Гудовича в Ахалцыхском пашалыке. — Штурм Ахалкалак. — Отступление в свои границы. — Блокада г. Поти.

Первые известия об окончательном разрыве с Турцией были получены в Тифлисе от карского Мамед-паши, искавшего покровительства России и казавшегося нам преданным. Еще до объявления войны, вскоре после получения в подарок собольей шубы, посланной ему графом Гуровичем, Мамед-паша отправил прошение Императору Александру с просьбою о защите. Говоря, что Правители турецких областей не имеют от своих государей «ничего надежного к сохранению самих себя», паша просил принять его в подданство России с тремя сыновьями и двумя братьями, с тем, что «если», писал он, «от государя моего велено будет меня наказать, и я убегу и прибуду во владения ваши, то государю моему назад меня не отдавать, ибо нет у меня к спасению другого места, ни надежды, кроме вас» ².

Мамед обещал исполнять все наши требования; в случае войны не только не противиться русским войскам при вступлении их в Карский пашалык, но содействовать им и заготовить продовольствие. «Со стороны хлеба», писал он, «не беспокойтесь, я секретно отпущу». [264]

Сношения наши с пашею не укрылись от жителей Карса. Вскоре после назначения сераскира Юсуф-паши главнокомандующий войсками в Азиатской Турции, жители донесли ему, что Мамед-паша отпускает русским хлеб, и что они мало надеются на его верность султану. Юсуф прислал своих чиновников для наблюдения за пашею, строжайше запретил вывоз хлеба в наши владения и учредил два провиантских магазина: один в Магизберде, а другой в Барсе, куда и приказал свозить весь хлеб с окружных деревень. Личное нерасположение сераскира и учреждение надзора дали понять паше, что голова его не прочна на плечах. Мамед струсил и стал прибегать к полумерам. «Прошу вас», писал он Несветаеву ³, «если можно, писать к Юсуф-паше на пеня жалобу, яко бы русскими прежде четырех месяцев деньги розданы были народу за пшеницу, но теперь карский Мамед-паша хочет запретить, чтоб он не имел сомнения, что я с вами имею много приятельских обращений, после чего я могу и еще давать вам провианту».

Эта просьба казалась написанною человеком, чистосердечно преданным России, и граф Гудович, отправляя ему, по поручению Императора, бриллиантовое перо в 4,000 рублей, просил Несветаева удостоверить пашу, что как только последует окончательный разрыв с Турцией, он тотчас же окажет ему помощь русскими войсками, и если паша будет тверд в своем намерении и уверен в доверенности к нему подвластных, то останется независимым от Порты владетелем Карского пашалыка, и будет утвержден в этом звании наследственно ⁴.

Ни бриллиантовое перо, ни поручение, данное Несветаеву, не достигли еще своего назначения, когда Мамед сообщил, что в Константинополе война уже объявлена, что Юсуф-паша приказал, поступая с русскими, как с неприятелями, задерживать их посланных; что Карс укрепляется и в окрестностях его будет расположено несколько тысяч турецких войск. Паша писал при этом, что он все-таки остается при прежнем желании быть под защитою России и снова просил о помощи. Не желая упускать удобного случая, граф Гудович намерен был, прежде всего, занять Карский пашалык, и тем более, что зимнее время года не дозволяло ему предпринять наступление на Ахалцых.

«В ту сторону, т. е. в Карс», писал он ⁵, «хотя с не [265] малою трудностью для войск можно теперь действовать, но вступить в Ахалцых прежде весны от Тифлиса невозможно, как по причине большого снега в горах, через который орудий перевезти нельзя, так и потому, что фуража доставать невозможно».

Занятием Карского пашалыка главнокомандующий думал скорей всего удовлетворить желанию нашего правительства, требовавшего наступательных действий в Азиатской Турции. Находившийся в Памбаках генерал-майор Несветаев получил приказание содействовать карскому паше в его действиях против сераскира, как говорили, искавшего низвержения Мамеда, и, если представится возможность, то, не ограничиваясь одним содействием паше, занять пашалык русскими войсками.

Приготовления к экспедиции в Карс должны были производиться самым скрытным образом, чтобы не обратить на себя внимание турок. При незначительности отряда, назначенного для действий, весь успех был рассчитан на преданности к нам паши, на нечаянности и быстроте движений. Если бы жители стали противиться нашему вступлению и не согласились покориться, то Мамеду объявлено, что и тогда он все-таки найдет покровительство и убежище в России, лишь бы только сам был верен. При убеждении в чистосердечье паши, Несветаев должен был немедленно двинуться в Карский пашалык с теми войсками, которые были в его распоряжении.

В половине февраля отряд был уже готов к выступлению. По случаю больших снегов, Несветаев заготовил легкие дровни для перевозки артиллерии и патронных ящиков, а чтобы не изнурять людей, предполагал оставить на месте все тяжести, так как до границ Турции ему приходилось двигаться через места населенные, а с выступлением за границу надеялся получить все на месте. Несветаев ожидал только уведомления Мамеда, когда должен прийти к нему на помощь, но время проходило, паша помощи не требовал, и казалось стал изменять свое поведение. Правда, он сам предложил в залог своей верности прислать сына в аманаты, но со странным условием, чтобы до весны не занижать его владений русскими войсками, как потому, что боится лишиться своей власти, так и потому, что при восстановлении мира владение его легко может быть возвращено обратно Турции.

Граф Гудович уверял пашу, что занятие Карса будете сделано вовсе не для того, чтобы мешаться в его управление а [266] напротив, для восстановления его прав и в защиту от турок; что сдав крепость и присягнув на верность России, он тотчас же получит утвердительную грамоту в своем достоинстве и знатный «российский чин» и что, наконец, Карский пашалык никогда не будет возвращен Порте, по останется в зависимости от России и в наследственном владении его, Мамед-паши.

«Если же бы Мамед-паша», писал главнокомандующий генералу Несветаеву ⁶, «и затем, когда вы будете иметь в аманатах его сына и когда подвинетесь с войсками к Карскому пашалыку, препятствовал войти и занять вам оный, то вы тогда дайте ему знать, что когда он, прежде еще объявления формальной войны с турками, неоднократно просил помощи войсками, обещая сдать Карс, особливо когда сам письменно просил всемилостивейшего Государя Императора об осчастливлении его привяжем в сильное покровительство и защиту России, на что и воспоследовало Высочайшее соизволение, но теперь он не желает принять в Карс российские войска, пришедшие для защищения оного и утверждения его наследственным владельцем, то ваше превосходительство, имея от меня большое усиление войсками, принуждены будете войти в Карс силою и вооруженною рукою, как в неприятельскую землю, с которой Россия ведет войну. В таком случае он потеряет весьма много, и как Порта будет сведома, что он сам письменно просил от Его Императорского Величества помощи против оной войсками и покровительства, то конечно, тогда не найдет он от Порты никакой для себя пользы, ниже убежища».

Угрозы эти не подействовали. Мамед-паша принадлежал к числу таких людей, которые личную выгоду ставят выше всего, хотя бы пришлось пожертвовать честью, совестью и добрым именем. Он всегда держался стороны сильнейшего и потому, не зная кто в предстоящей войне останется победителем, старался затянуть время, пока выяснятся обстоятельства. Он уверял нас в верности и готов был отдать сына в аманаты, потому что видел невозможность сопротивляться России и знал, что в зимнее время ему некуда удалить жителей из селений с их имуществом и скотом; весною же, в апреле месяце, все население той части Карской области, которая граничила с Шулаверскою провинцией, удобно могло быть переведено за Карс, в крепкие места, и тогда эта половина края до самой крепости делалась безлюдною. Понимая причину, побуждающую пашу отдалить занятие Карского пашалыка русскими [267] войсками, Несветаев требовал от Мамеда категорического ответа, когда он должен вступить в его владение.

«Увидел я из писем ваших», писал Несветаев паше ⁷, «и от посланных узнал, что по желанию вашему, входя в покровительство всемилостивейшего нашего Государя и под защиту войск его, изволите отлагать ваши намерения до весны. А как я, по воле Государя Императора, от главного начальства имею повеление, чтоб непременно ваше высокостепенство сохранить со всею вашей провинцией от всех неудовольственных случаев, то таковое сохранение должно быть в скором действии, не упуская ни малейшего времени; тогда уже поздно будет вас защищать, когда войско Юсуф-паши вступит в ваши границы, отчего может последовать разорение ваших подданных. А как вы сами пишете в письме из Библии святое слово — построивши дом, надо оный совершить — то на сие теперь самый удобный случай». Тогда турецких войск вблизи не было, и сераскир Юсуф-паша, подходившей уже к границам Карского пашалыка, вдруг изменил направление и, по совету баязетского паши, двинулся для наказания куртинцев, так часто беспокоивших турецкие владения. С удалением сераскира, Мамед-паша имел время и средства сдать крепость русскими войскам, но он отвечал, что ранее чем через три месяца сделать этого не может. Мамед говорил, что, не имея ответа от самого Императора и не зная наверное, будет ли принят под покровительство России, он не решается сдать крепость. На самом же деле он был не в силах исполнить требование Несветаева, потому что встретил сопротивление в лице своего брата Кара-бека.

Мамед-паша сам по себе имел весьма небольшое число лиц, к нему расположенных; гораздо значительнее была партия Кара-бека, имевшего непосредственное и большое влияние на жителей Карской области. Не желая вступать под покровительство России, Кара-бек настаивал, чтобы не только не сдавать русскими Карса, но и не впускать их в Карский пашалык. С этою целью он собрал 300 чел. пехоты и 400 конницы и, явившись с ними на границе, расположился по деревням, соседним с Шурагельской провинцией ⁸. Ожидая скорого прибытия русских войск, Кара-бек приказали жителями перевозить все свое имущество в Магизберд, свою [268] резиденцию, считавшуюся неприступною, и хвалился, что если русские не вступят скоро в Карский пашалык, то останутся вовсе без продовольствия и фуража, так как все селения, расположенные по Арпачаю, будут выведены внутрь пашалыка. «Посему нахожу я», доносил Несветаев ⁹, «что интриги паши иначе решены быть не могут, как через повеление вашего сиятельства о вступлении войск в их границы; тогда можно с ними иметь короче переговоры и паша может обдумать, а Кара-бек должен будет убраться в свое гнездо, в Магизберд, ибо он считает его безопасным местом».

Отправив на усиление Несветаева батальон 15-го егерского полка, граф Гудович поручил ему повторить обещания наши как Мамед-паше, так и брату его Кара-беку, но если, и затем они не согласятся уступить Карс добровольно, то двинуться в Карский Пашалык, поступать с ними как с неприятелями и стараться завладеть крепостью ¹⁰.

Собрав с окружных деревень до 2,000 четвертей хлеба и не получив никакого ответа ни от паши, ни от брата его Кара-бека, Несветаев 16-го марта перешел границу, имея в строю 79 человек штаб и обер-офицеров и 2,412 чел. нижних чинов с десятью орудиями ¹¹. Подойдя к селению Баш-Шурагель, где находился, Кара-бек с 1,000 чел. пехоты, Несветаев предложил ему покориться, объясняя, что русские пришли для защиты карского владения, а не для разорения его. Кара-бек отвечал выстрелами, и тогда Несветаев штурмовал селение, овладел башней, взял 400 чел. пленными и два знамя. Потеряв более 300 чел. убитыми, Кара-бек бежал сначала к селению Кизыл-Чахчах, а потом в Магизберд. Старшины окрестных селений явились к Несветаеву с просьбою принять их под покровительство России и Избавить от варварских поступков Кара-бека. Заняв шестью ротами и шестью орудиями селение Кизыл-Чахчах, сам Несветаев расположился в селении Баш-Шурагель, где и получил письмо от карского паши. [269]

«Извещаю ваше превосходительство», писал Мамед ¹², «что приязненное письмо ваше, изъявляющее печаль, я получил и все прописанное уразумел и за благой совет благодарю, но я состоял в говоренном мною в точности. Слава Богу, что сперва вы стреляли по мне — я уже не под виною; вижу вас ныне двуязычным: с одной стороны доброжелательство, а с другой — неприятельство.

«Я к вам присылал священника и монаха просить вас, чтобы, по приязни и доброжелательству ко мне, сперва пошли на Ахалцых, но вы отвергли мою просьбу, такова ваша дружба. Вы говорили, что вы лжи не произнесете, а я отнюдь правды не видел; Бог милостив, неужто вы стращаете меня как ребенка или мальчика? Будьте готовы, я уже иду с вами сражаться; если Бог даст благой успех, то я знаю, что сей поступок ваш отнюдь не известен всемилостивейшему Государю. Бог милостив, такова ваша дружба, я владение свое оставил с голоду, вам сделал добро, но на место добра злом отвечали. Я же поспешаю идти, уповая на Бога, увидимся друг с другом. Впрочем, остаюсь готовый к войне с вами».

«Крайне жалею», отвечал Несветаев ¹³, «что ваше высокостепенство переменили свое намерение. Вы сами требовали от сильнейшего Государя Императора моего покровительства и защиты; вы же писали ко мне, что Карс ваш, провинция ваша и провиант ваш. Теперь пишете совсем противное. Я принужден был стрелять, когда вами засаженные в башню, по приказанию вашего брата Кара-бека, убили у меня поручика, 10 рядовых и 16 ранили. Не я сему виновник, но вы сами, потому что я выполняю волю моего Государя Императора и отряжен со вверенными мне войсками для защиты и покровительства вашего от других вам неприятельствующих, а с вами не намерен драться, и теперь вас уверяю, что я без решения по силе вашей преданности и чтоб вас не принять под покровительство без того не выйду. Вы же упоминаете в письме, что мы не берем наперед Ахалцых, то не вашего высокостепенства дело, что наперед занимать. Вы услышите, что храбрые войска Российской Империи скоро займут и Ахалцых, а что вы собираетесь против меня, оставя обещания ваши и преданность к Государю моему, то выходите и назначьте место сражения — я вам за ваше вероломство отвечать буду. Но оставя сие, прошу ваше высокостепенство, — как вы называли меня другом и [270] братом, — все ваши намерения оставить и принять то покровительство, которое вы просили моего Государя Императора. Впрочем, я к вам иду и ожидаю на марше ответа».

Мамед-паша отвечал, что он укрепляется, и будет обходиться с русскими, как с неприятелями.

Располагая двинуться прямо к Карсу, Несветаев просил главнокомандующего подкрепить его хотя одним батальоном пехоты и казаками, потому что, прежде открытия военных действий, необходимо было занять, но крайней мере, батальоном пехоты при двух орудиях, селение Кизыл-Чахчах, в котором сходились две дороги: из Карса и Магизберда. Учреждение столь сильного поста в этом селении было необходимо: во-первых, для прикрытия отряда Несветаева со стороны Эривани, во-вторых, как опорный пункт для доставления в отряд провианта и боевых припасов, и наконец, в третьих, потому, что Бара-бек хотел пропустить Несветаева к Карсу и потом отрезать ему отступление ¹⁴. Граф Гудович не нашел возможным послать подкрепление Несветаеву и он, 24-го марта, двинулся к Карсу ¹⁵.

На встречу отряда был выслан армянский священник, который от имени Мамед-паши объявил, что, с приближением русских, гарнизон хотя и откроет огонь из крепости, но он будет безвреден; что паша постарается сделать бесполезными все усилия тех, которые противятся его намерениям; что он сдаст крепость русским и что все противники их «будут бездейственны». После всех поступков Мамед-паши и Бара-бека, конечно, нельзя было верить таким обещаниям, но, начав уже наступление, Несветаев не хотел останавливать движения. Он надеялся, что карский паша, принужденный до времени скрывать свои виды от недоброжелательных ему лиц, увидев у стен крепости русские войска, пришедшие ему на помощь, переменить свое намерение, или же крепость будет найдена в таком положении, что можно будет веять ее силой оружия.

Подойдя к окрестностям города, Несветаев заметил неприятеля, укрепившегося на высокой горе, в одном из предместий. Он тотчас же отправил подполковника Печерского, с двумя батальонами 15-го егерского и Кавказского гренадерского полков и тремя орудиями, для занятия этой горы, усеянной турками. [271] Неприятель, поддерживаемый выстрелами из крепости, оказал сильное сопротивление, так что в подкрепление Печерскому пришлось править три роты Саратовского мушкетерского полка, при содействии которых войска заняли высоту и предместье, при чем, отбито у неприятеля одно трехфунтовое орудие. Турки заперлись в крепости и этим ограничились действия Несветаева под Карсом, так как он получил предписание графа Гудовича, в котором тот просил его не предпринимать штурма, если не уверен в сдаче крепости, а стараться прежде всего завладеть Карским пашалыком. Штурм Карса, хорошо укрепленного и усиленного собранными в крепость жителями, не мог обойтись дешево, стоил бы большой потери войск, и без того немногочисленных. Карс обнесен был двойною стеною и защищен батареями, обстреливавшими весь форштадт. В крепости была цитадель — сильнейшее укрепление города, с двойною стеною, командующею всеми окрестностями и вооруженною лучшими орудиями. На стенах Карса находилось до 60-ти орудий и несколько фальконетов. Призыв в город жителей окрестных деревень делал его многолюдным, и число вооруженных насчитывалось до 20,000 человек. Хотя при всех этих сведениях, Несветаев все-таки находил Карс «не совсем неприступным», но, имея приказание главнокомандующего, не решился штурмовать его. Он отступил, 26-го марта, к селению Эникюй, а оттуда к селению Бальдеравань, отстоявшему от Гумри в 38, а от Карса в 44-х верстах ¹⁶.

Вскоре по отступлении Несветаева, в Карс был прислан Али-паша с 2,000 человек пехоты и 1,000 кавалерии, с приказанием схватить Бара-бека, двух сыновей паши и атаковать русских при содействии гарнизона. Кара-бек бежал, а Али-паша, не решаясь атаковать Несветаева, стоял в бездействии близ Карса. Войска его не имели провианта и продовольствовались весьма скудно тем, что успевали захватить силою у жителей ¹⁷. Карский паша отправил своих сыновей в Эрзерум к Юсуф-паше и за это был оставлен по прежнему правителем, но народ более повиновался вновь присланному Али-паше, который объявил, что, кто доставит ему голову русского, получит в награду 200 гурушей ¹⁸. Таким способом он успел отправить к сераскиру 80 голов, набитых соломой ¹⁹. [272]

Неприятель делал незначительные, но частые вторжения в Памбакскую и Шурагельскую провинции, для защиты которых Несветаев перешел в селение Кизыл-Чахчах ²⁰. Здесь, по поручению главнокомандующего, он занимался сбором провианта и отправлением его в Гумри и Артик, а также отправлением в Памбаки и Шурагель до 500 семейств, отбитых у неприятеля. Несчастные просили перевести их в границы наши, страшась терзаний Кара-бека, который жарил их на огне, и семь человек таких было доставлено Несветаеву ²¹. Ни в Эрзеруме, ни в прочих окрестностях значительного сбора турецких войск не было, и карский паша мог получить подкрепление только из Ахалцыха, где находились турецкие войска, возвратившиеся после неудачного нападения на Редут-Кале. Чтобы лишить Карс и этой последней помощи, главнокомандующий располагал двинуться сам в Ахалцыхский пашалык и в конце марта направил в Триалети часть войск, назначенных в состав главного действующего отряда. Формирование подвижного магазина, для которого нельзя было отыскать ни достаточного числа арб, ни быков, задерживало выступление графа Гудовича. Принужденный возложить эту повинность на жителей, он встретил сопротивление со стороны туземного населения, полагавшего, что подводы берутся навсегда, а вожатые будут зачислены в солдаты. Только личное увещание главнокомандующего и обещание платы за провоз, и доставку провианта разубедили туземцев, но и то они собирались весьма неохотно и затягивали выступление. «Изготовившись же таким образом», доносил граф Гудович ²², «чтобы войска были в провианте обеспечены, я выступлю тотчас к Ахалцыху, не взирая на трудность, которая должна меня встретить при проходе через горы, отделяющие Ахалцых от границ Грузии, и еще не во всех местах очистившиеся от снегов. Вступив в сей пашалык, сколь скоро я узнаю, что крепость ахалцыхская также укреплена, как карская, и имеет при том сильный гарнизон, то я равномерно, отклоняясь от штурма для сбережения войск, займусь поспешным завладением пашалыка, стараясь выманивать их из крепости в поле и ослаблять их до времени полевыми сражениями. Между тем, приближаясь к Ахалцыху, я в то же время предпишу генерал-майору Рыкгофу, с тремя батальонами Белевского [273] мушкетерского полка, одним батальоном егерей, находящихся в Имеретии, оставя надобное число в редуте на устье р. Хони, вступить в Гурию и, отрезав крепость Поти, завладеть оною по возможности. Таким образом, когда откроются мои действия внутри Ахалцыхского пашалыка для завладения оным, а с другой стороны, от Имеретии и Мингрелии генерал-майора Рыкгофа, то можно будет удобнее и без потери людей завладеть самой ахалцыхской крепостью, принудив оную к сдаче.

«Распоряжаясь сим образом действовать, я предполагаю сие на тот конец, что, не получив еще никакого ответа от стороны Персии, какое действие возымело отправление туда адъютанта моего Степанова, должен быть готов обратиться и к той стороне, на случай приближения персидских войск; или, завладевши Ахалцыхом, идти к Карсу, взять сию крепость и сближаться к Эривани в таком положении, чтобы и с сей стороны не могло быть, что либо предпринято от Баба-хана. Но если бы надобность потребовала обратиться к Елисаветполю, где, хотя на половине пути от Елисаветполя к Шуше, и поставлен мною отряд под командою генерал-майора Небольсина, о коем я уже всеподданнейше доносил, но как оный недостаточен против большего неприятеля, если сам Баба-хан в ту сторону устремится, то поспешить туда с войсками и таким образом изворачиваться во все места, куда призывать будет надобность».

Известие о том, что сераскир Юсуф-паша следует к Карсу, побудило графа Гудовича торопиться выступлением. По сведениям, полученным в главной квартире, в помощь сераскиру готовились собранные в Эривани персидские войска, долженствовавшие сделать нападение в двух пунктах: один отряд предназначался для действий в Памбакской провинции, а другой в Казахской ²³. Движением своим в середину соседних вам турецких владений граф Гудович надеялся расстроить все замыслы противников.

Вступив в Ахалцыхский пашалык, он заставлял Юсуф-пашу раздробить свои силы, приготовленные для изгнания русских из Карского пашалыка, принуждал отложить вторичное нападение на Редут-Кале и действия в Мингрелии и Имеретии.

17-го апреля граф Гудович оставил Тифлис и с отрядом в 4,500 человек двинулся к ахалцыхским границам через Триалеты по горам, как единственной дороге, по которой хотя и с трудом, но можно было проходить с обозом. Выступив при [274] сильных жарах и отойди только 70 верст, войска встретили в горах снег, мороз и беспрестанные бури. Путь был трудный; люди и лошади до того изнурились, что главнокомандующий принужден был остановиться за 15 верст от границ Ахалцыхского пашалыка и простоять на месте пять дней.

28-го апреля граф Гудович находился при разоренной крепости Цалке, но и тут снег и холод удержали его трое суток. Располагая 1-я мая вступить в пределы турецких владений, главнокомандующий отправил к жителям прокламацию, в которой приглашал туземное население оставаться спокойным и покориться русскому Императору. Он писал, что все покорившиеся могут быть уверены в безопасности личной и имущественной; те же, которые станут противиться, испытают все бедствия войны.

С переходом границы, войска хотя и встречали незначительные партии турок, но они тотчас же скрывались; большая, часть жителей была уведена в горы, со всем своим имуществом. По сю сторону реки Куры были только две крепости: Ахалкалаки — ключ для входа в Ахалцыхский пашалык, и Хертвисы, расположенные на самой р. Куре. Последняя не представляла ничего важного в стратегическом отношении, тогда как, имея в своих руках Ахалкалаки можно было господствовать во всем пашалыке, и потому главнокомандующий решился прежде всего овладеть этой крепостью.

Положение Ахалкалак между двух рек, в углу Ганзы и Кырх-булака, не дозволило обложить крепости со всех сторон с теми силами, которые были в распоряжении графа Гудовича. К тому же, за Кырх-булаком, в горах и в десяти верстах от крепости, собрано было до 2,000 человек турецкой конницы, которая всегда находилась бы в тылу облегающего отряда. При малочисленности последнего, такое присутствие неприятеля могло быть весьма опасно, тем более, что, по условиям местности, разделенной рекою, взаимная помощь облегающих отрядов была крайне затруднительна. Главнокомандующий предпочел расположиться лагерем в пустой деревне и в двух верстах от Ахалкалак. Под прикрытием крепостного огня, турки, в день прибытия русских, пытались сделать вылазку на правый фланг лагеря, но были прогнаны с большим уроном.

Граф Гудович отправил коменданту письмо, в котором уговаривал его сдать крепость, обещая награды и милости, как ему, так и дяде его, ахалцыхскому паше. Не получив ответа, он приказал заложить батарею на шесть орудий, в 250 саженях от [275] крепости, и бомбардировать ее. Огонь наших орудий не мог нанести большого вреда и даже причинить пожара в городе, во-первых, по незначительности калибра орудий, а во-вторых, и потому, что во всем Ахалцыхском пашалыке, подобно Грузии, сакли строились так, что три части находились в земле и лишь четвертая выглядывала над поверхностью. Будучи обложена диким камнем и покрыта землей, каждая такая сакля представляла собою род каземата.

После довольно продолжительного бомбардирования, главнокомандующий снова обратился к коменданту с предложением сдать крепость.

«Я в последний раз», писал он ²⁴, «советую вам и требую, чтобы вы непременно сдали крепость, ибо я доселе, единственно жалея пролития крови человеческой и следуя неизреченно милосердому сердцу моего Всеавгустейшего Государя Императора, давал вам время опомниться; доселе, говорю, из одного сострадания удерживался от занятия крепости силою непобедимого оружия Его Императорского Величества, но теперь в последнее предваряю, что ожидает вас всех неминуемая гибель, если осмелитесь воспротивляться всепобеждающему российскому оружию. Представлю в пример то только, что крепости турецкие, кои охранены были 25,000 гарнизоном и снабжены многочисленною артиллерией, не могли устоять против высокославных российских войск, коими я тогда начальствовал и теперь командую. Я взял их штурмом, где от одного упорства кровь ваших собратий пролита реками. Анапа, где более 25,000 гарнизона и 120 пушек было, Суджук-Кале и Хаджи-бей примерные тому свидетели. Не говорю уже о побитых в поле, множестве пленных и взятых до 300 орудий.

«Показав вам то, что воевать я умею, еще обращаюсь к тем человеколюбивым правилам, кои сродны всегда россиянам, и всегда сохраняются к покоряющимся добровольно оружию Его Императорского Величества. Следуя сим правилам, я уверяю вас моим словом, коему никогда не изменял, что если вы покоритесь, когда сдадите тотчас крепость, то вы сами будете отпущены, а гарнизон получит пощаду и уверенность в своей жизни».

Комендант не отвечал и продолжал поддерживать огонь по нашему лагерю. Признавая необходимым овладеть ахалкалакской крепостью, во-первых, для того, чтобы обеспечить сообщение с [276] Тифлисом, а во-вторых, упрочить дальнейшие действия в Ахалцыхском пашалыке, граф Гудович решился взять ее штурмом. Защищенная 1,500 человеками гарнизона, ахалкалакская крепость обнесена была толстою каменною стеною, в иных местах очень высокою. С одной стороны стена имела зубцы, весьма удобные для ружейной обороны, с другой — двойные бойницы и каменный банкет; по углам стены были башни. Входные ворота в крепость оказались до половины заложенными диким камнем. Внутри самой крепости, на берегу реки Ганзы, находилась цитадель, с четырьмя башнями и высокой зубчатой стеной.

Имея в строю только 2,900 человек пехоты, граф Гудович разделил их на пять частей: на три действующие колонны, одну, предназначенную для фальшивой атаки, и главный резерв ²⁵.

Первая колонна, в 550 человек, должна была идти по большой дороге, пролегавшей внизу, перейти по мосту через реку, находившуюся на левом фланге, и следовать в предместье, по направлению к большой мечети; оставив здесь резерв, идти к заложенным средним крепостным воротам, и левее их приставить к стене лестницы.

Вторая, следуя оврагом, бывшим в правой руке, и обойдя большую угловую башню, ставить лестницы и атаковать цитадель; третья, от мечети взяв влево, идти через предместье на левый угол, и, обойдя его, приставлять к стене лестницы.

Таким образом, одна колонна направлена против цитадели от реки Ганзы, а две колонны двинуты со стороны крепости, нами не [277] обложенной, откуда турки могли менее всего ожидать нападения. Две последние колонны находились под начальством самого главнокомандующего, лично распоряжавшегося штурмом. Фальшивая атака направлена была от батареи, и в состав этой колонны назначено только 200 человек.

Войскам приказано идти как можно поспешнее и не стрелять, пока не влезут на стену; заняв же город, не входить в сакли.

«Сигнал к атаке», сказано в диспозиции к штурму, «будет дан стремлением бомбами из батареи, по которому, первая и третья колонны должны тотчас выступить, а вторая и фальшивая — по окончании стрельбы».

В лагере пробили вечернюю зорю. Солдаты тихо сняли палатки, еще тише запрягли повозки и отправили их в вагенбург, устроенный на левом фланге лагеря.

Светлая ночь и блеск штыков заставили графа Гудовича приказать войскам снять штыки. В каждую колонну роздано было по четыре лестницы с крючьями, «для способнейшего подъему их на стены».

Ночью, с 8-го на 9-е мая, колонны разведены на назначенный им места, а с рассветом, 9-го мая, батарея открыла огонь и атака началась.

Первая и третья колонны двинулись одновременно. Не смотря на запрещение не стрелять, пока не влезут на стену, наши солдаты не выдержали и открыли огонь; турки отвечали тем же. Лестницы оказались короткими на столько, что человек не мог достать руками за верхнее ребро стены. Турки бросали камни, стреляли из ружей и сталкивали со стен приставленные к ним лестницы вместе с лезшими на них солдатами. Под огнем неприятеля атакующие снова поднимали лестницы, пробовали приставлять их в разных местах, но повсюду они оказывались короткими. При всем том, вторая колонна генерал-майора Портнягина заняла предместье; многие солдаты прочих колонн успели взлезть на стену, завладели башнею, взяли орудие и знамя, но, не поддержанные товарищами, погибли от разрушения башни, подорванной турками.

Штурм продолжался около пяти часов; неприятель, удалив заблаговременно из крепости почти всех жителей с их семействами, защищался отчаянно. Граф Гудович принужден быль ввести в дело почти весь резерв, и при нем осталось только 150 человек пехоты, три неполных эскадрона драгунов и полк казаков. Кавалерия оставлена была для отражения турецкой конницы, [278] появившейся в тылу атакующих. Подвезенная к воротам, на расстоянии сорока шагов, шестифунтовая пушка хотя и разбила их до половины, но неприятель противопоставил ей два орудия, действовавшие картечью. Потерявшее прислугу и лошадей, орудие это было захвачено турками.

Видя, что атака не предвещает успеха, и что треть нижних чинов выбыла уже из строя убитыми и ранеными ²⁶, граф Гудович приказал отступать. Гарнизон не преследовал отступавших, а неприятельская кавалерия, в числе 700 человек, хотя и пыталась атаковать, но была прогнана флигель-адъютантом полковником Отто, бросившимся на нее с тремя эскадронами Нарвских драгунов и казачьим полком.

Войска расположились в том самом лагере, где стояли до начала дела. Значительные потери в людях не дозволяла помышлять о вторичном штурме, тем более, что в отряде не было осадных орудий, которые могли бы разрушить стену. Граф Гудович приписывал неудачу штурма непостоянству погоды, породившей в войске болезни, трудности движений с тяжелым обозом по крутизнам гор, а главное, оправдывал себя тем, что половину его войск составляли никогда не бывшие в делах солдаты, выбранные из гарнизонов, и рекруты прошлогоднего определения. Нет надобности говорить, на сколько оправдания эти могут служить к уменьшению ответственности главнокомандующего, но нельзя не заметить, что неудача штурма сильно подействовала на графа Гудовича: он упал духом.

«Не могу умолчать», писал главнокомандующий ²⁷, «сколь много ограничен я здесь во всех пособиях, нужных для военных действий. Самый даже непостоянный климат, убивающий воинских чинов, и положение мест представляют чрезвычайные затруднения для военных движений. Когда я выступил из Тифлиса, то там были уже сильные жары, но в походе застал меня снег, чрезвычайно холодные ветры и морозы. В войске у меня половина прошлогодних рекрут, да и войск мало, и весьма несоразмерно против неприятельского, который легко иметь может до 40,000, так как здесь все вообще жители вооружены, и войско турецкое [279] всегда считается здесь лучшим. Особливо, если бы паче чаяния, мир с Персией не возымел успеха, тогда я должен стоять против двух гораздо превосходнейших неприятелей. Сверх того, самая Грузия ненадежна, где не малая часть находится татар, единоверных с неприятелем, и где всякий вооружен. Подвижного магазина нет, потому что не имеется людей, которых бы к тому можно было определить. Всякие подвозы делаются по наряду и с большими затруднениями. Артиллерия не имеет комплекта в служителях; генерального штабу у меня один только майор и при нем офицер, который недавно только приехал».

На другой день после штурма, больные, раненые и обоз были отправлены в наши пределы, а остальной отряд, простояв еще два дня в лагере, за недостатком подножного корма, также отошел к разоренной крепости Цалке, лежавшей на границе с Ахалцыхским пашалыком. Отсюда граф Гудович отправил приказание генералу Несветаеву оставить Карский пашалык и озаботиться обеспечением собственных границ, а генералу Рыкгофу снять осаду Поти и следовать в Имеретию.

Независимо от развлечения неприятельских сил и облегчения действий главнокомандующего в Ахалцыхском пашалыке, занятие Поти признавалось необходимым для обеспечения Имеретии и Мингрелии от вторжения турок. Поти был притоном всех бездомных бродяг и хищников, живших грабежом и разбоем. Известно было, что тамошний начальник или ага, Кучук-бей, был назначен Портою по просьбе Келеш-бека абхазского, искавшего защиты России. Граф Гудович, полагаясь на искреннее расположение Келеш-бека, поручил генерал-майору Рыкгофу, при содействии абхазского владельца, захватить Поти в свои руки, «хотя бы то было и изменою», и обещать потийскому начальнику денежную награду, покровительство России и пожизненное оставление в должности коменданта Поти ²⁸. Ни абхазский владелец, ни сам Кучук-бей потийский не согласились принять наших предложений, и тогда граф Гудович приказал генералу Рыкгофу, оставив самостоятельные посты в Редут-Кале и Кутаисе, двинуться для занятия Поти ²⁹.

27-го апреля Рыкгоф выступил в поход с отрядом, в котором состояло: 45 офицеров, 1,120 рядовых, 134 человека нестроевых и 4 орудия ³⁰. Как только наши войска оставили Имеретию, [280] царь Соломон тотчас же приехал в Кутаис, приказал разломать казармы, в которых стояли русские, и требовал, чтобы оставленная там одна рота была выведена из города. Не получив в этом удовлетворения, он стал привлекать на свою сторону то угрозою, то деньгами, жителей Лечгума и Сванетии. Не опасаясь присмотра, царь принимал послов из Персии, от царевича Александра, и после переговоров с ними, отправился в Багдад, на границу Имеретии, где намерен был собрать войска и соединиться с турками.

Соломон мечтал уже о независимости и об изгнании русских, как вдруг получил письмо Юсуф-паши, разрушившее все его надежды. Сераскир писал, что султан, узнав, что русские обманом вошли в Имеретию, издал ныне фирман, которым признает Соломона ни от кого независящим, но требует, чтобы царь истребил всех русских, находившихся в Имеретии. «Если того не исполните, прибавлял сераскир, то после на нас не робщите, и если узнаю я, в каком либо месте будут пять солдат русских, в тоже время неупустительно бесчисленное пошлю к истреблению их войско. Напоследок, если не исполните вы волю нашу, тогда лишитесь всего вашего царства, и подковами лошадей будет избито все владение твое».

Такая угроза отрезвила Соломона, и вместо вреда, письмо Юсуф-паши принесло нам пользу. Соломону приходилось обдумать свое положение и оценить, что выгоднее: оставаться ли в подданстве России, или перейти на сторону турок. Во всяком случае, генерал-майор Рыкгоф мог следовать далее, с полным убеждением, что дела в Имеретии примут худший оборот не так скоро. В день неудачного ахалкалакского штурма, Рыкгоф потребовал сдачи, и, получив отказ, занял с боя предместье, и гнал турок до самой крепости. Имея крепкие и высокие стены, Поти была обеспечена от штурма и в особенности такого незначительного отряда, каким был отряд генерала Рыкгофа. Кучук-бей не соглашался сдать крепость на предложенных ему условиях, и генералу Рыкгофу не оставалось ничего более, как ограничиться одною блокадою. Кучук-бей просил помощи, и в Батум прибыли турецкие войска, под начальством Дузчи-Оглу и Осман-Оглу. После взаимных совещаний, турецкие начальники решили, для избавления Поти от осады, двинуться к ней морем как можно скорее и, 11 [281] высадившись, атаковать Рыкгофа с двух сторон, и тем заставить снять блокаду.

Получив сведение о скором прибытии к неприятелю подкреплений и видя, что в отряде быстро увеличивается число больных от вредного климата, низменного и болотистого места, генерал Рыкгоф решился отступить. 19-го мая он снял блокаду Поти и, отправив четыре роты ³¹ с одним орудием в селение Чала-диди, для защиты Мингрелии, сам с остальными войсками отступил в Редут-Кале. Здесь он получил приказание графа Гудовича возвратиться в свои пределы, а затем скоро узнал, что и на остальных пунктах, в центре и на левом фланге, наступательные наши действия были точно также неудачны.

VIII.

Последствия отступления нашего от Ахалкалак и из Карского пашалыка. — Письмо Юсуф-паши и ответ на него генерал-майора Несветаева. — Атака турками селения Гумри. — Арпачайское сражение. — Просьба графа Гудовича об увольнении его от звания главнокомандующего. — Рескрипт Императора.

Безуспешность наших действий под Карсом, Ахалкалаками и у Поти ободрила турок. Султан наградил карского Мамед-пашу следующим чином, а Юсуф-паша торопился собрать войска и спешил с ними к Карсу, чтобы окончательным поражением русских приобрести себе титул победителя.

Вскоре после прибытия своего к Карсу, сераскир отправил Несветаеву письмо самого хвастливого и надменного содержания, в котором говорил, что, будучи назначен главнокомандующим «несметною как звезды армией», расположенною в тринадцати городах и прочих частях Турецкой империи, он, по повелению «счастливейшего падишаха и властелина вселенной», выступил из Эрзерума и, сопутствуемый «счастьем и фортуной», прибыл в Карский пашалык «в самое благословенное и счастливое время».

«За несколько времени перед сим», писал сераскир далее ³², «вы, не будучи в состоянии устоять против огнедышащих сабель малочисленного нашего отряда и против пронзающих грудь неприятеля копьев их, заперлись в местах Джанусли (?) и Кизыл-Джафджак (Кизыл-Чахчах) и через несколько часов обратились оттуда в бегство. Ныне же наряжается против вас достаточный [282] отряд войска, храброго как соколы, и ратников, испытанный в сражении, под предводительством начальника авангардов храбрейшего Али-паши, и вслед за ним, 15-го числа настоящего месяца, отправлено многочисленное воинство, состоящее из молодцов львообразных и мужественных в бою, под предводительством карского вали, визиря мудрого, как Рустем, мужественного и неустрашимого, высокопочтенного Мамед-паши; после же него, с Божьей помощью сопровождаемый благословением Аллаха, через несколько дней я и сам выступлю с многочисленной армией, волнующеюся как море и отличающеюся мужеством. А так как по достоинству и могуществу исламского падишаха, властителя земного шара, приличествует правосудие и милосердие, то его вельможам, военачальникам и победоносным воинам также следует быть милосердыми и милостивыми, и по отличительным чертам исламским и благородству необходимо пробудить врага заранее, предварив его о своем предприятии; ради чего я решаюсь уведомить вас, генерала Несветаева, расположенного с русским отрядом в верхней Шурагели, о том, что, с Божьей помощью, я в непродолжительном времени двинусь на вас, с опытными в боях молодцами и закалившимися в битвах исламскими храбрецами. Если вы на поприще жизни желаете еще несколько времени собирать зернышки спокойствия и спасти от пролития кровь бедных и несчастных ваших солдат, также кочевников и армян, собранных по неволе около вас, то поспешите сдать ваши пушки и снаряды упомянутому вали (карскому паше); сами же со всем войском прибегните под его покровительство.

«Находящийся в союзе с могущественнейшим моим султаном, император французов, величественный Бонапарте, уничтожил всю российскую армию, бывшую в Польше, убив и пленив из нее более 80,000 человек и захватив все пушки и снаряды, двинулся против Петербурга и, расстроив русскую флотилию на Балтийском море, также истребил более половины вашей армии, переправившейся за Дунай. А потому ваш Царь в отчаянии вызвал в Петербург сухопутное войско, находившееся в Крыму, и матросов, вследствие чего черкесы и абазинцы пустились грабить окрестности Крыма. Между тем, пребывающий в Трапизонде российский консул, не решаясь без проводима отправиться в Крым, по данному ему от правительства разрешению, обратился ко мне с просьбою о назначении к нему доверенного вожатого. Имея в виду, что мы обязаны оказывать милосердие и человеколюбие даже в [283] отношении врагов нашей веры и державы, я назначил своего зятя спутником упомянутому консулу для сопровождения его в Крым, и по прибытии консула туда, мой зять, благополучно возвратившись в Трапизонд, за восемь дней перед сим, приехал ко мне и сообщил, что в Крыму ни одного воина не остается, что черкесы и абазинцы грабят Крымскую область и берут жителей в неволю. Между тем, положение вашего Царя самое затруднительное, и его армия объята паническим страхом со стороны французского войска, и величественный Бонапарте сегодня или завтра завоюет Петербург.

«С другой стороны, отряд ваш, подступивший под стены Ахалкалака, потерпел поражение от бывшего там гарнизона, и отсеченные головы 250 русских стали катиться в прахе гибели, а остальные русские, покинув несколько пушек и снаряды, обратились в бегство и искали спасения у своего главнокомандующего, графа Гудовича, который, будучи исполнен высокомерия и самонадеянности, возобновил свое движение против той крепости; но чалдирский вали (ахалцыхский паша), визирь мудрый, как Платон, и мушир Селим-паша снабдили гарнизон подкреплением. Тогда русские, не могли устоять против огня мечей исламских воинов, вторично обратились в бегство, потеряв до 5,000 человек, несколько пушек и снарядов».

Представив такую выдуманную им картину общего положения дел в России, Юсуф предлагал Несветаеву, прежде чем он со своим отрядом сделается пленным, уйти в свое отечество, сдав все орудия, ружья и снаряды карскому Мамед-паше.

На это предложение Несветаев отвечал:

«Имея удовольствие подучить от вашего высокостепенства посланца и с ним письмо, крайне удивляюсь, что вы служите столько своему султану, объясняя передо мной свои достоинства. Я знаю и всегда уверен, что всякий генерал у государя должен быть в звании том, которое ему дано; я же пред вами не могу себя рекомендовать, и полагаюсь на Всевышнего, который всех награждает по-своему определенно. Я вошел с небольшим отрядом в пределы карские, по воле моего Государя Императора и по предписанию главного начальства, не с тем, чтобы драться, а в сходствие преданности пред Государем моим Императором Мамед-паши карского, который просил занять Карс от защиты вашей, но вдруг сделал свое вероломство, взявши от нас 8,000 червонных за провиант, ибо во всех прежних трактатах вы должны были нам [284] отпускать провиант, так как и мы в разных местах вам отпускали.

«Угрозы вашего высокостепенства есть беззаконны, ибо вы идете на меня, изъясняя, что у вас бесчисленные войска и со многою артиллерией, а я могу вам здесь объяснить то, что имею 3,000 войска и извольте на меня нападать, и тогда Бог свою справедливость окажет. Приказали вы мне объяснить чрез посланца вашего, яко бы французы находятся в сорока часах ходу от С.-Петербурга, но по нашим справедливым сведениям, они уже находятся от Парижа, а не от С.-Петербурга в часах, ибо оные выгнаны из Пруссии непобедимыми российскими войсками; посланник же ваш объявил мне, чтобы я оставил пушки, оружие и снаряды. Вспомните прежние военные действия: когда русские войска клали перед турками оружие и сами бы выходили как скитающий народ, и сколько городов россияне взяли у турок, какие одерживали победы, да и ныне взяты Молдавия и Валахия и многие другие города? Не считайте ваше высокостепенство, чтобы я не мог взять и вашего Карса от вероломного паши; на сие не имел я повеления — я взял форштадт, пушку и, получа повеление, должен был отступить, которую пушку, взятую мною, требуете от меня возвратить, но она взята военною рукою, а потому и возвращена быть не может».

Отправив это письмо и имея в строю только 1,900 человек с 8 орудиями, Несветаев, по приказанию графа Гудовича, отступил к селению Гумри (нынешний Александрополь), где, укрепившись, ожидал провозглашенного наступления турок. Скоро он узнал, что Юсуф-паша, собрав до 20,000 человек и решившись действовать наступательно, отправил вперед, под начальством Али-паши и Мамед-паши карского, 7,000 человек лучших войск, известных под именем делибашей, с приказанием атаковать русских.

19-го мая турки подошли к селению Гумри и в тот же день напали на русский лагерь. Не обращая внимания на быстроту, с которою неприятель бросился на наш малочисленный отряд, Несветаев встретил его молча и, подпустив турок на весьма близкое расстояние, открыл со всех орудий картечный огонь одновременно с ружейным. Потеряв сразу 300 человек убитыми, не считая раненых, ошеломленные турки повернули назад и стали отступать. Огонь был так губителен, что неприятель, против обыкновения, не решался подбирать тела убитых и увозить их с собою. Бывшие в укреплении егеря, преследуя неприятеля, вывели из строя еще до [285] 100 человек турок, уходивших в беспорядке на соединение с главными силами Юсуф-паши.

Двигаясь по следам авангарда, сераскир в это время подходил к Гумрам. Несветаев хотя и решился защищаться до последней крайности, но сознавал, что положение его весьма затруднительно и опасно. С фронта приближался Юсуф-паша с 20,000 человек, а левее, и почти в тылу, персияне, по взаимному соглашению с турками, сосредоточивали войска в Эривани и располагали их лагерем на реке Занге. В случае удачи турок, они думали двинуться в Памбаки и Шурагель. При таком положении Несветаев просил прислать ему подкреплений, и получил в ответ, что граф Гудович, со всем своим отрядом, идет к нему на соединение.

Отправив на вьюках двух казачьих полков артиллерийские снаряды и патроны в отряд Несветаева, главнокомандующий сам следовал к нему форсированными маршами. Поход его замедлялся только недостатком продовольствия и «причина сему та», писал граф Гудович, «что от земли грузинской всякая казенная повинность исполняется с большим затруднением и с некоторой экзекуцией».

3-го июня главнокомандующий находился еще на реке Лори в нескольких переходах от селения Гумри. Задержанный каменистою переправою через эту реку и получая все более и более тревожные известия, он отправил вперед, для скорейшего подкрепления Несветаева, шедшего в авангарде генерал-майора Портнягина. Так как в состав отряда последнего было назначено только пять батальонов ³³, с которыми трудно было бы пробиться в Гумри сквозь многочисленные толпы неприятеля, то Портнягину приказано появиться только в виду турок и занять высоты ³⁴.

«Завтра», писал при этом граф Гудович Несветаеву ³⁵, «до рассвета подымится авангард и пойдет вперед до Кишляка, послезавтра оный будет в Беканте, а вслед за тем я и сам прибуду. Тогда Памбаки совершенно обеспечены будут; через три дня я надеюсь непременно с вами соединиться и иметь удовольствие лично отдать вам всю должную справедливость».

Пройдя 260 верст и сделав только две дневки, граф Гудович [286] не успел, однако же, соединиться с Несветаевым ранее, чем тот был атакован турками.

Остановившись при селении Караклисе, по ту сторону Арпачая, в семи верстах от Гумри, сераскир прислал сказать Несветаеву, чтобы он выходил с ним драться в открытое поле. Имея незначительные силы, Несветаев предпочел защиту Гумри полевому сражению, и тогда, 30-го мая, Юсуф-паша с 10,000 человек и 20 орудиями атаковал селение. С десяти часов утра и до семи пополудни длилось сражение; турки были отбиты и сам сераскир потерял собственное знамя ³⁶. Отойдя назад и рассчитывая массою своих сил подавить малочисленный отряд русских войск, Юсуф-паша постоянно тревожил Несветаева, сосредотачивал свои силы и, дождавшись прибытия куртинцев, 5-го июня, снова атаковал Гумри. В десять часов утра турки открыли канонаду из 20-ти орудий и двух мортир и поддерживали ее более часу, но без всякого вреда для наших. Не отвечая на выстрелы, Несветаев ожидал наступления, и спустя час турецкая конница охватила лагерь, но огонь застрелыциков принудил ее отступить. Атака неприятельской пехоты была более настойчива. Поражаемые картечным и ружейным огнем, турки ворвались в улицы, но были опрокинуты и прогнаны гренадерами Кавказского полка; повторенные ими атаки были также неудачны, и упорная борьба, продолжавшаяся до шести часов вечера, увенчалась славою русского оружия, лишившегося, однако же, до 100 человек храбрых, выбывших из строя. Потеряв более 200 человек убитыми, Юсуф-паша принужден был отступить на правый берег Арпачая и расположиться двумя лагерями: один он устроил при Тихносе, а другой — ближе к нам, в нескольких верстах от Гумри ³⁷. «Крайне жалею», писал Несветаев генерал-майору Портнягину, по окончанию сражения ³⁸, «что вы ко мне не поспели на сегодняшний день; я от Юсуф-паши так сильно был атакован со всех сторон, что атака его продолжалась с десяти часов утра до шести пополудни. Должен благодарить Всевышнего: Он меня хранит, и за скоростью ничего вам более писать не могу, но только могу сказать без лести, что он в третий раз уже от меня со стыдом отступает, не моими распоряжениями, но угодно Всевышнему меня хранить».

На третий день после отбитой атаки прибыль граф Гудович с [287] своим отрядом и расположился у разоренной деревни Кунах-кран, в шести верстах от Гумри и в десяти от авангардного лагеря сераскира. Трудный пятнадцатидневный поход через Шурагельские горы, при непогоде, утомил солдат, и главнокомандующий вынужден был дать несколько дней отдыха. Пользуясь временным затишьем и зная о прибытии к Гумрам графа Гудовича с отрядом, Юсуф-паша отправил в Эривань посланного с просьбою, чтобы эриванский хан содействовал ему в изгнании русских из Грузии и окончательном их истреблении. Карский Мамед-паша также писал письма Будаг-султану артикскому и своей сестре (жене Джафар-Кули-хана), в которых предлагал передаться на сторону турок, или, по крайней мере, по прежнему знакомству и родству, сообщать сведения о числе, составе и положении русских войск. Не довольствуясь теми силами, которые были в его распоряжении, Юсуф-паша разослал повсюду приказания о сборе новых ополчений и, оставаясь, все время в том же лагере, укреплял его батареями и ретраншементами. С прибытием подкреплений, в турецком лагере насчитывалось более 20,000 человек с 25 пушками и двумя мортирами ³⁹. Граф Гудович мог противопоставить неприятелю только 6,774 человека, считая, в том числе отряд Несветаева и войска, расположенные в Шурагельской провинции ⁴⁰.

После личного обозрения неприятельского лагеря, главнокомандующий решился перевести, ночью, за реку Арпачай девять батальонов и атаковать сераскира в правый его фланг и тыл, с тою целью, чтобы отрезать ему отступление к Карсу. Одновременно с этим, генерал-майор Несветаев должен был выйти из Гумров, с тремя батальонами пехоты и двумя казачьими полками, и атаковать лагерь с фронта. Желая же ввести неприятеля в заблуждение о действительном направлении атаки и показать, что намерен произвести наступаете на левый фланг лагеря, граф Гудович, двумя большими париями, пытался, в виду турок, перейти реку Арпачай в 10 и 14 верстах выше лагеря. Хотя в этих местах Арпачай каменист, вязок и имеет крутые берега, но турки вдались в обмане и приготовились к отражению русских.

Бременем для атаки было назначено утро 17-го июня, но проливной дождь, с градом и сильным ветром, заставил отложить исполнение до следующего дня. К вечеру погода прояснилась и [288] граф Гудович перед сумерками приказал расставить казачью цепь, по направлению предстоящего движения, но не по дороге, а по ближайшим каменистым тропам. Оставив в Гумрах обоз и отряд генерал-майора Несветаева, главнокомандующий, по пробитии вечерней зори, ночью с 17-го на 18-е июня, двинулся по направлению расставленной казачьей цепи.

Предназначенные для атаки войска были разделены на три действующих каре и четвертое резервное. В первом каре, под начальством генерал-лейтенанта барона Розена, было два батальона Кавказского и Херсонского гренадерских полков; во втором — генерал-майора Титова, два батальона Херсонского гренадерского полка; в третьем — генерал-майора Портнягина, по два батальона 9-го и 15-го егерских полков и, наконец, в резервном каре — майора Ушакова, батальон Кавказского гренадерского полка. При каждом из действующих каре было по одному Донскому казачьему полку и по 50 егерей лучших стрелков, а при резервном находились три эскадрона Нарвского драгунского полка и сотня линейных казаков.

Пройдя левым флангом шестнадцать верст вниз по Арпачаю, русский отряд встретил неприятельские пикеты в большом числе, расставленные по левому берегу реки. Татары-лазутчики еще накануне дали знать Юсуф-паше, что в предстоящую ночь русские атакуют его лагерь. Не зная ни времени, ни направления, в котором будет поведена главная атака, сераскир поставил в ружье все свои войска и окружил лагерь густою цепью пикетов. Один из таких пикетов, в 200 человек, прежде других заметил приближение наших каре. Казаки бросились было на него, захватили нескольких человек турок, но остальные успели, переправившись через реку Арпачай, известить Юсуф-пашу об угрожающей опасности. Не желая допускать атакующих в свой лагерь, сераскир двинулся им на встречу. Взяв анатолийские войска, считавшиеся лучшими, и приказав остальным следовать за ними, Юсуф переправился через Арпачай и окружил отряд графа Гудовича. Последний, видя приближение неприятеля, остановился, поставил действующее каре в первой линии, а резервное во второй, так что оно могло производить перекрестные выстрелы со средним и левым каре ⁴¹.

Открыв огонь из всех своих орудий, турки, прежде всего, бросились на среднее и левое каре, но были отбиты, и тогда [289] Юсуф-паша атаковал правое каре, стараясь обойти его с тыла. Граф Гудович лично повел среднее каре во фланг сераскиру. Это движение, удачное действие артиллерии и молодецкая атака кавалерии и донских казаков решили участь сражения. Видя замешательство своих подчиненных, постоянное стремление русских перейти через реку и, наконец, получив известие о движении Несветаева с фронта, Юсуф-паша приказал отступать за Арпачай, опасаясь быть отрезанным генералом Несветаевым. После упорного боя, продолжавшегося семь часов, победа была решена, и турки обратились в бегство.

Выставив на берегу Арпачая всю свою артиллерию, обстреливавшую бегущего неприятеля, граф Гудович приказал переправляться через реку. Турки не препятствовали нашей переправе и сам сераскир, оставив передовой лагерь, бросился во второй. Граф Гудович послал часть войск на авангардный лагерь, а с другою, большею, пошел в обход, стараясь отрезать туркам карскую дорогу. Видя, что русские, миновав первый лагерь, двигаются на расположенный у Тихноса, Юсуф-паша не выждал нападения и отступил к Карсу. Беспорядок в турецком лагере, поспешность отступления или лучше сказать бегства, дошли до того, что сераскир не успел сесть на лошадь и бежал две версты пешком. Неприятель потерял более 1,000 человек убитыми, оба лагеря, в которых оставил десять пушек, две мортиры, много припасов и снарядов; прочие орудия, при переправе через Арпачай, были брошены в реку, откуда и вытащены нашими солдатами. Наша потеря заключалась в 2-хъ штаб-офицерах и 12-ти нижних чинах убитыми и 2-х офицерах и 66-ти нижних чинах ранеными ⁴².

Посланные Аббас-Мирзою с окрестных гор любовались, как бежали турки, преследуемые нашими войсками, и наследник персидского престола, с сожалением, узнал о поражении Юсуф-паши, которого считал даровитым полководцем. Расположившись в 35-ти верстах от поля сражения, с отрядом в 12,000 человек, Аббас-Мирза выжидал, чем кончится столкновение графа Гудовича с сераскиром, и когда получил известие о победе, одержанной гяурами, он предпочел, не соединяясь с турками, отступить к Нахичевани. Только нерешительности персиян и отсутствию у них военного такта, мы обязаны тем, что незначительный отряд русских войск, действуя наступательно и встретившись со всею неприятельской армией, мог одержать блестящую победу, кончившуюся [290] совершенным рассеянием турецкой армии. Остатки ее, вместе с Юсуф-пашою, заперлись в Карсе и турецкий главнокомандующий разослала по всюду приказания о сбор новых войск. Пользуясь впечатлением Одержанной победы и зная, что в 45-ти верстах от нашего лагеря, в Карском пашалыке, в довольно сильной турецкой крепости Магизберд, находятся больше запасы провианта, граф Гудович отправил туда отряд из 500 человек пехоты и 300 казаков, под начальством 15-го егерского полка, подполковника Печерского. Не выждав приближения русских, турки «бежали стремглав в тайную калитку и скрылись в горы» ⁴³. В крепости было найдено шесть пушек, два фальконета и 300 четвертей пшеницы. Жители близлежащих селений были угнаны в горы, но Печерский успел, однако же, перевести на поселение в Шурагельскую провинцию 170 человек армян с их семействами.

Магизберд находился всего в двенадцати верстах от Карса, запершись в котором сидел Юсуф-паша с остатками своего ополчения. Не смотря на превосходство своих сил, он не только не вышел на встречу небольшого отряда Печерского, но ушел из Карса и, отъехав восемнадцать верст, остановился лагерем. Получив же известие, что лишь незначительный отряд русских идет к Магизберду, он возвратился в Карс и более из него не показывался ⁴⁴. Не имея средств к существованию, войска сераскира расходились в равные стороны по 10 и по 15 человек; и скоро в Карсе осталось не более 2,000 человек делибашей, на которых Юсуф возлагал всю свою надежду, думая, в случае нужды, употребить их и на усмирение волновавшихся жителей Карского пашалыка. Обремененные поборами и разоряемые расходившимися войсками, жители сами покидали селения, уходили в глубь Турции и сожалели, что русские не являются изгнать Юсуф-пашу из Карской области.

— Если бы Бог скорее послал к нам русских, говорили они, мы с охотою лишились бы Юсуф-паши, одолевающего нас всеми тягостями и изнурением.

После совещания, почетные жители Карса отправили к сераскиру женщин с жалобою на свое тягостное положение. Женщины явились к Юсуфу с вопросом: отчего он не защищает их и не [291] дерется с русскими? Они требовали, чтобы сераскир, не отягощая жителей поборами, вышел с войсками из Карса, «а не то камнями убьют». Юсуф успокаивал прекрасный пол и уверял, что к нему немедленно прибудут свежие войска, и тогда он пойдет драться с русскими ⁴⁵.

Таковы были последствия арпачайской победы, вместе с донесением, о которой граф Гудович просил уволить его от звания главнокомандующего на Кавказе. Еще в конце 1806 года, до разрыва с Турцией, он писал о том же министру иностранных дел. Человек подозрительный, по самолюбивый, граф Гудович считал себя обиженным тем, что заслуги его по усмирению волнений в ханствах Карабахском и Шекинском и действия в Дагестане не были оценены должным образом.

«Из почтеннейших сообщений вашего высокопревосходительства», писал он барону Будбергу ⁴⁶, «я вижу и чувствую во всей силе милость и дружбу вашу, когда стараетесь утешать меня прописанием Высочайшей апробации Его Императорского Величества распоряжений моих, но когда после нескольких успехов, с сохранением войск и казны Его Величества, которые хотя не приписываю я одному моему искусству и усердию, но и счастью, не удостоился я прямо получить Высочайшее благоволение Всемилостивейшего Государя, — каковые известно мне по делам часто получал покойный князь Цицианов и при бывших важных неудачах с потерею знатного числа войск и издержек, с тем, что я нашел все почти в беспорядке, — то и не могу не сокрушаться до бесконечности. Одна пружина, подкрепляющая мою старость и недуги, удостоиться получить Высочайшее благоволение, но когда не удостоен, то и считаю, что я и несчастлив, и служба моя не угодна; почему, при столь трудном посте и тяжких трудах, опасаясь от душевного сокрушения и больше ослабеть в силах моих и сделать от того, против воли моей и неограниченного усердия, какое упущение, покорнейше прошу вас, мой милостивец, довести сию мою печаль до сведения Всемилостивейшего Государя, что почту себе за особливое благодеяние».

Барон Будберг отвечал, что при тогдашнем положении дел, не решается желание главнокомандующего довести до сведения Императора и просил графа Гудовича отложить свое намерение оставить [292] край до более удобного времени. Последовавшие за тем обстоятельства: неудачные действия в Карском пашалыке и у Ахалкалак причинили графу Гудовичу еще большее душевное расстройство. Полагая, что неудачи эти будут иметь влияние при оценке заслуг его в арпачайском сражении, он повторил свою просьбу оба увольнении от службы, но Император не изъявил на то своего согласия. Пожаловав графу Гудовичу звание генерал-фельдмаршала, Государь выразил желание, чтобы он до времени сохранил звание главнокомандующего. «Настоящее положение дела во вверенном вам крае», писал Император ⁴⁷, «требует прозорливого наблюдения вашей опытности, и начатые вами подвиги ожидают теперь столь же благоразумного окончания оных прочным миром. Я не сомневаюсь, что сии причины, если не убедят вас посвятить службе отечественной еще некоторое время, то, по крайней мере, не умолять вашего усердия и деятельности до тех пор, пока не приищется для замещения столь важного поста достойный по вас преемника».

Н. Дубровин.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1875 года, № № 9-й, 10-й и 11-й.

2. Просьба карского паши Императору 10-го октября 1806 г. Акты Кавк. Арх. Ком., том III, № 1,009.

3. От 21-го декабря 1806 г. Тифл. Арх. Кавк. Камест., дело № 36.

4. Предписание графа Гудовича Несветаеву 21-го января 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,012.

5. Барону Будбергу 5-го февраля 1807 г. Там же, № 929.

6. От 27-го февраля1807 г., № 69. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,020.

7. От 23-го февраля 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,024.

8. Рапорт Несветаева графу Гудовичу 1-го марта 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,022.

9. Графу Гудовичу от 6-го марта 1807 г. Там же № 1,025.

10. Предписание графа Гудовича Несветаеву 5-го марта, № 77.

11. Саратовского мушкетерского полка 34 офицера и 1,209 чел. нижних чинов; Кавказского гренадерского 13 офицеров и 340 чел. нижних чинов; Троицкого мушкетерского 13 офицеров и 245 чел. нижних чинов; Донского казачьего Агеева 2-го полка 10 офицеров и 347 казаков; Донского казачьего Богачева полка 6 офицеров 120 казаков; Грузинской артиллерийской бригады 3 офицера, 151 чел. нижних чинов (Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,031).

12. От 17-го марта 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,028.

13. От 18-го марта 1807 г. Там же № 1,029.

14. Рапорт Несветаева графу Гудовичу, 18-го марта № 530. Книга донесений, № 245.

15. Тоже от 24-го марта, № 589. Там же.

16. Рапорт Несветаева графу Гудовичу 27-го марта, № 615.

17. Предписание графа Гудовича Несветаеву 21-го апреля, № 128.

18. Около 11 руб. 12 коп.

19. Рапорт Несветаева графу Гудовичу 6-го мая, № 865.

20. Тоже 6-го мая, № 864.

21. Рапорт Несветаева графу Гудовичу 7-го апреля. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 1,035.

22. Во всеподданнейшем рапорте от 4-го апреля. Там же, № 1,034.

23. Граф Гудович Несветаеву 28-го апреля, № 133.

24. Начальнику ахалкалакской крепости 6-го мая 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком., том III, № 995.

25. Колонны состояли: Первая, из 350 человек Херсонского гренадерского полка, 50 человек 9-го егерского полка, под общею командою полковника Штауде. В резерве этой колонны было 150 человек Херсонского гренадерского полка и одно орудие, под начальством генерал-майора Титова.

Вторая колонна из 400 человек 15-го и 9-го егерских полков, под командою полковника Головачева. В резерве генерал-майор Портнягин, со 150 человек Кавказского гренадерского полка.

Третья колонна из 350 человек Кавказского гренадерского полка и 50 человек егерей, под командою полковника Симоновича. В резерве, генерал-майор граф Гудович (сын главнокомандующего), со 150 человек Кавказского гренадерского полка и одним орудием.

Главный резерв, под командою генерал-лейтенанта барона Розена, из трех эскадронов Нарвского драгунского полка, 500 человек Херсонского гренадерского полка, 200 егерей и четырех орудий.

Для прикрытия батареи, оставлено 120 человек Херсонского, 100 человек Кавказского полков и 80 человек егерей, под командою майора Жменского. В деревне находилось 100 человек Херсонского полка и два орудия, а в вагенбурге — 80 человек Кавказского полка, 35 человек Херсонского полка и 37 егерей, под командою майора Калатузова.

26. При штурме Ахалкалак мы потеряли 9 офицеров убитыми и 25 ранеными; нижних чинов убито 258 и ранено 588 человек. Урон турок определить трудно; носились слухи, что комендант и три важных чиновника были убиты.

27. Барону Будбергу 21-го мая 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком., том III, № 998.

28. Предписание графа Гудовича генералу Рыкгофу от 4-го марта, № 76.

29. Тоже 21-го апреля, № 127.

30. А именно: Белевского полка 883 человек; 9-го егерского 255 человек; казачьих полков: Митрофанова 77 человек; Ежова 22 человека, п артиллерийской прислуги 57 человек (Рапорт Рыкгофа графу Гудовичу 6-го мая. Акты Кавк. Арх. Ком., том III, № 176).

31. Три роты 9-го егерского и одна Белевского полков, под общим начальством князя Уракова.

32. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 922.

33. Два батальона 9-го егерского и весь 15-й егерский полк.

34. Предписания графа Гудовича генералу Портнягину 3-го июня. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № № 948 и 950.

35. В отношении от 3-го июня 1807 года. Акты Кавк. Археогр. Ком., т. III, № 947.

36. Рапорт Несветаева графу Гудовичу 30-го мая, № 1,017, дело № 36.

37. Действия войск в Азиатской Турции (рукопись).

38. От 5-го июня, Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 951.

39. Всеподданнейший рапорт графа Гудовича от 20-го июня 1807 года, № 11.

40. Тоже от 15-го ноября, № 15.

41. См. прилагаемый план сражения.

42. Всеподданнейшие донесения графа Гудовича 20-го июня, 29-го июля и 15-го ноября 1807 года.

43. Всеподданнейшее донесение графа Гудовича 16-го июля 1807 года. Акты Кавк. Арх. Ком., т. III, № 959.

44. Рапорт Несветаева графу Гудовичу 18-го июля 1807 года. Там же, № 1,056.

45. Акты Кавк. Арх. Ком. т. III, № 1,061.

46. В собственноручном письме от 6-го декабря 1806 г. из Тифлиса. Архив Минист. Иностр. Дел, 1 — 13, 1806 г., № 2-й.

47. В рескрипте графу Гудовичу от 12-го августа 1807 г. Акты Кавк. Арх. Ком. т. III, № 22.