ДУБРОВИН Н. Ф.

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ТОРМАСОВА НА КАВКАЗЕ

(Статья вторая) ¹.

II.

Поведение имеретинского царя Соломона. — Князь Зураб Церетели. — Воззвание Тормасова к имеретинам. — Последствия этого воззвания. — Положение дел в Абхазии. — Междоусобная вражда за право наследства. — Осада Поти и взятие ее русскими войсками.

Удалившись из Кутаиса и скрывшись в горах, царь Соломон употреблял все средства к тому, чтобы выйти из-под власти России и объявить себя независимым правителем Имерети. Он поддерживал переписку с беглыми грузинскими царевичами, находился в постоянных сношениях с неприятелями России, персиянами, турками и в особенности с ахалцыхским пашею. Почти все вторжения хищников в Грузию со стороны Ахадцыха происходили по просьбе и подстреканиям царя имеретинского. Подстреканиям этим нельзя было ожидать конца до тех пор, пока Соломон будет оставлен правителем Имерети. Признавая необходимым принять меры к удалению царя, еще бывший главнокомандующий, граф Гудович, воспользовавшись смертью генерала Рыкгофа, назначил на его место командующим войсками в Имерети генерал-майора князя Дмитрия Орбелиани, как человека, имевшего там связи, и более других способного восстановить спокойствие в стране и захватить Соломона в свои руки.

Князю Орбелиани поручено было исполнять все просьбы и желания Соломона, за исключением просьбы о выводе войск из Кутаиса. Ему запрещено употреблять силу, «а нужно употреблять вам, писан, граф Гудович ², самые секретные пружины, через которые могли бы вы приблизиться к своей цели». Орбелиани должен был под каким [170] либо предлогом вызвать Соломона в Кутаис, но если бы он не согласился туда приехать и продолжал бы скитаться по прежнему по лесам и деревням, то решено было действовать на его приближенных и самого наивного из них — князя Зураба Церетели. Склонив их на выдачу царя, князь Орбелиани должен был, согласно воли Императора, отправить его в Тифлис со всем семейством и наследником, царевичем Константином.

Прибыв в Имеретию, Орбелиани нашел Соломона скрывающемся в лесу и окруженным толпою около 1,000 человек вооруженных имеретин. Сообщив, что приехал в местопребывания царя потому, что имеет письмо от графа Гудовича, князь Орбелиани долгое время не мог добиться свидания: царь не ехал к нему и не допускал к себе, опасаясь, как потом открылось, многочисленных русских войск, будто бы скрытых в лесах, с целью схватить царя со всем семейством.

Три дня Орбелиани объяснялся с Соломоном через разделявшую их реку и наконец, на лодке, охраняемой караулом, был переправлен на противоположный берег. Свидание его с царем, не привело ни к каким результатам, Соломон не соглашался приехать в Кутаис, ссылаясь, на дурной там воздух и свое слабое здоровье, требующее жизни в горах. В ответ на письмо главнокомандующего, царь, по-прежнему, требовал уступки в его владение Лечгума и вывода войск из Дутаиса.

— Если вам угодно, чтобы я отправил депутатов к высочайшему двору, говорил Соломон, то и слово, данное князем Цициановым, отдайте Лечгум в мое владение, напишите новые условия подданства й выведите войска из Кутаиси, — тогда отправлю депутатов. Если из этих просьб моих ни одна не будет исполнена, то мне невозможно служить войску российскому (России).

Соломон прислал к Тормасову князя Зураба Церетели, с поручением упросить главнокомандующего удовлетворить все его желания и тогда обещал приехать в свою столицу.

По прежнему двуличничая и желая показать свою преданность русскому правительству, князь Церетели говорил, что Соломон, по слабости своего характера, лично не заслуживает никакого внимания, и обыкновенно следует советам своих приближенных, имеющих на него влияние. При таком положении дел, князь Зураб считал полезным, чтобы главнокомандующий обратился со своим воззванием к духовенству и князьям, и призвал их к единодушному [171] соединению на пользу Имеретии и к безусловному исполнению роли Императора ³.

Оставляя эту меру, как последнее средство, главнокомандующий отправил, однако же, прокламацию к генерал-майору князю Орбелиани, но с тем, чтобы он обнародовал ее в том случае, если Соломон вновь откажется исполнить наши требования. С князем же Церетели Тормасов отправил письмо, в котором требовал, чтобы царь переехал в Кутаис, прислал аманатов в Тифлис и отправил в Петербург депутатов, в числе которых должен быть непременно и князь Зураб Церетели.

Получив это письмо и углубившись еще далее в горы, Соломон обещал прислать ответ на требование главнокомандующего не ранее, как через десять дней. Между тем, обещанный срок прошел, а ответа не было; тогда генерал-майор князь Орбелиани обнародовал прокламацию главнокомандующего, но она не произвела ожидаемого действия. Напротив того, приверженцы успели внушить Соломону, что русское правительство уничтожаем власть царя, не признает его более законным владетелем и обращается прямо к духовенству, князьям и народу с такими требованиями, исполнение которых принадлежим лично царю.

Соломон поверил этим внушениям, и в лесах, которые в течение двух лет служили ему убежищем, собрал для совета большую часть князей и вооруженного народа, чтобы спросить собравшихся, желают ли они иметь его царем и увериться в их преданности.

Подарками и допущением своевольства царь думал привлечь на свою сторону имеретин, в чем на время и успел. Привыкшие к своеволию князья боялись русского правления и готовы были защищать Соломона.

«Всех князей, доносил князь Орбелиани, и дворянства внушать в царя противные мысли заставляет и то, что народ сей теперь пользуется от него всем тем, что ему угодно, и царь всякого удовлетворяет требование, хотя и поневоле; притом же обыкший к своевольству и грабежам, страшится и того, что царь, вступив в совершенное подданство с исполнением обязанностей российскому Императору, будет иметь от Его Величества и во всех случаях защиту м поддержку, а они должны оставаться тогда без уважения царем, тем более, что царь тогда будет над ними сильнее и не будет иметь нужды всякого удовлетворять желание, как делает он [172] теперь. Сверх того, всякому известно, что тогда сделанное каким бы то ни было князем убийство или грабительство наказуемо будет по справедливости, и всякий виновник не останется без должного воздаяния. Сии причины недоброжелателей царя, князей и дворянства вооружают к недопущению царя до его обязанности, и народ сей, обыкший к разным своевольствам, не хочет быть никогда ограниченным в своих буянствах».

Князь Зураб Церетели, по совету которого была написана прокламация, не принимал никаких мер к содействию нашему правительству и устранить себя от деятельности, а князь Орбелиани не успел составить партии нам преданных, ни внушить к себе доверенности царя Соломона. Фамильная вражда, существовавшая между домами князей Орбелиани и Церетели, разъединяла деятельность этих лиц на столько, что первый, встречая повсюду препятствуя, просил Тормасова, об отозвании его в Грузию, но главнокомандующий, не согласившись на, это, предлагал ему, оставив все частные неудовольствия, соединиться с Зурабом и действовать единодушно. Тормасов поручал князю Орбелиани быть снисходительным к Соломону только тогда, когда он будет иметь верную надежду, что снисхождением будет достигнуто удовлетворение наших требований относительно отправления ко двору депутатов и присылки аманатов в Тифлис; в противном же случае, действовать решительно, и оставя дальнейшие объяснения, потребовать категорического ответа: будут ли отправлены депутаты или нет? Если не последует ответа через три дня, или особа сия, полагаясь на леса, болота и горы, служащие ей убежищем, вздумает объявить нам решительное свое несогласие», то прекратить всякие сношения с Соломоном. «В то время я приму другие меры, писал главнокомандующий ⁴, и начну объясняться иным манером, когда кроткие меры были не сильны, обратить сего вассала к повиновению и исполнению своих обязанностей».

Между тем, имеретинский царь решительно отказывался отправить депутатов в Петербург и высказывал явное недоброжелательство к России. Ни обещания, ни ручательство, ни, наконец, снисхождение не могли переменить его недоверчивость и обратить на путь истины. Преданные нам лица, архиепископы Кутатели и Генатели, сознавались в своём бессилии склонить царя переменить свой образ действий. Удалить Соломона из Имеретии без употребления открытой силы было невозможно, так как, окруженный постоянно вооруженною [173] толпою, он скрывался в труднодоступных лесах, болотах или в горах. Надо было изыскивать иные средства к тому, чтобы захватить царя в свои руки. Князь Зураб Церетели предлагал поставить под каким либо предлогом русские войска в его имении, обещал, прежде всего отклонить от повиновения царю, племянника своего, владетельного князя Гурии, а потом восстановить против Соломона притесняемых им сильнейших князей Рачинского округа.

Отделив от власти имеретинского царя Гурию и Рачу, и заключив его в незначительном пространстве остальной части Имеретии, можно было двинуть войска к его убежищу и надеяться захватить, в свои руки ⁵. Но для этого необходимо было убедиться в том, что преданные нам лица не откажут в своем содействии. В виду этого, Тормасов потребовал от князя Зураба Церетели письменного заявления о желании его содействовать удалению Соломона из Имеретии, но Зураб отвечал весьма уклончиво.

«За счастье признаю, писал он ⁶, что по своему выбору остаюсь верным славнейшему государю, ради чего, каждый час кровь моя и моих детей готова пролиться. Все до ныне бывшие в Грузии государевы начальники признавали меня усердным: покойный, князь Цицианов ценил мои слова и отзывался обо мне, как об особе, достойной доверия; также и граф (Гудович) и покойный генерал Рыкгоф. Но вы еще не знаете меня, и если донесение мое вызовет ваше благоволение, то вы убедитесь, действительно ли я усерден».

Это усердие прежде всего проявилось в том, что Церетели предлагал главнокомандующему войти в сношение с ахалцыхским пашею и при его посредстве овладеть Ахалцыхом. Не отвечая прямо на вопрос, князь Зураб писал, что паша приглашал к себе его сестру для переговоров по этому делу. Предлагая, затем, содействие к покорению Абхазии, князь Церетели только вскользь говорил о своей готовности принять участие в деле умиротворения Имеретии.

«За мою к вам верность, писал он, от меня отобрали имение и лишили должности, которую я имел — хотя еще не вполне, но намерены. Я постоянно тревожусь мыслью об убийстве и от вас, не имея никакой силы, ни на что не могу решиться, ибо страшусь невинного умерщвления. Когда ваша сила будет в моих руках, тогда явно начну действовать и по ахалцыхскому делу и со всех сторон; тогда увидите совершение дел. Если вы согласны на мое [174] представление то пожалуйте мне один полк с Симоновичем, или другим хорошим человеком — генералом или шефом, приказав ему действовать так, как я ему скажу; вместе с тем, отпустите и деньги и, тогда думайте, что дела уже совершены, — так оно и будет. Дайте мне ответ поскорее и в случае вашего согласия на мое представление пусть отряд прибудет в Сурам и, как только я буду о том извещен, переведу его в Имеретию. В противном случае, скажите мне на прямик, что ничего этого не хотите, тогда и я поберегу себя от смерти. Какое приращение государю, если они ни за что убьют меня; однако же, я не прочь и от этого.

«Так как в ахалцыхском деле участвует сестра моя, то вам известен азиатский обычай: когда большая особа отправляется к другой такой же особе, то нужны подарки ей, жене, детям, невесткам и путевые издержки. Теперь сестра моя находится в бедном доме, а потому, все это понадобится, когда поедет; в противном же случае, вы получите подарки обратно. Еще паша (ахалцыхский) велел сказать: если вы не от себя затеваете со мною дело, а от государя, то почему не подучаю от Него письма и знака? Я ему отвечал: пока не кончится, ничего не будет. По этому, пришлите мне кинжал или хорошую табакерку высокой цены, для отсылки к паше».

Уклонение князя Зураба Церетели от прямого ответа на заданный ему вопрос показывало, что его нельзя еще считать в числе деятельных и энергичных противников, готовых на удаление царя и что дело об умиротворении Имеретии приходится отложить до более удобного времени, когда представится возможность значительно усилить находившиеся там войска и действовать открытою силою. При тогдашнем положении дел, Тормасов, занятый действиями против персиян, не имел возможности отделить от себя ни одной роты, и потому принужден был употреблять слова и убеждения там, где недоставало силы оружия. Он просил князя Зураба Церетели, чтобы он, пользуясь настоящим промедлением, занялся исполнением своего обещания и склонил на нашу сторону своего племянника владетельного князя Гурии, рачинских князей и имеретинское духовенство; словом, чтобы он был готов к тому времени, «когда войдут северные орлы в царство премудрого в древности Соломона».

Наблюдая только затем, чтобы до наступления такого времени волнение в Имеретии не усилилось и дело оставалось в том положении, в каком было, главнокомандующий предписал генерал-майору князю Орбелиани прекратить с царем всякие сношения и отправиться в Редут-Кале, где присутствие его было необходимо, так [175] как турки приготовлялись к военным действиям и намерены были напасть на Редут и вторгнуться в Мингрелию.

Поручая князю Орбелиани защиту всего того края, главнокомандующий выражал уверенность, что при содействии мингрельских войск Орбелиани не только отразит турок, но и приобретет крепость Поти. «Употребите при том все меры, писал Тормасов ⁷ чтобы каким-нибудь путем достать в наши руки крепость и пристань Поти; на сне вы можете употребить хитрость, обещания, деньги и силу оружия, если только уверены будете в удаче. Впрочем, предварительно можете надеяться, что исполнение сего заслужить особое к вам Высочайшее благоволение. Затем, не останавливайтесь также окончанием дела с абхазским владельцем Сефер-Али-беем, и старанием привлекать на его сторону других частных абхазских владельцев, для поддержки его».

В Абхазии происходила в то время междоусобная война двух братьев, за право владения страною после смерти Келеш-бека.

Возвратившись домой ночью 2-го мая 1808 года, с званого вечера, Келеш-бек при входе в переднюю, в сопровождении одного из своих сыновей, Батал-бея, был встречен на пороге пистолетным выстрелом сына своего Арслан-бея. Направленный в отца выстрел попал в сына его, и Батал-бей был тяжело ранен. Вслед затем, в самого Келеш-бека последовало четыре выстрела из рук скрытых злодеев, в числе которых главным был Бежан Шервашидзе, брат Манучара Шервашидзе, зятя владетельницы Мингрелии. Отцеубийца с давнего времени вышел из повиновения отца и искал его смерти, но все покушения оставались безуспешными. Наконец, под личиною чистосердечного раскаяния, Арслан-бей возвратился под кровлю отца, успел пробрести его доверенность, а вместе с тем, приискать удобный случай, привести в исполнение свой зверский умысел. Злоумышленники умертвили еще двух сыновей Келеш-бека, а Арслан-бей подошел к убитому отцу и изрубил его саблею. Умерший владетель заранее избрал своим наследником сына Сефер-Али-бея, и, как бы предчувствуя скорую кончину, просил его «быть в повиновении Его Императорского Величества и изыскивать его высокое покровительство ⁸».

Опозоривший семейство и преследуемый старшим братом Сефер-Али-беем, Арслан заперся в Сухумской крепости. Не имея достаточно средств к тому, чтобы выгнать брата из крепости, [176] Сефер-бей прислал два прошения: одно на имя Императора Александра, а другое графу Гудовичу, с просьбою принять его в подданство России. Он обещал принять православную веру со всеми князьями и народом, просившись избавить Абхазию от подданства Турции. Сефер-Али-бей писал, что он давно уже перешел в православие, но не решался объявить об этом, опасаясь огорчить тем своего престарелого отца ⁹.

Император Александр повелел оказать содействие в изгнании из Абхазии Арслана и обещал принять Сефера со всем его владением под покровительство России, но с тем чтобы он сохранял это до времени в тайне, пока начатые с Портою переговоры о мире будут приведены к окончанию ¹⁰.

Граф Гудович требовал, чтобы Сефер-бей представил от себя просительные пункты о подданстве и основание, на котором он желает поступить в состав обширных владений русского Императора. В залог своей верности Сефер обещал дать в аманаты своего старшего сына и исполнять в точности все требования русского правительства. Тогда граф Гудович разрешил правительнице Мингрелии и находившемуся там с войсками генерал-майору Рыкгофу дать помощь Сеферу, для изгнания из Сухумской крепости брата его Арслан-бея.

Мингрельские войска вступили в границы Абхазии, и прибыли к Сухумской крепости в то время, когда подошел к ней владелец Поти, Кучук-бей, на трех судах со вспомогательным турецким войском, присланным Арслан-бею. Мингрельцы не решились одни вступить в дело с таким числом неприятеля и все ограничилось переговорами о сдаче Сухумской крепости. Арслан-бей, конечно, не согласился и мингрельцы отступили, а наших войск генерал Рыкгоф вовсе не посылал, так как, по полученным сведениям, Сухумская крепость была довольно сильна и имела значительную артиллерию. В замен того Рыкгоф предлагал отправить десанте и сжечь Сухум ¹¹, но предложение его не было приведено в исполнение.

В таком положении были дела Абхазии, когда генерал-майор князь Дмитрий Орбелиани, приехав в Редут-Кале, пригласил, к [177] себе владетеля Поти, Кучур-бея, с намерением, обещаниями и ласками привлечь его на нашу, сторону. В случае же нежелания Кучука вступить в наше подданство, решено было захватить крепость в свои руки нечаянным нападением.

Положение наше в Имеретии и Мингрелии могло быть прочно только тогда, когда находившаяся на восточном берегу Чёрного моря и на левой стороне устья Риона крепость Поти была бы в наших руках. Поти была одним из важнейших для нас пунктов, как относительно доставки провианта на р. Риону, так и для ограждения от турок Имеретии и Мингрелии. Владея устьем Риона, можно было уничтожить пленнопродавство, сообщение турок с горскими народами и запереть главные пункты и дороги для хищников.

Важные преимущества, сопряженные с приобретением этой крепости, заставляли нас принять все меры к тому, чтобы привлечь ее владельца к вступлению в подданство России. К содействию в этом деле были приглашены все лица, который или находились в родстве с Кучук-беем, или пользовались его доверием. Подполковник князь Эристов, Вахтанг Гуриели, двоюродный брат Кучука, и зять правительницы Мингрелии князь Манучар Шервашидзе были направлены на владетеля Поти ¹². Главнокомандующий не жалел для этого дела ни денег, ни подарков: богатая сабля в 1,000 рублей и две в 100 рублей, один кинжал с каменьями в 750 рублей, два обыкновенные по 80 рублей и пять медалей: три золотые и две серебряные обещаны в подарок Кучук-бею и наиболее влиятельным лицам ¹³.

Не отказываясь от русских подарков, Кучук все еще продолжал сношения с Арслан-беем. Последний, видя, что своим зверским поступком возбудил негодование народа, просил князя Орбелиани о принятии его в подданство России, вместе с Сухумскою крепостью. Просьба эта была отклонена, во-первых, потому, что принятие его в подданство отдалило бы от русского правительства народ и влиятельных лиц Абхазии, а во-вторых, и потому, что Сефер-бей представил уже пункты, на основании которых он искал подданства России. Наше правительство полагало назначить его правителем всей Абхазии, куда должна была войти и Сухумская крепость, бывшая всегда местопребыванием владетельных князей Абхазии.

Хотя для нас было бы весьма выгодно воспользоваться предложением. Арслан-бея и овладеть Сухумскою крепостью, тем не менее, [178] главнокомандующий приказал князю Орбелиани обещать покровительство и защиту только одному Сефер-бею. С Арслан-беем решение прекратить (всякие переговоры и стараться «искусным образом восстановить против него всех частных владельцев Абхазии, имеющих сколько-нибудь силы и влияния в народе», чтобы, с помощью их, Сефер-бей мог вытеснить Арслана из Сухума ¹⁴. Имея же постоянно при Сефере русского чиновника мы могли завладеть Сухумом без всякой траты и потери.

Между тем, турки, узнавшие о желании Арслана вступить в подданство России, старались отговорить его от такого поступка и обещали ему значительные деньги, богатые подарки и даже войска, если он откажется от своего намерения. С Кучуком же Порта вела переговоры о нападении на Мингрелию и Редут-Кале, подговаривая к тому же и цебельдинцев, с тем, чтобы, заняв Анаклийскую крепость, находившуюся в восемнадцати верстах от Редут-Кале, действовать с этой стороны совокупными силами. В Редут-Кале и его окрестностях было тогда шесть рот Белевского полка, которые могли быть усилены несколькими ротами, находившимися в Имеретии, но и то только в самом крайнем случае, так как царь Соломон не оставлял своих происков и становился к нам в явно неприязненные отношения.

«Нет слов удобных, доносил князь Орбелиани ¹⁵, выразить всю ядовитость, коею человек сей (Соломон) дышит на русских, и ежели бы нашёл удобность избить их каким-нибудь способом, то, конечно, не пожалел бы ничего на сие усовершение».

Выехав на границы ахалцыхского пашалыка, Соломон имел свидание с царевичем Александром, после которого отправил в Ахалцихе зятя своего князя Малхаза Андроникова, князя Ростома Нижерадзе и Рачис Эристова. Целью посольства было желание склонить пашу к совокупному нападению на Сурам и на русские войска, находившиеся в Имеретии. Присутствие Тормасова в Сомхетии и русский лагерь в сел. Квешах препятствовали ахалцыхскому паше удовлетворить просьбе царя имеретинского. Опасаясь, чтобы русские не двинулись к Ахалцыху и, не будучи готов их встретить, Селим-паша прикинулся человеком нам доброжелательным, и снова возбудил вопрос о вступлении под покровительство России. Он прислал даже к Тормасову своего чиновника Мустафу-Агу, для переговоров по этому делу. Первое сношение главнокомандующего с Селим-пашею началось еще [179] в мае 1809 года, когда живший в Ахалцихе слепой Мамед-Хассан, бывший прежде ханом шекинским, прислал к Селим-паше доверенное лицо для возобновления перемирия и мира. Воспользовавшись обещанием Мамед-Хассана содействовать склонению ахалцыхского паши на нашу сторону, главнокомандующий отправил майора Джораева с письмом к Селиму, о своем вступлении в управление краем. Действуя через Мамед-Хассана, Джораев должен был склонить пашу к принятию подданства России и объявить ему о цели своей посылки только тогда, когда увидит, что наставлениями слепого Мамеда Селим-паша приготовлен уже на столько, что готов принять наше предложение. До того же времени Джораеву поручено было, при всех случаях, обращать внимание паши на те выгоды, которые он приобретет со вступлением в покровительство или подданство России и представить, что настоящая власть его не прочна, так как Селим имеет сильного врага в сераскире Шериф-паше, который только ищет случая, чтобы отомстить ему, Селиму. Тоже самое было сказано главнокомандующим и присланному к нему чиновнику, Мустафе-Аге.

Хотя переговоры с ахалцыхским пашею не привели ни к какому конечному результату и были скоро прерваны, но они принесли нам ту пользу, что Селим прекратили хищнические вторжения в Грузию, отказал в помощи Соломону и, предоставив его собственным силами, сделал царя имеретинского совершенно безвредными для нас. Сами по себе Соломон не мог предпринять ничего решительного, и принужден был ограничиться возмущением жителей Мингрелии и Гурии.

Между тем, генерал-майор князь Орбелиани, видя также, что и его переговоры с Кучуком не обещают успеха, и, что владетель Поти также весьма далеки от вступления в подданство России, решился действовать открытою силою и взять крепость с боя. Дружественные отношения Кучука к Арслан-бею, и помощь, оказанная владельцем Поти Сухумской крепости, были достаточными поводом к тому, чтобы признать Кучука неприятелем России. Имея сведение, что в потийской крепости находится не более 400 человек гарнизона, генерал-майор князь Орбелиани выступили, 12-го августа, из Редут-Кале с отрядом, в котором находилось шесть рот Белевского полка, рота 9-го егерского, 50 казаков, пять орудий и князья мингрельские, абхазские и гуриельские со своею конницею.

На следующий день князь Орбелиани подошел к Поти совершенно скрытно, что весьма удобно было сделать, ибо сплошной лес подходил тогда с трех сторон под самый форштадт крепости. [180] Переправив на противоположной левый берег р. Риона три роты часть мингрельских и абхазских войск, Орбелиани приказал им занять позицию в трех верстах от крепости, а сам в тот же день спустился с остальным отрядом вниз по Риону на пароме, так как по тому пути, по которому шли три роты, невозможно было провезти орудий. На правом берегу реки было оставлено только одно орудие с прикрытием, для обстреливания форштадта. Для обеспечения себя со стороны Батума и воспрепятствования туркам подать помощь осажденным, были поставлены на правом берегу братья Гуриели с их милицией, замененною потом казачьими наблюдательными постами.

В тот же день вечером, 13-го августа инженер-подпоручик Фрейман, которому поручено было орудие, построил на левом берегу Риона батарею, для обстреливания крепости и форштадта. Работа эта производилась под прикрытием орудий, поставленных на правом берегу реки. Меткий огонь этого единственного орудия заставил турок очистить форштадт и укрыться в строениях, ближайших к крепости. Тогда, 14-го августа, мингрельцы, под командою князя Дадиана, и абхазцы, под начальством князя Шервашидзе, были посланы занять форштадт, причём для подкрепления милиции были двинуты по одной роте 9-го егерского и Белевского полков, под командою майора Реута.

После незначительного сопротивления со стороны турок, форштадт был занять с весьма небольшою потерею с нашей стороны ¹⁶ и войска еще ближе придвинуты к крепости. Они обложили ее с трех сторон и чтобы воспрепятствовать сообщению гарнизона с морем, заложили у правого устья Риона батарею, которая и была окончена в тот же день. Через неделю, 23-го августа, была построена еще одна батарея, по своему положению особенно вредившая крепости. Огнем этой батареи многие орудия неприятеля были подбиты, но, к сожалению, в отряде стал ощущаться недостаток в боевых припасах. Под конец осады, недостаток этот был так велик, что заставил князя Орбелиани лить на месте медные ядра из старых пушек и колоколов, доставляемых в отряд с особою готовностью и предупредительностью правительницею Мингрелии и сыном ее, князем Леваном Дадиани ¹⁷. [181]

Независимо от доставки таких материалов, правительница Мингрелии во все время осады снабжала отряд всем необходимым. Она, писал впоследствии Тормасов ¹⁸, «снабдевала наш отряд несколько раз порцией, поставляла всегда рабочих людей, сколько оных ни было требовано, без всякой заплаты и из единого своего усердия и, наконец, чтобы подать пример сыну своему и войскам мингрельским к твердости и верной службе, неоднократно с опасностью в жизни приезжала в войска, осаждавшие крепость и даже находилась при работах, производимых в устроении батарей, каковой твердости духа и истинной преданности еще никогда не было здесь примера». При содействии правительницы, мингрельцы и гурийцы оказывали действительную помощь нашим войскам в осаде Поти. Видя рвение всех чинов отряда, князь Орбелиани уверял Тормасова, что, сколько бы не продолжалась осада, крепость все-таки будет наша и просил о скорейшей доставке снарядов, которые и были отправлены из Тифлиса, на вьюках. Транспорт этот, следовавший под прикрытием 60 человек конвойных, был встречен на границе и окружён имеретинами, высланными царем Соломоном. Шесть дней транспорта этот должен был отбиваться от шайки разбойников и оставался на месте до прибытия подкреплений.

Для подкрепления генерал-майора князя Орбелиани были отправлены сначала две роты Кабардинского и одна рота 9-го егерского полков, под командою майора князя Орбелиани, а вслед затем, послан полковник Симонович с двумя батальонами Кавказского гренадерского полка, с тем, чтобы он, во-первых, спешил к Поти, а во-вторых, решил участь Соломона, «закоснелого в непокорности и вредных замыслах против войск его Императорского Величества».

Удовлетворяя просьбе князя Зураба Церетели и отправляя в Имеретию полковника Симоновича, главнокомандующий послал туда же и зятя Церетели, князя Тарханова, давно уже бывшего посредником во всех переговорах по устройству имеретинских дел. «Сей человек, писал Тормасов Симоновичу ¹⁹, как поверенный между иною и князем Зурабом Церетели, равномерно известен о важности возлагаемого на вас поручения, а потому и можете ему ввериться по сношениям вашим с князем Зурабом Церетели, с которым по окончании экспедиции на Поти, а не прежде, вы должны будете действовать соединено и по взаимному совету предпринять решительное дело против известного вассала России, носящего имя премудрого Соломона». [182]

Симоновичу приказано употреблять сначала меры кротости и снисхождения, но если затем, говорил главнокомандующий, «признаете меры сии недействительными и увидите невозможность, чтобы нечаянно, без дальних последствий, овладеть особою, именуемою высочеством, то разве тогда приступите к обыкновенной военной решимости и истощите все способы, чтобы положить конец гнездящимся уже пять лет беспокойствам в земле, управляемой премудрым, который, по злобе и недоверчивости своей к российским войскам, предпочитает своей столице обыкновенную резиденцию свою в болотах, лесах и горах, откуда вам должно будет его освободить». При этом князю Зурабу Церетели сообщено, чтобы он приготовил духовенство и народ к тому «перелому», который при соединенных его с Симоновичем действиях должен был воспоследовать в «некотором царстве».

Решаясь действовать энергически и открыто, Тормасов не считал нужным скрывать от Соломона, что ему известны все проделки его и поступки, враждебные России. «Полагаю, писал он царю имеретинскому ²⁰, что может статься не дошло еще до сведения вашего высочества, что неизвестно какие люди, но по примечаниям должны быть некоторые легкомысленные и ветреные хищники из имеретинских деревень, собравшись на границе Имеретии, неприятельски окружили было пороховой транспорта из Сурана следовавший в Мингрелию, кои, однако же, оружием были отражены и транспорт пришел благополучно. А потому, не могши прейти сего в молчании, я долгом моим счел при сем случае, донести вашему высочеству о таковом происшествии, случившемся на самой границе имеретинского царства. Впрочем, уповаю, что, конечно, ваше высочество охотно будете со своей стороны содействовать отправленным ныне войскам и по присяге своей не отречетесь доставить им нужные пособия».

Соломон не только не оказал никакого пособия, но, напротив, старался всеми мерами затруднить следование Симоновичу. Он приказал во многих местах перерыть дорогу канавами и завалить ее лесом. И без того трудный путь, пролегавший вёрст на 60 по болотам и трясинам, теперь был еще более испорчен и представлял большие затруднения при следовании наших войск ²¹. Симонович при всем своем старании не успел прийти вовремя на помощь князю Орбелиани и соединился с ним тогда, когда Поти была присоединена уже к русской державе ²². [183]

Во второй половине октября князь Орбелиани узнал, что имеретинский царь Соломон вместе с князем Мамием Гуриелем успели склонить шериф-пашу, сераскира трапезондского, подать помощь Поти. Выдав аманатов, просители обещали оказать полное содействие и пособие при следовании турецких войск. Шериф, 30-го октября, прибыл со своими войсками в числе 9,000 человек на берег Черного моря. Войска его следовали частью на лодках, частью берегом через Гурию и остановились в 20 верстах от Поти, осажденной нашими войсками. Турки тотчас же укрепились в лагере: они сделали вокруг его засеки, а на самом берегу Черного моря построили несколько редутов и окопов. С правой стороны их лагеря протекала р. Молтаква, с левой — Григолети, а с тылу прилегали к лагерю лесные и болотистые места, которыми изобиловал весь берег Черного моря, на пространстве между Поти и Батумом ²³.

Между тем, генерал-майор князь Орбелиани, руководивший осадою Поти, узнав, что турецкие войска усиливаются, что их поддерживают Соломон и Мамин Гуриель, вошел в сношение с гуриельским митрополитом Джумателем. Он склонил митрополита убедить народ гуриельский, чтобы, содействуя нам, напасть на турок с тылу в то время, когда сам князь Орбелиани атакует их с фронта.

На рассвете 2-го ноября прибыль к князю Орбелиани архимандрит Иосиф, объявивший о согласии гуриельцев действовать вместе с русскими войсками, Иосиф заявил, что гуриельцы приближаются уже к Поти и что сам владетельный князь их Мамия Гуриель, видя, что он один в поле не воин и что народ не разделяет его мнения, следует с гуриельскими войсками.

Мамия обещал напасть на турок со стороны Григолети в то время, когда русские атакуют их лагерь с фронта. Хотя генерал-майор князь Орбелиани и сомневался в чистосердечии Мамия, но решился, однако же, не снимая осады крепости, двинуть часть мингрельских и абхазских войск к р. Молтакве. Стоявший в шести верстах от этой реки майор князь Орбелиани с двумя ротами Кабардинского мушкетерского полка и двумя орудиями получил приказание поддержать мингрельцев и абхазцев.

Гуриельцы прежде всех атаковали турок и, к удивлению последних, вступили с ними в самый упорный бой. Вслед затем, прибывший к переправе майор князь Орбелиани открыл огонь по неприятелю со стороны р. Молтаквы, и под прикрытием его мингрельцы и абхазцы стали переправляться через реку: конные бросились вплавь [184] а пешие искали брода. Пехота и артиллерия с генерал-майором князем Орбелиани переправилась на лодках и атаковала с фронта. Первым ударом в штыки взято фланговое укрепление, и турки стали тотчас же отступать, оставляя укрепления, в которых было взято нами одно орудие, два знамени и 18 человек пленных.

Неприятель отступал быстро; наши войска на расстоянии десяти верст преследовали турок, бежавших к морю с намерением сесть на суда и отплыть. На берегу произошел ужасный беспорядок: все торопились уйти от преследования и захватить себе место на лодке или судне. Бросаясь в воду, турки спешили к судам, толпились около них, и множество людей погибло в морских волнах, так как севшие на суда, опасаясь, чтобы от излишнего числа людей лодки не затонули, рубили руки своим товарищам, хватавшимся за борта для спасения от смерти. Оставшиеся на берегу пытались защищаться, но были рассеяны по лесу и болотам.

С наступлением ночи сражение окончилось; неприятель потерял 1,500 человек убитыми и 283 человека пленными. Двадцать знамен и весь лагерь достались в руки победителей. Потеря с нашей стороны простиралась до 70 чел. убитыми, 237 чел. ранеными, большая часть которых были мингрельские и гурийские милиционеры.

Одержав победу над турками, генерал-майор князь Орбелиани тотчас, же известил о том владельца Поти и требовал сдачи крепости. Кучук не верил известию о нашем успехе и не согласился на сдачу. Тогда осаждающий устроил против крепости новую возвышенную батарею, с которой можно было обстреливать всю внутренность крепости, и приступил к заготовлению штурмовых лестниц. Огонь этой батареи, приготовление наше к штурму, полученные достоверные сведения о поражении шериф-паши и, наконец, известие, что на помощь осаждающим идут новые русские войска, до того устрашили Кучука, что он, 12-го ноября, отправил в наш лагерь посланного с просьбою прислать к нему для переговоров князя Шервашидзе. На другой, день условлено было, что гарнизон с оружием в руках выступит из крепости, оставив в ней все материалы, припасы и орудия. Русские войска займут крепость не прежде, как по уходу гарнизона.

Эти условия были приняты князем Орбелиани, и как гарнизон должен был отправиться морем, и не имел достаточного числа судов, то ему дано было десять мингрельских лодок и один баркас, с условием, чтобы суда эти были, потом возвращены ²⁴. [185]

В девять часов утра, 15-го ноября, крепость Поти сдалась и Кучук-бей поднес ключи генерал-майору князю Орбелиани. Турецкий гарнизон, состоявший из 272 человек, отпущен на лодках в Трапезонт и русские войска в виду удаляющегося неприятеля, с распущенными знаменами и музыкою вступили в крепость, в которой было найдено 34 орудия и значительное число снарядов ²⁵.

«Таким образом, писал Тормасов ²⁶, сия крепость, важнейшие по своему местоположению и укреплениям, связующая беспрепятственное сообщение Мингрелии с Тавридой и пресекшая все пути туркам в том краю увлекать в плен, утеснённый ими мингрельский народ, исповедующий христианскую веру, и обращаться в богопротивном пленнопродавстве, повергла себя в вечное подданство Всероссийской Империи».

Первым распоряжением генерал-майора князя Орбелиани, по занятии Поти, было приказание очистить от леса окрестности крепости на пушечный выстрел. На эту работу были употреблены жители Мингрелии по найму. Они рубили вековые деревья также охотно, как добросовестно помогали нам в овладении крепостью. Главнокомандующий ходатайствовал о награде многих лиц, за то небывалое, как он выразился, содействие, которое было оказано нам мингрельскою, гурийскою и абхазскою милициями. Утвердив представление Тормасова, Император Александр произвел князя Мамия Гуриеля в полковники и пожаловал ему орден св. Анны 2-й степени, а правительнице Мингрелии, княгине Нине Георгиевне — ежегодный пенсион по 3,000 руб. ассигнациями ²⁷.

Сознавая всю важность приобретения Поти, главнокомандующий поручил генерал-майору князю Орбелиани оставить один батальон Белевского полка в крепости, одну роту поставить в Редут-Кале, две роты — в Хопи, а остальные войска в Имеретии и, близ ее границ, в Грузии.

Вместе с тем, снисходя на просьбу генерал-майора князя Орбелиани, Тормасов отозвал его в Грузию, а командование войсками в Имеретии и Мингрелии, согласно желанию князя Зураба Церетели, поручил полковнику Симоновичу. Последнему поставлено в непременное условие, чтобы один батальон Кавказского гренадерского полка был расположен в имении князя Зураба, дабы он, согласно данному [186] обещанию, мог действовать открыто и не опасаясь преследования Соломона. Церетели сообщено, что теперь наступила пора действовать, но князь Зураб, готовый на все на словах, был далек от исполнения своих обещаний на деле. Он говорил Симоновичу, что лучше бы было оставить царя и предоставить ему управление народом имеретинским. Тормасов управлялся такому двуличию и писал, что удаление Соломона из Имеретии дело решенное, что оно необходимо, и что с его удалением князь Зураб будет назначен первым членом правления и получить значительную награду. Церетели на все это отвечал отказом.

«В настоящее время, писал он ²⁸, я не могу открыто действовать, ибо не знаю, кой час убьют меня за верность к вам; даже и теперь намеревались меня убить, для чего племянник мой Кайхосро, По азиатскому коварству уже обязал клятвою подобных себе людей, но я под разными предлогами уехал скрытно в дом свой, переменив обычную дорогу, в сопровождении двух людей и повидавшись перед тем ночью с полковником (Симоновичем)».

«Опять скажу, прибавлял он, что не нужно медлить этим делом, ибо неприятели ждут лета, когда вас отвлекут различные дела, а они в распустившихся лесах укрепятся и затем придет Баба-хан, который посланцу их наказывал сказать от его имени, — причем шах провел рукою по кудрям своей бороды, — что если-де я ношу эту бороду, то должен исторгнуть вас из под власти русских.

«Знаете, государь мой, что дураку нужна палка для его образумления, да и князь Орбелиани, кажется, делал вам представление в этом же смысле. Эту мысль не надо упускать из виду, ибо, как уроженец этой земли, знаю, каким путём более можно привлечь здешних людей. Я стараюсь тоже подкупить их на верность Государю любимым ими золотом, но меня останавливает дороговизна этого металла. Перед сим я взял у князя Дмитрия (Орбелиани) 340 червонцев и добавив к ним еще третью часть своих собственных, израсходовал в короткое время на подкуп некоторых царских визирей и теперь они также верны, как и я; а на князей гурийских, чтоб они враждовали против Шериф-паши, я издержал много своих вещей и золота, и если б я всегда имел деньги на подобное употребление, дело пошло бы лучше, что и предоставляю вашему рассуждению.

«Так как я сторонниками царя уже признан в числе ваших верных приверженцев, то они лишили меня всех доходов и [187] гоф-маршалства, тогда как одно последнее звание доставляло мне до 4,000 рублей, не говоря о других общих выгодах — и все это я потерял. Самому переводчику Аслану известно, что грузинские князья обогащались при царском дворе — тем более, я управлявший всею этою землею».

Князь Зураб говорил, что без значительной прибавки войск в Имеретии нет возможности не только схватить Соломона, но и добиться от него отправления депутатов и выдачи царевича Константина; что если войска не будут присланы теперь же, то он принужден будет перейти на сторону царя и тем избавиться от ежечасного опасения быть убитым.

Тормасов не опасался за жизнь князя Зураба и не считал ее в такой опасности. Подозревая в нем двуличие, главнокомандующий не мог не сознать, однако же, что настояния князя Церетели об усилении войск, находившихся в Имеретии, вполне справедливы, и что без прибавки войск не стоить начинать действий, так как они не приведут ни к чему решительному и определенному. Соломона можно было заставить исполнить наши требования только одною силою оружия, что при тогдашних обстоятельствах было невозможно. Ни чем не кончавшиеся наши переговоры о мире с тегеранским двором, постоянные нарушения перемирия персиянами, их вторжения в наши границы и, наконец, хищнические набеги на кубинскую провинцию дагестанцев, под предводительством Ших-Али, бывшего хана Дербентского, лишали главнокомандующего возможности тронуть войска с мест расположения и ослабить защиту пунктов, подверженных нападению. Так или иначе, но в Имеретии сохранялось еще наружное спокойствие и нарушать его в то время, когда предстояла опасность в других местах, значило бы увеличить число врагов России. И без того имея перед собою достаточное число неприятельских сил, Тормасов оставил до времени Соломона в том положении, в каком он находился и обратил всю свою деятельность на ведение мирных переговоров с Персией и на изгнание Ших-Али-хана, производившего волнение в кубинской провинции.

Н. Дубровин.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. См. «Военный сборник» 1877 г., № 9.

2. Секретное предписание кн. Орбелиани, от 10 февраля 1809 г., № 15.

3. Раппорт кн. Орбелиани Тормасову, 12-го июня. Ак. К. Арх. Ком., т. VI, № 280.

4. Предписание главнокомандующего князю Орбелиани 17-го июня. Ак. К. А. Ком., т. IV, № 281.

5. Отношение Тормасова министру иностранных дел 10-го июля. Там же № 284.

6. В письме Тормасову от 30-го июля 1809 г. Ак. К. А. К., т. IV, № 287.

7. Князю Орбелиани от 17-го июня. Ак. К. А. К., т. IV, № 286.

8. Рапорт Рыкгофа графу Гудовичу 6-го мая 1808 года, № 83.

9. Влюбленный в сестру покойного князя Григория Дадиана, Сефер-бей искал ее руки, но владетель Мингрелии не соглашался выдать ее, пока Сефер не примет христианства. Названный при крещении Григорием, Сефер женился на сестре Дадиана, но скрывал от отца свою новую религию.

10. Отношение графа Румянцева графу Гудовичу 13-го июня 1808 г. Предписание Гудовича генерал-майору Рыкгофу 14-го июля 1808 г., № 99.

11. Рапорт генерала Рыкгофа графу Гудовичу 10-го августа 1808 г., № 151.

12. Рапорты князя Орбелиани Тормасову 30-го мая и 7-го июня 1809 года.

13. Предписание Тормасова князю Орбелиани 17-го июня 1809 г., № 34.

14. Там же.

15. В рапорте Тормасову, от 21-го октября, № 598.

16. Она состояла из 8-ми раненых и 12-ти убитых мингрельских и абхазских милиционеров.

17. Рапорт князя Орбелиани Тормасову 21-го октября, А. К. А. Ком, т. IV, № 522.

18. Отношение Тормасова графу Румянцеву 11-го января 1810 г. Там же, № 524.

19. В предписании от 11-го октября, № 103. А. К. А. К., т. IV, № 290.

20. В письме от 11-го октября 1809 г. Ак. К. Ар. Ком., т. 1Y, № 290.

21. Всеподданнейший рапорт Тормасова 16-го декабря 1809 г., № 171.

22. Там же.

23. «Славянин» 1828 г., т. VII, стр. 272 и 273.

24. «Действия в Азиатской Турции», рукоп. в Воен. Учен. Арх.

25. Всеподданнейший рапорт Тормасова 3-го декабря 1809 г., № 156.

26. В прокламации от 24-го ноября. Ак. Кав. Арх. Ком., т. IV, № 1158.

27. Отношение графа Румянцева Тормасову 14-го февраля 1810 года. Там же, № 527.

28. Тормасову 30-го декабря 1809 г. Ак. Кав. Арх. Ком., т. IV, № 298.

Текст воспроизведен по изданию: Деятельность Тормасова на Кавказе // Военный сборник, № 10. 1877