ДУБРОВИН Н. Ф.

ПОХОД ГРАФА В. А. ЗУБОВА В ПЕРСИЮ В 1796 ГОДУ

(См. «Военный Сборник» 1874 года, №№ 2 и 3.)

V.

Деятельность главнокомандующего после занятия Дербента. Просьба его о присылке подкреплений. — Воззвание Шейх-Али-хана к жителям дербентского ханства. — Манифест Императрицы к персидскому народу. — Движение каспийского корпуса к Баку. Переправа через реку Самур. Прибытие транспортов с провиантом. — Занятие вашими войсками городов Кубы и Баку. — Бегство Шейх-Али-хана.

После занятия Дербента, каспийский корпус оставался на месте в течение двух недель. Прежде чем двинуться вперед, главнокомандующему необходимо было снабдить войска продовольствием, обеспечить свой тыл и устроить дела покоренного ханства.

При выступлении из Кизляра, отряд был обеспечен продовольствием по 26-е июня. В конце апреля Гудович отправил вслед за отрядом 1,900 четвертей сухарей и 178 четвертей круп, и при этом уведомлял графа Зубова, что остальной провиант, на три месяца, будет доставлен в самом непродолжительном времени.

Трехмесячный запас продовольствия, составляя только путевое довольствие войск до Баку, не обеспечивал их даже и до этого пункта, потому что транспорты подвигались весьма, медленно; волы изнурялись и падали. Снабжение отряда продовольствием при [192] движении от Баку в глубь Персии должно было производиться морем из Астрахани, где, с этою целью, как мы видели, приказано было заготовить, на первый случай, 70,000 четвертей муки с пропорциею круп и 40,000 четвертей овса. Между тем, в начале мая, в Астрахань не было еще доставлено из внутренних губерний ни одного зерна хлеба, и даже не было известно, когда он туда прибудет. Граф Зубов опасался двинуться вперед, рассчитывая, что, дойдя до Баку, может остаться вовсе без продовольствия, и в таком невыгодном положении встретиться с войсками Аги-Магомет-хана.

Последний, по имевшимся сведениям, хотя и отступил к Тегерану, но, укрепляя свои прибрежные провинции от Гиляна по восточному берегу Каспийского моря, располагал собрать войска и возвратиться опять к р. Араксу. Принужденный оставить гарнизоны в Дербенте и Баку, и имея в своем распоряжении незначительные силы, граф Зубов не рассчитывал на возможность уничтожить противника и просил об усилении его новыми войсками. Предположенное в Петербурге одновременное действие против Аги-Магомет-хана со стороны Ганжи и берегом Каспийского моря не могло иметь места, потому что кавказский корпус не только еще не присоединился к отряду графа Зубова, но едва собирался у Кизляра; возможность его продовольствия средствами Грузии, как мы видели, была сомнительна. Изменение плана, давая иной характер действиям, заботило графа Зубова и связывало ему руки.

«Зайдя в Баку», писал он (В собственноручном письме князю П. А. Зубову от 15-го мая 1796 года.), «боюсь; чтобы не оставили меня без хлеба. Также, с нынешним числом войск, а особливо без кавказского корпуса, нельзя там, как бы хотелось, приняться за дело, потому что надобно занимать большую дистанцию и отделять сильные отряды, которых не можно отделять, если главные силы должны тем ослабиться. Малые же части войск неминуемой подвержены опасности, как узнал я по вшествии в Дагестан, ибо даже на самые цепи мои наскакивают разбойничьи партии, которые могут жить здесь в той уверенности, что, быв от лагеря в пяти верстах, безопасны от поисков и хотя бы открылись где, то их выжить трудно».

В двадцатых числах мая главнокомандующий получил уведомление Гудовича, что с кавказской линии отправлено к нему еще несколько транспортов с продовольствием; что, по расчету, [193] провиант этот должен обеспечить отряд по 16-е июля, и что по 11-е мая доставлено в Астрахань 4,000 четвертей муки с пропорциею круп, которые уже и отпущены на суда в распоряжение контр-адмирала Федорова, для доставления морем в Дербент, или в Баку, куда назначено будет главнокомандующим.

«Я рад и готов от всего сердца вам помогать», писал при этом Гудович графу Зубову (В письме от 19-го мая 1796 года.), «и снабжать всем, что есть в моей власти, но должен вам объяснить, что со стороны войск, а особливо пехоты, не в состоянии я теперь сделать вам прибавление важнее».

Хотя в распоряжение Гудовича и были отправлены из России на кавказскую линию новые полки, но ни один из них не прибыл, креме Павлоградского легко-конного полка, подходившего в то время в Георгиевску. Поэтому, Гудович, желая исполнить обещание, данное Зубову, занять Дербент войсками, находившимися в его распоряжении, собрал с разных мест 140 человек рядовых (Восемьдесят рядовых Московского мушкетерского полка и 60 человек — четвертого баталиона Кавказского егерского корпуса.) и отправил их в Дербент, вместе с транспортом, состоявшим из 100 верблюдов и 50 фур, нагруженных провиантом. Вскоре после того он собрал у Кизляра Павлоградский полк, второй баталион Кубанского егерского корпуса, Донской полк Киреева и шесть полевых орудий, и, поручив командование ими генерал-маиору князю Цицианову, приказал идти на соединение с графом Зубовым (Отношение Гудовича графу Зубову 19-го мая 1796 года, № 563. Всеподданнейший рапорт графа Зубова 23-го августа 1796 года. Князь Цицианов, как увидим ниже, за неимением волов для подвижного магазина и по причине разлития реки Терека, мог выступить только 23-го июля.).

«По всей искренности», прибавлял Гудович, «уверяю вас, что, как скоро назначенные войска на линию прибывать станут, то я тот же час, не останавливая их, подвигать стану к Кизляру, а особливо полки пехотные, в которых, считаю, вам больше надобности будет, откуда и к вам тотчас, по востребовании, доставлять стану, не имея никакой нужды и желания оставлять у себя, кроме самого нужного числа для сохранения линии. Вас о том только покорнейше прошу: если можно оставить у меня, по крайней мере, до поздней осени, казачий полк Янова, который стоит против Кабарды и нужен тут для поддержания спокойствия. Вы меня тем крайне одолжите». [194]

Получив сведение о движении подкреплений, а, главное, о появлении хлеба в Астрахани и возможности скорого доставления его к персидским берегам, граф Зубов решился двинуться вперед; но зная вероломство и хищность окружающих его народов, принужден был позаботиться об обеспечении своего тыла и правого фланга.

Обширная дербентская крепость, вмещавшая в себе до десяти тысяч вооруженного населения, не могла быть оставлена в тылу без надежного гарнизона, в состав которого необходимо было назначить, по меньшей мере, три баталиона. Тогда, имея за собою верный опорный пункт в Дербенте, граф Зубов имел возможность двинуться далее, не дождавшись подкреплений и без опасения за свое положение даже и в том случае, если бы встретил, сопротивление со стороны бакинского хана, или рачительные силы персиян. Снабженный в достаточной степени продовольствием, он всегда мог, заняв крепкую позицию, дождаться прибытия подкреплений, и, присоединив их к себе, перейти в наступление.

Что касается до обеспечения правого фланга, то главнокомандующий возложил это на обязанность преданных нам владельцев Дагестана. Он писал шамхалу тарковскому, уцмию каракайдакскому и кадию табасаранскому, чтобы они прислали к нему своих детей или родственников в аманаты и свершили вместе состоявшие в готовности свои войска «для закрытия марша моего ср стороны гор» (Записка графа Зубова, представленная князю П. А. Зубову при письме от 15-го мая 1796 года.).

Приглашенные не только изъявили полную готовность исполнить требование главнокомандующего, но высказывали особую предупредительность, свойственную азиатским народам в тех случаях, когда слабый заискивает усильного. Известие о падении Дербента — ворот в Персию — быстро распространилось по всему Дагестану, и все горские владельцы, до сих пор неприязненные России, наперерыв друг перед другом спешили в лагерь главнокомандующего. В течение двух недель русский стан был переполнен дагестанцами, приезжавшими заявить о своей покорности России.

- Мы пребывали, говорили они, с дербентскими владетелями в дружбе, а как теперь Дербент состоит под властью Всероссийской Монархини, то мы не преминем служить России лучше, чем дербентским владельцам.

Некоторые из них, не ограничиваясь одним заявлением своей [195] преданности, приникали присягу на подданство, подобно тому, как принимали ее и жители дербентского ханства. Последним объявлено, что владение Шейх-Али-хана принимается под защиту России, что каждый, оставаясь спокойным в своем владении, будет обеспечен в личной и имущественной безопасности; что, в случае каких либо претензий друг на друга, никто не вправе разделываться сам собою, но должен обратиться к русскому главнокомандующему; что весь Дагестан и дербентское ханство, находясь под покровительством России, обязаны положить конец взаимным распрям и мирною жизнию и послушанием заслужить благоволение Императрицы (Там же.).

Видя приверженность народа в своему хану и то участие, которое принимал он в его судьбе, граф Зубов не решился выслать Шейх-Али-хана в Россию, тем более, что такая мера, кроме восстановления народа, не представляла никаких выгод. Все дербентское владение было разделено на части, управляемые наибами. Каждый наиб, с удалением Шейх-Али-хана в Россию, мог объявить себя ханом в своем владении, а такое раздробление, при сомнительной преданности наибов, было для нас скорее вредно, чем полезно: в каждом наибе мы могли встретить человека враждебного, готового противиться нашим видам и намерениям. Оставить Шейх-Али-хана в Дербенте, после его поступков и неуверенности в чистосердечном раскаянии, было совершенно невозможно, и потому граф Зубов решился взять его с собою, а управление дербентским ханством, для успокоения народа, поручил сестре хана, Периджи-ханум, в помощь которой назначил Хадыр-бека (Хадыр-бек был родственник покойного Мегмет-Гусейн-хана дербентского.), как человека, казавшегося более других преданным России.

Когда Шейх-Али-хану было объявлено решение, по которому он должен был следовать за русскими войсками, то хан принял это известие не только с покорностию, но и с видимым удовольствием. Чтобы привлечь к себе расположение главнокомандующего и выставить свою преданность, Шейх-Али вызвался написать воззвание, призывающее бывших его подданных к спокойствию и переполненное самыми льстивыми выражениями относительно Императрицы и ее главнокомандующего.

«Благодарение Всевышнему», писал он дербентцам, «что мы избавились, за совращение с истинного пути, наказания милосердием величайшей, счастливой и всемогущей на земном шаре [196] Императрицы — тени Божией — которая послала, яко ангела ей повинующегося, ужасного в брани, но к покорным милостивого и кроткого предводителя воинов непобедимых, графа Валериана Александровича Зубова.

«Сами вы, любезные нам подданные, должны признаться, что давно уже не вкушали того спокойствия, какое теперь под его покровом ощущаем. Да будет и сие ему в неувядаемую славу; но мы долженствуем не щадить жизни, чтоб заслужить свое преступление пред сильною и наших предков, и нас всегда покровительствовавшею Российскою Империею, и не только сами во весь век наш обожать будем великую Монархиню — тень Божию — но и в сердца потомков наших поселим непоколебимую временем и случаями к Ее Величеству преданность и повиновение.

«Ныне благодетель наш граф Валериан Александрович идет с многочисленным и храбрым своим воинством на коварного Агу-Магомет-хана, дабы разрушить в конец силы его. Всем известном какие сети ввел нас сей неблагонамеренный, паче злой человек и что мы ему и его приятелям отмщевать во веки веков долженствуем; а напротив на всю жизнь от сего времени, перед лицом Бога живого, под клятвою обещеваем служить верно и усердно великой Государыне — тени Божией — и идем теперь при воинстве российском к Араксу, дабы быть полезным нашему спасителю графу Валериану Александровичу всеми способами, которые Всевышний нам в руки и в сердце вложить соизволит. Правление же вами, оставляем до нашего из похода возвращения в руках высокостепенной, светлейшей, любезнейшей сестры нашей Периджи-ханум и при ней наибом будет верный нам обоим, усерднейший слуга Хадыр-бек.

«Молим Всевышнего, дабы послал на вас всех святую свою милость и дабы великий пророк наставил вас на путь правды. Теперь же, по данной нам от Бога власти, повелеваем считать россиян за благодетелей, чинить послушание светлейшей сестре нашей, или кому от нее приказано будет. Дан в радостном, веселом и благополучном времени».

Оставаясь в лагере русских войск, Шейх-Али-хан пользовался возможною свободою: ему возвращена была сабля и разрешено видеться с сестрою. Главнокомандующий оказывал ему полное расположение, которое, как увидим ниже, он употребил во зло самым изменническим образом.

Устроив внутренние дела дербентского ханства и поставив [197] в отдельных его частях наибов и правителей, граф Зубов взял аманатов от знатнейших из дербентских жителей и, присоединив к себе первый Чугуевский полк, прибывший с генерал-маиором Платовым и Донской полк Орлова, выступил 24-го мая по направлению к Баку. В Дербенте был оставлен генерал-маиор Савельев с тремя баталионами пехоты, 200 казаков и четырьмя полевыми орудиями (Всеподданнейшие рапорт графа Зубова 30-го мая 1796 года. Оставленные баталионы были: гренадерский из рот Московского и Казанского полков, один мушкетерский баталион Московского полка и третий баталион Кавказского егерского корпуса.).

За несколько дней до выступления в поход, главнокомандующий получил Высочайший манифест, обращенный к персидскому народу, с приказанием сделать его известным в городах и селениях. Переведенный на языки турецкий, персидский, грузинский и армянский, манифест этот был доставлен в большом числе экземпляров к кавказскому генерал-губернатору Гудовичу и астраханскому губернатору Алябьеву, с тем, чтобы и они, с своей стороны, приняли меры к распространению его по городам и селениям чрез купцов и других людей, имеющих торговые дела в Персии или Турции (Рескрипт Императрицы Гудовичу 2-го апреля 1796 года.).

«Намерение и желание Российской Империи», писала Императрица (В манифесте от 27-го карта.), «пребывать в тишине и добром согласии с соседственными ей владетелями в государстве персидском, издавна пред светом доказаны великодушием и добровольною уступкою знатных областей, завоеванных правдивым и победоносным оружием вечной славы достойного императора Петра Великого. Со вступления нашего на престол, мы не в ином виде обращали внимание наше на сей край пределов наших, как для соблюдения мира и спокойствия и для укоренения и приращения там равно на обе стороны выгодной и полезной торговли между обоюдными подданными, основанной на договорах торжественных и ничем неиспровергаемых.

«Нередко в сем похвальном и благом предмете нашего попечения встречали мы противность и нарушения со стороны руководствуемых корыстию и другими пристрастиями некоторых частных персидских начальников в тех местах, куда наши подданные для промыслов своих приезжали, и где различным образом угнетаемы и обижаемы были. Но по сродному нам великодушию всегда старались мы пресекать и не допускать сии неприятности до дальних [198] следствий, довольствуась удовлетворениями, иногда не вовсе соразмерными обиде, я особливо могуществу способов, от Бога вам дарованных к одержанию оного по неограниченному нашему произволению. Таковое снисхождение испытал в нас и сам Ага-Магомет-хан, ныне коварностию и свирепством своим властвующий беззаконно во всех областях персидских, когда, будучи ханом астрабадским, дерзнул, вопреки народного права и доброй веры, задержать насильственно зашедший наш туда фрегат, причинив начальствующему оным, флота нашего капитану графу Войновичу разные обиды и оскорбления.

«Не поколебались бы мы и ныне в сих наших кротких и миролюбивых расположениях, если бы помянутый хищник Ага-Магомет, движимый необузданным своим властолюбием, не распространил, наконец, насильствия и лютости свои в оскорбления прав и достоинства Империи нашей, даже до впадения в Грузию и до завладения самой столицы, от нескольких уже лет предавшегося покровительству нашему царя карталинского и кахетинского, откуда по разграблении там и разорении храмов Божиих, но опустошении земель увлечением в неволю великого числа христиан и по совершении многих других неистовств, обратился к берегам моря Каспийского на разорение народов и на гонение хамов, спокойно своими уделами управляющих, к нам приверженных и торговле нашей всегда благоприятствующих.

«Предприятия столь дерзкие, испровергающие все то, что достоинства, польз и выгод Империи нашей касаться может и рассыпаемые им фирманы к пограничным и даже подвластным нам владетелям, очевидно, устремленные на возмущение пограничного спокойствия, на разрушение существовавшего тут мира и доброго согласия и на истребление всех прежде бывших, полезных и выгодных сношений между обоими государствами, налагают на нас, хотя неприятный, но необходимый долг, цротивуположить оным преграды сильные и удобные к их уничтожению. Вследствие чего, призвав в помощь Всевышнего, праведным нашим начинаниям всегда щедро поборствующего; уважая собственное достоинство наше и благо нашей Империи, неоднократно помянутым мятежником оскорбленные, безопасность пределов и уверенность предавшихся покровительству нашему; внемля гласу человечества, им нещадимого даже в крови родных его братий, и снисходя на прошение царя карталинского и кахетинского и многих благонамеренных ханов и владетелей дагестанских, взывающих защиту и покровительство [199] наше — повелели мы знатной части наших морских и сухопутных сих, под предводительством нам любезно-верного, от армии нашей генерал-поручика, нашего генерал-адъютанта, лейб-гвардии Измайловского полка секунд-маиора, конно-гренадерского военного ордена полка шефа и орденов наших: Св. Апостола Андрея, Св. Александра Невского и военного Св. Георгия, и прусских Черного и Красного орлов кавалера и Римской Империи графа, Валериана Зубова — вступить в персидские пределы, ради надлежащего отвращения всех неудобств, могущих произойти от распространения и утверждения в оных беззаконно похищенной власти лютым и коварным Агою-Магомет-ханом, до днесь явившим себя явным врагом России, нагло отвергшим все трактаты, коими при ограждении пределов безопасностию приобретены были подданным нашим преимущества и выгоды, присвоенные в замен уступки персидских областей, завоеванных победоносным оружием вечно достойной славы императора Петра Великого, стремящимся поработить тяжкому своему игу, не только владельцев на равном с ним или еще на предпочтительном праве учредившихся, но и частных людей, стяжавших имущество трудами своими, лишая и тех, и других достояния их, а иногда и самой жизни, и, наконец, лютостями и угрозами, дерзая возмущать и вопреки собственных польз обращать против Империи вашей мирных и благорасположенных к нам владетелей, из коих многие наслаждались покровительством и милостию нашими.

«Возвещая сим решимость вашу и объяснив достаточно важные причины на оную нас побудившие, имеем мы тут главным предметом то, чтобы совершенно успокоить всех обывателей и жителей персидского государства всякого состояния и чина, и всех вер и родов, природных и иностранных, как-то: грузин, армян и других в сих странах мирно и спокойно, в различных невинных промыслах упражняющихся, что от вступления и пребывания там наших победоносных войск, не только ни кому в личности или имуществе не воспоследует никакой обиды и никакого притеснения, но паче каждый в том и другом ограждаем и охраняем будет, согласно с данными от нас точными повелениями всем начальствующим над теми войсками, строго наблюдать, чтоб никто напрасного вреда или неправды не терпел. В случае же какого либо преступления сея нашей воли, виновников предавать скорому осуждению и наказанию, а обиженным доставлять полное и безотлагательное удовлетворение. [200]

«Утверждая нашим императорским словом, всегда свято и ненарушимо хранимым, безопасность общую и частную всех вышереченных обывателей, ожидаем и требуем от них во взаимство, чтоб оставались спокойно в своих жилищах, не опасаясь, после столь торжественной уверенности, им даемой, — никакого притеснения их особе или расхищения их имения и укрываясь под предлогом ничем не оправдываемого страха, не рассеевали своих пожитков; кольми паче имеем мы право уповать, что ни кто из них не дерзнет, присовокупясь к общему их и нашему врагу Аге-Магомет-хану или сообщникам его, подавать им; явно или тайно деньгами или съестными припасами какое либо вспоможение или пособие. Но если бы, паче чаяния, сие случилось и дошло до сведения наших начальников, то преступник таковой признан будет за врага нашего и яко таковой преследуем.со всею воинскою строгостию в лице и имени своих. Сверх того, он, и ему подобные, подвергнутся на страшном суде перед всемогущим Богом ответу за все бедствия, кои будут неизбежным последствием столь ужасного преступления.

«Но полагаясь на правоту дела, нами восприятого, надеемся, что не только ни кто вновь к помянутому врагу не пристанет, но паче уловленные досель в его виды коварством или насилием его, удаляться от его мучительной власти и, обретя надежное убежище под сению оружие нашего, присоединятся к оному на содействие к конечному его истреблению, для восстановления во всем персидском государстве мирного бытия и для утверждения каждого владетеля в полной власти, независимости и свободе. В сем предположении, обнадеживаем мы равномерно, и под тем же непреложным обязательством нашего Императорского слова, всех тех, кои, познав свое заблуждение и раскаясь в оном, или низвергнув возложенное на них насилием иго, прибегнут к покровительству войск наших, что они но только от них приняты будут со всякою приязнию, но и получат достойную мзду за их благонамеренность.

«А дабы все благие намерения наши, здесь довольно пространно изъясненные, были всем известны и никто сведением их отговариваться не мог, повелели мы сей наш Императорский манифест, подписанный нашею рукою, переведя на разные языки в той стране употребляемые, напечатать и рассеять во всенародное известие, как в государстве персидском, так и в прилеглых к оному областях, приглашая всех тамошних обывателей всякого [201] достоинства и звания способствовать успеху тех наших намерений, яко клонящихся к обоюдной пользе и обоюдному благу, в ожидании него обнадеживаем их всех нашею Императорскою милостию и нашим благоволением».

Манифест этот был тотчас же отправлен графом Зубовым, при особом извещении, утвержденном Императрицею, к владельцам Дагестана: шамхалу тарковскому, сыну его Мегтию, беку бойнакскому, уцмию каракайдакскому и кадию табасаранскому. Точно также главнокомандующий разослал его к ханам бакинскому, шемаханскому, шушинскому (карабагскому), талышенскому, шекинскому и отправил несколько экземпляров на остров Capo, к находившемуся там нашему консулу Скибиневскому, с поручением стараться распространить его между торгующим населением (Письмо графа Валериана Зубова брату его, князю П. А. Зубову, 9-го июня 1796 года, № 32.).

Препровождая Высочайший манифест, главнокомандующий писал ханам и прочим владельцам, что как вся цель действий русских войск в Персии клонится единственно к ниспровержению Аги-Магонет-хана, неправильно присвоившего себе верховную власть, то он, граф Зубов, уверен, что каждый с благоговением и признательностию примет помощь русской Императрицы. Главнокомандующий говорил, что не допускает мысли, чтобы народ, на помощь и избавление которого от ига пришла Россия, стал противиться успеху русского оружие, и тем навлек на себя многие бедствия.

Распространению ли манифеста или известию о падении Дербента граф Зубов обязан был, что на пути в Баку все владельцы встречали его е предупредительностью и покорностью. Бакинский хан прислал в главную квартиру своих посланных е объявлением, что покоряется воле русской Императрицы. Хамбутай казыкумыкский заявлял, что он также отдается под покровительство России, и, чтобы выставить свою преданность, возвратил трех человек пленных из числа тех людей, которые были взята шайкою его подданных, при нападении 8-го мая на провиантские фуры, отправленные генералом Булгаковым в урочище Девечумагатан. Это возвращение точно также как и все клятвы в верности не мешали ему хищничать. Преданность к нам многих других ханов была также не более как личина, вызванная необходимостью и силою обстоятельств. Впоследствии, они изменяли своей клятве, по мере того как находили это выгодным для себя, но теперь все [202] казались спокойными, покорными и каспийский корпус следовал в Баку совершенно свободно, ни кем не тревожимый.

Хотя горцы и не оказывали русским войскам никакого сопротивления, но движение их замедлялось характером местности, представлявшей не малые затруднения. На сто-десяти-верстном расстоянии от Дербента до Шабрани, каспийский корпус перешел в брод более десяти рек и, в течение трех дней, переправлялся через реку Самур, покрывавшую своими порывистыми водами более четырех верст оплошного в ширину пространства.

Самур, самая большая река во всем Дагестане, течет столь быстро, что не представляет никакой возможности навести пловучий мост на понтонах. Имея смутное понятие о ширине реки и ее свойствах, граф Зубов, еще при выступлении из Дербента, отправил нескольких офицеров для осмотра Самура и для отыскания места переправы. Посланные возвратились с донесением, что переправа через реку невозможна; что течение реки порывисто, не ровно, как не ровно и самое ложе, имеющее множество падин значительной глубины. Осматривавшие реку говорили, что, при всех их усилиях, они не могли найдти нигде брода менее двух аршин глубины, и что по необыкновенной быстроте течения мост навести невозможно. Главнокомандующий сам поехал осмотреть реку, но на пути узнал, что вода в Самуре быстро убывает, что в горах произошел обвал и русло реки запружено огромною глыбою снега и льда, разделившего ее воды на несколько рукавов. Желая воспользоваться временным спадением воды, граф Зубов поспешил начать переправу. Он тотчас же собрал из окрестных деревень жителей, при содействии и указании которых были отысканы броды, по которым и протянуты казачьи цепи от одного берега до другого. По установлении цепей, выше их стала переправляться пехота, а еще выше — кавалерия. Сомкнувшись к густые ряды и ввив друг друга за руки, солдаты переходили черев реку под прикрытием кавалерии, до некоторой степени задерживавшей сильное стремление воды.

Переправа продолжалась в течение трех дней и совершена была благополучно. Главное замедление происходило в переправе подвижного магазина и пороха. Чтобы не подмочить того и другого, граф Зубов не приказал перевозить их на повоет и в зарядных ящиках, но велел грузить на верблюдов, на которых и переправлять черев реку.

Продолжительность перегрузки заставила, однакоже, переправить часть провианта на повоет, хотя и с большим затруднением, [203] потому что многие из поковок были опрокинуты м унесены течением на казачью цепь. Переправа через Самур показана все недостатки воловьих транспортов и заставила графа Зубова просить Гудовича на покупать больше волов, а прислать ему 2,000 верблюдов, так как впереди представлялось много переправ черев реки. К тому же, верблюды были гораздо выносливее волов, и требовали менее пищи; волы не выдерживали перемены климата и падали в большом числе (Письмо графа Зубова князю П. А. Зубову 9-го июня 1796 года.). Если убыль волов и не была теперь слишком ощутительна, то потому только, что часть войск каспийского корпуса могла продовольствоваться хлебом, доставленным морем из Астрахани, и следовательно представлялась возможность уменьшить подвижной транспорт.

Одновременно с переправою войск через реку Самур, к ее устью подошли морем два транспорта с хлебом: один под начальством лейтенанта Бозо, другой с лейтенантом Миницким. Первый имел нагруженным 3,168 четвертей муки и 252 четверти круп, а второй — 3,215 четвертей муки, 168 четвертей круп и, сверх того, десантных войск один баталион Кабардинского полка и 122 человека артилерийской прислуги. Лейтенанту Бозо приказано, выгрузив 1,500 четвертей на Низовой пристани, с остальными следовать в Дербент, где и сдать привезенный провиант генералу Савельеву; а лейтенанту Миницкому — следовать со всем транспортом в Баку, где и ожидать дальнейших приказаний.

Бакинский хан хотя и заявлял о своей преданности России, но делал это не по убеждению, а потому, что рассчитывал на невозможность переправы черев Самур и вступления в его владения. Полагая, что русские не преодолеют такого препятствия, бакинский хан отправил вместе с хамбутаем казыкумыкским своих посланных, которые следили за движением русских, и лишь только увидели, что часть наших войск появилась на правом берегу Самура, тотчас же поскакали дать знать своим владельцам, что и это препятствие не остановило неверных гяуров.

Окончив на третий день переправу, отряд двинулся далее и, не смотря на стоявшие весьма жаркие дни, войска шли бодро: не было ни отсталых, ни больных «и лазаретные коляски», доносил Граф Зубов (Всеподданнейшее донесение от 9-го июня 1796 года.), «с радостию вижу наполненными снадобьями людскими, а не скорбящими людьми». Следуя по бакинской дороге, каспийский корпус 6-го июня подошел к Кубе и остановился в [204] пяти верстах от города. Многочисленное сборище народа приветствовало появление русских в этой местности, причем старейшину поднесли графу Зубову ключи города с просьбою, присоединить их к державе «премилосердой царице добрых». Взяв заложников от кубинского наиба Вали-бека и от старшин, граф Зубов обнадежил жителей в личной и имущественной безопасности.

Между тем, бакинский хан, не желая сдавать Баку русским войскам, стал распространять слухи, что русские идут с целью изгнать ханов из их владений. Он отправил шемахинскому хану письмо, в котором писал, что хотя он и был до сих пор во вражде с ним, но теперь, в виду общей опасности, предлагает помириться и соединиться вместе для общего сопротивления. Это письмо произвело свое действие. Среди шемахинцев было заметно волнение, а у хана происходили частые совещания. Чтобы отвратить возможное соединение двух ханов, граф Зубов торопился занять Баку. Он отправил приказание контр-адмиралу Федорову выступить с готовыми военными судами из Астрахани и, как можно скорее, следовать в Баку для содействия сухопутным войскам; но, к сожалению, главнокомандующий скоро узнал, что подойди к городу с целым корпусом нет никакой возможности. На сто верст в окружности посланные не могли отыскать не только воды и леса, но ни травы и никакого растения.

Имея сведение, что бакинцы не разделяют мнения своего хана и не желают противиться русским войскам, главнокомандующий отправил в Баку прокламацию, в которой советовал народу вручить свой жребий произволению Императрицы. Одновременно с этим было дослано письмо Мустафе, хану шемахинскому. Посланный с прокламациею в Баку возвратился с известием, что народ с восторгом принял воззвание графа Зубова и высказал полную готовность покориться. Гусейн-Кули-хану не оставалось ничего более, как последовать общему течению, и он обещал выехать на встречу главнокомандующему.

13-го июня бакинский хан действительно прибыл в лагерь русских войск, расположившихся на реке Ата-чае и поднес ключи города. Граф Зубов принял хана с почестию, обнадежил его покровительством Императрицы и приказал генерал-маиору Рахманову, с отрядом из трех баталионов пехоты, полка казаков и четырех орудий полевой артилерии, следовать в Баку, но не входить в город, а остановиться верстах в двенадцати и ожидать прибытия хана. В то же самое время генерал-маиору [205] Булгакову приказано, с двумя баталионами Кавказского гренадерского полка, третьем баталионом Кубанского егерского корпуса, двумя эскадронами Нижегородского драгунского полка, с хоперскими и семейными казаками, и четырьмя орудиями полевой, артилерии, следовать к городу Кубе и, расположившись близ города, наблюдать за спокойствием обывателей, иметь постоянное сношение с генералом Савельевым, следить за поведением жителей и, в особенности, за поступками управляющего в Кубе наиба Вали-бека.

Продержав двое суток в своем лагере бакинского хана, граф Зубов подарил ему богатый кинжал в 1,200 руб. и отправил в отряд генерал-маиора Рахманова. Последний, подходя к городу, в сопровождении хана, был встречен салютационными выстрелами, и вступил в крепость при радостных криках многочисленной толпы народа. Генерал-маиору Рахманову поручено было главнокомандующим, по занятии крепости, приискать в ней помещение для 140,000 четвертей провианта, предназначенного к выгрузке в Баку. Дождавшись прибытия флотилии и посаженного на суда баталиона Кабардинского.волка, Рахманов должен был передать начальство над гарнизоном контр-адмиралу Федорову и, оставив ему гренадерский баталион (Из рот Кабардинского и Владимирского полков.), следовать на соединение с графом Зубовым, который сам предполагал двинуться к старой Шемахе.

Шемахинский Мустафа-хан прислал своего чиновника в русский лагерь несколько ранее прибытия бакинского хана. Будучи личным свидетелем приема и почестей, оказанных Гуссейн-Кули-хану, чиновник Мустафы был обласкан графом Зубовым и отпущен обратно в Шемаху. При отправлении его, главнокомандующий отправил шемакинскому хану кинжал в 1,500 руб., и писал, что он может рассчитывать на большее милосердие и щедроты Императрицы, так как не был в соучастии с лицами, нерасположенными к России. Мустафа благодарил за подарок и приглашал главнокомандующего в свои владения, обещая сам выехать на встречу войскам.

«И так», доносил граф Зубов (Всеподданнейший рапорт 18-го июня 1796 года.), «пройдя с храбрым, и трудолюбивым Вашего Императорского Величества воинством пять сот верст от границ российских и на воловине сего расстояния, отперши победоносным Вашим оружием железные врата Ирании, совершил я первый подвиг свой по промыслу Вашему благополучно, очистя не только от сил, но и от влияния хищника [206] Аги-Магомет-хана сей берег рек Куры и Аракса, совокупив в повиновении Вам всех на западном береге Каспийского моря народов до пределов гилянских, и дав от себя правителя областям сальянским. А как поставил уже твердую ногу в Баке и тем соединил с оною Астрахань, то вскоре здравых и веселых воинов упокою от зноя при тенистых рощах старой Шемахи, где обильные и здравые протекают воды».

Оставив гарнизоны в Кубе и Баку, граф Зубов, 19-го июня, повернул направо на шемахинскую дорогу и скоро вступил в весьма узкое дефиле. Имея во многих местах не более как полтора аршина ширины, ущелье это было сплошь усыпано мелкими и острыми камнями, а с обеих сторон ограждено голыми и совершенно отвесными утесами, возвышавшимися: над дорогою до 150 сажен и более. Войскам приходилось то подыматься в гору и проходить под нависшими каменными глыбами, которые, казалось, угрожали ежеминутным падением, то спускаться с гор, обрамленных отвесными пропастями. К закату солнца, войска успели пройти лишь девять верст и, оставив далеко позади себя весь обоз, расположились лагерем на реке Ате.

На этом переходе случилось происшествие, причинившее, впоследствии, не малые заботы графу Зубову.

Находившийся при отряде пленный Шейх-Али-хан дербентский успел на столько вкрасться в доверенность главнокомандующего, что пользовался полным его расположением и свободою. При нем находился за пристава и переводчика, из армян, маиор Серебров и казачий конвой, под начальством поручика Краснощекова. Сереброву поручено было, не стесняя хана, следить, однако же, за всеми его поступками, и не дозволять никаких совещаний с посторонними лицами. Заботясь более о пополнении своего кармана и распуская по всюду слух, что, состоя приглавнокомандующем, он имеет большое значение в главной квартире, Серебров собирал подарки и брал деньги у своих же соотечественников, обещая им выхлопотать различные милости и награды (Жизнь Артемия Араратского ч. II.), а за ханом не следил, и не думал об исполнений данной ему инструкции.

Шейх-Али был предоставлен самому себе. Во время переходов он постоянно занимался джигитовкою, удивлял всех искуством верховой езды, и легкостью своей лошади, скакавшей С необыкновенною быстротою по крутизнам, едва восходимым. Некоторые лица из его свиты имели также отличных лошадей, тешили хана и [207] кроме джигитовки ничем другим не занимались. Несколько раз Шейх-Али во время движения отставал от войск и каждый раз, когда Краснощеков пытался остановить хана, Серебров удерживал его, отклоняя всякое подозрение.

Дербентский хан жил в русском лагере свободно и весело. Свита его каждый день собиралась у хана, проводила с ним время, и нередко по вечерам предавалась разгулу. Среди этих собраний, хан устраивал все необходимое к побегу и успел дать знать преданным ему кубинцам, чтобы они, в условленном месте, подготовили ему подставных лошадей.

В то время, когда войска наши втягивались в ущелье, Шейх-Али-хан, оставшись назади их, по обыкновению занимался джигитовкою. Он играл джиридом (Джирид — палочка, которую ловкие наездники бросают на всем скаку лошади к верху и потом ловят руками.), скакал взад и вперед, то по долине, то по крутизнам гор, и незаметно отдалился от отряда на довольно значительное расстояние. Все любовались ловкостью и проворством хана, но скоро заметили, что Шейх-Али-хан понесся прямо на гору, на далекой вершине которой было едва заметно небольшое селение. Тогда только спохватились и увидели, что джигитовка обратилась в бегство. В погоню были посланы казаки, но их лошади, непривычные к горным дорогам, не могли догнать ни хана, ни ускакавших с ним некоторых из его приближенных.

Когда казаки доскакали до селения, то из него выехало три групы всадников, разъехавшихся по трем разным направлением и казаки не знали кого преследовать: между всадниками не было видно ни ханской лошади, ни человека, одетого в ханское платье, которое он обыкновенно носил находясь в русском лагере. Казаки бросились на удачу, настигли две партии, привели их в лагерь, но среди приведенных Шейх-Али-хана не оказалось — он успел скрыться от преследования.

Н. Дубровин.

(Продолжение будет.)

Текст воспроизведен по изданию: Поход графа В. А. Зубова в Персию в 1796 году // Военный сборник, № 4. 1874