ДУБРОВИН Н. Ф.

МАРКИЗ ПАУЛУЧЧИ В ЗАКАВКАЗЬЕ

(Материалы для истории войны и владычества русских на Кавказе.)

I.

Назначение маркиза Паулуччи главнокомандующим в Закавказье. — Его характеристика и приказы. — Намерение персиян вторгнуться в наши пределы. — Происки Ших-Али, бывшего хана Дербентского и кубинского. — Сбор значительной партии лезгин в Табасаранском ущелье. — Бой генерал-майора Гурьева у м. Зиахур и генерал-майора Хатунцева у сел. Рустов. — Экспедиция Хатунцева в Кюринскую область. — Занятие г. Кюры. — Назначение Аслан-бека правителем Кюринской области. — Экспедиция Котляровского в Ахалцыхский пашалык. — Штурм креп. Ахалкалаки.

Столкновения и пререкания, существовавшие на Кавказской линии между властями гражданскою и военною, принудили правительство поставить во главе их одного общего начальника, и в начале 1811 года управление Кавказским краем было разделено на две части: в Закавказье остался Тормасов, а кавказским и астраханским губернатором был назначен генерал-лейтенант Ртищев, сначала подчиненный Тормасову, а затем, с отъездом последнего и с назначением маркиза Паулуччи, сделавшийся независимым.

«После неоднократных просьб генерала от кавалерии Тормасова, писал император Александр маркизу Паулуччи ¹, уволив его для поправления здоровья, поручаю вам начальство над корпусом войск, находящимся в Грузии и управление сим краем по части гражданской, на тех же самых правилах и преимуществах, какие имел ваш предместник.

«При повелении военного министра вы получите список войскам, который составляют вверенный вам корпус, наставление о назначении пределов между Грузии и Кавказской линии и определение тех сношений, в которых поставляетесь вы с начальником последней».

Границею между управлениями Кавказской линии и Грузиею назначено укрепление Владикавказ. Укрепленные посты: Балта, Ларс, Дарьял, Казбек и Коби, точно так же как и самый Владикавказ, должны быть заняты войсками Ртищева. На него же возложено и продовольствование этих войск, но все военные распоряжения, [272] обеспечение путей сообщения и управление народонаселением, обитавшим между Владикавказом и горою Кайшауром возложены на маркиза Паулуччи.

Филипп Осипович маркиз Паулуччи родился в Модене в 1779 году, юношею вступил в пьемонтскую военную службу, и затем перешел в австрийские войска. Как природный итальянец, он должен быль впоследствии перейти в армию Италийского королевства, в которой дослужился до звания генерал-адъютанта и участвовал в последних походах революционных войн. Выйдя в отставку, маркиз Паулуччи в 1807 году поступил в русскую службу полковником. В этом чине он сражался с турками под начальством Михельсона, и в 1808 году, во время похода против шведов, был произведен в генерал-майоры. 30-го июля 1810 года Паулуччи был назначен генерал-квартирмейстером и дежурным генералом к Тормасову, и за победу у Цалки произведен в генерал-лейтенанты.

Как подчиненный, маркиз Паулуччи всегда точно исполнял поручения, на него возложенные. Тормасов приказал ему окончить экспедицию в десять дней, и как мы видели, он окончил ее, не смотря на громадные препятствия, противопоставленные ему природою ².

«Военнослужащие должны ведать, писал он, сделавшись главнокомандующим ³, что лучше умереть со славою, чем жить с без славием, и для того они, хотя бы то жизни их стоило, не должны ни одного шагу уступить неприятелю, не взирая ни на какое его превосходство.

«За сим предваряю я, что из офицеров всяк тот, кто даст над собою верх неприятелю, предан будет военному суду и с бесчестием выгнан из службы. Господам генералам предписываю штаб и обер-офицерам внушать, а они чтоб твердили солдатам, что отечество держит нас для того единственно, чтобы мы поражали неприятелей наших, и что Всемилостивейший Государь Император всещедро изливает свои милости на тех, кои против неприятеля ознаменуют себя храбростью и мужеством. И так, всякому из военнослужащих должно помнить долг службы и присяги, и против неприятеля при всяких случаях поступать мужественно, ибо кто будет всегда иметь в мыслях, что он русский, и что его неприятель не может одолеть, тот всегда победит неприятеля ». [273]

Исполняя обязанности генерал-квартирмейстера и дежурного генерала, командуя различными отрядами и перенося все лишения походной жизни, маркиз Паулуччи имел возможность близко познакомиться с бытом офицеров, характером их жизни и привычками.

«Имев честь с вами служить в продолжение двух кампаний, писал он в приказе ⁴, к крайнему моему сожалению я заметил, что многие из господ офицеров занимаются азартными играми, а некоторые из них и неумеренным употреблением горячих напитков, хотя ничто столь недостойно порицания в военном человеке, как страсть к напиткам и игре: от первого он теряет все уважение в глазах своих подчиненных и делается неспособным к делам службы; от второго — он лишается времени, нужного для занятий по службе, часто вовлекаем бывает в разорение и, что еще хуже, подвергает себя лишению чести. Игра нигде не была запрещаема столь строгими законами, как в России. По званию моему, долгом себе поставляю иметь беспрерывное старание, дабы сии аконы были в точности наблюдаемы: я на это употреблю всю тусдеятельность, которую всегда употребляю в отправлении моей должности, и всю ту строгость, которую мне внушает отвращение, которое я имею к игре и к неумеренному употреблению крепких напитков».

Человек самостоятельный и характера независимого, Паулуччи требовал, чтобы все подчиненные по делам службы обращались к нему прямо и не употребляли окольных путей для получения разрешений главнокомандующего ⁵.

— «Я не желаю, говорил он, чтобы начальники частей письмами к чиновникам моей канцелярии или к адъютантам поручали докладывать мне о чем бы то ни было, и в последнем случае я буду считать, что они интригуют».

Сохраняя полнейшее беспристрастие, маркиз одинаково требовал точного исполнения своих приказаний, как от старшего, так и от младшего. Получив донесение, что генерал-майор князь Тамаз Орбелиани не платит повинностей, следующих с его имения, Паулуччи приказал ему внести их в пятнадцатидневный срок и присовокупил, что «в противном случае я, против воли моей, употреблю другие меры, которые может быть будут для вас неприятны, но которые я должен буду предпринять, дабы с своей стороны показать пример, что правительство следует всегда равному для каждого правосудию и не должно иметь никакого пристрастия.» [274]

Познакомившись с характером азиатцев еще до вступления своего в управление краем, маркиз Паулуччи, как человек воспитанный в иных началах, не мог понять, почему главнокомандующий должен принимать подарки от ханов и правителей областей. Обычай этот существовал давно, и ханы считали своею обязанностью присылать подарки не только вновь назначенному главнокомандующему, но и каждому лицу, в котором встречалась надобность. Так, когда генерал-майор Хатунцев был, послан к хану ширванскому, с требованием уплатить долг казне, состоявший из 23,790 червонцев, и поставить для войск 5,000 четвертей хлеба, то Мустафа-хан предложить ему в подарок 500 тагаров чалтыку (необмолоченное сарачинское пшено), что по ценности равнялось 10 тысячам рублей. Хатунцев отказался от такого подарка. Хан принял этот отказ за личное оскорбление и нерасположение к нему русского правительства и, не смотря на все уверения в противном, успокоился только тогда, когда Хатунцев согласился принять чалтык, и потом представил его при рапорте главнокомандующему ⁶.

Привычка давать подарки так укоренилась между азиатскими владельцами, что правительство вынуждено было отпускать в распоряжение главнокомандующих особые вещи для отдаривания. Получив ханский подарок, главнокомандующий обыкновенно приказывал записать его на приходы, а тот, который посылал хану, выписывал в расход. Находя подобный порядок вещей неестественным, маркиз Паулуччи признал необходимым просить ханов шекинского, ширванского, карабагского и других не присылать ему подарков.

«При самом начале вступления моего в командование всем здешним краем, писал он ханам ⁷, почел за долг в полной искренности предварить ваше превосходительство, что сколь ни усердно буду я стараться, дабы поступать в соответственность ваших обыкновений, во всех тех случаях, где сие не противно будет пользам службы Государя Императора, однако же, зная обычай здесь существовавший, что превосходительные ханы, состоящие в подданстве Его Императорского Величества и зависящие от главнокомандующего здешним краем, каждый раз приезжающим в Грузию новым главнокомандующим делали подарки — я должен сказать, что сему обыкновению ни теперь, ни во все продолжение моего здесь командования я отнюдь следовать не буду, и какого бы рода ни были сии подарки, приняты мною не будут, равно, как и посланные с оными будут [275] отсылаться без ответа. Такими образом, через сие заблаговременное и чистосердечное объявление всем вообще ханам о правилах, мною принятых, я счел нужным предохранить каждого от неудовольствия, с каковым приемлется, по здешним обыкновениям, отказ в приеме подарков. За всем тем разумея, что превосходительные ханы, делая сии подарки, имели единственно в предмете то, дабы через сей способ, означить только одно дружеское их расположение, и потому отказаться мне от сего столь лестного их засвидетельствования весьма было бы для меня неприятно, то я в сем случае имею удовольствие уведомить вас, благоприятель мой, что со стороны вашей я приму за самый лестный для меня подарок и за доказательство истинного вашего расположения и преданности то, когда ваше превосходительство ускорите для продовольствия войск Его Императорского Величества, коими я имею честь командовать, доставить требованный моим предместником, генералом от кавалерии Тормасовым, хлеб за цены, сходные для казны Государя Императора и не обидные для жителей, дабы сим образом избежать перевозки провианта из России и сопряженных с оною больших издержек. Тогда всякое сохранение казны Его Императорского Величества через сие ваше содействие, я сочту за приятнейший мне подарок со стороны вашего превосходительства, а между тем, относя сие также к истинному усердию вашему споспешествовать пользам службы, вменю за особенный для себя долг довести о том до высочайшего сведения».

Вступив, 22-го сентября 1811 года, в командование войсками и в управление краем среди военных действий с персиянами и турками, маркиз Паулуччи должен был, прежде всего, обратить внимание на обеспечение края от внешних врагов. Персияне готовы были вторгнуться в наши пределы и вели переговоры с дагестанскими вольными обществами, в особенности с Сурхай-ханом казикумухским и Ших-Али, бывшим ханом кубинским. Неудачи, испытанные последним в борьбе с Тормасовым ⁸, не уменьшили надежды на возможность возвращения ханства, и Ших-Али, полагаясь на обещания и скорую помощь персиян, разослали своих посланных в горы с приглашением печь хлеб и готовиться к походу после байрама. Многие владельцы откликнулись на приглашение, и вскоре получены были сведения, что в Аварии, Дженгутае, Акуше, Табасарани и во владениях уцмия Каракайдагского собираются войска с каждых двух домов по одному человеку. «Сегодня, в субботу, 20-го ряби-ус-сани, писал Джафар-Кули-хан шекинский маркизу Паулуччи, прибыл [276] из Тавриза караван. Находящиеся в Тавризе мои приверженцы и нукеры единогласно сообщают мне, что шах-задэ (Аббас-Мирза) предполагает 17-го числа сего месяца выступить из Тавриза. Англичане советовали шах-задэ не брать с собою пехоты в бой, оставив ее вдали, а только пушки, назначив при каждой 200 человек конницы; артиллерийские лошади выбраны самые превосходные, в том соображении, что если со стороны (русских) солдат будет натиск, то взять пушки на лошадей и их увезти. Еще послан в Решт один сведущий корабельный мастер из англичан, чтобы там устроить судно, дабы вредить судам, следующим из Астрахани в Баку. Бог знает, удастся ли им устроить судно или нет.»

Независимо от этого письма до маркиза Паулуччи дошли слухи, что посланный Ших-Али ханом к Аббас-Мирзе привез ему 4,000 червонцев и известие, что шах-задэ (наследник) прибыл уже на Муганскую степь и отправил приказание Мустафе-хану ширванскому прибыть туда же со своими войсками.

Как только маркиз Паулуччи узнал об этом, он приказал генерал-майору Хатунцеву, под предлогом осмотра батальонов, отправиться в Ширвань, послать лазутчиков узнать, действительно ли персияне находятся на Муганской степи и справиться о поведении Мустафы-хана ширванского, поступки которого заставляли подозревать измену и сношения с персиянами. Если сведения о прибытии персиян верны, то Хатунцеву приказано собрать войска, находившиеся в Ширвани, и атаковать персиян; в противном же случае двинуться против скопищ Ших-Али, взяв с собою из Ширвани только один батальон Херсонского гренадерского полка и казачий Попова 16-го полк ⁹.

Из объяснений с ширванским ханом и с начальниками наших отрядов генерал-майор Хатунцев убедился, что Мустафа не имеет сношений с персиянами, но обнаруживает недоверчивость к русскому правительству, недоверчивость, проистекающую исключительно от подозрительного характера хана. Успокоив Мустафу и узнав, что персияне хотя и были действительно собраны на Муганской степи, но в конце октября распущены по домам, Хатунцев двинулся в Кубу, на соединение с отрядом генерал-майора Гурьева, действовавшего уже против скопищ Ших-Али.

Получив в начале ноября сведение, что партия лезгин числом до 6,000 человек, собралась в Табасаранском ущелье, генерал-майор Гурьев двинулся против неприятеля, но на дороге узнал, что лезгины перешли к Самуру с целью вторгнуться в Кубинскую [277] провинцию. Вернувшись обратно и пройдя в двое суток девяносто верст по горам и трудно доступной местности, наш отряд, в 3 часа ночи, 5-го ноября, прибыль к р. Самуру и остановился в м. Зиахур. Утром, 6-го ноября, оказалось, что все прилегающие горы усеяны лезгинами, но, не смотря на весьма крепкую позицию, занятую неприятелем, и большую численность его, генерал-майор Гурьев решился атаковать горцев. Имея в своем распоряжении 1,348 человек Севастопольского полка, нескольких казаков и татарской конницы, Гурьев вызвал в авангард стрелков и двинулся вперед. За стрелками шли две гренадерские роты с двумя орудиями, далее две мушкетерские роты с одним орудием, обоз и арьергард; казаки же и татарская конница оставлены были назади по причине гористой местности, покрытой густым лесом и неудобной для действия кавалерии ¹⁰.

Едва наши войска стали входить в ущелья гор, покрытых густым лесом, как лезгины со всех сторон насели на отряд. Неудобный строй, в который генерал-майор Гурьев поставил свой отряд, был причиною того, что нижние чины должны были драться в одиночку без поддержки друг друга. По неприступности гор артиллерия не могла принять участия в деле, и хотя в течение шести часов, до захождения солнца, кипел самый ожесточенный бой, но он окончился отступлением нашего отряда, потерявшего более 300 человек убитыми и ранеными. Неудача эта так подействовала на Гурьева, что в течение почти двух недель он не предпринимал никаких действий и считал свое положение безысходным. Видя бездеятельность наших войск и ободренные первым успехом лезгины ворвались в наши пределы, и скопище Ших-Али стало постепенно возрастать. К нему пришли на помощь Аслан-хан дженгутайский и люди аварского хана, считавшегося в нашей службе в чине генерал-майора. Громадная толпа горцев, предводительствуемая самим Ших-Али, подходила к Кубе все ближе и ближе, когда на помощь Гурьеву явился генерал-майор Хатунцев со своим отрядом.

Оставив небольшой гарнизон в Кубе, генерал Хатунцев двинулся к деревне Рустов, с батальоном Херсонского гренадерского, батальоном 46-го Егерского полков и Донским казачьим Попова 16-го полком — всего в составе 877 штыков, при двух орудиях. Подойдя к селению 21-го ноября, Хатунцев сбил неприятельские пикеты и узнал, что скопище Ших-Али, с которым был и сын Сурхан-хана казикумухского, состоит из 7,000 человек, [278] расположенных в прилегающем к горам селении, укрепленном завалами. Не желая дать опомниться неприятелю, Хатунцев атаковал селение с трех сторон и после четырехчасового упорного боя выгнал неприятеля, захватил много пленных, отбил 30 знамен и более 350 лошадей. Атака была столь быстра, что Ших-Али бежал в ахтинские селения, не успев увезти своих вещей и бумаг, которые и были доставлены генерал-майору Хатунцеву. Победа была полная, и горцы размялись в разные стороны ¹¹.

Для окончательного умиротворения кубинской провинции необходимо было наказать Сурхай-хана, привести его к покорности и заставить подписать трактат о подданстве. Если бы Сурхай не согласился на последнее, то главнокомандующий считал необходимым выгнать его из г. Кюры и область кюринскую поручить в управление его племяннику Аслан-беку.

Декабря 2-го генерал Хатунцев со своим отрядом прибыл к р. Самуру и на следующий день переправился через реку, оставив в м. Зиахуре отряд генерал-майора Гурьева для охранения кубинской провинции и для наблюдения за движением неприятеля. Вступив во владение Сурхая, Хатунцев отправил к нему посланного с письмом, в котором требовал выдачи Ших-Али. Казикумухский хан отвечал, что он всегда был и останется верен русскому правительству, не имеет никакого соглашения с бывшим дербентским ханом, и если посылали к Ших-Али своего сына, то единственно для примирения его с русскими правительством.

Хатунцев повторили свое требование, и 4-го декабря явился новый посланный с донесением, что Ших-Али находится в руках Сурхая и, следовательно, безопасен для русского правительства; выдать же его Сурхай не находить причины, но готов, впрочем, исполнить это, когда будет выдан ему изменник и бежавший от него племянник Аслан-бек. Сурхай очень хорошо понимали, что русское правительство никогда не согласится на такой размен, и потому смело предъявлял свое требование, надеясь тем избавиться от наших притязаний. С другой стороны, Хатунцев видел, что Сурхай желает только затянуть переговоры, и потому, присоединив к себе батальон Севастопольского полка и 100 человек казаков, 5-го декабря двинулся далее. На пути он сжег шесть деревень, разрешил кубинцами брать все, что им полезно и остановился в селении Ишпик, где было достаточно провианта для отряда. Сюда прибыл новый посланный Сурхая с просьбою не разорять селений и с обещанием исполнить все требования. Хатунцев дал два часа срока, и когда от [279] хана казикумухского не было получено ответа, он отправил, 6-го декабря, батальон 46-го Егерского полка с орудием и 50 казаками для разорения соседней деревни Шехи, лежащей на горе, укрепленной и занятой лезгинами. Батальон был встречен сильным огнем спустившегося с гор и занявшего соседний лес многочисленного неприятеля, и тогда на помощь егерям были высланы две роты Херсонского гренадерского полка, два орудия и 50 казаков.

После трехчасовой перестрелки лезгины были вытеснены из леса и бежали в укрепленную деревню Шехи, штурмовать которую, по отвесной крутизне горы, было почти невозможно. Отряд сжег сено и солому и присоединился к главным силам, стоявшим в деревне Ишпик. Здесь Хатунцев ожидал прибытия к себе потребованной им дербентской и табасаранской конницы, а также и Аслан-бека, находившегося во владениях уцмия Каракайдагского. Сурхай укреплял селение Шехи и другое, весьма близкое с ним, селение Хутум. Оба они находились на весьма высоких горах, и Казикумухский хан предполагал, что русские должны будут непременно атаковать его в этой крепкой позиции, но ошибся в своем расчете.

Как только Аслан-бек, 12-го декабря, присоединился к отряду, Хатунцев двинулся прямо на селение Кюри, главное в области того же имени. Подойдя к селению Татар-хан, отряд был встречен выстрелами лезгин, успевших занять селение прежде нашего прихода. Хатунцев атаковал неприятеля, овладев Татар-ханом с боя, рассеял лезгин и принудил предводителя их, Нуха-бека, сына Сурхая, бежать в крепость Кюри, отстоявшую в. 30-ти верстах от места боя. Нуха-бек очутился в критическом положении: войска его разошлись для спасения семейств и имущества, и старшины селений со всех сторон являлись к Хатунцеву с просьбою не разорять жителей и с объявлением, что желают быть под покровительством России.

Находясь в южном Дагестане, кюринская провинция граничила с владениями: Дербентским, Табасаранским, Казикумухским, Рутульским и Кубинским, причем от последнего она отделялась р. Самуром. Занимая пространство не более 2,000 квадратных верст и имея населения около 5,000 дворов, кюринская провинция орошалась двумя реками: Гуриени и Кюрах-чай. Обильное хлебопашество и скотоводство составляло главное занятие жителей области, отличавшихся своим трудолюбием от всех прочих обитателей Дагестана.

Кюринская крепость была расположена на р. Кюрах-чай в узком проходе, ведущем в казикумухскую провинцию. Кюри была окружена 19-ю башнями, вооруженными пятью орудиями разных [280] калибров. С трех сторон крепости был вырыт ров, а четвертая приникала к курганам, на которых были построены три башни, защищавшие главную дорогу, ведущую к крепостным воротам. Сурхай заперся в крепости с тысячью человек самых преданных ему людей казикумухского ханства, так как кюринцы все разбежались. С Сурхаем находились все его сыновья и Ших-Али.

14-го декабря, генерал Хатунцев с отрядом подошел к, кюринской крепости и в ночь отправил стрелков с приказанием вытеснить неприятеля из окопов, обстреливаемых с крепости, что и было исполнено. Неприятель был сбит со всех высот, и к главному кургану подвезены наши орудия, при помощи огня которых башня, занятая 50-ю лезгинами, была взята штурмом. Защитники башни все легли на месте, за исключением одного взятого в плен. Взятая башня командовала окружающею местностью; на нее взвезли наши орудия, и под прикрытием их огня, 150 стрелков отправлены в обход обоих флангов. Крики «ура!» по обеим сторонам крепости и артиллерийский огонь с башни привели в такое замешательство защитников, что они в беспорядке бежали в горные ворота и скрылись в ущелье, оставив на месте более 80 тел. Наши войска заняли крепость, самую значительную во всей кюринской области, составлявшей лучшую часть владений Сурхай-хана казикумухского. Две медные пушки, три фальконета, восемь знамен, много оружия, лошадей и запас провианта достались победителям, лишившимся 12-ти убитых нижних чинов и ранеными: одного офицера и 18-ти нижних чинов. Маркиз Паулуччи и генерал-майор Хатунцев награждены за эту победу и вообще за действия в Дагестане орденом св. Георгия 3-й степени.

Ших-Али писал, что раскаивается в своих поступках и желает быть верноподданным русского императора. В ответ на это он получил приглашение приехать в Кубу, где ему будет отведено помещение и назначено по 10 руб. в день содержания. Ших-Али отвечал, что такая цифра для него мала, и что он приедет в Кубу только тогда, когда будет отдана в его управление кубинская провинция, «хотя на короткое время». Такое требование не могло быть удовлетворено, и переговоры с Ших-Али были прекращены, точно так же как пришлось прекратить их и с Сурхай-ханом. Последний тотчас же после бегства своего из Кюри отправил посланного к главнокомандующему, прося его остановить движение войск. «Письмо вашего высокостепенства, отвечал маркиз Паулуччи ¹², через чиновника вашего Ибраим-бека я [281] получил, видел содержание оного и узнал также словесные ваши поручения, — на что сим вам ответствую. Поступки ваши мне совершенно известны, а что вы посылали своего сына с войсками в помощь бунтовщику Ших-Али-хану против войск Его Императорского Величества, в том и сами в письме своем признаетесь. Итак, не распространяясь более, я объявляю, что вам теперь предлежит один только путь к спасению и к заглажению вашего преступления, а именно: выдать тотчас же арестованного вами Ших-Али-хана в руки генерал-майора Хатунцева. Тогда войска, по повелению моему действующие, оставят вас в покое, владение ваше будет вам по-прежнему предоставлено, и вы с народом вашим будете счастливы. Сверх того, уверяю вас моим словом, что выданному вами Ших-Али-хану не будет сделано ни малейшего вреда, и притом я отзову в Тифлис племянника вашего Аслан-бека. Если же вы поупорствуете и не выдадите изменника Ших-Али-хана, то войска по данному от меня повелению не выйдут из вашего владения, доколе камень на камени будет оставаться, истребят жилища ваших подвластных и сожгут их деревни и имущество, понесут повсюду меч и пламя, пока сила оружия Его Императорского Величества не принудит вас исполнить мое требование, а кюринское владение все без изъятая будет от вас отнято. Вот вам последнее мое слово, избирайте, что для вас лучше, а я исполню так, как сказал».

Сурхаю было трудно исполнить требование маркиза Паулуччи потому, во-первых, что он лгал, говоря, что Ших-Али-хан находится в его руках, а во-вторых — покориться и подписать трактат было не в характере хана казикумухского, не признававшего над собою ничьей власти, кроме собственного произвола. Он счел лучшим не отвечать на письмо, и тогда маркиз Паулуччи отправил в Кюри правителя своей канцелярии, коллежского советника Могилевского, с тем, чтобы он вместе с генералом Хатунцевым заключили письменное условие с Аслан-беком и вверили ему управление всею кюринскою областью, кроме крепости Кюри, «долженствующей состоять в непосредственном ведомстве российского коменданта и гарнизона».

Соображаясь с местными условиями и бытом населения, Могилевскому поручено было обязать Аслан-бека вносить казенные подати и повинности по примеру того, как обложены жители кубинской и Бакинской провинций; привести его к присяге на верность, заставить к каждому пункту условий приложить свою печать, взять в аманаты или сына его, или ближайшего родственника, с двумя детьми почетнейших старшин, и отправить их на жительство в г. Кубу. [282]

Избирая Аслан-хана правителем, маркиз Паулуччи находила, в этом лучший исход для спокойствия этой части края. «Если бы новопокоренная кюринская область, доносил он ¹³, вдавшаяся в самый Дагестан, обращена была в одну из провинций российских на основании нашего порядка, то для охранения целости ее неотменно во всякое время должно было бы иметь в ней сильную часть здешних войск для удержания в пределах послушания самого народа и для обуздания хищных ее соседей, чего, однако же, невозможно теперь никоим образом исполнить по военным обстоятельствам нашим с важнейшими неприятелями Грузии — персиянами и турками. Во-вторых, дикость нравов сих народов, могущих нескоро умягчиться, и врожденная привязанность к прежнему ханскому правлению, также их обыкновения, кои они почитают законом, весьма отдаленные от порядка нашего правления, всегда служили поводом к многократным замешательствам, беспокойству и охлаждению к нам сих народов. Между тем как через представление сей провинции в управление хану, непосредственно от российской Империи зависящему, который, зная свойство и образ народных мыслей, может гораздо удобнее действовать на их умы по направленно здешнего правительства, конечно, вышеупомянутые неудобства легче могут быть отклонены, ибо Аслан-хан, получивши от щедрот Его Императорского Величества сие богатое владение, должен будет для собственной своей пользы пещись об удержании своих границ, о благосостоянии народа и о сохранении между оным спокойствия, обходясь одним небольшим гарнизоном, поставленным в крепости для защиты оной и в необходимости для поддержания его самого — следственно, сим способом, кроме значительных выгод от приумножения казенных доходов, удалена еще может быть необходимость содержать в кюринской провинции знатную часть наших войск, кои нужны для действия против главнейших неприятелей, и избегнется вредное развлечение здешних сил; равным образом и самый народ, довольный правлением, к коему он привык, останется привязанным к своим жилищами, и к местам, сохраняющим гробы их предков».

Как ни убедительны доводы главнокомандующего, но образование нового ханства нельзя признать полезным для края. Аслан-бек был, прежде всего, азиатец, и, следовательно, человек двуличный и коварный. Он перешел на сторону России, потому что спасал свою голову и видел прямую свою выгоду; на преданность его трудно [283] было положиться, и его вассальные отношения не могли быть прочны. Тем не менее, недостаток войск был причиною того, что Аслан-бек был назначено правителем кюринской области. Он обязался вносить в казну ежегодно 3,000 червонцев и 3,000 четвертей хлеба для продовольствия войск, дать в аманаты старшего сына и сыновей двух почетнейших старшин и предоставить Кюринскую крепость «в единственное распоряжение и власть российскому гарнизону». За это Аслан-хану пожалован чин полковника, знаки инвеституры, дарована высочайшая грамота, утверждавшая его законным владельцем потомственно по старшинству колена, и, наконец, ему предоставлен суд, расправа и все доходы с кюринского владения.

Извещая Сурхая о назначении Аслан-бека правителем кюринской области, маркиз Паулуччи писал ему ¹⁴:

«Часть владения вашего отнял я потому, что вы не сдержали свято присяги, которую несколько раз давали всесильному моему Государю Императору, верно, служить, и за то, что вы не исполнили последнего моего повеления. Владение сие препоручили я по воле Государя высокостепенному Аслан-хану, как верноподданному российской Империи и наследнику Казикумухскому. Теперь я сим только ограничиваюсь, а ежели вы что-нибудь еще предпримите против войск Его Императорского Величества и против его подданных, тогда потеряете все свое владение и будете скитаться без пристанища, как ветреный Ших-Али. У вас содержится Аслан-ханова жена, которую прошу отпустить немедленно к ее мужу; ежели же вы не сделаете мне в сем уважения, то я должен буду вашего аманата, содержащегося в Нухе, отправить в Сибирь; а ежели Аслан-ханову жену вы возвратите, то и аманат ваш будет прислан к вам».

Придавая весьма большое значение покорению Кюринской области, прикрывавшей Дербент и Кубу со стороны Дагестана, маркиз Паулуччи заботился и об обеспечении границ наших со стороны Турции.

«Видя с прискорбием, доносил он ¹⁵, что богатейшая борчалинская дистанция по смежности своей с турецкою Ахалкадакскою областью, принадлежащею Ахалцихскому пашалыку, разоряемая набегами турок, угоном скота и увлечением жителей в плен, наипаче в последние годы, начала совершенно упадать и недоимки в податях, следующих от оной в казну, увеличились до чрезвычайности, я решился, для благосостояния Грузии, непременно [284] истребить сие гнездо разбойников и покорить оружием самую ахалкалайскую крепость как можно поспешнее».

Скорейшее овладение крепостью признавалось необходимым еще и потому, что в то время уже шли переговоры о заключении мирных условий с Портою и, следовательно, легче было выговорить уступку России Ахалкалак в том случае, если бы крепость была покорена силою оружия. Руководимый такою двойною целью, главнокомандующий предпринял экспедицию в ахалцыхский пашалык, поручив ее известному по своим отличным военным способностям командиру Грузинского гренадерского полка, полковнику Котляровскому, которому приказано было идти по пустым местам и по дорогам, почти непроходимым в зимнее время. В состав отряда назначены: два батальона Грузинского гренадерского полка, батальон 46-го егерского полка с двумя орудиями и 100 человек казачьего Ежова полка. Егерям приказано скрытным образом собраться в Думанисах и следовать на Цалку с тем, чтобы быть под Ахалкалаками в тот день, который назначить Котляровский. С ними должны были следовать казаки Данилова полка, собранные с постов; моуравам борчалинскому и казахскому также приказано собрать конницу и следовать за Котляровским.

В ночь с 3-го на 4-е декабря, взяв батальон Грузинского гренадерского полка без орудий и сотню казаков Ежова полка, Котляровский выступил из г. Гори. Переправясь через р. Куру, он присоединил к себе другой батальон, также без орудий. Штурмовые лестницы были при отряде и везлись на вьюках ¹⁶.

Три следующих дня были употреблены на переход через горы и Триалетскую степь, покрытые глубоким снегом; частые и сильные метели затрудняли движение отряда. 7-го декабря, Котляровский вступил в турецкие границы и остановился в ущелье, в 25 верстах от Ахалкалакской крепости. В ту же ночь, не ожидая прибытия егерского батальона, он разделил отряд, состоявший из 1,133 человек пехоты и 100 казаков, на три главные колонны: одною — командовал сам, другою — 16-го егерского полка подполковник Степанов ¹⁷, а третьею — Грузинского полка подполковник Ушаков. Каждая колонна состояла из 200 гренадеров и фузилеров и 20 стрелков. Сверх того составлены три небольшие команды, по 30 человек каждая, для [285] фальшивых атак, и одна рота отправлена для занятия двух деревень, лежавших близ Ахалкалак.

В темную ночь отряд подошел к крепости и остановился в двух верстах от нее. Люди отдыхали в течение часа; из крепости доносились крики неприятельских часовых. В 2 часа пополуночи Котляровский, устроив вагенбург, двинулся через каменистый овраг и мост на реке Храме. Солдаты несли на себе лестницы и тихо, без шума, подвигались вперед. Турки, не предполагая, чтобы русские могли перейти в такое суровое время через снеговые горы, оставались спокойными, не имели передовых постов и заметили опасность только тогда, когда лестницы были уже приставлены к стенам. Не смотря на то, что солдаты были крайне утомлены походом, они быстро взобрались по лестницам, бросились в штыки, и в 3 часа ночи две батареи были в наших в руках. Сколько ни старались потом турки удержать за собою крепость и цитадель — они должны были их очистить, не более как через полтора часа после начала атаки.

Так пала крепость, укрепленная природою и искусством, крепость, бывшая гнездом разбойников, часто опустошавших Грузию своими набегами. «Понизив надменное чело свое, доносил маркиз Паулуччи Императору, от блеска высокославного оружия, крепость повержена двумя только батальонами Грузинского гренадерского полка к священным стопам Вашего Императорского Величества ¹⁸».

Взятие Ахалкалак было важно для нас точно так же, как и взятие Ганжи князем Цициановым. Ахалкалаки служили ключом к Ахалцыху, из которого постоянно выходили хищнические шайки, опустошавшие борчалинскую провинцию.

В крепости найдено два знамя, 19 орудий, 131 пуд пороху и значительное количество снарядов. Гарнизон весь уничтожен, кроме 45 человек взятых в плен; с нашей стороны убит только один унтер-офицер, ранены: 1 обер-офицер, 2 унтер-офицера и 26 рядовых. Жители окрестных деревень бежали вместе со своим скотом в горы. Представляя список отличившимся, Котляровский просил награды Грузинскому гренадерскому полку, который, по его словам, сколько перенес трудов во время похода, столько же оказал храбрости при штурме крепости ¹⁹.

Высоко ценя победу, одержанную Котляровским, главнокомандующий ходатайствовал о пожаловании Грузинскому гренадерскому полку особых [286] знамен и о награждении тех 840 человек нижних чинов, которые штурмовали крепость, особою серебряною медалью, для ношения на груди, с изображением: на одной стороне буквы А, а на другой — «8-го декабря 1811 года». Император произвел Котляровского в генерал-майоры, пожаловал маркизу Паулуччи орден св. Владимира 2-й степени, а Грузинскому Гренадерскому полку знамена с надписью: «За отличную храбрость при взятии штурмом турецкой крепости Ахалкалаки с 7-го на 8-е декабря 1811 года ²⁰.

Чтобы прочно утвердиться в занятой крепости, необходимо было оставить в ней значительный гарнизон и обеспечить его продовольствием. По непроходимости дорог и зимнему времени доставка хлеба из Грузии была почти невозможна, и, следовательно, запас его можно было сделать при помощи реквизиции в соседних селениях. Между тем назначенный в подкрепление Котляровскому батальон 46-го Егерского полка все еще не прибывал; не прибывал также и Данилов со своими казаками. Котляровский принужден был послать нарочного с приказанием отыскать их и остановить в селении Котели, в 20 верстах от крепости. Прибыв туда сам 9-го декабря, Котляровский нашел селение оставленным жителями, и потому перевел войска в Ахалкалаки. В Котели было найдено только 80 четвертей хлеба, а в других селениях — ничего не найдено. Большинство населения с имуществом и скотом бежало или в Ахалцых, или в селения Чалдырского округа. Для отбития скота и хлеба, Котляровский взял 800 человек Грузинского гренадерского полка, присоединил к ним 60 егерей, два орудия и 150 казаков и сделал с ними поиск в Чалдырских деревнях ²¹. Он успел отогнать 1,000 баранов и 60 штук разного скота; хлеба найдено, хотя весьма мало, но, впрочем, столько, что можно было обеспечить ахалкалакский гарнизон до 1 го февраля. Приказав срыть форштадт города и оставив в составе гарнизона батальон 46-го Егерского полка и 30 казаков под начальством майора Борщева, Котляровский возвратился в Грузию. Дойдя до Цалки, от отправил в Квеши бывших при отряде 368 человек пленных, а сам пошел на постоянные квартиры в г. Гори, где впрочем, оставался весьма недолго. Происшествия в Карабаге весьма скоро вызвали его к новой и блестящей деятельности.

Н. Дубровин.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. В рескрипте от 6-го июля 1811 года.

2. См. «Военный Сборник» 1878 года № 1-й, стр. 20-23.

3. В приказе от 11-го октября № 8. Тифлисский архив штаба Кавказского военного округа, д. №309.

4. От 25-го октября 1811 года. «Русская Старина» 1876 г. № 11.

5. Приказ маркиза Паулуччи, от 17-го ноября 1811 г. № 18.

6. Рапорт главнокомандующего военному министру 20-го ноября 1811 г., № 57.

7. В циркулярном письме от 25-го сентября 1811 года.

8. См. «Воен. Сборн.» 1878 г.

9. Предписание маркиза Паулуччи генералу Хатунцеву 26-го октября, № 27.

10. Рапорт генерал-майора Гурьева маркизу Паулуччи 28-го ноября, № 1043.

11. За это дело Хатунцев был награжден орденом св. Анны 1-й степени.

12. В письме от 24-го декабря 1811 года, № 303.

13. Военному министру от 9-го февраля 1812 г. № 38.

14. В письме от 3-го февраля 1812 г., № 164.

15. Военному министру от 14-го декабря 1811 г. № 8.

16. Лестницы приготовлялись самым скрытным образом только двумя плотниками, которым Котляровский обещал особую награду.

17. Бывший прежде старшим адъютантом у Тормасова.

18. Рапорт маркиза Паулуччи Государю Императору 14-го декабря, № 80.

19. Рапорт Котляровского Паулуччи 8-го декабря, № 136.

20. Высочайший приказ 18-го января 1812 г. Высочайшая грамота полку из Вильны от 25-го мая 1812 года.

21. Рапорт Котляровского маркизу Паулуччи 11 декабря 1811 г , № 143.

Текст воспроизведен по изданию: Маркиз Паулуччи в Закавказье (Материалы для истории войны и владычества русских на Кавказе) // Военный сборник, № 4. 1879