ДУБРОВИН Н. Ф.

ИЗ ИСТОРИИ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

(Кази-мулла, как родоначальник мюридизма и газавата)

(Статья вторая) ¹.

II.

Положение наше среди горцев во время войны с Персией. — Интриги персидских агентов. — Воззвание шаха. — Инструкции Паскевича. — Волнение в Табасарани. — Поведение Турции. — Неудачные попытки Бейбулата против крепости Грозной. — Положение дел в 1828 году. — Вступление Аварии в подданство России. — Интриги ханши Паху-бике. — Внутренние беспорядки в шамхальстве Тарковском. — Проповеди Кази-муллы. — Образование общества шихов. — Волнения джаро-белаканцев. — Попытка Кази-муллы водворить шариат в Аварии при помощи вооруженной силы. — Бой под Хунзахом. — Покорение Джаро-белаканской области и возведение крепости Новые-Закаталы. — Меры, принятые Паскевичем по обороне края и для противодействия успехам Кази-муллы.

Пророки, в роде муллы Магомета маюртупского, имамы и мюршиды, широко воспользовались временным отвлечением русских войск в Персию и религиозная пропаганда стала распространяться все шире и шире. К счастью, каждый проповедник вел дела по своему, преследовал свои единичные цели и горцы успели сплотиться лишь к тому времени, когда Россия, победоносно окончив войны с Персией и Турцией, могла противопоставить наступательным действиям неприятеля значительные преграды и не опасаться за [6] свое положение в Закавказье. Начни только горцы свои действия несколькими годами ранее, - русская власть и действующая армия могла быть отрезана от всякого сообщения с Россией. Попытки к тому были со стороны муллы Магомета, но не увенчались успехом.

Несмотря на несчастия, постигшие чеченцев, на уничтожение их селений и имущества, мулла Магомет не прекращал своей деятельности. Он рассылал свои прокламации, раздавал персидские деньги, доставленные ему Нох-ханом, и старался склонить на свою сторону ингуш и в особенности тагаурцев. Подкупленные деньгами и рассказами о необыкновенной щедрости Аббас-Мирзы, тагаурцы принялись за хищничество на военно-грузинской дороге. С другой стороны, карабулакский разбойник Астемир, близкий сподвижник Бейбулата, поселившись у подошвы Черных гор, не прекращал своей хищнической деятельности. Избрав местом сбора для своих сообщников деревню Узени-Юрт, на берегу Аргуна, он оттуда производить свои набеги. Хотя тагаурцы скоро сознали свою ошибку и покорились, а деревня Узени-Юрт была дотла уничтожена генерал-майором Лаптевым, но мулла Магомет не падал духом и не унимался. Он ограничил свою деятельность одною Чечнёй, говорил проповеди, в которых старался доказать, что предсказания его об освобождении правоверных от русского владычества народом сильным и могущественным, близки к осуществлению. Мулла уверял, что в самом непродолжительном времени явятся персидские войска, и в доказательство справедливости своих слов представил воззвание шаха, привезенное ему кумыкским князем Айтемиром Биераслановым.

«Я, шах Персии, Грузии и Дагестана, говорилось в воззвании, по окончании нашего рамазана уразы буду с войсками в городе Тифлис и очищу вас от русского порабощения; буде же сего не учиню, то не буду в свете шах Персии. К вам же в то время пришлю с войсками Нох-хана, который снабжён многочисленною казною, и награжу вас по заслугам примерно, в чем уверяю вас святым алкоранам... только не покоряйтесь русским, повинуйтесь моим предписаниям и делайте вред соседям вашим».

Горцы снова заволновались, но скоро получили сведения, что дела шаха плохи, что войска его разбиты русскими, что они бегут и, следовательно, на помощь рассчитывать нечего. Не надеясь на собственные силы и помня погром, нанесенный им Ермоловым, чеченцы не решились поднять головы и предпочли оставаться до времени покойными. [7]

Между тем грозное для них имя Алексея Петровича сошло со сцены, — он уехал в Россию, а за ним уехал и его главный сподвижник и друг генерал-лейтенант Вельяминов 1-й. Место первого занял генерал-адъютант Паскевич, а второго — генерал-адъютант Сипягин, назначенный Тифлисским военным губернатором командующим войсками, остававшимися в крае, и управляющим в нём гражданскою частью.

Выступая с войсками в Персию, Паскевич оставил начальникам отделов инструкции, в которых советовал действовать только ласкою и угрозами, но не прибегать отнюдь к мерам решительным; советовалось поддерживать сношения с людьми нам преданными, оберегать дороги, где можно — учредить обывательские караулы, сформировать местную милицию и проч. От командующего войсками в Дагестане главнокомандующий требовал удержания в повиновении Табасарани, Терекеме и шамхальства Тарковского. Для лучшего в этом успеха Паскевич поручил Аслан-хану кюринскому охранение части Табасарани между Дербентом и Самуром: спокойствие в Коракайтаге и в терекемейских селениях он возложил на управляющего ими поручика Эмир-Гамзу и наконец, обращал особенное внимание Краббе на Акушу. «Со старшинами акушинцев и кадием, писал Паскевич в своей инструкции ², надлежит быть в частых сношениях, вызывать иногда важнейших из оных в Шемаху, дабы они лично могли удостовериться в силах наших и в спокойствии повсюду существующем, ласкать их сколь возможно более, угощать и, отпуская в обратный путь, награждать».

Таким образом в основание нашего политического поведения с горцами были положены кротость и ласка.

«Из всех моих действий, писал Сипягин впоследствии барону И. И. Дибичу ³, ваше высокопревосходительство изволите увидеть, что я во всех случаях употребляю меры кроткие, но осторожные; стараюсь справедливостью и ласкою привлечь народы под милостивое покровительство великого нашего Государя, надеясь сделать сим угодное. Впрочем, если я в чем либо действую не [8] по видам правительства, то, надеясь на дружбу вашу, уверен, что вы меня в оном остережете, ибо цель моя есть делать во всем угодное Его Императорскому Величеству».

Относительно чеченцев главнокомандующий не оставил никаких инструкций, тогда как чеченцы были более других мятежными. 29-го апреля они собрались у разоренной деревни Шали для вы слушания воззвания Нох-хана, обещавшего прийти к ним на помощь с дагестанцами и просившего усилить возмущение против русских. За каждого убитого русского обещано по 16 червонцев, а тем, которые явно возьмутся за оружие, обещано жалованье: конным по 20 р., а пешим по 12 руб. серебром. Собравшиеся приняли это известие с восторгом, пошумели, но за неимением энергичных и умных коноводов, которые могли бы с успехом воспользоваться электризацией народа, разошлись по домам.

На другой день, 30-го апреля, в Малой Чечне, в селении Гелен-Гойте, было точно такое же собрание при участии муллы Магомета. Собрание это проявляло более энергии и постановило к 6-му маю собрать партию и произвести нападение на одну из оказий, отправляемых из Грозной. Узнав об этом, генерал-майор Лаптев сформировал небольшой отряд и выдвинул его за Сунжу, приказал исправить мосты по дороге к Аргуну и осмотреть броды для безостановочной переправы. Вместе с тем он признавал необходимым, состоится или нет нападение горцев, во всяком случае наказать жителей Гелен-Гойты, о чем и просил разрешения Паскевича. Последний приказал привести в повиновение чеченцев не разорением деревни, а иными средствами, выбор и изобретение которых предоставил генерал-майору Лаптеву.

Между тем гелен-гойтинцы, произведя несколько хищничеств, опомнились и просили прощения. Ни мулле Магомету, ни Нох-хану в Чечне делать было нечего, и последний отправился в Табасарань, где и предъявил населению воззвание шаха, обещающего в самом непродолжительном времени прибыть в Тифлис. Нечего и говорить, что воззвание это произвело соответствующее действие и взволновало народ. Коноводы восстания собирали толпы вооружённых и силою заставляли присоединяться к себе тех, которые не желали принимать участия в волнениях.

Наши войска, при содействии милиции Аслан-хана кюринского, ходили по разным направлениям, преследовали вооруженные толпы, ловили коноводов восстания и рассаживали их по тюрьмам. Было бы бесполезно перечислять те деревни, в [9] которых проявилось волнение, и те направления, по которыми двигались наши войска; достаточно сказать, что восстание не было всеобщими, а проявлялось отдельными вспышками. Население то успокаивалось, то, получив хотя и ложные, но приятные для себя известия, снова волновалось. Колебание умов происходило постоянно и зависело от слухов и обстоятельств. Так, в половине августа, явился в Дагестан, посланный Аббас-Мирзою, известный нам Умалат-бек (Амалат-бек) с 12,000 туманов (12,000 руб.) для найма горцев в персидскую армию и вообще для возмущения их. К нему тотчас же присоединился Нох-хан, распространивший в народе письмо, полученное им от дагестанцев и чеченцев, отправившихся в Персию на поклон к шаху и его сыну наследнику. Они писали, что имели личное свидание и разговор с шахом, как об обстоятельствах, так и о действиях дагестанцев. «Старайтесь, говорилось в письме к Нох-хану, возжечь огонь войны против неверных, посоветуйтесь и переговорите с чеченцами и беглыми о военных распоряжениях и о нанесении вреда врагами нашими. Вы поверенный великого наследника, и мы, при помощи Божией, с раннею весною прибудем к вам с войском, но не прежде».

Депутаты просили не верить тому, что персияне терпят постоянные неудачи, и знать, что они вывели свои войска из Ширвани, Шеки и Кубы для того только, чтобы окончательно устроить, снабдить одеждою и провиантом; но что число этих войск, «по многочисленности их, одному Богу только известно». Письмо это было подписано восемью лицами, в том числе и Бекбулатом. Оно было доставлено нами Аслан-ханом кюринским, сообщавшими, что в народе пошли слухи, что у нас очень мало войска в Дагестане и мы лишены возможности иметь надлежащий надзор в крае. Все это было справедливо потому, что для удержания в покорности Дагестана имелось всего 10 рот, из коих три были из женатых нижних чинов.

С такими силами генерал-майор Краббе не находил возможными потушить волнения в самом их зародыше и принуждён был выжидать более крупных событий, нависавших над Дагестаном и Чечнёй, в которой явился Бейбулат со своими приверженцами и значительною суммою персидских денег. Провозгласив поголовное восстание, он обещал тем, кто последует за ним до Алазани, по 5 руб., а далее этой реки — полное [10] содержание, желающих оказалось много; толпа его росла и пополнялась беглыми кабардинцами, высылаемыми арапским пашой.

В то время Турция исподволь готовилась уже к войне с Россией, исправила крепость Анапу, усилила ее оборону и сосредоточила в ее окрестностях до 19,000 войск. Считая все меры к ослаблению России выгодными, паша всеми мерами старался усилить скопище Бейбулата, надеясь пробрести через то не малые выгоды. Все внимание предводителя чеченцев сосредоточивалось на креп. Грозной, уничтожение которой было столь желательно чеченцам. Уже в половине августа 1827 года отдельные партии шныряли вокруг крепости, но в течение почти месяца Бейбулат не принимал ничего решительного. Наконец, 10-го сентября он разделил свое ополчение на две части: одну отправил к Щедринской станице, а с другою, 12-го сентября, атаковал Грозную. Обе попытки не увенчались успехом: от Грозной он был отбит одними картечными выстрелами и казаками, а партия, направленная к станице Щедринской, была разбита и рассеяна жителями аула Брагуны. Скрывшись сначала в Ханкальском ущелье, Бейбулат, усилившись прибывшими к нему дагестанцами, направился в Большую Чечню, но известие о взятии нашими войсками Эривани, а потом Тавриза, расстроило все его предположения. Толпа Бейбулата быстро разошлась по домам и при нём осталось всего 80 человек преимущественно бездомных бродяг и разбойников.

Разошедшиеся по домам его сподвижники разнесли весть об успехе русского оружия и коноводы восстания приуныли. Жители селения Сурхана выгнали от себя Нох-хана и он скрылся в Карахском обществе; джаро-белаканцы, собравшиеся было для нападения на Кахетию, узнав об оставлении дагестанцами Бейбулата, также разошлись по домам и 1827 год закончился принесением присяги 35-ю семействами гумбетовцев. Дагестан затих, и если были грабежи и хищничества, то они производились отдельными искателями приключений, считавшими себя вольными и не обязанными подчиняться большинству населения.

Начало 1828 года ознаменовалось полным спокойствием; пророки и проповедники притихли и продолжали свою деятельность в тайне, но трудились упорно и настойчиво, подготовляя население к будущей кровавой деятельности.

При обозрении генерал-лейтенантом Эммануэлем пограничных мест в кумыкских владениях и в Большой Чечне [11] население выходило ему на встречу с хлебом-солью и «благословляло имя Императора; во время пребывания в июне месяце генерал-адъютанта Сипягина в джарских владениях, народ уверял его, что «будет вести себя, как правительству нашему угодно». До сих пор непокорные нам общества присягали на верность и даже в Дагестане замечалась необыкновенная тишина: сюргинцы искали нашего покровительства и сын Абдулы-бека эрсойского Заал просил прощения, обещая службою загладить свое преступление. Прощенный, он в течение целого 1828 года выражал нам свою преданность и, пользуясь большим влиянием в Табасарани, удерживал эту страну от неприязненных против нас действий. Наконец к всеобщему удивлению в сентябре того же года Авария поступила добровольно в русское подданство.

С изгнанием за измену Султана-Ахмет-хана ⁴ Ермолов назначил временным правителем Аварии Сурхая ⁵, но аварцы по интригам ханши не признали его ханом, под предлогом того, то он родился от женщины простого звания. До совершеннолетия Нуцал-хана, сына изгнанного Ахмета, аварцы вверили себя регентству матери наследника Паху-бике, женщине, искусившейся в злодействах и интриге. Им мы обязаны тем, что Авария, обуреваемая внутренними несогласиями и раздорами, ни раза не восставала против русской власти. Сурхай-хан не имел никакой власти в народе, жил как чужой и всеми делами управляла властолюбивая Паху-бике, интриговавшая против Аслан-хана кюринского за то, что Ермолов отдал ему часть мехтулинских владений, принадлежавших ее мужу, и с шамхалом Тарковским — за отказ выдать свою дочь за его сына Магомет-мирзу. Наступившее совершеннолетие Нуцал-хана заставляло Паху-бике быть особенно внимательною к русскому правительству. Она понимала, что без согласия и поддержки главнокомандующего ей не удастся водворить на ханстве своего сына, и поражения, понесённые персиянами, лишают ее союзника и материальной поддержки. Через Аслан-хана кюринского ханша Паху-бике стала искать подданства России, и 9-го сентября народ и весь ханский дом принесли в Хунзахе присягу на верноподданство русскому Императору. В этот же день Абу-Нуцал был объявлен ханом и вступил в [12] наследие предков. Оба хана. Сурхай и Нуцал, были произведены в полковники. 15 человек наиболее выдающихся деятелей были награждены золотыми и шесть человек серебряными медалями.

Паху-бике тотчас же стала хлопотать о возвращении сыну мехтулинских владений, принадлежавших ее мужу, и когда ей было в том отказано, то стала интриговать как против нас, так и против шамхала Тарковского. «Она посылала своих людей на разбои в Кахетию, вела тайные переговоры с Персией и Турцией, не отказывалась помогать тем обществам, которые враждовали против нашего управления, а в особенности сеяла раздор в шамхальском доме и достигла, наконец, того, что окончательно вооружила против шамхала и его младшего сына, и даже народ» ⁶.

Престарелый Мехти-шамхал не имел той твердости, которая необходима была для управления народом. Сластолюбивый и корыстолюбивый, он подчинился этим страстям и не видел, что делалось вокруг него и в его владениях, не видел, что враги поселяют раздор в семействе и недовольство среди его подданных. Последние оказывали явное неповиновение шамхалу, и когда весною 1828 года потребовались для наших нужд усиленные земские повинности, то шамхальцы отказались их исполнять. Селения Эрпели, Казанище, Буйнаки и Янгиюрт выказывали открытое неповиновение и в конце Июня, отложившись от шамхала, признали над собою власть третьего его сына, Абу-Муселима. Шамхал просил о присылке русских войск, но граф Паскевич отказал и приказал, чтобы до окончания войны с Турцией местные начальства не вмешивались в дела шамхала с его подвластными и только в случае справедливых жалоб с той или другой стороны представляли ему на решение. Такое распоряжение имело дурные последствия и, как увидим, послужило к усилению беспорядков, волнений и к безнаказанному развитию учения о газавате (священной войне).

Предоставленные самим себе, шамхальцы явились первыми последователями учения Кази-муллы и послужили первым ядром его вооруженной силы. Под влиянием проповедей имама и его приверженцев дух неповиновения и буйства среди шамхальцев дошёл до того, что они стали разбойничать и нападать не только на отдельных проезжающих, но и на проходившие воинские команды. Власть шамхала с каждым днём слабла под [13] влиянием интриг его детей, аварской ханши Паху-бике и нового религиозного учения.

Самым ярым противником Мехти-шамхала оказался сын его Абу-Муселим, влюбившийся в красавицу Салтанет-бике, дочь знаменитой интриганки аварской ханши Паху-бике. Последняя, имея политические виды на Абу-Муселима, объявила ему, что согласится выдать за него дочь только тогда, когда он будет шамхалом и устранит законного наследника, старшого сына шамхала Сулейман-пашу. Влюбленный горячий горец поклялся, что достигнет цели и сверх того выдаст свою сестру за Нуцал-хана. Возвратившись домой, Абу-Муселим стал возмущать народ против отца и законного его наследника. Войдя в сношение с капитаном Ахмет-ханом мехтулинским, он нашёл в нем верного сообщника, принявшего под свое покровительство всех недовольных и подстрекавшего их к еще большим беспорядкам.

Не подозревая интриги и относя неповиновение народа к его буйству, Мехти-шамхал более всего хлопотал о сохранении за собою мехтулинских владений и лучшим к тому средством признал породниться с капитаном Ахмет-ханом. Он предложил ему в супружество дочь свою Нох-бике, но тот, как сообщник Абу-Муселима, отказался и тем самым поставил себя в явно враждебный отношения к шамхалу. Последний стал порочить Ахмет-хана перед нашими властями, называл его человеком разгульной жизни, пьяницею, развратником и бездельником.

Оскорбленный Ахмет-хан, пылая жаждою мести, склонил на свою сторону второго сына шамхала, Зубаира, заручился содействием ему койсубулинцев и в самом непродолжительном времени подготовил народ к вооруженному восстанию. Только теперь граф Паскевич обратил серьезное внимание на шамхальство и приказал вызвать в Тифлис Абу-Муселима и Ахмет-хана, но обстоятельства вдруг изменились: Ахмет-хан переменил свое поведение, сделался женихом Нох-бике и просил оставить его в покое до свадьбы. Шамхал был очень доволен таким исходом, отпраздновал свадьбу и затем, в Июне, отправился в Петербург. На возвратном пути из русской столицы Мехти-хан в 1830 году скончался и шамхальство, ках увидим, сделалось ареною интриг, в особенности Кази-муллы, встретившего в нём наиболее подготовленную почву для своего учения. В этом помогли ему много турецкие эмиссары, стремившиеся поднять население [14] против России во имя религии, которая была главнейшим рычагом во всей деятельности Кази-муллы.

В горячих проповедях и воззваниях Кази-мулла упрекал население в безверии, в уклонении от истинного пути, указанном пророком Магометом устами архангела Гавриила.

— Есть христиане, говорил проповедник, есть евреи, есть много народов на свете, — у всех их есть закон, которому они следуют. Только мы, мусульмане, живём без веры. У христиан есть евангелие, у евреев — талмуд, у мусульман есть Коран и святой шариат, но мы, мусульмане, не следуем ни Корану, ни евангелию, ни талмуду и не знаем даже, что такое шариат. Все дагестанцы, а с ними и вы, преданы пьянству, воровству, разбою. Вы упиваетесь, один у другого забираете имущество, проливаете кровь мусульманскую.

Народ клялся оставить все пороки и следовать по наставлениям своего учителя. Склонив на свою сторону гимринцев, Кази-мулла отправился в аул Черкей, где произнёс горячую проповедь.

— Научай нас шариату, говорили черкеевцы, выслушав его поучение; между нами не будет ни убийц, ни воров, не встретишь ни одного пьяного, будем молиться Богу, чтобы он простил наши прегрешения. Но если ты станешь требовать от нас, чтобы мы шли на газават, чтобы шли воевать с русскими, то наперёд отвечаем тебе, что не пойдём, ибо нам нельзя идти. Наши аманаты в Андрееве, стада наши пасутся на землях, занятых русскими, и мы не в состоянии сопротивляться им, можем погибнуть.

— Наш шариат, отвечал уклончиво Кази-мулла, дозволяет быть в мире с русскими. Вы можете повиноваться им, можете давать аманатов, пока они сильнее нас, но настанет время, когда какой либо из сильных владетелей востока, во славу Корана, покорит русских и над ними распространить свою власть, — тогда вы можете и должны объявить газават, — а до тех пор повинуйтесь им ⁷.

Черкеевцы поклялись строго соблюдать шариат и тут же вылили все вино и разбили кувшины. Считая на первый раз такого успеха более чем достаточным, Кази-мулла обратился со своими [15] проповедями к другим обществам и повсюду имел желанный успех, но успех религиозный, не политический и далекий еще от приобретения власти, к которой стремился честолюбивый имам. До приобретения этой власти необходимо было поставить духовенство во главе администрации, уничтожить власть кадиев, уничтожить адат (обычай) и ввести суд по шариату. Сделать это было легко.

С давних пор дагестанцы в домашнем быту и в делах судных руководствовались принятым от предков обычаем (адатах) и управлялись кадиями. Последние, конечно, всеми силами старались поддержать этот порядок, дали ему силу закона и забоялись только о том, чтобы утвердить его на прочных основаниях. Такое положение не нравилось истинным приверженцам шариата потому, что в будущем они видели ослабление мусульманкой религии и сближение горцев с русскими.

— Горцы, говорили истинные фанатики мусульманства, соединившись с неверными, как корни с растениями, как дети, братья и потомки с своими единокровными, под влиянием адата (обычая), коснели в богопротивных поступках. Они участвовали с русскими в кровавых делах и походах против своих единоверцев, из дочных интересов отдавали им в залог (аманаты) своих детей и охотно подчинялись какому-нибудь идолу из неверных или, что еще хуже, отступнику из своей среды. Для них служить сильнейшему, хотя бы он был неверным, исполнять его волю и повиноваться его распоряжениям было делом естественным для настоящего и будущего, а предписания Корана, относительно правил сохранения своей религии, — делом не нужным, вредным и гибельным. Но Всевышнему Творцу не угодно было оставить народ свой коснеющим в бесчинствах и пороках. Для возобновления разрушенного здания шариата, исправления извращенной великой магометанской нации, водружения заброшенного знамени ислама и восстановления ниспроверженных правил Корана, — Он ниспослал Дагестану храбрых, просвещённых и благочестивых руководителей.

Такими были Кази-мулла, «человек, украшенный всеми редкими качествами, да будет священна его память», потом Гамзат-бек и, наконец, Шамиль. Все они стремились к одной и той же цели, но почин и главный труд принадлежал, конечно, Кази-мулле, в чем согласны и дагестанские летописцы. «В 1244 году гиджры [16] (1829 г.), говорит один из них ⁸, Всевышнему Богу угодно было восстановить шариат, чтобы показать разницу между добром и злом и увенчать правоверных мусульман славою на полях битв, а неверных поразить мученическою кончиною. Орудием для этого избрал он, из среды преданного веселой и разгульной жизни народа, человека, не имеющего ни роду, ни племени, к которому мог бы обратиться, ни силы, на которую, в деле восстановления шариата, мог бы рассчитывать. Избранником этим был Кази-мулла, уздень из селения Гимры, человек высоко учёный, укреплённый небесною милостью и пользующийся общим уважением и доверием дагестанского народа».

Имя его еще с 1828 года было известно и почитаемо джарцами, отличавшимися между горцами наибольшим фанатизмом, а в родном ему селении Гимрах он считался пророком и предсказателем будущего. Один только местный кадий Гассан-Магомет гарикуменский, что то плохо верил в святость проповедника, не подчинялся его учению и не выпускал из рук своей власти. Как ни старался Кази-мулла склонить его на свою сторону, чтобы воочию убедить своих последователей в превосходстве духовной власти перед светскою, но Гассан-Магомет не поддавался. Тогда, по сказанию дагестанских историков, Кази-мулла сталь на колени и, целуя ноги кадия, убеждал его последовать новому учению.

— Шариат, говорил проповедник, есть религия Господня, а не моя собственная. Будь мне помощником в деле распространения шариата и не увлекайся примером невежд, прославляющих и поддерживающих правила богопротивного адата.

Гассан-Магомет не тронулся этими словами и остался непреклонным. Очевидно, что и на других кадиев также нельзя было рассчитывать, и Кази-мулла в своих проповедях сталью отвергать власть кадиев и советовал народу не признавать никакой другой власти над собою, кроме начертанной пророком, по вдохновенно Бога. Такое учение было по душе свободолюбивым горцам, по легкомыслию не добиравшимся до сути шариата. Описание рая с его гуриями приводило в восторг все население гор, и влияние Кази-муллы распространялось шире и шире. На сторону его стали склоняться и кадии и в начале 1828 года он имел в числе своих последователей кадиев обоих Казанищ, Эрпели и Караная. В этих селениях Кази-мулла имел наибольшее число своих [17] последователей и, пользуясь беспорядками, происходившими в шамхальстве, бездействием власти престарелого Мехти-шамхала, проповедник обратил на его владение исключительное внимание. Он был уверен, что, при содействии преданных ему лиц и при неудовольствии народа к правителю, шамхальцы скорее других признают над собою власть, начертанную пророком, т. е. власть духовную, представителем которой мог явиться никто другой, как сам Кази-Мулла. Расчёт оказался верным, тем более, что и сам престарелый Мехти-хан, не подозревая истинных целей Кази-муллы, ухватился за него как за человека, могущего исправить развращённых его подданных, прекратить раздоры, восстановить нравственность и его власть.

«Я слышал, писал Мехти-шамхал Кази-мулле ⁹, что ты проповедуешь и учишь добру. Если так, то приезжай ко мне, научи народ мой и меня святому шариату. Если же не приедешь, то бойся суда Божия: на том свете я укажу на тебя как на человека, которого я просил, но который не хотел наставить меня на путь истинный».

Кази-мулла, поняв, как важно для него такое предложение, тотчас же отправился в селение Параул, тогдашнее местопребывание шамхала.

— Шамхал! обратился к нему проповедник. Ты валий Дагестана; все народы тебе повинуются, даже и те, кои независимы, слушают тебя. Ты имеешь в Дагестане весь и уважение, ты должен быть блюстителем шариата. Твои подданные называют себя мусульманами, но не понимают, что такое мусульманин. Все люди подвержены грехам, грех лежит и на твоей душе, так дозволь мне научить твой народ шариату; прикажи ему слушаться меня, и за такое доброе дело Бог наградить тебя раем.

По своей недальновидности шамхал не считал учение Кази-муллы опасным и охотно согласился на его просьбу. Мало того, он позволил ему поставить своего кадия в сел. Эрпели и публично в своём присутствии в мечетях Казанищ провозгласил шариат. Казанищенцы не противодействовали и беспрекословно подчинились новому учению, но в селениях Эрпели и Каранае говорили единогласно, что не должно повиноваться Кази-мулле в том, чему не следовали их отцы. Вообще население шамхальства [18] разделилось на три партии: одна, и притом наиболее многочисленная, с полною готовностью приняла шариат; другая, во главе которой стоял араканский кадий Сеид-эфенди, старалась уничтожить его в зародыше в пользу адата, и, наконец, третья колебалась, не зная на что решиться. Чтобы привлечь на свою сторону обе последние партии, Кази-мулла счёл необходимым войти в сношение с бывшим своим учителем Сеид-эфендием, как таким алимом (учёным), «какому подобного не было до тех пор в Дагестане». После свидания с Ермоловым ¹⁰ Сеид явился ревностным сторонником наших интересов и, как человек благоразумный, опровергал новое учение, называя его превратным. При громадной популярности, влиянии на духовенство и наконец, при колебании народа Сеид имел большой успех и народ начал было принимать его сторону. Вот почему Кази-мулла поспешил в Араканы, чтобы повидаться со своим наставником и уговорить его не разрушать начатого им здания. Кази-мулла не скрыл от Сеида своих целей и, прося его содействия к достижению столь высокой цели, предложил ему звание верховного кадия. Сеид отказался от этой чести и заявил, что власть его не ослепляет, и он не может отрешиться от тех воззрений, которые сложились в течение многих лет его жизни.

Кази-мулла быль глубоко оскорблён таким ответом, но, затаив злобу, не решился на этот раз тронуть учёного кадия. Всякая попытка против столь уважаемой личности, какою был Сеид, раскрывая истинные намерения проповедника нового учения, могла разрушить окончательно начатое дело и быть не безопасною для самого Кази-муллы. Поэтому он оставил Сеида до времени в покое, но не отказался покончить с ним в будущем, когда силы его окрепнуть на столько, чтобы с полным успехом можно было бороться с араканским кадием.

Не считая удобным оставаться в шамхальстве и распространять власть свою на плоскости, откуда легко его можно было выгнать, имам поспешил в Гимры, заклиная тарковцев именем Бога не забывать его наставлений и обещая им скорую помощь против русских.

Вместе с тем для противодействия своим противникам: Кази-мулла задумал организовать такое общество, которое [19] привлекло бы на себя внимание своею святостью, отвлекло бы население от араканского кадия Сеида и ему подобных противников газавата и научило бы горцев слепо повиноваться воле основателя общества, какая бы она ни была. Такое общество было основано образованием секты шихов, т. е. угодников божиих или праведников.

«Главным условием, говорить Н. А. Волконский ¹¹, к достижению этого звания Кази-мулла поставил отречение от всех мирских благ, безусловное следование шариату и распространение его хотя бы даже вооруженною рукою. Секта эта, кроме того, обязывала своих последователей и другими строгими правилами, удовлетворение которых недоступно было натурам обыкновенным; поэтому вступление в нее, возможно, было только для тех, кто чувствовал себя в силах вынести все возлагаемые ею на человека обязанности. Таким образом, тип шиха определился сразу чертами самоотвержения, необыкновенной силой воли и решительного характера».

Образованию этой секты много содействовали проповеди Курали-Магомы (муллы-Магомета).

«Народ! говорил он между прочим ¹². Вы с гордостью называете себя мусульманами, но кто из вас достоин имени правоверного? Не забыли-ли вы учения пророка для суеты светской? не отказались-ли от пророка Магомета и его шариата для богатства и удовольствия жизни?

«Но берегитесь! скоро настанет день, когда не спасут вас ни сокровища, ни друзья, ни дети ваши, и только тот, кто явится перед Богом с покойным сердцем и светлым лицом, будет допущен в убежище праведных! «Мы странники на земле: для чего же будем заботиться о благах, которые заграждают путь к вечному счастью? Кто хочет быть истинным мусульманином, тот да последует моему учению: только гнушаясь роскоши, проводя дни и ночи в молитве, убегая шумных забав грешников, их плясок и грешных песен, возвышаясь душою и мыслью ко Всевышнему и предаваясь всеми силами безотчетной любви к нему вы можете найти спасение. Изгоняйте от себя разврат, умерщвляйте страсти свои постом и [20] воздержанием. Не пейте вина, этого несчастного изделия дьявола, не подражайте неверным, которые курят трубки, кайтесь со слезами в своих преступлениях, клянитесь, что никогда грешить не будете, и тогда Всевышний укрепит вас в битве против неверных. Азраил пролетит над войсками русскими, их штыки и пушки не будут страшны и вы узнаете, что Бог сильнее всех царей земных.

«Не считайте убитых за веру мертвыми — они живут жизнью для вас непонятной; но помните, что скоро грешники предстанут перед лицом Всевышнего судии. Они увидят ад — это мрачное жилище отступников и тогда спросят их — не встречали-ли вы в жизни людей, которые бы указали вам путь к спасению. У нас были наставники, скажут они, но мы не верили их словам».

В лице шихов проявились первые кавказские мюриды, не смиренные послушники, какими они должны бы были быть но тарикату, а политические деятели, духовные воины и представители газавата, или священной войны. Истинных шихов было немного, потому что свободному горцу трудно было отказаться от всего мирского и передать свою волю в распоряжение другого, но последователей или скорее подражателей было много — и в горах среди грубого населения новинка и мода не были в изгнании. На крючок моды, как всегда и всюду, ловились многие, вполовину или вовсе не исполняли обязанностей шихов, но называли себя этим именем. Кази-мулле было на первый раз достаточно и этого; ему необходимо было только бросить в общество идею, приучить к ней, хотя отчасти, чтобы потом осуществить ее во всем объёме. Мысль была брошена; явились последователи в Чечне и Дагестане и число их постепенно возрастало. Движение охватило шамхальство, Казикумухское и кюринское ханства. Кази-мулла имел в числе своих приверженцев сына шамхала Абу-Муселима и Аслан-хана, у которого в марте 1828 года гостил несколько, дней и уехал обласканный, хотя и не добился явного позволения; проповедовать шариат.

Но все это не удовлетворяло честолюбивого горца, сознававшего, что власть его в Дагестане может быть_: обеспечена только - тогда, когда он подчинит себе Аварию и в особенности ее хитрую правительницу. Через своих приближенных и сотрудников: он вошёл в переговоры с нею и обратился с горячими воззваниями к аварцам. Население приняло манифесты Кази-муллы сочувственно, соглашалось принять шариат и вообще помочь [21] проповеднику в распространении нового учения. Но Паху-бике и весь ханский дом отнеслись к этому не сочувственно, видели сети, расставляемые им Кази-муллою, и, не желая лишиться власти, уклонялись от всяких сношений с имамом. Тогда он написал ханше письмо, в котором просил не только содействовать ему в восстановлении мусульманской религии, но и ссудить его ополчением «для приведения к послушанию не покоряющихся начертаниям шариата».

В ответ на это Паху-бике просила Кази-муллу приехать к ней, переговорить и познакомить с началами шариата. Зная хорошо, что правительница Аварии не любит, чтобы кто-нибудь стоял на пути властолюбивых ее замыслов, и не стесняется в средствах, чтобы удалить от себя все препятствия, проповедник и Ших побоялся оставить в Аварии свою голову и не поехал. Неудачная попытка утвердить свое влияние в Аварии не остановила дальнейшей деятельности Кази-муллы, и он разослал повсюду новое воззвание, в котором раскрывал истинные цели своей деятельности.

«В алкоране, говорил он, повелено: «о православные (правоверные?)! не дружитесь с тою нацией, на которую падает гнев Божий, но сопротивляйтесь тем, которые суть неверные, и воюйте против них по самой возможности вашей. Оседлайте лошадей ваших на пути Божием и тем стращайте врагов Божьих и ваших, кои суть беззаконники. «А также повелевает Господь Бог наш: «деритесь и истребляйте тех, кои не веруют в Бога и в будущую жизнь, не удаляются от грехов Богом воспрещённых, не соблюдают истинной веры, явно уничтожающей прочие.

«Да, конечно, вы предпочитаете на сем свете жизнь и гордитесь ею более, нежели пользою на том свете. Напротив, счастье и жизнь на сем свете кратковременны. Мы не можем себе доставить ничего, кроме того, что только один Господь Бог желает для нас. Он есть создатель и защитник, ему предоставляют все православные дела свои. Да, разве они надеются на уважение со-товарищей!

«Но нет, почитается один только Бог — и другой никто; да и не может быть почитаем, если он не Бог! Един Бог есть истинный, вы должны его только страшиться; следовательно, вы обязаны против другой нации воевать и не оставлять приказаний Божиих без исполнения, если вы только правоверные. Различие [22] дня и ночи, сотворение неба и земли суть твердое доказательство существования Создателя и всемогущего Бога, коего знать необходимо для потомков Адама...

«О господа духовные дагестанские! Вы вошли в число невежд, умножили пристрастие и корысть вашу для стяжания мирского имущества, без всякого разбора и различия благодати от греха и невнимания наставлениям в алкоране изложенным, не страшитесь всемогущего Бога, которого да молим, да просим, чтобы указал нам вообще путь истины и блага».

Как ни туманно было это воззвание, но, при содействии преданных Кази-мулле лиц, оно сильно повлияло на умы населения, а главное удовлетворяло их жажде к независимости. Горды в разных пунктах стали собираться на совещания, получали наставления преданных проповеднику кадиев и в конце концов постановили: 1) отложиться от власти русских и избегать сношений с ними; 2) за каждого убитого наказывать убийцу не штрафом, а лишением жизни; за воровство и другие проступки подвергать телесному наказанию; преступникам всякого рода не давать убежища ни в какой деревне, а выдавать головою одно сельцам; 3) употребление горячих напитков вовсе уничтожается; 4) за пре - любодеяние мужчина и женщина одинаково подвергаются смертной казни; за изнасилование также, и 5) женщины не должны показываться мужчинам и, при внезапной встрече, закрывать лицо покрывалом ¹³.

Довольный исходом своей деятельности, Кази-мулла решился посетить общества гумбетовское и андийское. Путешествие его в Андию было рядом торжеств, до того неслыханных в горах. Кази-мулла все время шёл пешком, уверяя, что он сомневается, не грешно-ли ему ехать. По временам он останавливался и как бы прислушивался.

— Что ты делаешь? спросил его один раз Исал-Магома.

— Разве ты не слышишь? отвечал Кази-мулла; мне чудится шум цепей, в которых проводят передо мною русских.

По всему пути население выходило на встречу с своими семействами: горцы расстилали свою одежду, целовали руки и ноги проповедника и клялись повиноваться ему беспрекословно. Всеобщий энтузиазм увлекал и самого Кази-муллу и наводил его на [23] несбыточные мысли. В пути он сел однажды на камень и стал развивать окружающей толпе свои предположения не только об изгнании русских с Кавказа, но и взятии Москвы.

- Когда возьмём ее, говорил он, я пойду на Стамбул; если хунктарь (султан) свято соблюдает постановления шариата, мы его не тронем, — в противном случае горе ему! Он будет в цепях и царство его сделается достоянием истинных мусульман.

Горцы верили, безусловно, всем этим бредням, восторгались, и воззвание имама, распространяясь все шире и шире, достигло и до шамхальства. Там Кази-мулла имел слепого исполнителя его воли в лице Абу-Муселима. Пылкий юноша, в июле 1829 года, собрал в Казанищах своих приверженцев и, при содействии Ахмет-хана мехтулинского, начал готовить население к поголовному восстанию. Руководствуясь наставлениями Кази-муллы, Абу-Муселим стал приводить к присяге на верность себе и из числа противников четырёх казнил. Устрашенные этим, шамхальцы более не сопротивлялись, и в короткое время все селения, кроме селения Тарки, признали над собою власть нового владетеля-самозванца. Дерзость последнего дошла до того, что он потребовал присяги от Сулеймана и от с. Тарков, и когда ему было в том отказано, то отогнал весь табун лошадей и условился с Ахмет-ханом мехтулинским напасть вместе на селение Тарки. Узнав о происходивших в шамхальстве волнениях, генерал-майор Краббе предписал полковнику фон-Дистерло следовать с обрядом ¹⁴ во владения шамхала, пригласить к себе Абу- Муселима, брата его Зубаира и Ахмет-хана мехтулинского и помирить их с Сулейманом.

При приближении нашего отряда, жители Казанищ не только не пожелали покориться Сулейману, но, забрав все свое имущество, удалились в сел. Эрпели и стали там укрепляться. Подполковник Дистерло объявил возмутившимся, что последний раз требует возвращения жителей в свои дома и примирения Абу-Муселима с братом, а в противном случае вступить внутрь шамхальских владений и силою водворить порядок. Генерал-майор Краббе, с своей стороны, для поддержания требований Дистерло приказал находившимся в Ширванской провинции двум батальонам апшеронцев и шести орудиям быть готовым по первому требованию выступить в шамхальство. Распоряжение это [24] отрезвило возмутителей и они стали возвращаться в свои дома, а Абу-Муселим примирился с братом, хотя в тайне продолжал интриговать против него и содействовать Кази-мулле в утверждении его власти.

Этому последнему обстоятельству не мало, конечно, способствовало политическое положение края и война наша с Турцией. Интриги ее и многочисленных сторонников Персии, распускавших нелепые слухи, не оставались безлюдными даже и среди тех горских обществ, которые в данный момент оставались мирными и покойными. К числу населения наиболее отзывчивого ко всякого рода слухам принадлежали джаро-белаканцы, но в это время и они были до такой степени покойны и далеки от всякого рода волнений, что согласились удовлетворить до 400 жалоб грузин и уплатить им до 30,000 рублей. По постановлению джамата они сожгли дома и вырубили сады девяти человек односельцев, наиболее замеченных в разбоях, и четырёх главнейших выдали нам.

Довольный таким поведением джарцев и желая оказать им полное доверие, граф Паскевич приказал составить из них ополчение, которое охраняло бы спокойствие Грузии. Распоряжение это совпало как раз с тем временем, когда среди населения пронесся слух об убийстве в Тегеране нашего посланника Грибоедова, о новом разрыве России с Персией и приближении персидских войск. Джарцы снова зашевелились, чем воспользовался Кази-мулла и явился с своими воззваниями, требовавшими неповиновения России. Сторонники его, турецкие эмиссары и союзники Персии, одновременно распускали слухи, что лишь только русские двинутся против турок, как персидские войска вступят в наши пределы; что русское правительство, требуя составления ополчения из горцев, желает ввести рекрутчину и проч. Джарцы собрали джамат (совет), на котором решено было отказаться от сформирования ополчения и от уплаты земских повинностей. Победы наши в Турции и извинительное письмо Аббас-Мирзы, относительно убийства Грибоедова, казалось, должны были отрезвить возмутившихся горцев, но то и другое было недостаточно убедительно для джарцев. Для них было важнее то, что живший в Турции племянник Аслан-хана кюринского, Хаджи-Ягья, явился в Дагестан с деньгами и воззваниями, склоняя население произвести возможно сильное вторжение в Грузию и обещая именем [25] султана многочисленный награды ¹⁵. Дагестанцы, а с ними и джарцы, не могли устоять от такого соблазна и в горах начались сборы, совещания и вооружения. Люди нам преданные уверяли, что таких сборов еще никогда не бывало, что джарцы отправили трёх депутатов в Турцию с каким-то поручением и вошли в сношение с дагестанцами. Соединившись с ними, джарцы произвели вторжение в Кахетию и хотя не имели особенного успеха, но указали путь другим хищникам, партии которых одна за другою стали нападать на пограничный наши селения и грабить по дорогам.

Для защиты Грузии имелось всего шесть рот пехоты, один эскадрон, шесть орудий и небольшое число донских казаков, разбросанных по постам ¹⁶. Признавая эти силы недостаточными, Тифлисский военный губернатор, генерал-адъютант Стрекалов, приказал собрать и выдвинуть на границу Кахетии милиции сигнахского, телавского, Тифлисского и душетского уездов. Лишь только собралось на Алазани до 500 милиционеров, как военно-пограничный начальник генерал-майор князь Чавчавадзе произвёл рекогносцировку, которая выяснила, что и в Анцухе и Капуче собралось более 8,000 человек; что в Белаканах находится до 3,000 глуходар и что в сел. Катехах поселился Хаджи-Ягья. Князь Чавчавадзе потребовал немедленной его выдачи, но прибывшие к нему старшины просили оставить его в покое, как человека, «занимающегося только духовными делами». Отправив присланных к нему старшин на гауптвахту, князь Чавчавадзе повторил требование и объявил, что до доставления Хаджи-Ягьи старшины останутся арестованными. Жители связали Хаджи и отправили к начальнику пограничной линии, но на пути дали ему средство бежать и затем прислали депутатов просить об освобождении старшин, так как исполнили приказание, но на их несчастье арестованный бежал. Князь Чавчавадзе отправить на гауптвахту и этих депутатов, но через две недели выпустил старшин, так как у джарцев не оставалось ни одного лица, ответственного перед нашим правительством.

Между тем собравшиеся в разных пунктах горцы, не смотря на свои огромные силы, не решались вторгнуться в Кахетию, — их [26] пугало уверение джарцев, что грузинская милиция собрана и округ приведён в такое оборонительное положение, что рассчитывать на успех трудно. Долгое бездействие и стоянка на одном месте разорила сборище настолько, что пришлось променивать на хлеб бурки и кинжалы, а между тем сентябрь близился к концу и в горах начались холода. В таком положении оставаться было невозможно, и горцы собрались сначала на г. Кодор, в числе 5,000 человек, и затем, 22-го сентября, перевалили через главный хребет и разошлись по домам. На Лезгинской линии наступило полное затишье, спокойно было в Осетии и Кабарде и лишь чеченцы продолжали свои хищничества в наших границах. Хотя набеги эти были довольно часты, но так ничтожны, что Бейбулат, не видя единодушия среди народа, решился покориться и предать себя вволю главнокомандующего. Ему приказано было выехать во Владикавказ оттуда он был препровождён с толпою своих оборванцев в Тифлис и затем отправлен, в сопровождении 32-х человек, в Турцию, в главную квартиру графа Паскевича ¹⁷.

Дело, казалось, уладилось, спокойствие восстановилось, но, к сожалению, наши пограничные начальники почти ничего не знали, что делается в Дагестане и что большая часть его подчинилась Кази-мулле. К концу 1829 года ему повиновались: Койсубу, Гумбет, Андия и другие мелкие общества по Андийскому и Аварскому Койсу, большая часть шамхальства, значительная часть кумыков и почти все аварские селения, за исключением Хунзаха, резиденции аварского ханского дома. В Андаляле, Чечне и среди джарцев действовали многочисленные эмиссары. Кази-мулла был в это время в апогее своей славы и стал мечтать не только о слиянии всех племён Кавказа воедино и об изгнании русских, но, подобно Магомету, о распространении мусульманской религии. В одной из проповедей в Гимрах он говорил ¹⁸:

«Народу вы не истинные мусульмане. Вы не верили в святой шариат и не хотели повиноваться заповедям пророка, осквернив себя сношением с гяурами. Говорю вам: доколе Дагестан попирается ногами русских, до тех пор не будет вам счастья: солнце сожжёт поля ваши, не орошённые небесной влагой; сами вы будете умирать как мухи, и горе вам, когда предстанете на [27] суд Всевышнего: не блаженство, не райские наслаждения вас ожидают, а вечные жестокие пытки ада.

«Я послан от Бога, чтобы спасти вас. Итак, во имя Его и пророка, призываю вас на брань с неверными. Газават русским, газават всем, кто забывает веру и шариат!

«Не жалейте ни себя, ни своих детей и домов: вы не будете побеждены, ибо правда за вас. Кто отступится от меня, тот да будет проклят и нет ему счастья ни в здешней, ни в будущей жизни. С этой минуты мы начинаем джихад, и я буду вашим газием. Готовьтесь».

Приняв звание газия, располагая духовенством в Койсубу и полною преданностью черкеевцев, Кази-мулла сформировал себе 400 человек вооружённых, одел их в белые чалмы и решился, при их помощи, водворить силою шариат там, где не было добровольного соглашения. Прежде всего он принял меры к уничтожению влияния Сеид-Эфенди, кадия араканского.

В начале января 1830 года он, с толпою вооружённых мюридов, отправился в Араканы, взял у жителей 30 человек аманатов, заставил их присягнуть шариату и вылить все вино, назначенное для продажи. Войдя в саклю Сеида, он не нашёл его дома, — кадий был в это время в гостях у Аслан-хана и не предполагал, чтобы бывший его ученик мог посягнуть на его личность. Кази-мулла приказал разлить по полу вино, приговаривая: «лейте больше, он любит винцо»; разграбил его дом и сжёг все сочинения Сеида, над которыми он трудился в течение всей своей жизни. Возвращавшийся из гостей Сеид, узнав о происшествии в Арканах, проклял бывшего своего ученика и удалился в Казикумух.

В Арканах Кази-мулла оставался в течение нескольких дней, для окончательного водворения своей власти в шамхальстве. Здесь он узнал, что каранайский кадий шейх Магома (Магомед) и старшина сел. Эрпели отстаивают адат и противятся шариату. Кази-мулла немедленно двинулся в Каранай, а потом в Эрпели, взял аманатов из лучших фамилий, а кадия и старшин обеих деревень отправил в Гимры, для содержания в ямах ¹⁹. Точно так же он поступил с некоторыми кумыкскими князьями, а в [28] селении Миатлы, собственноручно, выстрелом из пистолета прекратил оппозицию тамошнего кадия ²⁰ и на место его и каранайского кадия поставил своих приверженцев. Будучи недовольны поставленным кадием, каранайцы скоро его прогнали, и тогда Кази-Мулла пришёл в Каранай, арестовал более виновных, а остальных, по постановлению шариата, наказал палками. Каранаевцы присмирели и в поступке Кази-муллы видели уже не одного скромного наставника, а человека, предъявляющего власть правителя, уничтожающего всех своих противников ²¹.

В числе их был Мамед-кадий, правитель акушенского народа, имевший громадное влияние на все даргинское общество. С таким человеком тягаться было нелегко, а поступить с ним, как с Сеидом араканским, опасно. Поэтому Кази-мулла просил позволения приехать в Акушу и писал Мамед-кадию:

«Старайтесь восстановить упадшую веру, научайте народ двум словам признания (т. е. нет Бога, кроме Бога и Магомета и его пророка) с их значением и обязанностью, главным молитвам и условиям оных, истинному православию и большим 467-ми молитвам; разлейте пьяные напитки ваши; прикажите жёнам покрывать свои лица; приготовьтесь к сражению перед возобновлением веры; сражайтесь с врагами вашими, как против отступников, не любящих сей веры; будьте такими, как мы были прежде, до приближения смерти, и одною рукою поражайте врагов божиих, не любящих истинной веры ²²».

Кадий отвечал, что он соблюдает шариат, а относительно приезда в Акушу просил не беспокоиться. Нечего делать, надо было покориться, и Кази-мулла, оставив в покое Акушу, обратил свое внимание на аварские селения. Прежде всего он уговорил принять шариат жителей селения Ансальты (Андийского округа), а потом перенёс свои действия в Богулял (Аварского ханства), жители которого добровольно подчинились тому, что им было приказано, и, наконец, в Койсубулинское общество (ныне Губинского округа). Койсубулинцы встретили проповедника с оружием и около селения Гоготля произошло сражение, в [29] котором погибло много людей, но победа осталась на стороне Кази- муллы. Побеждённые Койсубулинцы, не предвидя возможности отстоять свою независимость, принуждены были покориться и принять все предписанное проповедником ²³.

Последний стал мечтать теперь о более прочном соединении тех, которые подчинились его учению и признали его власть над собою. С этою целью он собрал в Гимры представителей духовенства, чтобы обобщить свое учение, разъяснить цель своей деятельности и окончательно слить воедино своих последователей. Употребив все свое красноречие и обольщая их мнимою свободою в будущем, Кази-мулла вызвал всеобщий энтузиазм и обещание стремиться единодушно к восстановлению ослабленной и приниженной религии во славу мусульманской нации. При этом собравшиеся провозгласили Кази-муллу имамом, обещали исполнять все его приказания и решили единогласно объявить войну неверным. Имам высказал сожаление, что русские овладели почти всем Дагестаном, и лишь койсубулинцы, гумбетовцы (кунбутайцы) и Аварское ханство сохраняют еще свою независимость.

- Правители Аварского ханства, сказал он, бывшие главнейшими владельцами Дагестана, ищут мира с русскими. Нуцал-хал еще молод и не может рассуждать. Мать же его, Пиху-бике, умная и рассудительная женщина, и с нею мы поговорим и по- советуемся.

Остальных владетельных лиц Кази-мулла считал себе преданными или сочувствующими. Абу-Муселим был явным его приверженцем и агитатором; его шурин Ахмет, хан мехтулинский, сочувствовал Кази-мулле, но боялся русского правительства и решился выждать дальнейших успехов имама. С этою целью он отправился в Тифлис с заявлением желания принять участие в экспедиции, предпринятой графом Паскевичем против джарцев; примру Ахмет-хана последовали: безгласный и безвластный Сурхай-хан аварский, и Ибраим-бек майсум табасаранский.

Собрание разошлось с постановлением пригласить к общему, делу аварский ханский дом. Кази-мулла отправил для переговоров к ханше преданного ему гимрынского кадия.

Ты, сказал он, дочь покойного владетеля нашего Омар-хана, а потому мы требуем от тебя и от сына твоего Нуцал-хана подать помощь вере и следовать предписаниям Корана. [30]

Паху-бике отвечала, что о таком важном деле поговорить с народом. Собрав ученых и духовных лиц, ханша отправила к ним своего сына, но присутствовавшие потребовали присутствия самой ханши.

— Хотя мы тебя и боимся, сказали они ей, но должны объявить, что имеем на сердце: мы просим тебя вспомоществовать закону, о чем умоляют нас все соседние мусульмане.

— Разве не мусульмане и мы также? Спросила ханша. Мы читаем священный Коран, постимся в рамазан, молимся по пяти раз и подаем милостыню. Разве не в этом состоит закон?

— Точно так, был ответ; но мы просим тебя соединиться с Кази-муллою и его товарищами, поелику видим в его советах пользу и добро себе. Россия завоевала все сии области, — быть может, возымеет и против нас свои намерения. Посему непременно надлежит нам соединиться вместе и, прервав мир с нею, как желают Кази-Мулла и его товарищи, послать к нему с войском нашим сына твоего Омар-хана и сделаться, так сказать, единою рукою владетелю нашему Нуцал-хану.

— Не верьте словам Кази-муллы, отвечала Паху-бике, после совещаний с духовенством. Вступив в подданство Императора и учинившись верными его слугами, вам неприлично употреблять обман перед могущественным его престолом, и поэтому не требуйте, чтобы я послала с вашим войском сына моего к сообщникам Кази-муллы.

— Ты веришь неверному врагу нашему, отвечали ей, но не веришь словам Кази-муллы. Какая нам польза в жизни, когда мы обманемся? Клянемся Богом, мы не думали, чтобы ты сказала сие. Сыну твоему Нуцал-хану было бы это извинительно только по малолетству.

Паху-бике обещала подумать и распустила собрание.

Между тем, получив от гимрынского кадия все подробности о происходившем совещании, Кази-мулла видел, что народ предан ему и что с ханским домом надо было покончить силою. Он собрал до 3,000 человек приверженцев из разных дагестанских селений и 4-го февраля 1830 года двинулся с ними в Андию, где надеялся значительно увеличить свои силы. По пути он встретил сопротивление в жителях Ирганая и Казатлы встретивших имама оружием, но, после происшедшего столкновения, в котором было до 27-ми убитых, Кази-мулла взял с их 60 аманатов, которых и отправил в Гимры и Унцукуль. [31] Дальнейшее движение, проводником которого был Гамзат-бек, не сопровождалось препятствиями, а напротив, население охотно поступало в ряды имама и значительно увеличило его скопище.

«Вступив на безводный путь, говорит Н. А. Болконский ²⁴, он приказал немногим самым преданным своим мюридам зарыть в земле на разных пунктах бурдюки, наполненные водою, чтобы тем обеспечить насущную потребность ополчения. Когда оно прибывало на роздых или на ночлег, Кази-мулла велел отрывать землю, под которою таилась приготовленная вода, и, распарывая бурдюки взмахом шашки, предоставлял людям и лошадям утолить свою жажду. Таким образом, он вступил в границы Аварии. Может быть, попутные фокусы имама и не клонились к тому, чтобы явиться в глазах правоверных новым Моисеем, и имели целью просто напоить их водою, но воины его взглянули на это по своему и в особе своего предводителя видели не только угодника Божия, но уже и чудотворца».

Под таким влиянием значение и сила Кази-муллы возросли неимоверно, и Аслан-хан казикумухский с грустью писал ²⁵, что имам сделал такие успехи, «как прежние наши пророки, которых и я делать не могу... Сей возмутитель в такой теперь силе, что, кому бы он ни предложил что ни есть исполнить, то всякий принимает сие с большим удовольствием».

Сам Аслан-хан, напуганный Сеид-эфендием, сообщившим ему, будто скопище Кази-муллы простирается до 60,000 человек, умолял о скорейшей присылке войск. Пока командующий левым флангом линии, начальник 11-й пехотной дивизии генерал-лейтенант барон Розен 4-й, делал распоряжение о сосредоточении войск и усилении некоторых пунктов обороны, Кази-мулла, с толпою в 6,000 человек, хозяйничал в Аварии. Он торопился заявить о своей деятельности, чтобы отвлечь внимание Паскевича от джарцев и иметь возможность, во-первых, спасти их от русской власти, а во-вторых, иметь время подчинить их себе.

В начале января 1830 года было известно уже, что русские войска стягиваются к Сигнаху для действия против джаро-белаканцев. Старшины этого народа немедленно отправились к Кази-мулле и просили его помочь им хотя бы движением к Хунзаху, и это было причиною быстрого движения скопищ имама в Аварию. [32]

Высказывавшее сочувствие имаму население, когда коснулось вопроса о вооруженном восстании против России, несколько задумалось. Будучи народом бедным, аварцы поддерживали свое существование продажею бурок в наших владениях и потому с восстанем опасались лишиться торговли с русскими и всех средств к пропитанию. Колебание это продолжалось, впрочем, недолго и, спустя несколько дней, до 10-ти деревень перешли на сторону имама. Увеличив ими свою толпу, Кази-мулла двинулся к Хунзаху, укрепленному почти неприступными каменными завалами. В селении было до 700 дворов и оно состояло «преимущественно из беглецов всех обществ Кавказа (абреков), которые укрывались от правосудия под крылом Паху-бике. Естественно, что таким людям шариат и с ним Кази-мулла были во все не нужны и весь их расчёт состоял в том, чтобы не лишиться своего убежища и покровительства ханши. Коренное, не очень значительное, население аварской столицы, вместе с этими абреками, могло выставить до 2,000 воинов, и ханша их немедленно призвала к оружию» ²⁶.

С приближением Кази-муллы к Хунзаху, Паху-бике отправила к нему своего доверенного Кази-Магомета с предложением прибыть к ней для объяснений или объявить, что ему нужно. Кази-мулла потребовал, чтобы аварский ханский дом прервал мирные сношения с русским правительством и приняли участие в разорении Дербента и других русских крепостей. За это имам обещал ей полную защиту от русских, в которой ханша не нуждалась. Отказавшись от всяких дальнейших сношений с имамом, Паху-бике, прежде чем вступить в неприязненные действия с Кази-муллою, пыталась подкупить некоторых предводителей, но те взяли деньги, а о поступке ханши рассказали имаму.

Тогда в первый день рамазана, в 11 часов утра 12-го февраля, Кази-мулла двинулся на штурм. Одною половиною ополчения командовал будущий его преемники Гамзат-бек, а другою — Шамиль, будущий третий имам Дагестана. Спокойно и не спеша, с унылою песнью «Бог велик! нет Бога, кроме Бога», приближались горцы с двух сторон к Хунзаху. Видя многочисленность неприятеля, защитники-абреки оробели и открытая ими ружейная стрельба прекратилась. «Вдруг, с обнаженною шашкою в руке, [33] с багровым румянцем в лице, с пылающими глазами, как из земли выросла перед ними величественная и ужасная в гневе Паху-бике».

— Аварцы! крикнула она; вы не достойны носить оружие! Если вы струсили, — отдайте его нам, женщинам, а сами прикройтесь нашими чадрами.

Пристыженные защитники быстро заняли все завалы и встретили наступающих жестоким огнём. Партия Шамиля, состоявшая преимущественно из гумбетовцев, несла большие потери; бывшие в скопище Кази-муллы аварцы, видя стойкость хунзахцев, повернули назад и ушли. Защитники завалов перешли в наступление, и после трёхчасового боя Кази-мулла принуждён был поспешно отступить, оставив на поле сражения 200 тел и 60 пленных ²⁷. Гумбетовцы были недовольны поведением Шамиля в этом деле, отобрали у него оружие, сорвали с него чалму, как у человека недостойного быть алимом, и грозили ему смертью. Только заступничество нескольких лиц спасло жизнь человеку, столь богатому приключениями в будущем.

Кази-мулла отступил, а гордая своим подвигом Паху-бике просила главнокомандующего возвратить ей 3,000 рублей, употребленный для подкупа предводителей имамских партий, на боевые припасы, «вино и водку, для возбуждения смелости к сражению». Сын ханши Нуцал просил о награждении брата Омара и его самого золотою медалью. Расходы ханши были возвращены, хану и его брату пожалованы награды, а аварскому народу Высочайше пожаловано георгиевское знамя.

Скопище Кази-муллы разошлось, и он сам с небольшим числом приближенных, в числе коих был и Шамиль, возвратился в Гимры. Здесь он узнал об окончательном покорении джарцев и о постройке в их владениях крепости Новые-Закаталы.

Постоянные волнения среди джарцев и беспокойства, причиняемые ими жителям Кахетии, заставили главнокомандующего графа Паскевича раз навсегда покончить с этим беспокойным племенем, привести его в полную покорность и подданство. Временем для действия был избран февраль, когда лежащий в горах сильный снег не дозволял джарцам получить помощи от соседей глуходар, а отсутствие листа на деревьях лишало самих [34] джарцев возможности скрываться с семействами в лесах. К 12-му февраля у Царских колодцев, под начальством генерал-лейтенанта князя Эристова, был собран отряд из восьми батальонов пехоты, одного батальона сапёр, шести эскадронов и пяти сотен кавалерии с 58-ю орудиями ²⁸. Артиллерия находилась под начальством генерал-майора Гилленпшидта, а казачьи полки — генерал-майора Леонова.

К 17-му февраля отряд этот перешёл к монастырю Степан-Цминде и остановился лагерем. Переход этот был совершён не без затруднений. «Дорога, пишет участник ²⁹, была самая скверная, грязь ужасная, колеса вязнут по ступицу, ящики и обоз разбросали по всей дороге; семь лошадей не могут везти полуфурка, артиллерию вытаскивают в два выноса».

20-го февраля в лагерь при Степан-Цминде прибыль главнокомандующий граф Паскевич, а 24-го числа войска переправились через р. Алазань и направились к селению Джарам.

Селение это лежало в глубоком восьмивёрстном ущелье, верховье которого оканчивалось укреплённым пунктом — Закаталами, считавшимися горцами местом священными. В закатальской мечети хранилась несколько веков рукопись или, лучше сказать, завет одного мусульманского святого, в котором было сказано, что, пока рукопись эта сохранится, до тех пор никакие силы неверных не вступят в Закаталы. В селении Джарах считалось до 1200 дворов, построенных из камня, окружённых фруктовыми садами и обнесенными крепкими заборами поперёк ущелья. Каждый дом представляли крепостцу и по мере приближения к Закаталам заборы были чаще, а проходи теснее. Внутри Закатали было небольшое укрепление вроде цитадели, с 4 каменною башнею посредине. Закаталы как самими джарцами, так и грузинами считались местом неприступными.

Узнав однако-же о сборе наших войск, джарцы просили помощи у соседей, но те, под разными предлогами, отказались, да и среди самого населения произошло несогласие, вследствие которого белаканцы, мухахцы и дженихцы отделились от них и не [35] пожелали принять участия в отражении неприятеля. Тогда 25-го февраля, с прибытием наших войск в Муганло, джарцы выслали своих старшин для переговоров. Граф Паскевич потребовали безусловной покорности и присоединения к русской державе. Старшины отправились совещаться с народом, а наш отряд двинулся к Али-Аббату. «На половине пути, говорить Дем. в своём дневнике, пошёл дождь и снег, продолжавшиеся до самого конца перехода. После тёплых и прекрасных дней наступила совершенная зима; солдаты дрогли в палатках, офицеры тоже».

26-го числа отряд остановился у сел. Талы. Сюда прибыли старшины с полною покорностью и, повергая к стопами русского Монарха 16,000 дворов, в знаки своего подчинения, представили ружье и шашку. 28-го числа войска заняли Джары и конечный пункт этого селения — Закаталы. При движении к последнему пункту «толпа вооружённых лезгин стояла по обе стороны ущелья в глубоком молчании. На лицах их было написано уныние, — умирала буйная свобода, новое чувство зависимости и покорности отягощали сердце, до сего к ним не привыкшее. Но судьба была решена ³⁰!» Ночью выпал глубокий снег, а на утро главнокомандующий сам отправился в Закаталы, под прикрытием казаков и грузинской конной милиции. «В его свите находилось несколько Карских турок, великолепно одетых, на белых лошадях, в красных куртках и шароварах, шитых золотом, и в богатых чалмах».

Осмотрев местность, граф Паскевич избрали место, на котором 1-го марта было приступлено к постройке крепости, известной впоследствии под именем Новых Закатал. Назначенному начальником Джаро-белаканской области, генерал майору князю Бековичу-Черкаскому, приказано собрать всех старшин и объявить им о введении в области русского управления и привести все население к присяге.

Оставив в Джарах 4 1/2 батальона, две роты сапёр, Нижегородский драгунский полк, 3 сотни казаков, батарейную № 1-го роту, шесть конных и 4 горных орудия, граф Паскевич распустили остальные войска по квартирами. Князю Бековичу разрешено было входить в сношение с непокорными нами племенами, брать от них аманатов, а для наблюдения за выходами из гор собрать часть народной лезгинской милиции.

Утверждение наше в Закаталах и покорность джарцев [36] произвели сильное впечатление в горах и 1,300 семейств анкратльского общества, жившего в вершинах Самура, изъявили нам добровольную покорность ³¹. При других обстоятельствах, такая покорность могла бы считаться шагом вперёд в деле нашего владычества среди горцев, но теперь главнокомандующий граф Паскевич не ослеплял себя розовыми мечтами и находил свое положение крайне трудным. «Из поступков муллы (Кази-муллы), писал он ³², возбуждающего горцев и жителей Дагестана ко всеобщему против нас восстанию, и судя по успехам его действий, заключаю, что сие возмущение не есть только частное, но должно быть последствием тайных соглашений между многими тамошними племенами. К тому, еще предполагая начать действия не ранее июня месяца и не ожидая нимало столь в короткое время всеобщего ополчения против нас горцев, вижу себя предупреждённым тогда, как войска наши, находясь еще за границею, во многом не готовы к начатию решительных предприятий, что самое поставляет меня довольно в затруднительное положение.»

Тем не менее, с получением первых известий о наступательной деятельности Кази-муллы, с нашей стороны были приняты следующие охранительные меры: командующий левым флангом линии генерал-лейтенант барон Розен перешёл из Грозной в Андреевское селение с отрядом из 300 человек 43-го егерского полка с двумя орудиями 22-й артиллерийской бригады и приказал следовать туда же Бутырскому пехотному полку с четырьмя легкими орудиями. Он просил генерала Эммануэля об отправлении Московского полка на подкрепление левого фланга линии, который был передвинут в сел. Александрию близ Георгиевска.

Одновременно с этим генерал барон Розен приказал отправить 200 челов. Моздокского казачьего полка с двумя конными орудиями в крепость Бурную; по сто казаков Терского войска и Моздокского казачьего полка с двумя конными орудиями — в укрепление Казиюртовское. За отсутствием окружного начальника в Дагестане, командир Апшеронского полка, полковник Мищенко, командировал из г. Кубы в крепость Бурную один батальон Куринского пехотного полка с тремя орудиями и предписали Дербентскому коменданту собрать из подведомственных ему [37] провинций как можно более конницы и направить ее также в Бурную.

Полковник Мищенко просил Аслан-хана кюринского и казикумухского выслать к нему из подвластных хану владений 200 чел. конных и приказал акушенскому кадию — вооружить народ и рассеять мятежников. Командиру Куринского полка, подполковнику Дистерло, приказано было вызвать к себе Абу-Муселима, сына шамхала Тарковского, и если он окажется виновным в предосудительных против нас поступках, то арестовать и отправить в Дербентскую крепость.

Чтобы еще более обеспечить левый фланг Кавказской линии, главнокомандующий граф Паскевич приказал Бородинскому и Тарутинскому пехотным полкам, с легкою № 2-го ротою 14-й артиллерийской бригады, следовать из г. Гори в Екатериноград и расположиться «между сим городом и г. Моздоком, дабы всегда быть в возможности употребить их в случае надобности» ³³. Сверх того, главнокомандующий направил на линию Тенгинский полк, а шести ротам Апшеронского полка (находившимся в Ширванской провинции) приказал возвратиться в г. Кубу. Окружному начальнику в Дагестане, генерал-майору Краббе, предоставлено было собрать по своему усмотрению отряд и двинуться с ним к сел. Параулу (шамхальского владения), с тем, чтобы стать на главной дороге, ведущей из гор через Гергебиль к Дагестану и быть ближе к средоточию действий возмутителя и иметь возможность следить за всеми поступками Кази-муллы.

Таковы были первоначальные меры к удержанию горцев в пределах покорности, меры в общем одобренные Государем, считавшим однако-же необходимым не откладывать военных действий против возмутившихся и укротить мятеж в самом его начале. Управлявший в то время главным штабом генерал-адъютант граф Чернышев писал графу Паскевичу ³⁴, что при этом «Его Величество считал бы не бесполезным обратить при сем случае прокламацией, от имени вашего сиятельства, внимание мусульман закавказских областей наших, а равно и горских племён, на совершенную терпимость их вероисповедания и полную свободу, которою они в сем отношении доселе наслаждались, — удостоверить их в равной терпимости и на будущее [38] время, но, вместе с тем, объявить, что если правительство наше, с одной стороны, иметь в виду собственную их пользу и внутреннее благоустройство, с сохранением всех их выгод и преимуществ, то, с другой, столько же строго и неизбежно наказывает восстающих против его власти и умеет усмирять нарушителей своих обязанностей».

Мнение это было получено тогда, когда власть Кази-муллы распространилась по всему верхнему Дагестану и население шамхальства, мехтулинского ханства, общества сюргинского, гамри-озеньского и табасаранского имели тайное сношение с имамом и готовы были к нему присоединиться. Аслан-хан выражал опасение, что и его владения перейдут на сторону Кази-муллы, так как сыновья его и некоторые беки в кюринском и казикумухском ханствах не исполняют его приказаний ³⁵.

«Фанатический характер сего возмущения, писал граф Паскевич-Эриванский ³⁶, весьма споспешествует тайным политическим замыслам лжепророка Кази-Магомы, коих несомнительная цель есть отложить все дагестанские племена от повиновения российскому правительству, соединением всех магометанских горцев под одно общее феократическое правление.

« Таковое предприятие при настоящем положении обстоятельств, когда начатые мною против непокорных горцев военные действия и без того могут пригласить все сии племена к совокупному против нас ополчению, и когда распространяющиеся ныне на Кавказской линии ложные слухи о разрыве нашем с Турцией неминуемо должны увеличить их неблагонамеренность к нашему правительству и дерзость, заслуживает бдительнейшего внимания и особенных мер.

«Из всех дошедших ко мне по сие время сведений о тех происшествиях, видя силы Кази-Магомы беспрестанно увеличивающимися и не имея достоверных сведений о настоящем положении дел в средине Дагестана, дабы удостовериться в истине, я почел нужным, сверх сделанных мною уже распоряжений, командировать туда состоящего при мне майора Карганова.

«Ему поручено, осведомясь о всех обстоятельствах и [39] успехах Кази-Магомы, стараться внушить каждому из владельцев, что цель сего возмутителя есть соединить всех в общую республику под влиянием духовной власти, причём они должны будут первые лишиться всех своих преимуществ и самих владений, которые могут сделаться от них независимыми».

Таким образом, возлагая большие надежды на майора Карганова, как на близкого человека по доносам на Ермолова, и вполне доверяя ему, граф Паскевич поручил Карганову иметь тайный надзор за поведением дагестанских владетелей. Участвовавших вместе с русскими войсками в джарской экспедиции, Сурхай-хана аварского, Ахмет-хана мехтулинского, Мехмет-хана каракайдагского и Абраим-бека карчагского, граф Паскевич отправил в свои владения с поручением схватить Кази-муллу, о чем писал также Нуцал-хану аварскому, Аслан-хану казикумухскому, Сулейману-паше, старшему сыну шамхала Тарковского и акушенскому кадию ³⁷. Но все эти меры, как увидим, не имели желаемого успеха.

Н. Дубровин.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1890 г., № 10-й.

2. Н. А. Волконский. «Война на Восточном Кавказе» и проч. «Кавказский Сборник» т. XI, стр. 59. Исследование Н. А. Волконского послужило нам главным источником для настоящей эпохи. Уважаемый автор пользовался такими материалами, которых нет в петербургских архивах, и даёт много таких подробностей, которые до сих пор оставались неизвестными.

3. От 20-го июня 1827 года. Воен.-учен. арх. отд. II, № 3,977 (А).

4. О деятельности аварского Ахмет-хана см. «Историю войны и владычества русских на Кавказе», т. VI, стр. 339, 346, 347, 356 и друг.

5. Сурхай был сын Гебека, родного брата знаменитого Омар-хана, со смертью которого пресеклась мужская линия аварских ханов.

6. Н. А. Волконский. «Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 год», Кавказский Сборник, т. XI, стр. 102.

7. «Духовная дагестанская война». Из путевого дневника Прушановского (рукопись). Н.А. Болконский (Кавказс. Сборн. т. X, стр. 28) приписывает эти слова Курали-Магоме (мулле-Магомету), но не приводит источника, из которого заимствуешь.

8. «Блеск дагестанской шашки в некоторых делах против русских», Рукопись, переданная мне Павлом Гиляровичем Пржецлавским.

9. Рукопись Прушановского. Часть рукописи напечатана в газете Кавказ 1847 г., № 30 и 31, но № 31 нет в Публичной библиотеке.

10. О свидании этом смотри «Историю войны и владычества русских на Кавказе» т. VI, стр. 510-я.

11. «Война на Восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI стр. 122-я.

12. «Общий взгляд на причины и последствия беспорядков, возникших в Дагестане от распространения фанатизма и секты мюридов между горцами» (рукоп.)

13. Н. А. Волконский. «Война на Восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI, 146-149-я.

14. В составе отряда находилось 1 1/2 батальона и пять орудий.

15. Н. А. Волконский. «Война на Восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI, стр. 127-132-я

16. По три роты Грузинского гренадерского и графа Паскевича Эриванского полков, запасный эскадрон Нижегородского драгунского полка и орудия 21-й артиллерийской бригады.

17. Более подробные сведения см. «Война на Восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI, стр. 138-145-я.

18. «Перечень событий в Дагестане», Военный Сборник, 1859 г, № 2-Й,, стр. 355-я.

19. Прушановский (рукопись). «Блеск дагестанской шашки и проч.» (рукопись). Ямы заменяли горцам наши тюрьмы и были глубиною до трёх и в диаметре до двух сажен. Они закрывались небольшою дверью, для схода и подачи скудной пищи.

20. «Блеск дагестанской шашки и проч.» (рукоп.).

21. «Перечень событий в Дагестане;», Военный Сборник, 1859 г. № 2-Й, стр. 352-я. Н. А. Волконский. «Война на Восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI, стр. 154-я.

22. Н. А. Волконский. «Война на восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI, стр. 155-я.

23. «Блеск дагестанской шашки и проч.» (рукопись).

24. «Война на Восточном Кавказе и проч.», Кавказский Сборник, т. XI, стр. 161-я.

25. Полковнику Аслан-беку Садыкову. Там же.

26. «Война на Восточном Кавказе и проч.». Кавказский Сборник, т. XI,. стр. 169-я.

27. Отношение графа Паскевича графу Чернышеву 27-го марта 1830 года, 174-й. Военно-учен, арх., отд. II, .V 4, 569-й.

28. Два батальона Грузинского гренадерского, два Эриванского, 10 рот графа Паскевича и шесть рот 41-го егерского полков, Кавказский саперный батальон, шесть эскадронов Нижегородского драгунского полка, три сотни донского: № 12-го и две № 28-го полков, 22 орудия Кавказской гренадерской, 24 орудия 21-й артиллерийских бригад и 12 орудий донской № 3-го конно-артиллерийской роты.

29. Дневник артиллерийского офицера Дем. (рукопись).

30. Дневник артиллерийского офицера.

31. Н. А. Болконский «Война на Восточном Кавказе», Кавказский Сборник» т. XI, стр. 176-182-я.

32. Графу Черняеву 25-го февраля 1830 г., № 125 Воен.-учен. Арх. Отдел II, д. № 4569.

33. Отношение графа Паскевича графа Чернышеву от 25-го февраля 1830 года, № 125, Воен.-учен. Арх. Отд. II, д. № 4569.

34. От 21-го марта 1830 г. за № 9. Там же.

35. Отношение гр. Паскевича графу Чернышеву 11-го марта 1830 г. № 136. Там же.

36. Графу Чернышеву от 13-го марта 1830 г. № 140. Н. А. Болконский ошибочно относит этот отзыв к 7-го марта (См. Кавказс. Сборн. т. XII, стр. 1-я).

37. Там же.

Текст воспроизведен по изданию: Из истории войны и владычества русских на Кавказе (Кази-мулла, как родоначальник мюридизма и газавата) // Военный сборник, № 3. 1891