Грузинского гренадерского полка	33	офицера	995	нижн. чин.	30	музыкант.
17-го егерского полка	13	»	330	» »	9	»
Севастопольского пехотного полка	6	»	200	» »	7	»
Итого:	52	офицера	1525	нижн. чин.	46	музыкант.
Донского казачьего Краснова 3-го полка	8	»	275	казаков.
Донского казачьего Попова 16-го полка	8	»	220	» »
Итого:	16	офицер.	495	казаков.
20-й артиллерийской бригады	2	»	76	рядовых.

). Располагая атаковать персиян ночью, он должен был [82] скрытно обойти все их караулы, перейти р. Аракс в пятнадцати верстах выше лагеря Аббас-Мирзы и сделать в сутки слишком 70 верст (См. прилагаемый при сем план сражения.). Отряд шел молча и говорить было строго запрещено. Переправив пехоту на казачьих лошадях, Котляревский встретил задержку при переправе артиллерии. Одно из орудий провалилось в яму вместе с лошадьми, и люди долгое время не могли их вытащить.

— Что вы делаете? спросил шепотом подъехавший Котляревский.

— Вытаскиваем орудие.

— Эх, братцы, — заметил он, — если будем драться хорошо, то и с пятью орудиями побьем персиян, и тогда вернувшись вытащим это, а если не вернемся, то оно нам и совсем не нужно (Из рассказов Э. В. Бримера.).

— И впрямь так, отвечали солдаты, бросая орудие.

Тем не менее, случай с орудием задержал несколько переправу, и только утром, на рассвете, наш отряд успел дойти до неприятельского лагеря (Всепод. рапорт Ртищева 21-го ноября 1812 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. V, № 846.), в котором находилось 30,000 человек, из которых было 14,000 регулярного войска. Не ожидая нападения, персияне не следили за движениями Котляревского. «В ночь, предшествовавшую нападению русских, говорит персидский историк (Извлечение из персидской истории «Ровзет-уль-Сафа» — очаровательный сад. Газета «Кавказ» 1866 г. № 21.), часовые лагеря до такой степени были охвачены рукою сети беспечности, что ни один из них не дал вовремя знать об угрожающей войскам опасности».

Так как Джафар-Кули-хан (бежавший) был послан на [83] рекогносцировку к Карабагу, то двигавшиеся русские войска многие приняли за возвращавшийся отряд Джафара; другие же полагали, что возвращается в лагерь команда Садык-хана-Каджара. При таком недоумении персияне оставались покойными, и часть их находилась на ученье, на котором присутствовал и Аббас-Мирза.

— Вот и хан едет ко мне, — заметил наследник персидского престола, обращаясь к бывшему при нем английскому офицеру.

— Это не хан, а Котляревский, — отвечал хладнокровно британец, посмотрев в зрительную трубу и передавая ее Аббас-Мирзе.

— Поросята сами лезут на нож, — сказал принц, желая скрыть свое смущение.

Отдав приказание фальконетной артиллерии открыть огонь, Аббас-Мирза поскакал к сарбазам и приказал им строиться, но было уже поздно; русские хозяйничали в персидском лагере...

Находившаяся вблизи гора, командовавшая над всем лагерем, была занята одною только персидскою кавалериею; пехоты на ней не было видно — ошибка, которою Котляревский воспользовался самым блестящим образом, избравши гору главным пунктом атаки.

Составив три каре, «с растянутыми фасами» для лучшего напора в штыки, и поставив по флангам каре егерей, а кавалерию между каре, Котляревский в 8 часов утра 19-го октября атаковал Аббас-Мирзу. Он приказал стрелять как можно меньше и атаковать в штыки как можно быстрее. Солдаты в точности исполнили приказание начальника, и на сколько быстра была атака, настолько же скоро было отступление персиян. Гора была занята нами прежде, чем Аббас-Мирза успел послать на нее свою пехоту. Приписывая успех русских плохому действию своей артиллерии, персидский принц, по словам его историка, «подобрав за пояс полы своего кафтана, собственноручно сделал несколько выстрелов из пушки и силою их губительного действия помрачил весь свет». Тем не менее русские остались на горе и громили персиян и их лагерь. Тогда Аббас-Мирза, чувствуя невыгоду своего положения, выступил со всеми войсками из лагеря с целью обойти гору и отрезать наш отряд от Аракса. Находя более полезным нанести решительный удар неприятелю, чем оставаться на горе в оборонительном положении, Котляревский оставил на горе все [84] орудия и по одному фасу каре, а сам с остальными войсками спустился вниз и бросился в штыки. Удар этот был на столько гибелен для персиян, «что исламские воины, говорит их историк, после трехчасовой кровавой схватки, почли за лучшее отступить, для отдохновения, на другую позицию». Наши солдаты ворвались в вагенбург и завладели как лагерем, так и всем имуществом, в нем находившимся. Объятые паническим страхом персияне бежали в беспорядке за р. Даравюрд, оставив нам в добычу обширный лагерь, 36 фальконетов, множество артиллерийских снарядов и патронов.

Переправившись через речку, Аббас-Мирза устроил свои полки и отошел к укреплению Асландузу, расположенному на высотах, на том самом месте, где р. Даравюрд впадает в Аракс. Укрепление было обнесено палисадом и окружено двумя глубокими рвами.

В продолжение дня персияне присылали своих стрелков с конною артиллериею к речке вести перестрелку, которая по временам была весьма оживленною, но всякая попытка со стороны неприятеля к нападению на наш лагерь кончалась его поражением. Видя, что Котляревский не отступает за Аракс, Аббас-Мирза был уверен, что этот «свирепо-грозный генерал», как называли его персияне, повторит атаку, и потому в ту же ночь отправил всюду приказание собраться к нему всем отдельным отрядам. Узнав об этом от бежавших из персидского лагеря наших пленных, Котляревский решился вторично атаковать его на следующее утро и не давать ему времени оправиться от понесенного поражения. Он знал, что вторая победа будет легче первой, потому что неприятель находился в расстроенном состоянии; что, по словам их соотечественника, исламские воины проникнуты были большим изумлением и расстройством, «и что зрачки счастия их сарбазов находились под влиянием сна».

Призвав к себе одного из возвратившихся из плена унтер-офицеров, Котляревский расспрашивал его, как бы пройти так, чтобы не дать возможности персидской армии скрыться. Тот вызвался провести наш отряд с той стороны, где у неприятеля не было пушек. [85]

— На пушки, братец, — отвечал Котляревский, — на пушки!

Перед рассветом 20-го октября наш отряд, переправившись через р. Даравюрд выше персидского лагеря, двинулся на штурм укрепления с тыла. Семь рот грузинского гренадерского полка, двигаясь со стороны Персии, стали огибать укрепление с правой стороны, баталион егерей двинулся по направлению к Араксу для обхода того же укрепления с левой стороны, а небольшое резервное каре направлено было по течению р. Даравюрд, чтобы оказать помощь тому из наступающих отрядов, который прежде встретит в этом необходимость. Казачьи полки получили приказание занять выгодную позицию в тылу укрепления, чтобы удобнее было преследовать бегущего неприятеля.

Персияне, надеясь на неприступность своей позиции, были замечательно беспечны. Расположившись около пылающих костров они не выставили нигде пикетов; как вдруг увидели перед собою грозные лица русских солдат и сверкающие штыки. «Смятение сделалось невыразимое. Снова грянуло громом ура! и началось кровопролитие; вопли ужаса, крики победителей, стоны умирающих, мольбы о пощаде потрясли воздух в страшную ночь, освещаемую догоравшими огнями. Получив приказание не щадить никого, кроме самого Аббас-Мирзы, русские солдаты страшно ожесточились и кололи без сопротивления. Тщетно сам Котляревский кричал: полно, полно! он не мог остановить рассвирепевших гренадеров».

Менее чем в два часа времени укрепление было взято и четыре баталиона персидской регулярной пехоты погибли при его защите. «Бог, ура! и штыки даровали победу», доносил Котляревский; победу полную и блестящую прибавим мы. Одиннадцать английских орудий, три знамени, в том числе одно самого Аббас-Мирзы, более 537 пленных сарбазов, в числе которых был один полковник и 16 офицеров и наконец более 1,200 челов. убитых персиян ознаменовали победу. Сам принц только с 20 человеками своей свиты бежал с поля сражения постыднейшим образом. Персидский историк старается оправдать своих соотечественников и приписывает поражение персиян стечению неблагоприятных обстоятельств. «В самый разгар боя, говорит он, замечательный и удивительный случай превратности судьбы проявил себя в армии [86] Ирана: когда принц, воодушевляя ратников, предался размышлениям о средствах к спасению, лошадь его внезапно споткнулась и оборвалась в глубокую яму, отчего его высочество изволил свое благородство перенести с седла на землю. Прислуга не могла заметить такого неприятного казуса и не видя своего повелителя, исполнилась невыразимого смущения, вообразив, что его высочество, подобный Александру Македонскому и славный деяниями знаменитого государя Дара (Дария), погиб. Следствием всего этого было всеобщее расстройство: свита принца рассеялась в разные стороны, сарбазы же марагинского полка поспешили отретироваться с той горы, которая походила на средоточие невыразимого кровопролития, вниз, к ее подошве». За этим полком последовали другие, и персияне бежали без оглядки...

Наш урон убитыми и ранеными состоял из 127 человек (Убиты: 1 обер-офицер и 27 нижних чин.; ранены 2 штаб-офицера и 97 нижних чинов.). К Котляревскому явилось 57 нижних чинов Троицкого полка, находившихся в плену (Всеподд. рапорты Ртищева от 31-го октября и 21 ноября 1812 года. Ак. Кав. Арх. Ком., т. V, №№ 844 и 846.).

Так одним ударом разрушены были обширные замыслы Аббас-Мирзы, со стыдом ушедшего в Тавриз. Асландуз, в котором несколько дней тому назад происходили мирные переговоры, взят нами штурмом, и укрепления его разрушены.

Оставшись два дня на поле сражения, Котляревский 23-го октября возвратился в Карабаг и расположился по-прежнему в Ах-Оглане. Три дня спустя, 27 октября, Тифлис праздновал победу, и во всех церквах его было совершено благодарственное молебствие. За победу эту Ртищев был награжден орденом св. Александра Невского; Котляревский, по ходатайству главнокомандующего, произведен в генерал-лейтенанты и награжден орденом св. Георгия 3-й степени, а нижним чинам, принимавшим участие в экспедиции, пожаловано по рублю на человека (Отнош. военного министра Ртищеву 30-го ноября № 1036.).

В то время когда Котляревский за Араксом одерживал одну победу за другою, генерал-маиор барон Клодт фон Юргенсбург [87] спешил навстречу Пир-Кули-хану, переправившемуся уже через р. Куру и разорявшему Шекинское ханство. Барон Клодт двинулся к г. Нухе, с целью соединившись там с шекинскою конницею идти искать Пир-Кули-хана (Рап. барона Клодта главноком. 16-го октября. Ак. Кавк Археогр. Ком., т. V, № 834.). Последний, узнав о приближении русского отряда и не видя обещанной помощи со стороны Аббас-Мирзы, отступил с такою поспешностью, что в 13 часов сделал сто верст.

Как только генерал-маиор Котляревский получил известие об отступлении Пир-Кули-хана, он тотчас же посадил на лошадей 200 челов. егерей и, придав им 200 казаков с одним конным орудием, отправил под начальством маиора Дьячкова к р. Куре, с целью отрезать отступление персиянам. Но Пир-Кули-хан, предвидя возможность подобного случая, направился в Ширванское ханство и, следуя ночью по камышам, переправился через реку Куру близ селения Нового Тилян-Кёвюнлю. Переправа эта и отступление совершены столь быстро, что отряды генерал-маиора Клодта и маиора Дьячкова не могли нагнать персиян; их преследовали шекинская конница и елисуйский султан Ахмед-хан, прибывший на помощь шекинскому хану. Пир-Кули-хан потерял почти весь свой багаж и оставил в руках шекинцев карадагского Аллах-Яр-султана, взятого в плен вместе с другими пятью персидскими офицерами (Всеподд. рапорт Ртищева, от 31-го октября. Акт. Кавк. арх. ком. т. V, № 843.).

Таким образом Ширвань, Карабаг и Шекинское ханство были совершенно очищены от неприятеля, и Аббас-Мирза отдыхал от понесенных трудов в Мешкине (Рапорт Котляревского главнокомандующему, от 30-го окт. 1812 г., № 803.). Все принимало более спокойный вид, и 811 семейств, увлеченных Аббас-Мирзою из Карабага, были, по собственному их желанию, возвращены обратно (То же, от 26-го ноября, № 851.). Котляревский на короткое время отправился в Тифлис и предлагал Ртищеву, для принуждения персиян к скорейшему [88] заключению мира, сосредоточить довольно значительный отряд в Карабаге и открыть наступальные действия внутрь Персии. Главнокомандующий не решался дать прямо согласие и обещал подумать. Веря в счастливую звезду Котляревского и его блестящие военные дарования, Ртищев готов уже был принять его проект, но происшествия в Талышах совершенно изменили решение главнокомандующего.

«Обращаясь к известному вам предположению, писал Ртищев к генералу Котляревскому (В отношении от 1-го декабря 1812 г. Акт. Кавк. арх. ком., т. V, № 716.), я сколь ни охотно желал бы немедленно привести оное в действие без упущения времени, потому что мнение ваше признаю основательным и полезным для Карабага, но в то самое время, как я готов был отправить к вам курьера, прибыл ко мне из Талышей лейтенант Кригер с донесением от капитана 1-го ранга Веселаго, что талышинское владение до сих пор занято 7,000 неприятельских войск, что самый гор. Ленкорань находится в их руках и что, по перехваченным письмам от неприятеля, которые доставлены ко мне оригиналом, а также по показанию пленных, посылается еще новый сикурс неприятелю, который вскоре туда прибудет. Итак, в сих обстоятельствах, следуя здравому суждению, я признал полезнейшим прежде излечить собственную рану, дабы, будучи в полных силах, тем с большею уверенностью можно было напасть на неприятеля.

Талышинское ханство, как вам известно, более двадцати лет состоит в покровительстве российской Империи. Государь Император по милосердию своему изволит принимать участие в владельце сей земли, особливо по последствиям войны с Персиею; войска наши там находятся, дерутся каждый день, имеют потерю и не сильны столько, чтобы могли очистить Талыш от неприятеля. Между тем я за владение сие, как покровительствуемое и защищаемое Россиею, должен отдать отчет, точно такой, как бы за самую Грузию, обязан и по достоинству Империи, и по человеколюбию освободить талышинского хана от предстоящего ему видимо бедствия и не менее того обратить все мое внимание на самые войска наши, находящиеся [89] в Талышах, которые с прибытием ив Персии нового сикурса могут сами подвергнуться опасности, или по позднему уже времени за невозможностью флотилии держаться долго у талышинских берегов оставить сие владение на жертву персиянам, затмить славу российского оружия и потерять у многих владельцев силу нашего влияния. Следовательно, гораздо более может быть для вашего превосходительства чести и славы, если вы, спасши уже Карабаг, спасете и Талыш, истребите или рассеете 7,000 персидских войск, занимающих сие владение, восстановите хана в прежней его власти и достоинстве и потом уже обратитесь на новый вред для Персии».

Отряд наших войск, находившихся в Талышах, все еще был окружен неприятелем и переносил все невзгоды осады. По просьбе Веселаго, генерал-маиор Хатунцев отправил к нему из Дагестана две роты. Троицкого полка с двумя орудиями и одну роту в Сальяны, для занятия этого пункта. С прибытием этих рот Веселого мог перейти в наступление и произвести несколько вылазок. Так 7-го ноября штабс-капитан Мазуренко со 100 человеками Троицкого полка и Мустафа-хан ширванский с 300 человек своей конницы, совершенно истребили неприятельский отряд, прикрывавший вход в реку, и захватили много лошадей, пшена и фуража. Через день, 9-го ноября, капитан Яковлев с отрядом в 260 челов. пехоты выбил персиян из позиций, занятых им на пути к Ленкорани, и принудил их запереться в крепости, находившейся в конце города и считавшейся неприступною (Предписание Ртищева капитану 1-го ранга Веселаго, от 23-го октября 1812 г. Рапорт Хатунцева Ртищеву, от 2-го декабря. Рапорт Веселого главнокомандующему, от 3-го декабря 1812 г. Акт. Кавк. арх. ком., т. V, №№ 715, 717 и 718.). «Видя трусость неприятеля или потерю присутствия духа», капитан Веселого отправил хана с небольшим числом ему подвластных и со 150 человеками пехоты к Аркеванской крепости, для подчинения власти хана нескольких деревень, от него отложившихся. Движение это было весьма успешно, и Мир-Мустафа в короткое время усмирил бунтовщиков, подчинил своей власти всю западную часть Талышинского ханства и запасшись продовольствием, в котором [90] нуждались войска, возвратился к отряду. Дороги были очищены от неприятеля, но выбить его из г. Ленкорани, по малочисленности нашего отряда, не было возможности. В распоряжении Веселаго, за болезнями и убылью, оставалось 380 человек, которых он разделил на две части: одна часть наблюдала за неприятелем, находившемся в Ленкорани, а другая препятствовала ему ворваться в Гямушаван (Рапорт Веселого главнокомандующему, от 3-го декабря 1812 г., № 1034.). Но как персияне не могли быть выгнаны из Талышинского ханства этими отрядами, то Веселого и просил главнокомандующего о присылке новых подкреплений и получил в ответ, что изгнание персиян из Талышей поручено генерал-маиору Котляревскому. Последний давно уже торопился придти на помощь осажденным, но вывод гарнизона из м. Мигри задерживал его. Сильное по природе селение Мигри было весьма важно для нас как передовой пункт обороны, но убийственный климат и огромные затруднения в доставке продовольствия заставляли Котляревского несколько раз просить главнокомандующего о выводе оттуда гарнизона и особенно настаивать на том с наступлением осени. С началом снега прекращалось всякое сообщение, и мигринский гарнизон должен был оставаться без продовольствия. Имея в виду, что в течение десяти месяцев баталион лишился 368 человек умершими от болезней (Рапорт Ртищева военному министру, 25-го сентября 1812 г., № 70.) и что с наступлением зимы он должен был умереть голодною смертию, Котляревский решился еще раз напомнить главнокомандующему о необходимости оставить это место.

«Сделайте милость, писал он (От 25-го октября 1812 г.), бросьте сие местечко и выведите баталион; верьте, что нет уже более никаких способов удерживать оное, и ежели баталион пропадет, то я ни перед Богом, ни перед Государем и ни перед судом виноват не буду, ибо все то, что можно уже сделано».

Ртищев на этот раз согласился оставить Мигри и приказал вывести оттуда гарнизон (Предписание Котляревскому 1-го ноября 1812 г., № 505.). Чтобы исполнить это приказание, Котляревский должен был послать из своего отряда 350 человек в [91] Мигри, чтобы вывести оттуда уцелевших, но больных 160 человек, не имевших возможности двинуться без посторонней помощи (Рапорт Котляревского Ртищеву 6-го декабря 1812 г., № 871.).

Как только остатки баталиона присоединились к отряду, Котляревский тотчас же, 17-го декабря, выступил из Ах-Оглана, имея в отряде 1,500 челов. пехоты, 470 казаков и 6 орудий (Рапорт Котляревского Ртищеву, 17-го декабря 1812 г., № 896.).

Сознавая всю трудность предстоящей экспедиции в зимнее время, он писал правителю канцелярии главнокомандующего Могилевскому: «Итак, дождавшись егерей, наконец, выступаю. Пожелайте мне счастья. Экспедиция сия меня крайне тревожит. Время сделало ее затруднительною слишком. Теперь уже не диверсия, а освобождение Талышей. Диверсия тогда могла быть, когда только еще пошли персияне в Талыши, а теперь они уже давно занимают и крепости, и укрепления. Прошу Бога о помощи и могу назваться слишком счастливым, если Бог даст окончить счастливо».

18-го декабря Котляревский переправился через Аракс, 19-го прошел 80 верст по Муганской степи без воды и дороги; 20-го числа захватил часть шахсеванских семейств, а у тех, которые бежали, отбил скот и 21-го числа вступил в Талышинское ханство. Путь был трудный; солдаты то переходили по грудь топи и болота, то переносили ужасную вьюгу и снег. Борясь со всеми суровостями природы, они преодолевали «трудности, самое воображение превышающие, и доказали в полной мере врагам нашим, что для войск Его Императорского Величества, ничем неодолимых, нет ничего непреоборимого» (Ртищев воен. минис. 9-го апреля 1813 г., № 53. Воен. учен. арх. № 47358, дело № 211.).

При самом вступлении в Талышинское ханство Котляревский встретил карабагских жителей, увлеченных Аббас-Мирзою при нападении его на Карабаг. Прикрывавший их Абусалим с 500 человек конницы бежал в Аркеван. Следуя далее, отряд сошелся с авангардом Пир-Кули-хана, посланного на усиление талышинских войск, но, не вступая с нами в дело, персияне отступили. [92]

22-го декабря Котляревский оставил на реке Караязь, для прикрытия отбитых карабагских и шахсеванских семейств, 200 человек пехоты, 170 казаков и одно орудие, а сам двинулся к Аркевану. С приближением его персияне, по выражению своего историка, «лишившись ног твердости», оставили без боя укрепление, два орудия и все снаряды. Укрепление Аркеванское было устроено англичанами вместо бывшей тут старой крепости, окружено рвом и имело нечто в роде цитадели; гарнизон его состоял из 1,500 персиян и 400 русских дезертиров. Котляревский отправил для преследования их полковника Ушакова с 400 челов. пехоты, 300 казаков, которые отбили 52 челов. русских дезертиров и 600 лошадей. Оставив 100 челов. пехоты с орудием в Аркеване (Отношение Ртищева кн. Горчакову от 9-го января 1813 г. Ак. Кав. Арх. ком., т. V, № 851. В Аркеване были оставлены: Грузинск. гренад. полка 1 офиц. и 50 ряд.; 17-го егерск. полка 1 офиц. 50 ряд. и 20-й артил. бригады 10 рядовых.), отправив 200 человек пехоты и всю конницу к р. Караязь (В Караязь были отправлены все казаки: Краснова 3-го полка 7 штаб и об.-оф., 279 ниж. чинов; Попова 16-го полка 8 шт. и об.-офиц., 226 ниж. чин. Сверх того было отправлено пехоты: Грузинск гренад. полка 3 об.-офиц., 125 рядов.; 17-го егерск. полка 3 офиц., 75 рядов. и 20-й артил. бригады 11 рядов.) и поручив общее командование ими 17-го егерского полка маиору Дьячкову, Котляревский обратился к талышинцам с следующим воззванием (Тиф. арх. См, также Биогр. Котляревского гр. В. Соллогуба.).

«Народ талышинский! писал он. — Войска великого и всемогущего в свете Императора Российского пришли освободить вас от рук персиян. Останьтесь спокойны в домах ваших и будьте уверены, что имущество ваше неприкосновенно. Русские не персияне и не разбойники, они не будут вас грабить. Я требую от вас только, чтобы всякий могущий носить ружье обратил оное противу притеснителей, кои будут вскоре наказаны войсками всемилостивейшего Государя моего. Требую, чтоб вы добивали остатки сих извергов и пресекали им пути к побегу, когда настигнет их победоносное оружие. Обещаю вместе с сим прощение тем из вас, [93] которые обманом и обольщениями персидскими вовлечены предаться им добровольно. Таковые должны явиться ко мне, или к законному своему хану, не опасаясь никакого наказания, ибо слово русское не есть слово персидское. Русский не знает коварств и не имеет нужды в обманах».

Воззвание это оказало свое действие; народ талышинский взялся за оружие и, как доносил Котляревский, «бьет в городах и лесах бегущих персиян. Все слава Богу идет хорошо, только труды солдат велики, но они подкрепляются порциею отбитого скота, коего весьма избыточно» (Рапорт Котляревского главнокомандующему от 24-го декабря 1812 г., № 909.).

Поддерживая такое настроение населения, Котляревский двинулся к Ленкорани, где находилось более 4-х тысяч персиян, под начальством Садык-хана. В день Рождества Христова, 25-го декабря, отряд подошел к Гямушавану, где соединился с отрядом капитана 1-го ранга Веселого и 26-го декабря остановился перед Ленкоранью. В ту же ночь Котляревский обложил крепость, устроил батареи и на утро открыл канонаду.

Аббас-Мирза писал Садык-хану, что если бы целые горы войск восстали противу него, то и тогда он не должен колебаться, но защищать до последней капли крови сей ключ к сердцу Персии» (Всеподд. рапорт Ртищева от 28-го января 1813 г. Акт. Кав. Арх. ком., т. V, № 854.).

На следующий день Котляревский потребовал сдачи города.

«По воле главнокомандующего, писал он Садык-хану (В письме от 27-го декабря.), пришел я освободить Талышинское владение от рук персиян и, следовательно, должен взять Ленкорань. Зная вас, сколько со стороны храброго, столько же и благоразумного предводителя, считаю нужным предуведомить, что сопротивление ваше будет напрасно. Какой бы вы отличный полководец ни были, но не лучше Аббас-Мирзы и войска у вас не больше, как тогда было; воины же великого и всемогущего в свете Российского Государя, находившиеся при разбитии Аббас-Мирзы и при взятии Асландуза, теперь здесь, и, сверх того, [94] присоединены к ним бывшие до сего в Талышинском ханстве. Итак, когда сам Баба-хан не мог устоять противу победоносного оружия, то уже, конечно, вы отразить удар несильны. Во избежание бесполезного пролития крови, я предлагаю вам согласиться сдать крепость. Подумайте, что вы, следуя благоразумию, сохраните безвинно проливаемую кровь человеческую, сохраните жизнь, достоинство и имущество ваше и всех подкомандующих, а напротив потеряете все, не внемля гласу здравого рассудка. Впрочем мой долг вам сказать, а в воле вашей избрать; только после я буду прав перед Богом и человечеством. На сие ожидаю ответа через три часа и для того приказал на всех батареях остановиться действовать».

Садык-хан отвечал, что будет защищаться. Он писал, что, понимая обязанность щадить человечество и по возможности избегать кровопролития, в настоящем случае он должен защищаться, ибо имеет повеление не сдавать крепости ни в каком случае. «Напрасно вы думаете, генерал, прибавлял он, что несчастие, постигшее моего государя, должно служить мне примером. Один Бог располагает судьбою сражения и знает кому пошлет свою помощь» (Биография Котляревского. Соч. Гр. В. Соллогуба, 138.).

Видя неуступчивость Садык-хана, Котляревский приказал свезти с корабля 3-хпудовую мортиру и открыть бомбардирование города, а спустя два дня, 29-го декабря, он написал ко всем ханам, чиновникам и гарнизону, убеждая их пощадить себя, жен, детей, имущество и не защищаться (Всеподд. рапорт Ртищева, 28-го января 1813 г. Акт. Кав. арх. ком. т. V, № 854.).

«Прежде всего скажу, писал им между прочим Котляревский (В письме от 29-го декабря 1812 г.), что здесь находятся все войска, бывшие при разбитии Аббас-Мирзы и при взятии Асландуза и к ним присоединились и находившиеся в Талышинском владении. Всякий из вас посудить может, что когда Аббас-Мирза и Асландуз не могли устоять противу победоносного оружия меньшего числа воинов, чем теперь здесь находится, то будет ли достаточно сил ваших отразить удар, какою [95] бы храбростию каждый из вас преисполнен ни был? Вы подумайте, что всякий русский солдат не имеет ни жен, ни детей, ни родственников, ни богатства, — он с одною чистою душою вступил в службу законного государя, с тем, чтобы положить жизнь свою для приобретения победы. Напротив, каждый из вас, имея жен, детей и родственников, жертвует всем сим и жизнию».

Котляревский просил их подумать о своем положении, вспомнить, что в Аркеване их войск уже нет, что персияне всюду разбиты, выгнаны из Талышинского ханства, и сам Аббас-Мирза, потерпев поражение, не может придти к ним на помощь. Он просил не верить словам Садык-хана, желающего пролить напрасно кровь из одного желания прослыть храбрым, и пощадить свои семейства, жен и детей и быть уверенным, что русские не отступят, пока не овладеют Ленкоранью. «Начиная от меня и до последнего солдата, говорил Котляревский, или помрем все, или возьмем крепость».

Назначив три часа для окончательного решения и не получив ответа, Котляревский решился штурмовать крепость. Поводом к тому был недостаток снарядов для продолжения бомбардирования. Отступить же он признавал невозможным потому, что, кроме посрамления оружия, отступление было равносильно передаче Талышинского ханства в руки персиян. Сознавая неравенство в силах, Котляревский видел в штурме единственное средство к выходу из того затруднительного положения, в которое был поставлен.

«Истощив все средства, писал он в приказе по войскам, блокировавшим Ленкорань (Приказ по отряду 30-го декабря.), принудить неприятеля к сдаче крепости, найдя его к тому непреклонным, не остается более никакого способа покорить крепость сию оружию российскому, как только силою штурма. Решаясь приступить к сему последнему средству, даю знать о том войскам и считаю нужным предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет. Нам должно взять крепость, или всем умереть, — за тем мы сюда присланы. Я предлагал два раза неприятелю о сдаче крепости, но он упорствует, так докажем ему, храбрые солдаты, что штыку русского ничто [96] противиться не может. Не такие крепости брали русские и не у таких неприятелей, как персияне; сии против тех ничего не значат.

Предписывается всем первое: послушание; второе: помнить, что чем скорее идешь на штурм и чем шибче лезешь на лестницы, тем менее урону и вернее взята крепость; опытные солдаты сие знают, а неопытные поверят; третье: не бросаться на добычу, под опасением смертной казни, пока совершенно не кончится штурм, ибо прежде конца дела на добыче солдат напрасно убивают. По окончании же штурма приказано будет грабить, и тогда все солдатское, кроме что пушки, знамена, ружья со штыками и магазины принадлежат Государю.

Диспозиция штурма будет дана особо, а теперь остается мне только сказать, что я уверен в храбрости опытных офицеров и солдат Грузинского гренадерского, 17-го егерского и Троицкого пехотного полков, а малоопытные Каспийского баталиона, надеюсь, постараются показать себя в сем деле и заслужить лучшую репутацию, чем до сего между неприятелями и чужими народами имеют. Впрочем ежели бы, сверх всякого ожидания, кто струсил; тот будет наказан как изменник; и здесь вне границ труса расстреляют или повесят, не смотря на чин».

Прочтя этот приказ, привычные к победам войска отряда Котляревского 31-го декабря двинулись на штурм.

Оставив прикрытие батареям и разделив роту Грузинского полка на две половины для фальшивых атак по флангам, Котляревский составил из остальных войск три колонны. Первая из шести рот Грузинского гренадерского полка (около 600 чел.); под командою подполковника Ушакова; вторая из 297 челов. Каспийского морского баталиона и двух рот Троицкого полка, под командою маиора Повалишина, и третья под командою маиора Терешкевича из 350 челов. Грузинского гренадерского и 17 егерского полков (Штурмовавший отряд состоял: Грузинского грен. п. 28 офиц., 888 строев. рядов. и 23 музык.; Троицкого полка 6 офиц., 3 музык., 159 строев. ряд.; 17-го егерск. п. 11 офиц., 9 музык., 271 строев. ряд.; Каспийского морского бат. 14 офиц., 297 рядовых. 2 музык.; артил. 4 офиц., 46 челов. нижних чинов.).

Войскам приказано следовать с крайнею тишиною, не стрелять [97] и стараться скорее взобраться на крепостные стены. «Барабанщики, сказано в диспозиции, в колоннах отнюдь не бьют тревогу, пока не будут люди на стенах; и люди в колоннах не стреляют и не кричат ура! пока не влезут на стену. Когда все батареи и стены будут заняты нами, то в средину крепости без приказания не ходить, но бить неприятеля только картечью из пушек и ружей. Не слушать отбоя — его не будет, пока неприятель совершенно истребится или сдастся; и если, прежде чем все батареи и все стены будут заняты, ударят отбой, то считать оный за обман, такой же, как неприятель сделал в Асландузе; сверх того, знать, что наши отбой будут бить три раза, который повторять всем барабанщикам — и тогда уже прекращается дело.

Так как уже сказано в приказе, что отступления не будет, то остается теперь сказать, что если, сверх чаяния, которой либо колонны люди замнутся идти на лестницы, то всех будут бить картечью».

В 5-ть часов утра колонны, имея впереди стрелков, двинулись с назначенных им пунктов; под сильным огнем с крепости спустились они в ров и приставили лестницы. Три часа войска переносили и принимали на себя все ужасные средства, употребленные неприятелем для своей обороны. Персияне защищались отчаянно: пики, рогатки, подсветы, ручные гранаты были употреблены ими в дело. Многочисленный неприятель брал перевес, подполковник Ушаков и многие офицеры были убиты, а силы неприятеля росли. Когда Котляревский получил донесение, что за смертью Ушакова колонна его остановилась во рву и не двигается, он сам явился впереди колонны и, ободряя солдат, получил три раны одну за другою, из коих одна была в щеку. Он упал без чувств на груду тел во рву, но в это время маиор Грузинского гренадерского полка Абхазов успел, с одною ротою этой колонны, взобраться на стену и овладеть батарею. Орудия были тотчас же повернуты и открыли картечный огонь по бывшим в крепости. Тогда взобралась вторая колонна, а за нею третья. Солдаты в жаркой схватке карабкались на стены, хватались за дула неприятельских ружей, которые поражали их пулями в упор. Не выпуская из рук ружей, персияне сами втаскивали своих неприятелей на [98] стену, «так что скоро все избегнувшие смерти очутились посредине укреплений» (Воспом. о штурме. Кавказ 1866 г. № 46. «Русский Инвалид» 1835 г. №№ 25 и 26.).

С очищением стен в самой крепости начался отчаянный рукопашный бой. «Мышцы рук, по словам персидского историка, от взмаха и опускания меча, а пальцы от взвода и спуска ружейного курка в продолжение шести часов были лишены всякой возможности насладиться отдохновением. Бой на стенах и в крепости был до того кровопролитен, что от грома и молнии пушечных ружейных выстрелов даже сами облака разразились каплями кровавого дождя».

Крепость была взята, не смотря на то, что защищалась Садык-ханом, одним из лучших и храбрейших персидских военачальников, что в ней было 4,000 гарнизона и в том числе два баталиона регулярной пехоты. В самой крепости неприятель защищался отчаянно, и Садык-хан с другими десятью ханами славною смертью завершили защиту крепости. Урон наш был также весьма значителен; мы потеряли убитыми: 16 штаб и обер-офицеров и 325 человек нижних чинов; ранеными: 25 штаб и обер-офицеров и 584 нижних чинов (Всеподд. рапорт Ртищева 28-го января 1813 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. V, № 854.). Персияне потеряли одними убитыми 3,737 челов.; кроме того многие бросались через стену в Ленкорань, но тонули преследуемые и там пулями роты, посланной для фальшивой атаки, и под картечью двух орудий, поставленных на противоположном берегу, под прикрытием 80 человек пехоты. В крепости найдено два знамени, 8 орудий, много снарядов, серебряная булава Садык-хан и магазин с провиантом. «Я сам получил три раны, доносил Котляревский Ртищеву, и благодарю Бога, благословившего запечатлеть успех дела сего собственною моею кровью. Надеюсь, что сей же самый успех облегчит страдания мои. Впрочем, никакая потеря не может сравниться с важностью взятия крепости...».

«Пусть строгая тактика называет штурм сей дерзостью. В позднейшие времена передастся, что 1,500 чел. русских штурмовали [99] крепость, защищаемую 4,000 персиян; передастся также и то, что девиз штурмового отряда был всем умереть или взять крепость, и потомство возвеселится рвению к славе своих предшественников (Рапорт Котляревского Ртищеву, 8-го января 1813 г., № 5.).»

«Сим штурмом, писал он позже (Письмо Котляревского редактору «Русского Инвалида», см. «Рус. Инв.» 1835 г., №№ 25 и 26.), достойно запечатлен год, и как при воспоминании сего незабвенного для России года всякий россиянин возвысится духом, так при имени Ленкорани персиянин вздрогнет и преклонит колено славе русской».

С падением Ленкорани персияне очистили Талышинское ханство, и власть Мир-Мустафы-хана была восстановлена. «Известие о взятии Ленкорани, говорит персидский историк, присоединясь к молве об Асландузском сражении, породило в делах Ирана некоторую слабость. Персидские военачальники спешили обратить свои лица к стороне Тавриза», т. е. попросту бежали. Аббас-Мирза, спешивший из Тавриза на защиту столь важного пункта и узнавший на пути о падении крепости, остановился в Мешкине. Он был крайне обескуражен; потеря его в два последние месяца превосходила ту, которую имели персияне почти с самого начала войны с Россиею; лучшие его регулярные войска или легли на поле брани, или были расстроены так, что долго не могли служить ему пособием. Принцу не оставалось ничего более, как возвратиться в Тавриз, — он так и сделал.

Оставив по-прежнему в Талышах отряд капитана 1-го ранга Веселаго, Котляревский пошел обратно в Карабаг и 29-го января года прибыл в Ах-Оглан (Рапорт Котляревского Ртищеву, 29-го января 1813 г., № 21.). За несколько дней перед тем, 26-го января, колокольный звон в Тифлисе призывал русских воинов поблагодарить Бога за дарованную победу; благодарственное молебствие с пушечною пальбою было отслужено во всех церквах.

«Скорблю душевно, писал Ртищев Котляревскому (От 4-го февраля 1813 г. Акт. Кавк. Арх. Ком., т. V, № 722.), о полученных вами ранах, но в то же время утешаюсь сведениями, до [100] меня дошедшими, что оне неопасны. Я с усердием благодарю Бога за сохранение вам жизни, ибо по искреннейшему участию, мною в вас приемлемому, и по уверенности моей, засвидетельствованной перед самим всемилостивейшим Государем Императором, что отечество от военных достоинств вашего превосходительства может ожидать важной пользы для службы, никакие приобретенные в сем случае успехи с пожертвованием вашим не могли бы меня обрадовать и наполнили бы сердце мое всегдашнею горестью». Награжденный орденом Св. Георгия 2-й степени (Отношение Ртищева Котляревскому, 2-го мая 1813 г. Акты Кавк. Арх. Ком., т. V, № 531.) и получивший единовременно шесть тысяч рублей (Отношение военного министра Ртищеву, 8-го августа.), Котляревский уже не мог более водить полки к победам. Он просился в отпуск заграницу, для лечения ран, и не дождавшись разрешения, с согласия главнокомандующего уехал к Кавказским минеральным водам (Ртищев Котляревскому, от 28-го мая 1813 г. Аист. Кав. Арх. Ком., т. V, № 532.). Закавказье навсегда лишилось блестящего своего деятеля, а полки любимого ими предводителя и начальника, мечтавшего теперь только о том, чтобы соотечественники справедливо оценили его заслуги родине.

«Я позволю себе одно желание, писал Котляревский двадцать три года спустя, чтобы соотечественники мои были ко мне и сподвижникам моим столько справедливы, сколько народы чуждые и самые враги побежденные. Подвиги во славу отечества должны оцениваться по достоинствам их, а не по частям света, в коих происходили. Кровь русская, пролитая в Азии, на берегах Аракса и Каспия, не менее драгоценна пролитой в Европе, на берегах рр. Москвы и Сены. Пули галлов и персов причиняют одинаковые страдания. Не наша воля лишила нас счастия участвовать в священной войне и действовать на защиту отечества внутри оного: мы исполняли долг служить там, где Государю угодно, и, сражаясь в отдаленном краю, на земле Персидской, не посрамили земли Русския». [101]

V.

Деятельность царевича Александра по возбуждению горских народов против России. — Его бедственное положение и его воззвания. — Сношения царевича с главнокомандующим. — Экспедиция в Хевсуретию под начальством генерала Симоновича. — Переписка его с царевичем. — Бегство царевича в Дагестан и неудачная попытка с толпою горцев прорваться в Грузию.

Удаление персиян от границ Карабага и бегство их из Талышинского ханства, дали возможность главнокомандующему водворить окончательное спокойствие в Грузии и обеспечить ее от дальнейших интриг царевича Александра.

Поселившись у хевсур, Александр просил содействия кабардинцев, чеченцев, кумык, кистинцев и осетин. Последние отправились к нему для переговоров и нашли Александра в самом бедственном положении: он не только не мог, по обычаю, одарить прибывших, но не имел чем накормить их (Рапорт маиора Гурлебума главнокомандующему, 14-го января 1813 г., № 47. Рапорт генерал-маиора Дельпоццо ему же, 19-го марта 1813 г., № 265.). Крайняя нужда в первых потребностях жизни заставляла царевича предпринимать самые разнообразные меры для улучшения своего материального положения. Он то просил прощения у Ртищева, то молил о помощи Аббас-Мирзу; обещая быть покорным русскому Императору и скоро приехать в Тифлис, для того, чтобы потом отправиться на постоянное жительство в Москву или Малороссию (Рапорт кн. Орбелиани, 22-го февраля, № 278.), царевич в то же время отправил десять человек своей свиты в Персию с письмами к Аббас-Мирзе. Он писал, что намерен склонить горских народов к возмущению и, сделав с ними нападение на Ларс, Казбек и Дарьял, занять большую дорогу и отрезать русским сообщение с Кавказскою линиею. Для приведения таких намерений в исполнение, Александру необходимы были деньги, о присылке которых он и просил, уверяя, что имеет уже [102] многих сообщников и надеется набрать несколько тысяч человек, с которыми раннею весною он вторгнется в Грузию. Посланные царевича были задержаны и доставлены в Тифлис. Главнокомандующий сообщил Александру копию с его собственных писем, как доказательство того, что намерения его известны,

«Содержание писем ваших к Баба-ханову сыну Аббас-Мирзе писал Ртищев царевичу Александру (В письме от 17-го марта 1813 г. Акт. Кавк. Арх. Ком., т, V, № 450.) и разным чиновникам персидского правительства, кои, вместе с шпионами, от вас отправленными, достались в мои руки, показали мне свойство и настоящее расположение ваше. Они были писаны в одно время, как вы и у меня искали посредства, перед всесильным и великим моим Государем, о принятии вас в милосердное покровительство Его Величества, обещая верность свою сохранить до последней капли крови, которую тогда же вы клялись, в письмах своих к Аббас-Мирзе, пролить и за выгоды персидского правительства.

Итак сии первые два случая остановили было меня вовсе иметь с вами дело; но, рассудив при том, что вы христианин, что происходите от крови христианских царей, и что вы несчастно влачите жизнь свою, тогда как братья и сестры ваши наслаждаются благоденствием, под кровом милосерднейшего моего Монарха, готового всегда и вашу светлость принять в отеческое свое лоно, предав забвению все прошедшие ваши деяния, я опять обратился к сердечному об вас соболезнованию. Так как вы в письме своем просите меня об удостоверении вас, какая будет ваша участь, когда явитесь ко мне, то дабы доказать вашей светлости мою благонамеренность и не оставить на совести своей упреки, что не до конца последовал я христианскому терпению в указании вам прямого пути к мирному пристанищу, после напастей, вами претерпенных, решился в последний раз писать к вам и уверить честным словом, что когда ваша светлость, следуя гласу благоразумия, рассудите предать себе в волю и милосердное покровительство Его Величества и прибудете ко мне в Тифлис, то здесь будете приняты с подобающею вам честью; жизнь и свобода ваша останутся в совершенной безопасности, содержание назначится вам самое [103] приличное, и во мне вы найдете усерднейшего в пользу вашу ходатая пред Государем Императором. Чиновники же и служители, вас окружающие, равным образом все без изъятия будут прощены, дела их предадутся вечному забвению и дарована будет полная свобода жить им, где они пожелают. Вот вашей светлости мое искреннее уверение, коего вы желали. Теперь исполнил я против вас все то, что долг христианский, человечество и обязанности мои мне позволили. После же сего, не входя более ни в какие с вами договоры, кои неприличны ни званию моему, ни собственному теперь вашему положению, я буду ожидать к чему поведет вас рассудок и воля ваша».

К этому письму приложена была записка, которой главнокомандующий уверял царевича, что, прибыв к нему, он найдет только благополучие и полное обеспечение.

«Если вы имеете расположение, писал Ртищев Александру, избрать местом своего пребывания Москву или Малороссию, как вы в письме кн. Орбелиани упоминаете, то и в исполнении сего желания вашей светлости я даю вам верное слово. Положитесь на честное слово старика, поседевшего в службе Его Величества, и христианина, и приезжайте ко мне в Тифлис. Тогда весь напрасный ваш страх и недоверчивость исчезнут; тогда, можно сказать, начнется новая для вас жизнь, после претерпенных вами бурь, и вы будете благословлять милосердое Провидение, обратившее вас к мирному пристанищу».

Царевич долго не отвечал и прекратил сношения, как только узнал, что вторично посланный им в Персию князь Иосиф Андроников был ласково принят Аббас-Мирзою и везет ему значительную сумму (Рапорт генерал-маиора Дельцоццо Ртищеву, 7-го мая 1813 г., № 709.). Победы, одержанные Котляревским, убедили персидского принца, что ему не под силу вступать в открытую борьбу с русскими войсками, но желание отомстить и усилить по возможности затруднительность нашего положения в Закавказье, побуждали его придти на помощь врагам России. С этою целью он обещал Андроникову 200,000 рублей, отправил к джарским лезгинам бывшего шекинского хана Селима со 120,000 рублей и [104] приказал отпустить точно такую же сумму бывшему дербентскому Ших-Али-хану, с тем, чтобы они подняли джарских лезгин и дагестанцев (Рапорт полковника Живковича главнокомандующему, от 19-го мая 1813 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. V, № 864.). Еще далеко было то время, когда князь Андроников, пробираясь тайком и кружными путями, мог прибыть к царевичу, но Александр считал деньги полученными и основывал на них все свои поступки. Он разослал всюду своих посланных и приглашал к себе кабардинцев, осетин, лезгин и дагестанских горцев, обещая им хорошее содержание и награды. Царевич хвалился тем, что в горах, где он живет, все ему покорны; что все мусульмане считают за великое счастие вступить в борьбу с неверными, которые в настоящее время находятся в самом затруднительном положении. Александр просил горцев в «сие хорошее время выступить в поход под грешных россиян, так как Бог послал уже на них свой гнев и наказание через Бонапарта французского государя, живущего в западной стороне» (Воззвание царевича приложен. к рапорту ген.-м. Портнягина, от 30-го мая, № 1393.). Кабардинцам и чеченцам было сообщено, что Наполеон сжег Москву, взял Петербург и расположился на большой реке между этими двумя городами.

— Русский царь, говорили чеченцам, бежал к стороне Казани и просит мира, но Наполеон соглашается только с тем, чтобы Государь возвратил все завоеванные им владения и Грузию прежним их царям; чтобы Россия давала Бонапарту солдат и он был ее повелителем. Государь хотел было согласиться, но народы российские говорили, что он уже не будет тогда Государь, и какой же это будет мир! Тогда последовал опять разрыв, и в исходе сего марта начнется война. Русский царь просил повременить ему до Пасхи, но Бонапарт не согласился и обещал увидеться с ним там, где он находится, и пусть дерется, если может.

Рассказ этот принимался горцами на веру, и они готовы были воспользоваться затруднительным положением России, чтобы отстоять свою независимость. Кабардинский князь Арслан-бей писал царевичу, что если персияне прибудут к нему на помощь и [105] Александр успеет занять большую дорогу с Кавказской линии в Грузию, то все кабардинские беи явятся к нему на помощь. Чеченцы говорили то же, а дагестанцы обещали выставить 40,000 (?) войска (См. Акт. Кав. Арх. Ком., т. V, №№ 449 и 451.).

Александр радовался такому ходу дел, но, зная превратности судьбы и частое неисполнение обещаний, даваемых горцами, не хотел прерывать сношений с Ртищевым, чтобы сохранить за собою выход в случае неудачи. Не располагая до времени покоряться русскому правительству и опасаясь движения войск в Хевсуретию в том случае, если оставит главнокомандующего без ответа, Александр решился обвинить Ртищева в неисполнении высочайших повелений. Царевич писал, что из перехваченных от курьеров бумаг он узнал, что Император, «по несчетной милости своей к нам, пожаловал мне два полка солдат и столько же казаков, дабы я исполнял повеления великого Государя, владел и управлял Грузиею; а вы все должны возвратиться в Россию, для других надобностей и для войны с Франциею. Таковым милостям ко мне вы завидуете, затевая переписку в другом роде. Нам известны многие тайны внутренней России, о коих умалчиваем, чтобы доказать свою искренность. Вы же уподобляетесь горящим угольям, скрытым под золою; если кто бессознательно разграбит их, тот обожжет себе руки. Как же я поверю вашему чистосердечию, когда вы завидуете обильным милостям Государя ко мне? Не скрывайте истины, а объявите мне подлинное, дабы я мог прибегнуть к отеческим объятиям его величества. А потому прошу вас прислать ко мне верных и благонадежных людей, для удостоверения меня от лица вашего высокопревосходительства, чтоб сердце мое убедилось в правдивости вашего слова и я возвратился бы к вам с радостью» (Письмо царевича Александра Ртищеву, 29-го апреля 1813 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. V, № 453.).

Ртищев, конечно, не посылал доверенных лиц и не отвечал на последнее письмо. Он знал, что царевич желает только выиграть время, и какие бы обещания ни были даны, он все-таки не [106] явится в Тифлис. Напротив, главнокомандующему известно было, что Александр употребляет все усилия к тому, чтобы с наступлением весны вновь возбудить восстание в Кахетии, устранить которое возможно было только удалением царевича от пределов Грузии. Хевсуры, у которых поселился Александр, не смотря на неоднократные требования, не соглашались его выдать, а потому оставалось одно средство — употребить силу, и главнокомандующий решился предпринять экспедицию в Хевсуретию, не смотря на всю трудность действий в горах, еще покрытых зимним снегом.

Выставив наблюдательные отряды против лезгин и дагестанцев, для обеспечения Кахетии от вторжения этих племен, Ртищев направил в Хевсуретию войска одновременно с четырех разных сторон: первый отряд, под начальством генерал-маиора Симоновича, выступив из селения Ахмет, должен был следовать через земли тушин; второй, под командою полковника Тихановского — из селен. Тионет через земли пшавов; третий — Гудомакарским ущельем, под начальством генерал-маиора Сталя 2-го, и четвертый — от Стефан-цминды Тагаурским ущельем, под начальством полковника Казбека. Почти равносильные по составу колонны эти, направляя свое движение к укрепленному селению Шатили — главному средоточию хевсурского народа и [107] местопребыванию царевича Александра, должны были соединиться возле него, для нанесения решительного удара.

(В каждом из первых трех отрядов было около 750 человек под ружьем, а именно:

В соединенных отрядах Симоновича и Тихоновского находилось:

Херсонского гренадерского полка	30	унт.-офиц.	327	рядовых
Кабардинского пехотного »	48	»	760	»
9-го егерского полка	24	»	416	»
Итого:	102	унт.-офиц.	1,503	рядовых

Сверх того при этих отрядах было 50 линейных казаков и 100 чел. тушин (Предписание Симоновичу, 17-го апреля 1813 г., № 70).

В отряде Сталя 2-го были: 2 роты Суздальского и 2 роты 16-го егерского полков, 4 эскадрона спешенных нижегородских драгун и 50 пеших линейных казаков — всего 43 унт.-офиц. и 723 рядовых.

В отряд полковника Казбека назначены были с Кавказской линии две роты Казанского полка, 50 линейных казаков и подвластные ему горские народы (Предписание Сталю, от 13-го мая 1813 г., № 90).)

Зная по опыту, что хевсуры весьма часто получали помощь от соседних им пшавов, и желая не допустить такого соединения, главнокомандующий заарестовал до 40,000 голов скота, принадлежавшего пшавам, пасшегося в Грузии и составлявшего все их богатство. Причины, побудившие к такому поступку. Ртищев объявил в особом отправленном к ним воззвании.

«Народ пшавский! писал главнокомандующий (От 19-го апреля 1813 г., № 251. Акты Кав. Арх. Ком., т. V, № 628.). — Теперь я вижу, что в вас нет ни страха Божия, ни совести, ни чести! Сколько раз были вы прощаемы за изменнические ваши поступки и сколько раз опять делались клятвопреступниками и нарушителями верности к Государю Императору! Недавно еще старшины ваши были у меня, обязались честным словом за весь народ, чтобы с беглым царевичем Александром и другими неприятелями России не иметь никаких связей ни делом, ни помышлением; но едва только меч, висевший над преступными головами вашими для справедливого наказания за участие в прежних бунтах, был от вас удален, по неизреченному человеколюбию Его Величества, даровавшего вам прощение, и тучи, вам грозившие, несколько от вас отклонились, как вы опять, забыв Бога, забыв присягу свою и данное вами мне честное слово, обратились к прежним своим злодеяниям и мятежному духу, ибо я верно узнал, что вы не престаете иметь явных и тайных сношений с беглым царевичем Александром, принимаете шпионов, от него подсылаемых для развращения народа, снабжаете его своею разбойническою шайкою пропитанием, которого он не имел бы, и стараетесь оказывать ему всякую помощь ко вреду всего здешнего края и пользам службы Его Величества. Итак, следуя Божеским и человеческим законам, карающим всегда клятвопреступников, я не мог бы не навлечь на самого себя праведного гнева Божия и моего всемилостивейшего Государя Императора, если бы остановил правосудие и не наказал злодейства. Почему да будет ведомо всему пшавскому народу, что я на первый раз приказал заарестовать на плоскостях весь ваш [108] скот, запретил возвращать каждому пшавцу суммы денег, какие бы в Грузии ни находились по коммерческим оборотам вашим или у кого-нибудь на сбережении, воспретил продавать вам соль и другие потребности и повелел закрыть для вас всякий вход в Грузию. Испытуя, однако же, последнее терпение мое противу вас, недостойных никакого помилования и сострадания, я и засим еще даю вам сроку две недели на раскаяние и на отвращение ожидающей вас конечной погибели. В сии две недели вы должны непременно переловить всех находящихся у вас людей беглого царевича Александра, и с пятью или шестью из почетнейших ваших старшин прислать их ко мне в Тифлис, с письменным при том обязательством, от лица всего народа, что вы отныне навсегда прекратите всякие сношения с беглым царевичем Александром и как с ним, так и со всеми его сообщниками будете поступать как с неприятелями России и спокойствию всего здешнего края. Если же сие не будет вами исполнено в определенный срок, то увидите ужасный гром и молнию, обрушившимися над вами, меч и пламя будут внесены в самые ваши жилища, я повелю войскам не оставить камня на камне, предать все огню и мечу и наказать вас по делам вашим, не имея ни малейшей пощады. Вот вам мое требование и последний совет! Теперь буду ожидать, к чему вы приступите, а я слово мое сдержу верно».

Последствия показали, что мера эта была весьма полезна, и пшавы, имея возможность действовать в тыл нашим войскам и запереть им выход из хевсурских ущелий, — не только сохранили совершенное спокойствие, но многие из них, находясь при отрядах, служили им лучшими проводниками.

Основывая успех главнейшим образом на быстроте действий и поручая генералу Симоновичу общее начальство над всеми отрядами по их соединении, Ртищев торопил его выступлением, и просил действовать самым энергичным образом. Для поддержания сообщения с действующими войсками были выставлены: рота Кабардинского полка с одним орудием в сел. Бахтрианах; две роты 15-го егерского полка с орудием между селен. Шильды и Сабуэ и 100 человек с орудием в сел. Тионетах.

Вступив в землю хевсуров, Симонович должен был прежде [109] всего потребовать выдачи царевича и в случае отказа, разорить их жилища, башни, укрепления и стараться захватить в свои руки главного деканоза (Деканоз — служитель. веры и предводитель народа в его войнах. О значении деканозов у хевсур см. книгу нашу «История войны и владычества русских на Кавказе», т. I, книга II, стр. 290-305.) и нескольких кадаг (Кадаг — проповедник, прорицатель. Подробности см. там же.), «которые, быв обольщены от злонамеренных людей, только соблазняют легковерный и погруженный в язычество народ и руководствуют оным по своей воле» (Предписание Ртищева генерал-маиору Симоновичу, 13-го мая, № 89.). Прикрываясь вдохновением свыше и данным им даром пророчества, лица эти пользовались безусловным к себе повиновением хевсур, и за деньги возбуждали их к поднятию оружия.

23-го мая Симонович выступил из сел. Ахмета, а полковник Тихоновский — из сел. Тионет. С трудом переправившись через разлившуюся от дождей р. Ильто и вступив в Хевсуретию, Симонович узнал, что назначенный ему путь покрыт непроходимым снегом и что затем нет никакой дороги. Видя невозможность при таких условиях перевалить через снеговой хребет, он, по совету находившихся при его отряде тушин, решился переменить направление и пошел в обход через Черные горы, со стороны урочища Панки. Но новое направление, принятое отрядом, было также неудачно: глубина снега доходила до 5 аршин, и раскапывать его не было никакой возможности. Три дня отряд подвигался вперед с большими усилиями: орудия несли на себе, вьючные лошади обрывались в пропасти, а люди теряли зрение от ослепительного света солнечных лучей, отражавшихся на снегу. Кое-как Симонович добрался до сел. Муку и отсюда пошел к селению Лебайс-кари на соединение с полковником Тихоновским и генералом Сталем 2-м (Рапорт Симоновича главнокомандующему, 28-го мая, № 508.).

Последний выступил 23-го мая, перевалил через снеговой хребет, отделявший гудомакарцев от хевсур, и двинулся к селению Барис-Ахо. Почти с самого начала движения отряд встретил в горах большое скопище хевсур, с ожесточением [110] нападавших на наш отряд, с целью преградить войскам доступ к их селениям. Следуя все время под выстрелами неприятеля и выбивая его из засад, Сталь встретил особенно сильное сопротивление в узком ущелье при переправе через быструю реку Хевсурскую Арагву. Более трех сот человек хевсур, расположившихся на высотах, окружающих ущелье, встретили сильным огнем наш отряд при переправе его через реку, 27-го мая. Вытеснивши неприятеля из его крепких позиций, генерал-маиор Сталь занял селение Гулы и, после дневки, двинулся к селен. Хахматис-Тави, где 29-го мая соединился с отрядом полковника Тихоновскаго. Отсюда оба отряда направились к селен. Лебайс-кари на соединение с генералом Симоновичем, которое состоялось 30-го мая, после того как Симонович перевалил на северную сторону хребта у Митурис-Тави, против сел. Хахабо.

Видя невозможность сопротивляться, хевсуры покидали селения и скрыв свои семейства и имущества в глубине гор, рассыпались в разные стороны (Рапорт Сталя главнок., 29-го мая, № 339. Рапорт Симоновича главнокомандующему, 30-го мая, № 510.). О царевиче Александре ходили разные слухи: одни говорили, что он, собрав до тысячи человек вооруженных, укрепляется в селен. Шатили, а другие — что намерен бежать в Дагестан. Не ожидая прибытия отряда полковника Казбека, задержанного сначала недоставлением в отряд продовольствия, а потом снеговыми завалами, Симонович решился двинуться к селен. Шатили, отправив вперед посланного с письмом к царевичу.

«Светлейший царевич Александр Ираклиевич! писал ему Симонович (В письме от 30-го мая 1813.). Я уже вступил с победоносными российскими войсками в недра самого Кавказа и иду с оными освободить вас из заточения, в которые вы нечаянно сами себя заключили. Я, принимая сердечное участие в вашем бедственном положении, несчастных князей, которые чрез вас пострадали, и чрез вас же терпящего народа, предлагаю вашей светлости воспользоваться сим последним случаем, явиться с чистым раскаянием к российскому начальству на честное слово мое и гг. генерал-маиора Сталя и шефа полковника Тихоновскаго, находящихся со мною в походе. Вы [111] будете всемилостивейшим Государем нашим точно так приняты, как вас уверял г. главнокомандующий в Грузии, генерал-лейтенант Николай Федорович Ртищев. Вы явкою вашею осчастливите и означенных князей, как равно и тех, которые находятся при вас и в разных местах в бегах, кои все будут всемилостивейше прощены с возвращением каждому своего имения. Я даю вашей светлости к сей явке три дни срока, т. е. по 2-е число будущего июня месяца. Воля ваша явиться или нет, только в сем последнем случае подумайте какой вы и ваши единомышленники принесете конец, а впрочем лично доложит вам явившийся ко мне на честное слово из бегов князь Иван Гургенидзе».

На письмо это не было ответа. Посланный был убит передовыми пикетами царевича, но письмо доставлено было по назначению, и найдено впоследствии в квартире Александра.

Не получив ответа, Симонович оставил в сел. Лебайс-кари всех раненых, слабых и тяжести под прикрытием 300 человек пехоты, сам 31-го числа с остальными войсками выступил к укрепленному сел. Шатили. Предуведомленный, что хевсуры вместе с кистинцами заняли весьма крепкое и утесистое Аргунское ущелье и оба хребта гор, покрытых глубоким и непроходимым снегом, Симонович 1-го июня отправил на правые высоты отряд генерал-маиора Сталя, на левые полковника Тихоновскаго, сам же двинулся в центре по ущелью. Войска карабкаясь по скатам гор, завязали в снегу, натыкались неожиданно на стремнины и пропасти и среди таких затруднений должны были вытеснять неприятеля штыками.

«Одним только неустрашимым российским войскам, доносил Ртищев, преисполненным единодушного усердия к службе Вашего Императорского Величества и к славе оружия, свойственно было пройти сие место и восторжествовать над всеми преградами, положенными самою природою».

Симонович не мог однако двигаться по ущелью. Большая вода в р. Аргуне заставила его принять влево, подняться на гору к селению Гуро и пробиваться сквозь толпы укрепившегося неприятеля. Сражение продолжалось целый день, хотя хевсуры и кистинцы, надеясь на свои панцири, силились удерживаться, но штыки и ура! [112] опрокидывали их. Защищаясь почти целый день и потеряв до 600 человек одними убитыми, неприятель скрылся в ущельях, и селение Гуро было истреблено до основания. Отряд двинулся далее, но отвесные почти скалы затрудняли его движение. У уроч. Георги-цминда хевсуры, снова собравшись на высотах в значительном числе, с отчаянием защищали последний проход к Шатильской крепости, но были рассеяны и преследуемы с такою быстротою и настойчивостью, что бросили без защиты сел. Шатили, которое 3-го июня и было занято нашими войсками.

Царевич Александр 31-го мая оставил селение Шатили и под предлогом сбора войск бежал в Аварию, в сел. Осоколо. Для преследования его и вместе с тем для наказания кистинцев был отправлен полковник Тихоновский, который разбил неприятеля у сел. Митхо и сжег 9 селений. Дождавшись его возвращения, генерал-маиор Симонович уничтожил до основания сел. Шатили, разрушил его башни и укрепления и пошел обратно к сел. Лебайс-кари. Отсюда он отправил по ущельям три отряда, которые, разорив до 20 хевсурских селений, соединились с отрядом Симоновича у пшавского селения Шуапко и вместе с ним возвратились 15 июня в Тионеты (Рапорт Симоновича главнокоманд., 17-го июня 1813 г. № 565.).

«Труды, понесенные войсками, были, неимоверны, доносил Ртищев (Во всеподд. рапорте от 11-го июля 1813 г. Ак. Кав. Арх. Ком., т. V, № 632.); но еще удивительнее непреоборимый дух мужества, каковой показали они в сем деле, победив не одних воинственных горских народов, но и другого, можно сказать, важнейшего неприятеля — дикую природу со всеми ее ужасами, полагавшую на каждом шагу чрезвычайные препоны движению и действиям храбрых войск. По свидетельству служащих здесь в полках воинских чинов, бывших при незабвенном проходе российских войск через Альпийские горы, кои также находились в действиях и при сей экспедиции, превышают те препятствия и труды, кои встречены были на Альпах, ибо известен добродушный и тихий народ, там обитающий, равным образом и дороги большею частию [113] обработанные с удобностью для прохода. Здесь же войска, побеждая зверских народов, обращающихся в одних разбоях и имеющих жилища свои в самых диких местах, должны были переходить хребты высочайших Кавказских гор и быстрые реки в самых пропастях, преодолевая через пять дней сряду чувствительную глазную боль, производимую отражением солнечных лучей от снега; сверх того, противоборствуя самой природе, переносить необычайные трудности, приобретая всякий шаг вперед одним неустрашимым мужеством и сражаясь то на каменистых скалах гор, то в глубоких безднах, несши при том на людях не только прочие тягости, но и самую артиллерию.

Не взирая на все сие, одним войскам Вашего Величества, после многих протекших веков, предоставлена была слава проникнуть в такие места Кавказа, куда ни греческие полководцы завоевателя Александра Македонского, покорявшего здешний край, ни римляне, владевшие многими в сих местах народами, и ниже который либо из знаменитых шахов персидских никогда не достигали. В первый еще раз с торжеством победы развевались знамена среди сих мест Кавказа н побеждены такие народы, кои никем не были побеждаемы».

Перебравшись из Аварии в сел. Унцукуль, царевич Александр склонял на свою сторону койсубулинцев и просил их содействия к овладению Тифлисом и всею Грузиею, обещая каждому вооруженному по 50 руб. Койсубулинцы выражали свою готовность явиться к царевичу в том случае, если он представит им доказательство, что грузины желают его иметь у себя и помогут в сдаче Тифлиса. Александр не затруднился предъявить им фальшивое письмо, написанное на огромном листе и испещренное множеством печатей (Рапорт генерала Хатунцева главноком., 16-го июля 1813 г. А. К. А. К., т. V, № 458.). Койсубулинцы и соседние с ними дагестанские общества поверили, и Александр, собрав такими средствами толпу до 2,000 человек, подошел с нею к сел. Шильды. Отсюда он отправил возмутительные письма к тушинам, кахетинцам и казахцам. [114]

30-го августа толпа вооруженных горцев спустилась с горе ближе к сел. Шильды и остановилась недалеко от лагеря отряда полковника Тихоновскаго. Последний в ночь на 31-е августа двинулся для разогнания собравшейся толпы. С рассветом неприятель, с удивлением увидевший перед собою русские войска, без выстрела рассыпался в разные стороны и скрылся в горах и лесах. Александр бежал сначала в сел. Сабуэ, а затем поселился у дидойцев. В октябре он опять успел собрать до 6,000 человек лезгин, с которыми и появился на высотах близ сел. Сабуэ. Полковник Тихоновский 16-го октября атаковал это скопище и заставил его бежать в свои селения. Царевич едва не попался в плен; лошадь его была ранена и осталась на поле сражения (Рапорт Тихоновского главнок., 18 октября, № 847.). Поселившись у дидойцев, Александр находился в самом бедственном положении: горцы не выпускали его от себя, считая за ним много обещанных денег, и мулла взял его из сожаления к себе на прокормление (Рапорт Симоновича Ртищеву, 1-го ноября, № 1540.). Надеяться на помощь персиян и на получение оттуда денег он не мог, так как между Россиею и Персиею были открыты мирные переговоры, окончившиеся вслед за тем заключением Гюлистанского мира.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том VI. СПб. 1888

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.