ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM VI.

XVI.

Меры к приведению в известность церковного имущества в Имеретии, Мингрелии и Гурии. — Волнения в Имеретии. — Письмо князя Левана Дадиана Ермолову. — Воззвание Вельяминова имеретинам. — Отправление войск в Имеретию. — Просьбы имеретин. — Деятельность имеретинского духовенства. — Воззвание генерал-маиора Сысоева имеретинам. — Собрание в нескольких пунктах вооруженных жителей. — Воззвание А. П. Ермолова и предположение его об удалении в Россию имеретинских митрополитов Досифея и Евфимия.

По высочайше утвержденному 28 декабря 1818 года докладу Синода, в Имеретии, Гурии и Мингрелии было положено для каждой области установить по одной только епархии вместо девяти, там существовавших. Доходы с церковных имений повелено было соединить с теми, которые собирались в Грузии, и из них уделять 10 тысяч рублей на расходы по Осетинской духовной комиссии. Сумма эта должна была разделяться таким образом, что грузинская епархия вносила 5 тысяч руб., а остальные деньги были распределены на Имеретинскую, Мингрельскую и Гурийскую епархии, соразмерно их доходам.

Для определения количества последних необходимо было [391] собрать сведения о числе церквей, бывших в Имеретии, Мингрелии и Гурии, о количестве доходов каждой и о числе приписанных к церквам имений. Желая собрать эти сведения с большею точностью, экзарх Грузии, архиепископ Феофилакт (Биографические сведения о Феофилакте Русанове, см. «Вестник Европы» 1873 г. №№ 11 и 12.), решился сам отправиться в Имеретию, а в Мингрелию и Гурию послал квабтахевского архимандрита Афанасия и прокурора синодальной конторы Чиляева. Ермолов советовал экзарху несколько обождать преобразованием духовной части в Имеретии, Мингрелии и Гурии и предупреждал, что, по грубости населения, из-за этого вопроса могут возникнуть беспокойства. Но Феофилакт не послушал и, прибыв в Кутаис, отправил бывших при нем чиновников в Кутаиский, Вакинский и другие округи, для собрания необходимых сведений по духовной части и описания церковных имений. Посланным было поручено: 1) составить описание архиерейских домов с соборными при них церквами и со штатом служащих при них духовных и мирских; 2) монастырей с настоятелями и монашествующими; 3) приходских церквей, домов и белого духовенства; 4) церковных крестьян с имениями; 5) церковных дворян, не принадлежащих к свите властей епаршеских, и 6) описывая крестьян, имущества и доходы церковные, иметь в виду обращение продуктов в денежный сбор и прибавку повинности в таких только местах, где усмотрено будет в церковных крестьянах непринужденное на то согласие (Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 758.).

Едва только чиновники появились в округах, как были встречены самым неприязненным образом имеретинским духовенством, во главе которого стоял митрополит Кутатель (кутаисский) Досифей, поступки и действия которого были весьма далеки от кротости и смирения, подобающих его высокому духовному сану. Обширные связи Досифея с духовенством доставляли ему сильную партию приверженцев, которою он управлял тем удобнее, что имеретинское дворянство не имело никакого образования «и едва ли еще не менее свойств благородных (Отношение Ермолова князю Голицыну, 31-го августа 1819 г., № 246.)». [392]

«Исключая собственно Грузию, т. е. Карталинию и Кахетию, писал Ермолов (В собственноручном всепод. донесении, от 22-го апреля 1820 г. Воен.-учен арх., отд. II, № 4488.), где молодые люди княжеского и дворянского происхождения приметно ищут пользоваться способами просвещения, можно сказать об Имеретии, Гурии и Мингрелии, что почти все находящееся в них дворянство, заимствуя все пороки и разврат от соседей, долгое время господствовавших над ними, дало укрепиться коварству, неблагодарности и наклонности к измене до такой степени, что класс дворянства похож более на шайку разбойников, нежели на отличное сие сословие. Здесь дворянство служит примером и одобрением всякого злодейства; народ простой вообще наклонностей добрых. Недавно еще дворянство обуздывала власть царей неограниченная; скорый переход и без всякой постепенности к власти кроткой и снисходительной медленно смиряет своевольства».

Алчное «свыше воображения» и жадное к наживе, дворянство упорно противилось всему тому, что ограничивала его произвол, и если припомнить, что среди духовенства находились люди, принадлежавшие к знатнейшим дворянским фамилиям, то станет ясным, почему Досифей имел поддержку и среди дворян.

Уменьшение числа церквей и приходов было необходимо потому, что число духовенства, а следовательно и лиц, пользовавшихся особыми привилегиями, было несоразмерно велико по сравнению с общим числом населения, приходы были малы, доходы ограничены, и церкви не имели никакого благолепия.

Но с уменьшением числа приходов причты оставались без должностей и принуждены были трудами снискивать то, что до сих пор получали от доброхотных пожертвований прихожан. Естественно, что духовенство неприязненно смотрело на преобразования, лишавшие его возможности пользоваться чужим трудом и расходовать безотчетно принадлежащие церквам доходы.

Привыкшее к неограниченной ничем власти над народом, имеретинское духовенство достигало этого без труда, не смотря на все свое невежество, потому что народ был еще грубее. [393] Духовенство понимало зависимость от кого бы то ни было не иначе, как уничтожение права на уважение. Неравнодушное ко всякого рода выгодам и приобретениям, принимая очень близко к сердцу малейшую потерю доходов, не неся ни малейших трудов и едва исполняя лежащие на нем духовные требы, имеретинское духовенство не могло относиться равнодушно к предстоявшим преобразованиям. «Я здесь, писал позже Ермолов Н. А. Кикину (В письме, от 16-го ноября 1822 года. «Русская Старина» 1872 года, т. VI, № 510.), по обязанностям моим, ближе вас к церкви, ибо беспрерывно обороняюсь от ее присвоений и понимаю, что значило, когда обладала она имениями в России. Здесь не более нашего ловко духовенство и достаточно ощутительно, что со священными хищниками ничто в алчности сравниться не может».

Желая оставаться обладателями церковных имений и лишь в прежней зависимости от Синода, духовенство волновало народ: архиереи действовали на князей, а священники на чернь (Письмо Феофилакта генерал-лейтенанту Вельяминову, 13-го июля 1819 г., № 364.). Они воспользовались двумя ошибками правительства и представили имеретинам распоряжения его в самом невыгодном свете.

Не ознакомив предварительно население с пользою преобразований, экзарх Грузии, архиепископ Феофилакт, наложил денежную подать, которая была странна для народа, а для некоторых и отяготительна, потому что превышала их доходы с тех же имений (Рапорт генерал-маиора Сысоева генерал лейтенанту Вельяминову, 18-го июля.). Описание церковных имуществ должно было ограничиться одними казенными имениями, а Феофилакт приказал произвести описание и в имениях помещичьих (Предписание Ермолова Вельяминову, 19-го июля, № 15. Предписание Вельяминова генерал-маиору Курнатовскому, 25-го июля. Рапорт Курнатовского, 4-го августа.). Эта последняя мера подала повод к различного рода толкам и всеобщему неудовольствию. Имеретины полагали и были убеждены, что после переписи духовенство и дворяне лишатся принадлежащих им от имений [394] выгод, а жители будут не в состоянии платить налагаемой на них церковной подати; что церкви останутся без доходов и что начнутся рекрутские наборы (Рапорт Сысоева Ермолову, 29-го июля 1819 г.).

Спустя не более двух дней после начала описания имений, первейшие князья обратились к правителю в Имеретии, генерал-маиору Курнатовскому, с просьбою о дозволении им объясниться с преосвященным Феофилактом и узнать от него, с какою целью приступлено к описанию имений. Курнатовский отказал, и тогда в день Петра и Павла жители Шаропанского и Кутаисского округов подали ему прошение, в котором писали, что не могут принять учреждения о преобразовании духовенства. «За сим учреждением, писали просители (В прошении от 29-го июня 1819 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. ТИ, ч. I, № 742. В актах сказано, что прошение это было подано генерал-маиору Сысоеву, что неверно. Оно было подано правителю Имеретии, генерал-маиору Курнатовскому, что видно из тех же актов на стр. 538.), во многие века кровью приобретенные, от царей в награду заслуг пожалованные, купленные и наследственные крестьяне, имения движимые и недвижимые, по бедному состоянию нашему украшенные образа и кресты от Рождества Христова и доныне, выйдут из нашего ведения: несколько церквей упразднится и многое число престарелых и юных мужского и женского пола останутся без прославления всевышнего Создателя и молитвы; также исторгнуты будут от нас воспитанные нами священники, приносящие св. жертву о здравии и спасении душ наших, а затем последует теперь же и горше того».

Имеретины просили Курнатовского исходатайствовать высочайшее повеление, чтобы не была поколеблена вера их, «от распятия Христа доныне удержавшаяся»; чтобы предоставить им самим заботиться о благолепии церквей и спасении душ. Говоря, что под властью магометан хотя они перенесли многие телесные мучения, но что турки никогда не касались их дел духовных, имеретины писали, что если государь не уважит их просьбы, «то как угодно поступить с нами: или велите бросить в воду, или же истребить всех, так как за веру с радостью готовы понести всякую [395] скорбь от сего учреждения. Впрочем, нашему государю посвящаем тело свое до последней капли крови, кроме души».

Итак, чисто гражданский вопрос переходил на почву религиозного, на защиту религии. В глазах народа грубого и невежественного, не имевшего никакого понятия об общественном благоустройстве, посягательство на преобразование церковных имений было равносильно с посягательством на изменение религии. Последнее всегда и везде вызывало упорное сопротивление, и борьба за религию была самою ожесточенною и упорною. Имеретины готовились к этой борьбе и во многих местах решились не допускать к себе русских чиновников, которые, не имея подробной и точной инструкции, при описании имений поступали по своему усмотрению. Так, нередко лица, имевшие царские указы, освобождавшие их от податей, записывались в число платящих подати; некоторые священники были сделаны свободными, отчего прежние владельцы их, получив убыток, были крайне недовольны; в некоторых имениях подати, без всякой видимой причины, были увеличены, а в других уменьшены.

Имеретины роптали на то, что духовенство их, «представляющее образ Христа», терпит поругание, тогда как жившие между ними евреи пользуются свободою при устройстве своего духовного правления (Прошение имеретин 14-го июля 1819 г.).

Князья и дворяне Вакинского округа собирались в значительном числе в квартиру окружного начальника и требовали от него объяснений, с какою именно целью производится описание помещичьих священников.

— Мы не желаем и не позволим описывать, говорили более горячие головы, а если поступят противно нашим желаниям, то из этого могут выйти дурные последствия.

То же самое заявили князья и дворяне Шаропанского округа своему окружному начальнику. В местечке Сачхерах, принадлежавшем князю Церетели, прибывшие туда чиновники были посажены в крепость Моди-нахе. Князья объясняли такой поступок тем, что вынуждены будто бы были скрыть их от народа, [396] требовавшего выдачи чиновников для немедленной высылки их в Грузию (Рапорт генерал-маиора Курнатовского генерал-лейтенанту Вельяминову, от 8-го июля 1819 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 743.). Лица, посланные в округ Рачинский, Мингрелию и Гурию, не были допущены к описанию и возвратились без всякого успеха. Отправляя в Мингрелию архимандрита Афанасия и с ним родственника Дадиана, имеретинского князя Григория Церетели, экзарх Феофилакт поручил последнему сказать князю Левану Дадиану: «если заповеди моей не исполнишь, то ты будешь причиною падения твоего княжества и предания владения». Слова эти, переданные князем Григорием Церетели в присутствии многих мингрельцев, испугали Дадиана.

«Чем я согрешил?» спрашивал владетель Мингрелии и решился разъяснить свое положение. Он писал Ермолову, что готов содействовать всякому преобразованию, но просил не отчуждать имений в ведение синодальной конторы, потому что имения эти составляют не церковную, а его собственность; что церковными они названы потому только, что доход с них предоставлен временно архиереям вместо жалованья, «но выгоды от них, писал Дадиан (В письме Ермолову, от 22-го мая 1819 г. Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 879.), и повинности, в виде гоми, вина и денег, принадлежат мне, как и другие собственные имения в моем владении; дворяне и крестьяне тех вотчин служат мне и, — чтобы не распространяться, — обязательства их ко мне всегда были те же, как и собственных моих вотчин».

Сознавая, что отчуждение имений ограничит и без того незначительные средства к жизни, князь Леван Дадиан уверял главнокомандующего, что он лишится возможности не только прилично содержать себя, но и снискивать дневное пропитание, и принужден будет просить о лишении его звания правителя.

— Но тогда, спрашивал Дадиан Ермолова, будет ли исполнена высочайше утвержденная грамота о непоколебимости владения моего, нелишении меня имений моих и владения, которое всемилостивейший государь утвердил за мною и следующими по мне владетелями, как было при моих предках? И как подтвердится [397] письмо, всемилостивейше пожалованное мне и матери моей в 1806 году, коим удостоены мы обещанием утверждения нашего владельчества и ненарушимости покровительства государя, в залог чего дана нам и икона Влахернской Богородицы? Письмо это вы рассматривали и на подлиннике его изображено имя ангелоподобного государя моего, и как же письмо то будет исполнено, если случится так, как выше сказано?

Ермолов отвечал, что правительство вовсе не имеет в виду стеснять владельцев в правах и преимуществах, но желает дать лучшее устройство духовной части; что трактат никогда не будет нарушен, и имения, приносившие доныне доход церкви и духовенству, из ведома его никогда исключены быть не могут. То же самое было сообщено и владетелю Гурии, не менее Дадиана страшившемуся описания церковных имений. Оба владельца успокоились, но в Имеретии беспокойства усиливались, так как правительство, из боязни уронить в глазах народа важность высочайшего указа, продолжало описывать церковные имения.

Противники этой меры, преимущественно князья и дворяне Шаропанского округа, собрали значительное скопище и первые подняли знамя восстания; к ним присоединились многие из обывателей Кутаисского округа. Во главе недовольных стояли: князь Николай Абашидзе, сильный в Шаропанском округе, и тамошние дворяне: Пирон Гунсадзе, Григорий Чхеидзе, Хахута Кикнадзе, Леван Мачавариани и присоединившийся к ним из Кутаисского округа дворянин Леван Кочичашвили.

При их деятельности число недовольных быстро возрастало и в Рачинском округе в короткое время достигло до 2,000 чел., которые, скитаясь толпою по селениям с оружием в руках, призывали жителей к соединению с ними. Увещание окружного начальника и его просьба разойтись не действовали.

— Мы чувствуем свою вину, говорили ему коноводы, и, опасаясь за то наказания, стараемся усилить толпу, чтобы можно было защищаться. Мы не оставим своего предприятия, пока присягою не утвердим и не заставим жителей последовать за нами.

Имея при себе только 45 чел. конвоя, окружной начальник перешел в селение Квара, а мятежники заняли сел. Химши, где [398] было заготовлено продовольствие для войск и находилась большая часть ротного имущества. Генерал-маиор Курнатовский отправился сам к мятежникам, которые пришли к нему на Квирильский пост.

— Для чего вы собрались? спросил Курнатовский.

Имеретины отвечали то же, что изложили в прошении. Тогда им было объявлено, что Феофилакт, видя явное нежелание народа на реформу по духовному управлению и не желая ничего предпринимать насильно, уезжает в Грузию.

Курнатовский просил собравшихся разойтись по домам и быть покойными.

— До тех пор не разойдемся, отвечали они, пока не будут нам выданы списки, составленные разосланными чиновниками, и пока Феофилакт не выедет из Имеретии.

Курнатовский объявил, что подобное требование он считает дерзким, и снова просил разойтись.

— Мы не разойдемся, отвечали голоса из толпы, пока не будут исполнены наши желания. Впрочем, бунтовать мы не намерены, а только просим.

— Извините нас! говорил лосиатхевский дворянин Бежан Чхейзе, обращаясь к генералу Курнатовскому: пока не решится наше дело, ни для почты в Грузию, ни для купцов дороги не будет.

Курнатовский поддался требованию буйной толпы и, отдавая имеретинам сделанные уже описи церковным имениям, просил их успокоиться и изложить свои желания в прошении. Собравшиеся согласились на это, но, ободренные уступкою правителя, медлили подачею прошения и всеми средствами старались усилить свою толпу. Под видом поборничества за уничтожение некоторых церквей и защиты духовенства, злонамеренные распускали между народом слухи, что правительство намерено изменить религию и излишних пастырей церкви взять в рекруты. Добровольным соглашением, а иногда и силою, они приводили жителей к присяге, обязывающей каждого к единодушному действию; противящихся стращали разорением домов. Все почти дороги были заняты толпами вооруженных имеретин, которые останавливали проходящие наши команды, [399] заставляли их возвратиться назад или грозили стрелять в них. Мингрельцы и гурийцы, тайно от своих владетелей, готовы были действовать совокупно с имеретинами, а абхазцев им стоило только пригласить. Нравственное влияние преданных России владельцев Мингрелии и Гурии было ничтожно против общего желания народа. Имеретины знали о малочисленности наших войск, знали, что не из чего составить наступательных отрядов, и потому были дерзки в своих требованиях. Генерал Курнатовский просил прислать ему три баталиона пехоты с артиллериею и один казачий полк, а бывший в Имеретии донской казачий Астахова 7-го полк, назначенный к отправлению на Дон, предоставить временно в его распоряжение (Рапорт Курнатовского генералу Вельяминову 1-му, от 8-го июля 1819 года. Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 743.).

Остававшийся, за отъездом Ермолова в Дагестан, командующим войсками в Закавказье, генерал-лейтенант Вельяминов 1-й приказал генералу Курнатовскому сосредоточить в нескольких пунктах войска, разбросанные по Имеретии и Мингрелии, обеспечить их продовольствием и ни в каком случае самому не начинать военных действий. Но если бы имеретины сами открыли неприязненные действия, то поступать с ними, как с изменниками, без всякой пощады, «дабы в самом начале мятежа строгостью положить конец оному» (Предписание Вельяминова Курнатовскому, 11-го июля 1819 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 744.).

Надеясь все-таки на мирный исход дела и, за нахождением большей части войск в Дагестане, не имея возможности значительно усилить Курнатовского, генерал Вельяминов просил Дадиана и князя Мамию Гуриеля употребить содействие к удержанию подвластных им народов от всяких волнений (Письма Вельяминова Дадиану и Гуриелю, 11-го июля. Там же, № 881.), а экзарху Грузии Феофилакту писал, чтобы он остановил описание церковных имений и, для успокоения имеретин, возвратился в Грузию (Письмо Вельяминова Феофилакту, от 11-го июля. Там же, № 745.).

Вместе с тем баталиону Херсонского гренадерского полка с [400] двумя орудиями приказано быть готовым к выступлению; к нему должны были присоединиться и два полка казаков, следовавшие с Кавказской линии в Грузию. Общее начальство над этим отрядом поручено генерал-маиору Сысоеву, которому приказано двинуться к Сураму, открыть сообщение с Курнатовским, если бы оно было прервано (Предписание Вельяминова Сысоеву, 12-го июля 1819 г.), и принять общее начальство над войсками в Имеретии.

Считая на первый случай этих войск достаточным для прекращения возникших беспорядков, но не желая употреблять силы оружия против волнующихся, генерал Вельяминов отправил имеретинам воззвание, в котором просил их успокоиться и не верить пустым и ложным слухам.

«Обитатели Имеретии! писал он (В прокламации от 11-го июля 1819 г.).

С душевным прискорбием известился я чрез правителя Имеретии, генерал-маиора Курнатовского, что в некоторых округах возникло волнение не только в народе, но и между дворянством, принявшим в оном участие. Наиболее же удивляют меня причины, возбудившие сие беспокойство. Правительство российское имело в виду одни благодетельные намерения, истинно полезные для самого имеретинского народа, чтобы, преобразовав и улучшив в Имеретии духовную часть, находящуюся в совершенном неустройстве, определить для церквей прочные доходы и оградить оные от неправильного употребления и самого расхищения и чтобы, приведя их в известность, обратить к прямой цели, т. е. на устроение и украшение благолепием храмов Господних, на учреждение духовных училищ и на обеспечение пристойным содержанием самого духовенства. В сем случае никаких других выгод правительство для себя не искало, не имея в оных надобности, и всегда священным для себя поставляло правилом оставление церковных в Имеретии имений и их доходов в непосредственном ведомстве церкви и к единственным ее пользам.

Следовательно мятеж, ныне возникающий, есть ни что другое, как действие буйных умов, недоброжелательствующих [401] правительству, кои, завидуя спокойствию и благоденствию, каковыми в течение нескольких лет наслаждается имеретинский народ, ищут разрушить оные и навлечь на вас новые бедствия.

Вспомните, имеретинцы, до чего довели вас два раза восстававшие бунты и какие несчастия постигли тогда вашу землю! Одно только неизреченное милосердие кроткого и человеколюбивейшего нашего государя императора спасло вас от конечной погибели и восстановило ваше благоденствие. Неужели же вы снова хотите нарушить верность и учиниться клятвопреступниками! Тогда бойтесь, чтобы не только монаршее, но и Божие милосердие вовсе вас не оставило.

Если в понятиях своих не могли вы сообразить, для себя той пользы, какую желало доставить вам правительство, чрез просвещение ваше и введение в духовной части надлежащего благоустройства, и если также, описание церковного в Имеретии имущества казалось вам противным обычаям и образу ваших мыслей, то вы, как верные подданные Государя Императора, должны были с покорностью просить о сем главное начальство, а не собираться мятежными толпами и предаваться буйству. Тогда, конечно, могли бы вы получить возможное уважение к своей просьбе.

Я и теперь по начальствованию здешним краем, за отсутствием господина главнокомандующего, скорбя единственно о вашем ослеплении и бедствиях, угрожающих мятежникам, дал повеление правителю Имеретии прекратить описание церковного имущества и оставить управление оным на прежнем основании. Для чего и преосвященнейший экзарх Грузии, ныне же оставя Имеретию, возвратится к своей пастве. Теперь есть еще время поправить безрассудный шаг вами сделанный и отступить от пропасти, над которою вы стоите. Обуяние умов ваших от ложных понятий и злых внушений врагов спокойствия может еще чрез покорность вашу быть предано забвению. Но если по обнародовании сего не разойдутся во всех округах собравшиеся мятежные толпы, и если каждый из вас не обратится к обязанностям своим и спокойному занятию хозяйственными делами, то правительство, хотя с душевным сокрушением, вынуждено будет приступить к таким мерам, кои приличны противу изменников. Не забудьте притом, что Россия могла тридцать миллионов французов, возбужденных [402] мятежным Наполеоном против законной власти своего государя, в несколько месяцев усмирить, восстановя власть законного короля Франции и произведя благодетельный переворот к спокойствию народов в целой Европе. Чего же от силы и могущества России может ожидать слабая Имеретия, при несчастном своем ослеплении?

Я прошу Бога, да озарит вас светом истины и обратит на путь правый!»

Еще до получения письма Вельяминова, а именно 9-го июля, Феофилакт выехал из Кутаиса, в сопровождении генерала Курнатовского и конвоя в 300 человек, при двух орудиях. Проводив экзарха до военно-Малитского поста и сдав там под охрану роты Херсонского полка, высланной из Сурама, Курнатовский возвратился в Кутаис. Толпы имеретин, вместо того, чтобы совсем разойтись, как обещали, распустили по домам только крестьян, а князья и дворяне отправились в Вакинский округ, для приведения к присяге тамошних обывателей. Присяга эта состояла в том, чтобы по первому сигналу собираться для действия против войск и умереть всем до единого. Сигнал этот должен быть подан, как только русское правительство приступит к наказанию кого-либо за сопротивление, оказанное при описании церковных имений. В случае успеха своих действий князья и дворяне, на бывшем совещании, постановили избрать себе царем или князя Зураба Церетели, который был Дадиану тесть, а Гуриелю — дядя, или избрать князя Ивана Абашидзе, сына царевны Дареджаны, дочери царя Соломона I.

Духовенство, оставаясь в своих монастырях, хотя и казалось спокойным, но в действительности благословляло народ на подвиг, как оно выражалось, освобождения отечества. Донося Вельяминову, что скопища мало-помалу расходятся по домам и приступают к хозяйственным занятиям, Курнатовский прибавлял, однакоже, что «край сей остается в большом сомнении на счет его на будущее время безусловного нам повиновения и самых неприязненных противу нас покушений» (Рапорты Курнатовского от 14-го и 15-го июля. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч I, №№ 748 и 749.). [403]

С одной стороны уверения Дадиана и Гуриеля в преданности к России («Чувствования усерднейшей преданности, писал Дадиан Вельяминову, каковую я доселе имел к государю императору, не только не оставлю, но и сыновей своих буду питать оными же чувствами преданности, как благопитательным молоком или сладостью» (Акт., т. VI, ч. I, № 882).) и готовности содействовать своими силами к усмирению волнений в Имеретии, а с другой — донесение Курнатовского, писавшего, что толпы разошлись, но существует какое-то тайное движение против правительства, лишали Вельяминова возможности определить истинное положение дел. Он приказал генералу Сысоеву остановить в Гори баталион Херсонского полка, с двумя орудиями и казачьим полком, а с другим казачьим полком двинуться в Имеретию и убедиться на месте, разошлись ли собравшиеся по своим домам.

17-го июля Сысоев один без войск приехал в Кутаис. Одним переходом за ним шел казачий Астахова 4-го полк, под тем предлогом, что он идет на смену полка Астахова 7-го, «дабы народ, смекающий всякое наше действие, не усугубил своего страха, по преступлению своему довольно уже в нем имеющегося, и не предпринял новых буйностей».

На другой день. поутру, явились к Сысоеву митрополиты Кутатели и Генатели, в сопровождении значительного числа духовенства и человек 15 имеретинских князей. Они заявили, что все волновавшиеся разошлись по домам, и просили его принять на себя ходатайство о прощении их преступления и ручались за совершенное спокойствие. Сысоев обещал ходатайствовать и, под предлогом визита, объехал все духовенство как для того, чтобы успокоить население, так и для того, чтобы ближе узнать положение дел от самого духовенства, воля которого почти беспрекословно исполнялась народом (Рапорт Сысоева Вельяминову, 18-го июля 1819 г. Ак. Кав. Арх. Ком. т. VI, ч. I, № 750.). После личного знакомства с наиболее влиятельными лицами, генерал Сысоев просил митрополитов Кутателя и Генателя уведомить его письменно: все ли жители их паствы имеют искреннее желание оставаться покойными и можно ли на них положиться на столько, чтобы ходатайствовать о [404] прощении (Письма Сысоева митрополитам, 19-го июля 1819 г., №№ 546 и 547.). Митрополиты уклонились от прямого ответа и заявили, что могут уведомить об этом только «сообразившись с народом (Рапорт Сысоева Вельяминову, 19-го июля 1819 г., № 552.)». С этою целью митрополиты за своею подписью разослали циркулярное письмо ко всем князьям и дворянам, чтобы они прислали на Красную речку своих уполномоченных, для объяснения с генерал-маиором Сысоевым (Ак. Кавк. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 753.). Обещая их встретить и быть посредниками в переговорах с русским генералом, митрополиты уклонялись от непосредственного участия в светских делах.

«Ваше превосходительство, писал Сысоеву гелатский митрополит Евфимий (В письме от 20-го июля 1819 г. Там же № 744.), отношением своим требовали от меня, дабы уверил я вас о верности своей, равно и вверенной мне паствы, к государю императору. Я о пастве моей ничего не знаю, кроме духовных дел. Она имеет начальника, через которого можете удостовериться. Что же до меня касается, то возобновляю ныне присягу свою, принятую прежде сего перед св. Евангелием и крестом, чтобы пребыть верным его императорскому величеству и по званию своему молиться о его особе. Я никогда не был ему изменником и под конец дней моих не буду. Измена во мне никогда не имела места. У паствы моей есть свой начальник; через него извольте удостовериться и увериться в истине».

Сысоев находил, что единственным средством узнать истину была присяга, и с этою целью он приказал приводить жителей к присяге, но не принуждать их к принятию ее ни кроткими, ни строгими мерами, а предоставить в полную волю каждого присягать или нет. В выражении этой воли должно было обнаружиться, скрывают ли имеретины свое недоброжелательство или будут оставаться покорными. В случае отказа присягнуть, решено было предоставить каждому округу выбрать по пяти человек депутатов и прислать их в Кутаис, для объяснения генералу Сысоеву причин неудовольствия. Вслед за таким объявлением, в девяти верстах от Кутаиса, на р. Черной собралось до 200 человек [405] жителей Кутаисского и Шаропанского округов, изъявивших желание принять присягу.

Вместо того, чтобы воспользоваться таким желанием, успокоить и, под благовидным предлогом, распустить их по домам, генерал Сысоев отправил к ним присяжный лист, в начале которого было написано: «Я, нижеименованный, раскаявшись чистосердечно в поступке моем, оказанном при начатии введения преобразования в здешнем крае духовной части, и расторгая сделанную мною по тому случаю присягу, обещаюсь и клянусь и проч.» .

Не понимая причины, почему их заставляют расторгнуть произнесенную ими между собою присягу, и не считая за собою поступков, в которых они должны раскаяться, собравшиеся отказались присягать по присланному им листу и взамен того составили свое клятвенное обещание и просили дозволить им присягнуть по нем.

«1819 года, июля 26-го дня, говорилось в этом клятвенном обещании (Ак, Кавк, Арх. Ком., т, VI, ч. I, стр. 549.), мы, нижепоименованные, обещаем вам и клянемся всемогущим Богом, перед Его святым Евангелием и крестом, в том, что собрание наше и общественное скопище Кутаисского и Шаропанского округов имело предметом своим ни что иное, как только чтоб на счет выдаваемого преосвященным Феофилактом приказания о штатном учреждении просить нашего генерала; кроме сего против его императорского величества Александра Павловича изменнических и противных произношений и мыслей между нами не имелось. Первая наша присяга на верность государю тверда и ничего о нарушении оной между нами не говорено. Хотя из имеретин кто на нас клевещет пред начальством, но мы извещаем, что по тем доносам ничего между нами не произнесено против государя императора и против его войск ничего нами не предпринято».

Не дозволив присягать по этому листу и находя, что упорство имеретин доказывает нечистосердечное их раскаяние, генерал Сысоев обратился к народу с своим воззванием. [406]

«Жители Имеретии! писал он (От 27-го июля 1819 г. Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 759.). Вы утверждаете мнением своим, что поступок ваш, оказанный при начатии введения преобразования духовной части, есть не преступление против присяги прежде данной вами на верность свою его императорскому величеству великому государю Александру Павловичу, самодержцу всероссийскому; но сие утверждение ваше происходит от неискренности и непризнательности. Оною священною клятвою Вы клялись всемогущим Богом и пресвятым его Евангелием: что хотите и должны его императорскому величеству и его всероссийского престола наследнику, который назначен будет, верно и нелицемерно служить и во всем высочайшей воле повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови. Все изданные и впредь издаваемые от постановленной его величеством власти узаконения или учреждения принимать с должным послушанием и оные по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять. Восстановленное его императорским величеством в отечестве вашем спокойствие и тишину по крайней возможности своей соблюдать и никаких сношений с возмутителями отечества вашего, прямо или посредственно, тайно или явно, не токмо делом, но внушениями или иным чем — замыслом, действием и намерением — не иметь, — где сей обет ваш?

«Правительство русское, заботившееся о благе вашем, желало, правилами, утвержденными его императорским величеством, преобразовать и улучшить в Имеретии духовную часть, находящуюся в совершенном неустройстве, но вы с неповиновением и буйством не допустили учреждение сие. В таком случае, когда бы, по известности вам пользы того учреждения и по привязанности к прежним своим правилам, желали остаться при них, для вас оставалась позволительность с покорностью просить о том начальство; но вы, вместо снискания благоуважения, в оскорбление российских законов, дерзнули собираться мятежными скопищами, делать заговоры и подтверждать единомыслие своею присягою. При начатии описания, каковое потребно было для введения учреждения, вы, в поддержание явного сопротивления своего, остановили [407] отправленных для того чиновников и еще грозили им, что ежели бы они не оставили сего описания, то произошли бы худые последствия, как между тем некоторые и были уже вами задержаны. Среди таковых заблуждений ваших были еще из вас, которые смекали в волнении вашем свою пользу и выгоду, и потому утверждали более вас в оном, разглашая, что хотели переменить христианскую веру, оставить без доходов св. церкви, а из вас брать в солдаты, и, одним словом, внушали о том, что можно только было изобрести хитрому, коварному и злонамеренному уму. Сии недоброжелатели ни русскому правительству, ни вам не преступили ли верноподданнической обязанности? Исчислив, можно сказать, коротко ваши деяния, я тем вас уличаю в погрешности вашей против присяги вашей, а не менее перед всеавгустейшим монархом и его законами.

Генерал-лейтенант Вельяминов, соболезнуя о заблуждении вашем и несчастии, каковое влечет за собою мятежничество, велел прекратить описание церковного имущества и дал вам время поправить безрассудный ваш шаг, объявляя, что оный еще чрез покорность вашу может быть предан забвению. Сколько времени с объявления прокламации прошло, но вы не принесли покорности: это не закоснелость ли неблагонамеренности? Вы видели наши с генерал-маиором Курнатовским действия на счет водворения в здешнем крае спокойствия: скажите, не заключали ли оные в себе милосердие русского правительства и не удаляли ли от вас все те несчастия, которые должны быть неизбежны, ежели только не воспользуетесь кротостью нашею? Вы видели все сие, но, будучи ослеплены, подстрекаемы коварными и буйными умами, не видите своего благоденствия, о котором мы по состраданию заботимся. Вы, вместо того, чтобы стараться спешить удостоиться милости всеми покорностями, вымышляете свои предложения, посредством коих располагаете получить оную. Виновных ли дело предлагать нам мысли, на чем основать русскому правительству уверенность в благонадежности Имеретии?

Имеретинцы! от вас теперь зависит пощадить себя от гибели и злополучия, но мы должны уже оставить наши попечения о благоденствии вашем, когда вы не соответствуете оному [408] чувствованиями вашими. Хотите уверить нас в своей верности, — уверяйте присягою, тою, которая вчера вам объявлена; но ежели нет вашего к тому расположения, объявите; мы знаем свои меры к укрощению недоброжелательства и мятежного духа, только сии меры для русского сердца тяжки, но нечего делать, когда оне есть последнее средство.

За всем тем, я еще вас, имеретинцы, не лишаю возможности объяснить мне, на письме ли, чрез депутатов ли, причины волнения вашего, которые еще мне неизвестны. К благополучию же вашему объявите имена действующих в удержании вас в том заблуждении, которое без чистосердечного раскаяния вашего нанесет вам совершенное несчастие. Я приму все это в рассмотрение потому, что мне видно из обстоятельств, что среди вас более есть таких, кои руководствуют непреклонностью вашею по одному мечтанию и мнимым надеждам удержать собственные свои пользы и выгоды».

Разосланная ко всем окружным начальникам прокламация эта потерпела неудачу. Когда кутаисский окружной начальник, маиор Андреевский, выехал на Черную речку, то нашел там сборище, увеличившееся до 400 человек, которые отказались выслушать до конца прокламацию Сысоева и твердили, что не признают себя виновными, что никогда не изменяли и не изменят императору, а защищают веру и достояния церквей. При этом предводители толпы заявили, что при дальнейшем принуждении их к присяге они возьмут свои семейства, пойдут к Ахалцыху и, остановившись на горах, отправят главнокомандующему прошение о прощении и если не получат его, то уйдут в Ахалцых.

— Турки очищают уже нам дорогу и дома, говорили голоса из толпы; все имеретины с нами согласны и на вашей стороне если и есть, то не более четырех человек, хотя многие и стараются казаться преданными. Митрополиты кутательский, генательский и прочие также с нами согласны; князья Церетели и Сехния Цулукидзе также наши приверженцы. На нашей же стороне гурийцы и мингрельцы; князь Дадиан, хотя и считает себя преданным, но, по молодости своей, не может удержать народ. Впрочем, не считая себя изменниками государю, мы с вами драться не будем. [409]

Князь Иван Абашидзе объявил секретно Андреевскому, что народ готов бы был присягнуть по своему присяжному листу и разойтись по домам, но что причиною возмущения — митрополит Церетели и маиор Григорий Церетели, «сказавшие с самого начала введения правила по духовной части всему дворянству, чтобы брали свои меры и что они теперь погибают». Желая явить пример послушания, князь Иван Абашидзе вынул из-за пазухи образ и присягнул пред ним; примеру его последовали многие, и, проклиная виновников возмущения, собравшиеся стали расходиться, но на вопрос Андреевского, куда они теперь идут, не отвечали.

Предполагая, что собравшиеся расходятся в разные стороны, чтобы агитировать в свою пользу и приобрести еще большее число своих сторонников, Сысоев признал необходимым потребовать из Сурама баталион Херсонского полка с двумя орудиями и казачий Попова полк. 1-го августа отряд этот выступил к Малитскому посту, куда на встречу к нему намерен был выехать и генерал-маиор Сысоев (В баталионе Херсонского гренадерского полка находилось: 2 шт.офиц., 8 обер-офицеров, 62 унтер-офицера и 620 рядовых; в казачьем Попова полку: 2 штаб-офицера, 7 обер-офицеров, 6 урядников и 342 казака.).

Между тем жители Шаропанского и Кутаисского округов, собравшись снова на р. Чалабури в числе до 2,000 человек и будучи недовольны поступками Сысоева, отправили прошение в Тифлис к генералу Вельяминову, в котором, жалуясь, что их силою принуждают к присяге, просили избавить от нее, так как они уже присягнули при генерале Симоновиче (Прошение жителей Кутаисского и Шаропанского округов генералу Вельяминову, от 30-го июля 1819 г.). Вельяминов сам не одобрял распоряжений Сысоева и еще ранее получения прошения запретил приводить население к присяге, ибо, говорил он (В предписании Сысоеву от 23-го июля 1819 г. Ак. Кав. Ком., т. VI, ч. I, № 755.), если они намерены отложиться и взбунтоваться, «то не дадут присяги, а если и дадут, то ей изменят. Между тем таковое с нашей стороны требование обнаруживает наш страх и слабость мер к укрощению мятежа. А потому предлагаю вашему [410] превосходительству таковые требования оставить, и если они депутатов к присяге не пришлют, то умолчать и не возобновлять оные».

Главнокомандующий также порицал поступки Курнатовского и Сысоева; в первом он видел недостойную уступчивость, а в другом — излишнюю и вредную для пользы дела настойчивость. Ермолов приказал принять меры к успокоению народа кроткими мерами, распорядиться, чтобы войска не подавали ни малейшего повода к народному неудовольствию, и стараться обеспечить от нечаянного нападения главнейшие пункты: Кутаис, Марань, где был главный склад продовольствия, Багдад, Квирильскую переправу и сохранить сообщение с Мингрелиею, Гуриею и с укреплением Редут-кале.

«Мятеж народа, писал Алексей Петрович (В собственноручном предписании Вельяминову 30-го июля. Акты Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 761.), имеющего столь мало средств, как имеретины, не может быть продолжителен, а потому надобно при малом числе войск наших удержать главнейшие пункты и между ними сообщение, к чему присоединив малые способы, всегда в короткое время будет земля во власти нашей».

Между тем число недовольных с каждым днем возрастало; толпа, собравшаяся в Рачинском округе, заставляла жителей силою присоединяться к ним. Заняв дороги, имеретины не пропускали никого из проезжавших русских и даже окружного начальника, ехавшего в Кутаис. Получив эти известия, Сысоев предписал войскам принять все меры предосторожности и быть готовыми к отражению противника в случае нападения.

Кутаис приводился в оборонительное положение, батареи исправлялись и вооружались орудиями; прилегавший к батареям лес вырублен на значительное расстояние; по квартирам городских жителей размещены казаки для наблюдения за населением. Такая мера, стеснявшая население, не вызывалась необходимостью, ибо население было не столь виновато, сколько буйные головы нескольких князей, дворян и в особенности все высшее духовенство.

«Не на обывателей, т. е. крестьян, писал Вельяминов [411] Сысоеву (В предписании от 2-го августа 1819 г. А. К. А. К., т. VI, ч. I, № 765.), разным сословиям принадлежащих, обращайте, ваше превосходительство, свое внимание, но более на князей и духовенство, кои суть истинные орудия всех неустройств и возникшего мятежа, ибо народ повсюду есть только слепая жертва, которую буйные или честолюбивые умы обыкновенно влекут за собою, куда пожелают. Итак, если бы, паче чаяния, при начатых со стороны имеретинцев военных действиях кровопролитие оказалось неизбежным, то и в сем случае предписываю вам наказывать простой народ только сопротивляющийся оружием, но покоряющихся щадить, и особенно не разорять, без крайней нужды, скудного их имущества и жилищ. Мера такового к ним милосердия, конечно, скорее всего отвратит их от соучастия с князьями. Бунтующим же князьям не должно быть никакой пощады. Причем семейства зачинщиков бунта, также самого преосвященнейшего Кутателя и других из духовенства, явно обличенных в подстрекании мятежников, имеете при первом сигнале к кровопролитию тотчас приказать схватить и за строжайшим караулом содержать в безопаснейшем месте».

Движение отряда из Сурама заставило коноводов мятежа принять меры к противодействию; они отправили в Ахалцых и к лезгинам просьбы о помощи. Лезгины требовали аманатов, а Баш-ага ахалцыхский отвечал, что готов им дать помощь порохом, свинцом и деньгами, но только тогда, когда получит письмо за подписью не менее как десяти князей. Одновременно с получением известий об этих переговорах в Кутаисе было получено сведение, что в ущелье между постами Малитским и Сакаракедским собралась значительная вооруженная толпа. Отправив казачий Астахова 4-го полк на Черную речку, Сысоев сам выступил из Кутаиса с тремя ротами 15-го егерского полка, одною Белевского и двумя орудиями. Из Кутаиса были отправлены гонцы предупредить собравшихся о движении русских войск; толпа, не дождавшись их прибытия, разошлась в разные стороны, и шесть человек депутатов явились к Сысоеву с заявлением своих претензий. [412] Им поручено объявить своим единомышленникам, что подобными поступками они навлекут на себя худые последствия, а для убеждения и успокоения населения отправлены преданные нам князья (Письмо Сысоева Ермолову, от 8-го августа 1819 г.). Жители не слушали увещаний и целыми семействами уходили в горы. Тогда Сысоев отправил для увещаний генерал-маиора кн. Церетели и полковника Сехнию Цилукидзе, которым поручил объявить жителям, что каждый, оставивший свой дом, лишается навсегда своего недвижимого имения, и оно предоставлено будет тем, которые останутся спокойными (Прокламация Сысоева, от 12-го августа 1819 г.).

«Доходит до сведения моего, писал вместе с тем имеретинам А. П. Ермолов (В прокламации от 12-го августа 1819 г.); что между вами существуют беспокойства, и вы собираетесь вооруженные. Знаю однако же, что не нарушение верности великому государю вашему и не желание призвать несчастие на отечество ваше тому причиною. Вы думаете, что вам надобно собраться вместе для безопасности. Но кого вы страшитесь? Чего могут опасаться подданные, верные своему государю? Возвратитесь в дома свои и не умножайте бедность земли удалением от хозяйственных ваших занятий. Поверьте мне, как начальнику страны здешней, нужды ваши, или забыли вы мое о вас попечение? Давно ли, видя скудость вашего состояния, испросил я у государя великого и милосердого прощение денежного долга и хлеба, данных вам на вспомоществование? Оставлена ли одна из просьб ваших без внимания?

Недоразумение ваше не почитаю я виною достойною наказания и еще никогда в жизни не вооружал я руки моей против единоверцев. Ни наказывать, ниже стращать вас не хочу! Исполните желание мое и возвратитесь к спокойствию!»

Это воззвание хотя и не успокоило населения, но заставило имеретин разойтись по домам и скрыть до времени свое неудовольствие. Сысоев отправился в Тифлис; войска, следовавшие из Карталинии в Имеретию, были возвращены обратно и донской [413] казачий Балабина полк отправлен на льготу на Дон (Рапорты Сысоева Вельяминову, 16-го, 18-го и 27-го августа, за №№ 706, 712 и 738. Предписания Вельяминова генералам Сысоеву, Дренякину и Курнатовскому, от 18-го августа, за №№ 70-72.). Но для полного спокойствия народа, главнокомандующий находил необходимым удалить митрополита кутательского из Имеретии, и по его ходатайству Император Александр приказал отправить Досифея в С.-Петербург.

«Вместе с сим, писал обер-прокурор св. Синода Ермолову (Отношение князя Голицына Ермолову, 28-го октября 1819 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 523.), я долгом считаю поставить в виду вашего высокопревосходительства, что преосвященный Феофилакт представляет Синоду об удалении из Имеретии в Россию, сверх кутаисского (кутательского) митрополита Досифея, и митрополита генатского Евфимия, так как оба сии архиереи — двоюродные братья но матерям своим — имеют связь с тамошними князьями и дворянством, не расположенными к российскому правительству, и что, по замечанию его, они главные зачинщики случившегося в Имеретии смятения, почему от вас зависеть будет отправить и митрополита Евфимия в С.-Петербург».

XVII.

Усиление волнений в Имеретии. — Вызов генерал-маиора Курнатовского в Тифлис и назначение правителем Имеретии полковника Пузыревского. — Арестование митрополитов и высылка их из Имеретии. — Воззвание Ермолова имеретинам. — Убийство полковника Пузыревского. — Назначение правителем Имеретии полковника князя П. Д. Горчакова. — Действия наших войск в Гурии и Имеретии. — Усмирение восстания.

Разойдясь по своим домам, имеретины успокоились, но не успокоились коноводы возмущения, их князья. Они разослали своих доверенных лиц к лезгинам, в Мингрелию, Гурию и даже в Ахалцых, с просьбою о помощи против русских войск. Паша [414] обещал донести султану о просьбе имеретин и выражал уверенность, что им будет оказано полное содействие.

— Если случится у вас драка, прежде чем получится ответ от великого государя (султана), говорил паша через хертвисского бека, то вы не отступайте назад, ибо со всем множеством и всей моей земли возможностью мы будем с вами. Мы прибудем к вам с большим войском и множайшею казною.

Такой ответ значительно ободрил предводителей восстания, и они стали расширять свою деятельность. В Тифлисе скоро узнали о сношениях имеретин с мингрельцами и гурийцами. Ходили слухи, что князь Леван Дадиан и Мамия Гуриель также посылали своих подданных в Ахалцых с подарками паше. Генерал-лейтенант Вельяминов 1-й приказал правителю Имеретии, генералу Курнатовскому, разузнать, на сколько справедливы распространившиеся известия. Под предлогом претензии, будто бы заявленной русскими купцами, что из Ахалцыха не дозволяют вывозить соль и масло, Курнатовский отправил к паше письмо с доверенным лицом, которому поручил точнее разузнать о сношениях имеретин. Паша не скрывал этих сношений и откровенно говорил, что имеретины и владетельные князья Дадиан и Гуриель просят покровительства турецкого правительства, просят помощи, огнестрельных припасов, войск, а в случае неустойки против русских войск просят отвести им места для поселения в пределах Турции. Паша заявил посланному Курнатовского, что обо всех этих просьбах он писал султану и что, не ожидая впрочем разрешения султана, он, по турецкому обычаю, обязан дать помощь просящим.

— Я имею известие, говорил паша, что и в Грузии доброжелателей русским весьма мало. Имеретины народ чрезвычайно хитрый и вероломный; теперь они не хотят повиноваться русским и передаются к нам, а после не упустят стараться сбыть и нас с рук, но против этого я возьму свои меры.

Паша хвастался тем, что будто турки готовят гостинец с моря против Редут-кале, что из Батума в Ахалцых привезено 500 вьюков пороха и что, сколько бы ни понадобилось имеретинам огнестрельных припасов, столько им и будет [415] отпущено. В Ахалцыхе жили многие имеретины, бежавшие из своего отечества и поддерживавшие связь с оставшимися. Множество дорог и тропинок, перерезывавших Имеретию, не дозволяли прекратить сообщение, и провоз всякого рода огнестрельных припасов был безвозбранен. Вскоре после отъезда экзарха Феофилакта из Имеретии было доставлено из Ахалцыха сначала девять, а потом шесть вьюков пороха. В залог верности паша требовал присылки к нему семейства Абашидзе, жену, детей и мать его царевну Дареджану. Все они обещали отправиться в Ахалцых, как только имеретины восстанут против русского правительства. Население тщательно исправляло свое оружие, и митрополит Кутатель истощил весь свой арсенал, наделяя неимущих ружьями, саблями и пистолетами; на рынках цена за оружие возвысилась более чем вдвое.

«Все состояния народа, доносил Курнатовский (Вельяминову, 17-го января 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 786.), в полной готовности к поднятию против нас оружия по первому сигналу; они даже ждут с нетерпением, чтобы мы начали кого-либо из них наказывать за ослушность, дабы восстать в то время единодушно. Более 300 пик на манер казачьих у них сделано еще летом».

Неповиновение правительству обнаруживалось почти по всей Имеретии; пред наступлением осени, казенные крестьяне некоторых волостей, по наущению князей, уходили в горы и требовали смены моуравов, не предъявляя никаких основательных для того причин; помещичьи крестьяне в некоторых местах отказывались повиноваться своим помещикам. В Рачинском округе жители отказались поставлять сено для казачьих лошадей и, собравшись толпою человек до 500 вооруженных, шатались по селениям, приводя друг друга к присяге, чтобы действовать единодушно; всех противников своей воле грабили и разоряли. В Кутаисском округе имеретины отказались платить подати и удалились в горы, угрожая стрелять по всякому, кто бы вздумал их там беспокоить. «Шаропанский окружной начальник, писал Курнатовский, [416] также с великим трудом успевает что-либо выполнить в подведомственном ему округе, где живут князья Церетели, Абашидзе и, словом, гнездо всего зла».

Духовенство, князья и дворяне хранили глубокое молчание и были чрезвычайно скрытны; о намерениях их можно было узнать только от черни Обычай, по которому владельцы и духовенство проживали поочередно у своих подвластных и кормились на их счет, давал им полную свободу проповедовать неудовольствие к русскому правительству. Возбуждая население к восстанию, духовенство и дворянство надеялось понудить правительство к уступкам и снисходительности, «которую не иначе разумеют они, писал А. П. Ермолов (Рапорт Ермолова князю Волконскому, 5-го марта 1820 г. Чтения 1866 г.), как продолжение распутств, неистовств и зверской, унижающей человечество власти». Прекратить пропаганду и интригу можно было только таким способом, который нарушил бы вековой строй и привычки населения, а следовательно возбудил бы всеобщее негодование.

Владетели Мингрелии и Гурии вели себя двулично, и на предложение, сделанное Дадиану отдать своего сына в аманаты, он отвечал, что исполнит желание правительства не теперь, а весною. В то время жил у него тесть князь Зураб Церетели, человек хотя преклонных лет, но хитрый, неискренний и в трудные дни Имеретии всегда служивший двум кумирам. Из числа наиболее преданных России был один только кн. Кайхосро Церетели, которому послано было ободряющее письмо Вельяминова и в подарок бриллиантовый перстень, с обещанием, если он сохранит верность, то будет награжден подполковничьим чином.

— Но, говорил Вельяминов, судя по прежнему его поведению и лукавствам, какие он употреблял к содействию побега царя Соломона из Тифлиса, также и во время возгоревшегося в Имеретии бунта, надобно иметь осторожное с ним поведение и совершенно не вверяться.

Трудно было сказать, кто был предан нам в это время и кто не предан. Все зависело от обстоятельств, от личных выгод и положения, в которое могли быть поставлены разные лица. Кроме [417] религии, имеретины не отличались ничем от прочих азиятских народов, и кто сегодня был нам враг, тот завтра мог быть нашим сторонником. Бывшие беспорядки в Имеретии свидетельствовали, что явные изменники, коноводы восстания, при удаче готовые вырезать всех русских, при неудаче просили прощения и клялись в верности — таков обычай азиятских народов. Положение дел в Имеретии было весьма натянутое и должно было оставаться таким, пока не будет ослаблено влияние духовенства, как сословия, наиболее сильного на агитаторской почве. Два митрополита, кутательский и генательский, далеко опередили в этом отношении всех остальных. Под личиною святости, а на деле из жажды к любостяжанию, они противились всем нововведениям и в особенности преобразованию духовной части, видя в этом ограничение своей власти и произвола.

Хотя А. П. Ермолов и сознавал, что всякая мера к обузданию духовенства может снова возмутить народ, тем не менее он решился безотлагательно выслать из Имеретии обоих митрополитов. «Лучше теперь приступить, писал он (Отношение Ермолова .экзарху Грузии Феофилакту, 21-го января 1820 г. Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 789.), чем откладывать до дальнейшего времени, ибо зимняя погода, лишая мятежников возможности скрывать семейства свои и скопища в лесах, дает более средств рассеивать их вооруженною силою, если уже необходимо нужно будет употребить оную. Сверх того можно еще теперь надеяться избежать больших беспокойств, но, дав время влиянию духовенства усилиться еще более, нельзя не ожидать, что со временем мятеж сильнее возгорится и легко быть может — при таких обстоятельствах, кои совершенно воспрепятствуют правительству к укрощению оного взять приличные меры».

«Известного князя Абашидзе, писал Ермолов Вельяминову (В предписании от 22-го января 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 789.), надобно взять непременно. Остающиеся после его не каждый будет иметь такую, как он, между дворянством и в народе к себе доверенность и не равною, как он, будут движимы силою властолюбия». [418]

Признавая, что слабое управление Имеретиею генерала Курнатовского «хуже нашествия татар», главнокомандующий поручил генерал-лейтенанту Вельяминову вызвать его в Тифлис и заменить другим лицом.

— Храбрый офицер, говорил Ермолов про Курнатовского, по долговременному служению достоин уважения, но старость, притупя его способности, сделала слабым в командовании.

Командир 44-го егерского полка, полковник Пузыревский, был назначен правителем Имеретии, и ему поручено отправление в Россию обоих митрополитов и их сторонников, в числе коих были: царевна Дареджана, Табакинского монастыря архимандрит Григорий, священник Иосиф Гунсадзе, кн. Бежан Церетели, кн. Иван Абашидзе, кн. Николай Пинези Абашидзе, полковник кн. Сехния Цилукидзе, кн. Давид Микеладзе и дворянин Григорий Чхейдзе.

«Говорят, писал Вельяминов Пузыревскому (В письме от 12-го февраля 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 793.), всех труднее схватить Кутателя и князя Ивана Абашидзе; сообразите, чтобы эти молодцы не ускользнули; если нельзя живых схватить, то истребить, но тогда тело Кутателя отнюдь не оставлять, а вывезти из Имеретии и даже из Грузии, ибо убийство митрополита может произвести в народе вредное для правительства влияние».

«Более всего страшиться должно, писал Вельяминов Пузыревскому, 23-го февраля (Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 801.), чтобы не предать смерти митрополитов, коих убийство совершенно может взволновать народ, подстрекаемый духовенством и князьями; оно не весьма хорошее сделает впечатление и на наших солдат, которые по вере своей иметь должны сильное благоговение к духовенству и от коих скрыть оное не только весьма трудно будет, но даже почитаю и невозможным. Итак, если бы, к крайнему нашему несчастию, должно было прибегнуть к сему жестокому средству, тогда отнюдь не оставлять ни одного в Имеретии тела... Всякого такового довезти до Моздока, не оставляя даже и в Грузии, или хотя до Кайшаура, где [419] оного можно предать земле. Единомышленники бунтовщиков могут внушить народу о наказании смертью захваченных, но, не могши того доказать, мы всегда можем заблужденный народ вывести из той слепоты, в которую погрузить его стараются».

Для арестования необходимо было избрать день не праздничный и не пятницу; в праздники бывали сборища, а в пятницу — торги, базары и потому могли вызвать волнения среди праздничного народа. На случай открытого восстания имеретин, приказано было полковнику Пузыревскому сосредоточить войска в Кутаисе, усилить Квирильский пост и на переправе через реку сделать мостовое укрепление. Он был уполномочен объявить всем князьям и дворянам, что кто из них не остановит своих подвластных и не уговорит их разойтись, у того будут отобраны крестьяне в казну. Митрополиты Софроний и Давид, князья Зураб и Кайхосро Церетели получили письма Вельяминова, выражавшего уверенность в их преданности к России (Предписания Вельяминова полковнику Пузыревскому, 27-го февраля 1820 г., №№ 7 и 9.). Имея в виду, что главнейшие беспорядки происходили в Шаропанском уезде, генерал Вельяминов 1-й просил митрополита Давида принять на себя «попечение о спасении заблужденного народа» (Письмо Вельяминова Давиду, 28-го февраля 1820 г., № 10.).

В четверг 4-го марта, в 7 часов пополудни, были одновременно арестованы в Кутаисе и его окрестностях митрополиты Кутатели Досифей и Генатели Евфимий, кн. Сехния Цилукидзе, мдиван-бек Микеладзе и царевна Дареджана с 10-летним внуком, сыном князя Ивана Абашидзе. Все они в тот же вечер отправлены были на Квирильскую переправу, а оттуда далее через Сурам, Гори и Ананур в Моздок (Митрополит Кутатели не доехал до Моздока; 5-го марта он скончался, и тело его предано земле в Анануре.). В столице Имеретии было все спокойно, «как бы ничего не случилось» (Рапорт Пузыревского Вельяминову, 4-го марта, № 40. Тифлис. Арх. глав. штаба Кавказской армии.). Следом за арестованными послана была теплая одежда и люди для прислуги. «Таковое [420] попечение удивляет имеретин, писал полковник Пузыревский (Рапорт Пузыревского Вельяминову, от 8-го марта 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 803.), знакомые арестованных благодарили меня». Кн. Зураб Церетели клялся в своей верности до конца дней своих и просил, чтобы русское правительство употребляло его по своему усмотрению. «Сие хочу я, писал князь (В письме Вельяминову, от 9-го марта 1820 г. Тиф. Арх. глав. штаба Кавказской армии.), оставить в пример для сыновей своих, кои, оным пользовавшись, вспоминали бы меня впоследствии».

Хотя Церетели и уверял, что в Имеретии ничего не случится, но в Рачинском округе была небольшая вспышка, и потому полковник Пузыревский, в предупреждение волнений на будущее время, признал необходимым объявить во всеобщее сведение прокламацию главнокомандующего к имеретинскому народу.

«Известно каждому из жителей Имеретии, писал Ермолов (В прокламации от 16-го февраля. Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 796. См. там же, № 808.), в каком небрежении и расстройстве находится доселе управление по части духовной. Кто добрый христианин, не может без прискорбия видеть храмы Божии оставленные без должного благолепия; смотреть без сожаления на бедное и даже на нищенское состояние большей части священно и церковнослужителей, тогда как выгодами их пользуется малое число, не по справедливости, но единственно по родству или связям со знатнейшими из духовенства.

В таком положении останутся и храмы Божии, и пастыри народа, ибо правительство, неизвестно будучи, в чем состоит имущество церковное, не может улучшить оного. Своекорыстие главных особ духовенства собирает доходы без ограничения, расходует по произволу, без приличия, и уклоняясь за то ответственности, приносимую благочестивым христианином Богу жертву нередко похищает в свою пользу.

Главное духовное в Грузии начальство, в прошедшем году, по высочайшей воле государя императора приступило к уничтожению сих беспорядков, но в исполнении сего благодетельного намерения встретило препятствие. Доброму и верному народу [421] имеретинскому истолковано было легкомысленными и безрассудными людьми, что правительство готово переменить веру, разрушить святые церкви и лишить народ евангельского учения. Превратное сие толкование произвело в народе беспокойство. Кому более, как не первенствующему духовенству приличествовало рассеять сие заблуждение народа, нарушающее благоденствие, коим наслаждается он под державою милосердного и человеколюбивейшего из монархов?

Преосвященные митрополиты кутательский и генатский не старались вразумить народ и равнодушно смотрели на то, что обнаруженные со стороны его беспокойства могли быть приняты начальством за буйственное сопротивление власти. В сем случае кроткое и поучительное наставление пастырей полезно было бы народу, но они помышляли о собственных выгодах.

По власти, дарованной мне государем императором, пред священным лицом коего ответствую я за спокойствие и порядок в странах, управлению моему вверенных, удаляю я в Россию преосвященных митрополитов кутательского и генатского вместе с их сообщниками. Народ имеретинский в сем действии моем увидит желание мое, более пастырей о благе его и тишине пекущихся. Духовенство меньших степеней, нищетою угнетенное, не надеющееся сладостного утешения детей своих, посвящаемых служению алтарей, видеть когда-либо в лучшем положении, достигнет обеспечения своего и их благосостояния; воспользуется, сколько возможно, уравнением выгод, необходимых для приличного в их сане содержания; обратятся на точную пользу церквей даяния благочестивых христиан и не отвратит их произвол и своекорыстие.

Хотел я сам личным присутствием моим в Имеретии способствовать благоустройству духовной части приведением в известность достояния церковного; но, будучи отвлечен многими на Кавказской линии делами, поручил я заступающему мое место генерал-лейтенанту Вельяминову содействовать главному в Грузии духовному начальству согласно данным мою наставлениям, которых основанием есть всегдашнее желание мое спокойствия и благоденствия имеретинского народа. [422]

Хотел лично уверить дворянство и народ, сколь всегда приятно мне истребить из памяти случившиеся в Имеретии происшествия, могущие служить помрачением народной преданности государю императору или быть поводом к невыгодным заключениям на счет неповиновения его к установленным властям духовной и гражданской. Неумышленное поведение народа, явившего беспокойства, собираясь повсюду толпами, не приемлю я знаком мятежной непокорливости. Не буду изыскивать или паче наказывать виновных в беспокойствах сих, ибо знаю, что более невежество, нежели неблагонамеренность были причиною, и прежде всякого наказания обязан я вразумить их. Уверяю дворянство и народ имеретинский, что в данном мною слове должны они видеть конец страха ответственности за прошедшее.

Не хочу скрыть, однако же, что если и за сим кто окажется умышленным возмутителем, то хотя с прискорбием, но приступлю я к строгим мерам смирения, которого все способы в руках моих, и немало примеров, как наказываются непокорствующие великому нашему государю».

Спокойно и с полною по-видимому покорностью выслушали имеретины прокламацию главнокомандующего («Не думаю, доносил Пузыревский Вельяминову, чтобы возникли беспокойства; сборища мною словесно запрещены; смеющих преступить таковое распоряжение не буду наказывать смертью, но ежели схвачу кого из числа сборщиков, накажу, как ребенка, розгами». Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 806.), но втайне готовились к вооруженному восстанию. Главным агитатором на этом поприще был князь Иван Абашидзе, успевший избежать ареста. Отправив свое семейство в Сацхеретское ущелье и имея при себе довольно значительную свиту, кн. Иван Абашидзе скрывался в лесах между сел. Шроши и крепостью Чхери; к нему на соединение спешили все те, которые или успели избежать ареста, или были недовольны действиями русского правительства. Вельяминов приказал генерал-маиору Власову с казаками выгнать кн. Абашидзе из леса, стараться поймать, а если не удастся, то по крайней мере заставить его удалиться из Имеретии. Приказание было исполнено: кн. Иван Абашидзе бежал в Гурию и поселился у князя [423] Кайхосро Гуриеля. Вельяминов потребовал, чтобы Кайхосро приехал в Кутаис, и когда тот отказался, то полковнику Пузыревскому приказано было ввести отряд в Гурию, арестовать Кайхосро или выгнать его за пределы наших владений (Письмо генерал-лейтенанта Вельяминова князю Мамии Гуриелю, от 6-го апреля 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т VI, ч. I, № 969.). Подойдя к крепостце Шемокмети, с небольшим отрядом 44-го егерского полка, полковник Пузыревский остановил войска и 13-го апреля с небольшим конвоем отправился в крепость, где жил кн. Кайхосро Гуриель и по сведениям скрывался князь Иван Абашидзе. Ни тот, ни другой не были найдены в замке — они скрылись в дер. Килтозети. Спускаясь с горы к отряду, полковник Пузыревский встретил на дороге трех гуриельцев.

— Где Кайхосро Гуриель? спросил он проходивших; зачем он держит у себя изменника кн. Ивана Абашидзе?

В ответ на этот вопрос одновременно последовали три выстрела. Раненый в бок, Пузыревский упал с лошади; бывшие с ним казаки: один был сначала ранен, а потом добит кинжалами, а другой казак и офицер схвачены и доставлены к Кайхосро, который подарил убийце Пузыревского ружье и саблю (Рапорт генерал-маиора Вельяминова Ермолову, 29-го июля 1820 года, № 498. Показание гуриельца Бусквадзе, признавшегося в убийстве Пузыревского, от 27-го июля 1820 г.).

«Вы лишились, храбрые товарищи, писал Ермолов 44-му егерскому полку (В приказе от 28-го апреля 1820 г.), начальника, усердием к службе великого государя отличного, попечением о вас примерного. Жалею вместе с вами, что погиб он от руки подлых изменников; вместе с вами не забуду, как надлежит отмщевать за гнусное убийство достойного начальника. Я покажу вам место, где жил подлейший разбойник Кайхосро Гуриель, — не оставьте камня на камне в сем убежище злодеев, ни одного живого не оставьте из гнусных его сообщников. Требую, храбрые товарищи, дружественного поведения с жителями мирными, кроткими, верноподданными императора, — приказываю наказывать без сожаления злобных изменников».

Назначив правителем Имеретии, вместо погибшего полковника [424] Пузыревского, командира 41-го егерского полка полковника князя П. Д. Горчакова 2-го (Впоследствии генерал от инфантерии, участвовавший в сражении на р. Алме.), как офицера «отличного прилежания к службе, деятельного и неусыпного (Всеподданнейший рапорт Ермолова, 22-го апреля 1820 г. Воен. учен. арх., отд. II, № 4488.)», Ермолов отправил в Имеретию и своего начальника штаба, генерал-маиора Вельяминова. Последнему было поручено окружить жилище кн. Кайхосро Гуриеля, стараться захватить его живым или мертвым, а если это не удастся, то выгнать в Турцию (Предписание Ермолова генералу Вельяминову 2-му, 20-го апреля 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 973.). Уверенный в том, что владетельный князь Мамия Гуриель не принимал никакого участия в убийстве Пузыревского, главнокомандующий старался успокоить его и просил оказать содействие в поимке Кайхосро Гуриеля и его сообщников. Человек ограниченных способностей и мало уважаемый своими подвластными, Мамия Гуриель бессилен был сделать что-либо в этом отношении и рад был, когда русские войска появились в его владениях, для усмирения происшедших там волнений.

По получении первых известий о происшедшем в Гурии, подполковник Згорельский, вступивший, как старший, в командование 44-м егерским полком, тотчас же двинулся с отрядом, при двух орудиях (В отряде его находилось: 44-го егерского полка: 7 офицеров, 61 унтер-офицер, 17 музыкантов, 526 рядовых, 22 нестроевых; донского Астахова 4-го казачьего полка: 3 офицера, 4 урядника и 72 казака (Рапорт подполковника Згорельского 19-го апреля 1820 г., № 55. Тифлисский Арх. главн. штаба Кавказской армии).), к селен. Шемокмети, с целью выручить тело Пузыревского и освободить захваченных в плен.

За час до рассвета 15-го апреля Згорельский прибыл в селение Чехатауры, где оставил для поддержания сообщений небольшую команду (Из 6 унтер-офицеров и 74 рядовых 44-го егерского полка и 7 человек донских казаков.), под начальством подпоручика фон Клугена, а сам двинулся далее. Не доходя верст пяти до укрепленного [425] Шемокметского замка, Згорельский был встречен толпою вооруженных гурийцев, открывших сильный огонь по отряду. Пробиваясь сквозь засевшего в лесу неприятеля, отряд достиг до речки Шемокмети, протекавшей у подошвы высокой горы, на которой находился укрепленный замок кн. Кайхосро Гуриеля. Наступившая темнота и быстрая, глубокая река заставили Згорельского остановиться здесь на ночлег. Мятежники, предводимые князем Кайхосро и князем Иваном Абашидзе, несколько раз нападали на отряд и всю ночь тревожили его выстрелами. На утро подполковник Згорельский увидел, что для переправы через реку необходимо было устроить мост и что если бы даже отряд и переправился на противоположный берег, то встретил бы там множество засек и завалов, которые приходилось брать штурмом. Считая свои силы недостаточными для полного рассеяния возмутившихся и в то же время не желая тратить напрасно людей, для взятия нескольких завалов, не имевших никакого значения в общей обороне, подполковник Згорельский отступил к Озургетам, резиденции владетельного князя Мамии Гуриеля, куда и прибыл в полдень 18-го апреля (Рапорт полполковника Згорельского, 18-го апреля 1820 г.).

Отступление это ободрило мятежников, и они в тот же день, 18-го апреля, напали на Чехатаурский пост и овладели им. Три унтер-офицера, 17 рядовых и три казака успели пробиться сквозь толпы неприятеля и, прибыв в Марань, объявили, что подпоручик фон Клуген хотя и защищался, но должен был уступить численному превосходству мятежников. Селение было сожжено, наши солдаты разъединены и, рассыпавшись по лесу, поодиночке искали спасения (Рапорт маиора Кащенко генерал маиору Вельяминову, 21-го апреля 1820 г., № 472. Тифлис. Арх. штаба Кавказской армии, входящие бумаги, 1820 г., кн. I.). Гуриельцы спешили переправиться через р. Рион в Мингрелию, чтобы и там поднять знамя восстания. Князь Иван Абашидзе для той же цели отправился в Имеретию и его деятельность не оставалась бесплодною. Собравшись толпою в 100 человек, имеретины напали на восемь человек казаков, содержавших пост на р. Чалобури, и, уничтожив его, прервали [426] сообщение с Грузиею. Желая захватить в свои руки транспорты с провиантом, следовавшие по р. Риону, гуриельцы расставили по берегу свои пикеты и, напав на 2-ю роту Мингрельского полка, расположенную в Чалодиди, принудили ее отступить к рионской пристани, где был главный склад провианта (Рапорты маиора Андреевского Вельяминову, 22-го апреля, № 243, и 23-го апреля, № 250. Тифлисский Арх. штаба Кавказской армии, входящие бумаги, 1820 г., кн. I.).

Между тем кн. Иван Абашидзе с толпою в 300 человек имеретин занял сел. Сазано и призывал жителей к восстанию. Многие имеретины спешили соединиться с ним и, провозгласив царевича Вахтанга, незаконного сына царевича Давыда, царем Имеретии, намерены были идти в Кутаис (Письмо князя Ростома Эристова Вельяминову, 22-го апреля 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч I, № 816.). «Я, Вахтанг, царевич, писал он (В письме от 20-го апреля. Тифлис. Арх. шт. Кавказской армии, входящие бумаги, книга I.), посылаю по-братски поклон вам, все Мухурлинские. О нашем же обстоятельстве скажу вам, что победа наша. Поверьте, что ниже Кутаиса ни одного русского не оставили, всех истребили».

Для увещания собравшихся был отправлен кн. Ростом Эристов, имевший с собою письма кн. Зураба Церетели к Ивану Абашидзе и главному его сообщнику, князю Вахтангу Батонишвили. Князь Зураб Церетели просил их оставить свои замыслы и разойтись, но коноводы мятежа не приняли совета и посылка Эристова не привела ни к каким результатам.

— Князья Церетели, говорили Эристову мятежники, только и знают писать, а отечества своего не защищают.

Бунтующие князья разослали повсюду письма, угрожая сжечь и разграбить имущество тех, кто не согласится быть с ними. Хотя угрозы эти действовали на многих имеретин, но за то весь Шаропанский округ, на который князья Абашидзе особенно рассчитывали, имея там главные связи родства и почти все свое имущество, отказался от соучастия с мятежниками.

В таком положении были дела в Имеретии и Гурии, когда [427] генерал-маиор Вельяминов 2-й прибыл в г. Гори. Познакомившись с подробностями из полученных донесений окружных начальников, маиоров Кащенко и Андреевского, генерал Вельяминов счел необходимым взять с собою баталион Херсонского гренадерского полка и отправил приказание, чтобы все войска, находившиеся в Имеретии, были сосредоточены в Кутаисе и Марани, за исключением тех, которые охраняли дорогу от Кутаиса до Сурама и от Кутаиса до Редут-кале. Чтобы не встретить недостатка в продовольствии, Вельяминов приказал закупить 500 четвертей хлеба в Грузии, так как в Имеретии достать такового не представлялось никакой возможности.

«Трудно поправлять испорченное дело, писал Вельяминов Ермолову (В письме от 21-го апреля 1820 г. Тифлис. Арх. глав. шт. Кавказской армии, входящие бумаги, 1820 г., кн. I.); и я не знаю, удастся ли порядочно из него выпутаться. Если половина того, что пишет Кащенко, справедлива, то дела имеретинские хуже, нежели в прошедшем году были. Однако же, надеясь на Кесарево (Ермолова) счастие, я не унываю. Прошу только не оставлять меня наставлениями. Тьма обманщиков ожидает меня, и я боюсь их сетей. Пришлите записку о всех, коих назначено было схватить. Это полезно мне будет для распутывания мошеннических связей».

Письмо это, вместе с донесениями окружных начальников, убедило главнокомандующего, что волнения в Имеретии и Гурии принимают обширные размеры и что для подавления восстания необходимы решительные меры. Поручив князю Левану Дадиану собрать свои войска и охранять сообщение между Редут-кале и Маранью, Ермолов приказал отряду подполковника Згорельского немедленно оставить Гурию, где он мог быть окружен весьма значительными силами собравшихся мятежников, и отправил в Сурам баталион 7-го кабардинского полка. Генерал-маиору Власову с двумя сотнями казаков приказано было следовать через Новомалитский пост до Квирильского поста, где остановиться, поддерживать сообщение с отрядом начальника штаба и наблюдать преимущественно за теми дорогами, которые пролегали со стороны [428] Ахалцыха на селения Шроши и Убисы, где жили бунтовщики князья Иван Абашидзе и Николай Пинези Абашидзе. Объявив обоих и Кайхосро Гуриеля изменниками государства, главнокомандующий лишил их защиты законов и прав на имения. Той же участи он обещал подвергнуть всех тех князей и дворян, которые дадут им у себя пристанище или будут участниками в бунте (Прокламация Ермолова духовенству, князьям, дворянству и народу имеретинскому, мингрельскому и гурийскому от 24-го апреля 1820 г. Акт. Кав, Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 819.).

«Убеждаю народ имеретинский, писал Ермолов в своем воззвании к населению (От 24-го апреля 1820 г. Там же, № 818.), обратить внимание на следствия возмущения. Грозит оно бедствием стране несчастной! Народ, приступающий к возмущению, начинает нарушением клятвы, принесенной пред лицом Бога в подданстве и верности своему государю. Бог, мститель клятвопреступлений, не потерпит начинаний беззаконных.

Теперь наступило время духовенству показать благочестие кроткими христианскими внушениями, князьям и дворянству воздержать преступивших обязанности верноподданных и наклонных к преступлению.

Прошедший год служить может лучшим доказательством, что не хотел я употребить силу оружия против единоверцев, таких же, как и я сам, подданных великому государю, и не было ни одного выстрела. Не хотел и теперь прибегать к оружию, но вижу к прискорбию моему, что необходимость к тому понудит. Желаю отвратить несчастия страны бедной и разоренной, не озлобляюсь и не отмщеваю народу, ибо знаю, что обманут он малым числом людей злонамеренных.

Объявляю народу, чтобы не выходил он из послушания помещиков, кои будут непоколебимы в верности великому государю. Правительство будет знать тех из князей и дворян, которые не сохранят присяги на верность, имения таковых взяты будут в казенное ведомство, и подвластные их обязаны будут [429] не только не повиноваться бунтующим, но стараться истребить их. Правительство всякий раз будет объявлять о таковых».

Князья Кайхосро и Зураб Церетели получили письма, в которых Ермолов просил их употребить все свое влияние и вразумить имеретин, что они обмануты и служат одним злым намерениям князя Ивана Абашидзе и его соумышленников. Чем могут кончиться их замыслы? спрашивал главнокомандующий. Неужели они в состоянии истребить власти, установленные волею великого государя? «Видно, говорил он (Письмо Ермолова князю Зурабу Церетели, 24-го апреля. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. № 820.), Бог наказывает несчастную страну сию. В прошлом году не было выстрела, и я благодарил Бога. Буду теперь чрезвычайно терпеливым и снисходительным и посмотрю что будет».

Признавая, что скорого усмирения волнующихся возможно достигнуть только строгим и примерным наказанием зачинщиков мятежа, Ермолов приказал генерал-маиору Вельяминову казнить смертью всех захваченных с оружием в руках, в случае поимки царевича Вахтанга расстрелять его в Кутаисе, а князя Ивана Абашидзе, если бы он попался в плен, прислать в Тифлис.

25-го апреля Вельяминов прибыл с отрядом в Кутаис. Большая часть населения столицы Имеретии занималась торговлею и поддерживала свое существование поставками в войска разного рода продуктов. Оно встретило Вельяминова с радостью и видело в пришедших войсках залог безопасности для своих семейств, а главное имущества, которое было бы непременно расхищено, если бы инсургенты достигли до Кутаиса. В сердце Имеретии Вельяминов мог получить более определенные и достоверные сведения о ходе возмущения. Он узнал здесь, что жители горной Рачи, составлявшие четвертую часть населения округа, отказались принять воззвание Ермолова, прогнали посланного с ним и начали грабить поселян, отказывавшихся принять участие в волнениях; что князь Мамия Гуриель нам предан и находится при отряде подполковника Згорельского, но по своей слабости не может прекратить волнения [430] и ослабить влияния на народ своего дяди князя Кайхосро Гуриеля, который, вместе с князьями Абашидзе, был главным двигателем восстания. Шайка их, числом до 200 человек, скрывалась в Ханийском ущелье, по которому пролегала тропинка от Багдада к Ахалцыху.

30-го апреля мятежники появились в сел. Свирах с целью устрашить жителей Шаропанского округа и заставить их соединиться с ними. Разлитие рек от сильных дождей препятствовало Вельяминову двинуться на истребление инсургентов, и только 2-го мая он мог выступить из Кутаиса по направлению к Багдаду, с тремя ротами Херсонского гренадерского полка, двумя орудиями и 50-ю казаками. Перед самым выступлением Вельяминов узнал, что паром у Вардцихе, через реку Квирилу, уничтожен мятежниками. Он отправил вперед 30 казаков с маиором Андреевским для приискания каюков (лодок) и когда пришел к месту переправы, то нашел только четыре каюка; их связали по два и переправа продолжалась до ночи. На следующий день Вельяминов выступил к Багдаду, но, не доходя трех верст до него, узнал, что инсургенты переправились на правый берег р. Квирилы и пошли на селение Симонеты. Приказав в дер. Свирах взять жен и детей мятежников, сжечь дома их и имущество, Вельяминов возвратился в Кутаис, где узнал, что подполковник Згорельский, при движении из Озургет в Чехатауры, имел дело с толпою кн. Кайхосро Гуриели. На дороге от Чехатаура до Марани гурийцы устроили много завалов и засек, но были прогнаны милициею, высланною по распоряжению владетельного князя Мамии Гуриеля (Рапорт Вельяминова Ермолову, 5-го мая, № 19. Письмо Мамии Гуриеля Вельяминову, 2-го мая. Тифлис. Арх. глав. штаба Кавказской армии.).

В Мингрелии тоже появились отдельные разбойничьи шайки, грабившие по дорогам, ведущим из Марани в Редут-кале. Главным двигателем и организатором этих шаек был брат владетеля Георгий Дадиан, поручик л.-гв. Преображенского полка, испросивший себе отпуск и не желавший возвращаться в Россию. Имея личную вражду к Левану и желая овладеть Мингрелиею, Георгий покушался на жизнь владетеля и когда это ему не удалось, то [431] собрал шайку и напал с нею на наш транспорт, шедший из Редут-кале. По требованию Ермолова князь Леван Дадиан собрал свои войска, рассеял шайку Георгия и заставил его бежать в Абхазские горы.

Между тем волнение в Имеретии не прекращалось: шайки возмутителей ходили по разным направлениям и появлялись даже вблизи Кутаиса. Предводителями их были князья, преимущественно родственники удаленных в Россию митрополитов.

«Словом, писал Ермолов (Князю Волконскому, 28-го мая 1820 г. Ак. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч. I, № 825.), наклонность к неповиновению правительству, разврату и даже разбоям принадлежит князьям и дворянству, из коих, за исключением небольшой части, все прочие не составляют класса благороднейшими чувствами одушевленного из всего населения Имеретии, Мингрелии и Гурии».

Для уничтожения разбойничьих шаек, Вельяминов вызвал из Сурама четыре роты 7-го Карабинерного полка, с 4-мя орудиями, и приказал собрать в каждом округе милицию, которая при содействии наших войск должна была преследовать мятежников. Пойманных с оружием в руках приказано было вешать так, «чтобы все могли видеть» (Рапорт Вельяминова Ермолову, 6-го мая, № 21. Тифлис. Арх. главного штаба Кавказской армии.), и без всякого предварительного следствия и суда. Суду могли подлежать только те, на которых падало подозрение, но не было прямых и очевидных доказательств о принадлежности их к толпе инсургентов. Селения, жители которых подняли оружие, главнокомандующий приказал истребить до основания; прощать только тех, которые будут просить помилования и возвратясь отдадут оружие. Всем имеретинам объявлено, что если дадут у себя пристанище бунтовщикам и если, будучи в состоянии схватить их, не представят начальству, то сами подвергаются жестокому наказанию (Предписание Ермолова Вельяминову 3-му, от 30-го мая 1820 г. Акт. Кав. Арх. Ком., т. VI, ч I, № 826.).

После такого объявления сбор милиции в округах шел довольно успешно, и только Рачинский округ отказался исполнить [432] требование правительства. Двинувшись с небольшим отрядом в Рачу, полковник кн. Горчаков успел арестовать нескольких возмутителей, сжег несколько деревень, потоптал поля и принудил население просить пощады. От жителей Нижней Рачи было потребовано с каждых двух дворов по три штуки рогатого скота, а от деревень Верхней Рачи, как оказавших большее сопротивление, сверх того и оружие (Рапорт князя Горчакова Вельяминову. 14-го июня, № 211. Тифлис. Арх. глав. шт. Кавказской армии.).

Видя неудачу в своих действиях, кн. Иван Абашидзе скрылся с своею шайкою в Ханийском ущелье и для изгнания его оттуда было сформировано два отряда, долженствовавшие действовать с двух разных сторон. Баталион Тифлисского полка двинут из Сурама на Квирильскую переправу, а шесть рот 7-го Карабинерного полка и 50 казаков сосредоточены в д. Свире. Начальство над первым отрядом поручено походному атаману генерал-маиору Власову, а над вторым — полковнику кн. Горчакову. 29-го июня оба отряда выступили: Горчаков через селения Дагро и Швилеби к Хани, а Власов через Табакинский монастырь и Зегани. Князь Иван Абашидзе со свитою в 67 человек скрывался в ущелье близ самой турецкой границы и, как только узнал о движении отрядов, бежал в Ахалцых. 1-го июля наши войска, после небольшого сопротивления неприятеля, вошли в Ханийское ущелье, заняли селение Хани и привели жителей к покорности (Рапорты Вельяминову: генерал-маиора Власова, от 1-го июля, за № 137, и князя Горчакова, от 3-го июля, за № 228. Там же.).

С бегством кн. Ивана Абашидзе рассеялись последние толпы вооруженных, и в Имеретии мало по малу стало водворяться спокойствие (Рапорт князя Горчакова Ермолову, от 4-го августа, № 59.). Генерал-маиор Вельяминов получил теперь возможность действовать против гурийцев и князя Кайхосро Гуриеля.

Сосредоточив часть свободных сил у Марани, Вельяминов переправился с ними через р. Рион и 14-го июля прибыл в сел. Чехатауры, где и соединился с ротами 44-го егерского полка, находившимися под начальством маиора Михина. Дождавшись прибытия обоза и оставив его в Чехатаурах, под прикрытием роты [433] Тифлисского полка, с двумя орудиями (всего до 350 человек), Вельяминов двинулся к Озургетам, имея в своем распоряжении до 3,098 строевых нижних чинов (С прибытием в Чехатауры в отряде Вельяминова находилось:

), с пятью орудиями (Четыре легкие орудия Грузинской гренадерской и три орудия 20-й артиллерийской бригад. Из них два орудия были оставлены в Чехатаурах.). Прибыв в Озургеты 16-го июля, Вельяминов выслал на р. Натанеби к сел. Снотияли летучий отряд, для уничтожения запасов, принадлежавших Кайхосро Гуриелю. Отряд этот захватил тысячу четвертей кукурузы, 11 лошадей и привел девять человек пленных (четырех мужчин и пять женщин).

В пять часов утра 24-го июля Вельяминов выступил из Озургет к замку Шемокмети, возле которого был изменнически убит полковник Пузыревский. Мятежники ожидали прибытия отряда и укрепились на той дороге, по которой шел подполковник Згорельский, но Вельяминов, отойдя версты две от лагеря, принял вправо и пошел другою дорогою. В полуторых верстах от Шемокмети он остановил отряд и, после кратковременного отдыха, приказал трем ротам 44-го егерского полка, под начальством маиора Михина, штурмовать замок; в подкрепление им назначены четыре роты 7-го карабинерного полка.

Гора, на которой стоял замок, была весьма крута и сплошь покрыта лесом, среди которого пролегала только одна узкая тропинка. При таких местных условиях артиллерия не могла принести существенной пользы. Но, зная по опыту, какое действие производит на туземное население звук орудийных выстрелов, Вельяминов отыскал небольшую площадку и поставил на ней два орудия. Лишь только последовали первые выстрелы, маиор Михин двинулся на штурм тремя колоннами: средняя пошла по тропинке, а две боковые — лесом. Появившаяся на горе толпа вооруженных [434] гурийцев открыла огонь, но, не смотря на то, роты 44-го егерского полка, менее чем в полчаса, овладели горою и окружили замок. Залегши в лощинах или прижавшись к стенке, солдаты ожидали прибытия орудий, которые с помощью людей и с большим трудом были подняты на крутую гору и открыли огонь по стенам замка в расстоянии не более пяти сажен. Неприятель скрылся в лесу, а между тем генерального штаба штабс-капитан Боборыкин, с небольшою командою нижних чинов 44-го егерского полка, обошел замок с противоположной стороны, заметил там дверь и приставленную к ней лестницу, по которой солдаты тотчас же пробрались в замок. Там никого не было, кроме пяти человек, не успевших уйти и заколотых штурмующими. Князь Кайхосро Гуриель и его сподвижники скрылись в лесах и затем ушли в Турцию, в м. Кобулеты. Шемокмети было разрушено, поля и виноградники окрестных жителей уничтожены. Замок истреблен был до основания и оставлена только одна церковь; полковнику Пузыревскому построена гробница. «Владетельный князь представил самого убийцу, весьма молодого человека, который, по сделанном им признании, что подговорен был на то Кайхосро Гуриелем, загнан на самом месте преступления до смерти (Записки А. П. Ермолова.)». Гурийцы просили пощады, и Вельяминов вернулся в Озургеты (Рапорты генерал-маиора Вельяминова Ермолову, 24-го, 25-го, 29-го июля и 3-го августа 1820 г., №№ 176-178, 520 и 521.).

Отсюда он отправил отряд против мингрельского князя Григория Дадиана, успевшего приобрести себе союзника в лице другого изменника, князя Давида Гуриеля, также родственника владетельного князя Гурии. Боевые средства князя Давида Гуриеля были слишком ничтожны, а дорога к месту расположения мятежников почти непроходима. Поэтому, выступив 4-го августа из Озургет и придя на р. Супсу, Вельяминов отправил для рассеяния мятежников маиора Михина с тремя ротами 44-го егерского и двумя ротами 7-го карабинерного полков, 50-ю казаками и 2-мя орудиями.

Имея в своем распоряжении до 500 человек пехоты, маиор Михин сбил неприятеля с горы Гульяни и двинулся к селению [435] Гведис, где был монастырь. Каждый шаг его был оспариваем неприятелем; чрезвычайно крутые горы защищались шайками Давида Гуриеля, и почти в одиночку проходимые по лесу тропинки с обеих сторон обстреливались мятежниками. Значительная толпа их собралась на горе Гведис-Сахдари, с намерением защищать селение и монастырь. Усталые войска, не отдыхая ни минуты, взобрались на гору, сбили неприятеля и сожгли селение до основания. Давид Гуриель и большая часть его толпы бежали за р. Супсу, преследуемые отрядом Михина, который по всему пути следования разрушал дома, уничтожал сады и виноградники. Туземное население с ужасом видело, что для русского солдата нет непроходимых мест и неодолимых препятствий. Не выждав прибытия маиора Михина к сел. Григорети, жители сами сожгли свои дома, башни и, забрав имущество, бежали в Поти. Пройдя через Гуриамту и всюду наказывая сопротивлявшихся, маиор Михин присоединился к главным силам (Рапорты Вельяминова Ермолову, 9-го, 10-го и 13-го августа, №№ 187, 188 и 78. Рапорты маиора Михина Вельяминову 6-го, 7-го и 8-го августа, за №№ 244-247.). Гурийцы просили пощады, и им объявлено, что все имения изменников-князей будут взяты частию в казну, частию розданы их родственникам, остававшимся верными, что над ними будут назначены моуравы и наложен штраф за сделанное ими преступление. То же самое, по приказанию главнокомандующего, объявлено в Имеретии и Мингрелии, с присовокуплением, что кто примет к себе и будет в сношении с мятежниками, того ожидает смертная казнь (Предписание Ермолова князю Горчакову, 19-го сентября 1820 г., № 395.). Разоренное до основания предыдущими событиями, население само сознало безрассудность своего поведения и предпочло жизнь мирную и покойную. Под руководством военного начальства приводились в известность церковные имущества и все исполнялось с желаемым успехом. Население успокоилось, и Ермолов снова мог приступить к исполнению своего плана по умиротворению Дагестана.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том VI. СПб. 1888