ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM VI.

I.

Состояние Закавказья: чума и голод. — Восстание в Грузии. — Провозглашение царевича Григория царем Грузии. — Положение наших войск. — Действия отрядов полковника Тихоновского и подполковника Ушакова. — Неудачный штурм г. Ахалкалак Шерифом-пашою. — Прокламация маркиза Паулуччи и ответ на нее инсургентов. — Освобождение Телава. — Временное прекращение волнений. — Отозвание маркиза Паулуччи и назначение генерала Ртищева главнокомандующим на Кавказе. — Расположение войск. — Воззвания Баба-хана. — Деятельность Сурхай-хана Казикумухского. — Экспедиции генерал-маиора Хатунцова в Каракайтаг и Казикумух. — Новые волнения в Грузии. — Действия генерал-маиора Сталя и князя Орбелиани. — Воззвания царевича Александра и намерение его пробраться в Грузию.

Наступил тяжелый, но славный для России 1812 год. Готовясь к борьбе с Наполеоном, Император Александр I принужден был отказаться от всякой помощи главнокомандующему в Закавказье, и именно в такое время, когда, по словам маркиза Паулуччи, край, ему вверенный, нельзя было признать «состоящим в благоприятном виде». Главною причиною тому была чума, внесенная еще в 1810 году, при отступлении наших войск из пределов Турции. Она появилась всюду: в дагестанских селениях, неподалеку от г. Дербента, на Нижне-абазинском посту, во многих городах Грузии, в Елисаветполе и в Имеретии.

Не смотря на все принимаемые меры и на учреждения в Тифлисе особого комитета для охранения здоровья жителей, болезнь долго не прекращалась. Множество семейств сделались жертвою заразы (Со дня появления заразы и до окончания ее в одной Грузии умерло от чумы 2,042 мужчины, 1,646 женщин и 567 детей.); [2] туземцы боялись оставаться в городе и, покидая его, уезжали в селения или укрывались в садах и отдаленных местах. Тифлис был пуст, точно так же как и многие города Грузии.

С другой стороны, проливные дожди повредили жатву, а появившиеся в значительном числе мыши окончательно истребили хлеб, прежде его уборки с полей. В Имеретии реки выступили из берегов, залили поля, а во многих местах унесли дома и скот. Последствием всего этого был голод, болезни и значительная смертность. В весьма короткое время в Имеретии вымерло до 12,000 семейств (В Имеретии по 1-е марта 1812 года умерло от голода и заразы 32,750 человек, разошлось в соседние провинции 7,450 и распродано 2,000 душ обоего пола.) и осталась только третья часть населения. Пораженное всеобщим ужасом, население бежало в горы и леса. Имеретины мололи желуди, косточки из винограда и питались ими, а когда этого не стало, то и трава казалась вкусною (Письма из Имеретии князя Р. Эристова. «Кавказ» 1857 г., № 81.). Недостаток пищи заставлял многих родителей отдавать детей своих в рабство за незначительный кусок хлеба.

В январе 1812 года было препровождено главнокомандующему 10,000 рублей для вспомоществования страждущему имеретинскому народу и сделано распоряжение о доставлении 10,000 четвертей хлеба из Крыма к мингрельским берегам. Для раздачи бедным пособия составлена, под председательством генерала Симоновича, особая комиссия — из двух имеретинских князей и двух духовных особ.

В Грузии также ощущался недостаток в хлебе, и сначала на него возвысилась цена, а потом он вовсе не продавался (Отношение главнокомандующего министру полиции от 25-го сентября 1812 г.). В Тифлисе четверть дурной муки стоила от 20 до 30 руб. Жители скитались по лесам, питались кореньями и травою; почти все население Памбак и Шурагели разошлось по соседним провинциям.

Частое вторжение неприятеля в пограничные мусульманские провинции лишило туземцев скота и хлеба на столько, что они не имели семян для будущего посева. Те из жителей, которые были [3] в силах, покупали хлеб в селениях за р. Арпачаем; но большинство не имело средств этого сделать. Общее бедствие усиливалось от злоупотреблений мелких чиновников, поставленных в непосредственное сношение с народом.

Запятые военными действиями, главнокомандующие не имели возможности входить в самые мелочные подробности гражданского управления, а люди неблагонамеренные пользовались таким недосмотром. Взятки и всякого рода незаконные поборы, обвешивание и обмеривание — все было пущено в ход для собственной наживы. Маркиз Паулуччи хотя и принимал энергические меры против подобных притеснений, но ни угрозы, ни предписания не останавливали от противозаконных поступков. Злоупотребления так глубоко проникли в быт чиновников, что некоторые из них решались не объявлять народу распоряжений главнокомандующих или перетолковывали их в свою пользу. — «Дошло до сведения моего, писал маркиз Паулуччи (От 29-го ноября 1811 года. Акты Кавказской археографической комиссии, т. V, № 19-й.), что моуравы, в дистанциях им вверенных, не обнародовали ясно данного от меня оповещения жителей всей Грузии о разных предположениях моих для постановления в Грузии порядка, в особенности о введении справедливых весов и мер и об искоренении постыдного корыстолюбия.

И так, замечая из сего цель моуравов, чтобы через ускромление перед народом таковых желаний моих продолжать им по прежним обычаям попущаться на противозаконные поступки и преграждать пути притесняемым несправедливостью приносить мне жалобы, кои всегда готов я принимать, предлагаю вашему превосходительству, по получении сего, немедленно отправить особого чиновника в каждую дистанцию, как-то: Казах, Шамшадыль и Борчало, поручив им оповестить оное предписание мое самим жителям в селении, при собрании всего общества, дополнив к тому, что моуравы, под опасением строгого наказания, за суд и расправу, кою они производить будут между жителями, отнюдь не должны в пользу свою взыскивать штрафов, также и на содержание себя ни под каким видом не должны брать ничего с народа». [4]

Вслед затем главнокомандующий приказал принимать хлеб в подать и покупать его в казну на русский вес, а не туземною мерою, так как в последнем случае встречались нередко злоупотребления. Не имея сами достаточно хлеба, грузины отказывались поставлять его войскам, а между тем главнокомандующий, опираясь на Грузию, как на почти единственную в то время мирную страну, по необходимости вынужден был пользоваться ее силами для продовольствия войск и обеспечения их перевозочными средствами. Из сохранившихся нарядов видно, что нередко в короткий сравнительно промежуток времени население закавказских провинций выставляло до 112,154 ароб, запряженных волами и буйволами, и 99,780 вьюков лошадей, — число, само по себе уже достаточное для заключения, чего стоила эта повинность жителям, которые по недостатку корма и дурным дорогам часто лишались ароб и скота, возвращавшегося из похода не более одной двадцатой части.

Столь усиленные наряды не могли не отзываться на экономическом быте населения. Занятые почти целый год перевозкою провианта и комиссариатских тяжестей, грузины не имели времени обрабатывать свои поля. От этого не только падала промышленность, но чувствовался недостаток в хлебе, и заготовление продовольствия для войск было крайне затруднительно.

Руководясь мыслию, будто грузины в конце прошлого столетия содержали вспомогательные русские войска своим провиантом, маркиз Паулуччи пришел к несколько странному заключению, что для народа, продовольствовавшего прежде войска даром, назначение малых цен на тоже самое продовольствие не должно быть чувствительно. На этом основании он сделал раскладку провианта сообразно урожаю и требовал поставки хлеба по назначенным им ценам. Хотя, по словам самого главнокомандующего, грузины протестовали против такой меры, но, говорил он, «не смотря на просьбы и отказы жителей, которые действительно находятся в крайней бедности, я употребил ласки и силу, — все в свое время, дабы обеспечить войска».

Распоряжение главнокомандующего не привело к желаемой цели, и он не употребил бы такого средства, если бы был основательно знаком с продовольствием наших войск в Грузии при царях [5] Ираклие II и Георгие XII. Число этих войск не превышало цифры 3-х тысяч человек, продовольствуемых на столько плохо, что часто за русские деньги не было возможности достать провианта (См. т. II «Истории войны и владычества русских на Кавказе».). Наконец, если бы эти войска и продовольствовались сборным хлебом без платы, то должно ли было это служить примером для продовольствования значительного числа войск? Между тем, пример этот послужил основанием для действий маркиза Паулуччи, и цены на хлеб были назначены в половину и даже в четыре раза менее против действительной его стоимости. Так, за каждую поставленную в казну коду (2 пуда 10 фунтов) муки было назначено по 6 абазов (1 руб. 20 коп.), тогда как сами жители покупали коду не менее как за 25 абазов (5 руб.).

Грузины отказались поставлять хлеб по этим ценам, и исправлявший должность правителя Грузии, генерал-маиор Сталь 2-й, доносил, что назначенных для покупки в Сигнахском уезде 40,000 код пшеницы жители не соглашаются продать. Сталь просил уездного маршала князя Андроникова, капитан-исправника Сорокина и митрополита Иоанна Бодбеля уговорить жителей поставить требуемое количество пшеницы. Не смотря на увещания, туземцы соглашались поставить только 10,000 код, и притом с условием, чтобы в том числе была одна треть ячменя. Тогда Сталь донес, что упорство жителей происходит от подстреканий князей, маршала и, главное, от наговоров Вачнадзе Бебурова. Он просил назначить экзекуцию, взять хлеб силою «и тем дать им почувствовать над собою власть правления российского и отвлечь от мысли своеволия, возникшего со времени выведения из Сигнахского уезда трех полков и полученных возмутительных писем от беглеца Александра царевича (Рапорт генерал-маиора Сталя главнокомандующему, от 25-го августа 1811 г., № 2,809.)».

Экзекуция была назначена; войска размещены по деревням, и положение населения ухудшилось от более суровых требований. Народ несколько раз обращался с просьбою вывести из деревень войска, но на эту просьбу отвечали требованием скорее поставить [6] хлеб в магазины. Тяготясь таким положением и испытывая сами недостаток в хлебе, жители почти ежедневно собирались около своих церквей, для совещания о мерах к скорейшей поставке хлеба. Сюда являлись агенты царевича Александра с фирманами Аббас-Мирзы, который писал об отправлении грузинам значительной суммы денег и, обещая явиться на помощь, просил их оказывать сопротивление русским (Всеподданнейший рапорт маркиза Паулуччи 26-го марта. Фирманы Абасс-Мирзы. Военно-ученый архив главного штаба.). В виду своего бедственного положения, грузины готовы были поддаться всякого рода внушениям. С каждым днем число недовольных увеличивалось. Духовенство было недовольно уменьшением числа епархий, упразднением некоторых приходов, уничтожением церковных имений и передачею их в казенное ведомство; князья — ограничением их власти и уничтожением моуравств, а народ тяготился притеснениями мелких чиновников, налогами и обременительными нарядами, среди голода, болезней и значительной смертности. При таких условиях беспорядки явились тотчас же, как только известный предел был перейден.

Рано утром, 31-го января 1812 г., набатный звон колоколов селения Ахмет собрал в сельской церкви всех жителей деревни. Здесь они узнали о прибытии экзекуции, требовавшей провианта. Отказавшись исполнить требование, грузины бросились на команду и выгнали ее из селения.

Посланный на другой день новый отряд, подходя к селению, был встречен выстрелами возмутившихся, к которым успели присоединиться: пшавы, хевсуры и жители сел. Матан и Тионет. Из этой последней деревни команда была также изгнана и частию перерезана. Народная ярость была возбуждена одною женщиною, которая, вбежав в средину толпы, бросилась к мужу, стащила с него папах (шапку), надела его на себя, а на мужа накинула свое покрывало (чадру).

— Теперь ты жена, а я муж! кричала она. Я обесчещена и иду мстить за тебя.

С этими словами она выхватила у мужа кинжал и бросилась [7] к дому; толпа ринулась за нею. Офицер был заколот; команда перерезана (Записки князя Д. О. Бебутова. «Военный Сборник», 1867 г. №№ 6-й и 7-й.). Восстание быстро распространилось и охватило всю Кахетию; увещания капитан-исправников не действовали. Народ повсюду отказывался повиноваться, и от одного селения к другому скакали зачинщики, угрозами заставляя жителей присоединяться к ним и истреблять все экзекуционные команды. Грузины следовали за коноводами, хотя сознавали в душе несообразность своего поведения и искренно желали оставаться верными русскому Императору.

«На тот конец сделали мы бунт, говорили жители селений Нукреян и Магаро (В прошении от 26-го марта 1812 г. Военно-учен. архив.), чтобы нас больше не притесняли, а не на тот, чтобы лишиться российского покровительства…. Сопротивлялись же против россиян (Показание жителей сел. Арагвиспири и Ораниси, 1-го мая. Там же.), в чаянии том, чтобы правительство обратило внимание на состояние наше и не оставило определить к нам одного из российских, а другого из грузинских чиновников, для управления нами и удовлетворения просьб наших».

По получении первых известий о восстании, военное и гражданское начальство разослало повсюду предписания приостановиться взысканием провианта с жителей. Тогда же разосланы повеления ко всем комендантам, капитан-исправникам, моуравам и уездным маршалам о принятии необходимых мер предосторожности и употреблении всех способов для удержания народа от мятежа; князья, пользовавшиеся уважением народа, и почетные духовные особы были посылаемы для увещания, но все оставалось напрасным. «Ожесточенный народ, доносил маркиз Паулуччи, не внимал никаким советам, стрелял по тем, кои старались его успокоить, и умерщвлял всех попадавшихся ему в руки курьеров и лазутчиков, от правительства посланных».

Соединившись с пшавами и хевсурами, возмутившиеся преградили все дороги в Кахетии и отрезали пути отступления нашим войскам. Последние, будучи разбросаны самыми маленькими командами по отдельным деревням, были застигнуты врасплох. Города Телав и Сигнах подверглись осаде; в последнем все чиновники и [8] гарнизон были вырезаны. Та же участь постигла пятый эскадрон Нарвского драгунского полка, стоявший в сел. Какабети. Нижние чины защищались в сараях, эскадронной конюшне, бане, но, уступая в числительности, по большей части погибли. Один только унтер-офицер со штандартом успел прискакать в штаб полка, в д. Сагореджо; туда же прибыл со знаменем и есаул донского Поздеева 8-го полка Кузнецов, из селения Анаги, которое было сожжено вместе с провиантскими магазинами. Жители селений Ахмета, Тионет, Матаани и Маралисы, соединившись вместе, при содействии армян, живших в предместье Телава, ворвались, 2-го февраля, в форштадт этого города, разграбили все квартиры, умертвили нескольких солдат и расхитили из сельских магазинов податной провиант. Телавский комендант, маиор Шматов, с 60-ю человеками, заперся в крепости и защищал ее до прибытия маиора Вронского с тремя ротами 9-го егерского полка, стоявшими вблизи Телава, в селении Гомборах, и 250-ти человек нарвских драгун, отправленных генералом Портнягиным с маиором Есиповым. Пробиваясь сквозь толпу инсургентов, Есипов был убит, но драгуны достигли до крепости, хотя и с весьма большою потерею в людях. Из 250 человек драгун пришло в крепость только 148 человек, а отряд егерей, пробиваясь через толпу, потерял 11 человек нижних чинов убитыми, 10 человек захваченными в плен и ранеными: двух офицеров и 30 человек рядовых.

Восставшие кахетинцы провозгласили царевича Григория (Григорий был сын царевича Ивана, находившегося в Москве. Так как старший брат Ивана, царевич Давид, был бездетен, то грузины и считали за Григорием право наследства престола.) своим царем и решились признать его власть над собою.

Недалекий по своим умственным способностям, хромой от природы и забытый русским правительством, Григорий жил на свободе в Кахетии (Отношение маркиза Паулуччи генералу Ртищеву, 17-го марта, № 252.). Не пользуясь до сих пор ничьим уважением, царевич вдруг, при открывшемся восстании, вырос в глазах народа и стал играть довольно видную роль. Поверив в возможность сохранения за собою звания царя Грузии, Григорий принял предложение и явился среди мятежников предводительствовать их [9] толпами. Имя его стали упоминать в церквах, как законного царя Грузии. Царевич начал издавать от своего имени возмутительные прокламации и письма («Высокосиятельные кизикские князья, чиновники и вообще жители! — писал Григорий: — Нижайше вам кланяемся, и если хотите знать наше обстоятельство, то сегодня, что есть суббота, переедем на Хашми с большим войском... Если хотите знать о Карталинии, то войска обоих Лиахвских ущелий собрались, и сколько в Цхинвальской волости было русских, всех побили, мосты сорвали, и всякий карталинец вас ожидает; всю же силу русских составляют войска, на Хашми стоящие; если ее погубим, то знайте, что все в руках будем иметь: Карталинию, Арагви и Тифлис, и ныне просьба наша к вам состоит в сем, а воля ваша».

«Сегодня, в пятницу, — писал Григорий джимитским и уканамхарским жителям, — мы, хевсуры, пшавы и кахетинцы, кто только носит шапку, у Ахтальской речки встретили русских, и до сумерек сражение продолжалось; много людей и солдат побили, так что ружьями и лошадьми, от них доставшимися, Кахетия наполнилась, а с наступлением ночи расположились русские на Копризском поле; мы с нашим войском кругом их стоим, и с рассветом будет опять драка, и Бог нам помощь! Пока хотя один кахетинец жив, Кахетия не отступит: поспешите на помощь, кто хочет только христианства, поспешите на помощь вашим соседям, и если хотите жизни ваших семейств, то поспешите на помощь».). Кахетинцы толпами спешили под его знамена. Пристрастие народа к бывшим членам грузинского царского дома сделало теперь особенно вредным пребывание Григория среди инсургентов. Деревня одна за другою присоединялись к возмутившимся. Посланные с разных концов и по разным направлениям развозили возмутительные письма.

«Мы все, кахетинские князья, говорилось в одном из таких писем (Казахским агаларам. — Письмо подписано 31 лицом и приложено к рапорту маркиза Паулуччи Государю Имп. от 26-го марта 1812 г. Военно-учен. арх.), кизикские (сигнахские) чиновники и кевхи, народ пшавский, тушинский и хевсурский пишем к вам. Верьте Богу, что начиная от Тионет до Кизика (Сигнаха) и от Кизика до Маркопи, российского имени нет. За наше притеснение и за вас вступаемся мы, что такие дела делаем. Вы, подобно сему, покажите нам, сколько можете, какое-нибудь дело, т. е. пригласите поскорее царевича (Григория). Мы, кроме одного царя, ни в чем недостатка не [10] имеем. Если вы согласны с нами — отвечайте, а если нет, то мы (одни) с ними разведаемся. Если в сем нам не верите, то здесь и татарский народ живет: спросите их и узнаете, что мы в крови замараны».

«Мы наверно знаем, что драться против великого Государя нам трудно, писали жители Сигнаха тем же агаларам (От 27-го февраля. Письмо подписано 17-ю лицами. Воен.-уч. архив.), но мы до стеснения были доведены... Можем ли мы увериться, чтобы пролитие толикой христианской крови и противность Государю могли быть кем-либо прощены? Ныне все вообще: Кахетия, горцы и на плоскости живущие лезгины соберемся в Сагореджо... Мы собою рискнули и себя на смерть отдали. Нам умереть — Государю убыток, и их (русских) побить — тоже Государю убыток...»

В Сагореджо находился штаб Нарвского драгунского полка, шефом которого был генерал-маиор Портнягин, бывший в то же время начальником Сигнахского и Телавского уездов. Он был поставлен обстоятельствами в критическое положение: из всего полка Портнягин мог собрать только до 150 человек драгун. До Тифлиса было 90 верст, и помощь могла придти в Сагореджо не ранее как дня через три. К тому же главнокомандующего в то время не было в Тифлисе — он отправился в Баку, Кубу, Дербент для введения нового управления в новопокоренной Кюринской области. Приближение персиян к нашим границам заставило маркиза Паулуччи проехать в Карабаг; но едва только он успел собрать там отряд и поручить его Котляревскому, как, получив известие о восстании в Кахетии, отправился в Тифлис, где присутствие его было более чем необходимо.

С получением первых известий о восстании, генерал Портнягин просил о присылке ему подкреплений, но, за отсутствием маркиза Паулуччи, все распоряжения производились весьма вяло и нерешительно. В Сагореджо в первое время хотя и было тихо, но, видимо, жители находились в сильном беспокойстве. Вооруженные с головы до ног, они каждую минуту ожидали прибытия к себе инсургентов. Старшина селения предъявил Портнягину полученное им письмо, в котором говорилось, что вся Кахетия идет на них, [11] и если сагореджинцы не пристанут к восставшим, то селение будет сожжено, а жители истреблены.

— Будете ли вы нас защищать или оставите деревню? спросил старшина.

Портнягин отвечал утвердительно, но видел, что народ желает, чтобы русские войска оставили селение и тем избавили его от неминуемого разорения.

Ожидая прибытия толпы мятежников, нарвские драгуны укреплялись. Бывшую перед домом Портнягина небольшую площадку они обставили кругом мешками с провиантом. Хотя такое укрепление и обстреливалось из окружающих селение виноградников и высот, но все-таки могло служить некоторою защитою до прибытия подкреплений. Вечером, 5-го февраля, толпа инсургентов появилась в садах на соседних высотах, и завязала перестрелку с драгунами. Перестрелка эта продолжалась всю ночь, но не причинила нам никакого вреда. С рассветом число неприятеля увеличилось; драгуны лежали под прикрытием мешков и ожидали подкрепления. Переговоры с мятежниками и советы прекратить неприязненные действия не приводили к желаемым результатам. Опасность для драгун возрастала: в отряде было ранено до 25 человек и много лошадей. Солнце перешло уже за полдень, когда в сел. Сагореджо услышали сначала пушечный выстрел, а затем барабанный бой отряда, спешившего на помощь. То были две роты Херсонского гренадерского полка, посланные из Тифлиса под начальством маиора Бухвостова. С появлением гренадер инсургенты тотчас же стали очищать сады, и перестрелка прекратилась.

Сделав необходимые распоряжения к отступлению, генерал Портнягин сжег все тяжести и в следующую ночь оставил Сагореджо. Драгуны шли пешие и вели в поводу лошадей, которых было втрое более, чем людей, за потерями и командировками. Отряд отступал не по большой дороге, где поджидали его инсургенты, а лесом, в обход, к переправе через р. Иору. Восставшие грузины все-таки открыли это движение и выстрелами преследовали отступавших.

Прибыв в Тифлис и найдя там только шесть рот, Портнягин, как старший, принял над ними начальство и сделал все [12] необходимые распоряжения по обороне города: повсюду были расставлены караулы, а в некоторых местах и орудия, на устроенных для того батареях.

Получавшиеся с разных сторон сведения были далеко не успокоительны. Восстание в Кахетии с каждым днем все более и более усиливалось. Инсургенты врывались в города и селения, грабили казенные деньги и вещи. Многие владельцы просили помощи, говоря, что народ грозит сжечь их дома и имущество, если они не присоединятся к восставшей толпе. Никто из князей не решался ехать уговаривать возмутившихся и отговаривались тем, что не имеют лошадей. Уклонение это признано было неосновательным и князьям предложено взять казенных лошадей, но они браковали их, говоря, что в таких критических обстоятельствах можно выехать перед толпу только на хороших лошадях (?).

Таким образом, предоставленные самим себе, инсургенты продолжали собираться в различных пунктах. Не имея определенной цели и плана действий, каждая партия действовала по своему усмотрению, занимаясь преимущественно грабежом и насилием. Более или менее значительные толпы появились у Манавы и на Сагурамском поле, с намерением напасть на Гартискарский пост. До сорока человек вооруженных грузин собралось в селении Караджалы, на левом берегу р. Куры, и, не смотря на увещания, не соглашались разойтись по домам.

8-го февраля в Тифлисе было получено известие, что главное скопище остановилось в сел. Шашебуро и там укрепляется; что значительное число мятежников собралось также между р. Иорою и Марткопи, с намерением идти на Тифлис; что гарнизон, бывший в Пасанауре, истреблен, и сообщение с Кавказскою линиею прервано; что возмущение распространилось по всему Ананурскому уезду, и самый город находится в осаде, и, наконец, что Телав и Сигнах окружены вооруженными толпами.

Стоявших в Кахетии войск оказывалось недостаточно для усмирения волнений. На подкрепление их отправлен из Карталинии подполковник Ушаков с баталионом Грузинского гренадерского полка. Ему приказано прямо и как можно поспешнее следовать к г. Анануру и по дороге присоединить к себе отряды, [13] стоявшие в Мухрани и в Гартискаро. Осада мятежниками последнего пункта не дозволила Ушакову присоединить к себе гартискарский гарнизон, а с присоединением команды, находившейся в Мухрани, отряд его состоял всего из пяти рот пехоты.

Вместе с тем, владикавказскому коменданту генерал-маиору Дель-Поццо и подполковнику Казбеку предписано принять меры к восстановлению сообщения с линиею, а для рассеяния толпы, собравшейся у Марткопи, отправлен из Тифлиса полковник Тихоновский с баталионом Херсонского гренадерского полка и четырьмя орудиями.

Взяв с собою двух князей Орбелиани, на случай переговоров с мятежниками, Тихоновский выступил по направлению к Марткопи. Приближение наших войск заставило разъезжавшие близ селения толпы грузин отступить к селению Хашми. Получив донесение, что число вооруженных в этом селении достигает до 4,000 человек, и что толпа эта состоит преимущественно из тушин, пшавов и хевсур, Тихоновский двинулся прямо к селению Хашми. Встреченный выстрелами с высот и из садов, он штыками вытеснил неприятеля, заставив его бежать к дер. Сартачалам. Жители ближайших селений со всем семейством и имуществом удалились в леса и горы. Тихоновский уговаривал их возвратиться (Рапорт Тихоновского главнокомандующему, 14-го февраля 1812 г., № 20.), и, после долгих убеждений, десять человек старшин явились к нему с покорностью и обещанием не допускать к себе возмутителей. Двигаясь далее, Тихоновский успел привести к покорности жителей селений: Сартачал, Уджарм, Карабулах и Патерзаул (Тоже от 15-го февраля, № 23.). Возвративши их в дома, он пошел обратно в селение Хашми (Рапорт Тихоновского главнокомандующему, 16-го марта, № 50.).

В это время подполковник Ушаков прибыл с своим отрядом в селение Мухрань и 12-го февраля двинулся к Душету. Встреченный сильным огнем неприятеля, Ушаков по позднему времени не мог атаковать города. На рассвете следующего дня он штурмовал форштадт и, после двух часового боя, овладел как им, так и Душетскою крепостью. Восстановив порядок в [14] городе и имея приказание спешить на помощь г. Анануру, Ушаков выступил из Душета и едва только отошел две версты, как был окружен инсургентами. Начиная с 6 часов утра и до 5 часов пополудни, наш отряд прокладывал себе дорогу штыками, достиг до Ананура и вытеснил оттуда мятежников.

На следующую ночь, с 17-го на 18-е февраля, Ушаков узнал, что в трех верстах от города, в небольшом селении, находится ариергард отступавших инсургентов, состоящий из 70-ти человек. Взяв 150 человек гренадер, он тихо подошел с ними к селению, окружил сакли и истребил всех, кроме 15-ти человек, взятых в плен, и трех бежавших. Атака была так неожиданна, что гренадеры не сделали ни одного выстрела, а кололи штыками. Повесив главного предводителя, Ушаков навел тем страх на всю окрестность (Рапорт Ушакова генерал-маиору Портнягину, 19-го февраля, № 165.).

Скопища в этом углу Кахетии были рассеяны, и сообщение с линиею восстановлено высланною из Ларса ротою Суздальского полка, которая, перевалив через Крестовую гору, появилась в Закавказье. Жители многих селений стали являться с покорностью, и большая часть деревень, окружающих Душет, была приведена к присяге.

В таком положении были дела, когда 21-го февраля маркиз Паулуччи прибыл в Тифлис и узнал, что отряд, бывший в Кара-агаче, и гарнизон в Телаве находятся в крайней опасности, что они отрезаны и окружены со всех сторон вооруженными толпами, и более пятнадцати дней в Тифлисе не было о них никакого известия. Главнокомандующий тотчас же приказал баталиону Тифлисского полка выступить из столицы Грузии в сел. Хашми и присоединиться к полковнику Тихоновскому; генерал-маиору Портнягину приказано с остатками нарвских драгун перейти в сел. Цинцкаро и наблюдать, чтобы хищники не делали разбоев.

«К удивлению найдя, писал ему маркиз Паулуччи (В предписании от 21-го февраля 1812 г., № 226.), что вы, оставив порученный вам Кахетинский округ, прибыли в Тифлис с полком и приняли команду над войсками в Тифлисе и Анануре, где был другой начальник, требую ответа, почему, не [15] истребовав сикурса, когда увидели бунт в Кахетии, не обратились туда со всею поспешностью».

Недовольный таким запросом, генерал Портнягин подал рапорт о болезни и затем не принимал участия в усмирении восстания.

Между тем, 23-го февраля, маркиз Паулуччи, имея в конвое 140 казаков и 40 драгун, выехал из Тифлиса в Хашми с тем, чтобы принять личное начальство над отрядом, там собравшимся.

Здесь он узнал, что инсургенты отправили посланного к Шерифу-паше ахалцихскому с просьбою о помощи. Приняв его ласково, паша думал воспользоваться затруднительностью нашего положения и возвратить в свое владение Ахалкалаки, так недавно, после блестящей победы Котляревского, занятого нашими войсками. Если бы Шерифу удалось овладеть этою крепостью, прикрывавшею всю Кахетию, то, за отозванием войск для усмирения восстания, путь в Борчалинскую провинцию и даже в Тифлис был бы совершенно открыт и беспрепятствен.

Сознавая, что успех может принести огромные выгоды, Шериф собрал до 5-ти тысяч человек, подошел к Ахалкалакам и 21-го февраля штурмовал укрепления. После четырех с половиною часового боя, паша принужден был разочароваться в своих ожиданиях и сознать невозможность овладеть крепостью. Геройское сопротивление гарнизона заставило его отступить к укрепленному местечку Хертвиси. Оправившись и устроив свои войска, Шериф намерен был вторично штурмовать Ахалкалаки, но, узнав о прибытии в Грузию главнокомандующего и почти о повсеместном усмирении восстания, он отказался от своего намерения и ушел внутрь своего пашалыка (Рапорт маркиза Паулуччи Гос. Имп. 11-го марта 1812 г., № 13. Рапорт подполковника Загорельского главнокомандующему, 10-го марта, № 61.).

Маркиз Паулуччи принял действительно весьма решительные меры в подавлении восстания.

Для предварительного увещания возмутившихся, он отправил к инсургентам нескольких доверенных лиц, из дворян и [16] духовенства, с прокламациею, в которой обещал им испросить прощение, если они с полным раскаянием и покорностью возвратятся в свои дома.

«Что вы делаете? спрашивал главнокомандующий кахетинцев (В прокламации от 22-го февраля 1812 г., № 177. Акты Кавказ. археогр. ком. т. V, № 97.). Какое ослепление обуяло умы ваши, и какая цель ваша? Неужели в несчастном исступлении своем забыли вы силу и могущество неодолимых войск российских, забыли веру христианскую и не видите, что рука Божия, неизбежно карающая клятвопреступных изменников, готова вас поразить!

Вспомните, что вы дерзнули поднять оружие против войск Его Императорского Величества, кои суть братья ваши по вере, защищающие жилища ваши, семейства и имущество от внешних неприятелей, издавна жаждущих вашей погибели, и что вы, в заблуждении своем нарушив присягу, данную вами, в вечной верности Его Императорскому Величеству перед лицом Самого Бога, вооружились против защитников ваших, против самого вашего отечества и против религии. И так, с сердечным соболезнованием, видя бездну, в которую вы сами стремитесь, вовлекая невинные ваши семейства, я счел обязанностью, прежде нежели приступлю к мерам, кои мне предписывает долг и звание мое, объявить вам следующее:

Кахетинский народ! теперь предлежит вам два пути: один к спасению, а другой к неминуемой гибели. Собрав сильные войска, я иду сам в Кахетию для водворения среди вас покоя. Меч мой готов истребить непокорных мятежников, и вместе с тем рука простерта принять с милосердием раскаивающихся, подобно как отец приемлет заблудшего сына. Почему избирайте немедленно дорогу, которую укажет вам собственное ваше благоразумие. Я же уверяю вас честию моею, что не накажу тех, кои, положив оружие, с раскаянием будут просить прощения и, с семействами своими, возвратясь в свои жилища, примут вновь присягу на верность Его Императорскому Величеству. Но если встречу кого с оружием в руках и противящихся законной власти, то тех предам достойной их казни, без всякого помилования». [17]

Посланные с этою прокламациею явились к инсургентам, но переговоры их были безуспешны.

— Мы, говорил посланным Коцо Оханов, предводительствовавший толпою (Записка генерал-маиора князя Чавчавадзе, поданная Императору Николаю в 1837 г. Воен. учен. арх. глав. штаба.), мы знаем, что нас мало в сравнении с русскими, не надеемся их победить, но желаем, чтобы они нас истребили. Мы искали покровительства Русского царя, и Бог дал нам его, но несправедливости и жестокости его слуг, привели нас в отчаяние. Мы долго терпели. Ныне же, когда Господь послал нам этот ужасный голод, когда мы сами едим коренья и травы, от нас насильственно требуют хлеба и фуража. Нас выгнали из собственных домов; рылись в сундуках и ямах наших, открывали наши запасы вина и, напившись до пьяна, оскверняли остальное, бросая туда нечистоты. Неужели и после такого срама дорога нам жизнь? Мы виноваты перед Богом и Русским Царем, обагрив руки в христианской крови; но Бог свидетель, что изменить русским никогда в нашем помышлении не было: нас вынудили к тому силою, и мы решились погибнуть на месте. На прощение нам надеяться нечего: кто откроет наше положение Государю? Разве мы не помним, что нам, бывало, отвечали ваши начальники, когда мы ссылались на него: до Бога высоко, до Царя далеко! Ступайте же к ним; ни они, ни вы нас не обманете.»

Слова эти, подтвержденные единогласно всеми находившимися в толпе, в тот же день были переданы маркизу Паулуччи. Ему же доставлено было и письмо, служившее ответом на прокламацию.

«Все общество катехинское, отвечали инсургенты, в горах и на плоскости живущее, доносит, что мы неопытны в письмах, и не можем понять вашего писания. Мы не отрицаемся от Христа; не изменники Государю; ниже клятвопреступники. Вы дали нам повод, что было от всемилостивейшего Государя манифестом повелено, от вас не было исполнено; вы нам дали повод, убивая и вешая на веревке; виновные и усердные не были различены, но и сего мы по усердию к всемилостивейшему Государю и по присяге от нас данной терпели. [18]

Сверх того, чего у нас не было, к тому экзекуциею и штыками вы нас принуждали; убивали наших жен и детей; отняли у нас хлеб и голодом нас морили, а нам говорили, чтобы мы паслись на траве. Как младенцам пастись на траве?

От нарядов не стало у нас быков, а в лесах не нашли мы более лесу для построения ароб (телег) и такой обиды не могли мы более вытерпеть; чем человеку морить своих жен и детей, скорее убьет прежде другого. Мы истинно знаем то, что Государь Император народа истребить не изволит (не желает). Повод дан вами; сойтись с вами нам более невозможно: мы рискнули и семействами, и собою. Вы давали нам за коду(2 пуда 10 фунт.) по 1 руб. 20 коп., а у кого из нас не было хлеба, брали в плату по 4 рубля за ту же коду.

Мы Государю не изменили и не изменники; вы преступили повеление Государя, и мы более не могли переносить несправедливости. Нам с вами сойтись невозможно, мы и так мертвы и должны умереть. Мы подали просьбу, а вы не довели оной до Государя. Вы нас обманывали — и мы терпели; уже более невозможно. Ныне конец — и мы должны умереть».

Получив это письмо, маркиз Паулуччи в тот же день отвечал инсургентам (Хотя в Актах Кавказской археографической комиссии (т. V, № 96) документ этот помечен 24 числом марта, но его следует отнести к 24-му февраля, так как волнения продолжались только до 10-го марта. С этого дня, по словам всеподданнейшего донесения маркиза Паулуччи (см. там же, № 97, стр. 80), «окончились и все действия против мятежников», мятежный дух истреблен в Кахетии, и «вся Грузия приведена в спокойствие».):

«По приезде моем в деревню Хашми, доставлен был ко мне от вас ответ на мое объявление; видя из того причину, побудившую вас к настоящему мятежу, я нужным почитаю сказать вам: Кахетинский народ! Вам самим известно, что объясненные вами жалобы при главнокомандовании моем приносимы от вас не были; так равно и просьб, вами поданных, я не получал, по которым я бы не оставил тотчас сделать строгое исследование и доставить вам должную справедливость; но как все сие происходило прежде, до моего командования, и вами мне не было объявлено, то я и не [19] мог быть о том известен; а потому и ныне отправляю к вам с сим преосвященного Ниноцминдели, духовника моего патера Онуфрия и маиора, князя Соломона Авалова, как доверенных от меня, объявить вам последнее мое слово, дабы вы, опомнясь, оставили предпринятые вами намерения и разошлись по вашим домам. Тогда вы можете все ваши жалобы и просьбы мне представить, и я не оставлю оказать вам всю справедливость и сделать все возможное облегчение; но если вы и за сим не послушаетесь сего моего обвещения, то буду вас трактовать как изменников».

25-го февраля посланные с этим обещанием отправились к инсургентам, укрывавшимся в лесах по дороге к Телаву, близ монастыря Самеба. Обещая дать ответ через два часа, коноводы вооруженной толпы не дали его до ночи. Тогда, на рассвете 26-го числа, маркиз Паулуччи, не обращая внимания ни на густоту леса, ни на то, что противник засел в крепких ущельях, решился атаковать с наличными силами, состоявшими всего из 600 человек пехоты при двух орудиях. Командовавший авангардом, полковник Тихоновский, двинулся против неприятеля, имея у себя две роты Херсонского полка, роту 9-го егерского и 35 казаков. Вооруженная толпа была разогнана, и некоторые, более виновные, из числа взятых в плен, по приказанию главнокомандующего, повешены. Войска перешли в дер. Патерзаул, куда прибыл из Сагореджо архимандрит Елевтерий, отправленный для переговоров с инсургентами. Неудовлетворительный ответ, им привезенный, заставил главнокомандующего перейти с войсками в Сагореджо (Из предписания генерал-маиору барону Клодту, № 226.).

Сагореджинцы явились с покорностью и просили пощады. Селения Сагореджи, Какабети, Манава и другие были приведены к присяге; почти весь Сигнахский уезд успокоился, и жители возвратились в свои дома.

27-го февраля главнокомандующий перешел в сел. Какабети, где присоединился к нему полковник Степанов, выступивший с отрядом из Кара-агача. Отряд этот состоял из сборных команд и образовался при следующих условиях:

При первом известии о восстании в Кахетии, была отправлена [20] из Пховели в Телаву рота 9-го егерского полка. На пути следования в сел. Вакиры и Анаги, рота была окружена значительною толпою неприятеля и, не будучи в состоянии пробиться к Телаву, принуждена была отступить к Кара-агачу, куда прибыла и штаб-квартира Кабардинского полка из Бодбисхеви. 12-го февраля прибыл также в Кара-агач и маиор князь Орбелиани, с двумя ротами Кабардинского полка и с одним орудием. Войска эти имели крайний недостаток в продовольствии. В течение двенадцати дней, с 11-го по 23-е февраля, они питались одним ячменем, заготовленным для лошадей Нижегородского драгунского полка. В таком критическом положении, полковник Степанов, принявший начальство над всеми собравшимися в Кара-агаче, как только узнал о прибытии маркиза Паулуччи в Хашми, тотчас же двинулся на соединение с главнокомандующим. Последний предписал Степанову остановиться в Сагореджо и наблюдать за общественным спокойствием, а сам двинулся к сел. Велисцихе. У селения Чумлаки маркиз Паулуччи встретил, 1-го марта, мятежников, бывших под предводительством царевича Григория. Рассеяв толпу, главнокомандующий объявил жителям соседних деревень, что если кем-нибудь будет сделан хотя один выстрел по русским войскам, то деревня будет предаваема огню. Вместе с тем он потребовал выдачи царевича Григория, скрывшегося у анцугских лезгин.

6-го марта, Григорий был представлен главнокомандующему анцугским старшиною Али-ханом (Из предписания генерал-маиору барону Клодту, 6-го марта 1812 года, № 304.), отвезен в Тифлис, помещен в нижнем этаже дома главнокомандующего, а впоследствии отправлен в Россию. «Сей царевич, доносил маркиз Паулуччи (Графу Румянцову от 18-го марта 1812 г. Акты Кавказск, археограф. ком., т. V. № 77.), весьма, важен не по личным своим достоинствам, коими, к счастию, не одарен от природы, но по уважению, каковое народ здешнего края имеет к его происхождению... Опытом же народного легковерия и, той истины, что необходимо нужно для спокойствия здешнего края удалить отсель все то, что только носит на себе имя происхождения от бывшего грузинского царственного дома, может [21] служить то, что сей царевич, не имеющий никаких особенных достоинств, оставленный без внимания моими предместниками и даже у самих грузин до сего случая мало имевший уважения, вдруг, при открывшейся революции, начал играть между ними важную роль и, по ослеплению народа, которое однакоже обнаруживает их всегдашнюю привязанность к прежнему царскому правлению, был с радостью принят мятежниками, провозглашен царем Грузии и предводительствовал толпами бунтовщиков».

Предводительство это хотя и было безуспешно, но с покорностью Григория беспорядки в Грузии не были еще прекращены, и главнокомандующий принужден был спешить к Телаву, осажденному огромною толпою инсургентов.

В самом начале волнений толпа вооруженных окружила Телав и 9-го февраля потребовала от русских властей, чтобы оне оставили город.

«Господа телавский комендант и исправник! писали инсургенты (Акты Кавказск. археогр. ком., т. V, № 97.). Клянемся вам Богом, святым крестом и евангелием, мы все, здесь собравшиеся, что если последуете сему нашему совету и мирно выйдете, то как против нашего брата и отца не согрешим, так и вам ничем не повредим и против вас не согрешим. Где только были войска: в Кизике (Сигнахе), на Арагвах, в Сагореджо по сю сторону Куры, в целой Кахетии, также в Карталинии, везде их истребили и нигде уже нет русских; и где таким образом покорились, то благополучно освободились. Клятвою вас уверяем, что по выходе получите мир, и если сему совету не последуете, то, исполнивши долг свой, отныне мы ничего не пришлем вам сказать. Ведь вы видите, эти войска все против вас собрались; верьте, у вас помощи уже никакой нет, — не умирайте!»

Запершаяся в Телаве команда и представители русской власти предпочли однакоже умереть, чем сдаваться, и предложили собравшейся толпе разойтись по домам. Восставшие отказались исполнить этот совет и 13-го февраля отправили повое требование сдать им город и крепость.

«Комендант, исправник; и вообще собравшиеся в крепости! [22] писали они. Письмо ваше мы получили и, что советовали — все уразумели, которое было писано по глупости; мы давно вас знаем и не обманемся, как ребенок. Будьте уверены, что не только мы против вас, но все наши братья, целая Кахетия и Карталиния за ваше зверское притеснение восстали против вас; нам с вами мириться невозможно, довольно: более не обманемся. Знайте и то, что маркиза казахцы убили в Сала-оглы; в Кизике войска ваши истреблены кизикцами и джарцами, так равно в Борчало, в Карталинии, на Арагвах и Сагореджо — вам более помощи нет. Мы не хотели, так как вы, христиане, напрасно пролить кровь и теперь советуем вам: все мы против вас и клянемся, что если выйдете добровольно, то будете счастливы и избавитесь смерти и никакого вреда вам не будет — клятвою клянемся и поверьте; а если совету сему не последуете, то преданы будете без пощады смерти. Мы отсюда не отступим и не думайте об этом, чтобы мы не могли взять крепость».

Угрозы эти остались одними словами: среди восставших не было единодушия и единства в действии; они были плохо вооружены и, имея только одно орудие, не решались предпринять штурм. Обложивши со всех сторон Телав, инсургенты отрезали все пути сообщения и намерены были продолжительной блокадою достигнуть своей цели; но прошел месяц, а осажденные не сдавались. Перенося всевозможные лишения, гарнизон дождался прибытия главнокомандующего, который 4-го марта появился с отрядом в виду г. Телава.

Оставив пехоту за дерев. Цинандали в семи верстах от крепости, маркиз Паулуччи поехал, с 50 казаками и с некоторыми преданными нам грузинскими князьями, вперед, к крепости. Заметив приближение главнокомандующего, инсургенты рассыпались в разные стороны, бросили начатые траншеи и в них одно шестифунтовое орудие.

Телав был освобожден, и с занятием его последние шайки инсургентов были разогнаны. Волнение в Кахетии на время прекратилось, о чем и было объявлено в Грузии, Имеретии и сообщено начальникам войск в ханствах.

С окончанием беспорядков, из разных деревень Кахетии [23] были представлены правительству солдаты, спасенные жителями от преследований народной ярости; многие грузины скрывали их у себя под именем рабов. Такие поступки доказывали, чту туземцы не питали вражды к русскому правительству и не желали нарушать. присяги, данной русскому Императору: они восстали против злоупотреблений и недобросовестных исполнителей предначертаний правительства. Маркиз Паулуччи скоро узнал истинные причины волнений и не счел возможным скрыть их от Императора Александра I.

«Причины происшедшей здесь революции, доносил он (Во всеподд. рапорте от 26-го марта 1812 г. Акты Кавказск. археогр, комиссии т. V, № 97.), по моему образу мыслей и сколько я мог видеть, заключаются: в безнравственности вообще, царствующей здесь между российскими чиновниками, которые, не имея правил религии, пускаются на большие или меньшие преступления. Подарки в числе злоупотреблений не последнее занимают место и, к несчастью, при том часто на сие зло подавали право самые примеры начальников, которые, на подобие азиятских сардарей, ханов и пашей, считали подарки, как приобретение законное и как одолжение за услугу».

С одной стороны лихоимство чиновников, а с другой — неудовольствие дворянства, лишившегося своих прав с уничтожением моуравств и причислением в казну церковных и казенных имений, которыми управляли дворяне на правах собственности, — все это давало прекрасную почву для интриг членов бывшего царского дома и подготовило восстание. К этому присоединялось медленность русского судопроизводства и, наконец, по словам маркиза Паулуччи, тысячи «делаемых подлостей чиновниками провиантского ведомства, которых, не взирая на всю мою бдительность и строгость, в краткое время моего здесь командования, я не имел еще времени открыть всех и остановить зло, которого, в тягость народу и к разорению казны, они не перестают здесь делать с самой смерти генерала князя Цицианова».

Желая искоренить зло и устранить причины к народному неудовольствию, маркиз Паулуччи не находил другого средства, как [24] устранить провиантских чиновников от покупки хлеба, поручив это дело гражданскому губернатору, при содействии частных лиц.

Вместе с тем, признавая несостоятельность уездных судов, главнокомандующий учредил в Сигнахском и Телавском уездах особые временные суды, в которых разбирались дела по законам царя Вахтанга, за исключением дел уголовных, рассматривавшихся по русским законам.

Грузины скоро оценили распоряжения главнокомандующего и с сожалением узнали, что маркиз Паулуччи оставляет Закавказье. Политическое положение России и неизбежность войны с Наполеоном побудили Императора Александра I собрать вокруг себя людей, известных своим боевым опытом и военными дарованиями.

«Отличное ваше служение, писал Государь маркизу Паулуччи (В рескрипте от 16-го февраля 1812 года.), обратило особое мое на вас внимание. Я, желая по достоинствам вашим употребить вас с большею блистательностью, повелеваю вам прибыть в С.-Петербург, а начальство над Грузиею сдать генерал-лейтенанту Ртищеву».

Последний был совершенно неизвестен грузинам, и дворянство отправило в Петербург князя Захара Андроникова, с полномочием подать прошение на Высочайшее имя об оставлении маркиза по прежнему в звании главнокомандующего в Закавказье; но Государь не признал возможным изменить своего решения.

Назначив маркиза Паулуччи своим генерал-адъютантом, Император Александр поручил Ртищеву начальство над Грузиею и Кавказскою линиею на тех же самых правах, какие имел геперал-от-кавалерии Тормасов. «Почему повелеваю вам, писал Император Ртищеву (В рескрипте от 16-го февраля 1812 года.), отправиться немедленно в Тифлис, а управление на Кавказской линии поручить генерал-маиору Портнягину».

Человек преклонных лет, не имевший за собою видной боевой деятельности, Николай Федорович Ртищев был человек религиозный и высокочестный. На долю его выпало одно из затруднительнейших положений в Закавказье; восстание в Кахетии, [25] только что подавленное маркизом Паулуччи, чума и голод, все еще свирепствовавшие в Мингрелии и Имеретии, враждебные отношения к нам Турции и беспрестанные вторжения персиян в наши пределы делали положение Ртищева тем более трудным, что он мог располагать весьма ограниченным числом войск, без надежды получить какое-либо подкрепление. В донских полках был огромный некомплект в строевых лошадях, а в полках пехоты недоставало 7,000 человек, пополнить которых было нечем, так как все рекруты шли на укомплектование армий, назначенных для отражения полчищ Наполеона, готовившегося вторгнуться в Россию. Главнокомандующему на Кавказе предоставлено распоряжаться только теми средствами, которые были под рукою; ему вменено в обязанность приостановить наступательные действия и обратить исключительное внимание на переговоры с тегеранским двором (Отношение военного министра главнокомандующему, 4-го мая 1812 года, № 160.).

Полагаясь во всем на Бога и опираясь на своих помощников, Ртищев принялся за дело с свойственною его летам осторожностью и ознаменовал свое пребывание на Кавказе заключением мира с Персиею. Блистательные дарования и действия Котляревского неразрывно связаны с этим событием и с расширением нашего владычества в Закавказье...

Прибыв 20-го апреля в Тифлис, Ртищев в тот же день вступил в управление краем и командование войсками. Последние, большими или меньшими отрядами, были раскинуты на всем протяжении от Черного до Каспийского морей. Так, в Мингрелии, Гурии и Имеретии находился отряд из пяти с половиною баталионов (Белевский пехотный полк, два баталиона 15-го егерского полка и две роты морского баталиона в креп. Сухуме.), и донского Балабина полка, под начальством генерал-маиора Симоновича. Резервом ему служили расположенные в Карталинии семь рот пехоты (Грузинского гренадерского полка: две роты с орудием в г. Гори, одна рота в Осетии; 15-го егерского полка две роты с орудием в Сураме, одна в Карели и одна с орудием в Боржоме.) и донской Поздеева 8-го полк, под командою [26] полковника Печерского. Пять рот (Херсонского гренадерского и Кабардинского пехотного полков.) с двумя орудиями находились в Тифлисе, по одной роте Суздальского полка были в Анануре и Пасанауре — пунктах весьма важных для поддержания беспрепятственного сообщения с Кавказскою линиею. Кабардинский пехотный (Три баталиона, за исключением одной роты, оставленной в Тифлисе.) и донской Данилова полки были расположены в Кахетии. Замок, принадлежавший царевичу Давиду и построенный над р. Алазанью, занят двумя ротами; селения Магаро и Кара-агач — баталионом Кабардинского полка. Вместе с тем, для лучшей охраны и облегчения войск при обороне, сделано распоряжение о вырубке леса по обеим сторонам дорог, ведущих в Балачауры, Тионеты и Ахмети, а также по Сигнахской дороге до г. Телава.

Защита крепости Ахалкалак и обеспечение границы нашей с Турциею возложены на отряд генерал-маиора князя Орбелиани (46-й егерский полк, две роты 15-го егерского полка, донской Ежова полк и полроты артиллерии.), которому, сверх того, поручено прикрывать Сомхетию и Шурагельскую провинцию, если бы персияне сосредоточили свои силы против них, для чего и иметь сообщение с стоявшим в Памбаках отрядом генерал-маиора Лисаневича (Предписание генерал-маиору князю Орбелиани, 14-го апреля 1812 г., № 689.).

Последний, имея в своем распоряжении пять баталионов (Два баталиона Тифлисского полка, 9-й егерский полк и донские казачьи полки, Агеева и Богачева.) и два донских казачьих полка, занимал важнейшие пункты Памбакской и Шурагельской провинций, а именно: селения Караклис, Бекант и Гумри. В первых двух селениях строились укрепления, а в Гумри исправлялась существовавшая там каменная батарея. Под защиту этих укреплений должны были собираться жители, в случае неприятельского вторжения.

Прикрывая своим отрядом большую часть Грузии, генерал Лисаневич имел свои фланги обеспеченными: с одной стороны отрядом генерал-маиора князя Орбелиани, а с другой — отрядом генерал-маиора Клодта фон Юргенсбурга, стоявшего между Чардахлами и Шамхором, с тремя баталионами пехоты, одним казачьим [27] полком и половиною батарейной роты (Два баталиона Херсонского гренадерского полка, один баталион Тифлисского и донской казачий Извалова полк.). Войска эти должны были защищать Шамщадыльский и Елисаветпольский округи. В Елисаветполе находились три роты Севастопольского полка и гренадерская рота того же баталиона поставлена в г. Нухе.

Далее, в Карабаге стоял генерал-маиор Котляревский с шестью баталионами и казачьим полком (Девять рот Грузинского гренадерского полка, 17-й егерский полк, баталион Севастопольского полка и донской казачий Попова 16-го полк.). В Баку и Дербенте находились особые гарнизонные баталионы, а в Дагестане, для защиты Кубинской провинции и Кюринской крепости, был особый отряд, под начальством генерал-маиора Хатунцева (Троицкий мушкетерский полк, баталион Севастопольского полка, казачий Сысоева полк и гарнизонные баталионы: Бакинский и Дербентский.). Сверх того, в Баку находился еще Каспийский морской баталион, назначенный собственно для десанта, если бы представилась необходимость сделать высадку или воспрепятствовать персиянам строить в своих портах суда (Письмо маркиза Паулуччи Ртищеву, 20-го марта 1812 г., № 398.). За этим наблюдала каспийская флотилия, суда которой были расположены: корабль «Гром» и корвет «Казань» у острова Саро; бриги «Ящерица» и «Змея» — у Ленкорани; люгер «Горностай» — у Гилянских берегов, а люгер «Щеголь» и транспорт « Осетр» стояли на Бакинском рейде.

Из обзора расположения войск и очертания нашей границы видно, что положение генерал-маиора Котляревского в Карабаге было самое затруднительное потому, что, куда персияне ни направили бы свои неприязненные действия, они не могли миновать Карабага. Сознавая свое аванпостное положение, Котляревский на столько зорко следил за неприятелем, что большая часть воззваний, посылаемых персиянами в наши мусульманские провинции, попадались в его руки. В конце мая и начале июня деятельность персидского правительства в этом отношении была весьма плодовита, и прокламации в огромном числе распространялись между населением.

«Прежде сего, писал Баба-хан в своем фирмане (Акт. Кавк. Арх. ком. т. V, № 698.), [28] высокостепенный Мехти-Кули-хан Джеванширский (Карабагский), вследствие различных причин, держал себя в отдалении от царской нашей службы и, будучи испуган, дичился нас. Теперь он, признав наши монаршие милости и благосклонность капиталом своей надежды и упования, изъявляет готовность оказывать нам заслуги и повиновение и обещает искоренить, истребить, пленить и изгнать русских гяуров из Карабага. Вследствие чего мы по монаршему нашему благоволению, забывая прежнее его отчуждение, удостаиваем его монаршей нашей благосклонности и желаем, что если он начнет враждебные действия против русских и успеет выполнить возложенные на него поручения и очистить Карабаг от гадости русских, то обещаем, согласно собственному его желанию, утвердить его в карабагском владении без малейшего вмешательства посторонних и приказать, чтобы, рассеянные по Адербейджану и прочим местам, разные семейства карабагские были опять возвращены в Карабаг и там водворены».

Мехти-Кули-хан представил этот фирман генералу Котляревскому, чтобы он, «по прочтении, узнал его содержание». Такая же точно участь постигала большую часть воззваний, и если они встречали удобную для себя почву, так это в Дагестане, где находились бывший хан дербентский Ших-Али и Сурхай-хан Казикумухский, самые искренние агитаторы в пользу персидского правительства.

В июне посланные Ших-Али к властителю Персии возвратились обратно. Пробравшись через Табасаранские горы, они привезли ему 1,500 червонцев и подарки: Сурхай-хану, брату аварского султана Гассан-хану и акушенским старшинам. Баба-хан просил их собрать как можно более войск и быть готовыми к действию с его войсками, через Ширванское ханство. Сурхай тотчас же пригласил к себе на совещание акушенских и других старшин, но решение их не соответствовало его ожиданиям. Акушенцы отказались принять прямое и открытое участие в неприязненных действиях, но готовы были пригласить охотников сражаться под знаменами Сурхая. Такое заявление не устраивало владельца казикумухского: всем охотникам надо было платить деньги, а этого хан не любил, и потому решил, не связывая себя никакими [29] обязательствами с акушенцами, послать приглашение к ахтинцам и рутульцам. Сурхай писал им, что все дагестанцы, согласясь между собою, обязались клятвою собраться в одно место и идти против «беззаконных и несчастных врагов Богу и нашему закону, которые при помощи Божией будут побеждены и наказаны».

Посланный с этим письмом попался в наши руки и, вместо письма Сурхая, ахтинцы получили предложение генерал-маиора Хатунцева не верить словам хана Казикумухского, но оставаться спокойными и верными тому правительству, которому они уже присягнули. Хотя на точное исполнение этого совета и нельзя было надеяться, но можно было быть уверенным, что сведения, полученные русскими о намерениях Сурхая, заставят горцев отказаться от поголовного ополчения и оказать сильную помощь казикумухцам. Так оно было в действительности, и Сурхай успел только склонить на свою сторону уцмия Каракайтагского, человека враждебного России.

На границах уцмия с давнего времени производились грабежи, разбои и захват наших товаров, отправляемых в Дербент из Кизляра и Тарков. На требование запретить подобное своевольство и доставить удовлетворение обиженным, уцмий отговаривался, что народ его не слушает, и он не в состоянии удовлетворить всех требований; а когда дело коснулось до совокупных действий с казикумухским ханом, то власть его оказалась на столько сильною, что он собрал значительное число войск в помощь Сурхаю. Не желая допустить соединения союзников и предпочитая разбить их по частям, генерал-маиор Хатунцев, стоявший лагерем при Калэсуаре, предпринял экспедицию во владения уцмия Каракайтагского. Он разделил отряд на две части: четыре роты Троицкого полка с одним орудием, под командою маиора Нешковича 1-го, отправлены в Кураг, в подкрепление тамошнему гарнизону, для противодействия Сурхаю, если бы он попытался вторгнуться в Кюринскую провинцию; три же роты с двумя орудиями Хатунцев взял с собою в Дербент и, присоединив там 250 человек из гарнизона, в ночь на 28-е июня форсированным маршем двинулся во владения уцмия Каракайтагского. Пройдя 60 верст от Дербента, Хатунцев, в пять часов по полуночи, остановился лагерем у [30] селения Башлы, в котором насчитывалось до 2,000 домов и до 5,000 жителей мужеского пола. Народ считал себя вольным, признавал уцмия своим протектором, но не платил ему никакой дани.

Неожиданное появление русского отряда навело такой страх, что население, не смотря на свою многочисленность, разбежалось в разные стороны. Разослав по всем соседним селениям гонцов с извещением о появлении русских, башлинцы признали лучшим покориться, и на другой день старшины их явились с просьбою о помиловании, просили не делать им никакого разорения, объявить, с какою целью прибыл русский отряд, и обещались удовлетворить всем нашим требованиям. Присягою над кораном они обязались: не собирать войск, не оказывать никакой помощи Сурхай-хану Казикумухскому и прекратить грабежи по дорогам из Кизляра и Тарков в Дербент. Точно такие же требования были предъявлены самому уцмию Каракайтагскому и старшинам прочих окружных селений. Получив и от них клятвенное обещание поступать во всем согласно желанию русского правительства, генерал-маиор Хатунцев пошел обратно в Дербент, а оттуда отправился в Кураг, для осмотра войск и ограждения границ наших от неприятельских предприятий со стороны хана Казикумухского.

Из Курага Хатунцев отправил письмо Сурхаю, советуя ему оставить свои замыслы, распустить войска и не заставлять действовать против него силою оружия (Рапорт Хатунцева главнокомандующему, 13-го июля 1812 г., № 417.). Прибытие в Кураг четырех рот пехоты на усиление тамошних войск, присяга уцмия и башлинцев заставили Сурхая подумать о своем положении. Он отвечал, что оставляет свое намерение действовать неприязненно и клянется Богом, что останется верен и спокоен. Хатунцев потребовал присяги и, зная непостоянство Сурхая и его вероломство, выступил с отрядом из Курага и двинулся в Казикумух. Появление русских войск на границах владения заставило Сурхая вступить в переговоры, которые тянулись, впрочем, более 10 дней и сопровождались со стороны хана разными отговорками и уклонениями. Наконец, 17-го июля он прислал с своим любимым сыном Муртаза-Алием присягу, утвержденную печатью, с [31] извинением, что сам, по старости и слабости здоровья, не может приехать для личного свидания с Хатунцевым. С сыном Сурхая прибыли кадии акушенцев и даргинцев, которые также присягнули и поклялись, что с этих пор живший у них Ших-Али будет спокоен и не предпримет неприязненных действий против России. «В противном же случае, писал Ртищев (Князю Горчакову, от 22-го ноября 1812 г., Акт. Кав. Арх. ком., т. V, № 755.), народ акушенский всякое вредное его поведение примет на собственную свою ответственность, только бы Шиху-Али под их надзором позволено было от российского правительства иметь среди их свое жилище беспрепятственно и от них не выгонять, так как народ акушенский, обязанный отцу его Фетх-Али-хану многими благодеяниями, признал его за своего кунака и, по их обыкновениям, обязан призреть его и оказать всякое покровительство».

Согласившись на эту просьбу и обещая, сверх того, уменьшить пошлины с товаров и изделий, привозимых акушенцами в Дербент и Кубу, генерал Хатунцев окончательно парализовал тем содействие дагестанцев персиянам и успел успокоить их, прежде чем Аббас-Мирза подошел к нашим границам.

Сосредоточив свои войска в урочище Яме, в восьми агаджах от Тавриза, наследник персидского престола располагал, по слухам, вторгнувшись в Карабаг, разбить Котляревского, возмутить жителей Нухинского владения против Джафар-Кули-хана и двинуться в Грузию в то время, когда сардарь Хуссейн-Кули-хан направится со стороны Эривани, а Эмир-хан с своею конницею сделает набег на Елисаветпольский округ.

Под предлогом того, чтобы дать время всем отрядам собраться на назначенных им местах и затем действовать одновременно с разных сторон, персияне весьма долгое время не предпринимали ничего решительного и довольствовались одними разглашениями о значительности своих сил и серьезности своих намерений. Хуссейн-хан Эриванский боялся отойти далее 25 верст от Эривани и ограничивался передвижениями к Кара-су и Эчмиадзину.

Передвижения эти, не имевшие вовсе решительного характера, [32] производились с единственною целью отвлечь наши войска и внимание от Грузии, где подавленное было восстание проявилось снова. Один из грузинских владельцев, мтиулетинский моурав, по личному неудовольствию на начальство, собрал значительную партию буйных голов и произвел новое волнение в Кахетии. Шайка его состояла из жителей Ананурского уезда, пшавов, хевсур, гудомакарцов и мтиулетинцев. Не ограничиваясь грабежом и убийством русских чиновников, попадавшихся в их руки, восставшие просили помощи лезгин и отправили посланных к царевичу Александру, с приглашением, от имени всего народа, прибыть в Грузию и принять бразды правления. Хотя и было сделано распоряжение, чтобы никто не отлучался из деревень без ведома начальства, но 16 человек грузин Телавского уезда все-таки успели разными путями пробраться к царевичу Александру. Семейства бежавших были арестованы (Предписание телавскому моураву, 28-го апреля 1812 г., № 371.), но мера эта вызвала новые осложнения. Противники русского правительства воспользовались этим и стали разглашать, что дарованное маркизом Паулуччи прощение участникам первого бунта не будет исполнено, и они будут все-таки наказаны. Большинство поверило разглашениям, и все те, которые считали себя виновными, снова перешли на сторону возмутившихся. Толпа вооруженных быстро возрастала и усилилась прибывшими к ним на помощь лезгинами. Телавский комендант маиор Шматов оставил город и двинулся за реку Алазань для отражения лезгин. Рассеявши неприятеля, Шматов, при возвращении в Телав, был окружен кахетинскими мятежниками и с большим трудом и значительными потерями возвратился в крепость, будучи сам тяжело ранен пулею в левую щеку на вылет (Всеподд. рапорт Ртищева, 18-го мая 1812 г., № 18.).

Получив об этом сведение, главнокомандующий отправил в Кахетию генерал-маиора Сталя, поручив ему познакомиться на месте как с причиною восстания, так и с поступками чиновников. Он был уполномочен объявить народу, что дарованное прощение будет исполнено в точности, и предложить жителям возвратиться в свои дома из гор и лесов, в которых они скрывались (Предписание генерал-маиору Сталю, 5-го мая 1812 года, № 50.). [33]

9-го мая, генерал-маиор Сталь с первым баталионом Кабардинского полка прибыл на реку Иору и соединился с двумя ротами второго баталиона того же полка. Вместо того, чтобы следовать прямо к Телаву, он остановился на несколько дней на реке Иоре, в ожидании прибытия к себе четырех эскадронов нижегородских драгун и отсюда разослал в Сигнахский и Телавский уезды прокламации, от которых, впрочем, и сам не ожидал большего успеха. Он обещал прощение всем тем, которые возвратятся в свои дома и не будут выходить из круга своих обязанностей и повиновения. Вместо исполнения нашего требования, князья Рафаил Эристов и Иван Джорджадзе приглашали всю Кахетию присоединиться к ним, ездили по селениям и силою принуждали жителей переходить на их сторону. Генерал-маиор Сталь отправил к ним нарочного, советуя явиться с покорностью и обещая прощение. В ответ на это князья заняли своею шайкою все проходы, ведущие через горы к Телаву, и их передовые пикеты появились вблизи самого города. Таким образом, убеждения не подействовали — оставалось употребить силу для прекращения беспорядков.

В баталионе, с которым пришел Сталь на реку Иору, было только 280 человек строевых, а в двух ротах 2-го баталиона состояло 329 человек, из которых более 100 человек не имели ружей (Кабардинский полк потерял во время первого восстания 470 ружей, из коих впоследствии было собрано от жителей и доставлено в Сигнах 110 ружей.). С этим отрядом генерал Сталь, 13-го мая, ринулся к селению Велисцихе и на пути узнал, что, накануне вечером, до 100 человек мятежников были в селении и уговаривали жителей вместе с ними напасть на г. Сигнах. Получив отказ, инсургенты зажгли несколько домов и 14-го мая подошли к Сигнаху (Всеподд. рапорт Ртищева, от 2-го июля 1812 г., № 48.).

Жители селения Велисцихе и некоторые князья явились с покорностью и объявили, что брат князя Рафаила Эристова отправился для уговаривания восставших, и действительно толпа грузин, собравшаяся у дер. Мукузани, в числе 3,000 человек, разошлась по домам (Рапорт генерала Сталя главнокомандующему, 19 мая, № 37.). [34]

Приведя к присяге жителей селения Велисцихе, генерал Сталь двинулся к Сигнаху, разогнал толпу мятежников и привел к покорности жителей города. Отсюда он отправил в Телавский уезд митрополита Бодбеля с прокламациею главнокомандующего (Рапорты ген. Сталя 12-го и 18-го мая, №№ 22-й и 34-й.), но посылка эта не имела успеха; волнение в Кахетии усиливалось, и число инсургентов у Телава возрастало на столько быстро, что для разогнания их было уже недостаточно тех сил, которыми мог располагать генерал-маиор Сталь. Главнокомандующий приказал отправить с Кавказской линии в Грузию линейный казачий полк с тем, чтобы он следовал без дневок. Для воспрепятствования инсургентам пробраться в Карталинию, был поставлен на границе с Кахетиею наблюдательный отряд. Все места, где мятежники могли переправиться через реку Арагву, заняты войсками; в Душет отправлено пятьдесят драгун для наблюдения за населением (Предписания полковнику Печерскому, 17-го мая, № 15-й; маиору Котыреву, 17-го мая, № 14-й; генерал-маиору Дельпоцо, 12-го мая, № 8-й.). Генерал-маиору Симоновичу приказано двинуть из Имеретии в Грузию баталион 15-го егерского полка (Предписание генералу Симоновичу, 17-го мая, № 16-й.).

Для действий против инсургентов, собравшихся у г. Телава, отправлен начальник 20-й пехотной дивизии генерал-маиор князь Орбелиани, с отрядом, состоявшим из 150 казаков линейного полка, роты Грузинского гренадерского полка и сборной команды от полков 20-й дивизии, пришедшей в Тифлис за приемкою вещей. Подойдя к Телаву и приняв начальство над отрядом Сталя, генерал-маиор князь Орбелиани должен был объявить прокламацию главнокомандующего, и если жители не послушают увещаний, то действовать силою, а пойманных с оружием в руках вешать (Предписание генерал-маиору князю Орбелиани, 16-го мая, № 12-й.).

Выступив из Гомбор 19-го мая, князь Орбелиани надеялся к ночи достигнуть до Телава. Трудность дороги, которая, кроме крутизны, изрыта была во многих местах завалами, заставила его ночевать в 15-ти верстах от города. На утро он двинулся далее и, отойдя версты две от ночлега, был встречен выстрелами инсургентов. Пробиваясь сквозь толпу штыками, князь Орбелиани [35] остановился на Телавской равнине, близ деревни Вартазани, в четырех верстах от города (Рапорт генерал-маиора князя Орбелиани главнокомандующему, от 20-го мая, № 9-й.). Здесь он узнал, что генерал-маиор Сталь занял уже Телав, и многие из предводителей мятежа явились к нему с покорностью, присягнули и обещались оставаться верными и послушными всем распоряжениям правительства. Князь Орбелиани пригласил их к себе для того, чтобы взять с собою и, перейдя на левый берег реки Алазани, показать народу, считавшему их повешенными или сосланными в Сибирь. Мера эта могла принести двоякую пользу: во-первых, инсургенты должны были убедиться, что зачинщики восстания находятся в наших руках, а во-вторых, что прокламации главнокомандующего исполняются во всей точности. Толпы вооруженных расходились по домам, и население мало-помалу успокаивалось. Князь Орбелиани переправился за реку Алазань и, не встречая нигде вооруженных, дошел до дер. Гавазы, потом перешел обратно через реку и через Сигнах прибыл 30-го мая в Тифлис.

Генерал-маиор Сталь был назначен командующим войсками в Кахетии. Ему поручено принять меры к окончательному успокоению народа, и с этою целью в его распоряжении оставлены: рота Кабардинского пехотного полка, четыре эскадрона Нижегородского драгунского полка и 25 линейных казаков. Пройдя с этим отрядом по реке Алазани до Кварельской крепости, Сталь привел всех жителей к присяге, «кроме нескольких — доносил он — которые обещались принять оную в Алавердском монастыре». Таким образом, казалось, что волнение в Грузии было окончательно подавлено. Карталинцы были спокойны и не принимали никакого участия в восстании. Главные зачинщики получили полное прощение, и некоторые из них изъявили даже желание служить в рядах русских войск. Князь Орбелиани за эту экспедицию произведен в генерал-лейтенанты, митрополит Бодбель награжден орденом св. Анны 1-й степени, многие князья и духовные лица также получили награды (Высочайше утвержденный доклад. Военно-ученый арх. глав. шт., д. № 361.) [36]

Прошло несколько спокойных дней, как вдруг в Тифлисе получено было сведение, что царевич Александр намерен пробраться в Кахетию и поднять все население.

Слухи эти, к сожалению, оказались справедливыми.

Приняв с распростертыми объятиями прибывших к нему грузин Телавского уезда, Александр немедленно отправил их в Тавриз к Аббас-Мирзе с тою целью, чтобы они лично заявили о желании всего грузинского народа иметь царевича своим верховным вождем. Александр надеялся, что такое заявление вызовет энергические действия со стороны наследника персидского престола, и он окажет царевичу помощь к осуществлению его давнишнего желания. Аббас-Мирза принял посланных с видимым равнодушием и не дал им никакого определенного ответа, что, как увидим, сделано было с особою целью. Царевич Александр был крайне опечален таким приемом, но, как человек всегда готовый произвести замешательство в крае, объявил прибывшим соотечественникам, что если персидское правительство откажется помочь ему, а он убедится в преданности к нему кахетинского народа, то, всегда готовый жертвовать жизнию для отечества, он даже и с 30-ю человеками своей свиты проберется в Кахетию (Рапорт козахского моурава Ртищеву, 30-го мая 1812 г. Предписание Ртищева барону Клодту, 4-го июня 1812 г. Ак. Кав. Арх. т. V, № 424 и № 800.). Он отправил с посланными целую серию возмутительных писем.

«Царевич Александр — писал он — (От 16-го мая 1812 г., князьям, дворянам, чиновникам и вообще народу, живущим ниже Телава, в имениях князей Андрониковых и Вачнадзе. Акт. Кав. Арх. ком., т. V, № 421.) докладываю вам множество приветствий, исполненных братской любви, с пожеланиями добра. Столь знаменитая и честная ваша храбрость достигла во все четыре стороны: восток, запад, юг и север, и все народы Персии плетут вам венцы победы и похвалы; ныне прославились жители Грузии и увенчаны венцом славы. Какую похвалу вам принести или какую милость обещать вам, которые превышают все достоинства и почести, восстановляете толико падший царский дом, приобретаете детей царя Ираклия и не забыли его уважения к вам, [37] как отца к детям. Исполать вашей памяти и доброму выбору и браво таковой вашей храбрости и мужеству! Что мне делать? Если вас назвать детьми, то более отца вы оказали милостивую память, а если назвать вас братьями, то ни единый из братьев не сделал брату столько добра. Вы есть очи, коими освещается разум и крылья царя Ираклия... От начала по ныне, такой подданнической любви никто не оказывал своему господину, как вы, а потому, всеми хвалимые, почтенные и вожделенно любезные, царя Ираклия первородные дети и любезнейшие наши братья, хотя мы на письме объясняемся с вами, но я думаю, что среди вас сижу и лично с вами, любезные, вожделенно беседую. Бог да прославит вас более, возвышая имя ваше, а нас да удостоит возблагодарить вас радостно.

Затем, если хотите знать об обстоятельствах здешних, то при Божией милости шах-задэ (Аббас-Мирза) изволил прибыть с большим войском и казною на Гокчу, и намерены мы идти на Казахские горы с пушками, с 12-ю тысячами пехотными сарбазами и 30-ю тысячами другими войсками; с другой, турецкой, стороны идет еще сераскир с большим приуготовлением, артилериею и 60 тыс. войсками, коих половина уже перешла в Ахалцыхскую землю; из Персии еще один шах-задэ (принц) должен следовать елисаветпольскою стороною с 30-ю тысячами войска. Приготовления сделаны большие, а находящегося здесь сердаря отправляет шах-задэ на Гумринскую сторону. Но ждем вашего уведомления; коль скоро от вас получим известие, то тем скорее поспешим по вашему уведомлению и письму».

Точно такие же письма были отправлены царевичем Александром к кахетинскому дворянству, мтиулетинским старшинам и всему арагвскому народу. Царевич просил их занять ущелья и испортить дороги, чтобы с кавказской линии нельзя было подать помощи нашим войскам, «а с находящимися в Грузии русскими — говорил самонадеянно Александр (В письме арагвскому народу от 6-го мая 1812 г. Акт. Кавк. Арх. комис. т. V, № 423.) — при помощи Божией мы сумеем справиться». Он уверял население, что придет к нему [38] с таким числом войск, какого еще никогда Персия не собирала и, в доказательство справедливости своих слов, присоединил к своим письмам прокламацию эриванского хана. Называя царевича Александра царем Грузии, Хуссейн-Кули-хан просил грузин послужить ему не жалея жизни и присовокуплял, что «чрез короткое время мы переедем горы с большим войском; тогда мы покажем русским и им преданным, что значит мир (Письмо эриванского хана кахетинским, кизихским и арагвским князьям, дворянству и народу 19-го мая 1812 г. Акт. Кавк. арх. ком., т. ?, № 422.)».

Письма эти, полученные после прекращения мятежа, не произвели особого впечатления в Грузии, но за то они с успехом распространялись между горским населением у тушин, пшавов и хевсур. 12-го июня народ собирался, по обыкновению, на годовой праздник в Ломисе. Туда же явился посланный царевича, выдававший себя за пророка и предсказателя. Он привез тушинам, пшавам и хевсурам письма от Александра и Баба-хана, просивших их восстать против русского правительства. Для лучшего привлечения жителей, посланный привез от имени Александра в подарок капищу (храму) кусок материи. Подстрекаемый старшинами, народ постановил сделать нападение на посты, расположенные по дороге из Тифлиса во Владикавказ и разграбить транспорты, шедшие в Тифлис с амунициею и провиантом.

Не имея под рукою свободных войск для усиления важнейших пунктов, находившихся на сообщении нашем с кавказскою линиею, главнокомандующий отправил в Ломис подполковника князя Эристова с тем, чтобы он, как пользующийся уважением народа, уговорил его оставаться спокойным и верным присяге, данной русскому правительству. Пшавы и хевсуры дали слово князю не предпринимать враждебных действий, но в течение целого июня грабили наши транспорты (Ртищев князю Горчакову, от 6-го июля 1812 г., № 51.). Их подговаривали к этому царевич Александр и беглый имеретинский царь Соломон.

«Любезные и именитые братья — писал Соломон (Горским народам, от 1-го июля 1812 г. Акт. Кавк. арх. ком., т. V, № 257.), все вообще арагвцы, тушины, хевсуры и пшавы — все до единого горские люди! Докладываем вам привет, исполненный братской любви. Затем, [39] я услышал о вашем доблестном деле и именитости. Вашим именем земля наполнилась, достигнув дворов великих государей. Мое ухо что могло услышать лучше этого? По всему лицу земли повторяют ваше имя, хвалят вас и радуются за вас... Мы также вот, по милости великого государя (султана), с несчетными войсками вступим в Имеретию; наши сторонники тоже к вам прибудут, с Божиею помощью. Ведь мы имеем не одно имеретинское дело, а так как вы столько обязываете Багратионов и проливаете за них кровь, то мы желаем и нашу кровь смешать с вашею доброю кровью. Вот мы уже прибыли с несчетными войсками, с той стороны царевич Александр, а с этой мы».

По словам грузин, царевич Александр ожидал только спадения вод, чтобы прибыть в Кахетию. Это известие, сопоставленное с фактическим наступлением персиян, могло считаться весьма вероятным, и главнокомандующий приказал наблюдать за всеми более скрытыми местами, где только мог пробраться царевич, за поимку которого обещана награда в 2,000 червонных. Сознавая, что появление царевича в Грузии может произвести огромные замешательства, предводители дворянства просили усилить войска, но Ртищев не признал это возможным, так как и без того незначительные наши боевые силы были необходимы для отражения персиян, уже появившихся в Карабаге.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том VI. СПб. 1888