|
По списку |
На лицо |
||||||||||||
Шт.-оф. | Об.-оф. | Ун.-оф. | Музыкан. | Рядов. | Нестр. | Шт.-оф. | Об.-оф. | Ун.-оф. | Музыкан. | Рядов. | Нестр. | ||
Кавказ. гренад. | (3 батал.) | 9 | 47 | 114 | 53 | 807 | 110 | 6 | 22 | 77 | 50 | 548 | 87 |
Белев. мушкет. | (3 батал.) | 7 | 49 | 115 | 56 | 1,242 | 106 | 5 | 44 | 103 | 56 | 1,002 | 74 |
Кабард. » | (3 батал.) | 7 | 52 | 120 | 54 | 1,090 | 130 | 6 | 40 | 93 | 45 | 799 | 104 |
Тифлис. » | (3 батал.) | 7 | 45 | 90 | 22 | 1,022 | 90 | 7 | 35 | 79 | 21 | 774 | 81 |
Севастоп. » | (3 батал.) | 7 | 50 | 111 | 45 | 1,095 | 110 | 5 | 44 | 90 | 44 | 910 | 104 |
Саратов. » | (3 батал.) | 7 | 42 | 104 | 46 | 855 | 105 | 4 | 27 | 88 | 43 | 602 | 84 |
9-го егерского | (3 батал.) | 5 | 41 | 101 | 29 | 964 | 176 | 3 | 32 | 95 | 29 | 813 | 169 |
15-го » | (3 батал.) | 4 | 39 | 104 | 30 | 612 | 108 | 3 | 29 | 86 | 29 | 406 | 99 |
17-го » | (3 батал.) | 7 | 40 | 94 | 29 | 991 | 128 | 3 | 13 | 44 | 9 | 201 | 81 |
Итого: |
27 бат. | 60 | 405 | 953 | 364 | 8,678 | 1,063 | 42 | 286 | 755 | 326 | 6,055 | 883 |
Нарв. драг. | (5-й эскадр.) | 5 | 35 | 70 | 16 | 557 | 66 | 4 | 25 | 57 | 15 | 485 | 59 |
Донских полков. | Урядн. | Писар. | Казак. | Урядн. | Писар. | Казак. | |||||||
Полков. Сидорова 1-го | 1 | 9 | 15 | 1 | 630 | - |
1 | 6 | 8 | 1 | 217 | - |
|
» Ребрикова 2-го |
1 | 9 | 11 | 1 | 534 | - |
1 | 7 | 4 | 1 | 290 | - |
|
Войск.старш. Ежова 1-го | 1 | 12 | 13 | 1 | 527 | - |
1 | 3 | - | 1 | 36 | - |
|
» Агеева 2-го | 1 | 10 | 10 | 1 | 533 | - |
1 | 5 | 2 | 1 | 154 | - |
|
Есаула Кондрашева | - | 6 | 6 | 1 | 369 | - |
- | 4 | 2 | 1 | 48 | - |
|
Линейных команд | - | 6 | 7 | - | 144 | - |
- | 4 | 3 | - | 95 | - |
|
Итого: |
4 | 52 | 62 | 5 | 2,637 | - |
4 | 29 | 19 | 5 | 840 | - |
(См. Арх. Мин. Иностр. Дел, 1-13, 1803-1806 гг., № 9.
).С столь ограниченным числом войск приходилось сохранять внутреннее спокойствие во вновь приобретенных провинциях и в то же время оберегать те же провинции от вторжений персиян. Для защиты края еще могло быть достаточно войск, находившихся в Закавказье, в том случае, если б полки были комплектны, но с мая до самого сентября полноводие Терека прерывало всякое сообщение и было причиною того, что в полках (кроме Белевского) образовался недостаток в 2,554 человека, не считая 667 больных, бывших по разным госпиталям.
Главная причина значительной убыли и болезненности в войсках Кавказского корпуса была в расквартировании. Вся почти Грузия жила в небольших землянках, с отверстием [438] вверху, под которым в холодное время разводился и поддерживался беспрерывный огонь. Ночью он обыкновенно потухал, и оттого наши люди, не привыкшие спать, как грузины, в одежде, простуживались, получали горячки, лихорадки и поносы. Лечить больных в землянках было весьма трудно, а лазаретов и казарм построить не было возможности, по бедности обывателей.
Из этого видно, что положение главнокомандующего было далеко неблестящее. Рекруты, и то малая часть, были приведены только в июне месяце; испорченную артиллерию чинить было негде, и лошадей у нее почти не было, а те, которые и были присланы, «то полумертвые».
«Со времени моего прибытия к начальствованию в здешний край, доносил князь Цицианов (Всеподд. донесение от «.» октября 1805 года. Арх. Главн. Штаба.), три года я артиллерии не имею ни в ее виде, ни в ее действии, и наконец, прошлого года осенью, прибыла вся назначенная сюда с баталионом, но за чем? затем, чтоб чинить ее, чтоб к весенней кампании не поспеть, и единственно от недостатка в мастеровых, ибо по старому штату положенных седельников, в роте в большом количестве находящихся, велено переименовать плотниками; шорами у всех лошадей шеи стерты и в упряжи после ста верст не годятся, хомутов нет. Какая это организация? и буде по теории хороша, то смело дерзаю сказать, что по практике вредна для службы вашего императорского величества, и не могу утаить о том по долгу звания моего. Лошадей нет, или всегда в нечистоте; ремонты приводятся весьма молодые; а здесь недостаток в ячмене и произвесть его невозможно по неспокойствию Грузии; следовательно, нужны сносные лошади, кои бы на подножном корму ходили и в глубокую осень, производящую прекрасную отаву в полуденном крае Грузии.
Баталион имеет 48 орудий, две роты батарейные и две роты легкие. Когда же здесь восемь полков, когда каждый полк должен иметь шесть орудий, то не все ли сорок восемь орудий будут в расходе; где же по новой теоретической организации [439] батарейные орудия и роты, чем наглого неприятеля бить? в какой армии одни баталионные орудия составляют силу армии? Артиллерия, как вашему императорскому величеству небезызвестно, была вымышлена для спасения рода человеческого и чтоб рукопашным боем менее его терять.»
Ощущая недостаток в артиллерии, князь Цицианов писал несколько раз о том инспектору всей артиллерии, графу Аракчееву и частному инспектору кавказской артиллерии генерал-лейтенанту Капцевичу, но «письменных обещаний было много от обоих, а лошади стали подходить тогда, когда мосты были уже сорваны, не смотря на то, что это случилось гораздо позже, чем в прежние годы, и именно в половине мая.»
Все эти неустройства дозволяли князю Цицианову собрать отряд только в 1,200 человек с 9-ю орудиями, причем главнокомандующий сознавал, что с такою горстью людей он должен выступить противу 40,000-ой персидской армии, состоявшей по преимуществу из кавалерии (Кн. Цицианов кн. Чарторижскому 10-го июля 1805 г. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. II, № 2036.). Конечно, князю Цицианову трудно было надеяться на успех, и он, утешая себя мыслию, что Баба-хан не решится действовать наступательно, предполагал, что вооружение персиян происходит главнейшим образом от осторожности на случай неприязненных действий со стороны России. Но если бы персияне действительно подошли к границам с намерением вторгнуться в наши пределы, тогда главнокомандующий намерен был направить каспийскую флотилию к персидским берегам и сделать десант в Энзели или Реште, с целью отвлечь внимание и силы Баба-хана на защиту приморских своих провинций. Различные обстоятельства помешали нашей флотилии вовремя выйти в море, и вследствие позднего выступления она не выполнила главнейшего своего предназначения — отвлечь внимание и силы Баба-хана от Аракса. До ее появления в Энзелях, персияне уже выступили из Тегерана двумя сильными отрядами. Один, под личным начальством Баба-хана, приближался к Тавризу; другой, под командою сына [440] его Аббас-Мирзы, двинулся к Карабагу и остановился у Карадага, Отсюда он отделил также два отряда: один под начальством Пир-Кули-хана, был отправлен по дороге к Худоаферинскому мосту (Худо-Афери в переводе значит: Богом созданный.), на реке Араксе, а другой послан в Эривань, где доверчивый Мамед-хан, дозволивший персиянам занять крепость, был свергнут с ханства и со всем семейством отправлен в лагерь Баба-хана.
Появление неприятеля вблизи наших границ делало очевидным, что персияне намерены сами действовать наступательно и что враждебное столкновение между двумя державами было неизбежно. Не смотря на то, что князь Цицианов имел повеление Императора Александра уклоняться от военных действий с персиянами, главнокомандующий не мог избежать этого. Начавши в 1804 году по неволе войну с персиянами, мы могли прекратить ее только двумя способами: или путем мирных переговоров, или рядом поражений, могущих довести противника до изнеможения и до невозможности продолжать военные действия. При тогдашних средствах, князь Цицианов не мог достигнуть ни того, ни другого. Он не имел возможности не только довести неприятеля до изнеможения, но и действовать наступательно; рассчитывать же на возможность мирных переговоров было более чем сомнительно. Баба-хан, добиваясь шахского достоинства, не мог согласиться, чтобы в сношениях с ним и в мирном трактате, называли его сардарем или ханом, а наше правительство не имело причины усиливать его приданием шахского титула. Князю Цицианову не оставалось ничего более, как принимать меры против наступающего противника и выжидать случая, когда он будет в состоянии сам нанести ему поражение.
Судя по направлению движения персиян, можно было безошибочно предположить, что первый удар их будет на Карабаг, служивший для нас воротами в Адербейджан, и что потому Баба-хан будет стараться силою или хитростию возвратить потерянное им Карабагское ханство. Поэтому, решаясь действовать оборонительно, князь Цицианов стянул небольшие силы, которыми [441] мог располагать, в Елисаветполь и Памбаки и отправил для занятия Шушинской крепости шесть рот 17-го егерского полка (Впоследствии Эриванский Карабинерный полк.), с тремя орудиями и 30-ю казаками, под начальством маиора Лисаневича.
Добровольная сдача Шушинской крепости русским войскам, численность которых, впрочем, не превышала 300 человек, не нравилась ни персиянам, ни царевичу Александру. Последний удивлялся и недоумевал, каким образом Ибраим, пользовавшийся уважением и милостями шаха, добровольно покорился русским, от которых, по мнению царевича, «ничего ожидать не можно, кроме убытка и стыда.»
«По какой причине, спрашивал царевич карабагского хана, выдаете вы владение и усиливаете их (русских), ибо поныне никто от соединения с ними не получил никакой пользы.» Александр просил Ибраима выгнать русских из крепости, что, по его словам, было легко сделать, но на деле карабагский хан находил это несколько затруднительным.
Отправляя маиора Лисаневича в Шушинскую крепость, князь Цицианов поручил ему охранять Карабагское ханство от врагов внутренних и внешних. Во время пребывания своего в Карабаге Лисаневич должен был следить за поведением хана, устранять его от сношений с ханами, нам непокорными, и от всякой переписки с Баба-ханом, поддерживать согласие между ханом и его братьями и уговорить Ибраима провести дорогу от Шушинской крепости до Елисаветполя, удобную для проезда арб. Продовольствие для отряда Лисаневича должно быть заготовлено карабагским ханом и не менее как на три месяца. Главнокомандующий приказал принимать его в зерне, а не мукою, потому что «неблагонамеренные татары, писал он, могут ко вреду солдатского здоровья молоть муку с семенами хлопчатой бумаги, как то было с войсками покойного Фет-Али-хана кубинского, от шемахинских и ширванских жителей.» В случае приближения неприятеля к границам Карабага, Лисаневичу предписано стараться разбить его, рассеять и устроить нападение таким [442] образом, чтобы нанести персиянам чувствительный урон и заставить их не приближаться к Араксу.
«В подобных случаях, писал князь Цицианов, ничто так не действительно, как сюрпризы: например, посадя пехоту на карабагскую конницу, ночью сделать большой переход, после спешив, действовать.»
Переходить Аракс Лисаневичу было запрещено и допускалось только при полной уверенности в том, что он может нанести значительный вред неприятелю. С получением известия о появлении отряда Пир-Кули-хана близ Худо-аферинского моста, главнокомандующий, для поддержания маиора Лисаневича, отправил полковника Карягииа с баталионом егерей, численность которого не превышала 400 человек, при двух орудиях. В случае же опасности, князь Цицианов, для подкрепления этих отрядов, готов был и сам выступить с двумя некомплектными баталионами Тифлисского полка, оставя третий баталион для защиты Елисаветполя. Оба отряда Лисаневича и Карягина имели не более 700 штыков, да у генерала Несветаева в Памбаках были Саратовский полк и один баталион Кавказского гренадерского полка, также некомплектные. Вот все, что Цицианов мог противопоставить многочисленным полчищам персидского владетеля.
Худо-аферинский мост, устроенный на 14 арках, имел одну изломанную, так что для безопасной по нем переправы необходимо было ее исправить. Поэтому князь Цицианов полагал, что Лисаневич, стоявший не далее четырех часов хода от места расположения Пир-Кули-хана, затруднит ему починку моста и переправу через реку; но Пир-Кули-хан, с отрядом из 10,000 персиян переправившись через Аракс в разных местах вброд, миновал Худо-аферинский мост, у которого стоял маиор Лисаневич.
По следам Пир-Кули-хана двинулся и Аббас-Мирза со своими войсками.
В ночь с 10-го на 11-е июля персияне потянулись по средней дороге, ведущей к нижним жибраильским садам. Получив сведение от карабагских караулов, расположенных по Араксу, о движении неприятеля, Лисаневич тотчас двинулся ему на встречу. [443] Пройдя версты три, отряд наш открыл неприятеля, следовавшего семью отдельными отрядами. Заметив приближение русских войск персияне быстро свернули с дороги и с криком бросились на наши каре. Атака их была столь стремительна, что в запальчивости они выдержали артиллерийский огонь, но, подойдя на ружейный выстрел, смешались и начали отступать. Лисаневич тотчас же перешел в наступление. Персияне отступали до близлежащих высот, утвердившись на которых, пытались снова атаковать Лисаневича, но, отбитые, подверглись преследованию казаков и шушинской конницы, состоявшей не более как из ста человек, под начальством сына Ибраим-хана карабагского (Рапорты Лисаневича кн. Цицианову 12-го июня 1805 г., № 9. Т. А. К. Н. Книга донесений за август, № 283.).
12-го июня Лисаневич узнал, что разбитый неприятель переправился назад за Аракс и что он получил новое подкрепление.
Не имея в своем распоряжении никакой кавалерии, кроме небольшого числа казаков и карабагской конницы, слишком недостаточной, для того, чтобы воспрепятствовать новой переправе персиян, Лисаневич оставил Жибраил и отступил в Шушинскую крепость. К этому отступлению его еще более понудило и то, что карабагский хан просил как можно скорее занять крепость русскими войсками, для удержания от побега жителей, испуганных слухами о нашествии персиян и возбуждаемых к бунту против хана сыном и двоюродным его братом (Донесение кн. Цицианова Государю Императору 18-го июня. Рап. Лисаневича кн. Цицианову 15-го июня, № 10.). «В самой Шуше, доносил Лисаневич, исключая хана и его дома все привержены к персиянам и их удерживает только открыто пристать к персиянам нахождение там вверенного мне отряда (Рап. Лисаневича кн. Цицианову 24-го июня. Тиф. Арх., книга 237.).»
Еще прежде, когда получено было первое известие о том, что персидские войска, под начальством Аббас-Мирзы, прибыли в Карадаг, карабагский хан просил князя Цицианова прислать в [444] помощь несколько войск. Главноуправляющий в ответ на это требовал, чтобы хан прислал своего внука в аманаты, «без чего, сколько я ни уверен в вашей верности, писал князь Цицианов (Письмо кн. Цицианова от 13-го июня, № 380.), вижу ясно, что многие в вашем владении преданы Баба-хану, а вы или не знаете, или не хотите знать, как видно желая двум угодить, не надеясь на нашу силу.» Хан медлил отправкою аманата, но просил по-прежнему помощи. Он ссылался на то, что внук его уже выехал было к князю Цицианову, но должен был возвратиться потому, что все дороги пересечены персидскими войсками. Князь Цицианов просил его позаботиться выполнением данного слова и не употреблять персидских отговорок.
То же или почти то же было и с шекинским ханом. Приближение персиян навело на него безотчетный страх. Он просил о помощи, считал недостаточным того числа русских войск, которые находились в его ханстве, просил прислать новых, но провианта и продовольствия не доставлял даже и тем, которые у него были. Имея весьма незначительное число войск, князь Цицианов не мог отделить от себя нового отряда в Шекинское ханство, а просил хана увериться в непобедимости войск, бывших у него, в их достаточности и позаботиться только 0 заготовлении провианта и казарм. Селим-хан искал тогда поддержки у лезгин и вверил им охранение своей особы. С начальником русского отряда он сделался холоден, и на все его требования отвечал отказом. Князь Цицианов грозил хану выводом русских войск из Шекинского ханства, и предоставлением его Мустафе-хану ширванскому, который держал у себя слепого его брата собственно только для того, чтобы волновать шекинцев и при первом удобном случае свергнуть своего непримиримого врага Селима.
Последний стал двуличничать; он клялся в верности России, но не соглашался впустить русские войска в свою резиденцию, город Нуху, и в то же время принимал очень ласково персиян, присланных с фирманами повелителя Персии. Боязнь, [445] чтобы русские не овладели Нухою, чтобы не восстал противу него народ и, наконец, страх от нашествия персиян — все это вместе делали поведение Селима лихорадочным, переменчивым,
В шекинском владении появились посланные Баба-хана и Аббас-мирзы, беспрепятственно возмущавшие народ. Селим только не задерживал их, но если хану заявлялось с нашей стороны требование о выдаче посланных, то он сам содействовал побегу их к лезгинам. Главнокомандующий упрекал хана в измене, обещал донести о поступках его русскому Императору, и требовал выдачи всех посланных от Аббас-мирзы, царевича Александра и от других лиц.
Пока князь Цицианов переписывался к карабагским и шекинским ханами, персияне, ворвавшись в Карабаг, жгли поля, засеянные хлебом, и истребляли селения, превращая плодоносную провинцию в пустыню. Слух о том, что сам Баба-хан со всеми своими войсками идет по следам сына, еще белее увеличивал страх жителей. Князь Цицианов послал повеление к маиору Лисаневичу идти к крепости Аскарани, где неприятель расположился лагерем; и там соединившись с выступившим из Елисаветполя полковником Карягиным, препятствовать дальнейшему стремлению Пир-Кули-хана (Предписание Лисаневичу 19-го июня 1805 г., № 424.), угрожавшего теперь вторжением в Елисаветпольский округ.
Главнокомандующий предлагал также и карабагскому хану оставить в Шушинской крепости только 100 человек нашего войска, а со всеми остальными войсками отряда Лисаневича и карабагскою конницею двинуться на соединение с отрядом полковника Карягина. Хан не исполнил этого и даже не приготовил провианта для отряда Карягина. Отговариваясь тем, что не мог идти с отрядом Лисаневича, потому что боялся оставить крепость, опасаясь возмущения армян и татар, Ибраим ограничивался только тем, что снова просил о помощи.
«Как же вы хотите, писал князь Цицианов (Письмо кн. Цицианова карабагскому хану от 23-го июня 1805 г.), чтобы я сам шел с войсками и дрался бы с персиянами за вас, когда [446] вы ни малейше с своей стороны не содействуете российским войскам.... Я же, послав войска для защищения владения вашего, никогда не воображал, чтобы по уходе оных ваши воины сделались женоподобными и чтобы ваше высокостепенство, сидя спокойно, ни в чем для собственной вашей пользы не содействовали.»
«Неужели вы, карабагские армяне, писал князь Цицианов в прокламации к жителям (Прокламация 19-го июня 1805 г.), доселе славившиеся своею храбростью, переменились, когда владетельный ваш хан карабагский вступил в вечное подданство Российской Империи. Вы ныне храбрее долженствовали бы быть, надеясь на могущество императорских сил; но вы сделались женоподобными и похожими на других армян, занимающихся только торговыми промыслами.»
Князь Цицианов хвалил прежнюю храбрость армян и призывал их, соединившись с нашими войсками, действовать противу персиян, посягающих на разорение карабагского владения и на похищение имущества каждого из жителей.
«Опомнитесь! говорил главнокомандующий, восприймите прежнюю свою храбрость, будьте готовы к победам и покажите, что вы и теперь те же храбрые карабагские армяне, как были прежде страхом для персидской конницы.»
21-го июня полковник Карягин выступил к Аскарани с отрядом из 400 человек 16-го егерского полка, при двух орудиях. Едва он достиг речки Шах-Булага, как 24-го июня показались неприятельские разъезды, а потом толпа персиян, простиравшаяся до 3,000 человек. Атакованный неприятелем, Карягин в течение шести часов мужественно пробивался вперед и, пройдя четырнадцать верст под сильным огнем персиян, он только вечером прибыл к речке Аскарани, где и расположился лагерем на татарском кладбище, бывшем на кургане при урочище Кара-агач-баба.
В 4-х верстах от него, при речке Ханачине, стоял Пир-Кули-хан с 10,000 войска (Рап. Карягина кн. Цицианову 26-го июня 1805 г.). Знойный день и [447] беспрерывный бой утомили малочисленный отряд Карягина, но едва только солдаты успели разбить палатки на берегу реки Аскарани, как в шесть часов вечера Пир-Кули-хан стремительно атаковал Карягина всею своею силою. Каре мужественно встретило атаку и отбросило неприятеля. В продолжение трех часов персияне беспрестанно делали отчаянные напоры то пехотою, то конницею, но русские стояли непоколебимо, и только наступившие сумерки прекратили настойчивые удары неприятеля. Расположась на месте сражения, Пир-Кули-хан всю ночь устраивал батареи с весьма сильными прикрытиями и, нанося ими значительный вред отряду Карягина, отнял воду, которую нашим солдатам приходилось добывать с величайшим затруднением. С своей стороны Карягин также не оставался праздным зрителем. Он обнес свой лагерь четырехфасным вагенбургом, успел вырыть довольно глубокий ров, насыпать вал и занять стрелками находившуюся в заднем фасе мечеть.
«Пренебрегая многочисленностью персиян, доносил Карягин князю Цицианову, и блокадою их, проложил бы я штыками путь к Шуше и соединился бы с маиором Лисаневичем, но великое число раненых людей, коих, по множеству убитых лошадей, поднять нет средства, делает сие невозможным, как равно и движение куда-либо с сего места.»
Действительно, половина отряда уничтожилась — 33 человека было убито и 164 ранено, а лошадей осталось едва достаточно для поднятия одной только артиллерии. Сам Карягин получил две контузии, одну в голову, другую в грудь, и рану пулею в спину. Маиор Котляревский, знаменитый впоследствии герой Кавказа, был также ранен в ногу, пулею навылет (Рап. Карягина кн. Цицианову 26-го июня 1805 г. Воен. Учен. Арх., дело № 2416 (А). См. также «Закавказский Вестн.», 1845 г., № 13.).
Укрепясь сколь возможно в этом пункте и не имея средств двинуться вперед. Карягин отправил, 24-го числа, предписание маиору Лисаневичу, чтобы он старался как можно скорее соединиться с ним, а карабагского хана просил прислать ему конницу. Ибраим не отвечал и не присылал конницы, а по слухам известно было, что большая часть провинции ему [448] изменила и с сыном его Абдул-Фет-агою сражалась, противу русских, в войсках Пир-Кули-хана.
Волнение в Шуше и расположение ее жителей к восстанию удерживали Лисаневича. Он видел, что одно лишь присутствие русских войск в крепости заставляло шушинцев оставаться в повиновении и спокойствии. Опасаясь поголовного восстания, Лисаневич не решался оставить Шушу и идти на соединение с Карягиным, который в борьбе с неприятелем предоставлен был собственным силам. Сознавая, что первый успех персиян значительно ободрил их, что уничтожение отряда Карягииа может иметь весьма невыгодные для нас последствия и гораздо худшие, чем временное уклонение карабагского владения от подданства России, князь Цицианов не одобрял поведения маиора Лисаневича.
«Не удивляюсь я тому, писал главнокомандующий Лисаневичу, что Ибраим-хан карабагский не дает содействия своею конницею, но весьма странно мне, что вы остаетесь, как прикованный к крепости, в то время, когда полковник Карягин находится в опасности» (Предписание маиору Лисаневичу 26-го июня, № 448. Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, стр. 833.).
Предоставленный собственным силам, Карягин четверо суток храбро защищался против полчищ персиян, но жажда, голод и палящий зной значительно ослабляли отряд, потерявший уже много убитыми и ранеными («Кавказ», 1852 г., № 62.).
Горсть храбрых воинов, одушевляемая геройством таких начальников, какими были полковник Карягин и маиор Котляревский, с беспримерным мужеством выдерживала нападения неприятеля и делала частые и удачные вылазки. В ночь на 27-е число июня, когда Пир-Кули-хан усилил батареи по речке Аскарани, сто егерей бросились на укрепления и пять из них достались во власть русских.
Взятые в плен два человека персиян объявили, что Аббас-Мирза с своими войсками присоединился к Пир-Кули-хану и приказал поставить на устроенные им батареи лучшие свои [449] войска и что наследник персидского престола, по прибытии к нему артиллерии, предполагает атаковать русских.
Перехваченное письмо от Баба-хана убеждало в справедливости слухов. Аббас-Мирза просил у отца присылки еще войска, а главное артиллерии. Отправив то и другое, Баба-хан писал сыну, что его намерение было взять все войска государства, идти на русских и разорять гнездо их. «Но, получа ваше ко мне донесение, что вы русских крайне притеснили и ослабили их силы, теперь вам повелеваю, чтобы сегодня непременно жребий русских вы решили. Атакуйте место защиты русских и разорите их в прах моими храбрыми войсками и пушками. Вы пишите, что для того не нападали на русских, что жалели тратить мое государственное войско; но я вам скажу, что кто желает верно служить своему государю и отечеству, тот должен не щадить своей души и крови. Для пользы нашего государства и целого света никогда такого полезного и удобного случая может не будет, как теперь...» (Перевод письма. Т. А. Шт. Отд. Кавк. Корп., дело № 261.).
Не имея у себя достаточно людей для того, чтобы защищать отнятые батареи, Карягин приказал тотчас же разрушить их и приготовился к встрече неприятеля.
С рассветом следующего дня, Аббас-Мирза атаковал укрепленный лагерь Карягина, но отраженный велел производить с окружных батарей сильную канонаду, наносившую, однако же, больше вреда нашим лошадям и обозу, чем людям.
В продолжение целого дня персияне пытались овладеть лагерем, но напрасно: русские гибли, но мужественно защищали окоп. В четыре часа пополудни, находившийся в мечети, — на самом важном посту, где только наши могли вредить неприятелю, будучи сами защищены отовсюду, — поручик Лисенко, с тремя унтер-офицерами и 33-мя егерями передался неприятелю (Донесение Карягина кн. Цицианову 27-го июня, № 1. Воен. Учен. Арх., дело № 2416 (А).).
Персияне, узнав от дезертиров о малочисленности отряда Карягина, сделали новое отчаянное нападение, но и на этот раз [450] 15-титысячное их войско отступило, с значительным уроном, от горсти русских защитников укрепления.
В ночь, после сражения, бежало еще 20 человек к персиянам. Совершенная безнадежность на помощь, истощение сил от четырехдневного беспрерывного боя, причем более половины было раненых и убитых, малое число оставшихся патронов и зарядов, уныние от побегов, все грозило отряду неминуемою гибелью. Открытое положение аскаранского лагеря делало дальнейшее пребывание в нем невозможным. Среди такого безвыходного положения, «истощив, как доносил полковник Карягин, все усилия храбрости и мужества, россиянам единым свойственные», горсть храбрых решилась на отчаянный подвиг. Маиор Котляревский предложил в ту же ночь тайно или напролом пройти сквозь персидские войска в Шах-Булах, взять приступом лежащий там укрепленный замок, укрепиться в нем и держаться до последней крайности. Предложение это было принято единодушно. Карягин собрал тяжело раненых, зарядил орудия картечью, и отряд, состоявший теперь только из 150 человек здоровых и нераненых, выступил в поход. Солдаты повезли на себе орудия; на оставшихся трех лошадях ехали раненые Карягин, Котляревский и один офицер; прочих раненых несли на руках (Рапорт Карягина кн. Цицианову 27-го июня. Воен. Учен. Арх., д. № 2416 (А). См. также показание мелика Вани, бывшего проводником при отряде.).
Зарыв в землю захваченные неприятельские орудия и бросив на месте обоз, «не сожигая его для того, чтобы тем занять жадного к грабежу неприятеля на безопасность отступления», Карягин, ночью на 28-е июня, отступил к крепостце Шах-Булаху. Неприятель бросился грабить обоз, и только малая часть его преследовала отступающих.
По большой дороге от Елисаветполя в Шушу, при подошве каменистого пригорка, стоит и по сие время замок, обнесенный кругом высокою каменною стеною, с шестью круглыми башнями. Близ замка находится ключ чистой, но не совсем здоровой воды; ключ этот называется Шах-Булах (шахский родник), а от него и замок носит то же название. Замок построен из [451] не тесанных камней, и в нескольких шагах от него находится дубовый лес. Предание говорит, что замок построен шахом Надиром, по завоевании им Карабага; впоследствии в нем жили карабагские ханы.
Крепостца Шах-Булах была занята 150-ю персиянами, а прилегающий к ней лес и сады многочисленными их партиями, но, несмотря на сильный огонь неприятеля из леса и крепости, Карягин потребовал сдачи крепости. Персияне отвергли это предложение, и русские решились взять ее штурмом. Удачный выстрел ядром отворил ворота замка. Оробевший неприятель бросился со стен, и 28 персиян с двумя ханами пали под штыками штурмовавших (Рап. Карягина кн. Цицианову от 28-го июня 1805 г. См. также «Северн. Пчелу» 1845 г, №№ 99-101.). Замок был взят, и русские заперлись в нем.
С 24-го по 28-е июня из 400 человек, составлявших отряд, 90 человек было убито, 54 бежавших и 167 раненых. Карягин получил две контузии и рану в спину, маиор Котляревский две раны, пулею в ногу и картечью в руку.
Отступление отряда Карягина и взятие Шах-Булахской крепостцы не изменило участи отряда, но лишь только переменило место поприща его геройских действий. Аббас-Мирза шел по следам Карягина и, окружив укрепление, намеревался засевших в нем принудить к сдаче голодом. Отряд наш терпел величайший недостаток в продовольствии, ибо, по взятии замка, в нем найдено было весьма немного съестных припасов, и солдаты принуждены были питаться мясом лошадей, найденных в крепости. «Бедственное положение гарнизона, рассказывал потом мелик Вани Арютин, бывший проводником при отряде (Рассказ мелика Вани. «Тифлисск. Ведомости», См. также подвиги рус. воинов в стр. кавк. Зубова, ч. III; 122, Кавк. 1852 г., № 62.), возбудило во мне решимость идти в селение Касанет, отстоящее от Шах-Булаха верстах в 20, где находился мой дом и где я надеялся найти хлеба. Ночью, вышедши из Шах-Булаха, я благополучно прошел сквозь персидские войска и достиг своего жилища. В селении жителей не было, кроме моего отца и брата. Сего последнего я послал в Елисаветполь, дать знать князю [452] Цицианову о положении нашего отряда, а сам принялся с отцом молоть пшеницу и к ночи напек 40 больших хлебов, набрал чесноку и других овощей и к рассвету все это принес в Шах-Булах. Карягин и Котляревский разделили этот скудный запас между солдатами, взяв для себя порцию, равную с ними. Удачный опыт в доставке мною провианта побудил начальника послать со мною в следующую ночь одного офицера и 50 человек солдат с двумя лошадьми, дабы запастись большим количеством провианта. Мы вышли из крепости ночью, прокрались мимо осаждающих, не быв ими примечены, но уже в некотором отдалении от лагеря персидского встретили неприятельский объезд, который весь истребили, и к рассвету благополучно достигли селения Касанет, где отец мой мелик Арютин уже смолол остальную муку, из которой напекли хлебов, накормили солдат, а остальное количество, положив в мешки, отправили в крепость Джирмун, в которой скрывались ханские армяне. В Джирмуне я купил у армян, за 60 червонцев, 12 штук рогатого скота и в окрестных селениях отыскал несколько вина, фруктов, кислого молока, овощей и два котла; все это, навьючив на быков, прибыл ночью с отрядом в крепость. Персияне не прежде нас приметили, как тогда, когда мы были уже у ворот Шах-Булаха.»
Продовольствия этого было весьма недостаточно, отряд терпел по-прежнему значительную нужду и недостаток в хлебе.
Окруженный со всех сторон неприятелем, Карягин не мог рассчитывать на помощь, потому что посланные с донесениями были захватываемы персиянами. Одного из них персияне подвезли к крепости и предлагали освободить, если Карягин выдаст тела двух убитых ханов.
— Они будут выданы, отвечал Карягин, только тогда, когда будет доставлен ко мне поручик Лисенко и все дезертировавшие с ним нижние чины.
Видя упрямство Карягина и не надеясь овладеть штурмом Шах-Булахом, Аббас-Мирза хотел вступить в переговоры. Он прислал Карягину письмо и посланного, которому поручил спросить: по какой причине русские занимают его земли? [453]
— Я должен спросить об этом главнокомандующего, отвечал Карягин, и только тогда могу дать ответ, когда получу повеление. Так как мое донесение может быть перехвачено персиянами, то если Абасс-Мирза желает скорого ответа, то пусть сделает распоряжение, чтобы мой нарочный не был задерживаем на персидских постах.
5-го июля Аббас-Мирза снова прислал своего чиновника и фирман, повелевающий не задерживать русского посланного (Рап. Карягина кн. Цицианову 5-го июля 1805 года, № 8.). Карягин воспользовался этим разрешением и, отправляя князю Цицианову письмо наследника персидского престола, передал нарочному особую записку главнокомандующему, писанную на небольшом клочке серой бумаги. Она была следующего содержания:
«Smeiu dolozyt vaszemu siatelstvu pospeszaytie siuda. — Baba-chan niepremenno boudet v Askaran v ponedielnik i namieren, ostavia dlia ataqui Lisanievicza i moiego otriada voyska, s tritcatui tysiaczami ittit k Elizavetpolu, czto vierno izvestno iz firmana jego k synou. — Moy otriad ot provianta v kraynosti sovierszennoy. — Czetyri dni oupotriebliali travou, a tepier, kogda ou sileny, po liesu u viezdie piersidskie pikiety, jediat loszadiey.
Abbaz-mirza s voyskami raspolozen niedalieko ot krieposti, i poczytaiet otriad moi svoim, nadiejas i polagaia vierno czto skoro zdamsia. — Ja ze starajus nie dopustit ievo do formalnoy osady tiem tolko, czto togda na vsio mogu jemu otvieczat, kogda poluczu ot vas povelenie. — I iestli vasze siatelstvo nie pospieszyte to otriad mozet pogibnut nie ot zdaczy, k koiey nie pristupliu do posliedney kapli krovi, no ot kraynosti v proviantie, o kotorome skolko nie pisal Lisaneviczu i k Ibragini-chanou, no niczego nie poluczil.
Jescze donoszu czto Ganjincy kazdoy dien piszut k Abbaz-mirzie czto u vas voysk nie bolee szesti sot czeloviek i czto vy s nimi vystupit nikuda niesmiete — Abbaz-mirza otdielil tri tysiaczy persian k Elizavietpolu.
Vsio sie dostoverno i Rostom okazyvajusczy ot vsiego sierdca viernost, da i interesy ievo togo triebuiut v siem uvieriaet. — Mnie otsiuda [454] ni szagu zdielat nielzia, potomu czto nieskolko loszadey izranienych izdochlo, a niekotoryie uze upotrieblieny v pisczu; ludi ze vsie oslabievszy i slovom ja niepodvizen. — I piszu sie dlia togo tak czto iestli chotia i pierechvatiat persianie to nieboudout znat soderzania onago (Письмо Карягина кн. Цицианову от 5-го июля 1805 г. Смею доложить вашему сиятельству — поспешайте сюда. Баба-хан непременно будет в Аскаран в понедельник и намерен оставя для атаки Лисаневича и моего отряда войско, с тридцатью тысячами идти к Елисаветполю, что верно известно из фирмана его к сыну. Мой отряд от провианта в крайности совершенной; четыре дня употребляли траву, а теперь, когда у селений, по лесу и везде персидские пикеты, едят лошадей.
Аббас-мирза с войсками расположен не далеко от крепости и почитает отряд мой своим, надеясь и полагая верно, что скоро сдамся. Я же стараюсь не допустить его до формальной осады тем только, что тогда на все могу ему отвечать, когда получу от вас повеление. И если ваше сиятельство не поспешите, то отряд может погибнуть, не от сдачи, к коей не приступлю до последней капли крови, но от крайности в провианте, о котором сколько ни писал Лисаневичу и к Ибраим-хану, но ничего не получил.
Еще доношу что ганжинцы каждый день пишут к Аббас-мирзе, что у вас войск не более 600 человек и что вы с ними выступить никуда не смеете. Аббас-Мирза отделил 3 т. персиян к Елисаветполю.
Все сие достоверно и Ростом, оказывающий, от всего сердца верность, да и интересы его того требуют, в сем уверяет. Мне отсюда ни шагу сделать нельзя, потому что несколько лошадей израненных издохло, а некоторые уже употреблены в пищу; люди же все ослабевши и словом я неподвижен. И пишу сие для того так, что если хотя перехватят персияне, то не будут знать содержания оного.).
Это донесение Карягина крайне встревожило князя Цицианова. «В отчаянии неслыханном, писал ему в ответ главнокомандующий, прошу вас подкреплять солдат, а Бога прошу подкрепить вас. Если чудесами Божиими как-нибудь вы получите облегчение от участи вашей, для меня страшной, то постарайтесь меня успокоить, для того, что мое прискорбие превышает всякое воображение. Жаль, что вы с собою не могли с прежнего вашего вагенбурга взять больше хлеба, а то с ним теперь, по местоположению вашему, и сто Баба-ханов ничего бы не сделали.»
После 13-тидневной осады Аббас-Мирза прислал предложение русским вступить в его службу, обещая им значительные награды. Предложение это было отвергнуто, но заключено перемирие на четыре дня.
В это время, как бы для большего к себе расположения, [455] Аббас-Мирза прислал Карягину разной провизии и дичи, застреленной его руками, а на третий день перемирия сообщил, что Ганжа (Елисаветполь) взята персиянами и что русским не остается ничего другого делать, как сдаться. Карягин отвечал, что требование Шах-Зады будет завтра исполнено.
Прошел и следующий день, а Карягин не сдавался; Аббас-Мирза со всею своею силою готовился атаковать отряд, изнеможенный голодом и отчаянными битвами. К довершению опасности, 7-го июля полковник Карягин получил вернейшее сведение, что Баба-хан непременно и не позже 9-го числа придет к Шах-Булаху с намерением атаковать русских, отнять у них воду и если они не согласятся сдаться, то уморить их с голоду. Такое неутешительное известие получено было в то время, когда отряд семь дней уже питался травой и лошадиным мясом, когда Карягин несколько раз просил маиора Лисаневича и Ибраим-хана прислать провианту, но не получил никакого ответа, и когда, наконец, посланная в армянскую деревню команда для покупки провианта возвратилась обратно, не найдя его. «Sliedovatelno, доносил он (В рапорте князю Цицианову от 9-го июля 1805 года.), ataka Babachana privela by otriad v soversxennouu gibel» («Следовательно атака Баба-хана привела бы отряд в совершенную гибель.»).
Сознавая всю опасность оставаться в Шах-Булахе и выжидать там прибытия новых сил неприятеля, Карягин решился, для спасения отряда от конечной гибели, оставить крепость Шах-Булах и, не смотря на то, что был окружен со всех сторон сильными неприятельскими караулами, пробиться в горы, к крепости Мухрату. «Potcemu, писал он, prisvav Boga v pomoste I sobrav vsie sily, vistoupil onago ze tszisla v diesat czasov vieczera» («Почему призвав Бога в помощь и собрав все силы, выступил онаго же числа в десять часов вечера.»).
Оставив тридцать человек в Шах-Булахе с тем, чтобы они делали по временам оклики и тем скрыли от неприятеля отступление остального отряда, Карягин приказал потихоньку вывезти орудия и раненых, и когда они несколько [456] отдалились, выступил сам, а вслед затем, по данному знаку, и оставленные тридцать человек вышли из крепости и скоро присоединились к отряду. На пути встретилась канава, через которую невозможно было перевезти орудий, и не было леса, из чего бы можно было сделать мост. Храбрые сподвижники Карягина не хотели оставлять орудий и видеть их в руках неприятеля; четыре солдата добровольно согласились лечь в канаву, и через них перевезли орудия: двое умерли, а двое остались живы (Рассказ мелика Вани Арютина.).
К счастию отступавших, неприятель был на столько беспечен, что заметил наше движение слишком поздно, так что отряд успел пройти верст 20, никем не встреченный и никем не преследованный. Не доходя верст пяти до Мухрата, Карягин отправил вперед команду занять крепость. Следуя сам за этою командою, он верстах в трех от крепости был догнан персидскими войсками, в числе до 1,500 человек, производившими беспрерывные, но безуспешные атаки. Дорога, по которой следовал отряд, пролегая между утесистыми горами и лесом, не дозволяла персиянам употребить все свои силы и они были легко отражаемы нашими фланкерами (Рапорт Карягина князю Цицианову 9-го июля 1805 года.). Видя это и желая предупредить Карягина, Аббас-Мирза, располагавший значительным числом кавалерии, отрядил часть своих войск окольною дорогою для скорейшего овладения Мухратом, но там уже был Котляревский, отправленный вперед с ранеными.
Сам Котляревский и нижние чины, с ним бывшие, забыв о своих ранах, мужественно отразили персиян, и Карягин в 12 часов дня вошел в крепость Мухрат. «Теперь я от атаки Баба-хана совершенно безопасен, доносил Карягин, по причине, что здешнее местоположение не позволяет ему быть с многочисленным войском. Команду послал в армянскую деревню для сыскания провианта, а если же и не сыщут, то можно отыскать скота.» Аббас-Мирза с приходом русских в крепость Мухрат скрылся и более не показывался; в отряде явилось изобилие, и остатки героев были спасены. [457]
Действия отряда Карягина не были бесплодны. Задержав Пир-Кули-хана и Аббас-Мирзу при Аскарани, и Шах-Булахе, он спас страну от дальнейшего опустошения варваров и от соединения их с соседними народами, враждебными России, чрез что защита края была бы еще затруднительнее. По особенному счастию Цицианова, Карягин задержал неприятеля до тех пор, пока сам главнокомандующий успел собрать столько войска, что мог двинуться против персиян.
Князь Цицианов хотя и получал донесения Карягина о бедственном его положении, но, не дождавшись из Карталинии и Тифлиса прихода шести рот 9-го егерского и одного баталиона Севастопольского полков, не мог идти против неприятеля с двумя малосильными баталионами. Рекруты, присланные ему на укомплектование войск, не только не владели еще оружием, но даже были не одеты. «Я бы, конечно, писал он Карягину, по первым известиям о вашей опасности полетел бы на выручку вас, но, не дождавшись из Тифлиса, с чем идти? — вы знаете, а потому подвергнусь с таким же, как ваш отрядом, тому же жребию, какому и вы подвержены от торопливого маиора Лисаневича, который, в угодность Ибраим-хана, требовал помощи. Ожидаемые же войска из Тифлиса опять бы подверглись равной участи и тем раздельно все бы пострадали» (Цицианов Карягину 1-го июля 1805 года.).
Главнокомандующий несколько раз писал о присылке к нему войск форсированным маршем (Предписание генерал-маиору Портнягину 25-го и 27-го июня.), «но едва в субботу будут, писал он Карягину (Отношение князя Цицианова Карягину 6-го июля 1805 года.), а в воскресенье, не смотря, что у меня сильная лихорадка, выступлю, что давно бы сделал, ежели б ранее прибыли оные».
В июле сам князь Цицианов из Елисаветполя двинулся против 40,000 армии Баба-хана. Отряд его состоял из гренадерского баталиона Тифлисского мушкетерского полка, двух баталионов Севастопольского полка, шести рот 9-го егерского полка, 10 орудий артиллерии и 109 человек казаков. Всего в [458] отряде было 2,371 человек (Донесение Государю Императору от 11-го июля. Книга донесений за август 1805 год. Моск. Арх. Инспекторск. Департамента.). Отряд двигался медленно, но причине нестерпимых жаров.
Не смотря на то, что во время переходов приказано было снимать галстухи, тесаки и патронташи подпоясывать по рубашке, всякий день занемогало по пяти и шести человек единственно от жаров (Дневная записка похода.).
В четверо суток отряд прошел не более 62 верст, до реки Тертеры, где на противоположном берегу показался неприятель. Казаки ударили на толпы персиян, прогнали их и тем обеспечили отряду переправу чрез реку. Поутру 16-го числа, в лагерь при разоренном селении Мардашти, явился к князю Цицианову полковник Карягин с остатком своего отряда.
— Это соединение, говорил один из сражавшихся под начальством Карягина, было для нас днем светлого праздника,
Снабдивши прибывших с полковником Карягиным всем необходимым и вьючными волами для больных, князь Цицианов отправил его в тот же день, при небольшом из своего отряда прикрытии, в Елисаветполь, причем приказал им следовать по горам безопасною дорогою (Из отношения князя Цицианова генералу Портнягину 23-го июля 1805 года. Воен. Учен. Арх., д. № 2416 (А).).
Сообщая о сем Лисаневичу, главнокомандующий просил не говорить о том карабагскому хану, окруженному изменниками, которые не преминули бы сообщить неприятелю и помешать Карягину в дороге.
Отправив отряд последнего, сам князь Цицианов думал 18-го числа подвинуться к Аскарани. Для этого движения необходимо было, чтобы Ибраим-хан заготовил достаточное количество провианта, так как доставлять его из Елисаветполя не было никакой возможности. Не говоря уже о препятствиях, происходящих от характера самой местности, затруднение в доставке продовольствия увеличивалось еще и потому, что позади [459] отряда прошла неприятельская партия, числом до 3,000 человек, и, переночевав на реке Тертере, двинулась к Елисаветполю, для разорений окружных селений и перехвачения провианта. Это последнее обстоятельство заставило главнокомандующего требовать, чтобы карабагский хан заготовил хотя половину обещанного провианта и скота для мясных порций (Предписание маиору Лисаневичу от 17-го июля, № 503.), но Ибраим-хан, взамен доставки провианта, сообщал разные сведения, ходившие по базару, относительно действий и движения персиян.
В последнее время из лагеря Баба-хана было послано в Карабаг множество лиц, с целию распускать разные ложные слухи относительно русских войск и намерений главнокомандующего. Шатаясь по базарам, они рассказывали жителям о многочисленности персидских войск, о мнимых их движениях, действиях и успехах; говорили о том, что князь Цицианов идет не на помощь хану, а с целию забрать всех жителей и переселить их в другие места. Известиям о действиях и движениях персиян верил сначала и Лисаневич и, считая их достоверными, торопился сообщить о том князю Цицианову.
«Получа рапорт ваш, писал главнокомандующий в одном из предписаний Лисаневичу (От 18-го июля, № 508.), не знаю как счесть: в русской ли вы службе или в Ибрагим-хановой, ибо вы мне сообщаете ведомости базарные в угодность его мерзкого высокостепенства, а о деле не рапортуете...»
«Письмо вашего высостепенства, писал он в то же время хану карабагскому (Письмо от 20-го июля, № 509.), с приложенным к вам таковым же от Абдул-Фет-аги, я вчера получил и вам его возвращая, вопрошаю: зачем вы его ко мне прислали? ибо от этого мерзавца и изменника мне переписки не нужны. Оно им прислано и не для вас, а для того, что он знает, что всякие письма, вами полученные, будут на базаре публикованы и тем возмутят неверных ваших подданных. И для того в последний раз требую от вас, чтобы всякое письмо, с неприятельской [460] стороны вами полученное, не распечатывая, отдавали бы, для доставления ко мне, маиору Лисаневичу, а посланного, не давая ему по базару ходить, тотчас же ему под стражу отдавали. Мудрено ли то, что неприятель рассеевает в пользу свою неприятные для нас слухи, которых верность прилична только легковерным азиятцам... При первом начале вашего подданства вы твердили во всяком письме, чтобы я требовал ваших услуг, а провиант отказываете. Неужели вы думаете, что услуги состоят в известиях пустых, лживых и вздорных, так как третьего дня вы писали, что Шах-Зада соединился с Баба-ханом; а теперь, что Шах-Зада вошел в Елисаветполь. Я бы мог иметь известия верные от армянина или татарина за 600 руб. в год, а вам бы следовало, если вы не желаете и России и Баба-хану служить вместе, получа известие от мерзкого вашего сына, послать одного тотчас в самый Баба-ханов лагерь, узнать Шах-Зада с ним ли, а другого в Елисаветполь, верно ли то, что он туда прошел; тогда бы вы показали прямое усердие к России.»
Не обращая внимания на все рассказы и слухи, главнокомандующий с двумя тысячами пехоты и кавалерии, смело шел остановить сорокатысячную армию Баба-хана, Молва о приближении князя Цицианова так устрашила владетеля Персии, что он, не допустив его к себе за 15 часов, поспешно отступил за Аракс. Июля 20-го отряд остановился лагерем в Аскарани, на месте, где пред тем стоял Аббас-Мирза, но неприятеля нигде уже не было видно. Июля 24-го Цицианов следовал далее к Араксу, но здесь, получив известие, что Баба-хан ушел в Мишкин, в 24-х милях от Аракса отстоящий, возвратился в Аскарань и оттуда поехал осматривать Шушинскую крепость. Здесь главнокомандующий получил сведение, что двоюродный брат Ибраим-хана, Мирза-Али-Бек, и зять его, Фасим-бек, приглашали Аббас-Мирзу в Шушинскую крепость, обещая отворить ему ворота. Взяв сыновей этих лиц в аманаты, князь Цицианов обещал, в случае каких либо волнений, вывесть весь гарнизон и предоставить собственной своей защите Шушинскую крепость. [461]
Между тем как персияне бежали пред Цициановым, а Карягин шел по направлению к прежней Ганже, Аббас-Мирза с 25,000 армиею, воспользовавшись отсутствием князя Цицианова и движением его в Карабаг, обложил 17-го июля крепость Елисаветпольскую, отвел от нее воду и бомбардированием города стал тревожить осажденных. Взбунтовавшиеся шашмадыльцы, предварительно выкравшие из Тифлиса своих аманатов, присоединились тут к персиянам. Шамшадыльский моурав князь Луарсаб Орбелиани просил прислать ему баталион пехоты для усмирения бунтующихся. «Требуете баталиона по грузинским обычаям, отвечал на это князь Цицианов, как будто баталионов много для тех, кои порят то, что я шью.» Главнокомандующий обратился к шамшадыльцам с прокламациею, в которой просил опомниться, и возвратившись в свои домы, взяться за хозяйство. «Если же не хотите, то кто не хочет, пускай переселится к персиянам за Аракс, а по сю сторону Аракса места не будет, и я не дам жить (Обвещение 19-го августа 1805 г.).»
«Думал ли я, когда-нибудь, писал князь Цицианов шамшадыльскому старшине Насиб-беку (От 1-го июля 1805 г. Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, № 1133.), чтобы и ты за все мои милости к тебе, за медаль, за уважение тебя и за мое справедливое, но кроткое обхождение с тобою, и ты, говорю я, изменил?... Опомнитесь, особливо ты и кинь все дурачество; пребудь верен, как было доселе, и в доказательство твоей верности приезжай ко мне скорей, чтоб положить с тобою на мере, как удержать зло при его начале, а я все еще не верю, чтобы ты неверен мог быть.» Не смотря, однако же, на то, Насиб-бек с некоторыми агаларами остались на стороне персиян.
Аббас-Мирза и царевич Александр три раза писали к казахцам, хвастая победами над Карягиным, уничтожением Цицианова и взятием Елисаветполя; говорили, что идут в Тифлис и требовали, чтобы казахцы к ним присоединились. Но этот всегда непостоянный, изменчивый народ остался на этот раз верным своему долгу, представил генералу Портнягину письма и фирманы Аббас-Мирзы и просил помощи русских. [462]
Маиор Кочнев, комендант Елисаветпольской крепости, видя, что персияне пришли для захвата жителей в плен, сделал вылазку и, выгнав неприятелей из предместий, отбил у него несколько десятков семей; остальные увлечены были отступившими хищниками, но большею частию впоследствии от них бежали.
Июля 22-го полковник Карягин привел свой отряд в Елисаветполь, и хотя храбрый ветеран изнемогал от претерпенных им бедствий, раны, полученной под Шах-Булахом, и ушиба лошадью в ногу, так что она у него была несколько дней совершенно без движения, но, узнав, что Пир-Кули-хан в соединении с Аббас-Мирзою и грузинскими царевичами Александром и Теймуразом, находятся у Шамхорского минарета, с целью идти на Тифлис, забыв свои страдания, поспешил с отрядом из 570 человек к Шамхору для воспрепятствования их намерению. Тем временем следовал из Тифлиса в Елисаветполь провиантский транспорт с 1,100 четвертями муки под прикрытием двух орудий и 300 человек пехоты. Не доходя 5-ти верст до речки Загамы и 47-ми верст до Елисаветполя, транспорт был атакован (23-го июля) тридцатитысячною армиею Аббас-Мирзы. Командовавший прикрытием транспорта подпоручик Донцов был убит, заступивший его место прапорщик Платковский послал в Елисаветполь двух драгун с извещением о своем положении. Неприятель на полружейного выстрела от фаса вагенбурга устроил батареи и громил осажденных; прикрытие транспорта четверо суток защищалось с отчаянием, умирало от жажды, почти не имело уже патронов, но на предложение персиян сдаться, отвечало, что будет защищаться до последней капли крови (Дневная записка князя Цицианова и рапорты полковника Карягина от 1-го августа 1805 г.).
Не получая ответа и помощи, а потому предполагая, что драгуны попались в плен, Платковский, не найдя никого, кто бы отважился пробраться чрез неприятеля в Елисаветполь, решился отправиться лично и был захвачен неприятелем. Драгуны, между тем, достигли крепости. Карягин, получив уведомление Платковского, 25-го июля выступил из Шамхора на выручку [463] транспорта и ночью 27-го был встречен у реки Загамы неприятелем, препятствовавшим его переправе, «но сильно отраженным и преследованным более трех верст.» С рассветом, по приближении отряда к транспорту, персияне вторично атаковали Карягина, но он отбросил их до укреплений, облегавших русский вагенбург, штыками вытеснил неприятеля из окопов и стремительно погнал все силы Аббас-Мирзы. Тридцатитысячная армия персидская отступила, оставив нам в добычу лагерь, разного рода экипажи, множество хлеба и награбленных вещей.
В числе раненых был грузинский царевич Теймураз (Рапорт полковника Карягина 1-го августа 1805 г.). Персияне направили бегство к Эривани, чрез Делижанское ущелье, но казахцы засели в его излучинах и сильным огнем поражали бегущих (Рапорт кн.. Цицианова Государю Императору 7-го августа 1805 г.). Карягин с спасенным им транспортом, 30-го июля, возвратился в Елисаветполь, а 3-го августа прибыл туда и князь Цицианов.
6-го августа главнокомандующий выступил с своим отрядом из Елисаветполя и остановился в Шамхоре, с тем, что если известие об уходе Шах-Зады неверно, то, узнав о месте его пребывания, идти его преследовать и выгнать из Елисаветпольского округа (Уведомление кн. Цицианова г.м. Портнягину 6-го августа 1805 г.). Персиян, однако же, там не было: они ушли в свои владения. В Эривани остался только один царевич Александр, брошенный на произвол судьбы своими союзниками, без всякого призрения и надежды. Человек ветреный, изменчивого характера и образа мыслей, Александр готов был покориться, если бы только главнокомандующий обещал его принять, и хотел даже приехать с слепым Келб-Али-ханом нахичеванским к генерал-маиору Несветаеву (Рап. Несветаева кн. Цицианову 14-го августа 1805 г., № 815. Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, № 316.). Это искательство не помешало Александру отправить в то же время посланного к Баба-хану с просьбою о помощи и вести переговоры с карсским пашою, относительно возможности приютить свою особу в Турции. [464] Результатом таких тройных переговоров было удаление царевича Александра в глубь Персии (См. Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, стр. 170 и 171.), где впоследствии Баба-хан сделал его начальником над беглыми грузинами (Из письма епископов Григория и Парсеха к Минею Лазареву от 16-го августа 1805 г.).
Так кончилась персидская кампания 1805 года, ознаменованная примерами редкого мужества и геройского самоотвержения наших войск. Удачное отражение неприятеля и поверхность, одержанная всюду русскими войсками, принесла значительную пользу тамошнему краю. Уверенные в силе и могуществе России, многие туземцы искали ее покровительства, а армяне Эриванской области просили князя Цицианова избавить их от власти персидского правительства и дозволить переселиться в Памбаки. Князь Цицианов призывал их на переселение в Елисаветполь, обещая дать каждой семье готовый дом, сад и пашню, но с тем только, чтобы переселенцы «были не монастырские, ни меликовы, ни юзбашей, а свободные деревенские жители (Акты Кавк. Арх. Комм.. т. II, №№ 1255 и 1256.)». Таким переселенцам обещано освобождение от податей в течение трех лет, но с условием, чтобы они непременно занялись хлебопашеством и вообще обработкою земли.
Более 200 семейств (230) воспользовались этим приглашением и под начальством юзбаши Габриеля и мелика Априама переселились в Кара-Килис. Они просили о выводе остальных их соотечественников и говорили, что те не могут переселиться без помощи русских войск. Князь Цицианов, видя, что и переселившиеся не занимаются хлебопашеством, требовал от них немедленного обрабатывания полей.
«Непостоянные армяне с персидскими душами, писал он им (Акты Кавк. Арх. Комм.. т. II, № 1259.), теперь вы перешли на наш хлеб в надежде, может быть, покупать оный, но я предупреждаю вас, что ежели выведенные вами семьи на нынешней же осени не запашут земли столько, чтобы на будущий год и с избытком продать хлеба, то знайте, что будущею же весною прогоню их отсель не только [465] в Эривань, но и в самую Персию, ибо Грузия не обязана кормить тунеядцев. А что вы просите моей защиты оставшимся в Эривани армянам, погибающим от неверных, то вопрошаю: заслуживают ли изменники покровительства? Пусть их гибнут, как собаки; они достойны сей участи, ибо в прошлом году, когда я с непобедимыми русскими войсками окружил Эриванскую крепость, сии, недостойные ни малейшего сожаления, занимали Нарын-Кале, и могши мне оный сдать не сделали того. А ты юзбаши Габриель, с ними же находившийся, и будучи первым советником коварного эриванского Мамед-хана, поддерживал его в обманах и вероломствах ко мне. Теперь видишь ли, колико Бог наказал вас за измену милосерднейшему Государю Императору. Неужто думаете я генерал такой, как другие, и не знаю, что армянин и татарин готов пожертвовать тысячами людей для пользы своей, готов лгать и предоставлять все удобности ко взятию Эривани, как вы уверяете вас не знающего генерал-маиора Несветаева. И так, после всего того могу ли я послать войска на защиту их и притом туда, где нет хлеба, могу ли словам твоим, юзбаша, дать хотя малейшую веру, а еще больше положиться на персидские уверения, что жители эриванские с приближением российских войск все покорятся, что уверения сии не такие же, как были в прошлом году; или не думаете ли вы, что 300 семейств ваших трусливых армян могут что-либо сделать противу 3,000 персидской пехоты, или, может быть, мнитесь столь ложными доводами убедить меня дать веру новому эриванскому хану и наиковарнейшему Келб-Али-хану, будто они секретно с вами поговаривали о покорности своей к России, чтобы с войсками туда выступил. Но не ждите сего, хитрости персидские мне известны, и я сам знаю, как и когда взять Эриванскую крепость, а вы живите покойно, заводите домы и пашите поля.»
Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том IV. СПб. 1886
|