ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM IV.

XX.

Волнения в Кабарде и меры, принятые к усмирению кабардинцев и прочих горских народов. — Восстановление сообщения Кавказской линии с Грузиею. — Взятие в плен царевича Парнаоза и отправление его в Россию, вместе с царевичем Юлоном. — Экспедиция князя Цицианова в Осетию. — Прекращение волнений в Грузии. — Преобразование внутреннего управления кабардинцами.

Снятие осады Эривани и прибытие отряда в Кара-Килис прекратили беспорядки в Грузии. Собиравший в Сомхетии борчалинских и казахских татар и распускавший слухи о скором появлении своем в Тифлисе царевич Александр, с возвращением князя Цицианова, бежал в Персию. С конвоем из двадцати человек он отправился к Баба-хану, рассказывая всем, что едет туда по приглашению персидского владетеля. С отъездом его, как главного подстрекателя, прекратились волнения.

«Дерзаю надеяться, доносил князь Цицианов (Всеподд. донесение от 30-го сентября 1804 года.), что с помощию Божиею все будет приведено в свой прежний порядок и тишину, лишь бы мои помощники своими новыми и самовластными распоряжениями не расстраивали того, что мне Бог помогает устраивать, и следовали бы плану моего поведения, коему я готов всегда дать отчет и который основан на некоторых познаниях о нации, приобретенных с младенчества моего, еще в доме отца моего.»

Приближение осеннего времени заставило татар думать о зимовье, которое было для них наиболее удобным в Грузии и могло быть допущено, конечно, только при миролюбивых отношениях к России. Через своих агаларов, приходивших с повинною, татары старались заслужить прощение и доброе расположение нашего правительства. Мало-помалу все успокаивалось в Грузии, и князю Цицианову оставалось только, для обеспечения своего сообщения с Россиею, усмирить осетин и кабардинцев, живших на пути в Закавказье и принимавших деятельное участие в происходивших волнениях. [370]

Пользуясь движением князя Цицианова к Эривани и переводом некоторых полков с Кавказской линии в Грузию, кабардинцы, подстрекаемые с одной стороны турками, а с другой персиянами, усилили хищничество на линии и уклонились от повиновения русскому правительству.

Еще в то время, когда князь Цицианов находился в Георгиевске, кабардинцы отказались приступить к выбору новых судей, сожгли некоторые дома, служившие для помещения суда, а в других выломали двери и окна. Князь Цицианов вызвал к себе кабардинских владельцев, просил их принять меры к усмирению народа и приступить немедленно к избранию судей на следующее трехлетие (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. II, №№ 1939 и 1940.). Владельцы обещали исполнить волю главноуправляющего, но прошел целый год, а кабардинцы судей не выбирали.

«Где присяга? спрашивал их князь Цицианов, долго ли не истребите ветренников? Или вы думаете, что я похож на моих предместников? Или вы не наслышались, что я здесь наделал, кого покорил и сделал данниками, какую крепость (Ганжу) малейшим числом непобедимого войска российского штурмом взял, сколько побил и сколько полонил?

Но то были неприятели и противились, а вы подданные его императорского величества всемилостивейшего нашего Государя. Вы те, кои на верность присягали перед всемогущим Богом и на Алкоране, и после дерзаете быть преслушны целый год...

Кровь во мне кипит, как в котле, и члены все мои трясутся от жадности напоить земли ваши кровию преступников; я слово мое держать умею и не обещаю того, чего не могу поддержать кровию моею... Ждите, говорю я вам, по моему правилу штыков, ядер и пролития вашей крови реками; не мутная вода потечет в реках, протекающих ваши земли, а красная, ваших семейств кровью выкрашенная... (Письмо князя Цицианова кабардинцам 4-го апреля 1804 года. Акты Кавк. Археогр. Комм., т, II, № 1944.)»

Объявление это не имело желаемого успеха и кабардинцы не исполнили требований главноуправляющего. Они привыкли видеть [371] в начальстве бездеятельность и предоставление их в полное распоряжение пристава, готового за деньги потворствовать и допускать различного рода своеволия. Пристав смотрел сквозь пальцы на нежелание кабардинцев выбирать новых судей, а старые, не считая себя обязанными служить новое трехлетие, разошлись и не присутствовали в судах.

Упорство кабардинцев заставило князя Цицианова употребить против них силу. Прибывший 29-го марта 1804 года на Кавказскую линию и вступивший в этот день в командование войсками, вместо генерала Шепелева, генерал-лейтенант Глазенап получил приказание наказать кабардинцев за их ослушание. Главнокомандующий высказывал при этом уверенность, что войска и в особенности казаки будут удержаны от «войны, производимой, по введенной системе, более против скота, нежели людей» (Предписание князя Цицианова Глазенапу 5-го апреля 1804 года, № 806. Воен. Учен. Арх., дело № 3872.).

— Нужно дать страх; говорил князь Цицианов, а не причинение убытка. Первое есть дело непобедимого российского войска и ему принадлежит; последнее же свойственно хищникам и азиятским народам, ищущим не славы, а добычи.

Переправившись 9-го мая за реку Баксан с отрядом из 1,750 человек пехоты, драгун и казаков (Сборный отряд этот был составлен из команд, назначенных от пехотных полков: 16-го егерского, Казанского и Вологодского мушкетерских; драгунских: Нижегородского, Владимирского и Таганрогского; казаков: донских, волгских, моздокских, хоперских и кубанских.), Глазенап едва только успел расположиться лагерем, как на равнине, верстах в девяти от него, показалась партия кабардинцев в числе около 800 человек. Видя, что толпа собравшихся быстро увеличивалась и в короткое время достигла до 1,500 человек, Глазенап выслал на встречу кабардинцев маиора Лучкина с 350 казаками.

— Чего вы хотите? спросил Лучкин, подъезжая к толпе, но, вместо ответа, был встречен выстрелами.

Казаки отвечали тем же и перестрелка завязалась.

Для подкрепления Лучкина, был отправлен с отрядом [372] генерал-маиор Леццано, по приближении которого, кабардинцы начали отступать, а потом обратились в бегство (Рапорт Глазенапа князю Цицианову 10-го мая 1804 года, № 167. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. II, № 1916.). Генерал-лейтенант Глазенап перешел к реке Чегему и расположился на левом берегу ее, неподалеку от кладбища.

На другой день, в то самое время, когда русский отряд тронулся из лагеря, чтобы следовать далее, кабардинцы прислали своих депутатов, которые, обещаясь покориться и согласиться на все наши требования, просили остановиться движением в их пределы, хотя на одне сутки. Глазенап, как человек совершенно новый, незнакомый с азиятским вероломством, согласился на просьбу представителей кабардинского народа, но чрез три дня, вместо того, чтобы видеть у себя владельцев, прибывших для выбора судей, он получил письмо, что кабардинцы, кроме духовного суда при кадие, другого правления иметь не желают, жалованья от русского Императора не требуют, а впрочем предоставляют Глазенапу поступать с ними так, как он хочет. Очевидно, что удобное время для наказания было пропущено; кабардинцы успели скрыть свои семейства и вызвать помощь из гор.

Обещаясь силою заставить кабардинцев исполнить наши требования, Глазенап оставил в лагере все тяжести и 14-го мая, не без затруднений, переправился вброд через реку Чегем. Беспрерывные и проливные дожди сделали все горные реки весьма глубокими и по быстроте течения неудобными для переправы но, не смотря на то, солдаты в полном вооружении весьма скоро перешли через реку. Моздокские, волгские, хоперские и кубанские казаки составили авангард, за которым следовал остальной отряд. Пехота шла двумя каре, между которыми в две линии, наравне с передними и задними фасами двигалось по четыре эскадрона кавалерии, имея позади себя две роты Вологодского мушкетерского полка, с двумя орудиями. Последние были поставлены за кавалериею с тою целию, чтобы скрыть их от неприятеля и «через то вселить в него дерзновение ударить на конницу и подвергнуть себя поражению.» [373]

Пройдя верст шесть от переправы, отряд встретил неприятеля под защитою гор и лесистых ущелий, по которым протекают реки Чегем, три Шалухи и еще несколько болотистых ручейков, берега которых были густо населены аулами. Скрываясь сами в ущельях и позади их, кабардинские владельцы выслали вперед своих узденей, которые и завязали перестрелку с нашим отрядом. Все аулы, которых было более двенадцати, оказались приготовленными к обороне. Они наполнены были многочисленными пешими засадами, ограждены перекопами и баррикадами из ароб, наполненных каменьями; в саклях, кустах и по горам засели стрелки с ружьями и луками. Число собравшихся для защиты доходило до 11,000 человек. Здесь были кабардинцы, чеченцы, балкарцы, карачаевцы и осетины.

Где действием артиллерийского и ружейного огня, а большею частию штыками защитники были вытеснены из своих жилищ, преданных пламени. Бой продолжался с 11-ти часов утра и до 6-ти пополудни. Наши солдаты то спускали с утесов пушки, то переправлялись вброд через реки, переходили с одного берега на другой, дрались, стоя по грудь в воде, спасали товарищей, уносимых быстротою течения, и наделяли друг друга патронами...

В шесть часов вечера все утихло, двенадцать аулов Куденетовых и один Гирея — главнейших возмутителей — догорали среди бегства их обитателей, скрывавшихся в горы и ущелья.

Отряд возвратился в свой лагерь, и Глазенап намерен был, давши войскам отдых, следовать далее (Воен. Учен. Арх., д. № 3872.), но 19-го мая явились к нему владельцы, уздени и эфендии Большой Кабарды с полною покорностию и с просьбою о пощаде.

«Осмеливаемся донести, писали теперь кабардинцы князю Цицианову (От 20-го мая 1804 года. Воен. Учен. Арх., д. № 3872.), что предписание ваше мы получили и содержание оного поняли, но извиняемся, что замедлили исполнением онаго и дождались прибытия к нам войск российских, с которыми у нас [374] произошла брань. Однако же, для выполнения высочайшей воли, выбор в судьи и расправы заседателей из владельцев, узденей, казыев и секретарей мы сделали, а теперь все мы, кабардинские владельцы, уздени и эфендии, униженнейше просим о том: внемлите сие наше прошение и не оставьте в рассуждении спокойствия нашего вашим попечением.»

Генералу Глазенапу депутаты заявили при этом, что для общего блага и спокойствия своего, они выбрали уже судей (В Малой Кабарде, как частице весьма небольшой, судьи давно уже были выбраны, но они боялись вступить в отправление своих должностей и смотрели на поступки жителей Большой Кабарды в этом отношении.), но просили отсрочить на месяц открытие судов, под предлогом того, что им необходимо построить дома, вместо сожженных, возвратить семейства своих подвластных и скот, скрытый в ущельях, в обеспечение от наказания русских. Удовлетворив желанию представителей Большой Кабарды, Глазенап 22-го мая возвратился в крепость Прохладную и распустил свой отряд.

Кабардинцы и на этот раз не только не исполнили данных обещаний, но и не прекратили своих неприязненных действий. Притесняемые ими дигорцы, поколение осетинского народа, просили наше правительство о переселении их в русские границы. Посланный с отрядом для переселения 70 семей дигорцев, генерал-маиор Дехтярев, был встречен на реке Урухе близ Татар-Тупа толпою кабардинцев, принудивших его отступить к реке Малке. Собравши наскоро отряд, генерал Глазенап двинулся на помощь Дехтяреву. 20-го июня он выступил за реку Малку, а вслед затем переправился через реку Баксан и окружил селения кабардинских владельцев из рода Бек-Мурзы и Кайтуки. Кабардинцы, по обыкновению, как только увидели у себя русские войска тотчас же вступили в двойные переговоры: у русских они просили пощады и помилования, а у закубанских черкес — помощи и содействия. Они говорили Глазенапу, что немедленно восстановят родовые суды и расправы, удовлетворят за сделанные ими грабежи и не будут препятствовать выводу дигорцев, а сами отправили в то же [375] время к закубанцам одного из первейших своих владельцев Раслам-бек Мисостова.

Генерал Глазенап целую неделю беседовал с кабардинцами, вел переговоры о их покорности, а Раслам-бек, пользуясь ослаблением защиты на линии, вел закубанцев для вторжения в наши границы. 27-го июня он мгновенно явился среди преданных нам абазинцев и в тот же день, незамеченный нашими кордонами, переправил с правого на левый берег реки Кубани до 900 семей своих жентимировцев и абазинцев. На следующий день он произвел ту же операцию с 54-мя аулами ногайцев, предавая непослушных огню и мечу. Переговоры по этому делу велись столь скрытно, и самый наезд был так быстр, что начальник над бештовскими татарами, султан Менгли-Гирей, узнал только за два дня до происшествия и едва успел предварить о том начальство (Рапорты Глазенапа князю Цицианову 2-го июля и 1-го августа, за №№ 264 и 308. Воен. Учен. Арх., д. № 3872. См. также Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, № 2024.).

Не довольствуясь этим, партия Раслам-бека два раза атаковала Кумский редут и отрезала все посты от Прочного Окопа до Константиногорска. Георгиевск был приведен в оборонительное положение: его защищали 180 драгун Таганрогского полка и 30 пушек полевой артиллерии, случайно проходившей через город.

Происшествия на линии заставили Глазенапа, довольствуясь обещаниями депутатов, наскоро закончить переговоры с кабардинцами и спешить на усмирение закубанцев. Но лишь только оставил он реку Баксан, как несколько мулл успели убедить кабардинцев не заключать с Россиею никаких условий, если не хотят мщения от всех закубанских народов. Собравшиеся было для подписания договора владельцы, тотчас же разъехались по домам, и генерал-лейтенант Глазенап принужден был опять возвратиться в Кабарду и двинуться к Кыз-бурунскому ущелью (Всепод. рапорт Глазенапа от 30-го июня 1804 г. Воен. Учен. Арх., дело № 2416.). Видя снова перед собою русские войска, кабардинцы [376] опять явились с покорностию и обещанием исполнить наши требования, но генерал Глазенап, наученный опытом, не верил теперь, что покорность кабардинцев будет искреннею и прочною (Всепод. рапорт Глазенапа, от 8-го июля.).

Турция и Персия одинаково старались поднять их против русского правительства, присылали к ним эмиссаров, воззвания и главнейшим образом деньги. В Кабарде, во всем Закубанье и даже в Осетии заметно было изобилие золота и серебра, что, при отсутствии всякой промышленности, могло произойти только от ввоза монеты с какими-либо политическими целями. Оно так и было в действительности. Деньги своим влиянием разделили кабардинцев на две партии, враждебные друг другу на столько, что если одна партия соглашалась на все наши предложения, то другая — ни на какие. Представителем последней, враждебной нам партии, был Раслам-бек Мисостов, который, соединившись с закубанскими черкесами, делал весьма частые вторжения в наши границы, вырезывал казачьи посты и разорял пограничные селения. Войдя в сношение с осетинами и прочими горскими народами, партия недоброжелательных нам кабардинских владельцев, как мы видели, прервала сообщение с Грузиею, и в течение нескольких недель не было оттуда никаких известий. Что делалось в Закавказье — никто не знал, и горсть войск, там находившихся, вместе с главнокомандующим, могла быть поставлена в самое безвыходное положение. Поэтому начальству на линии приходилось прежде всего позаботиться о восстановлении сообщения с Грузиею, а потом уже об усмирении горцев.

«Возлагаю я на особенное попечение ваше, писал Император генералу Глазенапу (В рескрипте от 21-го июля 1804 г. Воен. Учен Арх., д. № 3878.), употребить все нужные меры для скорейшего открытия сношений Кавказской линии с Грузией. Если к совершению предприятия сего сильною военною рукою нужно будет умножить войско на линии, то в оном случае имеете вы требовать пособия в командировании к вам надлежащего, по усмотрению вашему, числа полков, от войскового атамана [377] генерал-лейтенанта Платова, коему на сей предмет и предписание от меня дано.»

Глазенап торопился воспользоваться данным ему разрешением, так как недостаток войск на Кавказской линии был весьма ощутителен. На всем пространстве от Кизляра до земель Черноморского войска было расположено три с половиною полка пехоты и четыре драгунских, имевших весьма большой некомплект в людях (Так в Вологодском полку недоставало 907 человек.) и в лошадях. Последние, от беспрерывных переходов и преследований неприятеля, пришли в такое изнурение, что драгунские части нельзя было считать полками (Рап. Глазенапа князю Цицианову 11-го августа 1804 г., № 322. Воен. Учен. Арх., д. № 8872.). Хотя на усиление кавалерии было отправлено шесть донских полков, но «донское войско, доносил Глазенап (Всеподд. рапорт от 25-го сентября 1804 г. Там же.), особливо вновь пришедшие полки, от неимения хорошего вооружения, да и лошадей, против здешних народов, упражняющихся всегда в военном действии, совершенно неудобны, кроме как содержать кордон, и то при каждом нападении всегда бывает важный урон с нашей стороны одних только донских казаков, как не имеющих особливой способности действовать против здешних народов. Те только полки хороши, которые, прослуживши здесь два года и будучи всегда в военной практике, из необходимости исправились сами хорошим оружием.»

Недостаток боевых средств и беспрерывные вторжения хищнических партий препятствовали Глазенапу открыть безотлагательно сообщение с Грузией. Он принужден был ожидать прибытия подкреплений и отражать нападения горцев. Собравши толпу в несколько тысяч человек, закубанцы вместе с кабардинцами разъезжали повсюду, нападали на посты и табуны скота и лошадей, пасшихся возле селений. Близ стоявшие войска каждый раз выходили на преследование хищников, но или не догоняли их, или, преследуя одну партию, давали средства другой прорываться в места, оставленные без защиты.

Не имея средств сосредоточить значительный отряд для [378] наступательных действий и наказания хищников, Глазенап несколько раз вызывал к себе преданных к нам кабардинских князей, имевших русские чины, но никто из них не ехал, из опасения мщения товарищей. Только иногда наведывался князь Айдемиров, но и тот всегда уклонялся от разговора по делам его соотечественников. Он сообщал только, что кабардинцы созывают частые собрания, что одна половина желает установить суды, а другая их отвергает; что, после долгих споров, собрание обыкновенно расходится в разные стороны и отправляется па хищничество под предводительством самих князей (Рап. Глазенапа кн. Цицианову 18-го октября 1804 г., № 412. Воен. Учен. Арх., № 3872.).

Айдемиров сообщил, однако же, что закубанцы, собравшись в значительных силах на противоположном берегу Кубани, ожидают только удобного случая, чтобы ворваться в наши границы; что в толпе хищников находятся ногайцы и абазинцы, и что все сборище ощущает недостаток в хлебе. Голод был достаточным двигателем на хищничество, и потому начальство Кавказской линии должно было ежеминутно ожидать переправы неприятеля на правый берег реки Кубани. Для наблюдения за сборищем был выставлен у Батал-пашинской переправы отряд, под начальством генерал-маиора Лихачева, из шести рот 16-го егерского полка, двух донских полков, 200 кубанских казаков и четырех орудий. Другой отряд, из 200 пеших драгун, 300 хоперских казаков с четырьмя орудиями, сосредоточен у Невинного мыса, под начальством подполковника барона Бомбеля; третий из 200 пеших драгун Борисоглебского полка, донского Селиванова полка с четырьмя орудиями, под командою генерал-маиора Дехтерева, стоял у Брыкской горы. Все три отряда были подчинены генерал-маиору Лихачеву. Одна рота Суздальского полка находилась в селении Николаевском, Ставропольского уезда.

Против кабардинцев, на левом берегу реки Малки, где всего чаще совершалась переправа, стоял генерал-маиор Мейер с тремя гренадерскими ротами своего Казанского мушкетерского [379] полка, тремя гренадерскими ротами Вологодского полка и тремя казачьими полками. Последние содержали почти сплошные пикеты по реке Малке, начиная от Моздока и прямою чертою до Константиногорска. В крепости Екатериноградской было две мушкетерских роты Вологодского полка и два эскадрона Нижегородского драгунского полка; в селениях Солдатском и Прохладном стояло по одной роте Вологодского полка с одним орудием. В Георгиевске находилась одна рота Казанского мушкетерского полка с остальными эскадронами Нижегородского драгунского полка. В Темнолеске и Кумском штерншанце расположено было по роте Суздальского полка, а дистанция от Кизляра до станицы Калиновской, за недостатком войск, была занята пятью ротами Кизлярского гарнизонного полка (Рап. Глазенапа кн. Цицианову от 18-го октября 1804 г., № 412.).

Все эти войска были необходимы для защиты тех пунктов, в которых находились, и генерал Глазенап не имел в своем распоряжении ни одной свободной части, с которою мог бы двинуться на усмирение кабардинцев и других горских племен, живших за рекою Кубанью. Находя свое положение весьма критическим и опасным, он просил о присылке на линию новых войск и доносил, что без этого не может приступить к восстановлению сообщения с Грузиею.

Как бы часто ни производились вторжения хищников на линии, они не имели той важности и того значения, какое имело прекращение сообщения с Грузиею и с отрядом князя Цицианова. Здесь, на линии, все дело ограничивалось разорением нескольких селений, отгоном табунов — и только. Там же, в Закавказье, при первой неудаче, мы могли лишиться не только всего отряда, но и целой страны и быть вынуждены передать ее на разграбление хищных и враждебных ей соседей. От разорения хищниками нескольких селений на линии наше положение не изменялось, тогда как неудача в Закавказье могла заставить нас сделать огромный шаг назад и потерять то, что приобреталось в течение нескольких десятков лет. Вот причина, почему Император Александр, придавая такое большое значение [380] восстановлению сообщения с Грузиею, приказал отправить из Крыма Троицкий полк и 12 орудий донской конной артиллерии в помощь Глазенапу, а морем в Мингрелию один полк пехоты с полуротою артиллерии в помощь князю Цицианову. Генералу Глазенапу приказано было, не смотря ни на какие обстоятельства на линии, открыть сообщение с Грузиею и с этою целью отправить через Дарьяльское ущелье один драгунский, два казачьих полка, несколько полевых орудий и рекрут, назначенных на укомплектование действующих полков. Выждавши спадения воды в реке Тереке, Глазенап, хотя и считал свое положение крайне затруднительным, принужден был, однако же, командировать в Грузию генерал-маиора Несветаева с отрядом, составленным из шести рот Казанского мушкетерского полка, роты Владикавказского гарнизона, двух рот артиллерии, двух донских казачьих полков и 500 человек рекрут.

Выступивши, 17-го сентября, из Владикавказа и следуя по нынешней военно-грузинской дороге, Несветаев на каждом шагу встречал сопротивление неприятеля (Рапорт Несветаева Глазенапу 20-го сентября 1804 г., № 6. Воен. Учен. Арх., дело № 2416, пап. В.). Авангард его, составленный из одной роты Казанского полка и 300 казаков, под командою подполковника Быхалова, должен был брать штурмом по очереди: Дарьял, Ларс и Казбек.

Царевич Парнаоз, узнавший о приближении Несветаева, собрал осетин для занятия селения Казбека, как стоявшего на самой дороге и по своему неприступному положению могшего представить весьма большие затруднения для проходившего отряда. Быхалов предупредил намерение царевича и принудил его засесть в башнях селения Сион, откуда он был также вытеснен с потерею 100 человек убитыми и 55 взятыми в плен. Пройдя, таким образом, от Владикавказа до Ананура, Несветаев открыл сообщение России с Грузиею, возобновил мосты по реке Тереку, исправил дороги и оставил у мостов небольшие команды, «дабы, как доносил он, при проходе войск не могли хищники по-прежнему разломать мосты.» [381]

В Анануре Несветаев соединился с отрядом капитана Матушевича, который, командуя за отсутствием генерала Талызина, вытеснил мятежников из Душетской крепости и, разбив их толпу, в 2,700 человек состоявшую, преследовал до высот и тесных проходов урочища Гударети, где и запер до прибытия князя Цицианова из-под Эривани (Послужной список Матушевича.).

Царевич Парнаоз бежал к хевсурам и пшавам, прося их помощи для действий против Несветаева, но, получивши отказ, отправился в Персию. Князь Цицианов послал приказание всем пограничным начальникам стараться захватить его, что и удалось исполнить в казахской дистанции.

Генерал-маиор Портнягин, но известиям, до него дошедшим о близком местопребывании Парнаоза, разъезжал с конным отрядом по Кахетии, а Кабардинского мушкетерского полка князь Севарсемидзе, с двумя ротами и одним орудием, нарочно поставленный для этой цели в Тионетах, гнался за ним с казаками. Темнота ночи способствовала тому, что Парнаоз успел скрыться от преследования. Тогда главнокомандующий отправил бригадира князя Томаса Орбелиани в Демурчасалы, 40 верст ниже Тифлиса по Куре (как к месту, где мог Парнаоз переправиться через Куру), с открытым предписанием, чтобы начальники отрядов давали князю Орбелиани столько войск, сколько потребует. Царевич был пойман вместе со свитою из 30 князей кахетинских и привезен в Тифлис.

«Спешу всеподданнейше донесть вашему императорскому величеству, писал князь Цицианов (Донесение кн. Цицианова от 31-го октября 1804 г., № 56.), о том, что одна из гидр, раздирающих Грузию междоусобною войною и вовлекающая бессмысленный народ в несчастия, поймана и заключена в благородную неволю, а именно царевич Парнаоз... Сие счастливое приобретение тем важнее, что научит и Александра царевича не посещать Грузию, а еще меньше столь долго оставаться в оной и набирать партию из неблагодарных князей.»

Впоследствии царевич намеревался бежать из-под ареста, как это видно было из перехваченного письма его к [382] родственникам, в котором он просил приготовить пару лошадей «и такого лекарства», которое можно бы было вмешивать в вино для усыпления караульных. Поэтому, 4-го апреля 1805 года, царевичи Юлон и Парнаоз, вместе с их женами и детьми, отправлены были в Россию. Местопребыванием для первого была назначена Тула, а для второго — Воронеж (Рап. кн. Цицианова Государю Императору 5-го апреля, 1805 г., № 18. Отнош. гр. Кочубея кн. Цицианову 23-го апреля, № 1754. Арх. Мин. Внут. Дел.).

Между тем, после арестования Парнаоза, осетины хотя и успокоились, но князь Цицианов не довольствовался этим, а желал привести их к полной покорности. С этою целью, вскоре после возвращения своего в Тифлис, он отправил в Осетию князей Мирманоза и Соломона Эристовых с требованием, чтобы они возвратили все награбленное во время возмущения. При безусловном исполнении требований, главнокомандующий обещал им полное прощение и забвение прошлого, а в противном случае разорить их селения.

«Не Кноррингово теперь время, писал он тагаурским старшинам и народу (От 26-го октября 1804 г. Воен. Учен. Арх., д. № 2416, лит. В.), не стану я с вами договоры делать. У кого есть штыки, тому денег платить не следует. Клянусь Богом, в которого верую, что камня на камне у вас не оставлю и не генерала пришлю, а сам приду с войсками.»

Князь Цицианов требовал немедленного возвращения пленных и всех вещей, захваченных при разграблении Стефан-Цминды и Ларса и тогда обещал разрешить осетинам покупать по-прежнему хлеб в Моздоке и Тифлисе, дозволить отпускать им безденежно соль из русских магазинов и разрешить брать пошлины с проезжающих от Казбека до Владикавказа, (С каждой вьючной лошади и вьюка от 9-ти до 10-ти пудов по 2 рубля и с каждого пешего по одному рублю. На всем остальном пути через горы брать с купцов по 30 коп. с пешего и по 70 коп. с конного, а с товаров ничего.) с тем, чтобы с казенных вещей «ни одной полушки не брать никогда».

Не видя, однако же, с их стороны желания исполнить наши требования, князь Цицианов решился действовать силою, но [383] перед выступлением своим в Цхинвал просил князей Зазу и Реваза Мочабели, имевших влияние на народ, уговорить осетин исполнить наши требования, и выслать к нему на встречу депутатов с просьбою о прощении (Предложение кн. Цицианова князьям Мочабели от 2-го ноября 1804 г., № 730, Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, № 1082.).

— Тогда, говорил главнокомандующий, я не стану ни жечь, ни рубить и сделаю постановление. Буде они еще надеются на Парнаоза, то предложите им послать в Тифлис того, кому они верят, посмотреть на царевича Парнаоза, сидящего под караулом, так и на людей, с ним пойманных.

Когда и это средство оказалось недействительным, тогда князь Цицианов, 13-го ноября, выступил из Цхинвала, с отрядом, состоявшим из 694 человек строевых чинов (В составе отряда находились: 170 челов. Кавказского гренадерского и 306 челов. 9-го Егерского полков; 87 пеших казаков донского Рышкина полка, 113 чел. конных донских и линейных казаков и 8 чел. артиллерийской прислуги.) и двумя орудиями. В два перехода он достиг до осетинского селения Джавы, не встречая на пути никакого сопротивления. Селение Джавы было защищено двумя башнями, которые тотчас же и были заняты нашими войсками. Жители окрестных селений выказали готовность покориться и вступили в переговоры с главнокомандующим, но переговоры эти не привели ни к каким результатам. Князь Цицианов двинулся далее по направлению к селению Крожи, и хотя до селения было не более одной немецкой мили, но крутизна гор, покрытых густым лесом, и узкость дороги, которую необходимо было расчищать, были причиною того, что отряд дошел до селения не прежде заката солнца. Не смотря па незначительность перехода, войска были весьма утомлены, ибо должны были преодолевать огромные затруднения: тащить на себе два орудия с четырьмя зарядными ящиками и драться с осетинами в местах, «им известных, а нам незнакомых, где и трус храброго мог убивать безопасно. Все сие исполнено было с невероятным успехом, и род войны, для российского войска неизвестный, показал, что оно и к ней способно (Журнал воен. действий и всеподд. рапорт кн. Цицианова от 13-го декабря. Воен. Учен. Арх., отд. II, д. № 2416, папка 13.)». В тот [384] же день лежавшее на равнине селение Крожи, окруженное четырьмя башнями, было занято нашими войсками.

Между тем, узнав, что жители Мчиврийского ущелья соединились с осетинами Большой Лиахвы, князь Цицианов отправил из Джав с отрядом маиора князя Мирманоза Эристова-Ксанского с тем, чтобы он прошел вдоль этого ущелья, разогнал осетин и принудил их покориться. Лишь только маиор Эристов выступил из Карталинии, осетины, имевшие к нему большую доверенность, покорились и по требованию его выдали князя Баратова и Гедеванова, присланных от царевича Парнаоза, для поддержания возмущения в Осетии, выдали в аманаты всех тех лиц, кои были потребованы, и обещались возвратить все имущество, отбитое у казаков Рышкина полка.

Восстановивши спокойствие в обоих ущельях, князь Эристов пошел на соединение с главным отрядом, все еще находившимся в селении Крожи и занимавшимся разрушением башен, составлявших всю силу осетин.

Предав огню селение Крожи, князь Цицианов хотел следовать далее, но жители соседних ущелий просили пощады и помилования. В течение пяти дней главнокомандующий переговаривался с ними, но, видя, что они только затягивают дело, решился, для общего устрашения, проникнуть в такие места, в которых русские войска еще не бывали.

Поход этот не столько замечателен боевыми успехами, сколько неутомимою деятельностию, которою отличались все чины отряда. Войска то подымались на крутые горы, спускались в глубокие ущелья; то следовали по узкой тропинке гусем в одного человека, то по лесу, «где стук топора, как видно, никогда слышен не был и где долженствовало пробираться между деревьями невероятными изгибами.» Два трехфунтовые единорога только усиливали затруднения. Отряд несколько раз переправлялся через реку Лиахву, причем пришлось перевозить пехоту на всех лошадях, бывших при отряде, не исключая и лошади главнокомандующего.

Предавая огню все встречающееся на пути, князь Цицианов достиг, 27-го ноября, до селения Кошки, считавшегося осетинами [385] неприступным и расположенного на высокой горе, лежащей не далее 15-ти верст от Эльборуса. Овладевши этим селением, главнокомандующий нанес окончательное поражение осетинам. Они явились с повинною и стали приводить захваченных ими казачьих лошадей.

Арестовавши главных зачинщиков возмущения (После усмирения осетин и поимки царевича Парнаоза было предано суду более 70 человек, обвиняемых в возмущении и подстрекательстве к бунту. Все они судились до 1806 года, когда и были прощены Императором Александром, принявшим во внимание доклад правителя Грузии, Литвинова, оправдывавшего их характером народа и прежнею историею Грузии.

Из сего положения обстоятельств видно, что самодержавие и безначалие были совокупны в одном правлении, то можно ли иметь надежду, чтобы народ сей, следуя положительным правилам, мог хранить верность к новому государю, когда поставлял за ничто изменить своему природному? Присоединить к сему должно обстоятельства того времени: бунт мтиулетинцев и других горских народов, совершенное прекращение сообщения с Россиею, возмутительные грамоты Баба-хана; не только сомнительное положение, но достоверно разглашенное истребление главнокомандующего и всех войск под Эриванью; наконец, прибытие царевича Парнаоза в Грузию, — достаточны были отклонить сих неутвержденных еще подданных от стороны россиян и заставить их стараться, на будущее время, снискать в царевичах себе и семейству своему подпору. Из сих соображений явствует, что жители Грузии, не только в отношении противу российского Государя, но даже противу отечества своего, по одинаковым преступлениям, равному с российскими ответу подлежать не могут; претерпенное же ими несколько лет заключение в крепости довольно уже виновных омыло от преступлений, а невинных усмирило на будущее время.), князь Цицианов объявил остальным прощение «которое, доносил он (Во всеподданнейшем рапорте от 29-го ноября 1804 г.), тем справедливее, что оные горские жители рассуждением нимало не рознят со скотами, в чем я лично уверился, говоря с ними, и [386] тем необходимее, что число волновавшихся составляло бы большую потерю в людях для Грузии.»

Возвратившись тем же путем в Ананур, князь Цицианов оставался там некоторое время для окончания дел с осетинами. Он уравнял повинности между жителями различных селений и назначил определенную плату за провоз товаров через Кавказские горы.

Путь с Кавказской линии в Грузию был теперь восстановлен; его можно было считать окончательно свободным, так как около этого времени и волновавшиеся кабардинцы были усмирены генералом Глазенапом.

Получивши высочайшее повеление об отправлении на усиление войск Кавказской линии Троицкого полка и дождавшись его прибытия (Троицкий полк пришел на линию 28-го ноября (Рапорт Глазенапа князю Цицианову 2-го декабря, № 445. Воен. Учен. Арх., д. № 3872).), Глазенап составил два довольно сильных отряда, предназначая их для наказания закубанцев. Один, под личным своим начальством, он сосредоточил у Невинного мыса и составил его из шести рот Суздальского мушкетерского, трех рот 16-го егерского полков, 200 пеших драгун и одного конного эскадрона, Борисоглебского полка, 100 пеших драгун Владимирского полка, 500 волгских и хоперских казаков, 660 донских, 6 орудий полевой артиллерии и 6 орудий донской конной артиллерии. Второй отряд, под командою генерал-маиора Лихачева, был расположен у Батал-пашинской переправы и составлен из пяти рот 16-го егерского полка, шести рот Троицкого мушкетерского, 1,000 донских казаков, 300 поселенных кубанских, шести орудий полевой и шести орудий донской артиллерии.

Наступившая зима с метелями задержала на время Глазенапа, так что он мог выступить только в ночь со 2-го на 3-е декабря. Переправившись через Кубань, Глазенап пошел двумя отрядами к рекам Большому и Малому Зеленчукам.

Дойдя до Малого Зеленчука и узнавши здесь, что Мирза-Раслам-Бек подговаривает к уходу в горы нагайские аулы, кочующие по этой реке, Лихачев тотчас же отправил к ним [387] воззвание и обещал прощение. Нагайцы решились возвратиться на свои прежние места, и тогда Лихачев двинулся к Большому Зеленчуку, где при переправе встретил значительное скопище неприятеля. После перестрелки он успел отбить часть нагаев и отправить их на нашу сторону, а сам пошел на реку Урух, где и ожидал прибытия Глазенапа с отрядом (Рапорт Лихачева Глазенапу 5-го декабря, № 1001, Воен. Уч. Арх., д. № 3872.).

Последний, двигаясь по левому берегу Большого Зеленчука, также обнадеживал нагайцев прощением и возвращал их в наши границы. 5-го декабря он соединился с отрядом Лихачева и вместе с ним прошел до реки Большой Лабы, везде прогоняя неприятеля и уничтожая аулы. 12-го декабря, в день рождения Императора, бесленейцы явились к Глазенапу с повинною и обещанием быть верноподданными России, освободить всех христиан, удовлетворить за все награбленное в наших границах, возвратить нагайцев и не производить хищничества. 14-го декабря они присягнули на коране в исполнении обещанного. Глазенап освободил тогда бывшего у нас в плену их владельца Мурза-бека и двинулся в обратный путь в полном убеждении, что усмирил и покорил это поколение. На возвратном пути он посылал отдельные отряды в разные стороны для усмирения других племен. Горцы являлись с повинною, заключали письменные условия, подобные бесленейцам, и при таких условиях Глазенап, 8-го января, возвратился на Батал-пашинскую переправу, где и распустил отряд. Он пригнал с собою 1,500 штук рогатого скота, 100 лошадей и до 15,000 овец.

«Исполнив возложенный на меня долг в точности, доносил Глазенап (Всеподд. рапорт 22-го января 1805 года.), надеюсь и истинно беру смелость заверить, что часть границы сей, начиная от земель Черноморского войска по реке Кубани до самого хребта Кавказских гор, будет покойна на многие годы, и народ закубанский, чувствуя меру мести, оказанную им за наглости, долго не помыслит поколебать себя и тем нарушить блаженство своей жизни, которое они долго не поправят, а через то граница Кавказа будет [388] наслаждаться спокойствием, и всякий поселянин и каждого рода промышленник будет заниматься своим упражнением, в безопасии и без всякого препятствия.»

Так говорил Глазенап о своих подвигах, но не так смотрело на них наше правительство и не придавало им особого значения. Оно не считало горцев усмиренными на многие годы и, смотря на дела серьезнее, изыскивало более прочные средства к умиротворению края.

Беспокойства на линии и в особенности волнение в Кабарде обратили на себя внимание Императора. Полагая, что единственным поводом к восстанию кабардинцев было избрание судей, Император спрашивал князя Цицианова, действительно ли судьи необходимы кабардинцам. «Должно, конечно, писал он (В рескрипте князю Цицианову 31-го июля 1804 года.), чтобы они исполнили то, что им однажды повелено было, но когда совершенное спокойствие водворится, то не удобнее ли будет оставить их иметь прежнюю расправу кадиев?» Между тем, кабардинцы сами заявили князю Цицианову, что от прежних судов ничего доброго ожидать не могут. Они просили дозволить им выбрать в судьи для каждых двух родов по восьми владельцев и 12 узденей и поручить им суд и расправу над народом. Только они, говорили кабардинцы, в состоянии искоренить воровство, разбой, плутовство и мошенничество (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. II, № 1936.).

Устранение духовенства из состава судей, сами кабардинцы признавали необходимым, ибо видели, что оно, отличаясь нетерпимостию к христианам, содействовало скорее к развращению народа, нежели к убеждению в необходимости мирной жизни с соседями-христианами.

Согласившись на просьбу кабардинцев, князь Цицианов требовал, чтобы кроме судей были выбраны, по-прежнему на три года, заседатели в моздокский пограничный суд. Хотя кабардинцы и готовы были теперь исполнить требование, но главнокомандующий находил необходимым, для более прочного водворения спокойствия, дать иную форму правления кабардинскому народу. Кабардинцы не уважали приставов и даже не понимали, [389] что означало слово пристав. Князь Цицианов считал необходимым назвать их начальниками, ибо вообще все азиятцы с этим словом соединяли понятие о власти, силе и значении. Так как многие кабардинские князья имели чины полковников, то начальником предполагали назначить одного из генерал-маиоров и самое наименование кабардинского народа заменить Кабардинскою областью, как названием, напоминающим тамошнему населению о тесной связи с Россиею, с которою они должны составлять одно неразрывное тело.

Для достижения этой последней цели, необходимо было принять меры к перемене воспитания кабардинцев, к ознакомлению их с русскими нравами и обычаями, с потребностями и изысканностию жизни, т. е. ввести в Кабарду понятие о роскоши.

До сих пор в Кабарде существовала сословная вражда между князьями и узденями. Начальство Кавказской линии находило выгодным поддерживать эту вражду, видя в этом ослабление нации, но на самом деле, способствуя образованию военной силы, подливало, так сказать, масло в огонь. Кабардинцы, враждуя между собою и развивая свои военные способности, могли при удобном случае бросить свою сословную вражду, соединиться вместе и, действуя против России, представить немалые затруднения к их усмирению. Князь Цицианов признавал необходимым помирить враждующих и в образований народном видел единственное к тому средство. Он намерен был склонить кабардинцев отдавать своих детей в училища, которые учредить в Георгиевске и Екатеринограде, где обучать только языкам русскому и татарскому. Более способных детей предполагалось отсылать в кадетские корпуса, из которых и выпускать потом в полки, расположенные внутри России, с тем однако же, чтобы дети узденей выпускались из корпусов одним чином ниже против детей княжеских фамилий, потому что иначе всякое сравнение с узденями князья приняли бы за оскорбление себе.

Одной перемены воспитания было бы недостаточно для обуздания дикого нрава кабардинцев; необходимо было развить [390] между ними промышленность, ремесла, привязать их к оседлой жизни, а этого можно было достигнуть дозволением беспошлинного привоза в города собственных произведений кабардинцев. Это было необходимо в тех видах, что вся торговля кабардинцев была в руках армян, агенты которых находились повсюду. Получая все необходимое при посредстве армян, кабардинцы не имели надобности приезжать в города и знакомиться с городскою жизнию. Излишне платимое армянам за товары кабардинцы вознаграждали хищничеством, а замкнутая жизнь их в аулах удаляла от сношения с русскими. Для привлечения горского населения к сообщению с русскими, князь Цицианов запретил армянам ездить для торга по аулам, а вместо того учредил базары в крепостях: Георгиевской, Константиногорской, Моздокской, Наурской и Кизлярской. Здесь горцы могли производить продажу и мену товаров по установленным ценам, и им предоставлено было право заводить свои лавки (Предписание князя Цицианова кавказскому губернатору 7-го марта 1805 г. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. II, № 1921.).

Независимо от этих мер, главнокомандующий испрашивал высочайшее повеление на образование в Петербурге кабардинского гвардейского эскадрона, со сменою его через каждые три года, и на построение на казенный счет мечетей в Георгиевске и Константиногорске.

Первое признавал он необходимым потому, что, видя роскошь столицы, кабардинцы разовьют вкус и научатся говорить по-русски, а построение мечетей и свободное отправление службы примирило бы кабардинцев с русскими, «ибо, писал он, всякий народ, привязанный к вере, питает в душе своей почтение к тому, кто покровительствует оную» (Всеподд. рапорт от 23-го марта 1804 года.).

Согласившись на все предположения князя Цицианова Император Александр не согласился на переименование кабардинского народа в Кабардинскую область из опасения, что народ не примет равнодушно этой перемены названия. Прежний пристав назван был управляющим делами кабардинского народа и в [391] эту должность определен генерал-маиор Дельпоцо, человек хотя и преклонных лет, но близко знакомый с характером и бытом туземного населения (Высоч. рескрипт 29-го мая 1804 года. Отношение князя Чарторижского князю Цицианову 29-го мая 1804 года. А. К. К., т. II, стр. 955.).

На обязанность генерал-маиора Дельпоцо было возложено склонять кабардинцев отдавать своих детей в школы и к поступлению в гвардейский эскадрон, а также озаботиться и постройкою мечетей в Георгиевске и Константиногорске.

Для скорейшего достижения желаемых результатов по умиротворению кабардинцев, князь Цицианов старался изолировать их от сообщения с соседними им немирными племенами и, желая на первый раз разобщить их с чеченцами и лезгинами, решил перенести линию на реку Сунжу, по берегу которой и построить ряд укреплений. Для осмотра берегов реки Сунжи и назначения пунктов для постройки укреплений был отправлен командир Троицкого мушкетерского полка полковник Рудзевич. Последний хотя и представил князю Цицианову свои предположения относительно расположения укреплений (Для обеспечения дороги в Грузию от нападения чеченцев предполагалось устроить редуты: при устье реки Назрана; на дороге, шедшей из Малой Кабарды к карабулакам; при Казах-Гичу; два на реке Комбулейке: при деревн. Темкубий, при Али-хан-Юрте; при деревне Амир-хан-Гечу, при деревне Хачкой, на реке Тереке против станицы Червленной, и наконец, в Девлет-Гиреевом ауле. См. Воен. Учен Арх., д. № 3872.), но им не суждено было осуществиться. Занятый внешними делами в Закавказье и беспрерывною войною с персиянами, князь Цицианов оставлял приведение этой меры в исполнение до более удобного времени. [392]

XXI.

Движение генерал-маиора Гулякова в Джаро-Белоканы. — Цель экспедиции. — Бой в Закатальском ущелье. — Смерть Гулякова. — Отступление отряда к урочищу Пейкаро. — Последствия экспедиции.

Весьма частые вероломные поступки Джаро-Белоканских вольных обществ в несоблюдении статей заключенного с ними условия заставили князя Цицианова обратить на них серьезное внимание. Обязавшись не пропускать дагестанских лезгин в Грузию, Джаро-Белоканцы не только не исполняли своего обещания, но, напротив того, пригласили их на зимование в своей земле и вместе с ними делали вторжения в наши границы. К тому же джарцы и не думали об уплате положенной на них дани.

Признавая необходимым, в пример другим, заставить их уважать заключенные условия и вместе с тем обеспечить Грузию от беспрестанных разорений, князь Цицианов поручил шефу Кабардинского мушкетерского полка, генерал-маиору Гулякову, переправиться через Алазань и наказать джарцев внутри их селений («Славянин», 1827 г., т. I, кн. X, 168.).

30-го декабря 1803 года, генерал-маиор Гуляков узнал через кизихского жителя, что Сурхай-хан, казикумухский, со своими войсками, состоявшими около 6,000 человек, переправился на правый берег реки Алазани, против лезгинской деревни Байматло (Баймалело?), ниже лагеря верстах в сорока.

Декабря 31-го, генерал-маиор Гуляков выступил с 10-ю ротами Кабардинского, с гренадерским баталионом Тифлисского, двумя ротами 15-го егерского полков, 5-ю орудиями и донскими казачьими командами.

Посланный разъезд открыл неприятеля на правом берегу реки Алазани. Неприятельский стан был защищен с правой стороны разливом, а посредине его был весьма густой лес и терновый кустарник, не дозволявший провезти орудия и заставлявший действовать одними стрелками. Назначивши для прогнания неприятеля 240 человек лучших стрелков Кабардинского полка, [393] 80 человек Тифлисского, роту 15-го егерского и несколько казаков, генерал-маиор Гуляков отправил их под начальством подполковника Эристова. Встреченный жестоким огнем и видя, что стрельбою нет возможности выгнать неприятеля, засевшего в кустах, Эристов приказал примкнуть штыки и три раза ходил в атаку. Артиллерия действовала через разлив и весьма успешно. Каждый раз неприятель отступал и, отбежав некоторое расстояние, снова делал засаду в чаще леса, так что наши стрелки должны были штыками выбивать его до тех пор, пока он не был прогнан за реку Алазань, при переправе через которую много утонуло (Рап. генер.-маиора Гулякова кн. Цицианову 3-го января 1804 г. Т. А. Главн. Штаба Кавказск. армии, д. № 21.).

Одновременно с прогнанием неприятеля за реку Алазань, замечена была конная партия, числом до 3,000 человек, спускавшаяся с горы, с правой стороны, в долину. Против этой партии пошел сам генерал-маиор Гуляков с остальным отрядом и, застав на переправе, разогнал ее, не дав переправиться. В этом сражении, продолжавшемся пять часов, с нашей стороны убиты: один офицер и 17 рядовых, ранено: два офицера и 69 человек нижних чинов.

Ночью с 9-го на 10-е января, генерал-маиор Гуляков переправился через мост при Александровском редуте, и 13-го числа, в полдень, двинулся по направлению к селению Джарам, для наказания жителей. Во время движения его по открытому месту, он был атакован толпою лезгин, состоявшей из нескольких тысяч человек. Встреченный с нашей стороны сильным огнем, неприятель спасался бегством, оставив на месте до ста человек убитыми. Результатом этого сражения было беспрепятственное завладение селением Джарами, которое, равно как и прочие селения, оказалось оставленным жителями.

«Прибыв сюда вчерашний день, писал князь Цицианов генерал-маиору Гулякову (От 14-го января 1804 г. Т. А. Гл. Шт. Кавк. армии, исходящий журнал 1804 г.), узнал я о новой вашей победе и столько часто имел удовольствие отдавать справедливость вашим [394] высоким военным достоинствам, что мне не остается иного вам сказать, как то, что вашему превосходительству суждено, как видно, увековечить славу российского оружия в сей новоприобретенной земле, а мне соучаствовать в радости о том. По слухам, что ваше превосходительство вступили в Джары, желаю, чтобы сим делом увенчали вы славную кампанию вашу, продолжающуюся через целый год, чего ни в каком войске не слыхано...»

Занятие без боя Джар, паническое бегство жителей при приближении наших войск, увлекли генерал-маиора Гулякова, привыкшего к победам. Он решился преследовать лезгин в самых неприступных их ущельях.

15-го числа он двинулся Закатальским (Закертальским) ущельем, идущим выше селения Джары. Отряд следовал в таком порядке: впереди шли грузины конные и пешие, за ними казаки полка Ефремова 3-го, потом 140 стрелков 15-го егерского полка с одним орудием, где находился и сам генерал-маиор Гуляков, за которым следовала колонна, составленная из Кабардинского и Тифлисского баталионов, и, наконец, в арриергарде шел 15-й егерский полк.

Лишь только войска вступили внутрь каменных оград, как лезгины открыли сильный огонь, причем при первых выстрелах генерал-маиор Гуляков был убит.

Смерть начальника, приобревшего слепую доверенность подчиненных и вселявшего страх в неприятеле в течение нескольких лет, расстроила на время порядок в наших колоннах; грузины и казаки, бывшие впереди, бросились назад прямо на колонны, так как сбоку был обрыв. Войска смешались, начали отступать, и во время этого беспорядочного отступления «многие были в крутую стремнину опрокинуты» (Рап. кн. Цицианова Государю Императору 1-го февраля 1804 г. Воен. Учен. Арх., д. № 2416. Газ. «Кавказ» 1852 г., № 62.). В числе упавших в стремнину были генерал-маиоры: князь Орбелиани и Леонтьев и лейб-гвардии Преображенского полка поручик граф Воронцов. Последний писал князю Цицианову (Частное письмо гр. Воронцова кн. Цицианову 15-го января 1804 г.): [395]

«По рапорту князя Дмитрия Захаровича (Орбелиани) вы изволите усмотреть, какое несчастное у нас было дело сегодня с лезгинами. Василий Семенович (Гуляков), водим будучи одною храбростию, пустился со всем отрядом в такое неприступное место, что, ежели бы оно было нам и знакомо, никак нельзя было в оное войти. Он, по обыкновению своему, опередил всех и шел вперед, не открыв места, без фланкеров и без всего. Одни грузины были дальше впереди, и это была главная его ошибка, ибо лезгины только что бросились с саблями на грузин, они все побежали назад и кинулись на нас; место не позволяло никак выстроиться, так что и нас сначала было опрокинули. Василия Семеновича убили у первого орудия, я возле него был, и со мною то же бы случилось, если бы бежавшая грузинская толпа, вместе с неприятелем, не столкнула с прекрутого яра, откуда я летел и разбился бы до смерти, ежели бы не случилось упасть на других, которые уже прежде меня тою же толпою были столкнуты. Как можно скорее я взлез опять наверх и нашел, что наши стали собираться и в скором времени лезгин оттуда сбили. Как князь Дмитрий Захарович (Орбелиани), так и Алексей Алексеевич (Леонтьев) все возможное примером и просьбами делали, чтобы солдаты не унывали. Идти вперед невозможно было; ретироваться назад тоже казалось невозможным, однако же, с большим трудом отошли, не оставя ничего позади нас. Урон наш еще неизвестен, но убитых и раненых есть, по крайней мере, до 300 и много офицеров. Вчера и третьего дня все отсоветовали Василью Степановичу (Гулякову) туда идти; он почти признавал невозможным и говорил, что он хотел только открыть место, но как открывать место со всем отрядом, не оставляя никакого резерва в случае несчастия? Бог знает, как мы оттуда вышли; никто из нас не думал пережить этот день. Теперь мы пришли на место лагеря и находимся в совершенной безопасности. Грузины обескуражены, наши жалеют о потере генерала, но ничего не боятся. Их (лезгин), говорят, более 7,000, но на чистом месте, так как мы стоим, и 20,000 не боимся. Снарядов, а паче патронов у нас очень мало. Провианту не [396] более как на девять дней, отступить же не хочется, да и стыдно.»

«Потеря генерал-маиора Гулякова, писал князь Цицианов (Императору Александру от 1-го февраля 1804 г. Воен. Учен. Арх.), толикими подвигами в сем крае отличившегося, есть несчастнейшее следствие сего сражения. Отчаяние войска, уныние друзей его, офицеров Кабардинского мушкетерского полка, и сожаление всей Грузии, которая ограждаема была неусыпным бдением его и мужеством, налагают на меня священную обязанность отдать памяти сего отличного полководца достодолжную справедливость. Я лишился усердного помощника, войска лишились начальника, друга верного и воина неустрашимого» (Тело Гулякова похоронено в Сигнахе, под сению св. Нины. См. Грузия и Армения, изд. 1848 г., стр. 135. 13-го ноября 1845 г. был поставлен в Закаталах и открыт с церемониею небольшой памятник, свидетель подвигов храброго генерала. См. «Закавказский Вестник» 1845 г., № 25.).

Генерал-маиор князь Орбелиани, оставшись старшим после Гулякова, принял команду, устроил отряд, и не зная в точности предположения Гулякова, но, видя себя окруженным лесами, садами, буераками, домами и каменными оградами, начал отступать. Сражение, при отступлении, продолжалось 8 часов самым упорным образом. Солдаты бросались в штыки всякий раз, как только лезгины подступали близко к нашим колонам. Отряд отступил, не оставив ничего в добычу неприятелю, за исключением амуниции на убитых. Урон неприятеля, по показаниям старшин, простирался до 1,000 человек.

Не смотря на невыгодное наше положение и на то, что русские войска первый раз отступили перед джарцами, дело это было так упорно и потеря лезгин так велика, что через несколько дней после сражения многие селения прислали депутатов, прося помилования.

17-го января отряд отступил от Джар к деревне Мухрах, где, простояв два дня, сжег самую деревню. Здесь прибыли к князю Орбелиани от деревень Тал, Мухрах, Чардах и Джиних лезгинские старшины с доверенностью от их обществ. Здесь же он получил и письмо Сурхай-хана казикумухского. [397]

«Русский Император, писал Сурхай (Акты Кавк. Арх. Комм., т. II, стр. 774, № 1590.), вероятно, приказал вам сражаться с джарцами, водвориться в их землях и сооружать на них укрепления; но я объявлю вам, что джары не разнствуют с моим владением; я готов за джарцев принести в жертву жизнь и имущество. Я прибыл сюда потому именно, что не признаю их подданными вашего падишаха. Если вы желаете себе спокойствия, то выведите ваших солдат из этого владения на ту сторону Алазани, тогда между нами не будет столкновения; иначе я покоя не дам вашим людям в этой стране. В моих словах заключается собственная ваша польза...»

Имея предписание князя Цицианова написать джарцам письмо с объявлением, что если они не покорятся, то должны проститься на веки со своею землею, князь Орбелиани воспользовался прибытием их доверенных. Оставив при себе четырех аманатов, он 21-го числа прибыл к Падарской переправе, где в тот же день переправлены были на нашу сторону больные и раненые, но затем отряд, имевший продовольствия только на двое суток, поторопился отступить к урочищу Пейкаро.

Здесь к князю Орбелиани прибыли, 30-го января, поверенные от селений Джарской области, с видом покорности и обещанием исполнить все, от них требуемое, а 31-го числа к нему же явились трое лезгинских старшин селения Белокан, с доверенностию от общества. Объявив первым, что они должны внести в счет следуемой дани за 1803 год положенное количество шелку, или за каждый фунт по червонцу, князь Орбелиани полученное от белоканцев письмо отправил к князю Цицианову. Селёния Талы, Мухахи, Джинихи и Чардахи, в просьбе своей сваливали всю вину на джарцев и уверяли, что сами они, «если Бог попустит», от сего времени будут непоколебимыми в своем условии и присяге (Представленное ими прошение. Т. А. Глав. Шт. Кавк. арм., д. 55.). Джарцы же говорили, что «случившееся по сие время дело от воли Божией,» но что теперь опомнясь они желают мира (Письмо джарцев. Там же.). [398]

Али-султан эллисуйский и Хамид-ага, сын Сурхай-хана казикумухского, предлагали свои услуги и высказывали желание быть посредниками в примирении нас с джарцами и белоканцами. Первый считал себя братом России и писал, что если ему дозволят, то он всех помирит и сделает приятелями России (Письмо эллисуйского Али-султана. Т. А. Гл. Шт. Кавказ. Арм. д. № 55.).

«Его императорского величества поверенному российскому начальнику имею объявить, писал Хамид-ага (Там же.), что отец мой прислал меня сюда в джарские земли и приказал мне восстановить между вами и ими мир на условиях и обещаниях, каковые уже были между вами. Находятся при мне старшины, кадии и многое количество дагестанских войск; некоторые не соглашались на предлагаемый мною мир и глупостью своею употребляли непристойные речи, и случилось между ними таковое дело, о чем теперь уже раскаиваются и познали таковую их глупость, и возвратясь на мою сторону, просили меня возобновить старый мир и утвердить оный моим посредством и поручительством. Вам известно, что между моим отцом Сурхай-ханом и величественнейшим русских земель монархом был непоколебимый союз, который утвержден был посредством генерала Савельева, в то время, как ваши российские войска пришли в Дербент. Если угодно вам пользоваться отцом моим, то вы с сим народом учините мир на старых условиях и обещаниях посредством моим. Мною мир сей будет утвержден так, что никогда не может нарушиться, ибо если посредством и поручительством моим будет постановлен мир, тогда они противостоять и нарушать условий своих не могут. Предки мои не имели привычки к обману и нарушению своих условий. Таковое-то имею я от отца моего наставление. Если же посредством моим не учините мира, то воля ваша.»

«Письмо ваше до рук дошло, писал ответ на это князь Цицианов (От 2-го апреля 1804 г.), и содержание оного я уразумел. Вы каетесь в вине вашей, а сами еще здесь остаетесь; вы говорите, что без воли отца своего все то делали. Какую же ожидать верность можно [399] от того, кто отцу своему, давшему жизнь и воспитание, не повинуется? Вы мира просите и утверждения тишины, но война принесла ли вам выгоду какую? А мне принесла. Я показал и покажу; что джарцам, и со всем Дагестаном соединясь, из под власти моей выйти не можно; точно так, как воробью от когтей орла уйти. Что они в вашем союзе приобрели? Тьму убитых и раненых. И за что вы потерпели? За то, что дерзали с моими войсками воевать. Нет, конечно, а за то, что хотели из тушинских баранов кебаб есть. Вот как русские угощают незваных гостей! И так, буде не хотите, чтобы и вас изжарили на русских штыках, ступайте к отцу вашему, которого я люблю, по слухам о порядке, существующем в его владении, и не для вас, а для него самого. Объявите ему от меня, что тетке вашей, а его сестре, я могу выпросить у его императорского величества всемилостивейшего моего Государя Императора жалованье, буде он через меня искать его будет сам лично, а не через вас, когда вы сами объявляете, что вы ему ослушны, так как я всем ханским женам исходатайствовал у великого Государя государей знатное жалованье и скоро возвещу их о том; да исходатайствовал даже сыновьям ханским, буде они с покорностию возвратятся ко мне. Вот какие милости я оказывать умею тем, кто со мною не враждует; если же отец ваш хочет добра и соединения покровом сильной Российской державы, да пришлет аманата, и тогда вознесу его выше всех дагестанских владетелей силою непобедимого оружия.

Я надеюсь, что слухи до вас дошли, как я слова мои держать умею и держу, никогда не обещая того, чего кровью и телом поддержать не могу. Путь открыт вам к добру, а идти по нем есть воля ваша, я же есмь в сем случае доброжелатель ваш, а в противном случае непримиримый враг, ищущий напоить землю кровью врагов моих.»

Между тем генерал-маиор князь Орбелиани, оставивши у себя по одному депутату, отправил прочих в свои селения с требованием, чтобы джарцы вновь присягнули на подданство и немедленно собрали дань шелком или деньгами. 11-го февраля прибыло в русский лагерь 23 человека старшин, которым вновь [400] было подтверждено требование доставить через четыре дня прошлогоднюю дань и отогнанных 211 казачьих лошадей. Старшины обещали выполнить, но только в более продолжительный срок, который и просили увеличить до десяти дней. Согласившись на их просьбу, князь Орбелиани вместе с тем получил приказание главнокомандующего, в случае невыполнения требований, ринуться в селение Джары и при следовании своем вырубить лес от Александровского редута до Катех, по обеим сторонам дороги сажен на триста, для чего и взять из Кизиха тысячу человек грузин с топорами.

Доставив в счет дани некоторую сумму денег, джарские старшины обещали остальную часть прислать в скорости (Рап. кн. Орбелиани кн. Цицианову 17-го марта. Т. А. Главн. Шт. Кавк. армии, д. № 55.) и тем остановили на некоторое время движение наших войск в их селения.

Видя, что Джаро-Белоканцы покорились русскому правительству, и сопротивление их не привело ни к чему кроме разорений, Алисканд также обратился к кн. Цицианову с предложением своих услуг и с исканием прощения.

«Письмо твое я получил, писал ему князь Цицианов (От 2-го апреля 1804, Акты Кавк. Археогр. Комм., т. II, № 1586.), и хотя бы по поведению твоему и не достоин ты был моего ответа, но я во уважение твоего родственника Султан-Ахмед-хана Аварского пишу. Иной дороги тебе к прощению нет, как приехать ко мне и пасть к моим ногам; а князь Орбелиани не знал, что от тебя требовал; мне ни брата, ни сына твоего не надобно. Какие мне уверительные письма и трактаты делать с изменником и подданным моего великого Государя? Милости не жди никакой, — твои дела и ты не стоишь и мертвой собаки в подарок. Будет время, что я тебя заставлю укусить землю и тогда тебе покажу, что могу я здесь, какую я власть и силу имею. Будешь каяться, но поздно; покорность означается не условиями и трактатами, а исканием милости и прощения со смирением. У кого гром в руках, тому повелевать довлеет, а слабому повиноваться: трости свойственно гнуться до земли, а [401] столетнему дубу свойственно видеть то, что лист его не шевелится при ужаснейшей буре. Буде прямого прощения хочешь, иди к родственнику своему Султану-Ахмеду-хану аварскому, примирись с ним и что он повелит, яко старший в доме, повинуйся ему или последуй вышесказанному, вот тебе моя воля.»

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том IV. СПб. 1886