ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM III.

XIX.

Мнение Кнорринга о внутреннем и внешнем положении Грузии. — Заседание государственного совета 8-го августа 1801 г. — Мнения его членов по вопросу о присоединении Грузии к России. — Манифест о присоединении Грузии. — Положение о внутреннем управлении страны.

Двадцать два дня пробыл Кнорринг в Грузии. 15-го июня он был уже на линии и собирался отправиться в С.-Петербург.

По мнению его, внутреннее и внешнее положение Грузии было [411] таково, что с одними своими силами она не могла ни противостоять властолюбивым притязаниям Персии, ни отражать набеги окружающих ее горских народов. После нашествия Аги-Магомет-хана Грузия была так слаба, что из 61,000 семейств, насчитываемых до нашествия, теперь в ней оказывалось едва 35,000 семейств (Рапорт Кнорринга Государю Императору 28-го июля 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел, дела грузинские. Кн. 1. См. также Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 425.).

Действия и поступки внешних врагов Грузии не могли не быть приняты в особенное внимание нашим правительством. Царство прилегало: на восток к аварам, лезгинам и прочим дагестанским народам; к западу граничило с турецкими владениями и Имеретией; к югу прилегало к Ганжинскому и Эриванскому ханствам; на севере окаймлялось разными кавказскими народами, соседними нашей Кавказской линии.

С севера Грузии не предстояло большой опасности, но со стороны востока и юга она подвержена была беспрестанным нападениям дагестанских народов и ганжинского хана. Последний отыскивал права свои на Шамшадыльскую провинцию, давно приобретенную оружием грузинским. Многочисленные силы аваров и лезгин были всегда вредны для Грузии. Живя грабежом и разбоем; занимаясь беспрестанно войною — или по найму, или в надежде получить добычу — народы эти многочисленными толпами вторгались в Грузию, открытые границы которой не представляли к тому никаких затруднений. Горы и леса внутри страны и неимение готовых войск поощряли воровское вторжение лезгин. Поселяне, не имевшие у себя удовлетворительного оружия, сами должны были отражать набеги. Со стороны Ганжи Грузия также не представляла препятствий ни естественных, ни искусственных. Путь персиянам был так удобен и открыт, что они в одни сутки из Ганжи могли явиться под стенами Тифлиса. Ганжинский хан считался лучшим проводником персиян: он провел к Тифлису и Агу-Магомет-хана, при вторжении его в Грузию.

Турки хотя сами собой не делали покушений, но сопредельные паши, начальствуя в областях наследственно и содержа [412] свое собственное войско, комплектовали его лезгинами и другими дагестанскими народами. По обыкновенному своеволию и неукротимости, лезгины впадали иногда со стороны Ахалцыха в Карталинию и разоряли ее селения. В отражении их Грузия не могла даже надеяться на своих единоплеменников имеретин, причинявших им более вреда, чем пользы. Поступки имеретин при вторжении Аги-Магомет-хана свидетельствуют, на сколько могла положиться Грузия на их содействие.

Сами же грузины не могли противостоять неприятелю. Народ был в крайнем порабощении у дворянства, наблюдавшего только собственную свою пользу. Большинство князей и дворян делились на две враждебные партии. Царевичи Юлон и Давид были представителями этих двух партий, из которых более многочисленною казалась партия Юлона. Обе стороны не хотели уступить друг другу, и Грузия, предоставив одному из царевичей престол, должна бы была вынести предварительно жестокое кровопролитие и междоусобную брань, и тогда уже «из печальных остатков своих составить слабую тень самобытного царства», для того, чтобы подвергнуться или самовластию персиян, или грабежу других хищных народов.

Не удивительно, что люди передовые, представители народа грузинского, давно желали передать страну под защиту России. Ираклий II был одним из первых, предвидевших скорую гибель своего царства. Он просил еще у Императрицы Екатерины II дозволения лично видеться с графом Гудовичем, для объяснения по делам, касавшимся интересов России и «страны кавказской». За нашествием Аги-Магомет-хана, свидание это не состоялось. Преемник Ираклия II, сын его Георгий, разделял желание и виды своего отца и, хорошо зная состояние страны, свойства своего народа, несогласия, уже открывшиеся в царском семействе, понимал, что Грузия без посторонней защиты утонет в потоках братской крови. Георгий предпочел, не жертвуя общим благосостоянием властолюбию своих братьев и родственников, отдать страну в подданство России. Призвав, тайно от своих родственников, князей Чавчавадзе, Авалова и Палавандова, он передал [413] им свое задушевное желание, инструкцию действий и отправил в Петербург...

И сами царевичи хорошо сознавали как свое тогдашнее положение, так и положение страны, ими разоряемой. Еще в начале 1801 года царевич Вахтанг, узнав о желании Императора, чтобы никто не был утвержден царем Грузии, писал между прочим Кноррингу, «что такое известие ему весьма приятно». «И без того, — прибавлял он, — русский Император есть наш Государь, а мы его подданные и рабы, и я считаю за большое себе счастие, чтобы никому не быть в Грузии царем».

Царевич указывал на то, что если и поступает противно воле Императора, то принужден к тому противниками, царевичем Давидом и его родственниками.

«Не будь этого, — писал он, — и знай мы настоящее положение вещей, я бы не оказал сопротивления ни в чем, а, напротив, был бы рад этому делу; да и прочие братья мои, думаю, также примут сообщаемую вами высочайшую волю (Из письма царевича Вахтанга Кноррингу 7-го февраля 1801 года. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 263.).»

«Я не осмелюсь утверждать, — доносил Кнорринг (Арх. Мин. Внутренних Дел, по Деп. Общ. Дел. Дела Грузии, кн. I.), — чтобы все высшего состояния люди взирали на присоединение Грузии к Империи и прежде и теперь равнодушно. В дворянстве грузинском окажется половина желающих видеть над собою царя и образ прежнего своего правления, дабы только удержать права, наследственно получать достоинство и сопряженные с тем доходы, обольщаемых царевичами с одной и мнимо устрашаемых переменами с другой стороны, которые, однако же, в пребывание мое в Грузии чувствования свои хранили безмолвно. Но все прочие, основательнее размышляющие, ведая внутреннее и внешнее состояние отечества своего, зная, сколь нетвердо достояние каждого в таком правлении, в коем нет ни твердых оснований, ни способов к содержанию устройства, рассуждая, что лучше уступить часть из своих преимуществ и быть под сению незыблемого благополучия, нежели, находясь в ежеминутном страхе, ожидать потери и жизни, и собственности или от [414] внутренних волнений, или от хищных соседей, искренно желают быть в подданстве вашему императорскому величеству.

Итак, ежели части недоброхотов своему отечеству — разумея некоторых царевичей и дворян — противопоставить другую, лучше о пользах своих и своего отечества рассуждающую, и к сей присовокупить весь народ, жаждущий быть под законами Всероссийской Империи, то сердечное желание сих несчастных людей, возлагающих все упование свое на великодушие вашего императорского величества, заслуживает уважения».

Слова Кнорринга скоро оправдались. По первым известиям о том, что Грузия вступает в подданство России, до 17 семейств грузинских, временно оставивших свое отечество, пришли к Лазареву с просьбою поселить их в Грузии и отвести землю. Император Александр разрешил принять и отвести землю не только им, но и всем тем, которые возвратятся в отечество на будущее время (Рескрипт Кноррингу 28-го августа 1801 года. Акты Кавк. Арх. Комм., т. I, стр. 431.).

Таким образом, местное наблюдение Кнорринга говорило о необходимости присоединения Грузии. Он не упоминал при этом ни о выгодах, ни о неудобствах, которые могли бы встретиться для России, принимавшей новых подданных. Кнорринг оставил наши собственные интересы в стороне. Напротив того, граф Мусин-Пушкин, несколькими днями ранее, подал новую записку (Письмо графа Мусина-Пушкина Беклешеву 11-го июля 1801 года. Арх. Мин. Внутр. Дел по Деп. Общ. Дел. Дела грузинские, кн. I.), в которой старался выставить все выгоды присоединения для внутреннего благосостояния России.

По мнению его, удобство сообщения по рекам Волге, Дону, Днепру и Уралу, с морями Черным и Каспийским и близость сих последних к Грузии давали надежду на значительное расширение нашей торговли, в особенности с Персиею и вообще с Азией чрез Каспийское море.

В начале прошлого столетия весь шелк, который шел из Азии в Европу, следовал, по необходимости, через Архангельск, который, не смотря на все неудобство своего географического [415] положения, был сделан искусственно торговым городом. Неудобство сообщения через Архангельск заставило Императора Петра I искать другого пути — около Каспийского моря. Англичане также сочувствовали мыслям великого преобразователя России, стараясь при его посредстве отыскать безопасный путь к пределам Каспийского моря, чтобы потом Волгою и Балтийским морем иметь кратчайший торговый путь с Азиею. Неудачные попытки их в этом отношении дали начало индийской компании и вызвали огромные издержки на содержание войск в Индии (В «Чтениях общества истории и древностей российских» (1862 г., кн. 2) помещена статья под заглавием: «Политическое положение Имеретии, Мингрелии, Гурии и Абхазии и перемена, от прихода российских войск последовавшая». Под таким широким заглавием помещено семь страниц текста, составляющего экстракт, впрочем очень поверхностный, из записок Литвинова, посланного князем Цициановым в Имеретию и Мингрелию для посредничества между царем имеретинским и Дадианом Мингрельским.

Можно предполагать, что и следующая статья, помещенная в той же книжке «Чтений»: «Рассуждение, о пользах и невыгодах приобретения Грузии, Имеретии и Одиши (Мингрелии) со всеми прилежащими народами», принадлежит также Литвинову. Под этим заглавием, также весьма обширным, заключается на семи страницах опровержение мнения графа Мусина-Пушкина о пользе присоединения Грузии к России. Мнение Пушкина было подано два раза: в первый раз Императору Павлу I в 1800 году, а во второй — Александру I в 1801 году. Опровержение, судя по содержанию, написано позднее 1808 года. Промежуток между ними многое объяснил, многому научил нас, и в тех странах совершились весьма важные события. При разрешении же вопроса о присоединении Грузии к России никто не мог опровергнуть графа Мусина-Пушкина, по совершенному незнанию тамошних дел и народов.).

Если, с одной стороны, были лица, увлекавшиеся выгодами, которых на самом деле не было, если географическое положение Грузии и ее богатства были слишком преувеличены и оказались впоследствии не столь значительными, как предполагали, то, с другой стороны, были и противники, отвергавшие такую [416] пользу. Графы Воронцов (С. Р.), Кочубей и князь Чарторижский были против присоединения Грузии. Составленный ими по этому случаю доклад был передан Императором Александром на рассмотрение государственного совета вместе с отчетом Кнорринга.

Шумно было заседание государственного совета 8-го августа 1801 года. Большинство членов было за присоединение Грузии к России. Графы Воронцов, Кочубей и князь Чарторижский не только отвергали пользу нового приобретения, но говорили, что присоединение Грузии к империи противно выгодам России. Чарторижский говорил, что с принятием страны в подданство еще более увеличатся и без того слишком обширные границы России, что на защиту их потребуются весьма значительные издержки и средства.

Зная, что Грузия непосредственно не прилегала к границам России, а, напротив того, находилась в средине враждебного нам населения, можно было бы согласиться с мнением противников ее присоединения в том, что защита страны вовлекала Россию в значительные издержки. Предлагаемые же ими взамен того меры не выдерживали критики.

Вице-канцлер (т. е. граф С. Р. Воронцов) объяснял, что находит такое присоединение несправедливым, потому что фамилия Багратионов царствует в Грузии не избирательным образом, а наследственно, что поэтому присоединение царства будет иметь вид насилия.

Князь Чарторижский отвергал справедливые желания народа; он не признавал за ним права голоса, не обращал внимания на его бедственное положение. Говоря, что значительная граница потребует значительных средств к обороне, он предлагал сохранить Грузию в вассальстве, в которое она была принята Императрицею Екатериною II; предлагал оставить там все те войска, которые до сих пор находились, и назначить в Тифлис полномочного, с тем, чтобы он начальствовал и войсками, расположенными в Грузии. Молодой и неопытный вельможа легко судил о судьбе народа и, отвергая одно предложение, как негодное, предлагал свое с большими еще недостатками. [417]

Не говоря о том, каких средств стоило бы России, признав Грузию вассальною, защищать ее от внутренних неустройств и внешних вторжений, мы приведем слова Чарторижского, которые сами укажут на ошибочность его мнений. Он предлагал, чтобы наш уполномоченный имел «попечение о добром согласии между лицами царской фамилии и о защите всех обывателей от самопроизвольных подвигов и взысканий царей. Настоящую же вражду между царевичем Давидом с его дядями, детьми царя Ираклия, утишить подкреплением духовной царя Ираклия, его фамилиею и землею благопринятой, ибо по обряду в наследстве по нем, в оной изображенной, во время еще жизни его, все чины Грузии торжественно присягали».

Члены совета не могли согласиться с таким мнением. Оставляя Грузию самостоятельною, невозможно было приискать таких средств, которые могли бы примирить лиц царской фамилии, как между собою, так и с народом. Народ, изъявивший желание быть русским подданным и тем восстановивший против себя царевичей, должен был ожидать еще больших притеснений. Мог ли наш уполномоченный одними словами, без власти, защищать его от грабежа и разорения? Мог ли русский Император, раз заявивший согласие на принятие страны в свое подданство, отказаться от народа, ожидавшего только присяги на верность? Отрицательный ответ его отдал бы многочисленнейшую и лучшую часть народа на жертву мщения и междоусобия царевичей.

С одной стороны донесение Кнорринга и записка графа Мусина-Пушкина, основанная па фактах, хотя ошибочных и преувеличенных, а с другой стороны голословные мнения противников присоединения Грузии к России были тщательно рассмотрены государственным советом. Мнение первых получило предпочтение перед вторыми.

Государственный совет находил, что протекция, которую оказывала Россия Грузии с 1783 года, «вовлекла сию несчастную землю в бездну зол, которыми она приведена в совершенное изнеможение, и продолжение оной на тех же основаниях неминуемо ввергнет ее в совершенную погибель». [418]

«Ежели для спасения Грузии, — сказано в журнале совета (От 8-го августа 1801 г. Госуд, Арх.), — держать в ней всегда столько же войска, сколько там теперь находится, от того последует России знатная и вовсе бесполезная издержка. Малым же ополчением ее от внутренних неустройств и от внешних врагов охранять не можно. Нужно будет дать ей царя, утвердя на престоле одного из царевичей, почитающих иметь на оный право. Первый царевич, Юлон, установлен по завещанию Ираклия Теймуразовича; другой царевич, Давид, по духовной сына его Георгия. Правда, что царь Георгий нарушил завещание родительское; но, может быть, подали ему царевичи, братья его, на то причины, и, сверх того, царевич Давид, назначенный им наследником грузинского царства, утвержден покойным императором, имевшим право утверждение таковое дать. Итак, избрание между сих двух кандидатов подвержено, с одной стороны, противоречию учиненного уже в пользу царевича Давида утверждения, с другой неудовольствию народа нарушением завещания царя Ираклия и возведением на царство князя, поведением своим народ против себя восстановившего. Впрочем, Грузия ни от одного из них спасения себе не чает, и сам царь Георгий Ираклиевич, предусматривая все бедствия, от разврата фамилии царской для народа произойти долженствующие, иного избавления для него не изобрел, как утвердив его в подданстве России, следуя видам родителя своего, который тоже имел намерение, когда просил через посланника своего князя Чавчавадзе, в 1795 году, позволения видеться в Моздоке или другом месте с командовавшим на Кавказской линии генералом графом Гудовичем, что открывается по бумагам того времени. Все сии вновь открывшиеся обстоятельства не представляют совету в присоединении Грузии ни малейшей несправедливости, а видит он в том спасение того края, для России же существенную пользу, в надежном ограждении границ ее ныне от хищных горских народов, коих удобно обуздать будет можно, а на будущее время от самих даже турок, не говоря уже о персиянах, кои, [419] без сомнения, коль скоро оставлена будет Грузия, на нее нападут и ею завладеют».

Относительно особ царской фамилии и их содержания государственный совет полагал оставить в Грузии тех из них, которые, «по кроткому нраву и поведению не будут подавать о себе подозрения, что станут возмущать соседей или иные делать неустройства; всех же прочих выслать в Россию, где определением каждому соразмерно семейству его пенсии легко устроиться может их жребий».

Мнение совета было на этот раз принято Императором Александром с такою решимостию, что не могли его разубедить и все члены неофициального комитета.

Уважая честь и достоинство империи, снисходя на просьбы грузинского народа, Император решился «в царстве Грузинском, ради собственного его блага, устроить правление и порядок» (Рескрипт Кноррингу 12-го сентября 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Назначая Кнорринга главнокомандующим в Грузии и на Кавказской линии, Император Александр поручил ему устроить на прочном основании благоденствие Грузии и во всем сообразоваться «с нравами, обычаями и умоначертаниями народа». Кноррингу вменено было в обязанность привести в порядок духовную часть, устроить училища, образовать миссионерство для обращения в христианство горских народов, уничтожить все наследственные чины и места, с тем, чтобы лица, пользовавшиеся этим правом, получили соразмерные пожизненные пенсионы. «Что касается до членов царской фамилии, писал Император Александр (В рескрипте от 12-го сентября 1801 г. Арх. Кабинета Его Величества.), то для успокоения края и отвращения всякого соблазна к вредным каким-либо замыслам, желательно было бы, чтоб обе царицы и все царевичи, а особливо более беспокойные, соглашены были выехать в Россию. В каковом случае, с сохранением почестей, знаменитому роду их приличных, получат они здесь всевозможные выгоды с пожалованием им и роду их потомственно таких пенсионов, сколько составляют доходы в Грузии, ныне ими получаемые». [420]

В Тифлисе смотрели на дело иначе. Некоторые из князей, приверженных к России, сообщили Лазареву, что царевичу Давиду секретно прислан из Петербурга манифест, по которому Грузия составит губернию и в таком виде будет присоединена к России.

Получив эти сведения, царевич Давид, по совету брата своего Иоанна, находившегося в нашей столице, собирал печати (подписки) князей (Донесение Лазарева Кноррингу 18-го и 19-го ноября 1801 г.) на прошение Императору о всеобщем желании грузин иметь его царем. Не один царевич Иоанн, но и многие из князей, находившихся в Петербурге, спешили сообщить своим друзьям об этом важном событии. Князь Заал Андронников писал (Письмо кн. Андронникова к Иоанну Орбелиани и Соломону Тарханову 12-го октября 1801 г.), что дело об участи отечества было устроено им превосходно, но вдруг явился Кнорринг и уверил Императора, что будто народ не желает иметь царя.

«По случаю сему, — писал он, — дело остановилось и объявлено, чтобы в Грузии не быть царю, да и подданной России не быть. Подумайте, что вы будете и чьими будете называться? Тамошняя бездельная болтливость вот что вам приобрела! Не там ли вы были? На что вы входили в народный грех да и себе самим к чему сие сделали? Не стыдно ли тем, которые сие совершили и остались на просторе: нет ни господина, ни хозяина».

Он говорил, что когда посланникам грузинским объявлено было это определение, то все они, не согласившись на него, подали прошение Императору. Князь Андронников обнадеживал своих тифлисских друзей благоприятным поворотом дела и только советовал, в случае какого-либо вопроса, отозваться тем, что имеют в Петербурге своих посланников и царевичей, с которыми будут согласны во всем том, что они признают полезным.

Положение страны считалось столь известным и ясным, что правительство наше не нашло нужным сделать какой-либо вопрос. Оно признавало единственным благом и пользою Грузии [421] присоединение ее к России и уничтожение власти и своеволия царского дома.

Главнокомандующему в Грузии поручено привести в известность доход страны и подати, до сих пор платимые народом. Разнообразие сборов и податей заставило наше правительство желать, чтобы все виды податей были переведены на денежную и хлебную.

Незначительность населения Грузии, много потерпевшей от последних вторжений, было причиною того, что для собственного благосостояния страны признано необходимым увеличить ее население призванием переселенцев, преимущественно христиан из соседних ханств. Кнорринг уполномочен был отвести им достаточное количество земли и оказывать материальное вспомоществование при первом обзаведении домашнего хозяйства.

Вместе с тем Кнорринг должен был озаботиться об устройстве безопасного сообщения Кавказской линии с Грузиею, об обеспечении ее от внешних нападений и о склонении на сторону России ханов эриванского, ганжинского, шекинского, ширванского, бакинского и других, над которыми власть Баба-хана еще не утвердилась.

При посредстве сношений с теми из них, которых владения лежали на левом берегу Аракса и прилегали к реке Куре, наше правительство думало достигнуть до возможности доставления провианта и тяжестей для войск водою через Астрахань, а не сухим путем через Кавказские горы. В этом случае наибольшее внимание обращал на себя бакинский хан, владевший как устьем реки Куры, так и лучшим портом на Каспийском море. Его-то прежде всего и необходимо было склонить на нашу сторону. В случае неудачи, петербургский кабинет обращал внимание Кнорринга на возможность сообщения по Черному морю и далее через Имеретию по реке Риону.

«С царем имеретинским, — писал Император Александр Кноррингу (В рескрипте от 12-го сентября 1801 г. Арх. Кабинета Его Велич., дела Грузии.), — и с владельцем области Одшийской Дадианом (мингрельским) долженствуете вы иметь приязненное сношение, [422] не подавая, однако, тем повода к подозрениям чиновникам Порты Оттоманской, в краю сем начальствующим».

«И как из донесений ваших известно нам, что царь имеретинский, водимый волею бабки своей вдовствующей царицы грузинской Дарьи, желает быть в нашем покровительстве, то по обстоятельству сему даны вам будут особые предписания. К особому же наблюдению вашему предоставляем привлекать к себе нацию армянскую всякими обласканиями: способ сей по многочисленности сего племени в сопредельностях Грузии есть один из надежнейших к преумножению силы народной и вместе к утверждению вообще поверхности христиан. На сей конец соизволяем, чтоб вы, оказывая ваше, по возможности, покровительство араратскому патриаршему монастырю Эчмиадзину, содержали с главою церкви онаго приязненные сношения. В соотношениях же к властвующему в Персии Баба-хану и другим персидским владельцам имеете руководствоваться теми же правилами, кои перед сим вы соблюдали».

Соединив в лице Кнорринга власти гражданскую и военную, Император поручил ему наблюдать, чтобы все русские служащие на Кавказе «являли бескорыстие, честность, правдолюбие, беспристрастие, свободный доступ, ласку, снисхождение и даже готовность всякому показать, где он может искать правосудия. Вы сами во всем том, конечно, подчиненным вашим будете служить примером, почасту убеждая их, что при положении первых начал правительства всего нужнее приобресть любовь и доверенность народа и что утверждение правления, устройство его и порядочное движение на будущее время весьма много зависит от первого впечатления, какое начальники произведут поведением своим в людях, управлению их вверенных».

К новым же своим подданным Император обратился с такими словами манифеста (П. С. З. т. XXVI, стр. 782, № 20007.).

«Покровительство и верховная власть Российской Империи над царством грузинским всегда налагали на монархов российских [423] и долг защиты. В 1796 году, против сильного впадения к вам Аги-Магомет-хана, в Бозе почивающая великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна послала часть войск своих. Столь успешное тогда не токмо спасение царства Грузинского, но и счастливое покорение всех областей и народов от берегов Каспийского моря до рек Куры и Аракса ограждали вас от всяких опасностей. Оставалось токмо внутренним благоучреждением благоденствие ваше утвердить навеки. Но внезапное и скоропостижное отступление войск российских из Персии, Армении и из пределов ваших испровергли справедливое ожидание ваше. Все потом претерпенные вами бедствия: нашествие неверных и иноплеменных народов, разорение городов и селений, порабощение и увлечение в плен отцов, матерей, жен и детей ваших, наконец, раздор царской фамилии и разделение народа между разными искателями царского достоинства влекли вас в междоусобные брани. Окружающие вас хищные народы готовы были напасть на царство ваше и ненаказанно растерзать его остатки. Соединением всех сих зол не токмо народ, но даже и имя народа грузинского, храбростию прежде столь славного во всей Азии, истребилось бы от лица земли. Стоя в бездне сей, неоднократно призывали вы покровительство российское. Вступление войск наших и поражение Омар-хана аварского приостановили гибель вашу, устрашив всех хищников, наполняющих горы Кавказские, и тех, кои раздирают область Персии и великой Армении. Затихли крамолы посреди вас, и все вы единодушно и торжественно воззвали власть российскую управлять вами непосредственно. Мы, вступя на всероссийский престол, обрели царство Грузинское присоединенное к России, о чем и манифест в 18-й день января 1801 года издан уже был во всенародное известие. Вникая в положение ваше и видя, что посредство и присутствие войск российских в Грузии и доныне одно удерживает пролитие крови нам единоверных и конечную гибель, уготованную вам от хищных и неверных сопредельных вам народов, желали Мы испытать еще, нет ли возможности восстановить первое правление под покровительством нашим и сохранить вас в спокойствии и безопасности. Но ближайшие по [424] сему исследования, наконец, убедили Нас, что разные части народа грузинского, равно драгоценные нам по человечеству, праведно страшатся гонения и мести того, кто из искателей достоинства царского мог бы достигнут его власти, поелику противу всех их большая часть в народе столь явно себя обнаружила. Одно сомнение и страх сих последствий, возродив беспокойства, неминуемо были бы источником междоусобий и кровопролития. Сверх того, бывшее правление, даже и в царство царя Ираклия, который духом и достоинством своим соединил все под власть свою, не могло утвердить ни внешней, ни внутренней безопасности. Напротив, столь кратно вовлекало вас в бездну зол, на краю коей и ныне вы стоите и в которую, по всем соображениям, должны вы будете низвергнуться, если мощная рука справедливой власти от падения сего вас не удержит. Сила обстоятельств сих, общее посему чувство ваше и глас грузинского народа преклонили Нас не оставить и не предать на жертву бедствия язык единоверный, вручивший жребий свой великодушной защите России. Возбужденная надежда ваша на сей раз обманута не будет. Не для приращения сил, не для корысти, не для распространения пределов и так уже обширнейшей в свете империи приемлем мы на себя бремя управления царства Грузинского. Единое достоинство, единая честь и человечество налагают на нас священный долг, вняв молению страждущих, в отвращение их скорбей, учредить в Грузии правление, которое могло бы утвердить правосудие, личную и имущественную безопасность и дать каждому защиту закона. А посему; избрав нашего генерал-лейтенанта Кнорринга быть главнокомандующим посреди вас, дали мы ему полные наставления открыть сие правление особенным от имени нашего объявлением и привести в силу и действие предначертанное от нас постановление, к исполнению коего приобщая избранных из вас по достоинствам и по общей доверенности, уповаем, что вы, вверяясь правлению сему, несомненно под сению оного начально спокойствие и безопасность обрящете, а потом и благоденствие и изобилие.

Все подати с земли вашей повелели мы обращать в пользу [425] вашу, и что за содержанием правления оставаться будет, употреблять на восстановление разоренных городов и селений. Каждый пребудет при преимуществах состояния своего, при свободном отправлении своей веры и при собственности своей неприкосновенно. Царевичи сохранят уделы свои, кроме отсутствующих, а сим годовой доход с уделов их ежегодно производим будет деньгами, где бы они ни обретались, лишь бы сохраняли долг присяги. Во взаимность сих великодушных попечений наших о благе всех и каждого из вас, мы требуем, чтобы вы, для утверждения постановленной над вами власти, дали присягу в верности по форме, при сем приложенной. Духовенство, яко пастыри душевные, первые должны дать пример.

Наконец, да познаете и вы цену доброго правления, да водворятся между вами мир, правосудие, уверенность как личная, так и имущественная, да пресекутся самоуправства и лютые истязания, да обратится каждый к лучшим пользам своим и общественным, свободно и невозбранно упражняясь в земледелии, промыслах, торговле, рукодельях, под сению законов, всех равно покровительствующих. Избытки и благоденствие ваше будут приятнейшею и единою для Нас наградою».

Вместе с манифестом учреждено было верховное грузинское правительство, и Грузия получила новое деление. Она была разделена на пять уездов, из которых три в Карталинии: Горийский, Лорийский и Душетский, и два в Кахетии: Телавский и Сигнахский. Правление делилось на четыре экспедиции (Высочайше постановленное внутреннее в Грузии правление. П. С. З. т. XXVI.): первая для дел исполнительных или правления; вторая для дел казенных и экономических; третья для дел уголовных, четвертая для дел гражданских. Учреждена медицинская управа. В каждом уезде основаны уездный суд, управа земской полиции, с капитан-исправником во главе. В городах назначены казначеи или хазнадары, коменданты и в помощь им полициймейстеры или нацвалы. Первые назначены из русских чиновников, последние из дворян грузинских. К обитавшим в Грузии татарам: казахским, борчалинским и памбакским, определены [426] по одному приставу или моураву, из грузинских князей, а к племенам хевсуров, пшавов и тушин один на всех. Каждому моураву назначен помощник из русских чиновников. Вновь вышедшие из Карабага армяне оставлены под управлением своих меликов.

Правитель Грузии, начальники и советники экспедиций (В каждой из четырех экспедиций председательствовали: в первой — правитель Грузии и два советника или мдиван-бега, один из русских чиновников и один из грузинских князей; во второй — начальник из русских чиновников, четыре советника из князей грузинских (два карталинских и два кахетинских), губернский казначей или салтхуцес; в третьей и четвертой — начальник из российских чиновников и четыре советника из князей грузинских.) были члены верховного грузинского правительства. Назначение в должности грузинских князей, при самом открытии правления, предоставлялось выбору Кнорринга, а по истечении года Император Александр предоставил выбор этот делать самим князьям и дворянам.

Дела гражданские высочайше повелено производить по «настоящим грузинским обычаям» и по уложению, изданному царем Вахтангом, как по коренному грузинскому закону. На основании этих законов и народных обычаев, Кнорринг, вместе с правителем Коваленским, должны были снабдить все правительственные места и лица подробными наставлениями и инструкциями, как поступать им при отправлении своих должностей.

Самому главнокомандующему вменено в обязанность «бдительно наблюдать, чтобы во всех землях, управляемых именем и властию императорского величества, пресечены были всякие злоупотребления, несправедливости, угнетения, разбои, смертоубийства и также истязания по делам уголовным. «Долг главнокомандующего — уменьшить жребий и самых преступников благостию законов российских и истребить пытки и смертную казнь.» (Арх. Мин. Внутр. Дел, по Деп. Общ. Дел. Дела Грузии, кн. 1.)

Решив вопрос о присоединении Грузии к России, Император Александр, по своему великодушию, не мог не склониться на просьбы царевичей о выезде из Петербурга в Грузию.

Высказав сначала Кноррингу свое желание вызвать из [427] Грузии всех остальных членов царского дома, Император уступил теперь их просьбам о возвращении в отечество. Государственный совет, на утверждение которого была внесена записка о расходе денег, необходимых на путевые издержки царевичей, признал невозможным разрешить им ехать обратно в Грузию. В заседании 28-го ноября (Протокол государственного совета 28-го ноября 1801 г. Государ. Арх.) постановлено удержать царевичей в России, дав им содержание от казны по 10,000 руб. ежегодно каждому. Для лучшего же материального обеспечения предоставлялось на волю царевичей выбрать один из губернских городов, как-то: Киев, Калугу, Курск, Воронеж, Харьков или Астрахань, где жизнь не могла быть так дорога, как в столице. Содержание от казны сохранить им впредь до определения доходов, получаемых каждым царевичем в Грузии. В случае необходимости обнадежить, что в тех губернских городах, в которых они пожелают поселиться, будут приисканы дома и приготовлено первое домашнее обзаведение. Свите же царевичей предоставить на волю или остаться в России, или возвратиться в Грузию и в последнем случае дать средства к путешествию.

Определение государственного совета утверждено было Императором, и царевичи оставлены в России.

Бывшие послы грузинские произведены: князь Чавчавадзе в действительные, а князья Авалов и Палавандов в статские советники (Протокол государственного совета 9-го декабря 1801 г. Госуд. Арх. Указ 16-го декабря 1801 г. С.-Петербургский Арх. Мин. Иностр. Дел.).

Оставшихся в Грузии лиц царского дома предположено склонить также к выезду в Россию; но все усилия оказались напрасными. Царицы решительно и наотрез отказывались оставить Тифлис. Давид выражал желание подать прошение об увольнении в отставку и уехать путешествовать по разным азиятским городам. Лазарев и Тучков советовали ему ехать в Петербург и оттуда отправиться путешествовать по Европе; «но, — доносил Лазарев, — кажется, он к сему не очень склонен» (Письмо Лазарева Кноррингу 11-го января 1802 года. Тифлисский Арх. Канц. Наместника.). [428]

Известие, достигшее до Тифлиса о том, что царевичам, выехавшим в Россию, не дозволено возвратиться в Грузию, еще более утвердило Давида в нежелании ехать в нашу столицу. Полученное князем Орбелиани письмо от неизвестного из Петербурга произвело между лицами царского дома самое невыгодное впечатление.

«Если ты любопытен о здешних вестях, — писал неизвестный (Князь Орбелиани, 3-го января 1802 г. Тиф. Арх. Канц. Нам.), — то манифест, конечно, ты уже видел, а теперь Дмитрию Орбелиани дали сардарьство, ты же не имеешь уже оного. Царевичей обратно не отпускают; да слышал я, что и тех, которые находятся у вас, требуют сюда, а когда они будут переведены, то расположено дело так, чтобы всех родственников и свойственников Багратионовых перевесть сюда же, а притом и всех знатных людей, князей, дворян и мужиков тамошних хотят перевесть и поселить здесь, а здешних казаков 1,400 дворов переводят в Грузию».

После этого письма царевич Давид подал тотчас же в отставку (Прошение Давида 15-го января. Рапорт Кнорринга Государю Императору 5-го февраля 1802 года. Там же.), но отставка не была принята Императором Александром, и царевич должен был остаться на службе.

Так письменными актами Грузия присоединилась к России. Отношения между вновь присоединенным народом и нашим правительством были чрезвычайно неопределенны. Мы вовсе не знали страны, которая присоединена была к русской державе. Грузины ожидали большего. Они надеялись на исполнение обещаний Павла I, на широкие льготы и привилегии, которые думал дать покойный Император; наконец, некоторые надеялись на то, что, состоя в подданстве России, они будут управляемы своим природным царем из рода Багратионов.

Недостаточность образования, малая степень народного развития не дозволяли грузинам видеть, что исполнение такого желания их было положительно невозможно. Поэтому народ остался [429] не вполне удовлетворенным своею новою судьбою. Грузины были в каком-то неопределенном положении, не то довольные, не то недовольные. Отделяя частный интерес от общественного, каждый желал прежде всего освобождения от податей и повинностей, и когда узнали, что в манифесте о присоединении страны ничего о том не сказано, грузины разочаровались в своем ожидании.

При таком положении вещей, новому правительству надлежало быть чрезвычайно осторожным, чутким и деликатным. Для округления дел необходимо было сглаживать углы исподволь, мягко и ровно, не возбуждая страстей, не нарушая народной гордости и чести...

С своей стороны, петербургский кабинет, и во главе его Император Александр, сделал все, что могло способствовать благоденствию Грузии. Россия, долгое время не получая никакого дохода от вновь присоединенной страны, употребляла свои собственные деньги для устройства и обеспечения, как частной, так и общественной собственности грузин. Присоединяя к своим владениям единоверный себе народ, Россия поступала вполне бескорыстно, имея одну только цель — своими пожертвованиями утвердить благосостояние новых соотечественников и единоверных братьев одного великого государства.

К несчастию, великодушие и благие намерения Императора не отразились вполне на некоторых исполнителях его воли и предначертаний. Надеясь и веруя в честность и благоразумие каждого из лиц, призванных к управлению страною, Александр I невольно допустил возможность изменения своих предначертаний, «дозволяя главнокомандующему, вместе с правителем, сообразить их с умоначертаниями тамошнего народа».

Это-то дозволение и послужило впоследствии поводом к некоторым беспорядкам в Грузии, произведенным людьми, не следовавшими безусловно указаниям русского правительства, а преследовавшими единственно свои личные интересы. [430]

XX.

Положение дел при устройстве русского правления в Грузии. — Слухи о намерении персиян вторгнуться в Грузию. — Сношения с эриванским ханом. — Движение Лазарева в Шамшадиль, для защиты ее от притязаний ганжинского хана. — Действия полковника Карягина против хана нахичеванского.

При объявлении манифеста о присоединении Грузии страна эта не имела покоя ни от внешних, ни от внутренних врагов. В числе последних были преимущественно члены царского семейства, перессорившиеся друг с другом, тягавшиеся за право владения страною и явно враждебные русскому правительству. Прекращение их интриг, удаление их от всех дел и введение русского правления было делом необходимым. Но при этом возникали для русского правительства многие весьма важные вопросы: нужно было хорошо знать страну, ее обычаи, степень цивилизации, чтобы новые порядки, при всей их доброй цели, не легли тяжелым бременем на жителей и не заставили их пожалеть о старых. Нужно было устранить все, чем могли воспользоваться лица прежней царской фамилии для возбуждения неудовольствия против нового правления. Начиная новое дело, необходимо было поставить во главе таких лиц, способности и качества которых стояли в уровень с трудностию дела.

Главнокомандующим в Грузии и на Кавказской линии назначили генерал-лейтенанта Кнорринга, а действительного статского советника Коваленского — гражданским правителем вновь присоединенной страны. Ни тот, ни другой не стояли на высоте своего призвания и не пользовались добрым мнением грузин. Кнорринг не умел примениться к народному характеру и еще при первом посещении Тифлиса своими действиями возбудил нерасположение народа. Что же касается до Коваленского, то, состоя в качестве министра при дворе последнего царя Грузии Георгия XII, он «навлек на себя от царя, вельмож и народа неудовольствие» (Записка кн. Чавчавадзе Арх. Мин. Иностр. Дел.) [431]

Как только в Тифлисе узнали о назначении Коваленского, то царевич Баграт тотчас же написал канцлеру письмо, в котором просил его вызвать Коваленского в Россию, как человека, нетерпимого грузинами. Царевич просил вместо Кнорринга и Коваленского определить других, «дабы, — писал он (Арх. Мин. Иностр. Дел, 1-7, 1800-1805 гг., № 1.), в грядущие времена, как мы (лица царской фамилии), так и народ грузинский не могли лишними обременять его величество просьбами».

За двумя главными деятелями тянулась целая серия чиновников, назначенных в состав верховного грузинского правительства, без всякого разбора и своим поведением подававших о себе весьма невыгодное мнение. Не зная ни характера народа, ни его языка, они запутывали и затягивали все дела. Еще до приезда Коваленского, во временном грузинском правлении в Тифлисе, как в единственном месте решения всех гражданских дел, накопилось их такое число, что генерал Лазарев принужден был, прежде объявления манифеста, открыть гражданские суды в Гори, Кизихе (Сигнахе) и Телаве (Рапорты Лазарева Кноррингу 22-го октября и 22-го ноября 1801 г. Тифлисский Арх. Канц. Наместника.). Мера эта не много помогла делу. Недостаток знающих русский и грузинский языки был так велик, что сам главнокомандующий Кнорринг едва мог отыскать в Кизляре священника, который один исполнял при нем должность переводчика в течение нескольких лет. «Из сего можно заключить, — писал впоследствии князь Чавчавадзе (В записке, поданной в 1837 г. Императору Николаю. Арх. Глав. Штаба в С.-Петербурге.), каково было положение присутственных мест, лишенных необходимого средства — знания языка. Тогдашние переводы состояли из слов, набросанных на бумаге без всякого смысла, и следственно не все обстоятельства дела были известны судьям». Такие же непонятные решения и определения выдавались и просителям. Грузины выходили из судов, не зная, кто из них прав и кто виноват.

Все это заставило находившихся в Петербурге грузинских [432] депутатов, князя Герсевана Чавчавадзе и Палавандова, обратиться с просьбою к Императору о перемене как Кнорринга, так и Коваленского. Депутаты хлопотали о том, чтобы главным начальником в Грузии назначили кого-нибудь из знатнейших лиц страны или одного из царевичей. Государственный совет, на рассмотрение которого была передана их просьба, нашел, что Император, принявший на свое попечение благосостояние грузинского народа наравне с русскими подданными, «относит к своему попечению и назначение главных начальников.» (Засед. госуд. совета 6-го февраля 1802 г. Арх. Мин. Внут. Дел, дела Грузии, ч. II, 214.)

Таким образом, желание послов и народа осталось не исполненным. Князь Чавчавадзе, не теряя еще надежды на успех, обратился тогда к Лошкареву и просил его содействия, как лица, через которого шли все просьбы грузин. Лошкарев, находясь в то время на службе в иностранной коллегии, был назначен, вместе с графом Ростопчиным, для ведения переговоров о присоединении Грузии к России, и принял в этом деле самое живое участие, оставшееся, однако же, без успеха. Он сообщал князю Куракину, «что вся Грузия не терпит Коваленского» (Письмо Лошкарева кн. Куракину 7-го июня 1802 г. Арх. Мин. Внутр. Дел, ч. II, 194.); что он имеет множество писем от послов, царевичей и других лиц Грузии, которые единогласно писали, что они его, «по известным причинам, терпеть у себя не могут».

Не дождавшись ответа, Лошкарева, посол князь Чавчавадзе отправил в Грузию один экземпляр манифеста и штат. Он сообщал своим родственникам, что все поручения, которые он имел от покойного царя, не исполнились. «Царство уничтожили, писал он, да и в подданные нас не приняли. Никакой народ так не унижен, как Грузия... Вы еще имеете время, чтобы общество написало сюда одно письмо, дабы я здесь ходатайствовал о нашем состоянии, просил иметь царя и быть под покровительством. Знайте, если будете просить царя — дадут. Если же в полномочии мне не доверяетесь, то отправьте [433] сюда одного кого-нибудь из вас; — ему и мне дайте полную волю, и мы оба будем стараться о совершении сего дела (Из следственного дела над Коваленским.)....»

Среди разнообразных. толков и пересуд грузины встретили новый 1802 год.

Генерал-маиор Лазарев, начальник нашего военного отряда, явившийся в Грузию, в звании полкового командира, еще при жизни Георгия XII, знал об обнародовании манифеста в Москве и Петербурге; но, не имея никаких официальных распоряжений, оставался в нерешимости и затруднении.

Осаждаемый со всех сторон вопросами грузин о своей участи, и в ожидании прибытия Кнорринга в Тифлис, Лазарев отговаривался полным незнанием и употреблял все усилия только к тому, чтобы страна оставалась спокойною до введения нового правления. Главная забота состояла в воспрепятствовании царевичам и их родственникам волновать народ. Удерживая их в покорности, связывая произвол, уничтожая на каждом шагу значение и власть, Лазарев, очень естественно, навлек на себя нерасположение царевичей и всех вообще членов царского дома.

Вдовствующая царица Мария была одна из тех, которая питала наибольшее неудовольствие на Лазарева. Вдова-царица жаловалась Кноррингу, что ни она, ни дети ее не получают жалованья, назначенного ей по 500 руб., а детям по 100 руб. в месяц каждому; что данные ей покойным мужем имения у нее отобраны; точно также отобраны имения, принадлежащие ее детям; что, наконец, от отца ее князя Цицианова отобрано моуравство (земское начальство). Мария просила о возвращении имений ей и детям и моуравства отцу (Письмо царицы Марии Кноррингу 22-го октября 1801 г.).

Жалобы царицы были несправедливы. Лазарев, на запрос Кнорринга, отвечал, что царица и дети ее получали жалованье аккуратно до сентября 1801 года. В сентябре же были написаны бараты (указы), чтобы она получила следуемые ей деньги от казахов (Казахи — особое племя татар, жившие в Грузии и ее подданные.), но Мария, не желая почему-то получать с них, [434] сама уничтожила те бараты (Рапорт Лазарева 10-го декабря 1801 г., № 500.). Лазарев не отрицал справедливости того, что родственник царицы князь Цицианов был удален от управления Памбакскою провинциею, но говорил, что это сделано по необходимости. Возвратившиеся из Эривани памбакские агалары объявили, что причиною ухода их в Эривань было то, что князь Цицианов, на время своего отсутствия, поручил управление ими зятю своему князю Аслану Орбелиани, который, бывши моуравом шамшадыльским, совершенно разорил жителей. Памбакские агалары просили избавить и их от его управления. Оставив звание моурава и все доходы, присвоенные этому званию, за князем Цициановым, Лазарев запретил только князю Орбелиани вмешиваться в их дела и касаться их управления.

Претензии царствовавшей фамилии, их недовольство причиняли Лазареву частые огорчения. Он писал Кноррингу о своем безвыходном положении и, не получая никакого удовлетворительного ответа, должен был вести свои дела по русской пословице так, чтобы «и овцы были целы, и волки сыты»; недостатка же в последних не было.

Царевич Давид, на увольнение которого в отставку Император Александр не изъявил согласия, вошел в сношение с своими дядями и переговаривался с ними о мерах к удержанию престола в руках царствовавшего в Грузии дома.

Давид, Дарья и Вахтанг, жившие в Тифлисе, имели частые ночные свидания.

Царевич Александр поручил сказать Лазареву, что пока в Грузии нет царя, до тех пор его нога не будет в этой стране (Письмо Лазарева Кноррингу 19-го февраля 1802 г.).

Царица Дарья в Тифлисе, а царевич Юлон в Имеретии были двумя главными руководителями, от которых гонцы ежедневно доставляли письма друг другу. Давид, Юлон, Александр и Вахтанг, бывшие противниками, стали теперь друзьями и единомышленниками. Они поклялись между собою удержать царское достоинство в роде Багратионов и избрать царем того из [435] царевичей, кого назначит Дарья (Рапорт Лазарева Кноррингу 26-го января 1802 г. Тайн. Арх. Канц. Нам.). С этою целью союзники завели переписку с окружными ханами, прося их помощи, и решились просить о допущении одного из членов царского дома в состав правления, чтобы затем под рукою «работать о восстановлении царского достоинства».

Царевич Александр уверял Давида, что во всякое время готов оказывать ему услуги, какие от него потребуют (Рапорт его же 14-го февраля 1802 г. Там же.), а царице Дарье поручил передать, «что русские обманывают ее, подобно царю Георгию, и чтобы она ничему не верила».

Дарью не нужно было предупреждать в этом; она была гораздо опытнее Александра во всякого рода интригах. Имея большое влияние над умами народа, царица, по выражению Лазарева, сама управляла всею машиною. Обещая всем милости, прося помощи как внутри, так и вне царства, Дарья не теряла надежды на успех и, переписываясь с ханами и горскими владельцами, не забывала наставлять и своих детей.

Один из сыновей ее, Вахтанг, живя в Тифлисе, задавал пиры, приглашал на них князей и старался привлечь их на свою сторону. Царевич разглашал, что с устройством русской губернии грузины обязаны будут платить особые подати, поставлять рекрут и нести другие повинности. В присутствии же преданных нам говорил, что «их дом разорен от несогласия, и что нужно быть всем согласным, дабы получить милость великого Государя».

Двуличное поведение его не было тайной. Никто не полагался на искренность последних слов царевича. Известно было, что Юлон, Вахтанг, Александр, Парнаоз, Давид и царица Дарья, — все вместе отправили в Персию за печатями письмо к Баба-хану, прося его защиты, покровительства и войска. При содействии лиц, им преданных, царевичи успели взволновать осетин, на усмирение которых были посланы войска. Подговоренный народ отказался повиноваться постановленному правительством нацвалу (управляющему), не смотря на то, что за три месяца перед этим сам одобрял его. Грузины ожидали [436] прибытия Кнорринга для того, чтобы просить об отмене податей, рекрутской повинности и о назначении царя из дома Багратионов (Письмо Лазарева Кноррингу 17-го февраля 1802 г.).

Кнорринг спешил отъездом в Грузию. В марте собрались на Кавказской линии все русские чиновники, назначенные в состав нового правления страны. 30-го марта, Кнорринг выехал в Тифлис для скорейшего открытия правления и уничтожения волнений и беспорядков, производимых осетинами. Жившие по рекам Паце и Большой Лиахве в ущельях Кавказских гор осетины с древних времен находились в подданстве Грузии и имели начальников, наследственных в фамилии грузинских князей Мочабеловых.

В последние дни жизни Георгия XII, при слабости тогдашнего грузинского правления, осетины пришли в такое неповиновение и буйство, что, умертвив одного из своих князей, производили набеги на грузинские селения, похищали имущество жителей, уводили их в плен и продавали соседним жителям Кавказских гор.

Подстрекаемые царевичами, жившими в Имеретии, осетины еще более усилили свои вторжения и хищничества, так что Кнорринг вынужден был унять их силою.

Две роты 16-го егерского и три роты Кавказского гренадерского полков, два легкие полевые орудия и 77 казаков назначены в состав отряда, под командою Кавказского гренадерского полка подполковника Симоновича, долженствовавшего усмирить осетин и привести их к покорности (Рап. Кнорринга Государю Императору 26-го марта 1802 г. В отряде находилось штаб и обер-офицеров 19, нижних чинов строевых 703 и нестроевых 62 человека. См. Рап. Симоновича 20-го февраля 1802 г. Т. А. К. Н.).

19-го февраля отряд выступил из грузинского селения Цхинвал и в тот же день прибыл к урочищу Суерисхеви. Отсюда Симонович отправил к осетинам двух парламентеров с письменным объявлением о причине его движения внутрь их жилищ (Обвещение осетинам, приложенное к рапорту Симоновича 5-го марта 1802 г., № 121.). Отряд перешел между тем в [437] осетинскую деревню Джавы. Устрашенный народ, не ожидавший прихода наших войск в свои жилища, прислал старшин в Джавы с просьбою о помиловании и с заявлением, что осетины, живущие по рекам Паце и Большой Лиахве, будут спокойными и покорными русскому правительству. Симонович привел их к присяге, взял аманатов из лучших фамилий и, оставив здесь одно орудие с надежным прикрытием, сам двинулся далее к другим селениям. Повсюду жители приходили к нему с покорностию, присягали на верность и давали аманатов по выбору.

Для лучшего удержания в повиновении осетин на будущее время, решено было учредить у них правление в форме гражданских судов (В состав суда назначены: 4 князя Мочабеловых, 6 осетинских старшин, 6 грузинских есаулов и столько же осетинских; один священник для распространения христианства.) и поставить их в зависимость от уездного суда и полицейской управы, учреждаемой в городе Гори. Суды эти были устроены в деревни Джавы и Чриви. В первой, для жителей, обитавших по рекам Паце и Большой Лиахве, а во второй — по рекам Арагве и Малой Лиахве (Рапорт Кнорринга Государю Императору 26-го марта 1802 г.).

Возвратившись в Сурам, Симонович привел с собою 13 человек аманатов от осетинского народа, которого насчитывали тогда до 35,000 душ обоего пола,

Волнения в Осетии усмирены и окончились неблагоприятно для членов царской фамилии: вовсе не так, как они ожидали. Все внимание их было обращено на Персию и на те меры, которые предпримет Баба-хан. Властитель Персии был один, на чью помощь они могли теперь рассчитывать.

В январе, в Эривани получено известие, что Баба-хан поручил одному из своих военачальников, Аббас-Кули-хану, отряд войск, с тем, чтобы он, отправившись в Тавриз и присоединив к себе тамошние войска, следовал к Нахичевани, выгнал тамошнего хана и сам занял бы его место. Потом, если эриванский хан не исполнит требований властителя Персии, то Аббас-Кули-хану приказано было двинуться к Эривани. Туда же обещал прибыть и сам Баба-хан. [438]

Эриванский хан приготовлялся к обороне и отправил посланного к Лазареву. Он писал теперь, что считает свое ханство составною частию Грузии, а себя подданным русского Императора. Он просил разрешения отправить своего чиновника в Петербург и, сложив с грузинских купцов по 2 рубля пошлины с каждого вьюка, обещал платить нашему правительству ту дань, которую платил царям грузинским.

Отправленные Лазаревым в Эривань лазутчики принесли известия, подтверждавшие сведения о приготовлении персиян к неприязненным действиям.

До властителя Персии, говорило одно из писем, полученных в Тифлисе, дошло «известие, что в Грузии дымится, и надобно сей дым искоренить». Шах сделал распоряжение о сборе 45,000 войска, поручил их своему сыну Аббас-Мирзе и сардарю Сулейману и приказал с окончанием «навруза» двинуться к Эривани и, оставив у этого города 10,000, с остальными 35,000 идти в Грузию. Побуждением к этому было полученное Баба-ханом письмо царевича Александра, просившего о помощи. Театром военных действий избраны Казахи и Памбаки. Склонив на свою сторону тамошних татар и заняв эти провинции, Аббас-Мирза должен был, по повелению своего отца, отправить посланного в Тифлис с требованием очистить Грузию и вывести оттуда русские войска (Рапорт Лазарева Кноррингу 27-го февраля, № 126.).

Справедливость слухов как бы подтверждалась тем, что эриванский хан укреплял город и запасал в нем военные и съестные припасы. Вместе с тем, хан снова отправил своего посланного к Лазареву с уверением о приверженности своей к России, просил покровительства и дозволения принять присягу на верность, если будет удостоверен в том, что наши войска будут его защищать, и «он не будет уже иметь никакой опасности от своих неприятелей» (Рапорт Лазарева Кноррингу 9-го марта 1802 г., № 162.).

Лазарев отвечал, что без разрешения не может вступать ни в какие переговоры, и обещал спросить о том Кнорринга. Посланный остался в Тифлисе до получения ответа. Кнорринг [439] обнадеживал хана, высказывал свою готовность вступить с ним в переговоры и заключить акт о принятии хана в покровительство России. Посланный не имел письменной доверенности Мамед-хана, поэтому Кнорринг просил уполномочить или его, или прислать другого доверенного в Тифлис к его приезду. Вместе с тем, хан должен был написать форменное прошение на имя Императора Александра с объяснением условий, на которых желает вступить в подданство России (Рапорт Кнорринга Государю Императору 11-го марта 1802 года. Рапорт его же от 26-го марта. Арх. Мин. Внутр. Дел, ч. II, 18-23.).

Приготовление эриванского хана к обороне и его искательства о подданстве, хотя и не давали права заключать об искренности расположения хана, но за то указывали на достоверность намерений Баба-хана вторгнуться в его владения, а в случае успеха двинуться и в Грузию. Для обеспечения ее Кнорринг предписал гренадерскому баталиону из рот Кабардинского и Кавказского полков, с находящеюся при них артиллерию, флигель-ротам Кавказского гренадерского полка, Нарвскому и Нижегородскому драгунским полкам быть готовыми к походу с Кавказской линии в Грузию. Атаману войска Донского генерал-лейтенанту Платову сообщено, чтобы он поспешил выслать в Моздок один казачий полк из числа пяти полков, назначенных на линию, для смены полков, там находившихся. В Моздоке заготовлялись сухари в месячной пропорции, а в Екатеринограде предписано заготовить их для 7,000 человек. В Грузию отправлен второй комплект боевых патронов и артиллерийских припасов. Для обеспечения Кавказской линии собрано с разных полков 700 казаков (Рапорт Кнорринга Государю Императору 11-го марта 1802 г. Т. А. К. Н.).

Кнорринг спрашивал Императора, как поступить с искательством хана эриванского, и просил разрешения отправить в Грузию, кроме полков, туда уже назначенных, еще один гренадерский баталион и флигель-роты Кавказского гренадерского полка из Моздока и Кизляра, мест их расположения.

Покорность и искание покровительства ханом эриванским было весьма важно в политических сношениях наших с [440] Персиею. Грузия была открыта со стороны Эривани до такой степени, что вторгнувшемуся неприятелю нельзя было противопоставить никаких естественных препятствий. Персияне, всегда вторгавшиеся со стороны Эривани или Ганжи, думали и теперь сделать то же самое. Встретив их в границах Эриванского ханства, мы избавляли от разорения грузин, разорения, неизбежного для народа, во владениях которого производятся военные действия. Не обременяя народ грузинский требованием о доставлении всего необходимого для войск, оставляя его при своих земледельческих занятиях, мы могли обеспечить себя провиантом и фуражом на счет жителей Эриванского ханства, «по изобилию в оном жизненных потребностей». Поэтому Кнорринг просил разрешения не только поддержать хана нашими войсками, но и искать случая встретиться с персидским войском в пределах Эриванской области. Император Александр согласился на просьбы Кнорринга, как об отправлении в Грузию новых войск («Я желал бы только, — писал Император, — чтобы гренадерский баталион составлен был из рот одного которого либо полка, поелику сводных гренадерских баталионов уже не будет, как известно сие вам из указов воинской коллегии».), так и о принятии хана эриванского под покровительство России и встрече персидских войск в пределах его владений.

«Привязанность сего владельца во всякое время для Грузии полезна, — писал Александр (Повеление Кноррингу 23-го апреля 1802 года. Арх. Мин. Внутр. Дел, ч. II, 25.), — а в настоящем случае она необходима». Император поручил Кноррингу настоять на том, чтобы хан предоставил охранение Эриванской крепости нашим войскам. Эривань и Ганжа были два пункта, владея которыми мы могли быть совершенно обеспечены от всякого нечаянного вторжения персиян в Грузию.

Важность эта и заставляла наше правительство желать, чтобы ханы их искали покровительства или подданства России. «Заняв два важные сии места, — писал Император главнокомандующему, — вы поставите Грузию не только вне опасности, но и вне действия войны, отнимите у неприятеля лучшие его способы и, что [441] всего важнее, дадите весьма нужные владельцам сих мест убеждения в покровительстве России и усилите их доверие».

Вскоре Джевад, хан ганжинский, подал причины к неприязненным против него действиям.

22— го марта Лазарев доносил Кноррингу (Рапорт Лазарева 22-го марта, № 213), что ганжинский хан, заявлявший права свои на Шамшадыльскую провинцию, прислал туда с войсками своего сына Гуссейн-Кули-агу, который, с целию перевести жителей в свои владения, прибыл в шамшадыльскую деревню Акрум. Кнорринг писал Джевад-хану, удивлялся поступкам сына, когда отец уверял его в добром расположении к России, и требовал удовлетворения за причиненное шамшадыльцам разорение (Письмо Кнорринга хану 6-го мая 1802 г.). Главнокомандующий обещал, в противном случае, достигнуть того же силою оружия.

Хан молчал. Кнорринг предписал Лазареву следовать с отрядом в Шамшадыль и защищать ее от покушения ганжинского хана. В состав отряда назначены из Тифлиса 17-го егерского полка баталионы: генерал-маиора Лазарева четыре роты, подполковника Ляхова три роты, одна рота Тифлисского мушкетерского полка, бывшая в Шамшадыле, три полевых орудия и 70 человек казаков донского Щедрова 2-го полка (Всего в отряде было: 24 офицера, 59 унтер-офицеров, 18 музыкантов, 530 рядовых, 52 нестроевых и 31 рекрут.).

23-го мая Лазарев прибыл в Шамшадыльскую провинцию и стал при реке Гассан-су на самой ганжинской дороге. Он примкнул свой левый фланг к Куре, и находился в 30 верстах от пограничного местечка Шамхора, и около 60 верст от Ганжи.

Имея провианта только до 1-го июня, Лазарев просил о скорейшей его доставке, потому что на месте получить его было негде.

«Провинция, в коей я теперь нахожусь, — писал он (Письмо Лазарева Кноррингу 24-го мая 1802 г.), совсем пуста; как людьми, так и произрастениями. Я еще ни одной деревни не видал, исключая находящейся перед лагерем верстах в пяти, да и та теперь пустая».

25-го мая отряд подвинулся на 16 верст и к вечеру достиг границы, отделяющей Шамшадыльскую провинцию от [442] Ганжинского ханства. Здесь Лазарев узнал, что из 33-х деревень осталось не более четырех, кочевавших в горах в верховьях реки Гассан-су. Прочие двадцать девять деревень с татарскими агаларами и армянскими кевхами находились во владениях ганжинского хана. Число ушедших простиралось до 1,900 семей. Причиною такого переселения жителей были подговоры шамшадыльского старшины Мамад-Гуссейна. Претендуя на звание и достоинство шамшадыльского султана, Мамад, сидевший уже за это в Тифлисской крепости и успевший освободиться, искал защиты у ганжинского хана. Джевад-хан послал в Шамшадыль свои войска и, при содействии их и подговоров Мамада, перевел в свое ханство большую часть жителей. Переселившиеся кочевали сначала в верховьях реки Шамхора, но с приходом наших войск ушли в глубь Ганжинского ханства (Рапорт Лазарева Кноррингу 26-го мая 1802 г.).

Простояв некоторое время на реке Ахансе, Лазарев придвинулся ближе к Борчалам, а вскоре затем должен был возвратиться в Тифлис по случаю отъезда Кнорринга на линию.

Перед отъездом его, Джевад-хан прислал своего посланного в Тифлис с доказательствами своих прав на владение Шамшадылью. Кнорринг не соглашался с мнением хана, основываясь на том, что при жизни последнего царя Георгия XII провинция эта находилась под властию Грузии, а потому и теперь должна оставаться во владениях России. Упорные с обеих сторон переговоры были продолжительны: ни та, ни другая сторона не хотела уступить. Поэтому решено было оставить жителей в том положении, в котором находились, но с условием, что ганжинский хан не будет более беспокоить «оставшихся в Шамшадыли народов, во взаимство чего и область Ганжинская тревожена от победоносных войск российских не будет» (Письмо Кнорринга хану 29-го мая 1802 г.).

Вскоре после экспедиции против ганжинского хана войскам нашим пришлось действовать против нахичеванского хана. Киал-Балы-хан нахичеванский, лишенный зрения Ага-Магомет-ханом, был человек властолюбивый и предприимчивый. Зная свойства его характера, царевич Александр, оставив Имеретию, пробрался [443] сначала в Ахалцых, а потом в Нахичевань. Царевич успел уговорить обоих владельцев действовать совокупно против Грузии. Соединение паши ахалцыхского и хана нахичеванского могло произойти только через Карсскую провинцию, владетель которой имел миролюбивое расположение к Грузии, удерживал равновесие между соседними владельцами и отказывался принять участие в деле союзников.

Киал-Балы-хан хотел заставить его к тому силою. Он подошел с войсками к границе, отделяющей Грузию от Карсского пашалыка (Рапорт Кнорринга, Г. И. 8-го июня 1802 г.). Отряд его состоял, по сведениям, из 12,000 конницы, 2,500 человек пехоты и двух орудий. Кнорринг, узнав об этом, приказал расположенным в памбакских грузинских селениях двум мушкетерским ротам Тифлисского, трем ротам 17-го егерского полков и 70 казакам, всего 381 человек, и 200 памбакским татарам присоединенным к отряду, под начальством полковника Карягина, подвинуться к границе, стать против Киал-Балы-хана и наблюдать за его движением. В то же время Кнорринг спрашивал хана о причинах его приближения к границе Грузии. Тот отвечал, что причина эта не относится до России, а потому отвечать на вопрос считает ненужным.

Такой ответ и просьбы карсского паши защитить его от нападения Киал-Балы-хана заставили Кнорринга согласиться на это. Карсский наша, по совету главнокомандующего, собрал свои войска в числе 6,000 конницы и 2,000 пехоты и присоединил их к отряду Карягина.

28-го мая нахичеванцы атаковали наши войска и турецкие войска карсского паши. Турецкая конница была сначала опрокинута, но сильный артиллерийский огонь из шести орудий, трех русских и трех турецких, дал совершенно другой оборот делу. Нахичеванцы начали сперва отступать, а потом обратились в совершенное бегство.

Киал-Балы-хан, столь самоуверенно говоривший, должен был отказаться от своих намерений. [444]

XXI.

Объявление манифеста. — Открытие верховного грузинского правительства.

9-го апреля 1802 года, в среду на страстной неделе, Кнорринг, в сопровождении действительного статского советника Коваленского и многочисленной свиты русских чиновников, имел торжественный вход в Тифлис, столицу Грузии.

Через три дня, 12-го апреля, в великую субботу, был обнародован в Тифлисе манифест о присоединении Грузии к России. В соборных храмах, грузинском, армянском, римско-католическом и в магометанской мечети одновременно читался манифест, после прочтения которого начата присяга.

Собрав к себе всех князей, знатных особ и прочих обывателей Тифлиса, Кнорринг приказал окружить их войсками, «аки штурмом» (Перевод писем к кн. Герсевану Чавчавадзе от 18-го апреля 1802 г. Арх. Мин. Внут. Дел, по департ. общих дел, ч. II, стр. 197.), и в таком положении совершать присягу. Народ, сам искавший покровительства и просивший подданства, был озадачен такою бестактностию главнокомандующего («Кнорринг с Коваленским в своей политике ошиблись, писал Лошкарев кн. Куракину, и не следовало бы им окружать церковь войсками, а надлежало бы поставить оные в некоторой отдаленности, на открытом месте, и по приведении к присяге, отдать честь точно так, как в бытность мою в Крыму министром я приводил к такой же присяге татар...» Арх. Мин. Внут. Дел, дела Грузии, ч. II, стр. 194.). Многие из князей спешили оставить церковь и не хотели присягать насильно. По приказанию Кнорринга, некоторые лица были за то арестованы (Арестованы были карталинские князья Мочабелов и Амреджибов.).

Нужно ли говорить, какое впечатление произвело на народ подобное действие новой для них власти.

Такой поступок привел грузин, вовсе не ожидавших подобного распоряжения, в уныние и поселил в них ропот. Призванные к присяге, царицы высказывали Кноррингу свое неудовольствие и порицали его действия. Оне укоряли его в том, что, будучи в Грузии, он обещал ходатайствовать об утверждении [445] в царском достоинстве того, кому по нраву наследства оно будет принадлежать. Как та, так и другая имели, по их мнению, основание к таким укорам. Царица Дарья основывалась на завещании своего супруга Ираклия II, по которому должен был царствовать царевич Юлон, а царица Мария на том, что сын ее, царевич Давид, признан и утвержден Императором Павлом I наследником грузинского престола. Таким образом, каждая из цариц хлопотала о сохранении престола в своем роде. Сознавая затруднительность своего положения, Кнорринг еще более увеличил недоразумение, сказав, что относительно царствования никаких повелений не имеет, что царствование прекращено в Грузии по представлению тайного советника Лошкарева, князя Герсевана Чавчавадзе и прочих послов грузинских (Перевод писем князю Герсевану Чавчавадзе из Грузии, 18-го апреля 1802 г. Письмо Лошкарева кн. Куракину 7-го июня 1802 г. Арх. Мин. Внут. Дел, дела Грузии, ч. II, стр. 194, 197 и 198. «Вашему сиятельству известно, — писал Лошкарев, — что положение сие сделано в Москве, без всяких представлений, а сколько мне помнится, сказано, что, по возврате из Москвы, грузинские дела здесь (в Петербурге) будут кончены, да и сам Кнорринг, по отъезде, то же самое мне объявил. Я не знаю, откуда же он взял и объявил оное царицам?..»), — а ему повелено только привести в исполнение новое положение о Грузии.

Вскоре Тифлис узнал, что генерал-маиор Тучков, по приказанию Кнорринга, был у царицы Марии, супруги последнего царя Георгия XII, и отобрал у нее все царские регалии (Корона, скипетр, знамя, порфира и трон внесены были сначала для сбережения в верховное грузинское правление. Сабля же и оба ордена, пожалованные Георгию XII, царица Мария не возвратила, а высказала желание оставить у себя. Кнорринг спрашивал как поступить? (Письмо его Трощинскому 25-го мая 1802 г. № 23). Император Александр приказал саблю и ордена оставить у царицы (рескрипт Кноррингу 25-го июня. Арх. Мин. Внут. Дел, дела Грузии, кн. I). Впоследствии все отобранные регалии привезены были в Георгиевск, где и хранились. См. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, 194, № 154).). Подобные действия до крайности раздражили все сословия народа.

Царевичи Давид и Вахтанг были недовольны правительством. Незначительные обстоятельства послужили поводом к тому. Первому Кнорринг, в ноябре 1801 г., сообщил, что ему пожалован орден св. Александра Невского, но орден не был дан Давиду, а вскоре затем он был уволен в отставку без прошения и мундира, которые был всегда «предметом его [446] усиленнейших желаний». Царевичу Вахтангу был дан орден св. Анны, а грамота, по ошибке, была написана и выслана на орден св. Александра Невского. Кнорринг отобрал эту грамоту для замены другою, а Вахтанг, приняв это «в уничижение себе, почел за чувствительную обиду».

«Весь здешний народ, — писали грузины князю Чавчавадзе (Арх. Мин. Внут. Дел, по Деп. Общ. Дел, дела Грузии, ч, II, стр. 198.), вас просит не оставить всех нас уведомлением, подлинно ли Кнорринг поступает так по высочайшей его императорского величества воле, или здешнему дворянству и всем обывателям делает самовольно такие огорчения. По извещении вашем, будем стараться себя защитить, ибо таковых неприятных поступков мы не в состоянии более сносить. Весь народ ожидал и ожидает от вас уведомления, дабы узнать достоверно о высочайшей воле и намерении. Но как поныне от вас о том еще не извещен, то и остается в крайнем изумлении и не знает, на что решиться».

В ожидании ответа, все состояния жителей присягали между тем на верность нового подданства. Присяга шла на столько успешно, что Кнорринг мог донести, что она совершена «при радостном восклицании народа» (Всеподд. рапорт Кнорринга от 22-го апреля 1802 г. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, 443, 560.). В течение апреля и в начале мая вся Грузия присягнула русскому Императору. Страна разделена была для этого на несколько епархий. В каждую епархию посланы чиновники для объявления манифеста и принятия присяги в местных церквах (Письмо Кнорринга католикосу царевичу Антонию 19-го апреля 1802 г. Тифл. Арх. Канц. Наместн.).

После торжества объявления Кнорринг отправился для обозрения границ Грузии, преимущественно со стороны Персии и Эривани, а правителю Грузии, действительному статскому советнику Коваленскому, поручил сделать приготовления к открытию правления. Имеретинский царь Соломон, паша ахалцыхский (Письма Кнорринга от 16-го апреля 1802 г.), хан ганжинский и джаро-белоканские лезгины (Письма его же от 18-го апреля 1802 г.) получили письма [447] Кнорринга, в которых он, объявляя об обнародовании в Тифлисе манифеста, приглашал их оставаться спокойными, не нарушать доброго согласия и присовокуплял, что Император Александр готов оказывать свою помощь и пособие всем тем, которые будут искать ее и своими искренними поступками того заслужат. От джаро-белоканцев главнокомандующий требовал, чтобы они прислали своих старшин в Тифлис для объявления им «некоторых миролюбивых предложений».

Между тем, приготовления к открытию правления приходили к концу. 7-го мая комендант Тифлиса, с барабанным боем и музыкою, объявлял на открытых местах и площадях города, что на следующий день последует открытие верховного грузинского правительства, со всеми его экспедициями, и приглашал всех царевичей и чиновников, назначенных в правление, собраться в дом, нарочно для того избранный.

В 7 часов утра 8-го мая произведено последовательно три пушечных выстрела с получасовыми промежутками. За последним выстрелом, в половине девятого часа, начался во всех церквах благовест и продолжался до начала церемонии.

В доме, избранном для правления, собрались тифлисские жители всех званий и состояний. Туда же прибыл и Кнорринг. Встреченный на крыльце и залах дома чиновниками и князьями, он занял место у стола, на котором положено было: учреждение о губерниях, манифест, штат и постановление о Грузии.

После речи главнокомандующего и ответа на нее князя Ивана Орбелиани, прочтен сначала список всем чиновникам, назначенным в состав верховного грузинского правления, и затем последовало торжественное шествие в Сионский собор.

Впереди шел комендант с полициймейстером и полицейскими служителями, двенадцать грузинских князей и дворян по два в ряд. Двое из первейших князей карталинских, Иван Орбелиани, и кахетинских — Андроников, несли на парчовых подушках: первый учреждение о губерниях, а второй — манифест, штат и постановление о Грузии. Четыре князя-ассистента при каждом поддерживали за кисти края подушек.

Далее следовал главнокомандующий со свитою и [448] генералитетом; Коваленский с чиновниками, царевичи, князья, дворяне и народ замыкали шествие (Обряд открытия правительства 8-го мая 1802 г.).

Впереди и сзади процессии следовали войска.

На паперти Сионского собора процессия встречена духовенством. Два архиерея, приняв от князей подушки, отнесли их в церковь, разместили на столах, покрытых парчою и поставленных по обеим сторонам амвона.

Тифлисский митрополит Арсений совершал божественную литургию. По окончании ее, два чиновника, один по-русски, а другой по-грузински, читали обвещение Кнорринга, в котором тот, заявляя об открытии верховного грузинского правительства, обязывался: «ограждать области сии от внешних нашествий, сохранить обывателей в безопасности личной и имущественной и доставить всем покров, уверенность и спокойствие правлением бдительным и сильным, всегда готовым дать правосудие обиженному, защитить невинность и, в пример злых, наказать преступника (Полн. Собр. Зак., т. XXVII, № 26,438.).

«Любящие мир да убедятся, — писал Кнорринг, — что прилежание и труды, а не происки, избыточество обывателей, а не нищета их, твердая и непоколебимая надежда на благость Господню, а не отчаяние, наконец, ни коварство, кровопролитие, буйство, жестокости и дерзости, но простодушие, человеколюбие и снисхождение, — добродетели, долженствующие отличать христианина, — суть источники спокойствия и благоденствия народов».

Затем прочтен штат, постановление о Грузии, и все чины, назначенные в состав правления, приведены к присяге.

После благодарственного молебствия, сопровождаемого колокольным звоном и 101 пушечным выстрелом процессия в том же порядке отправилась в дом, назначенный для присутственных мест, где и совершено было также молебствие.

В присутственной комнате было тотчас же открыто первое заседание верховного правительства и составлен протокол «к сведению и незабвенную память на вечные времена высокомонаршего к грузинскому народу благоволения и милости» (Рапорт Кнорринга Государя Императору 25-го мая 1802 г.). [449]

В тот же день открыты одна за другою экспедиции: исполнительная, казенная, уголовная и гражданская.

Торжество дня закончилось обедом, балом и ужином у главнокомандующего. Присутственные места и город были иллюминованы.

В течение мая открыты присутственные места в городах Гори, Сигнахе, Телаве, Иори и Душете.

В день открытия правления двадцать девять человек грузинских князей просили Кнорринга о дозволении отправить в С.-Петербург депутатами князей Ивана Орбелиани и Соломона Моуравова с благодарностию к Императору Александру о принятии Грузии в подданство России (Письмо князей Кноррингу 8-го мая 1802 года. Император Александр отклонил их желание, как поступок с «важными для них издержками сопряженный и по уверенности моей в усердии их излишний». Арх. Мин. Внутр. Дел, дела Грузии, кн. I, рескрипт Кноррингу 25-го июня 1802 г.).

С открытием правления, лица царского дома навсегда устранены от управления народом. Некоторые из них вызваны в Россию, другие остались в Грузии. Царевичи Юлон, Парнаоз и Александр оставили свое отечество. Первые два находились в Имеретии, а последний переезжал от одного хана к другому. Кнорринг приглашал каждого из них возвратиться в Грузию и вступить во владение принадлежащими им имениями (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, 245.). Ни один из трех царевичей не принял такого приглашения. Находившиеся в Грузии члены царского дома были также недовольны. Лишившись права произвольно располагать имуществом своих поданных, удовлетворять всем своим прихотям, они были возбуждены против русского правительства, которое хотя и торопилось принять меры к тому, чтобы не поставить их в затруднительное положение относительно материальных средств, но забота эта, увеличив расходы казны, не привела к удовлетворительному результату. Царевичи, находившиеся в России, получили пенсии по 10,000 руб. каждый. Царица Мария, по тогдашним сведениям, имела обеспеченные доходы, простиравшиеся до 18,000 руб. грузинскою серебряною [450] монетою (Рапорт Кнорринга Государю Императору 5-го июля 1802 г.). Царице Дарье назначено по 500 руб., царевнам Софьи и Рипсиме по 100 руб., а Гаяне и Нине по 75 руб. в месяц каждой (Высоч. рескрипт Кноррингу 5-го августа 1802 г.). Русские деньги не произвели того действия, которого от них ожидали. Честолюбие и жажда власти не были заглушены золотом. Лица царской фамилии не могли оставаться праздными. Они сожалели, что корона ушла из рук дома Богратионов, и всеми силами, всеми зависящими от них средствами старались вернуть ее (Письмо графа Мусина-Пушкина Трощинскому 20-го августа. № 61. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, 395-401.).

— Можете ли вы торжественно утвердить, — спрашивал как-то граф Мусин-Пушкин царевича Вахтанга, — что с матерью вашею не сожалеете о грузинской короне, вышедшей из дому Багратионов? Скажите мне откровенно, как другу.

— Не могу! — отвечал царевич в порыве откровенности. — Жалеем и сильно жалеем. Мы заслуживали бы названия безумных, если бы такого сожаления не существовало.

Надежда на возможность вернуться к старому порядку вещей и, вследствие того, принимаемые царевичами меры к достижению своих целей были причиною многих беспорядков в Грузии, беспорядков, клонившихся к разорению бедного класса народа...

Правление открыто. Кнорринг уехал в Георгиевск, поручив командование войсками, расположенными в Грузии, генерал-маиору Лазареву, а управление делами гражданскими действительному статскому советнику Коваленскому. Народ остался в унынии, как от поступков Кнорринга, так и от совершенно чуждого для него порядка ведения дел, начавшегося с образованием нового правления.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том III. СПб. 1886