ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM III.

XVII.

Торжество объявления манифеста о присоединении Грузии к России. — Происшествия в Грузии после объявления манифеста. — Новое административное деление Грузии. — Кончина Императора Павла. — Отправление в Грузию гренадерского Тучкова 2-го, мушкетерского Леонтьева и казачьего полков. — Расположение войск, сделанное Лазаревым.

В Сионском соборе, 16-го февраля, собрались, по призыву Лазарева, тифлисские жители для слушания божественной литургии. По окончании ее, Лазарев объявил присутствующим о причине их приглашения. На двух языках — русском и грузинском — прочтен был народу манифест 18-го декабря 1800 года, по которому Грузия на вечные времена присоединялась к России.

Католикос Грузии, царевич Антоний, отслужил благодарственный молебен с коленопреклонением. В течение целого дня колокольный звон церквей оглашал улицы Тифлиса, оживленные на этот раз значительным сборищем народа, радовавшегося, «что желания их достигли вожделенного конца» (Кнорринг гр. Растопчину 3-го марта 1801 г.).

На другой день, 17-го числа, в воскресенье, происходило объявление того же манифеста всем армянам, жившим в столице Грузии. Патриарх всей Армении, князь Иосиф Аргутинский-Долгоруков, случайно находившийся в Тифлисе, проездом в первопрестольный Эчмиадзинский монастырь, своим участием в церемонии значительно увеличил торжественность объявления манифеста. [373]

В крепостной армянской церкви собрался народ и, по выслушании в ней утренней литургии, крестным ходом отправился через весь город в загородную армянскую церковь Ванк.

Дьяконы и причетники с крестами, хоругвями и зажженными свечами предшествовали 74 священникам, шедшим в две линии. За священниками следовали 8 архимандритов, а за ними три дьякона, из которых один нес большой серебряный крест, а двое зажженные свечи. За дьяконами шли двое из знатнейших армян, с портретом Императора Павла, за которым шествовал митрополит в облачении, но без митры, держа на голове, на серебряном подносе, высочайший манифест, покрытый красным флером. Два дьякона несли: один митру митрополита, другой его посох. За манифестом два архимандрита несли образ Пресвятыя Богородицы, за которым шел архиепископ всех тифлисских армян Сергий, с крестом в руках.

Народ огромною толпою следовал за крестным ходом.

По выходе процессии из крепостных ворот, к ней присоединились царевич Давид со своими братьями и многими князьями, генерал-маиоры Лазарев и Гуляков и все офицеры наших войск, бывших в то время в Тифлисе.

Патриарх Иосиф, в полном облачении, с четырьмя архиепископами и четырьмя архиереями, встретил торжественную процессию в ограде соборной армянской церкви Ванк.

Патриарх отдал свой крест и посох сопровождавшим его архиереям, подошел к портрету Императора Павла, окадил его, потом сделал перед ним земной поклон, поцеловал его и, приподняв над головами присутствующих, громогласно произнес:

— Да здравствует великий августейший монарх со всею своею фамилиею!

— Да будет, да будет! аминь! отвечал на это народ.

Отдав портрет несшим его, патриарх взял манифест и, положив его на свою голову, провозгласил:

— Всенебесный Творец да возвысит и укрепит царство великого Павла, яко солнце и луну, вечным потомственным временам.... [374]

— Аминь, аминь! отвечали голоса из толпы.

Процессия вошла в церковь. Там, перед алтарем, на столе, покрытом богатою парчою, положен был манифест и поставлен портрет Императора Павла.

Патриарх совершал литургию. Кроме множества народа, собравшегося в церкви, здесь присутствовал весь цвет тифлисского населения: царевичи, царевны, царица Дарья, католикос Грузии царевич Антоний, князья и все высшее духовенство. Церковь не вмещала в себе всего народа, желавшего присутствовать на этой церемонии.

По окончании литургии, патриарх вышел к народу, просил его хранить верность русскому престолу и преданность к Императору.

— Какая радость написана на лицах ваших, благочестивый христианский народ! говорил Иосиф, — узрев ее, побуждаюсь с благоговением, коим сердце мое теперь преисполнено, глаголати: о, день спасения нашего! О, день благоденствия, день, ведущий нас в настоящее наслаждение и спокойствие! О, день укрепления благоденственного жребия нашего! день, которого не постигли предки наши! Что же принесем мы ко Всевышнему Творцу? Благодарение ли, моления ли, низкое ли уклонение душ наших за все от Него происходящее?... Не престанем проливать слезы, не престанем прославлять и всечестное имя Его, сподобившись щедрот человеколюбивого Императора Павла, который, снисходя на уничиженное моление наше о принятии нас в подданство, не токмо не отчуждает, но обещает нам благоденствие и спокойствие, не ожидая от нас ничего иного, как только верности к богохранимому престолу своему.

— Я, нижайший пастырь ваш, — продолжал патриарх, — молю непрестанно всеблагого Бога, да продлит дни нашего монарха со всею порфироносною его фамилиею.

— Да укрепит Бог дни нашего Государя великого Павла, всероссийского Императора! отвечал народ.

По окончании речи патриарха, прочтен манифест на русском, армянском и грузинском языках, и отслужен благодарственный молебен. [375]

В то же самое время капитан егерского полка Таганов, с 24 казаками, ездил по улицам Тифлиса и читал манифест на русском, грузинском, армянском и татарском языках.

После церковной службы, патриарх Иосиф угощал знатнейших лиц обеденным столом, который был накрыт в палатках, раскинутых в церковной ограде. Звон колоколов в течение целого дня, а вечером иллюминация города закончили торжество объявления манифеста,

Объявление манифеста произвело в народе самое радостное впечатление.

«Живучи здесь полтора года, — писал Лазарев (Письмо Лазарева Кноррингу 21-го февраля 1801 г. Тиф. Арх. Канц. Нам.), — еще не видал такого совершенного удовольствия, как нынче существует. Со дня получения манифеста все как снова переродилось и ожило даже можно сказать, что сердятся, если их назовут грузинами, а не говорят, что они русские».

Г. Золотарев, отправленный Кноррингом с манифестом в Грузию, вез с собою и письма к царевичам, по которым они приглашались в С.-Петербург. Призывая лиц царского дома к выезду в Россию, Император обещал лицам женского пола полное материальное обеспечение, а царевичам награды и деревни. Желающим вступить в службу обещано принять чинами, приличными их званию (Из записки Лошкарева министерству 5-го марта 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Царевичи Иван, Баграт и Михаил, дети покойного Георгия, тотчас же изъявили желание отправиться в нашу столицу.

Они выехали из Тифлиса 9-го марта, а 15-го марта выехал и царевич Мириан. Прибыв на Кавказскую линию, царевичи просили Кнорринга, чтобы все принадлежащие им имения оставались непременно в том же положении, чтобы крестьяне были послушны их семействам и исполняли все предписания. Кнорринг поручил Лазареву наблюдать за исполнением просьбы царевичей (Предписание Кнорринга Лазареву 12-го марта 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Нам.). [376]

23-го марта царевичи отправились из Георгиевска, а 12-го мая приехали в Петербург.

Братьев же покойного царя в Тифлисе не было. Теймураз жил в Гори, Вахтанг в Душете, а остальные в Имеретии, куда ушли они с 296 человеками свиты.

Вахтанг один принял с радостию — хотя, конечно, только наружною — известие о присоединении Грузии к России и вместе с царицею Дарьею отправил письма к царевичам, ушедшим в Имеретию, с просьбою возвратиться в свое отечество. На предложение же ехать в Россию он отговаривался тем, что будто бы Кнорринг поручил ему заботиться о продовольствии проходящих в Грузию русских войск (Из донесения Лазарева Кноррингу от 2-го марта 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Намест.). В сущности он думал дотянуть до весны и сделать в Грузии новое замешательство, при помощи окрестных владельцев (Из рапорта Лазарева Кноррингу от 8-го марта 1801 г. Там же.). К царевичам Юлону, Парнаозу и Александру отправлено было также приглашение ехать в нашу столицу. Князь Мочабелов, с которым послано приглашение, нашел царевичей в Чалах, за день езды от Кутаиса. Они расположились лагерем, который обнесли плетнем. Свита их простиралась до 300 человек обоего пола. Не имея средств к существованию, царевичи обратились о том с просьбою к имеретинскому царю Соломону, своему родственнику. Царь наложил на всю Имеретию подать, известную под именем «подати для грузин». Каждый двор должен был дать по два пуда хлеба и по восьми туног вина.

Получив от князя Мочабелова письма, царевичи тщательно скрывали их от своих приближенных, на вопросы которых отвечали, что все это старое, что все сочинено Лазаревым, а что Государь ничего не знает о том, что делается в Грузии.

Царь имеретинский Соломон, бывший в то время у царевичей, по прочтении писем, на другой же день оставил лагерь и уехал в Кутаис. Призвав к себе перед отъездом Мочабелова, Соломон II объявил ему, что никогда не приглашал к себе царевичей, но когда они приехали к нему сами, то, как [377] близкий родственник, считает себя обязанным дать средства к их существованию.

Переговоры Мочабелова с царевичами продолжались недолго. Они объявили, что для них лучше умереть в Имеретии, «чем выехать в Грузию или отправиться в Россию (Из письма Лазарева Кноррингу 16-го марта 1801 г.).

Царевич Юлон приказал сказать Давиду, что напрасно он дурачится — «веселится титулом наследника, а теряет царство». Царство находится 1,700 лет в его роде, а он его теряет. Юлон говорил, что теперь их зовут в Россию, а скоро Давид и сам будет туда же призван. Остальные лица царской фамилии, бывшие в Грузии, смотрели также недоброжелательно. Даже католикос Грузии, царевич Антоний, совершавший торжественную службу, при чтении манифеста «не мог скрыть своего неудовольствия, на лице изображенного». (Письмо Лазарева Кноррингу от 21-го февраля 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместн.)

Не радовались некоторые члены царского дома, за то радовался народ. Посланные с манифестом в разные места Грузии отовсюду привезли известие, что народ принял его с радостию; только в Памбаках магометане не изъявляли особого восторга.

В Грузии стало спокойно «так, как нельзя лучше желать». Многие князья, ушедшие с царевичами в Имеретию, узнав о публиковании манифеста, ежедневно возвращались в свои дома или присылали письма с просьбою о прощении. Князья наиболее влиятельнейших в Грузии фамилий, каковыми были сардарь Орбелиани, Тумановы, мелик Бебутов, Аргутинский-Долгоруков, обнаружили искреннюю преданность России. «О доме же князей Чавчавадзе и Авалова, коих семья пребольшая и имеющая большое влияние над здешними, быв весьма к России привержены, говорить уже нечего».

При таком единодушии, конечно, не могло обойтись без исключений. Лица, которые до того пользовались влиянием в правлении, занимали важные места, бывшие часто наследственными в роде, «и, имея способы к грабительству и обогащению», не [378] могли быть довольны новою судьбою Грузии, зная, что поступки их не будут безнаказанны, и произвол их будет ограничен. Таких лиц оказалось немного, и они все были известны наперечет...

Не смотря на весьма ограниченное число таких лиц, они успели, однако, подействовать на царевича Давида и свернуть его с прямого пути. Тайно от Лазарева он стал отнимать имения у одних и отдавать их другим лицам, по своему к ним расположению. Царица Марья жаловалась Лазареву на пасынка, что, по его приказанию, моуравы прибили ее человека, посланного в имения царицы за сбором доходов, и выгнали его оттуда.

Давид отнял у княгини Мухранской цилканское архиерейство. После смерти армянского архиерея, тот же царевич самовольно разделил его имение на три части: одну взял себе, другую отдал одному из князей, а третью, предоставил монастырю (В «Актах Кавказской Археографической Коммиссии» напечатан длинный список лиц, от которых были отняты имения и отданы другим. См. т. I. 301-304.). Это своеволие было до того тягостно народу, что грузины всякий раз радовались, когда узнавали, что кто-нибудь из царевичей оставлял Грузию и уезжал в Россию. «Народ и преданные столь рады отъезду царевичей, — доносил Лазарев, — что я вам описать не могу, и некоторые почти громко кричат, что большая государева милость была бы последних всех взять.» (Из письма Лазарева Кноррингу 18-го марта 1801 г.)

Царевич Давид продолжал, между тем, свои происки. Он уговаривал князей, при введении нового правления, писать Императору и объявить, что они желают иметь его царем. Чтобы склонить их на свою сторону, Давид, пользуясь временною властию правителя Грузии, роздал многим из них деревни, принадлежавшие до того времени царевичам, удалившимся в Имеретию (Из предписания Кнорринга Лазареву 2-го июля 1801 г., № 1324.). В случае неудачи, он думал уйти в горы и потому подарками ласкал лезгин, раздавая им свои вещи (Рапорт Лазарева Кноррингу 24-го марта 1801 г.).

Когда же поступки царевича стали известны, то Давид на сделанное ему замечание отпирался и уверял, что ничего [379] подобного не делал. Он окружил себя молодыми людьми, не заслуживавшими никакого внимания (Рапорт Лазарева Кноррингу 2-го марта 1801 г.) и не пользовавшимися достаточным уважением общества. Советуясь постоянно с ними, царевич часто делал промахи и возбуждал к себе нерасположение грузин. Все еще искавший утверждения на престоле, но мало имевший к тому надежды, Давид сделался «пасмурен», скрытен и замкнут в себе самом. Он ясно видел, что расчеты его не оправдались, что дела идут вовсе не так, как он предполагал...

Давид неоднократно говорил Лазареву, что находит перемену в поступках нашего правительства против просьб покойного царя Георгия; что если Юлон будет утвержден царем Грузии, то он уйдет к туркам. Окружавшие царевича, видя, что правление их и влияние продолжатся весьма недолго, пользуясь его слабостию и наклонностию к разгулу и разврату, находили всегда удобный случай к грабежу и набиванию карманов.

«Порядочные же люди, — доносил Лазарев, — все только нетерпеливо ожидают, чтобы поскорее здесь введен был порядок наш».

Об этом заботился также и петербургский кабинет.

Присоединяя царство Грузинское на вечные времена к своей державе, Император Павел обещал сохранить ее жителям все права, преимущества, полное обеспечение собственности каждого и оградить народ от всяких внешних нападений и внутренних неустройств (Манифест о присоединении Грузии.).

Исполнение последнего обещания требовало непременного введения войск в Грузию. На собственные силы грузин полагаться было нечего: хотя, по словам лиц, стоявших во главе управления царства, грузины и могли выставить до 50,000 войск, но цифра эта была крайне преувеличена. При тогдашнем междоусобии и неустройстве страны, царь не мог бы собрать и трети этого числа. Правда, хотя из князей было много хороших и довольно храбрых наездников, но пехота грузинская, [380] составленная из мужиков, «никуда не годилась, исключая тушинцев, пшавов и хевсуров, живущих в горах». К тому же все эти войска были так «застращены, что без подкрепления даже с самым слабым неприятелем дела иметь не могли» (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 186.).

Все эти причины требовали нового введения русских войск в Грузию. Предварительно распоряжения о движении назначенных полков, необходимо было обеспечить их продовольствием на столько, чтобы не было в нем недостатка. Выполнение этого последнего условия, при тогдашнем положении Грузии и ее административном управлении, было положительно невозможно. Поэтому прежде всего являлась потребность в административных преобразованиях страны, составлявших главную заботу нашего правительства. К скорейшему открытию правления побуждало еще и то обстоятельство, по донесению Лазарева, «что теперь все наперерыв друг перед другом грабят, и никак удержать не можно».... «Весьма нужно, — писал Лазарев в другом донесении Кноррингу (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 332.), — скорое введение наших порядков, а без сего боюсь, чтобы не огорчили народа. Слова в манифесте: всякий сохранит свое имущество, законно каждому принадлежащее, здешний грубый народ перетолковал совсем иначе, что будто Государь их от всего уволил и что они теперь никакой дани платить не должны и что нет никаких с них взысканий»...

«....Думаю, что весьма нужна поскорее присяга, как самое твердое основание, а второе и какие-нибудь законоположения, ибо теперь никто ничего не знает, и потому весьма много делают недолжного». (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 332.) Те, которые получали часть денег из доходов, теперь, не имея их, занимались клеветой и доносами, чтобы получить, по обычаю страны, часть штрафных денег в свою пользу (Из письма Лазарева Кноррингу от 8-го марта 1801 г.). Царевичи, в свою очередь, не переставали волновать и грабить народ, который желал, чтобы всех царевичей «от них взяли, также и царицу Дарью, которая всему злу и разорению корень». [381]

Положение страны было таково, что лицам недоброжелательным было легко ловить рыбу в мутной воде. Многие из грузин, поставленные для управления народом, своими поступками увеличивали общее несчастие. Они сами приглашали лезгин на хищничество, указывали им пути и сообщали о том, что происходило в стране (См. донесение Алексеева Лазареву от 3-го августа 1803 г. Акты Кавк. Археогр. Комм.. т. I. стр. 340.). Правления не существовало никакого: «от грузинского отстали, а к нашему не пристали...» — «Весьма нужно, — писал Лазарев, — чтобы решительное воспоследовало положение, дабы уже все знали, чему держаться, а без сего все еще между страхом и надеждой. Кто поумнее, те понимают, но притворяются не разумеющими; кто же простее, те совсем не понимают, сколько я им ни толкую». (Письмо Лазарева Кноррингу 12-го марта 1801 г.)

Имевшиеся в руках нашего правительства сведения о стране были чрезвычайно скудны во всех отношениях. Этот недостаток сведений заставлял во многих случаях действовать наугад, ощупью и, не зная страны, ограничиться применением к ней порядка, существовавшего в России. По указу сенату 6-го марта 1801 г. (Арх. Мин. Внутр. Дел по Департ. Общ. Дел. Дела Груз., кн. I.), вся страна составила одну Грузинскую губернию и, таким образом, вошла в состав России.

Центральное владение нынешнего. Закавказья, Грузия граничила к северу Кавказским хребтом; к западу Имеретиею, от которой отделялась Хопинскою долиною, а от Ахалцыхского пашалыка горами, на продолжении от урочища Топаравана до Ахбабы. С юга от Карского пашалыка она отделялась рекою Арпачаем, а от ханства Эриванского озером Гокча. К востоку река Джагор отделяла Грузию от ханства Ганжинского, а река Алазань от Джаро-Белокан.

Присоединенная к России страна заключала в себе Карталинию и Кахетию, разделенные одна от другой течением Арагвы. В Карталинии насчитывалось тогда 1,682 деревни и села, а в Кахетии 324; все они были по большей части разорены (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 193.). [382] Карталиния разделялась на верхнюю, среднюю Грузию и Сомхетию (состоявшую из Триолеты и Борчалы), Казахи, Шамшадыль, Памбаки и Шурагель. Земли хевсуров, пшавов, тушин и осетин входили также в состав Грузии. Все пространство ее не превышало 280 верст от востока к западу и 300 верст от севера к югу. Народонаселение было около 160,000 душ (Грузины сами не знали точной цифры своего населения. «Жителей верного счета не имеют, — писал Лазарев. — Один из моих приятелей мне сам сказывал, что за девять лет перед сим был послан для переписи, то, приехав в одну деревню, его было хотели убить и не допустили до переписи, а у себя он сам не показал 15 домов. Я спросил причину; он мне на сие отвечал, что если бы он показал все, то еще бы более был ограблен. По сему судить можно, что и многие то же сделали; но полагают, что во всем царстве оных находится до 40,000 домов. Полагая на каждый по четыре души, должно быть 160,000 душ.» Акты Кавк. Археогр. Комм , т. I, стр. 183. Вот и все данные, на основании которых определялось число жителей в Грузии.).

Новое положение Грузии, как составной части России, дало ей новое административное разграничение.

Река Иора разделила ее теперь на две провинции: Карталинскую и Кахетинскую. В Карталинии губернским городом назначен Тифлис, который вместе с тем сделан губернским городом и всей Грузии; в Кахетии — город Телав.

В Карталинской провинции учреждено шесть городов с округами: Тифлис, Душет, Гори, Сурам, Иори и Кайкулы; в Кахетинской два города: Телав и Сигнах. К этим городам приписано было несколько селений, которые и составляли округ каждого. Остальные же города, которые находились в Грузии до присоединения ее к России, оставлены в том положении, в котором они были.

Всею губерниею должен был управлять генерал-губернатор, а каждою провинциею — вице-губернатор. Главным присутственным местом назначено губернское правление. Правлению подчинялись провинциальные канцелярии, «коим быть в Тифлисе и Телаве, с разделением дел их на два департамента: первый — суда и расправы, а второй — камеральный или казенных дел. От сих канцелярии зависят уездные суды и земские полиции, коим быть во всех уездных городах. Все магистраты городов уездных и ратуши городов безуездных ведаются [383] в ратгаузах, коим быть в двух провинциальных городах.» (Указ сенату 6-го марта 1801 г. П. С. З., т. XXVI, № 19,770.)

В отношении духовного управления, в Грузии предполагалось учредить две епархии: тифлисско-карталинскую и телаво-кахетинскую, первую во втором, а последнюю в третьем классе. В обеих епархиях предполагалось учредить дикастерии, семинарии, а в городах духовные правления. В епархии тифлисско-карталинской учредить коадъютора, под названием епископа горийского. Жалованье духовным лицам положить такое же; какое получали лица российских епархий (Записка Хвостова 11-го марта 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Кончина Императора Павла оставила все эти предположения неисполненными и остановила на время решение вопроса о присоединении Грузии к России.

Известие, полученное в Тифлисе о смерти Императора, опечалило грузин, полагавших, что, с переменою в правлении, по примеру прежних лет, будут выведены из Грузии русские войска, и страна будет предана опять грабежу и междоусобию царевичей (Рапорт Лазарева Кноррингу 8-го апреля 1801 г.).

Страх народа был тем более основателен, что партия грузин, не желавших присоединения к России, начала распространять слухи о том, будто русские войска в самом непродолжительном времени оставят Закавказье. Обстоятельство это произвело волнение в народе. С помощию нескольких преданных России лиц, Лазарев успел убедить грузин в ложности слухов и уверить их, что войска не только не оставят Грузии, но, напротив, число их будет увеличено и часть их находится уже в походе. Народ успокоился и поверил Лазареву тем охотнее, что в Тифлис уже пришло известие о скором прибытии в столицу Грузии гренадерского Тучкова 2-го полка, отправленного туда еще по приказанию Императора Павла.

Мы имели случай указать на то, что наше правительство сознавало необходимость увеличить число наших войск во вновь присоединенной стране. Без такого увеличения защита Грузии от [384] вторжений хищников была невозможна. Кнорринг получил приказание отправить новые полки в Грузию. Командующий Кавказскою линиею затруднялся только обеспечением продовольствия на пути и трудностию зимнего перехода через горы. Он высказывал свои затруднения Императору Павлу, который в ответ на это писал:

«Вы говорите мне о невозможностях. Я их знаю, но измеряю оные усердием войск моих ко мне, а они должны измерять свои заслуги по мере моей признательности и щедрот. Генерал Растопчин объяснит о том вам подробнее».

Растопчин обещал от имени Императора награду всем чинам за этот трудный поход. Призвав к себе Тучкова 2-го, Кнорринг показал ему рескрипт Императора Павла и приказал ему ринуться в Грузию с гренадерским его имени полком.

Переправясь в городе Моздоке через реку Терек, 16-го марта, Тучков следовал с баталионом своего имени через Малую Кабарду, пройдя которую на границе был встречен старшинами осетин и тагаурцев, предуведомленных о походе. В сопровождении этих представителей пародов, он дошел до Балты, первого их селения.

Дорога от Владикавказа до Балты пролегала по берегу реки Терека, проникающего в теснины Кавказских гор. Начинавшееся у Балты ущелье было еще довольно пространно, но от Балты до разоренной тогда крепости Дарьяла начались все трудности, которые представляли громады Кавказских гор нашему отряду. Зимнее время года еще более усиливало затруднения. Шесть орудий (Три 12-фунтовыя пушки и три 24-фунтовые единорога.), бывших при отряде, составляли главную заботу Тучкова 2-го. Обоз был оставлен позади; большая часть лошадей запряжена под орудия, и, не смотря на то, что им кроме того помогали люди, отряд не мог проходить более трех верст в день. Достигнув с такими затруднениями до Дарьяла, Тучков остановился тут, чтобы дать отдохнуть людям и дождаться прибытия обоза. [385]

Здесь настиг отряд нарочно посланный Кноррингом с известием о кончине Павла I и о вступлении на престол Александра I. Присягнув на дороге новому Императору, полк двинулся от Дарьяла к селению Казбеку, лежащему неподалеку от одной из величайших гор кавказских, того же имени. Отряд на этом пути терпел менее затруднений: ущелья гор становились просторнее, подъемы и спуски были не так высоки и круты, а каменья по дороге менее крупны.

«Прибыв в Казбек, — пишет Тучков в своих записках (Записки Тучкова. Арх. Глав. Шт. в С.Петербурге.), — захотел я посетить монастырь, на вершине горы находящийся. Пригласив с собою полковника Симоновича и несколько офицеров моего полка, поехали мы из лагеря верхом. Прибыв в деревню при самом всходе на гору, где жил священник, хранивший ключи от монастыря, должны мы были оставить лошадей и идти на гору пешком по излучистой тропинке, пролегающей близ ужаснейшей стремнины. Отдыхая по нескольку раз, мы достигли наконец до монастыря. Перед оным расстилался луг, на гладкой равнине, кончающейся высоким сосновым лесом. Мы с любопытством осмотрели внутренность сего здания, и, войдя в церковь, священник отслужил нам молебен. Во время нашей молитвы, продолжавшейся не более получаса, погода менялась беспрестанно: снег, дождь, град, буря, великолепное сияние солнца следовали одно за другим».

По возвращении из монастыря, отряд двинулся далее и прибыл в деревню Сион, где и расположился лагерем. Спустя несколько часов, посмотрев на лагерь, трудно было бы сказать, что солдаты устали. В лагере произошло смятение. Солдаты со всевозможною поспешностию и торопливостию таскали на ближайшие возвышения палатки, провиант, экипажи и всякий скарб. Все бежало на гору от бешеного Терека, разлившегося от падения трех снеговых обрывов, последовавших один за другим, но, к счастию, на значительном расстоянии от деревни Сион, где расположился наш отряд.

Через час вода начала убывать, и вскоре затем бешеная [386] река вступила в свои берега. Простояв три дня в лагере, запасшись санями для перевозки артиллерии и обоза через снеговой хребет Кавказских гор, Тучков двинулся далее и дошел до деревни Коби, последнего селения, лежащего с северной стороны хребта. Тут отряд должен был ожидать известия о возможности пройти через снеговые горы. Не ранее как через пять дней дали знать, что можно приступить к очищению дороги от снеговых завалов. Трое суток 800 человек осетин занимались этою работою и успели на столько, что можно было начать переход через горы небольшими частями полка.

Сначала Тучков отправил две роты для занятия Кайшаур, первой деревни, лежащей на южной стороне хребта. Потом он отправил туда же целый баталион и артиллерию, которая была разобрана и положена на сани. Первый эшелон дошел благополучно до места назначения; но едва скрылся из вида второй отряд, как в лагере услышали гром упавшего нового снегового обрыва.

«Мы были в большом беспокойстве, — пишет Тучков, — до тех пор, пока посланные мною туда жители не принесли мне известия, что баталион и пушки успели благополучно дойти до деревни; что обрыв упал между пушками и отставшим обозом и завалил дорогу на три версты огромными глыбами снега».

Два дня продолжалась работа для очищения пути войскам, оставшимся в Коби. Перейдя наконец со всем отрядом в Кайшаур, дав отдохнуть солдатам, исправив повреждения в обозе, Тучков двинулся далее но берегу реки Арагвы и дошел до селения Ананура, а потом через Душет, Мцхет с церемониею вступил в Тифлис (В отряде состояло: штаб-офицеров 3, обер-офицеров 22, чиновников 4, унтер-офицеров 54, музыкантов 24, рядовых 616, нестроевых 105 человек. Орудий 4 и при них 2 обер-офицера, 10 унтер-офицеров, 62 канонира и 42 нестроевых. Лошадей 162 и 41 разного рода повозок. См. рапорт Тучкова Лазареву 28-го марта 1801 г., № 259. Тифл. Арх. Канц. Нам.).

Прибытие новых войск в Грузию было как нельзя более кстати и много способствовало водворению спокойствия в крае. [387]

Гренадерский Тучкова 2-го полк, с двумя орудиями, расположился в Гори, Сураме и Цхинвале (Рапорты Лазарева Кноррингу 7-го и 26-го апреля 1801 г.). Занятие этих пунктов заставило имеретинского царя Соломона распустить свои войска, собранные по первому сведению о том, что русские оставляют Грузию. Царь, подстрекаемый бежавшими царевичами, думал вторгнуться в страну и разорить Карталинию. Намерения царевичей остались невыполненными. Надежда их достигнуть до чего-нибудь положительного еще более упала, когда, вслед за Тучковым 2-м, отправлены были мушкетерский Леонтьева полк и один казачий, которые, однакожь, прибыли в Грузию только в мае месяце (Предписание Кнорринга Лазареву 23-го марта 1801 года, № 649.).

Таким образом с прибытием последних полков в Грузии образовался отряд из одного гренадерского, двух мушкетерских, одного егерского и одного казачьего полков с 18 орудиями (Рапорт Кнорринга Г. И. 7-го апреля 1801 года.).

С прибытием этих войск являлась уже возможность обеспечить страну от внешних вторжений ее соседей, большею частию коварных и преданных собственным интересам. Один баталион мушкетер поставлен, начиная от крепости Сигнаха, в селениях, вниз по реке Алазани лежащих, «коих на 15 верстах находилось довольно». От крепости Карагача до реки Куры, протекающей против деревни Шикало, приказано расставить казачьи пикеты, и вменено им в обязанность делать частые разъезды. Для подкрепления этой цепи, в случае прорыва лезгин, один баталион мушкетер того же полка должен был стать по селениям от Марткоби до Кагабета и составить, таким образом, вторую цепь.

Столь сильный кордон признавался необходимым потому, что лезгины, при своих вторжениях в Грузию, по большей части переправлялись через р. Алазань ниже разоренной крепости Караго (близ Сигнаха) и, следуя через ущелье, по которому протекает р. Иора, пробирались до разоренной крепости Сагурама. Здесь, основав свой стан, они высылали отдельные партии в [388] Карталинию и прерывали сообщение от Душета до Мцхета, делая его весьма опасным для проезжих.

Прекратив возможность вторжения лезгин с этой стороны, нельзя еще было быть уверенным, чтобы Грузия была совершенно защищена от их набегов. Лезгины могли избрать себе другой путь. Переправясь через реки Алазань и Куру, пройдя мимо владений ганжинского и эриванского ханов и пробравшись к Ахалцыху, они могли делать нападение как на Карталинию, так и на Кахетию. Расположив баталион, с некоторым числом казаков, по селениям Памбакской провинции, мы уничтожали и последнюю возможность лезгинам вторгаться в Грузию. Баталион этот в то же время мог служить авангардом для действия против всяких покушений Баба-хана.

Один гренадерский баталион был оставлен в Тифлисе, а другой расположен в Гори, отделив от себя по одной роте в крепости Сурам и Цхинвал. Пост этот был необходим как для наблюдения за пограничными жителями, так и для защиты от грабежей, делаемых часто осетинами и имеретинами.

Осетины, подвластные разным грузинским князьям, производили, как выражался Лазарев, «всякие озорничества» (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 381.), увозили людей, грабили и совсем не повиновались своим помещикам. Подстрекаемые царевичами, бывшими в Имеретии, они были уверены, что русские войска возвратятся на Кавказскую линию. Для усмирения их Лазарев просил разрешения употребить оружие (Там же, стр. 382.).

Для обеспечения от вторжений в Шамшадыл ганжинского хана, один баталион егерского полка расположился в Борчалах. Другого же баталиона, того же полка, две роты расположены были в Душете, для поддержания сообщения Кавказской линии с Грузиею, а остальные три роты должны были содержать посты на всем пространстве от Душета до Мцхета.

«От крепости Сурама до вершины реки Аглета, а от оной [389] до вершины реки Матаверы, а оттоль до Памбак должны быть учреждены грузинские или казачьи бекеты.» (Из рапорта Лазарева Кноррингу от 8-го апреля 1801 г., № 200.)

При таком размещении войск, можно было рассчитывать на отражение лезгин и сопредельных ханов, вторгавшихся в Грузию для хищничества, грабежа и увлечения в плен жителей.

XVIII.

Письма царевича Давида и царицы Дарьи Императору Александру I. — Вопрос о присоединении Грузии вновь передан на рассмотрение государственного совета. — Император Александр I противится присоединению Грузии к своей державе. — Рескрипт Кноррингу и отправление его в Грузию. . — Прибытие в С.Петербург полномочных и их просьбы. — Происшествия в Грузии.

Царевич Давид и царица Дарья, узнав о вступлении на престол Императора Александра I, торопились отправить письма, с заявлением своих просьб и желаний. Давид просил Императора утвердить его царем Грузии (Письмо Давида от 8-го апреля 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел, по деп. общ. дел, Дела Грузии, кн. 1.); царица Дарья просила передать этот престол старшему сыну ее, царевичу Юлону (Письмо царицы от 15-го апреля 1801 г. Там же.). Давид ссылался на то, что он утвержден наследником еще покойным Государем Павлом Петровичем, а царица Дарья опиралась на завещание покойного ее мужа Ираклия II, определившего порядок престолонаследия, по которому трон должен переходить к братьям Георгия по старшинству рода.

«Избавьте нас от неправды, — писала царица, — и бесчестия, оказанных нам пасынком моим царем Георгием, и соблаговолите утвердить права наши, покойным супругом моим царем Ираклием в царском его доме установленные письменно».

Царевич Давид отправил письмо через Кнорринга, а царица Дарья передала его сыну своему Мириану, ехавшему в Петербург. Она надеялась, что Мириан будет лично ходатайствовать за свою мать и обратит внимание Императора на ее беспомощное состояние. Царица жаловалась не только на несправедливые поступки [390] своего пасынка Георгия; она жаловалась еще и на то, что у ней отнята большая часть имений и она лишена средств к существованию.

«По общему всех опыту известно, — писала царица, — что словесных тварей первое есть попечение иметь пропитание для продолжения жизни своей, чему последовать должна и я, будучи не в состоянии находящихся при мне довольствовать ежедневно хотя единым токмо хлебом. Доходами, законно мне принадлежащими, пользуются другие, а я, не имея сил и оставшись без пропитания, проливая всегда слезы, провождаю жизнь свою в крайней печали. Моими же имениями, собственными моими трудами и иждивением приобретенными, владеют другие...»

Просьбы двух лиц об удовлетворении их одним и тем же затрудняли Императора Александра в их исполнении и заставили, не давая преимущества ни царевичу, ни царице, вновь передать вопрос о присоединении Грузии к России на рассмотрение государственного совета.

Не будучи лично расположен в пользу присоединения страны, Александр предложил совету вопрос: принятием Грузии в подданство России не будет ли поступлено несправедливо относительно наследников престола того царства? (Реестр протоколам государственного совета 1801 г. Государственный Архив.) Руководствуясь строжайшим беспристрастием, «отвергнув вовсе цель корысти», государственный совет признал, однако, необходимым удержать страну под скипетром русских императоров. Три основания приведены в журнале совета от 11-го апреля 1801 года. Первое то, что несогласия царского дома грозят слабому царству пагубным междоусобием. Второе, что покровительство, оказываемое Грузии с давних пор Россиею, требует, чтобы для собственного достоинства империи, царство Грузинское сохранено было в целости, и, наконец, третье основание то, что с присоединением страны обеспечивается спокойствие собственных границ России и приобретается полное удобство к обузданию своевольства горских народов. [392] Основываясь на этом, государственный совет полагал: 1) оставить в Грузии все наши войска, которые там уже находились; 2) учредить в стране временное русское управление, разделив всю землю на семь уездов. Для управления гражданскою частию отправить в Грузию губернатора, который бы соединял в себе власть гражданскую и военную.

Члены неофициального комитета Императора (Подробности об устройстве и составе этого комитета находятся в статье М. И. Богдановича: «Первая эпоха преобразований Императора Александра». «Вестник Европы» 1866 г., т. I, стр. 158.) не разделяли заключения государственного совета; не разделял его и Император Александр, полагавший вместе с ними, что одна сила не давала никакого права присоединить к империи страну, если сами жители ее того не желали.

Находя, сверх того, многие невыгоды от подобного присоединения, члены комитета убедили Императора вопрос этот вторично передать на рассмотрение государственного совета, причем Александр уполномочил генерал-прокурора Беклешева заявить совету «О крайнем отвращении его императорского величества поступить на принятие царства того в подданство России, почитая несправедливым присвоение чужой земли «. (Государственный Архив.)

Через четыре дня после первого своего постановления, государственный совет, 15-го апреля, снова разбирал вопрос о присоединении Грузии. Совет остался при первом своем мнении.

Желание, заявленное всем народом быть в подданстве России, устраняло всякий вид насилия, произвола и несправедливости в деле его присоединения к империи. Притязание персидских шахов на верховную власть в Грузии и постоянное от того разорение страны заставили народ искать покровительства России и тем избегнуть от ига варварского. Что же должно было ожидать Грузию тогда, когда она публично заявила свою радость о новом положении, в которое перешла вследствие манифеста Императора Павла и в котором надеялась получить защиту и покой? Оставляя страну на собственный ее произвол и отрекаясь от покровительства, Россия предала бы ее всем жестокостям и [392] мщению хищного соседа — Персии, ожидавшей удобного только случая к тому, чтобы захватить ее в свои руки. Величие и справедливость России требовали, чтобы Грузия не была предоставлена своим собственным силам, а оставление ее только под покровительством было бы невыгодно для самой Империи.

В самом деле, покровительствуя Грузии, Россия должна была содержать там достаточно войск для ограждения ее от нападений неприятельских. Содержание этой силы вовлекало государство в излишние и бесполезные расходы. Посылать же войска в Грузию только тогда, когда в них встречалась необходимость, было невозможно. На одно приготовление пути для движения через горы, необходимо было столь много времени, что соседи всегда успели бы вторгнуться и окончательно разорить страну.

«Но и для самой России вредно покидать Грузию, — сказано в журнале государственного совета. — Оставленная своему жребию, земля сия сделается необходимою жертвою соседей своих, и христианское в той стране владение истребится. Сие одно уже угрожает границам российским пагубнейшими следствиями. Доселе спокойствие оных, исключая собственной войсковой обороны, ограждалось знатно и тем, что Грузия, имея положение свое посреди горских народов, разделяла, их физически, препятствуя при малейшем соглашении свободно соединяться. Не менее того мешало царство то и политическими соображениями соединяться тем народам, кои сколь частые имеют между собою раздоры, охотно однакожь соединяются для набегов на земли соседние, ради грабежа...

Может еще случиться, что народ грузинский, избегая конечного разорения от соседей своих, отдастся в подданство Порте и при сем уже событии, следствия, кои оттого произойти могут для России, являют по истине страшную картину (До кайнарджийского мира турки хотя и владычествовали над северным склоном Кавказа от Тамани до устья Терека, но владычество их было номинальное, для нас неопасное. Только русские успели прочно утвердить власть свою в горах Кавказа.).

Единоверие соединит, конечно, все толпы обитателей [393] Кавказских гор под владычество турецкое; и что тогда должно будет противопоставить силам их, в случае разрыва с Портою, коего всегда, от собственного турок непостоянства и от внушений посторонних держав, ожидать можно? Какими средствами оградить пространство более 800 верст, где с российской стороны представляется неприятелю свободный вход в места ровные, ничем неприкасаемые, с неприятельской же при первом шаге встречаются неприступные горы».

Все изложенные причины заставили государственный совет и на этот раз склониться в пользу присоединения Грузии к России. Для большего убеждения в непреложности своего мнения, совет полагал необходимым послать Кнорринга в Грузию для того, чтобы он на месте мог определить положение страны и ее потребности и беспристрастно исследовать, может ли Грузия оставлена быть царством независимым.

По повелению Императора Александра, теперь согласившегося с мнением государственного совета, Кнорринг отправился в Грузию, имея в руках замечательный рескрипт Императора.

«.... При восшествии нашем на престол, — писал Александр (Рескрипт от 19-го апреля 1801 г. Весь рескрипт этот напечатан вполне в Актах Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 419.), — нашли мы, что царство сие по всем государственным актам присоединено уже к Империи и в сем качестве объемлемо всею святостию учиненной нам от всех наших верных подданных присяги. В таковом положении дел и при облежащей страну сию нашей воинской силе имели бы мы считать власть нашу в ней непоколебимо утвержденною, тем более, что по дошедшим до нас предварительным сведениям удостоверены Мы, что желания и полномочия возвратившихся посланников с принятыми мерами совершенно сообразны. Не скроем мы также от вас, что достоинство Империи; безопасность наших границ; виды Порты Оттоманской, покушения и порывы горских народов; все уважения собственных России польз от давних времен заставляли правительство помышлять о сем происшествии и желать сего события.

«Измеряя существо его единственными нашими выгодами, мы [394] не можем не признать всей их силы, но пользам царств земных в правилах вечных, предустановлена другая мера, единая, истинная и непреложная: справедливость и неприкосновенность к общенародному праву. Во всех внутренних и внешних делах наших, положив себе сию истину в неподвижное основание, вследствие того и при настоящих расположениях о Грузии желаем мы прежде всего удостовериться:

Первое, действительно ли внутреннее положение сей страны таково, что с едиными силами своими не может она противостоять властолюбивым притязаниям Персии, ни отразить набеги облежащих ее горских народов, ни потушить внутренние вражды, междоусобною войною ей грозящие, что оставить ее царством отдельным и самобытным на произвол судьбы было бы несоответственно ни величеству Империи, издревле ей покровительствующей, ни нашему великодушию.

Второе, на собственном ли убеждении необходимости и отечественной пользы основано было преклонение царства сего под российскую державу и единодушно ли все высшие состояния и народ признали поступок сей себе во спасение; или, увлекаемые предприимчивостию известного рода людей, уступили они страху замыслов и посторонним внушениям более, нежели истинному сознанию польз своих.

Возлагая на вас собрать на самом месте все сии удостоверения и на сей конец поручая вам отправиться в Грузию, мы несомненно надеемся, что, быв проникнуты началами, нас в деле сем руководящими, вы взойдете к самым первым его источникам, взвесите силу царства сего и сравните его с противодействием внешним и внутренним; вникните в расположение ума народного, узнаете нужды его и следствия сих нужд в его желаниях; наконец, удостоверитесь, искренно ли убеждены они и пребывают в том мнении, что приятие их под российскую державу есть единое средство к их спасению, и тогда по удостоверению сему займитесь вы примерным положением для образования будущего в стране сей управления. Вы будете при сем иметь в виду, что не для России [395] присоединяется сей народ к Империи, но собственно для него, что не наших польз мы в сем ищем, но единственно его покоя и безопасности, а потому в положениях ваших об управлении не оставите вы принять в уважение нрава его, сообразиться с нравами, обычаями и умоначертаниями; словом, вы будете взирать на страну сию не так, как на страну полезных нам приобретений, но как на народ, взыскивавший присоединиться к Империи для собственного его счастия и дабы в недре ее обрести конец несчастиям, его обуревающим».

Собрав все сведения на месте, Кнорринг должен был приехать в Петербург для личного объяснения с Императором. До возвращения же его, правительство не решало вопроса о присоединении Грузии, не смотря на то, что послы прибыли уже в С.-Петербург с полномочием от народа.

Основываясь на том, что Грузия по манифесту Императора Павла принята уже в подданство России «на вечные времена», уполномоченные просили о заключении торжественного обоюдного акта, как то им было обещано покойным Государем. Представители народа просили содержать царство «в отеческом благопризрении», заботиться о благосостоянии народа, добровольно подвергшего себя вечному подданству, дать ему права и преимущества коренных подданных России, и, наконец, защитить его от внешних и внутренних врагов.

«Мы же, налагая на себя новое подданство, обязуемся по оному нести и наблюдать, по возможности царства, все те службы, кои возлагаемы на нас будут.» (Нота послов грузинских в апреле 1801 г. Арх. Мин. Иностр. Дел. 1-7, 1800-1805 г., № 1.)

Основываясь на грамоте Георгия и на словах Ростопчина послам, переданным от имени Императора Павла, уполномоченные привезли прошение, в котором просили о назначении одного из царевичей наместником, с наименованием царем Грузии, придав ему в помощь русского чиновника. Новый правитель не имел права ни делать распоряжений, ни издавать законов без помощника и обязан был подписывать все указы и акты [396] после того, как подпишет их тот, кто будет назначен ему помощником. Точно также во всех остальных учреждениях и управлениях Грузии предполагалось назначить, вместе с грузинами, русских чиновников, как руководителей.

Полномочные просили учредить в царстве пять судебных мест, наименовав первое советом или департаментом сената, второе правлением царства, а остальные три в провинциях, назвав их уездными.

Такое число судов признавалось достаточным при «необширности царства, а буде кому, — писали полномочные, — за столицею живущему необходимая нужда потребует ехать с какой-либо просьбою в столичный город Тифлис, то нет места, кое б расстоянием простиралось долее четырех дней пути».

В Тифлисе предполагалось учредить еще один суд, под названием словесного, для скорого решения споров и словесных просьб. Сами грузины сознавали необходимость в устройстве полиции для того, чтобы в городе «бедные обыватели могли спокойно жить и крестьяне привозить туда нужное для города, без всякого от кого либо притеснения, и производить свободно каждый свой промысел; а не так, как, по азиятскому обычаю, кто сильнее, тот и на торжище все имеет и обывателя притесняет».

Так как большая часть пограничных имений принадлежала царевичам, то для спокойствия страны полномочные просили отобрать от них имения и дать взамен их другие внутри Грузии. По границам построить крепости и таможни для сбора пошлин с товаров.

Вдовствующим царицам и царевнам просили назначить пенсии, а принадлежащие им имения взять в казну. Всем тем царевичам, «кои по слабому их здоровью или по старости лет останутся в отечестве, пользоваться собственностию, им принадлежащею, а тех, кои, без сомнения, возымеют желание приехать и пасть к стопам своего государя, принять в службу и вместо тамошнего их имения наградить чем благоугодно будет, а тамошнее причислить к казенному».

Нельзя не сказать, что грузины хотели устроить свое [397] благосостояние на русские деньги. Они искали прав и преимуществ с коренными русскими, и хотя не отказывались за то нести некоторые обязанности, но вместе с тем домогались льгот и привилегий. Вступая в подданство, называя себя русскими подданными; они просили об освобождении их на некоторое время от податей, об избавлении от рекрутских наборов и от употребления на службу «по сю сторону Кавказских гор, как-то на шведской, прусской и других всероссийских границах.» (Арх. Мин. Иностр. Дел, 1-7, 1800-1805 г., № 1.)

Князьям, занимавшим при царях важные должности и которые по старости не пожелают поступить на службу, просили, с учреждением нового правления, назначить пенсии, а о доходах царства говорили, что приведут их в известность впоследствии...

Доходы были столь незначительны, что посланные, прося о постоянном содержании в Грузии 6,000 русского войска, находили необходимым оговориться, что провиант для них должен быть покупаем по распоряжению русского правительства на деньги и на рынках.

Все эти просьбы и заявления грузинских послов оставлены без исполнения до приезда Кнорринга из Тифлиса в С.-Петербург. Отчет его должен был служить основанием при решении вопроса о присоединении Грузии.

15-го мая Кнорринг выехал из Моздока в Грузию. Народ, думая, что он послан для того, чтобы привести в исполнение предначертания Императора Павла, повсюду встречал его с радостию и восхищением. Начиная от границ и до самого Тифлиса, толпы, собравшиеся на дороге, встречали, ожидали и провожали Кнорринга с радостными восклицаниями (Донесение Кнорринга Государю Императору 29-го июля 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Получив сведения о выезде Кнорринга Лазарев собрал в Тифлисе знатнейших лиц страны. Ответы их и указания на вопросы Кнорринга должны были служить основным материалом для составления отчета и сведений о крае.

Едва Кнорринг приехал в Тифлис, как царевич Давид [398] обратился к нему с разъяснением прав своих на грузинский престол. Царевич писал, что покойный отец его Георгий «принес в жертву царство свое» покойному Императору Павлу с тем только намерением и просьбою, чтобы наследник, его сын, оставался на законном своем престоле (Письмо Давида от 27-го мая 1801 г.).

Давид просил дозволения Кнорринга отправить посланного в Петербург, так как, за болезнию, он сам ехать туда не может, для представления Императору его просьб, а главное для того, чтобы узнать о поведении грузинских послов и о том, чего они просили у нашего правительства.

Не удовлетворив просьбы царевича, Кнорринг, напротив того, нашел необходимым удалить Давида от всех дел по управлению царством.

«Прибыв в Грузию по высочайшему повелению, — писал он во всенародном обвещении (От 2-го июня 1801 г.), — для исполнения дел, монаршим доверием на меня возложенных, и особенно для точного спознания внутреннего земли грузинской состояния, нашел я множество перемен, введенных по кончине блаженной памяти царя Георгия Ираклиевича вопреки священному его императорского величества к Грузии манифесту и другим высочайшим соизволениям, в рескриптах, ко мне последовавших, изображенным.

Иные владельцы лишены дарованного им царскою властию достояния; другим оное умножено новым назначением деревень и должностей, с доходами сопряженных; некоторые потеряли свои чины и заступили их места другие, и словом явились такие новизны, кои, завися единственно от самовластия государя, нарушают достоинства императорского о Грузии слова, объявленного уже целому свету. Не место здесь описывать подробно все вкравшиеся беспорядки: всякому из обывателей грузинских оные известны; но, имея долг соблюдать в точности высочайшую волю и упразднив по перводошедшему ко мне сведению все повелениям императорского величества противное, в вящшее утверждения нрава всех вообще и каждого особенно из обитателей земли [399] грузинской, объявлю им во всенародное известие, что до будущих его императорского величества предписаний имеет все оставаться в Грузии на том положении, каковое было при последнем часе кончины его высочества царя грузинского Георгия Ираклиевича, и следственно, все сделанные потом, доселе властию прав на то не имевшею, перемены, с оглашения сего обвещения должны потерять свое существо. Дела сего рода рассмотреть и привести немедленно в довлеемый порядок возложил я на особых чиновников, под председательством генерал-маиора Лазарева...»

Князья мдиван-беги: Заал Баратов, Игнатий Туманов, Иоанн Челокаев, Сулхан Туманов и тифлисский обер-полициймейстер мелик Дарчи Бебутов назначены были в состав нового правительства. Правительство это обязывалось разбирать все те дела, за решением которых грузины прежде обращались к царю. Оно не могло решать дел уголовных, о которых обязано было относиться к Кноррингу.

«Всякий из обитателей земли грузинской, — писал Кнорринг, — ведая, что покой народный без власти существовать не может, всеконечно, заключит, что учреждение правительства, составленного из чиновников, доверие отечества своего приобретших, есть следствие необходимости. И потому каждое состояние народное земли грузинской и всякий из обитателей ее обязан, по введенному издавна порядку, входить о делах своих никуда, как только в оное грузинское правительство, поступать по его предписаниям и всем посторонним неправым присвоеньям власти, на правительство сие возложенной, не быть послушну, ибо сие противно священной императорского величества воле».

Новому грузинскому правительству вменено было в обязанность отобрать в свое распоряжение имения, принадлежащие тем царевичам, которые находились в Имеретии, и розданные царевичем Давидом разным князьям. Доходы с этих имений до возвращения царевичей поступали в общие грузинские доходы особою статьею. Детям царя Георгия, не имеющим деревень и доходов, приказано выдавать по сту рублей в месяц на содержание. Царевичу Давиду, по незначительности доходов с имений, [400] ему принадлежащих, назначено 500 руб. в год добавочных из общих грузинских доходов. Точно также и из тех же доходов царице Дарье назначена пенсия по 300 руб. в месяц (Предписание Кнорринга Лазареву 2-го июня 1801 г., № 1,324.).

Вместе с тем, для сохранения тишины и спокойствия в Тифлисе, устроена полиция. Весь город разделен на три части: первые две в самом городе, а третья в предместье, называемом Геретубань. Авлабар же, как предместье, принадлежащее царице Дарье, из уважения к ней, оставлено в том виде, как было. Впрочем, Кнорринг предоставил Лазареву, в случае добровольного согласия царицы, учредить и там полицейскую часть (Предписание Кнорринга Лазареву 31-го мая 1801 г.). По уставу, полиция обязана была иметь точные сведения о числе домов и жителей города по вероисповеданиям, о числе и звании приехавших и уехавших, о состоянии здоровья жителей.

Удаленный от дел, царевич Давид был крайне недоволен распоряжениями Кнорринга. Будучи правителем царства, он сливал свои интересы с выгодами России. «Известно вам, — писал он в одном письме Лазареву (От 18-го января 1801 г. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 298.), — что Грузия ныне уже не есть Грузия, а Россия, и жители оной отныне суть подданные империи». Теперь же, с удалением от правления, он стал явным противником нашего правительства и всеми силами старался вредить как русским, так и вновь образованному правительству.

«Четыре плута и один дурак правят всею здешнею землею, — писал он к князю Бегляру Орбелиани (В июне 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместн.). — Сей дурак двух лезгинских мальчиков джарских поймал, за что они одного солдата поймали, руки отрубили, нос отрезали и отпустили (Все это было несправедливо.). Сие Лазарев скрывает. Сверх же того русские обижают, на базаре отнимают и князей бьют. Ныне билеты учреждены; у кого билета нет, к себе не допускают (Билеты были установлены для впуска в комнату, в которой было заседание временного грузинского правительства.). Князья на улицах валяются. Ивану (царевичу Иоанну) напиши, [401] ежели до сентября не будет, так после губерния останется, дело вечно испортится. Непременно напиши, чтобы сменили собачьего сына».

Царевич распускал слухи о полученном будто бы им письме из Петербурга, в котором Император Александр утверждает его царем Грузии; что объявление, сделанное Кноррингом, самопроизвольно и противно желанию Императора; что с воцарением своим будет мстить тем, кто ему теперь не повинуется; и что, наконец, лезгины напали на русские войска, многих перебили, а еще более увели в плен. Из одной крайности Давид бросился в другую: из приверженца России, каким был вначале, он стал теперь непримиримым врагом каждого русского. Он клеветал на Кнорринга за то, что тот удалил его от управления; клеветал на Лазарева, что тот разорил и ограбил всю Грузию, что он пошел к Эривани взбунтовать турок, персиян и лезгин.

Давид жаловался на Лазарева, что он отнимает имения. Лазарев на запрос Кнорринга отвечал, что это делает грузинское правительство, отбирая у тех, которым роздал Давид самопроизвольно, и возвращает тем, которые имеют от покойного царя грамоты на право владения ими.

Давид все еще рассчитывал на возможность попасть в состав временного правительства. «Спите или что вам сделалось, (Об этом движении Лазарева к Эривани см. ниже.) что не стараетесь? спрашивал он Николая Оникова, бывшего в Петербурге при царевичах (Письмо царевича Давида Николаю Оникову 5-го июня 1801 г.). Кнорринг прибыл сюда и отрешил меня от всех дел, а Лазарев, выбрав четырех плутов, определил в грузинское правительство. Дела все они отправляют, а я ни в какое не вмешиваюсь... . Игнатий (князь Туманов) как может управлять Грузиею?»

Волнуя народ ложными разглашениями, царевич Давид уверял всех, что Лазарев имеет, но скрывает повеление Императора Александра, опровергающее манифест покойного Императора Павла. Легковерный народ волновался; преданные нам князья и дворяне боялись за свою участь, и Лазарев не [402] скрывал своего опасения о дурных последствиях от подобного положения дел.

«Лучшее, по мнению моему, средство, — доносил он (Письмо Лазарева Кноррингу 6-го августа 1801 года. Акты Кавк. Арх. Комм., т. I, стр. 341.), — чтобы всю багратионовскую фамилию отсюда вывезти, а доколе она здесь будет, беспорядкам не будет конца».

Обвиняя представителей России, Кнорринга и Лазарева, в произвольных поступках и притеснении, Давид бунтовал лезгин и уговаривал соседних ханов действовать против Грузии, в которой собирался царствовать.

Подговоры и просьбы царевича не пропадали бесследно: они отражались невыгодно на бедных грузинах, терпевших разорение и от своих, и от соседей, из которых в числе первых недоброжелателей Грузии можно назвать эриванского хана.

Поступки эриванского хана относительно России были чрезвычайно противоречивы. То он искал покровительства Императора и посылал своих посланцев для переговоров по этому делу, то оказывал неприязненные действия против Грузии, зная, что она состоит под защитою России (Рапорт Лазарева Кноррингу 23-го марта 1801 г. Константинов, ч. I, 24 (рукопись).).

Пользуясь, так сказать, двусмысленным положением Грузии и следуя просьбам царевичей, он призвал к себе памбакских агаларов или старшин и стал требовать, чтобы все памбакцы немедленно поступили в его подданство. Мегмет-хан эриванский успел на столько, что агалары согласились на его требование. Вслед затем эриванский хан прислал в Памбаки 400 человек эриванцев и вывел в свои владения до 14 деревень, заключавших около 6,000 жителей, с их агаларами (Рапорт Лазарева Кноррингу 10-го июня 1801 г. Константинов, ч. I, 138.).

Причиною удаления памбакцев были притеснения., претерпеваемые ими от моурава князя Орбелиани, управлявшего ими за отсутствием тестя покойного царя, князя Цицианова, бывшего в Петербурге.

Лазарев, узнав о волнениях, происходящих в [403] Памбаках, тотчас же написал эриванскому владетелю, чтобы он оставил свои дерзкие замыслы. Не надеясь, однакожь, на выполнение своего требования и для предупреждения дальнейших беспорядков, Лазарев выступил из Тифлиса (30-го июня) с баталионом егерей своего полка, баталионом мушкетерского генерал-маиора Леонтьева 1-го полка, тремя легкими орудиями 17-го егерского полка, 100 казаками и несколькими сотнями (до 500) грузин, с одним грузинским орудием, под командою сардаря князя Ивана Орбелиани (Рапорт Лазарева Кноррингу 26-го июня 1801 г., № 338.).

Ханы эриванский, нахичеванский и важнейшие чиновники ханств, узнав об этом движении, собрались на совещание и говорили, что нельзя допустить христиан до владычества над мусульманами и потому необходимо защищать от русских Памбакскую провинцию. На этом основании решено было собирать войска.

Не смотря на единодушное желание совета действовать неприязненно против России, Мегмет-хан находил лучшим и более выгодным для себя вступить сначала в переговоры с Лазаревым и покончить недоразумения свои возможно мирным путем. Он отправил к Лазареву своего посланного с объявлением, что Памбакская провинция принадлежит ему, хану, так как он имеет фирман Аги-Магомет-хана о пожаловании ему оной во время разорения Грузии, и потому вступает во владение ею.

— Хан не намерен иметь с русскими неприязненных действий, — говорил эриванский посланный, — напротив; он ищет покровительства Государя Императора и просит, чтобы вы за Памбакскую провинцию не вступались. Для Императора гораздо лучше иметь в подданстве самого хана, нежели Памбакскую провинцию.

Лазарев просил передать хану, что обязанный наблюдать за тем; чтобы все жители Грузии находились в полном спокойствии и безопасности, он следует на границу и требует от хана оставить свои происки (Рапорт Лазарева Кноррингу 13-го июля 1801 г. Акты Кавк. Археогр. Ком., Т. I, стр. 617.). [404]

Явившись с отрядом в Памбаки и удостоверясь, что народ, уступивший угрозам хана, покинул свои дома. Лазарев, воззванием от 11-го июля, требовал, чтобы жители, под опасением строгого наказания за ослушание, возвратились в свои жилища.

Тотчас после воззвания явились жители пяти деревень. Для большего ободрения остальных, отряд двинулся далее и пришел на границу Эриванского ханства (Рапорт Лазарева Кноррингу 15-го июля 1801 г.). Здесь явился к Лазареву другой посланный от Мегмет-хана, с новыми уверениями в том, что хан не желает иметь неприязненных действий с Россиею. Князь Тарханов послан был в Эривань с поручением требовать от хана возвращения остальных агаларов, находившихся в Эривани. Эриванский хан тотчас же отпустил арестованных и объявил Тарханову, что, имея право на Памбаки, на основании фирмана Аги-Магомет-хана, подговорен был к завладению этою провинциею грузинскими царевичами.

Действительно, царевич Давид известил хана, что против него отправлено 400 человек русского войска, и убеждал его не отдавать русским Памбакской провинции, которую Давид уступал хану. Царевич просил содействия эриванского хана к овладению престолом, обещаясь платить ему ту самую дань, которую хан прежде платил царям грузинским. Вахтанг, Юлон и Александр тоже просили помощи к освобождению Грузии от русских. Прибывший из Эривани армянский архиепископ Григорий, которому Мегмет-хан показывал письма царевичей, подтверждал достоверность этой переписки (Рапорт Лазарева Кноррингу 4-го августа и письмо его же 5-го августа.).

Царевичи обнадеживали хана, что если он будет сопротивляться России, то получит помощь из Имеретии; что Юлон и Александр, соединясь с Шериф-пашою ахалцыхским и с имеретинским царем, будут действовать с одной, а лезгины сделают нападение с другой стороны.

Давид не советовал хану искать покровительства России.

— Ты видишь, что с Грузиею делается: так и тебя выгонят, говорил хану посланный от царевича. [405]

Близость наших войск заставила, однакожь, хана отклонить просьбу царевичей и отправить к Лазареву еще раз посланного с обещанием прекратить всякие притязания свои на Памбакскую провинцию.

Оставив в Каракалисе баталион мушкетеров, роту егерей, артиллерию и казаков, Лазарев чрез Борчалы и Казахи возвратился в Тифлис. Прежде своего возвращения он должен был послать отряд из казахов, под начальством князя Чавчавадзе и князя Соломона Авалова, для удержания в повиновении шамшадильцев, которых ганжинский хан уговорил переселиться к себе (Рапорт Лазарева Кноррингу 18-го июля 1801 г.).

Со стороны Ахалцыха граница Грузии также не была обеспечена.

В марте 1801 года Сабуд-паша ахалцыхский, человек, расположенный к России, удерживавший лезгин и турок от хищнических вторжений в Грузию, был изгнан из Ахалцыха родственником своим Шерифом-пашою (Рапорт Кнорринга Государю Императору 19-го марта 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.).

Сабуд-паша удалился в Эрзерум, где и назначен был эрзерумским и чалдырским губернатором.

Для изгнания из Ахалцыха Шерифа-паши, Сабуд-паша обратился с просьбою к царевичу Давиду, который отправил в помощь ему из Грузии казахов, под начальством мелика Абова. Узнав об этом, Кнорринг приказал вернуть грузинские войска и советовал царевичу Давиду не вмешиваться в турецкие дела (Предписание Кнорринга Лазареву 31-го мая, № 1295.).

Лишенный помощи, Сабуд-паша просил свидания с Лазаревым, которое и состоялось 11-го июля (Рапорт Лазарева Кноррингу 12-го июля, № 325.).

Стараясь уверить во всегдашней преданности своей к России и показав фирман султана, повелевающий прислать голову Шериф-паши, Сабуд просил Лазарева оказать ему свое содействие нашими войсками и тем сделать угодное союзной России Порте Оттоманской. [406]

Не дождавшись от Лазарева ответа, Сабуд-паша должен был претерпеть новые испытания и гонения.

Имея личного врага в Юсуфе-паше, начальнике войск, действовавших тогда против Франции, и которого Порта всеми силами старалась обласкать (Письмо Сабуда-паши Лазареву без числа. Тифл. Арх. Канц. Нам.), Сабуд скоро, по проискам Юсуфа, потерял место губернатора и должен был просить позволения поселиться в Грузии. Не получив разрешения, он удалился в Имеретию, под покровительство царя Соломона II. При помощи денег; Шериф-паша успел подкупить имеретинского царя и царевича Александра. Не смотря на настояния и просьбы Лазарева, Сабуд и бывшие с ним шесть человек были обезглавлены, и головы их отправлены к Шерифу-паше. Царь имеретинский получил за этот злодейский поступок десять мешков пиастров; царица — образ, осыпанный драгоценными камнями; царевич Александр — пять мешков, и два имеретинские чиновника — четыре мешка пиастров. Кроме того Соломон отправил к Шерифу-паше своего чиновника принять по договору еще восемьдесят мешков (Из рапорта Кнорринга Государю Императору 26-го марта 1802 г.).

Изгнание Сабуда-паши из Ахалцыха было весьма неприятно нашему правительству. Оно потеряло в нем человека, преданного России, удерживавшего лезгин от хищнических вторжений в Грузию. Лишение Сабуда достоинства паши развязывало руки лезгинам, которые по-прежнему не переставали на всех границах делать нападения и хищничества. Так, 29-го мая 1801 года партия лезгин ограбила селения грузинские на правом берегу Куры, неподалеку от Тифлиса, причем они захватили в плен 80 человек мужеского и женского пола и отогнали 300 штук скота.

6-го июня лезгины сделали нападение на казачий табун и отогнали лошадей.

Преследуемые в обоих случаях, они бросили свою добычу и пленных, которые и были возвращены в свои дома (Рапорт капитана Савельева Кноррингу 31-го мая, № 100, и рапорт Лазарева 8-го июня, № 317.). [407]

Июля 6-го партия лезгин пробралась густым лесом со стороны Алазани к пасшимся в пяти верстах от селения Белисцихи лошадям Кабардинского мушкетерского полка, но, не успев их отогнать, скрылась и повторила, хотя также неудачно, свое нападение 8-го июля, в числе до 400 человек.

Находясь на службе и жалованье ахалцыхского паши, лезгины чаще всего делали с этой стороны вторжение в Грузию. 20-го июня получено было сведение, что значительная партия лезгин вторглась в грузинские пределы для разорения деревень, лежащих на правом берегу Куры, около Ахалкалак. Командовавший войсками на границах Имеретии, подполковник Симонович, приказал роте своего имени подвинуться из деревни Бреты в Корель, а роте капитана Рейха — из Гори в деревню Доеси. Взяв роту из Корели и роту 17-го егерского полка маиора Плеста, с бывшими при нем казаками и грузинскими князьями, всего 79 гренадер, 48 егерей, 22 казака и 100 грузин, Симонович, переправясь через хребты гор Мамцулари и Гужарет, думал идти по следам лезгин, а капитану Рейху поручить наблюдение со стороны Ахалкалак. 21-го июня Симонович прибыл с отрядом к разоренной грузинской деревне Згудери, и затем, пройдя реку Гужарет, миновав турецкие границы у вершины реки Кции и озера Бискуры, он достиг до грузинской деревни Санитсало. 24-го июня, поднявшись выше деревни, на высоте реки Кции, он встретил лезгин, возвращавшихся к Ахалцыху в числе до 760 человек.

Лезгины потянулись к реке Кции. Симонович преследовал их сначала, но потом оставил и занял на большой дороге, ведущей чрез триалетские поля, выгодное место. Отдохнув здесь, он двинулся чрез реку Кцию к высотам и дефиле Кохадшеби, где соединяются дороги в Тифлис, Манглис, Мцхет, Ахалкалаки, Ховли и другие места. Движение это лезгины приняли за отступление и атаковали Симоновича, но были отбиты и прогнаны в ахалцыхские владения, в свой стан, находившийся в дефиле Артаюрты, близ города Хертвиза, где они содержали пленных грузин и скот (Рапорт Симоновича Лазареву 28-го июня, № 361.). [408]

8-го и 10-го августа лезгины снова вторглись в Грузию и, спустившись в урочище Хиоби, думали напасть на деревню Херцхиулы, но преследованные нашими войсками ушли обратно (Рапорт Кнорринга Государю Императору 1-го октября 1801 г.).

Хотя Лазарев и просил пашу запретить лезгинам подобные грабительства, но Шериф-паша, получая письма, издавал только разные запретительные повеления, а между тем сам покупал у них пленных, снабжал хищников провиантом, делал старшинам подарки; Лазареву же писал, чтобы тот не пропускал лезгин через границу (Рапорт Лазарева Кноррингу 20-го сентября 1801 г.). Паша сообщал, что он выгнал лезгин, но часть из них карсский паша нанял себе (Письмо Лазарева Кноррингу 5-го августа.).

Лезгины хищничали и в то же время искали покровительства России. В сентябре они несколько раз обращались с просьбою о подданстве и наконец при объезде Лазаревым кахетинской границы прислали с тою же просьбою двух депутатов и просили, чтобы Лазарев дал им письменный ответ. Лазарев не соглашался и высказал свое мнение на словах; но депутаты не хотели ехать от него без письма. Тогда, написав им письмо, Лазарев требовал аманатов в залог верности. Прочитав письмо, лезгинские старшины разорвали его, сожгли дома своих посланных, одного из них убили и отказались исполнить наши требования.

Получив обнадеживание в помощи от ханов шушинского, шемахинского и других и зная, что подобный поступок не может остаться безнаказанным, лезгины, отправив большую часть имущества в Дагестан и частию зарыв в земле, решились сопротивляться. Лазарев просил разрешения Кнорринга двинуться в Джаро-Белоканы, для безотлагательного наказания хищников, тем более, что горы, покрытые снегом, лишали их возможности получить откуда-либо постороннюю помощь (Рапорт Лазарева Кноррингу 19-го ноября 1801 г., № 478. Тифл. Арх. Канц. Наместника.). Кнорринг отклонил это предложение и советовал Лазареву не делать [409] никаких «приглашений подданства, тем паче лезгинским обществам, яко народу непостоянному». (Предписание Кнорринга Лазареву 5-го декабря. Тиф. Арх. Канц. Нам.)

Видя прибыльное ремесло лезгин, турки также стали участвовать в грабеже и нападениях лезгин на Карталинию. Император Александр приказал сообщить Порте, чтобы она запретила Шерифу-паше делать своеволия; начальствующему же в Грузии предписано, что если и затем хищничества не прекратятся, то при всяком покушении лезгин на вторжение делать возмездие в землях паши (Высочайший рескрипт Кноррингу 15-го октября 1801 г.).

Царица Дарья объявила, что, из усердия к Государю, она желает склонить к поступлению под покровительство России внука своего, имеретинского царя Соломона II. Лазарев отвечал, что без разрешения не может согласиться на это. Тогда Соломон сам обратился с письмом к Лазареву и просил дозволения отправить своего посланного в Петербург. Император Александр приказал отклонить имеретинского царя от такого намерения (Высочайший рескрипт Кноррингу 17-го сентября 1801 г. Протокол государственного совета 9-го сентября 1801 г. Госуд. Арх.), для сохранения согласия с Портою, в зависимости которой считалась Имеретия. Император поручил Кноррингу со всеми вообще окружными ханами сохранять только дружественные сношения.

Кроме царя имеретинского, ханов эриванского и нахичеванского, хойский Джафар-Кули-хан, удаленный Баба-ханом от управления Хойским ханством, отправил к Лазареву посланного с объявлением, что он ищет покровительства русского Императора, не желая в помощь себе ни войск, ни содержания (Рапорт Лазарева Кноррингу 4-го февраля 1801 г.).

Султан елисуйский писал также, что он желает служить русскому Государю, как служил при графе Валериане Зубове (Рапорт Лазарева 7-го декабря.).

Кнорринг, получив сведение о желании ханов, сообщил Лазареву, чтобы тот не только удерживался от всяких [410] приглашений к подданству, но даже и наказание горских народов за набеги на границы царства оставил до того времени, когда в самой Грузии водворится порядок, и мы тверже укрепим в ней свое владычество (Предписание Кнорринга Лазареву 5-го декабря 1801 г.),

Таким образом, главною задачею командовавшего войсками являлись полное обеспечение границ и защита их.

Сделав новое размещение войск, соответственно потребностям (Войска размещены были следующим образом:

Донской казачий Щедрова 2-го полк был размещен в тех же городах и местах, где стояли и прочие войска. Казаки были разбросаны небольшими партиями — от 10 до 40 человек — и употреблялись для различного рода посылок и сторожевой службы.), Кнорринг оставил Грузию и отправился в С.-Петербург.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том III. СПб. 1886