ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM III.

XV.

Усиление болезни Георгия. — Неизвестность и общее опасение за будущность страны. — Интриги и происки царевичей. — Поступки царевича Давида при жизни отца. — Волнения в Грузии. — Грабежи и насилия. — Просьба Георгия Лазареву усмирить своеволие. — Прибытие грузинских послов в С.-Петербург. — Условия, на которых царь желал вступить в подданство России. — Письмо гр. Мусина-Пушкина к Императору Павлу о положении Грузии и выгодах ее присоединения. — Основания, на которых Император Павел принимал Грузию в подданство России. — Кончина Георгия XII. — Состояние Грузии после его смерти.

В ноябре 1800 года болезнь Георгия приняла такое развитие, что час от часу ждали его кончины. Граф Мусин-Пушкин, посетивший царя, сомневался, чтобы он мог прожить до весны. Лечившие Георгия врачи не подавали никакой надежды на возможность его выздоровления (Письмо Кнорринга Лошкареву 9-го ноября 1800 г. Моск. Арх. Мин. Иностр. Дел.). [331]

Общее опасение скорой смерти царя, незнание оснований, на которых он желает вступить в подданство России, и с какою именно целию отправил посольство в Петербург, заставляли многих беспокоиться. Царевичи, дети Ираклия, больше всего боялись, чтобы Георгий не умер ранее того, как они получат ответ на свои письма от нашего правительства. Всеми силами старались они, чтобы престол не достался его сыну Давиду, который со своей стороны употреблял все средства к увеличению своей партии.

Как ни скрытно друг от друга вели свои интриги обе партии, но не могли сохранить их в глубокой тайне. Таинственность происков восстановляла противников гораздо более, чем открытая вражда и явное друг к другу нерасположение. Дела все более и более запутывались, и положение Грузии в конце 1800 года стало еще более затруднительным от внутренних раздоров.

Царевич Давид, объявляя, что Георгий при жизни назначил его царем, приказывал всем явиться к нему, с угрозою, что всякий, кто не явится на призыв, будет наказан русскими войсками. Он объявлял всем карталинским князьям, дворянам и народу, что назначает брата своего царевича Теймураза правителем Карталинии, и в случае ослушания грозил наказанием. Брату Теймуразу он приказывал привести крепости в оборонительное положение, а народ к присяге.

«Ты будь в крепости, — писал Давид царевичу Теймуразу, — хлеба много заготовь. Если дяди твои захотят придти в г. Гори, не допускай. Заготовь свинцу и пороху. Я тебя назначил карталинским правителем. Собери войска и приготовь, да также проведывай, что у твоих дядей делается». (Письмо царевича от 20-го декабря. Тифл. Арх. Канц. Наместника.)

Вообще царевич Давид еще при жизни отца старался увеличить свою партию. Во все стороны им были разосланы приверженцы, работавшие в пользу его наследия. На замечания Лазарева, что царь, отец его, может выздороветь и что потому подобными распоряжениями спешить нечего, царевич Давид [332] отпирался от своих действий и уверял Лазарева, что он не предпринимал ровно ничего.

Братья царя, зная о происках племянника, съезжались вместе в г. Гори «с достаточным прикрытием» и толковали о средствах противопоставить преграду в исполнении замыслов Давида. Они также старались увеличить свою партию и, подобно царевичу Давиду, прибегали часто к принуждению и насилию,

Царевич Вахтанг открыто говорил графу Мусину-Пушкину, что он и братья его не потерпят, чтобы после смерти Георгия царевич Давид заступил место отца своего (Донесение графа Мусина-Пушкина Государю Императору. Арх. Мин. Внутр. Дел по Деп. Общ. Дел. Дела Грузии, кн. I.).

Царица Дарья рассылала письма к князьям, просила их принять сторону ее детей, обещала им почести н милости.

«Я известилась, — писала она князю Томасу Орбелиани (Письмо от 18-го декабря 1800 года. Константинов, ч. I, стр. 107.), — что у вас отняли должность моуравскую в Демурчасалах. Не скорбите о сем. Бог если поможет детям моим и будут они счастливы, то и вы не будете иметь ни в чем недостатка, а в соответственность преданности вашей к детям моим получите за то от них награду».

«Время теперь оказать вам свою к нам преданность, — писала она в другом письме к нему же (Письмо от 20-го декабря 1800 года. Константинов, ч. I, стр. 107.), — будьте осторожны, чтобы вы не были с оной совращены. Хотя много вам от другой стороны оказано милостей, но все ненадолго будет.

Карталиния, Кахетия, Казахи и все прочие с нами согласны; скоро сын мой (Александр) приблизится к Тифлису. Старайтесь удерживать кочевых татар и казахов, чтобы другая сторона не могла действовать и не могла бы никого от них привесть и превратить к себе. Как не можете догадаться до сих пор, что слова Давида неосновательны, и по исполнении всего дела будете лишены всего…»

Противники набирали себе партии и старались свои собственные интересы слить с интересами своих сообщников. От этого началась вражда между целыми селениями, а впоследствии [333] и между целыми поколениями. Междоусобная брань готова была охватить всю Грузию...

Хевсуры, подвластные, царевичу Давиду, оказывали явную вражду арагвским жителям, подвластным царевичу Вахтангу и жившим по соседству с ними. Напав на арагвских жителей, при возвращении их с вином из Кахетии, хевсуры отняли вино и лошадей. Столкновение между враждовавшими стоило многим увечья и даже смерти.

Грабеж жителей и право сильного вступали в свои права в Грузии. Даже в самой столице, в Тифлисе, грузины грабили друг друга. Сильный отнимал вещи у слабого и распоряжался, как своею собственностию, всегда ему принадлежавшею. Своеволия царевичей и общее насилие заставили Георгия обратиться к Лазареву с просьбою прекратить беспорядки. Царь в своей просьбе опирался на то, что Грузия принадлежит русскому Императору, «и вы должны, — говорил он, — по вашему здесь пребыванию, беречь эту землю, никому не дозволяя опустошать ее и грабить». Он просил назначить одного офицера, которому и поручить, «чтобы он не допускал отымать и грабить у кого-либо ни на одну денежку, не допускал ни нашего человека, кто бы он ни был, ни людей наших детей и братьев, ни княжеских, ни дворянских, ни мужиков» (Письмо Георгия Лазареву 7-го декабря 1800 года. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 183.).

Царевичи Юлон, Вахтанг и Парнаоз писали Кноррингу, что «родного нашего престола истец (т. е. царевич Давид) каждый день грозит открыто выгнать нас из отечества нашего пособием российских сил, в Грузии находящихся» (Письмо царевичей от 26-го ноября 1800 года. Тифл. Арх. Канц. Нам.). Если, — писали они, — племянник поступает так при жизни своего отца, то что же они должны ожидать от него, когда скончается Георгий?

Царевичи говорили, что поставлены в такое положение, из которого не знают, как выйти: противясь Давиду, они навлекут на себя неудовольствие Императора Павла, а не противясь рискуют быть выгнанными из отечества. Они предлагали [334] Кноррингу, до получения ответа на свои просьбы от нашего двора и в случае смерти Георгия, принять на себя правление царских дел или поручить их Лазареву.

«Желаете, — писал Кноррингу царевич Вахтанг (От 14-го декабря 1800 года. Тифл. Арх. Канц. Нам.), — возвращения брата нашего царевича Александра: уверяю, что сие для меня первейшее желание, и буду стараться о возвращении его. Но должен донесть, что это может исполниться не иначе, как если останется нам право, оставленное нам блаженной памяти родителем нашим, принимать царство нам братьям, детям его, по очереди. Если не так, то может быть, не дай Боже чего, и другие некоторые будут принуждены удалиться из своего отечества».

Лазарев писал обо всем происходившем Кноррингу, а тот доносил Императору Павлу.

Донесения Кнорринга пришли в Петербург почти одновременно с приездом грузинских послов в нашу столицу.

В руках посланных было широкое полномочие царя, предоставившего им, как всем вместе, так и каждому порознь, в случае, если бы по каким-нибудь обстоятельствам пришлось одному вести переговоры с нашим правительством, «утверждать и подписывать к владычествованию нашему, как одной, издавна принадлежащей России земле или провинции» (Перевод полной мочи от 31-го декабря 1799 года. Арх. Мин. Внутр. Дел по Деп. Общ. Дел. Дела Грузии, кн. I.).

Георгий обещал своим царским словом принять и исполнить все то, что будет постановлено тремя посланными и нашим правительством.

Посланные объявили, что царь, будучи еще наследником, имел желание, до сих пор тщательно им скрываемое, предать себя и царство свое русскому Императору навсегда в полную зависимость и подданство и оставаться самому во всех частях в повиновении и зависимости (Нота послов грузинских. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Исполняя такую волю своего царя, полномочные просили: принять Грузию в подданство России, с обязательством, что царь, [335] духовенство, вельможи и народ, искренно желающие этого подданства, будут свято исполнять «все то, что исполняется русскими подданными, не отрекясь ни от каких законов и повелений, сколько силы того царства позволять будут, с признанием Всероссийского Императора за своего природного Государя и Самодержца».

Георгий желал, чтобы ему, а после него сыну его наследнику был оставлен титул царя Грузии, с тем, однакожь, ограничением, чтобы царь управлял народом по законам, которые будут даны русским Императором, и с обязательством самому царю никаких узаконений не вводить в Грузии,

Уполномоченные просили определить царю жалованье и пожаловать в России деревни. Доходы же с царства грузинского обратить куда угодно нашему правительству, и дать народу льготу в податях на столько лет, на сколько признано будет это возможным.

Для защиты Грузии от «соседственных бродяг» прислать шесть тысяч русского войска, которым и занять все грузинские крепости.

Принять в свое ведение серебряные и золотые рудники, находящиеся в Грузии, и, увеличив местный монетный двор, приготовлять на нем монету, с изображением: на одной стороне — вензеля Императора, с русскою надписью, а с другой — герба грузинского царства, с грузинскою надписью.

Отдаваясь в полное подданство России, Георгий желал однакожь, сохранить свое влияние над ханами ганжинским и эриванским, бывшими некогда в зависимости Грузии, и потому просил, чтобы, в случае нападения на них персиян, он мог оказать им свою помощь, при содействии наших войск.

Не трудно видеть, что Георгий желал и надеялся выхлопотать себе все преимущества царя и, вместе с тем, пользоваться русским войском и русскими деньгами.

Донесение графа Мусина-Пушкина, находившегося в Грузии для изыскания тамошних руд, склонило наше правительство согласиться на все просьбы Георгия. Граф Мусин-Пушкин [336] писал Павлу, что в Грузии все сословия искренно привержены к русскому Императору.

«Общая надежда, — писал он, — и пламенная любовь к освященной особе вашей толико всенародны, что, в короткое пребывание мое в царстве сем, не видел ни единого ока непрослезящегося, не нашел ни единого сердца не трепещущего и приверженностию и надеждою, коль скоро произносилося только высочайшее имя вашего императорского величества».

Граф Мусин-Пушкин доносил, что первейшие князья и вельможи грузинские говорили ему, что Грузия не может долго оставаться во владении ныне царствующей фамилии, «а должна, если бы паче чаяния лишилася надежды быть под непосредственной державой России», перейти во владычество или персиян, или турок, или быть разоренною хищными горцами.

Царь Георгий, от которого не были скрыты все поводы к неудовольствию на него братьев и подданных, видел, что если бы даже Грузия перешла в руки царевича Давида, то страна мало могла рассчитывать на спокойствие. Семейные раздоры приобрели такое право гражданственности, что можно было легко предвидеть, что царевич Давид, находившийся уже в ссоре с дядями, скоро поссорится и с родными братьями. Бедствия семейства были пред глазами Георгия, который, как писал граф Мусин-Пушкин, «терзается ежечасно сими размышлениями, усугубляющими болезнь его, и, как я слышал от многих, не видит другого спасения, как повергнуть себя и царство свое в непосредственное владение вашего императорского величества».

По словам и уверениям графа Мусина-Пушкина, братья царя, из которых один только Вахтанг «мог привлечь на себя политическое уважение», охотнее увидят Грузию, присоединенную к России, чем отданную царевичу Давиду.

Присоединение Грузии к России, кроме собственного ее блага и счастия, по мнению многих правительственных лиц, было выгодно и необходимо для политических целей России.

С присоединением ее: 1) Обеспечивалась Кавказская линия обузданием горских народов с двух сторон, и, в случае [337] неприязненности их, представлялась возможность смирить их голодом, так как все необходимое для своего пропитания они приобретали или в Грузии, или в Моздоке.

2) По тогдашним сведениям о Грузии, присоединялась страна, обильная произведениями природы.

3) Расширялась наша персидская и индийская торговля.

4) В случае разрыва с Турциею, Россия, заняв Грузию, может быть ей столько же опасна со стороны Анатолии, сколько угрожает ей своими черноморскими флотами. Если же бы турки успели занять Грузию прежде нас, тогда могли подвергаться опасности, как Кавказская линия, так и самый Крым.

Многие — в том числе и граф Мусин-Пушкин, — предполагали, что с присоединением Грузии к русской державе, примеру ее последует и Имеретия, и тогда, по мнению их, все выгоды и преимущества от такого приобретения удваивались.

Если затруднение присоединения Грузии к России и могло произойти, то от одного царевича Вахтанга, который, имея владения свои по обеим сторонам снеговых гор, мог затруднить следование наших войск в Грузию. Преданность и усердие — по крайней мере кажущиеся — которые оказывал царевич, не давали места нашему правительству сомневаться в успехе и с этой стороны. Во всяком же случае вопрос этот должен был быть решенным скоро, до предвидимой кончины Георгия, так как, по мнению всех, «то, что при жизни его может исполниться единым начертанием пера, будет всеконечно стоить трудов и крови при наследнике его».

Граф Ростопчин уполномочен был вести переговоры с грузинскими послами. В помощь ему назначен тайный советник Лошкарев.

На аудиенции 14-го ноября, граф Ростопчин и Лошкарев объявили им, что Император Павел принимает во всегдашнее подданство царя и весь его народ и соглашается удовлетворить всем просьбам Георгия (Записка графа Ростопчина грузинским полномочным 14-го ноября 1800 г. Арх. Мин. Внутр. Дел, по Деп. Общ. Дел.), но не иначе, как тогда, когда один [338] из посланных отправится обратно в Грузию, объявит там царю и народу о согласии русского Императора, и когда грузины вторично заявят грамотою о своем желании вступить в подданство России (Высочайше утвержденный доклад от 15-го ноября 1800 года. Арх. Мин. Внутр. Дел. Дела Грузии, кн. I.).

Вместе с тем наше правительство признало необходимым спросить Кнорринга: сколько нужно прибавить войска к находившемуся уже в Грузии, для охранения страны от покушений соседних народов и для «постановления лучшего порядка при введении нового правления»?

Царю обещано оставить за ним права до смерти. После же смерти Георгия думали утвердить сына его Давида в звании генерал-губернатора Грузии, с титулом царя, а самую страну причислить к числу русских губерний, под названием царства Грузинского. Мера эта признавалась возможною и легкою, потому что царевич Давид находился в русской службе и мог быть назначен генерал-губернатором.

Принимая Грузию в свое подданство, русское правительство не желало вовсе стеснять грузин в их внутреннем правлении. Отправив одного только русского чиновника в Тифлис, для установления порядка и наблюдения за правосудием, Император Павел желал во всем остальном внутреннем управлении дать полную свободу грузинам. Им он предоставлял право выбирать себе судей, гражданских и духовных правителей, обещал послать войска для защиты народа от внешних врагов царю Георгию и его ближайшим родственникам определил жалованье из грузинских доходов, а если некоторые пожелают выехать в Россию, то обещал пожаловать состоянием, приличным их званию (Высочайше утвержденный доклад 15-го ноября и конфиденциальная записка гр. Ростопчина 14-го ноября 1800 г. Арх. Мин Внутр. Дел, по Деп. Общ. Дел. Дела Грузии, кн. I.).

«Имения, приписанные к гробу Господню и с коих доходы обращаются ежегодно в Иерусалим, приведя в порядок, употребить на установление командорств великого приорства [339] грузинского, кое составит одно из великих приорств языка российского».

Кнорринг получил повеление Императора., в случае смерти Георгия, объявить народу, чтобы не было приступаемо к назначению преемника на престол грузинский (Рескрипт Кноррингу от 15-го ноября 1800 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

В прибавок к войскам, находившимся в Грузии, Павел назначил к отправлению один драгунский полк и три пехотных. Выбор полков и обеспечение Кавказской линии остальными войсками предоставлены генералу Кноррингу (Другой рескрипт от того же числа. Там же.). На волю и желание его же предоставлено было, по получении приказания, или самому следовать с назначенными войсками, или послать кого-нибудь из генералов в Грузию, которой Император «жалует покров, присоединяя к империи Российской область, угрожаемую всеми соседними народами». «Тогда уже уймутся, — писал граф Ростопчин, — и своевольство горцев, и беспокойство владельцев берегов Каспийского моря». (Письмо гр. Ростопчина Кноррингу. Там же.)

Князья Георгий Авалов и Елиазар Палавандов отправлены были обратно из С.-Петербурга в Тифлис с письмом Ростопчина к Георгию, в котором граф просил царя рассмотреть содержание условий, на которых Грузия вступает в подданство России. В случае согласия, утвердить их своею подписью и возвратить в Петербург с теми же посланными, вместе с благодарственною грамотою (Письмо гр. Ростопчина Георгию 23-го ноября 1800 г. Там же.). Для большей торжественности, Георгий должен был назвать своих уполномоченных послами.

В ноябре полномочные отправились в Грузию. В Петербурге остался один из них, князь Герсеван Чавчавадзе. Возвратиться из Тифлиса в Петербург они могли только к февралю, а в апреле Кнорринг должен был идти в Грузию с войсками.

«Но весьма нужно, — писал граф Ростопчин, — чтобы до того времени вещи в той земле остались в первобытном их [340] положении. Едущие князья доставят к сведению вашему, сколь выгодны для Грузии постановления о ее подданстве. Успокойте их на счет их соседей, а там все приведено будет в должный порядок, и мы будем иметь удовольствие соучаствовать в деле, столь Богу и Государю угодном (Письмо гр. Ростопчина Кноррингу 26-го ноября 1800 г. Арх. Мин. Внутр. Дел. Кн. I.).

Кнорринг, исполняя приказание Императора Павла, назначил к отправлению в Грузию драгунский Портнягина полк, гренадерский Тучкова и свой мушкетерский полк, с принадлежащею к ним полковою артиллериею и четырьмя орудиями батарейной артиллерии 5-го артиллерийского полка. Таким образом, присоединяя эти войска к находившимся уже в Грузии, составлялся отряд из 8 баталионов пехоты, 10 эскадронов кавалерии, 4 орудий батарейной, 15 орудий полевой артиллерии и сотни казаков (Войска предполагалось разместить так: в Тифлисе мушкетерский полк Кнорринга, один баталион генерал-маиора Лазарева полка, два эскадрона драгун и всю батарейную артиллерию. В Телаве — один баталион мушкетерского Гулякова полка, одну роту егерей и два эскадрона драгун. В Сигнахе — другой баталион Гулякова полка, роту егерей и два эскадрона драгун. В Лори — один баталион гренадерского Тучкова 2-го полка, роту егерей и два эскадрона драгун. В Гори — другой баталион Тучкова полка и то же число егерей и драгун, что и в Лори, и, наконец, в Душете — одну роту егерей, для поддержания сообщения с Кавказскою линиею.).

Все места, в которых предполагалось разместить войска, отстояли от Тифлиса не более ста верст, и потому являлась полная возможность защитить страну от неприязненных действий ее соседей, с которой бы стороны они ни покусились.

Пока производились все эти приготовления, в Тифлисе разнесся слух, будто Георгий скончался. Царевичи, братья его, тотчас же собрались в деревню Чалы и оттуда разослали воззвания к жителям г. Гори, духовенству и всему народу грузинскому (Письмо царевичей от 20-го декабря 1800 г. Тифл. Арх. Канц. Нам.). Сообщая, что, по духовной Ираклия и «по утверждению народа», следует быть теперь царем старшему брату Юлону, царевичи призывали всех в Гори и обещали, кроме награждения и милостей, для сохранения жен и детей прибывших к ним, не [341] пожалеть собственной крови. Тому, кто не явится в Гори, царевичи угрожали наказанием и уверяли, что они от своего намерения никак не отступят. «Мы в сем случае и просим и советуем и приказываем послушаться нас. Мы от сего намерения, пока живы, отстать не можем».

Со своей стороны, царевич Давид поставил за Мцхетом пикет, который грабил всех проезжающих грузин и отбирал от них письма.

Лазарев спрашивал Давида, зачем поставлен пикет, когда с той стороны нет опасности от лезгин. Царевич отпирался и говорил, что он никакого пикета не ставил и не знает о его существовании.

В ту же ночь пикет был снят (Письмо Лазарева Кноррингу 2-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Нам.), но Давид не остановился в своих происках.

22-го декабря по Тифлису распространился слух, что царь приказал нести себя в Сионский собор, для приведения всех к присяге на верность Давиду. Народ, князья, царевичи, все бросилось в собор. Генералы Лазарев и Гуляков последовали за ними. Вместо обряда присяги, они увидели обряд открытия мощей, которые со времени нашествия Аги-Магомет-хана хранились в церкви под спудом (Донесение Лазарева Кноррингу 25-го декабря 1800 г. Константинов, ч. I, стр. 115.).

Не трудно угадать, что слухи были распространены партиею царевича Давида, неутомимо работавшею в его пользу. При содействии преданных лиц, Давид успел убедить жителей Кахетии подать просьбу генерал-маиору Лазареву, в которой они, именем князей, дворян, духовенства и простого народа, просили признать царем Давида. Просившие говорили, что кроме царевича Давида никого не желают иметь царем, «а наипаче по той причине, что прочие дети царя Ираклия желали пленить и разорить Грузию и согласились повергнуть грузинский народ под покровительство разбойника Баба-хана», и что они содействовали Омар-хану, «стараясь пленить жен и детей наших» (Просьба кахетинцев Лазареву 23-го декабря 1800 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.). [342]

Кахетинцы прибавляли, что они присягнули уже царевичу Давиду как царю Грузии.

В таком положении были дела еще при последних днях жизни Георгия, когда два посланника его, возвращаясь из Петербурга, приближались к Тифлису.

Лазарев получил приказание, по прибытии их в столицу Грузии, содействовать исполнению желания Георгия и, в случае надобности, поддержать его силою. «На всякое приключение вы довольно сильны», писал ему Кнорринг, и сообщал, что, не смотря на зиму, он готов двинуться в Грузию с назначенными войсками.

Среди переговоров и переписки с разными лицами получены были новые сведения о возможности скорой кончины грузинского царя.

Государственный совет, на рассмотрение которого был передан вопрос о присоединении Грузии к России, в виду таких обстоятельств, поторопился своим решением (Журнал совета 17-го декабря. Арх. Мин. Внутр. Дел.). Он находил, что Император, принявший на себя покровительство страны, должен утвердить в ней спокойствие и защитить Грузию от всякого рода неустройств и внешних вторжений.

С другой стороны, для всех было ясно, что со смертию Георгия в Грузии тотчас же откроется междоусобие между братьями и сыновьями умершего царя что неустройство и смуты в стране дадут случай и средства туркам и персиянам к овладению Грузией, а горским народам — к разорительным набегам. При таких беспорядках, государственный совет, опасаясь, чтобы «не потерпела тогда собственная безопасность пределов российских», находил присоединение Грузии к России необходимым, тем более, что «распоряжения сии, без сомнения, принесут большую пользу России» к обузданию соседних хищных обитателей и установлением прочной торговли не только с соседями, «но и с индийскими народами».

Мнение государственного совета окончательно склонило Императора Павла в пользу присоединения Грузии. Не ожидая уже [343] возвращения в Петербург грузинских послов, Император, в декабре, отправил к Кноррингу манифест о присоединении, с приказанием однакожь публиковать его только в случае смерти царя. Если Георгий останется в живых до прибытия грузинских послов в С.-Петербург, то Кнорринг должен был о публикации манифеста и о дальнейших постановлениях ожидать приказаний нашего правительства.

Декабря 22-го был подписан в Петербурге манифест о присоединении Грузии к России, а 28-го декабря 1800 г. скончался в Тифлисе Георгий.

В первый раз, когда царю сделалось дурно, его соборовали маслом, и Лазарев провел с ним всю ночь. На другой день, по утру, Лазарев, побывав у Георгия, сошел на дворцовую гауптвахту, чтобы быть на всякий случай готовым. Туда пришли к нему два священника и объявили, что имеют сказать нечто важное и секретное. Караульные были высланы, и Лазарев узнал от священников, будто бы Георгий, исповедуясь у них, приказал сообщить, от своего имени, Лазареву, что он поручает ему свою супругу и детей и приказывает, тотчас после его кончины, возвести на престол царевича Давида. Неправда и ложь были очевидны. Отпустив пастырей церкви, Лазарев отправился во дворец к Георгию.

Он нашел царя очень слабым. На вопрос Лазарева, справедливо ли сказанное ему священниками, Георгий отвечал отрицательно.

Во все время болезни и до последней минуты жизни, царь беспрерывно спрашивал Лазарева, скоро ли возвратится из Петербурга его полномочный, князь Чавчавадзе.

Лазарев обнадеживал больного, говоря, что он в пути и скоро приедет в Тифлис.

— Я не окончу спокойно моей жизни, — говорил Георгий слабым, замирающим голосом, — если князь Чавчавадзе не возвратится с благоприятными известиями и если при жизни своей не увижу успеха в поручениях, ему данных.

— Конечно, князь Чавчавадзе скоро возвратится, и с успехом; — отвечал Лазарев, старавшийся успокоить умирающего царя. [344]

В это время в комнату больного вошел царевич Давид, вместе с князем Леонидзе.

Дед князя Соломона Леонидзе, природный лезгинец, окрестившись в Грузии, сделался его подданным. Отец князя Соломона был священником в Телаве, отстоящем от Тифлиса в 102 верстах. Соломон Леонидзе, под руководством отца своего, до 24-летняго возраста, обучался русскому и разным азиятским языкам. Переехав потом в Тифлис, он находился некоторое время при царевне Анне, сестре покойного царя Ираклия и бабке вдовствующей имеретинской царицы Анны Матвеевны. По рекомендации царевны Анны, Леонидзе взят был Ираклием в писаря и вскоре, по дарованиям, которые в нем царь заметил, и по совершенному знанию персидских и других восточных языков, Леонидзе произведен был в диваны и употреблялся в важнейших переписках царя с его соседями. Впоследствии он достиг до звания самджвухи (судьи).

В бытность в Грузии русских войск под командою полковника Бурнашева, пожаловано было ему княжеское достоинство. Находясь в столь высоком звании, князь Леонидзе пользовался особенною доверенностию царя Ираклия и приобрел значительные имения в Грузии. Человек, возвысившийся из простого звания, он не довольствовался положением, в котором находился, ему хотелось еще большего. Он оклеветал перед царем Ираклием сына его Георгия, тогда наследника, в том, что будто бы сын хочет отравить отца. Георгию же он сказал, что отец хочет его лишить зрения (Рапорт Лазарева Кноррингу 21-го марта 1801 г., № 181. Акты Кавк. Арх. Комм., т. I, 334.). Вскоре происки Леонидзе обнаружились, и он не только был удален от должности, но лишен имущества и публично оглашен вздорным, пустым клеветником и сплетником, каким долгое время и известен был всей Грузии. Хотя потом, в бытность в Грузии полковника Сырохнева, Леонидзе получил прощение, но был только допущен к царю, но в дела никакие не употреблялся. Из имущества же, им приобретенного и по приказанию царскому отнятого, при прощении, возвращено ему было только то, что было взято в его доме; было ли же возвращено [345] княжеское достоинство — нам неизвестно. По кончине царя Ираклия и по вступлении на грузинский престол Георгия, Леонидзе во все царствование не только не пользовался никакою доверенностию, но ему даже запрещен был вход к царю. Интриган, не имевший никаких нравственных начал, Леонидзе искал себе другой деятельности и втерся в доверенность царевича Давида.

Последний, считая себя законным наследником и зная о переговорах, которые велись его отцом в Петербурге, начал с помощью Леонидзе действовать в свою пользу.

Больной царь знал об этих интригах, и в последнее время между отцом и сыном произошла размолвка. Георгий не мог не видеть, что сын его, царевич Давид, преследует свои честолюбивые виды, ищет грузинского престола и ожидает только кончины отца для достижения своих целей. Царевич редко посещал больного отца. Если же и случалось, что он иногда заходил в комнату больного, то царь или отвертывался к стене, или закрывал глаза, притворяясь спящим. Когда же ему говорили, что сын подле него, и спрашивали, не желает ли ему приказать что-нибудь, то Георгий или молчал, или поворачивался в противную сторону.

Точно также Георгий отвернулся и теперь при входе в его комнату царевича Давида, вместе с князем Леонидзе. На все вопросы их он отвечал молчанием. Спустя несколько минут, пока Лазарев разговаривал с царевичем, Леонидзе подошел к постели больного.

— Не угодно ли будет вашему высочеству, — спросил он; — приказать что-нибудь наследнику относительно престола и царства? (Из донесения Соколова. Арх. Мин. Иностр. Дел. 1-5. 1802-1803, № 1.).

Георгий молчал.

— Как ваше здоровье? спросил тогда отца вмешавшийся царевич Давид.

— Я так теперь здоров, — отвечал Георгий, — как ты и не желал бы того. [346]

Несмотря на столь твердый ответ, царь скончался на следующий день, в одиннадцатом часу утра.

Он умер в размолвке с сыном, о котором столь много хлопотал и заботился. Последние минуты жизни не были радостны для Георгия: он не видал теплого расположения от собственного семейства, для которого нарушил данную им клятву. Царь сознавал, что исполнение обещаний и клятв, данных братьям в ненарушимости завещания Ираклия II о престолонаследии, не может назваться хорошим делом, и к чести Георгия надо отнести такое сознание. Когда царица Дарья навещала его в последние дни жизни, то царь в одно из посещений ее, схватив руку своей мачехи, поцеловал ее и откровенно признался в своих поступках.

— Я виноват перед вами, говорил больной, целуя руку…

Известие о кончине царя быстро распространилось по Тифлису. Все, кто ожидал ее, открыли свои действия. Царевич Давид распространил слух, что Георгий писал Императору Павлу письмо, в котором сообщал, что утвердил уже сына на грузинском престоле. Дня за четыре еще до смерти царя, он взял от царицы все ключи и печати, пересматривал бумаги и между прочим нашел проект письма, которым покойный царь думал просить у Государя 30,000 душ крестьян и 200,000 рублей в год содержания, а братьям своим — назначение пенсиона в Грузии или в России.

Призвав к себе князя Туманова, Давид спрашивал, знает ли он о существовании этой бумаги. Князь Туманов, писавший просьбу и поклявшийся Георгию не говорить никому о ее содержании, признал и теперь нужным отговориться незнанием (Из рапорта Кнорринга Государю Императору 13-го января 1801 г. Арх. Миш. Внутр. Дел.).

— Батюшка нас зарезал, проговорил тогда царевич. Лазарев, между тем, принимал все меры к тому, чтобы не было нарушено спокойствие ни в Тифлисе, ни в других местах Грузии. По его распоряжению, тотчас по кончине царя были расставлены во дворце часовые, с приказанием не дозволять ничего выносить. Через царевича Давида он собрал к [347] себе всех вельмож, бывших в Тифлисе, для выслушания повеления Императора Павла, чтобы после смерти Георгия никто не был назначен преемником грузинского престола,

Повеление прочитано было по-русски. Из толпы собравшихся вышел вперед князь Леонидзе, прежде чем переводчик успел перевести это повеление по-грузински. Зная по-русски и обратившись к слушателям, Леонидзе уверил всех, что Лазарев поздравил царевича Давида царем Грузии.

Узнав об этом, Лазарев вторично растолковал повеление и просил Леонидзе не вмешиваться в перевод.

Леонидзе не остановился на этом. Он бегал по улицам Тифлиса, возмущая народ и публикуя манифест, им самим сочиненный, о восшествии царевича Давида на престол. Вслед затем Лазарев узнал, что Леонидзе ночью был у царицы Дарьи, с которою имел долгое совещание и разговор.

Стараясь разными средствами узнать от самого Давида о его намерениях, Леонидзе тайно по ночам сообщал их царице Дарье, приходившей иногда в келью тифлисского митрополита Арсения — место их совещаний (Лазарев Кноррингу 20-го января 1801 г. Акты Кавк. Археогр. Ком., т. I, стр. 316.).

Пронырства его и возмущение народа становились делом серьезным. Лазарев арестовал князя Леонидзе, донес о том Кноррингу (Донесение Соколова кн. Куракину 30-го августа 1802 г. Арх. Мин. Иностр. Дел. 1-5. 1802-1803 г. Письмо Лазарева Кноррингу 2-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Нам.

«Князь Леонидзе, — пишет он, — вознамерился произвести в действо мщение свое над супругою кн. Чавчавадзе и над кн. Игнатием Тумановым, за приверженность их к России. Он хотел заколоть их кинжалом, прокравшись в их дома; но как, по счастию, княгиня Чавчавадзе в ту минуту находилась у овдовевшей царицы Марии, а кн. Леонидзе был в доме ее встречен братом ее Соломоном Аваловым, то сей его из дому выпроводил. Князя же Туманова Леонидзе дома не застал, ибо он тогда находился при командующем в Грузии г.м. Лазареве для грузинской переписки, почему Лазарев, о том уведомившись, приказал, для охранения их, поставить к их домам караулы.»), и в тот же день написал братьям покойного царя, приглашая их быть послушными воле Императора Павла. [348]

«Все приказания, — писал он им (Письмо Лазарева царевичам 28-го декабря 1800 г. Тиф. Арх. Канц. Намест.), — для соблюдения народа в своих пределах, будут подписаны и запечатаны его светлостию царевичем Иоанном, обер-секретарем Игнатием (князем Тумановым) и мною».

Царевичи, высказывая сожаление о кончине брата, удивлялись, что племянник их, царевич Иоанн, будет подписывать повеления. Они считали себя обиженными тем, что из братьев покойного царя никто не был призван к участию в управлении страною (Письмо царевичей Вахтанга и Мириана к Лазареву от 29-го декабря 1800 г. Тиф. Арх. Канц. Наместника.). Царевичи просили Лазарева, чтобы он один управлял Грузиею — и тогда объявляли полную готовность служить русскому Императору — или же допустил к участию одного из братьев покойного царя. Лазарев отвечал царевичам, что никто из братьев покойного царя не призван управлять страною, потому что из детей Ираклия не было никого в Тифлисе, но что если кто захочет приехать в столицу Грузии, то он почтет «за честь принять кого-нибудь из них в сочлены» (Письмо Лазарева царевичам 30-го декабря 1800 г. Там же.).

30-го декабря тело царя было перенесено в собор. Вынос сделан был со всеми почестями; чиновники несли регалии покойного, и все три баталиона наших войск участвовали в печальной церемонии (Письмо Лазарева Кноррингу 31-го декабря 1800 г. Там же.).

Царица Мария просила Лазарева не торопиться похоронами и оставить их до успокоения края. В девять часов утра 20-го февраля 1801 г. тело Георгия отправлено из Тифлиса в Мцхет для погребения.

После смерти Георгия XII, Грузия осталась в более худшем положении, чем после смерти Ираклия II. После кончины Ираклия II враждовали между собою только братья, спорившие о порядке престолонаследия; теперь же, с кончиною Георгия, к враждовавшим присоединились их племянники и многочисленные родственники с той и с другой стороны.

Царица Мария находилась в весьма жалком состоянии, как [349] от горести, так и потому, что покойный царь ничего почти не оставил для материального существования своего семейства. К тому же она была больна.

«Нетерпеливо ожидаю, — писал Лазарев Кноррингу (Письмо Лазарева Кноррингу 2-го января 1801 г. Тиф. Арх. Канц. Нам.), — прибытия вашего, и от искреннего сердца оного желаю. Чувствую, что весьма недостаточен с сими странными людьми и обстоятельствами обходиться и где всякий шаг может быть пагубный; если сам чего не сделаешь, так верно выдумают, и где только того и смотрят, чтобы друг друга ограбить, отнять все имение, и если б можно было, то и жизнь».

В таком положении, чтобы сохранить страну и предупредить в ней междоусобие, Лазареву оставалось одно средство — не давать преимущества ни той, ни другой стороне противников.

Казалось, что Лазарев счастливо достиг этого тем, что предпочел Давиду царевича Иоанна, включив последнего в число лиц, составивших временное правление страны. Оба претендента на престол, Давид и Юлон, устранялись от правления и не имели причины к неприязненным действиям друг против друга. Начав так хорошо, Лазарев не довел дела до конца с тою же настойчивостью. Давид, как увидим, успел втереться в состав временного правления, и потому предпочтение Лазаревым царевича Иоанна было только полумерою, остановившею кровопролитие, но не вызвавшею полного спокойствия страны.

Обе партии противников стали, так сказать, в оборонительное положение друг к другу и старались, по возможности, укрепиться и пустить глубже корни в народе. Собирая партии, волнуя народ, они беспрестанно обращались с жалобами один на другого к командовавшим русскими войсками. Царевичи Вахтанг и Мириан жаловались (Письмо царевичей Кноррингу от 2-го января 1801 г. Там же.), что племянник их Баграт распускает слухи по Кахетии, что получил письмо от Лазарева, который писал ему, будто бы, согласно высочайшей воле, брат его, царевич Давид, утвержден царем и что он силою приводит народ к присяге. Вахтанг и Мириан сообщали, что [350] те кахетинские князья, которые утвердили своею подписью духовное завещание Ираклия о переходе престола после смерти Георгия к братьям, приехали к ним, но хотят присягать Давиду и просят о соблюдении этого завещания.

Баграт писал Лазареву (Письмо Баграта Лазареву от 2-го января 1801 г. Тиф. Арх. Канц. Нам.), что многие кахетинские князья получили письма, которыми их принуждают не дожидаться повелений Императора Павла.

«Юлон и Парнаоз, — писал царевич Давид (Лазареву от 3-го января 1801 г. Там же.), — переходят везде в Карталинии и склоняют народ к бунту, уверяя, что ваше объявление было прямо такое, что в Грузии отныне не должно быть царя. Причем народу дают знать, что он потерпит совершенную неволю и погибель, а князья и дворяне будут сделаны так, как черкесы, и без всякого уважения будут оставлены. Итак, вознеся на вас причину всего их движения и волнования, ободряют народ к восстанию».

Лазарев получил сведение; что царевичи, братья покойного царя, намерены пробраться в Кахетию и произвести там. по словам Давида, явный бунт. Вполне убежденный в своем превосходстве и правах, надеясь на то, что наследует непременно грузинский престол, царевич Давид старался выказать и заявить свою самостоятельность.

«Я никак не поверю, чтобы дядям моим было попускаемо, писал он Лазареву. — Я верю, что Государь единым своим словом может все совершить и все такие замыслы (царевичей) опровергнуть.

Ежели вам не угодно, по какой ни есть причине, в сие вмешиваться, то прошу мне дать волю, и я их усмирю, ибо вы видите мое повиновение, что делать я считаю за долг и честь. Напротив того, дяди мои явно вас презирают, и, чтобы при всем этом остаться спокойным зрителем, я ни от вас, ни от России не уповаю, кольми паче, когда не можно изгладить причины к жалобе, и, конечно, таковое волнение не останется забвенным.

Прошу у вас, покуда народ еще не собрался, чтобы сие [351] заранее утушить. Известно вам, какая нам будет беда, а вам непомерные хлопоты. Во время же сего бунтования Омар-хан (аварский) неминуемо воспользуется и может легко деревню или две похитить и разорить; и кто же во всем этом даст ответ?»

Кончая таким вопросом письмо, царевич Давид, конечно, хотел сказать, что ответственность падет на Лазарева и частию на него, как законного представителя Грузии. Так думал он, так был убежден и, как увидим, так действовал, считая себя хозяином страны. С другой стороны, царевичи, его дяди, считали свои права также неотъемлемыми и не хотели подчиняться племяннику.

Критическое положение, в котором находилась Грузия, требовало иных мер для спасения страны, мер энергических. смиряющих обе враждебные стороны и не допускающих до междоусобия и кровопролития...

XVI.

Путь, принятый нашим правительством в вопросе присоединения Грузии к России после смерти Георгия XII. — Император Павел принимает в этом деле особое участие. — Прибытие послов в Тифлис, совещание князей, народа и новое отправление послов в Петербург. — Беспорядки в Грузии. — Царевич Давид временно управляет царством. — Удаление царевичей — сыновей Ираклия в Имеретию.

Выехавшие в Тифлис послы грузинские успели прибыть на Кавказскую линию прежде кончины Георгия, а именно 23-го декабря. Кнорринг на другой же день отправил их далее; но они, вернувшись с дороги, приехали обратно в Моздок.

Достигнув Ларса, посланные узнали там, будто бы царевич Вахтанг, живший в Душете, как только услыхал о смерти царя, принял меры, чтобы не пропускать никого ни в Грузию, ни из Грузии, за исключением русских курьеров и посланных (Рапорт Кнорринга Государю Императору 3-го января 1801 г. Тиф. Арх. Канц. Нам.). Засада эта была поставлена по приказанию царевича [352] Давида (Рапорт Кнорринга Государю Императору 13-го января 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.), который, для того, чтобы скрыть свои поступки, распускал слухи, будто бы это сделано царевичем Вахтангом. Говорили, что последний приказал мтиулетинцам — народу, жившему в ущельях, по которым пролегала дорога в Грузию, и подвластному только одному Вахтангу — хватать и задерживать всех проезжающих грузин. Рассказывали, что, для большого поощрения, он дозволил мтиулетинцам грабить в свою пользу проезжающих.

Кнорринг тотчас же отправил нарочного к царевичу Вахтангу и просил его как уведомить о справедливости слухов относительно его распоряжений, так и о том, чтобы он оказал содействие к безопасному проезду в Тифлис князей Авалова и Палавандова, как едущих туда по воле Императора Павла.

Не получив ответа от Вахтанга, Кнорринг распорядился, однако же, отправкою послов. Дав им в конвой 100 человек казаков, он поручил Лазареву выслать в Душет, и даже далее, одну роту егерей и 50 человек казаков, для сопровождения послов до Тифлиса.

Не смотря на то, царевич Вахтанг задержал в Душете и посадил в тюрьму служителя князя Авалова, посланного им из Ларса с предписанием к Лазареву о высылке полномочным конвоя. Перед самым Душетом князь Авалов получил предостережение от преданного ему человека и совет не останавливаться в этом месте. По приезде в Душет, Вахтанг несколько раз приглашал князя Авалова заехать к нему в дом; но посланные знаками давали знать об угрожающей опасности и советовали скорее выехать из Душета (Рапорт Кнорринга 10-го января 1801 г.).

Донесение о смерти Георгия было уже отправлено Кноррингом Императору, когда на другой день он получил манифест, от 18-го декабря, о присоединении Грузии к России. Прочитав манифест и рескрипт Императора Павла, Кнорринг остался в нерешимости и затруднении. [353]

Из содержания манифеста видно было, что обнародование его должно последовать тогда, когда полномочные грузинские, приняв грамоты от царя и народа о желании их быть в подданстве России, возвращались бы с теми грамотами из Тифлиса в Петербург.

Кнорринг не решился поэтому обнародовать манифест, «ведая, — как он писал (Рапорт Кнорринга Государю Императору 5-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Нам.), — что дело оное конца своего, сообразно предположениям, не восприяло, и народ грузинский не предварен о решительном соизволении вашего императорского величества принять их под законы Империи Всероссийской».

Промедление в объявлении манифеста имело дурные последствия для царства.

Князья и дворяне разделились на две партии. Одна партия с нетерпением ожидала введения русского управления; другая, напротив, желала сохранить своего царя, который, находясь под полною зависимостию России, управлял бы Грузиею по собственным ее законам и обычаям. Каждый из принадлежащих к этой последней партии имел в сем случае в виду кого-либо из царевичей, по одному лишь расположению его к себе, не разбирая, впрочем, ни прав его на наследство, ни личных способностей (Записка князя Чавчавадзе, поданная Государю Императору в 1836 г. Арх. Главн. Шт. в С.-Петербурге.).

Пользуясь разногласием, царевичи продолжали враждовать между собою.

20-го декабря 1800 года царевичи Юлон, Вахтанг и Мириан разослали по Карталинии и Кахетии воззвания ко всему духовенству и мирянам, в которых, выставляя свое беспристрастие при избрании и утверждении Георгия царем Грузии, описывали, как отблагодарил их за то покойный царь. Царевичи обвиняли его в притеснениях как им, так и царице Дарье (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 229.). Они старались напомнить народу о попечении и заботах их отца, царя Ираклия II; просили грузин вспомнить, что [354] они был отцом не только их самих, но и всего народа; просили вспомнить, что Ираклий оставил завещание, в силу которого царское право должно переходить между братьями преемственно...

«Советуем вам, — писали царевичи, — стоять твердо на том, что установлено родителем нашим. Ныне такое время, когда вы должны всячески оказать нам полную верность и покорность. Если кто посоветует вам что-либо нам противное или потребует вас к себе — не слушайте...»

Посланный царевича Вахтанга объявил Кноррингу, что братья покойного царя не дозволят царствовать Давиду, а желают видеть себя лучше в непосредственном владении России (Рапорт Кнорринга Государю Императору 5-го января 1801 г.).

30-го декабря царевич Давид передал генерал-маиору Лазареву письмо, подписанное двадцатью двумя князьями и некресским митрополитом. В письме этом кахетинские князья вновь высказывали единодушное желание иметь царем Давида, опираясь на то, что он Императором Павлом утвержден уже наследником престола. Подписавшие письмо высказывали свое нежелание видеть на престоле кого-либо из братьев покойного и вторично ссылались на то, что будто бы они имели намерение передать Грузию под покровительство Баба-хана и содействовали вторжению Омар-хана аварского.

Успев, таким образом, склонить в свою пользу некоторых князей, Давид требовал, чтобы все остальные явились к нему, как к законному наследнику престола. Он объявил многим разные чины, назначил должности и вновь приказал брату своему царевичу Теймуразу приводить народ к присяге. С другой стороны, в Карталинии духовенство молилось о здравии Юлона, как царя Грузии (Письмо Лазарева грузинскому патриарху 8-го января 1801 г., № 15.), и вскоре затем получено было в Тифлисе воззвание карталинских князей, за подписью двенадцати лиц. Подписавшие воззвание, объявив, что они присягнули уже царевичу Юлону и приглашали всех жителей столицы последовать их примеру. [355]

«Мы написали вам это письмо, — говорилось в воззвании, — кто его увидит первый и утаит, не объявляя его тем, к кому оно адресовано, тот да будет отлучен Пресвятою Троицею и проклят душою и телом». (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 230.)

Сообщив в городе Гори, что, по духовному завещанию царя Ираклия, следует царствовать Юлону, и объявив, что они о том писали Императору Павлу, царевичи, дети Ираклия II, увещаниями и угрозами приглашали грузин присоединиться к ним.

Царевичи Вахтанг и Мириан склонили имеретинского царя Соломона II написать Императору Павлу письмо и просить его о возведении на грузинский престол царевича Юлона. Письмо это, доставленное Кноррингу, было отправлено в С.-Петербург.

Брат Давида Баграт объявил жителям, что царевич Давид уже объявлен царем Грузии, стал приводить силою народ к присяге, а братья покойного царя собирали войско, с намерением напасть на город Гори.

«Известно вам, — писал Теймураз к Амилахварову, что Государь пожаловал царство Давиду, а карталинцы хотят повеление Государя преступить. Между карталинцами ты первый. Кто вам спустит, что вы в подписке Юлону приложили две печати? Если теперь же не покаешься, то ты противник Государю. Если же теперь себя не исправишь, то будет вменено тебе изменничество Государю. Поставленного царем от государя как ты можешь опровергнуть? Ты уже знаешь, что Давид признан царем и что в сей земле, будучи изменник Давиду, не можешь быть: если поедешь в Россию, то там Государь накажет тебя яко изменника; если в Имеретию, то и там нельзя будет тебе жить; если в Турцию, то там превратят хотя не тебя, но детей твоих в турецкий закон. На что себя так обижаешь?» (Письмо Теймураза от 18-го января 1801 г. Акты Кавк. Археогр. Ком., т. I, стр. 310.).

Среди таких волнений, грузинские послы, князья Палавандов и Авалов, подвигались к Тифлису. 5-го января они были уже в деревне Коби, в 70 верстах от города, а 8-го января [356] прибыли в столицу Грузии, где Лазарев принимал все меры к успокоению жителей.

Грузинам запрещено было собираться на улицах толпами, и всякие ложные слухи опровергались гласным объявлением их несправедливости. Нарушители общего порядка были арестовываемы, не смотря на звание.

Кнорринг, видя из полученных донесений, что царевич Вахтанг был один из тех лиц, которые более всего волновали народ, приказал Лазареву, в случае дальнейших происков, стараться арестовать его. «Для достижения сего предмета, — писал он (Секретное предписание Кнорринга Лазареву 18-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.), — можно после вахтпарада, под каким ни есть предлогом, отрядить сто человек или сколько заблагорассудится. Сия команда должна с наивозможнейшею поспешностию идти к месту пребывания помянутого царевича и арестовать его в ночное время».

Решившись действовать энергично, Кнорринг боялся вторжения соседних народов, которые легко могли воспользоваться беспорядками и бесцарствием в Грузии. Он думал сам двинуться в Грузию, но затруднялся тем, что оставленных на линии войск будет недостаточно для защиты границы от хищничества кабардинцев.

Взяв те войска, которые были назначены Императором, и двинувшись с ними в Грузию, Кнорринг оставил бы на линии только четыре баталиона мушкетер, две гренадерские, две егерские роты и десять эскадронов драгун.

Войскам этим приходилось защищать всю линию от Кизляра до Усть-Лабинской крепости, на протяжении более 700 верст. Незначительность войск и длина линии обороны крайне стесняли Кнорринга в дальнейших его распоряжениях. Он не знал, двинуться ли ему в Грузию, или остаться на месте, обнародовать ли манифест и предоставить Лазареву располагать одними своими силами, или же, ожидая дальнейших приказаний нашего правительства, держать до времени полученный им манифест под спудом.

Смерть Георгия уничтожила на некоторое время все [357] предположения нашего правительства в вопросе о присоединении Грузии к России.

Все рассчитано было так, что послы доедут до Тифлиса, Георгий подпишет условия подданства, объявит их народу и отправит новых послов в Петербург. Наше правительство предполагало и надеялось, что присоединение страны состоится при жизни Георгия, и потому, как мы видели, запретило Кноррингу публиковать до времени манифест. Ожидания не исполнились: Георгий скончался прежде возвращения в Тифлис своих полномочных. Желание нашего правительства, чтобы Георгий сам гласно заявил народу о своем намерении, не осуществилось. Застигнутый врасплох, петербургский кабинет пришел к убеждению в необходимости безотлагательного обнародования. манифеста.

Обнародование в Петербурге, 18-го января 1801 года, манифеста о присоединении Грузии к России вывело Кнорринга из затруднительного положения.

Петербургский кабинет по вопросу о присоединении царства остался на том же пути, по которому шел с самого начала. Не смотря на кончину Георгия и на происходившие в стране замешательства, Император Павел все-таки ожидал прибытия в Петербург посланников или депутатов — на этот раз от народа и царевичей — которых намерен был привести к присяге на торжественной аудиенции и в своем присутствии (Рескрипт Кноррингу 18-го января 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Граф Ростопчин объявил от имени Павла I князю Чавчавадзе, остававшемуся в Петербурге, что Император, в виде милости к новым своим подданным, назначит старшего из всех членов царского дома правителем Грузии, под наименованием наместника или царя, при том, однакожь, условии, что он будет иметь при себе постоянно «одного из вельмож великороссийских» (Докладная записка Лошкарева министерству 5-го марта 1801 г. Арх. Миш. Внутр. Дел. Дела Грузии. Кн. I.). Ростопчин говорил князю Чавчавадзе, что в Грузии будет учрежден главный суд, под названием совета или департамента сената; что будут учреждены низшие [358] судебные места и что для устройства всего этого прибудет в Грузию тайный советник Лошкарев.

Кноррингу было предписано поспешить отправлением депутатов из Тифлиса в С.-Петербург (Письмо графа Ростопчина Кноррингу 19-го января 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Император Павел, сначала противившийся, а впоследствии убежденный государственным советом, стал действовать с решимостию и особенным участием в деле присоединения Грузии. Присоединение ее стало любимою и заветною мечтою Императора. Князь Куракин, в спальне Павла и на его столе, составлял церемониал для принятия грузинских послов, делая, по приказанию Императора, выписки из «Memoire du Baron de Brilefeldt». Выписки эти производились накануне дня его кончины, 10-го марта 1801 года («Вестник Европы» 1867 г. т. I, 303 прим.).

Желая угодить своим новым подданным; Император хотел оказать их представителям особое внимание. Всегда говея на страстной неделе, он в последний год своего царствования отговел ранее, на крестопоклонной, чтобы, как он говорил, иметь свободное время для принятия в подданство Грузии (Рассказ Котлубицкого. См. «Русский Архив» 1866 г., №№ 8 и 9, стр. 1329.). При столь торжественном случае находя приличным явиться в одежде прежних их государей, Павел I приказал приготовить для себя далматик.

«Одежда эта, — говорит Котлубицкий, — дарованная византийскими императорами, как отличие, некоторым святителям восточной церкви, сделалась впоследствии священным облачением сперва архиепископов, а потом и епископов, под смиренным именем сакоса.

Вследствие сего распространилась молва, будто бы Император желает священнодействовать, для чего и заказал себе архиерейское одеяние...»

Присяга послов в Петербурге вела за собою точно такую же присягу и в Грузии. Исполнение последней возложено было на Кнорринга. [359]

«Я хочу, — писал Император Павел (Рескрипт Кноррингу 20-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.), — чтобы Грузия была губерния, и так тотчас и поставьте ее в сношение с сенатом, а по духовной части с синодом, не трогая их привилегий. Губернатор пусть будет кто-либо из царской крови, но под вами, и будет шеф гусарского тамошнего нового полка». («Когда грузины, — писал Император в другом рескрипте, — по случаю принятия их в подданство наше, на верность оного приведены будут к присяге, то приступите тогда к формированию из грузин одного гусарского полка и в шефы оного представьте Мне одного из царевичей, который бы сего был более достоин, которого и приму в службу генерал-маиором, и полк будет называться именем его.» См. рескрипт от 19-го января 1801 г.)

Кнорринг получил приказание объявить царевичу Александру, что Император предает забвению все прежние его проступки, если только он оставит свои происки и отправится в Россию, куда призывались все без исключения лица грузинского царского дома (Рескрипт Кноррингу 20-го января 1801 г. Тиф. Арх. Канц. Наместника.), в доказательство того, что в Грузии все сословия желают вступить в подданство России, «а не то, чтобы покорство их происходило единственно из желания двух или трех». (Рескрипт Кноррингу 19-го февраля 1801 г.)

Царевич Давид лично получил письмо Императора, в знак попечения как о нем самом, так и о благе Грузии (Рескрипт царевичу Давиду от 18-го января 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Граф Ростопчин просил царевича сохранить дружбу и согласие между собою всех членов царского семейства и поторопиться отправлением послов, «для скорейшего окончания дела — по словам графа, — богоугодного и вам приятного» (Письмо графа Ростопчина царевичу 19-го января 1801 г. Арх. Мин. Внутр. Дел.).

Наше правительство, и во главе его Император Павел были в этом случае весьма далеки от каких бы то ни было насильственных действий с нашей стороны.

«Старайтесь, — сказано в одном из рескриптов Кноррингу (Рескрипт от 20-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.), — Грузию утвердить на том основании, как уже к вам и писано; не ищите иных приобретений делать, как те, которые добровольно будут искать моего покровительства. Лучше [360] иметь союзников, интересованных в союзе, нежели подданных ненадежных. Левая ваша сторона обеспечена таковыми. Не наведите туркам страха: тогда и правая сторона будет надежна. Ищите Армению интересовать к сближению для торгу и торгом, дабы канал иметь чрез них и далее. Соблюдайте привилегии, но установите наш порядок. Комплектуйте полки нашими рекрутами, но полков мало по пространству. И так сочтитесь, не можете ли умножить тамошними жителями и тамошними доходами. Ищите руд всякого рода и промыслов, также и таможни перенесите на границу. Займитесь теперь не завоеванием, но приобретением добровольным. Вот мои мысли».

Император сам искал предлога, придумывал случаи и средства к награждению новых подданных знаками своей милости. Он поручил Кноррингу доставить ему именной список тем лицам, которые более других желали быть «у него в подданстве» (Рескрипт Кноррингу 19-го февраля 1801 г.).

Многих из них предполагалось наградить достоинствами графов и баронов, пожаловать одним орден св. апостола Андрея Первозванного, другим камергерское звание (На запрос об этом Кнорринга Лазарев отвечал, что это дело весьма трудное.

«Что касается до крестов, то, по моему мнению, князья Игнатий Туманов, Дарчи Бебутов и Соломон Аргутинский-Долгорукий более всех заслуживают этой награды. Все здешние дворяне нисколько не лучше наших однодворцев. Кого же сделать графами и баронами? К этому надо еще прибавить, что в некоторых семействах один из братьев предан нам, а другой находится в числе мятежников. При дворе никто из них не может служить, потому что все они не получили никакого воспитания: трудно различить здешнего царевича от простого мужика.» Рапорт Лазарева 24-го марта 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.), и весь народ освободить от податей на три года. Таким способом действий думал Павел I привязать к себе грузин.

Император не ошибался. В Тифлисе, с прибытием послов, происходили совещания. Лица всех званий и состояний были приглашены в собрание. Князья Авалов и Палавандов, вместе с Лазаревым отправили письма к царевичам Юлону, Вахтангу; Мириану и Парнаозу, с приглашением принять участие в [361] общем деле, Царевичи Юлон и Парнаоз не только не отвечали ничего на приглашение, но, напротив, всеми мерами старались воспрепятствовать князьям съехаться в Тифлисе. Царевичи Вахтанг и Мириан сообщили, что не могут за дальностию прибыть к назначенному дню в Тифлис и что вместе с тем они спрашивают совета старшего брата, Юлона, как поступить в этом случае. Вслед затем все братья Георгия, с 700 человек вооруженных, собрались в Мухрани для совещаний, на которых решили ехать в Кахетию, привести карталинцев и кахетинцев к присяге, что, по словам дворянина Иасефова, и исполнили (Показание дворян Иасефова и Мамацева 28-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.). Царевичи тщательно скрывали от народа высочайшую грамоту, присланную им Лазаревым. Посланный с грамотою адъютант Лазарева, штабс-капитан Котляревский (Знаменитый впоследствии деятель Кавказа.), не считал однако же нужным скрывать цели своего прибытия. Высочайшая грамота стала известна и князьям, бывшим при царевичах, так что свита их разделилась на две партии. Некоторые из князей желали оставить царевичей, но, боясь наказания и преследования, скрывали свое намерение. Многие из них приходили к Котляревскому, но едва тот начинал с ними разговаривать, как пришедшие тотчас же были отзываемы к царевичам, старавшимся не допускать никого до переговоров с посланным.

Перед отъездом Котляревского пришли к нему человек двадцать князей из числа преданных царевичу Юлону.

— Не будете ли вы писать ответ на письмо, мною привезенное? спросил Котляревский.

— Если бы мы увиделись с генералом Лазаревым, — отвечали они, — то лично бы все объявили, но теперь не имеем средств этого исполнить.

— Средство самое легкое — приехать в Тифлис, заметил им Котляревский.

Князья на это не согласились. [362]

— Точно ли царевич Давид объявлен наследником? спрашивали они.

— Точно. Привезенная мною к царевичу Юлону копия с высочайшей грамоты, которую вы легко видеть можете, это доказывает, отвечал Котляревский.

— Наследником его признать мы никак не можем, потому что при покойном царе Ираклие присягнули царевичу Юлону; но если угодно будет его императорскому величеству, чтобы ни тот, ни другой царем не был, то на сие согласны и последнюю кровь для его величества пролить готовы.

Между тем, царевичи отправили к царице Дарье письмо, которая в ответ сообщила сыновьям, что в Кахетию отправлены войска.

В Тифлисе же, после совещаний и переговоров, князья, духовенство и народ решили отправить обратно в Петербург князей Палавандова и Авалова с единодушным заявлением своего желания вступить в подданство России.

В доме Лазарева собрались духовенство, князья и тифлисские жители. Здесь они подписывали благодарственную грамоту Императору Павлу I.

«Благодарность и радость, — доносил Лазарев, — были изображены на всех лицах, и желание подписывать простиралось до того, что многие князья приходили уже вечером и просили, чтобы распечатать пакет, в который означенная грамота положена была, что и они желают сделать рукоприкладство. Крепостцы кахетинской моурав князь Андроников, будучи одержим болезнию; не могши быть в собрании, прислал печать (к Лазареву) с доверенностию за него оную приложить» (Из рапорта Лазарева Кноррингу 16-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.).

18-го января послы выехали из Тифлиса в Петербург и 7-го февраля направились чрез Моздок (Письма: царевича Давида Кноррингу 18 января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Нам. Кнорринга Лошкареву 7-го февраля. Арх. Мин. Иностр. Дел.).

Послы везли с собою благодарность князей, духовенства, купечества и прочих сословий и засвидетельствование преданности [363] за принятие Грузии в подданство и покровительство (Перевод прошения грузин 18-го января 1801 г. Моск. Арх. Мин. Иностр. Дел.), а жившие в Тифлисе персияне писали, что и они желают быть под высоким покровительством русского Императора и готовы служить ему, как истинные верноподданные (Письмо персиян 18-го января 1801 г. Там же.).

Царевич Давид писал (Письмо царевича Давида Государю Императору от 18-го января 1801 г. Там же.), что, приняв желание Императора Павла I «с достодолжною признательностию и преклонив главу, поверг единожды навсегда себя и царство мое подданству вашему и высоким августейшим престола вашего преемникам, во всем согласно с прошениями родителя моего».

Тотчас же по получении грамоты Императора Павла к Георгию о присоединении Грузии к России, царевич Давид издал обвещение народу, что он торжественно принимает управление наследственным престолом грузинским, прощает виновных, а за новые преступления будет судить по русским законам (Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 297.).

Давид писал народу, что ему «высочайше повелено торжественно приблизиться к трону Грузии, по наследству в звании правителя оной», а вслед затем отправил письмо к Кноррингу с выехавшими из Тифлиса послами, в котором просил поспешить их отправлением в С.-Петербург, «для приобретения, — как говорил он, — мне и царству моему милостей русского Императора» (Из письма царевича Давида от 18-го января 1801 г. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 298.).

Таким образом, царевич Давид, устраненный сначала от управления, теперь забрал его в свои руки. Лазарев не считал возможным противиться этому после того, как Император Павел I, граф Ростопчин и Кнорринг обращались к царевичу, как к первенствующему лицу в Грузии. Эта ошибка повела ко многим злоупотреблениям и беспорядкам...

Отправление депутатов в Петербург было противно [364] желаниям царевичей-братьев покойного Георгия, старавшихся произвести волнение в Грузии и приискать сторонников в свою пользу. Царевич Юлон, собрав из подвластных ему деревень толпу вооруженных, назвав ее войском, начал разорять Карталинию и всех жителей, не желавших ему присягать или подписаться в числе лиц, заявлявших, что Юлону следует быть теперь царем Грузии. Поступки Юлона находили одобрение и поддержку в лице его братьев. Царевич Парнаоз разными происками склонял князей принять сторону старшего брата, а царевичи Вахтанг и Мириан, поселившиеся в Душете, не пропускали никого из грузин в Россию, останавливали, отбирали все письма и бумаги и самих посланных содержали под караулом в заточении.

Осетинцы, подвластные Вахтангу и жившие в ущелье в селении Мтиулеты, по его наущению разобрали пять мостов и сделали тем дорогу непроходимою.

Царевич Давид старался захватить в руки своего дядю Александра, как слышно было, приехавшего из Шуши в Казахи для совещания с братьями.

Царица Дарья, пригласив к себе Лазарева, жаловалась на Баграта, что он грабит ее людей в Кахетии, и объявила посланникам князьям Авалову и Палавандову, что она посмотрит, как они назад поедут.

По разысканиям Лазарева, обвинение царевича оказалось несправедливым.

Царица просила, чтобы возвели на престол старшего ее сына, царевича Юлона, и в подкрепление своей просьбы передала Лазареву подложное письмо от царевича Александра, написанное, по ее приказанию, собственным ее писарем. Сам Александр сообщал, что причиною его удаления из Грузии были неправильные поступки Георгия против его матери и братьев, и просил также о возведении старшего брата, царевича Юлона, на грузинский престол.

Царевичи Юлон и Парнаоз, силою приводившие народ к присяге (Показание дворян Иасефова и Мамацева 28-го января.), грабили, между тем, имения тех, которые не [365] принадлежали к их партии, не щадя ни звания, ни состояния (Показание дворян Иасефова и Мамацева 28-го января.). Руисский архиерей был один из числа первых пострадавших от их насилия.

Лазарев просил Юлона распустить по домам войско, разоряющее Карталинию, и терпеливо ожидать решения русского Императора.

«Уведомляю вас, — отвечал на это царевич (Письмо Юлона Лазареву 20-го января 1801 г. См. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 232.), — что больше терпеливого ожидания и спокойного пребывания никто не может иметь, как я. Поелику, по правилам и по закону, оставленным нам от нашего родителя, следует мне по кончине царя и брата грузинское царство, и от народа грузинского признан я в сем звании, но я еще не принимал правильно такого наименования, а просил его императорское величество на сие соизволения и ожидаю благоволения Государя.

Предписываете распустить войско, находящееся при мне и беспокоящее Грузию. Я не чужое какое имею войско, а только находятся при мне князья и дворяне грузинские: сие, кажется, не непристойно. Они, находясь при мне, не будут разорять моего отечества, и я никакого войска разоряющего не имею, а если так вы извещены, то сие есть явная от врагов клевета...»

Юлон, как бы в ответ на эту просьбу, ограбил дом и захватил жену князя Амилахварова за то, что та не хотела присягать ему (Показание протоиерея Иоанна Осеева. Акты Кавк. Арх. Комм., т. I, стр. 235.) и что муж ее был в Тифлисе для слушания грамоты Императора Павла. Точно также, по приказанию царевичей, были схвачены и закованы княгиня Туманова и сестра княгини Орбелиани (Рапорт Лазарева Кноррингу 20-го января 1801 г. Акты Кавк. Археогр. Комм., т. I, стр. 233.).

Обиженные и ограбленные просили защиты, обращаясь то к царевичу Давиду, то к Лазареву, то к Кноррингу. Последний, не находя других средств, приказал сообщить царевичам, что если они не разъедутся по своим домам., то сборища их [366] будут разгоняемы русскими войсками, и что со всяким, кто станет противиться мерам, принимаемым для блага Грузии, будет поступлено как с неприятелем.

Затем приступлено было к общим строгим административным мерам. Распускавших ложные слухи предписано арестовывать и не дозволять собираться вооруженным людям.

Известие о том, что Юлон думает приехать в Мцхет для того, чтобы короноваться там, заставило Лазарева отправить туда две роты пехоты и три роты, под начальством полковника Карягина, в кизихскую (сигнахскую) крепость, для защиты края от покушений Омар-хана аварского, собиравшего свои войска. Две роты, назначенные в Мцхет, отправлены были, однакожь, в Душет, место жительства царевича Вахтанга, для поддержания свободного и безопасного сообщения кавказской линии с Грузиею.

По просьбе жителей, одна рота послана в город Гори и принята населением с большою радостию. Многие из грузин, оставившие город, из страха попасться в руки царевичей, с прибытием роты возвратились в свои дома.

Генерал-маиор Гуляков выступил с четырьмя ротами, а царевич Иоанн Георгиевич с грузинскими войсками в Марткопи, куда, по сведениям, должны были собраться царевичи, братья покойного царя, для совещаний (Рапорт Кнорринга Государю Императору 1-го февраля 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.).

Гулякову поручено внушить царевичам, что поступки их предосудительны, что царя нет в Грузии и что правление краем поручено царевичу Давиду (Предписание Лазарева Гулякову от 20-го января 1801 г. Акты Кавк. Арх. Комм., т. I, стр. 233.).

В Марткопи был только один царевич Мириан, а Вахтанг и Юлон уехали еще накануне вечером, когда за ужином узнали, что для преследования их посланы русские войска.

Царевичи протестовали и обижались тем, что против них приказано действовать русским войскам. Узнав о движении Гулякова, они писали Кноррингу, что движение это было причиною [367] частого переезда их с места на место, а вовсе не происки их. Царевичи говорили, что они несколько раз жаловались Лазареву, но что тот не читает писем их.

«.... Мы не знаем, что это такое, — писали царевичи (Письмо царевичей Вахтанга и Юлона Кноррингу от 26-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.). — Если есть над нами какое-либо несчастие, то должны нам объявить, а если нет, то зачем делать нам такую напасть. Еще поныне как мы, так и брат наш царь Георгий не оказывали никаких услуг великому Государю. Кажется, он не оказал столько услуг, чтобы получить столь дражайшие милости и быть принятым с такою благодарностию и милостию... Почему же сторона нашего брата должна так прославиться, а мы обречены столь примерному несчастию? Если они христиане, то и мы, если они царя Ираклия потомки, то мы его дети, а они внуки».

Не дожидаясь прибытия генерал-маиора Гулякова, царевичи отправились: Юлон и Вахтанг в Кизих, где успели привести к присяге две деревни, Парнаоз поехал в Карталинию, а царевич Мириан думал, переночевав, отправиться в Душет. Гуляков долго убеждал Мириана оставить свои происки, и когда тот не соглашался, то отобрал от него бывших при нем дворян и людей.

Отсюда генерал Гуляков предполагал двинуться в Сигнах, куда отправились Юлон и Вахтанг, послав повеление своим подвластным собирать войска и идти к ним.

Затем царевичи поехали в деревню Мачхани, а потом, переправившись через реку Иору, возвратились в Мухраны.

Вслед за ними приехал в Мачхани и царевич Александр, с 500 человек казахцев; но те, лишь только узнали, что Юлон и Вахтанг спасаются бегством, а русские их преследуют; тотчас же оставили Александра и возвратились в свои дома. Царевич, с 20 человеками конвоя, скрылся в монастыре Давида Гареджийского и, бежав оттуда по следам братьев, догнал их, не доезжая Мухрани (Рапорт г.-м. Гулякова Лазареву 25-го января 1801 г.).

После совещаний Вахтанг направил путь свой в Душет, [368] Юлон и Александр — в деревню Кошки, откуда пошли на владения князей Эристовых с намерением изгнать их из имения. Эристовы, предуведомленные об опасности, встретили царевичей оружием, и те, после непродолжительной перестрелки, бежали далее и скрылись сначала в крепости Цхинвале (Показание кн. Отара Амилахварова.), а впоследствии ушли в Имеретию.

Царевичи просили содействия царя имеретинского и Омар-хана аварского. Со своей стороны царевич Александр искал помощи у ханов ганжинского и шемахинского (Показание дворянина Мамацева от 28-го января 1801 г.). Наконец, все вместе они отправили посланного к Баба-хану (Рапорт Лазарева Кноррингу 2-го февраля 1801 г. Акты Кавк. Архёогр, Комм., т. I, стр. 240.), прося его помощи и содействия, и в то же самое время думали укрепить Лиахвы, для поддержания персидских войск (Из письма Эристовых Михаила и Шанше. Там же, стр. 242.). С наступлением весны царевичи надеялись собрать все войска окружных ханов и лезгин и при содействии их вытеснить русских из Грузии. Хотя союзники, на которых надеялись царевичи, не могли оказать помощи по недостатку сил и средств, тем не менее Лазарев, по согласию с наследником грузинского престола, принимал меры к уничтожению всякого рода покушений. После совещаний, решено было предписать генералу Гулякову, чтобы он старался уговорить возвратиться к настоящей истинной власти тех, которые приняли сторону Юлона и его братьев, а всех тех, которые останутся непреклонными, арестовать, не исключая самих царевичей. К казахским татарам Лазарев отправил письмо, увещевая их не подаваться на подговоры Александра и не нарушать общего спокойствия. Письмо оказало свое действие, и Александр не имел никакого успеха у татар.

№К крайнему моему сожалению, уведомился я, — писал Лазарев в обвещении народу карталинскому (От 26-го января, № 58. Тифл. Арх. Канц. Нам.), — что некоторые из князей карталинских сего не выполняют (т. е. не исполняют желания Императора Павла), духовенство чинит [369] повиновение царю, которого нет, ибо никто еще не назначен Государем Императором. Почему предлагаю вам все таковые дерзости, противные благоустроенному порядку, оставить и возвратиться в должное повиновение; в противном же случае найдусь обязанным принудить к повиновению всякого непослушного. Впрочем же никаким издаваемым бумагам, исключая исходящих от его светлости наследника царевича Давида Георгиевича и от меня, по повелениям моего начальства объявленным, не верить».

Такое всенародное объявление царевича Давида первенствующим в царском грузинском доме еще более разъединило обе враждовавшие партии. Братья покойного царя, с матерью своею, царицею Дарьею, хлопотали о возведении на престол Юлона, а сыновья Георгия XII и супруга его, царица Мария, хлопотали об утверждении Давида. Обе партии действовали единодушно в свою пользу, не пренебрегая никакими средствами.

В январе царица Дарья сообщала Лазареву, что вся Карталиния, Кахетия, тушины, пшавы, хевсуры и татары присягнули уже Юлону. Она просила Лазарева не преследовать ее детей, как лезгин. Удивительно ли, — спрашивала царица, — если дети царя Ираклия прибудут в Кахетию? «Не находится никто такой в Кахетии, а наипаче в Кизихах, который бы два и три раза не был выкуплен из плена собственными деньгами царя Ираклия. Их хлеб его детям больше принадлежит». Хитрая женщина высказывала при этом уверенность, что Император не захочет заставить изменить присяге и нарушить клятву стольких христианских душ. Царица в то же время ловко ставила вопрос о том: могут ли дети покойного Георгия получить более чести, чем дети Ираклия (Письмо царицы Дарьи Лазареву 21-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.).

На такой вопрос ей отвечено, что принятые для благосостояния Грузии меры обнародованы, и потому странно, что она принимает на себя вид ничего не знающей о том. Кнорринг просил Лазарева сообщить царице, что своим поведением и [370] поступками она навлекает на себя подозрение, «будто она опровергает меры, кои для общего блага предпринимаются» (Из отношения Кнорринга Лазареву 29-го января 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.).

Царица Дарья требовала от Давида назначения ей для приличного содержания по тридцати рублей в день. Царевич отвечал, что она имеет деревни, из которых получает хлеб, сарацинское пшено, масло, мясо, вино, дрова, кур, яйца, молоко, и, сверх того, имеет чистого дохода 4,000 рублей в год (Письма царевича: Лазареву от 20-го января и Дарье 21-го января 1801 г.). Дарья укоряла племянника в несправедливости и говорила, что все доходы ее не превышают 170 рублей в год, что он увеличил их нарочно для того, чтобы обмануть незнающих.

«Если бы даже все были обмануты, Бог не обманется, поверь мне, — писала царица (Царевичу Давиду 24-го января 1801 г.). Более всего дивлюсь тому, почему ты не бережешь себя от таких лжей. Еще писал, что если де Парнаоз явится и присягнет на верность Государю, то получит обратно все те вотчины, которые отец твой отобрал от него на законном основании. Твой отец ничего законного не творил. Каким законом предписывается клятвопреступничество и отнятие хлеба у брата? Вы должны и то объявить Парнаозу: как вы верите в клятву и как вы поклялись ему, так ли должен поклясться и он, или иначе?»

Грабежи и насилия царевича Юлона и его братьев, производивших повсюду опустошение, были причиною того, что многие из грузин боялись ехать в Тифлис и просили Лазарёва и царевича Давида, как временно управлявшего царством, прибыть к ним в город Гори для принятия присяги. Имея в виду успокоить страну, а главное привести к покорности царевичей, Лазарев решился двинуться с войсками в Гори (Рапорт Лазарева Кноррингу 2-го февраля 1801 г.). Царица Дарья, узнавшая о намерении Лазарева идти в Карталинию, обратилась к нему с просьбою подождать и не ходить. Она обещала послать к детям и просить их разъехаться. Лазарев согласился исполнить просьбу при условиях: 1) чтобы [371] сыновья ее не разоряли народа, не приводили его к присяге и не производили беспокойств в стране; 2) чтобы без позволения наследника престола они не собирали войска; 3) чтобы Юлон не подписывался на баратах (указах) наследником и 4) чтобы все царевичи, дети ее, жили в Тифлисе.

Первый пункт царица Дарья назвала ложью; на второй и третий не согласилась; а на четвертый отвечала, что к этому принудить их никто не может. Давид предложил царице обдумать хорошенько предложения и дал ей на то три дня сроку. Дарья отвечала, что все грамоты, объявленные от русского Императора, ложны и выдуманы, и отказалась принять посредничество в деле усмирения ее сыновей. В ответ на это ей объявлено движение войск в Карталинию. Движение оказалось тем более необходимо, что в Тифлисе получены были новые сведения о поступках Юлона. Захватив в свои руки имение Лиахвы, составляющее целую провинцию в Карталинии, Юлон отдал его .зятю своему князю Ревазу Эристову, который обещал ему за то соединить свои силы с имеретинскими войсками, собиравшимися в верхней Имеретии, под предводительством Елизбара Эристова. Соединение это могло заставить присоединиться к бунтующим всех горских жителей и повести к дальнейшим беспорядкам в Грузии, тем более, что и сами царевичи думали уехать в Имеретию, куда отправили уже свои обозы.

«Я слышу ныне, — писал Юлону царевич Давид, что вы отдали Лиахвы во владение зятю вашему Ревазу Эристову, а сами со всем семейством и братьями Парнаозом, такожде с семейством, и Александром, едете в Имеретию, почему объявляю, что как я, по высочайшему повелению, поставлен правителем Грузии, то вы не имеете никакого права жаловать кого недвижимым имением; и кроме сего ваше удаление в Имеретию с братьями вашими есть явное противничество воле Государя» (Письмо Давида царевичу Юлону 9-го февраля 1801 г. Тифл. Арх. Канц. Наместника.).

«Кто вас обеспокоил, — спрашивал Давид, — что вы едете в чужую землю и своих братьев туда уводите, а оставляете собственное свое отечество?... Оставьте ныне ваше предприятие — [372] не идите в Имеретию, не подтверждайте сим еще вашего противничества и не окажитесь изменниками своему отечеству».

Царевичи ушли, однакожь, из Грузии, в которой временно водворилось спокойствие, так что многие грузины могли спокойно и безопасно ехать в Тифлис, не боясь попасть в руки царевичей.

Спокойствие в стране продолжалось, однако, весьма недолго.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том III. СПб. 1886