ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM II.

XII.

Открытие Кавказского наместничества. — Деятельность Шейх-Мансура. — Прокламация П. С. Потемкина аксаевцам и жителям Эндери. — Бегство Шейх-Мансура в Турцию. — Его прокламации. — Волнение среди закубанцев. — Вторжение их в наши пределы. — Постройка укреплений на линии. — Расположение войск. — Образование поселенного войска. — Вступление шамхала Тарковского в подданство России. — Увольнение П. С. Потемкина и назначение командующим войсками генерал-аншефа Текелли.

Волнение, произведенное на линии Шейх-Мансуром в 1785 г., не дозволило генералу Потемкину приступить, согласно воле императрицы. к открытию Кавказского наместничества. Лес, заготовленный для присутственных мест и генерал-губернаторского дома, был или сожжен или разграблен хищниками, и хотя взамен его доставлялся новый из Астрахани, но постройка, начатая с 20 ноября, при всех усилиях могла быть окончена не ранее января 1786 года (Всеподданн. донесение Потемкина от 26-го ноября 1785 года. Государственный Архив, XVI, № 919.).

По указу императрицы Екатерины II Сенату, Кавказское наместничество составлялось из двух областей: Кавказской и Астраханской. В первую должны были войти уезды: [224] Екатериноградский, Кизлярский, Моздокский, Георгиевский, Александровский и Ставропольский, во вторую: Астраханский, Красноярский, Енотаевский и Черноярский, отчисленный от Саратовского наместничества. «Городу Екатеринограду, сказано в указе (Архив Мин. Иностр. дел, II-19, № 1.), быть губернским; Астрахань же, до будущего нашего соизволения, долженствует остаться областным городом. А впрочем, постановление о границах Кавказского наместничества, с прикосновенными к нему, возлагаем на соглашение наших генерал-губернаторов и правящих ту должность.»

Признавая полезным и единственным средством к обузданию горцев введение среди населения цивилизации и правильных понятий о гражданской жизни, Екатерина поручала генералу П. С. Потемкину заводить исподволь города по близости подгорных народов, подданных России. «Мы удостоверены, писала императрица (В рескрипте П. С. Потемкину от 19-го мая 1785 г. Арх. Мин. Иностр. дел, II-19, № 1, дело 1805 г.), что в краткое время и сами они ощутят пользу из сего заведения и найдут собственную их выгоду в причислении их под управление нами учрежденное, участвуя в оном выбором судей по званию и состоянию их. Но для сего нужно, чтобы они в торге, промыслах и прочих позволенных упражнениях имели полную свободу, и чтобы военные и гражданские начальники не стесняли их в том ни под каким видом, но паче всяким благодеянием и помощью их подкрепляли.»

В большей части городов Кавказского наместничества существовало исключительно военное управление, но теперь признано было более удобным применить к этим городам изданное в апреле 1785 года «Городовое положение». Генерал-поручику Потемкину поручено объявить о дозволении всем выходящим из гор явиться в Кавказской губернии, и если число вышедших армян будет довольно значительно, то основать для них особый город. Для связи Кавказской линии с Грузиею была построена еще в 1784 г. крепость Владикавказ на р. Тереке; при входе в ущелье Кавказских гор и за тем по пути к Моздоку возведены редуты: Потемкинский при р. Тереке, близ [225] Татартупа, Комбелейский при р. Комбелее и Григориопольский у Малой Кабарды. — Далее, на правом берегу Кубани, было построено укрепление Преградный Стан и при устье р. Урупа — укрепление Прочный Окоп. Для усиления поселений на линии, императрица приказала селить там отставных солдат, давая им пособие от казны по 20 руб. на двор. 14-го июля 1785 г. был обнародован манифест, по которому дозволено было селиться в Кавказской области всем желающим и иностранцам. Последним обещано свободное отправление веры, предоставлены преимущества наравне с русскими подданными, с увольнением на 6 лет от государственных податей. Если бы, по прошествии льготных лет, поселенцы пожелали возвратиться на родину, то могли сделать это беспрепятственно, заплатив только трехлетнюю подать. Одновременно с этим приступлено было к раздаче свободных земель частным лицам и с 1784 года появились на Кавказской линии имения князя А. А. Вяземского, графа (впоследствии князя) А. А. Безбородко, графа А. Р. Воронцова, графа И. Г. Чернышева и других.

В конце декабря 1785 года, ко всем кубанским мурзам кабардинским и кумыкским владельцам, как подданным России, было разослано приглашение явиться в Екатериноград, на торжество открытия Кавказского наместничества (Письмо Потемкина Арслан-Гирей-султану и лист кабардинцам от 17-го декабря. Государствен, Архив, XXIII, № 13, папка 50.). К 15 января съехалась большая часть чинов, назначенных в состав правления, собралось до ста человек дворян и более 40 человек горских князей и владельцев.

Утром 17-го января все эти лица и офицеры собрались в доме правителя, и в то время, когда П. С. Потемкин, приветствуя собравшихся, объявлял им о предстоящем завтра открытии наместничества, по улицам города разъезжал городничий и возвещал то же самое народу. Сопровождаемый конвоем из одного унтер-офицера и 12-ти рядовых, при звуках труб и литавр, он объявлял жителям о предстоящем торжестве, «с беспрестанным восклицанием: виват Екатерина!»

В шесть часов утра в воскресенье, 18-го января, сто один [226] выстрел дал знать жителям о начале торжества. Немногочисленное еще в то время дворянство и все служащие собрались у правителя наместничества, откуда в сопровождении горских князей отправились в залу дома присутствия, во глубине которой виден был поставленный на возвышении портрет императрицы. Здесь ожидали они прибытия генерала Потемкина, который приветствовал представителей края особою речью (Госуд. Архив, XVI, №№ 199 и 919.).

— Глас трубный, сказал он — и пушек гром возвестили в стране сей торжество. Великолепное приготовление, здесь видимое, знаменует; что посвящен день сей на славословие бессмертной делами великой Екатерины, нашей лучшей самодержицы. Едва умолкнул гром оружия, потрясавший горы Кавказские, едва удержан меч, карающий врагов, и с восстановлением тишины открывается новое зрелище, благоденствие народу обещающее. Многочисленное собрание разных наций, предстоящее пред престолом славою, победами и щедротами сияющей Екатерины, готовится принять благодатное ее учреждение. Все пределы пространной Империи Российской вкушают уже плоды народо-матернего сего узаконения. Вы ныне равное с другими вкусите блаженство; вы увидите, что любовь ее к подданным есть первым основанием, а благосостояние народное — главным ее предметом. Всевышний Царь царей, благословляя намерения возлюбленной благодетельницы человечества, увенчал успехами учрежденное ею благоустройство. Мы, внимая священной ее воле и зная цену истинного блага, от щедрой руки даруемого, имеем долг начать сие торжество излиянием Вседержителю Богу сердечных молитв, дабы Всемогущий Господь, милующий Россию, излиял все небесные благости и высочайшие намерения более и более успехами венчал.

Собравшиеся отправились в церковь, где выслушали проповедь преосвященного Антония и должностные лица приняли присягу. Церемония эта произвела весьма сильное впечатление на горских князей, смотревших с удивлением на все происходившее. [227]

Не понимавшее русского языка и чуждое европейским понятиям, туземное население не могло принять непосредственного участия в управлении и, подобно прочим губерниям, иметь должностных лиц по выбору; но чтобы сблизить его и ознакомить с порядками администрации, было выбрано в члены нижне-земских судов по два человека туземцев в Кизлярский и Ставропольский уезды и один в Моздокский (Всеподд. донесение Потемкина 28-го января 1786 г.). Генерал Потемкин просил А. А. Безбородко приказать перевести на языки армянский, татарский и грузинский учреждение о губерниях и доставить переводы к нему (Письмо П. С. Потемкина Безбородко от 28-го января 1786 г.).

Таким образом, 18-го января 1786 года было открыто Кавказское наместничество, состоявшее из шести уездов: Кизлярского, Моздокского, Георгиевского, Александровского, Ставропольского и Екатериноградского.

Во вторник, 20-го января, были произведены выборы уездных предводителей дворянства, причем георгиевским был избран князь Потемкин-Таврический, а Александровским — статс-секретарь императрицы И. П. Елагин. Затем, когда из среды предводителей последовал выбор губернского предводителя, то все, конечно, единогласно избрали князя Потемкина, а на его место георгиевским уездным предводителем — графа И. Г. Чернышева.

По окончании выборов, открытия присутственных мест и избрания депутатов для принесения благодарности императрице, представители сословий разъехались по домам. Генерал-поручик Потемкин напутствовал их речью, не лишенною интереса и в настоящее время.

«Во все дни торжественного происшествия, сказал он, на которое вы созваны, видели вы благость на вас изливаемую, внимали сначала содержание благодатного учреждения (о губерниях), слышали вчера всемилостивейшую о правах и преимуществах дворянства грамоту. Кто из вас мог слышать сие без восторга наипризнательнейшей благодарности, узнав через первое [228] до какой крайней черты матернее сердце нашей самодержицы стремилось к народному устройству и видел из последней (грамоты) коликие преимущества даровала она российскому дворянству.

В древния времена, когда человечество стонало под игом сильных, когда народ удручен был от властей, когда властители считали и правилом, и выгодой себе утеснять подвластных — герои, которые, следуя побуждению человеколюбия, отличались добротою, были признаваемы народами превыше человеков; им созидали храмы, их боготворили.

В цветущие дни Рима воздвигали героям, в ознаменование творимых ими дел, монументы; в наши просвещенные дни видели мы, что великая душа самодержицы отреклась от монументов, благодарным народом многократно предлагаемых. Но если пройдем мысленно древних, средних и последних времен историю, то найдем, что ни которого из сих периодов времен народы не имели более причин славословить государей своих, как Россия ныне.

Мы с восхищением видим в лице царствующей самодержицы победительницу, видим с восторгом радостным нежную мать своего народа. Лавры ее побед не подобны лаврам тех завоевателей кои для единой громкости и блеску стремились расхищать чужие пределы; те опустошали землю, а она населяет пространные области; те, поджигая грады, ознаменяли власть свою развалинами, — она грады созидает и власть ее ознаменяется человеколюбием; их следы орошены кровью, — ее путь всюду усыпан благотворениями и в законах ее зримо начертание горящей к народу любовью души пламенной.

Вся Европа, да и самые дальние пределы вселенной, с удивлением видят процветающей России славу. Взирайте на растение нашего отечества в счастливые наши дни!

Могущественная мудрость самодержицы пашей торжествовала над силами многих супостатов, устроила внутреннее благосостояние наше, возвеличила славу нашу, утвердила личную безопасность частных людей, обнадежила каждого достояние, отверзла ворота наукам, даровала преимущества благорожденным, открыла [229] способы основать состояние среднего рода, недостатком коего укоряли нас иные державы, преподала средства к заведению ремесл, и нет такого состояния в нашем отечестве, о коем бы проницательная душа ее не мыслила и не явила себя попечительною.

Исчислите ее попечения о славе и величии России! Она приобрела Белую Россию, присоединила к Империи Крым, единое имя которого было россам страшилищем; Крым, откуда истекали к нам бедствия, ныне повержен Империи Всероссийской навеки, и приобретение сие не оросило ее лавров ни единою каплей крови!

Воззрите, наконец, на сию страну, где по образу мудрого ее учреждения торжественно открыто наместничество. Сия страна, где прежде было пребывание древних Скифов, присвоена к России; горы Кавказские, под вечным льдом, облака превышающие, преклоняются ее державе; народы лютонравые, укрощаясь, внимают законы и учреждения рукою мудрости начертанные. И там, где пространство степей ужасало воображение, ныне видим повсюду села и обитание; там, где скитающиеся народы не видели ничего, кроме терния, ныне видим воздвигнутые грады.

Здесь предлежит нам служение, требующее более тщания и кротости. Вам, поставленным судиям, должно радением, беспристрастием и неусыпностью привлечь сердца диких народов, приучить их любить благоустройство, познать пользу законов, цену покровительства их и выгоду каждого повиноваться законам, дабы многоразличные народы, составляющие сию губернию и ей сопредельные разные нации, сами отметали прежнее ослепление свое, возгнушались злонравием своим и чтоб общество их получило и то тело и тот образ существа, каковым ему быть предполагают.

А вы, сказал П. С. Потемкин, обращаясь к депутатам из горских князей, — вы, призванные пред лицо и престол Великой Екатерины, любуйтесь участью вам дарованною, приучайтесь познавать состояние, природе человеческой свойственное. Славьте с восторгом имя Великой Екатерины, возглашайте ее царствование, повинуясь ее священным законам. Не требуют [230] от вас ничего, кроме верности к императорскому престолу, спокойного пребывания и взаимной между собою безопасности».

Спокойствие и безопасность на линии составляли самую существенную потребность того края. Грабежи и хищничество тяжело отзывались на сельском населении, особенно с тех пор, как Шейх-Мансур войну с русскими назвал священною и сулил вечное блаженство каждому мусульманину, павшему на поле брани или убившему гяура. В конце 1785 года, в Дагестане, Чечне и среди Кумык явились посланные с письмами от бывшего в то время в Константинополе дженгутайского Ахмет-хана, извещавшего горцев, что Порта даст им денег и войско, если они последуют советам пророка и восстанут против России (Рапорт Потемкина князю Таврическому 4-го января 1786 года, 1-й. Государств. Архив, XXIII, № 13, папка 57.).

Оставленный было всеми Шейх-Мансур снова вышел па сцену и число его приверженцев быстро возрастало. Покинувший его Чапалов явился опять в числе самых горячих приверженцев имама. Мансур разослал всюду прокламации, в которых проклинал всех, кто слушает русских и повинуется им. Он приготовил большое знамя с длинным серебряным копьем; заготовил мешки для провианта, доставляемого жителями, и огромные котлы для довольствия войск и своих последователей. Вокруг дома пророка был поставлен караул из местных жителей (Рапорт полковника Лунина генералу Потемкину 8-го января 1786 года.). Захватить его в наши руки не представлялось никакой возможности, ибо туземцы не только не соглашались его выдать, но тщательно скрывали местопребывание человека, по их словам, святого. Охотники до легкой наживы являлись к начальству на линии и предлагали за деньги достать голову Мансура; но, конечно, не исполнили данных обещаний; некоторые успели воспользоваться доверием русского начальства и, получив часть денег вперед, скрывались и исчезали бесследно.

Мансур, между тем, продолжал вербовать приверженцев и требовал, чтоб от каждой мечети по три человека прибыли [231] к нему (Рапорт Потемкина князю Таврическому от 28-го мая 1786 года.). Аксаевцы и жители селения Эндери отличались своим сочувствием к пророку и охотнее других следовали его учению. Генерал-поручик Потемкин требовал, чтобы владельцы запретили своим подвластным исполнять требования Мансура и становиться под его знамена, но владельцы отвечали, что они не в состоянии воспрепятствовать такому движению.

«Сожалею, отвечал Потемкин (В прокламации от 12-го июля Андреевским и Аксаевским владельцам.), что слабое ваше чиноначалие не может удержать подвластных ваших, кои прилепляются не к имаму, как вы в письме своем пишите, но к бунтовщику и разбойнику Ушурме, который, ложно назвав себя имамом, достоин сделался гнева Божия, который, наруша спокойствие, сделался бунтовщиком и достоин казни.

Бог всемогущий, видя мерзкие дела, не попустит сие без поражения и за кровь от него пролитую предаст его и казни на сем свете, и вечной муке после смерти.

Вы просите моего повеления — я даю вам оное кратко и ясно: удерживайте подвластных ваших от нового зла, вразумите их, что когда прошлого лета, ослепленный народ, веря обманам Ушурмы, подлого пастуха, прилепился к нему, много ли получил чрез него, много ли приобрел выгод?

Сей обманщик Ушурма на счет крови человеческой, — которую ослепленные простаки за него проливают, — сам грабил и наживался, и открылись его обман и злодейство».

Генерал Потемкин писал горцам, что, поразив прошлую осенью скопище Мансура, он остановил военные действия в той только уверенности, что они поймут милосердие русской императрицы, но если горские народы снова последуют советам лжепророка, то будут жестоко наказаны и раскаяние их будет поздно.

Воззвание это не оказало своего действия, народ стекался к Мансуру, и повсеместное брожение было на столько сильно, что П. С, Потемкин не находил возможным восстановить спокойствие на линии до тех пор, пока будет существовать [232] Мансур (Рапорт Потемкина князю Таврическому 14-го июля 1786 г., № 365.). По его научению, кабардинцы поддерживали постоянные сношения с закубанцами и вместе с ними или вторгались на линию или служили проводниками. При одном из таких нападений, кабардинский владелец Дол, один из наиболее деятельных пособников Мансура, был окружен нашими войсками. Не видя возможности уйти от преследования, Дол прислал своего узденя к командовавшему отрядом полковнику Нагелю, с просьбой о прощении и с обещанием покориться. Нагель обещал ему помилование; Дол явился в наш лагерь и был водворен на месте своего жительства, в Малой Кабарде. Пример милосердия к явному преступнику подействовал на некоторые племена, и аксаевцы, вместе с жителями Эндери, решились также просить прощения, с обещанием на будущее время не присоединяться к Мансуру (Рапорт полковника Нагеля Потемкину 8-го августа.). Потемкин требовал от них присяги и выдачи аманатов, на что они и согласились (Листы Андреевским владельцам от 4-го и 9-го августа 1786 года.). Вслед затем в сентябре и кабардинцы дали подписку, что если Мансур явится в их селениях, то обязаны будут задержать его и представить начальству (Подписка кабардинцев от 28-го сентября 1786 года.). Обстоятельства эти, сделавшись известными Мансуру, заставили его позаботиться о собственной безопасности. Он прикинулся раскаявшимся, и в конце октябри, родственник его, Этта, явился к П. С. Потемкину с уверением, что Мансур желает не только покориться, если ему будет обещано полное прощение, но и принимает на себя обязанность успокоить горские народы. Генерал-поручик Потемкин требовал, чтоб Мансур сам к нему явился, но тот отвечал отказом. Вскоре после того открылось, что Мансур подсылал своего родственника для того только, чтобы разгласить, что русское правительство ищет примирения с ним. «Но как к таковым разглашениям, писал князь Таврический (Во всеподданн. донесении от 30-го января 1787 года, № 5.), прямая есть причина спасти себя и не показаться гонимым Россией, то и предписал я генерал-поручику Потемкину, означенного родственника представить ко мне, а Ушурме (Мансуру) дать знать, [233] что прибегающие с повинною к престолу вашего императорского величества не отчуждаются монаршей милости, лишь бы только раскаяние их и исправление было истинно и чистосердечно».

Этого-то последнего и не было у Мансура. Он вовсе не желал покориться, искал средства усилить свою партию и обещал своим приверженцам в одну из пятниц двинуться к Владикавказу и овладеть им.

— В коране написано, говорил лжепророк, что если мусульмане начнут брань с беззаконными в пятницу, то непременно победят их. Если мусульманин убьет хотя одного беззаконного в пятницу, то это все равно, что он разорил бы 7,000 церквей беззаконных в остальные дни; буде же мусульманин будет в этот день убит от руки неверных, он будет непременно в раю.

Мансур обещал своим соотечественникам содействие турок, Аварского хана и уцмия Каракайдакского.

— Турецким войскам заходить сюда далеко и весьма затруднительно, говорили люди, не верившие обещаниям имама, и этого никогда не бывало. Гораздо легче бы было возвратить им отнятый Крым или придти на Кубань, но и туда они не идут. Как нам противиться русским? Долго ли, коротко ли они загонят нас в горы, где помрем мы с голода; лучше успокоиться и просить пощады.

— Напрасно мы надеялись на него, говорили чеченцы, — и сделались русскими противниками.

Не смотря на нерасположение к нему большей части населения, Мансур успел собрать вокруг себя толпу в тысячу человек. Здесь были чеченцы, тавлинцы, андреевцы, аксаевцы и по преимуществу качкалыки — все люди бездомные или абреки (Рапорт маиора Елагина 30-го мая 1787 года. Государств. Арх., XXIII, № 13, пап. 60.). Опасаясь оставить их без деятельности и через то подвергнуть грабежу свои селения, Мансур двинулся против карабулаков. В происшедшем столкновении имам показал себя трусом, и чеченцы смеялись над ним, говоря, что он «робел [234] быть близко в драке, а стоял всегда поодаль» (Рапорт бригадира Нагеля 1-го июня 1787 г. Госуд. Арх., XXIII, № 13, пап. 60.). Трусость у горцев всегда считалась самым величайшим пороком, и потому естественно, что Мансур подвергся страшным насмешкам и потерял всякое доверие. Видя безуспешность своих действий в Чечне и зная о приготовлениях Турции к войне с Россией, лжепророк решился отправиться в один из турецких лагерей и там предложить свои услуги. В начале июля 1787 года, при помощи закубанского владельца Казы-Герея, Мансур оставил Чечню и ушел за Кубань. Порта рада была переманить его на свою сторону, как политического деятеля. Еще ранее ухода Мансура за Кубань, один из кумыкских жителей, путешествовавший в Мекку и возвращавшийся через Константинополь, был призван к визирю.

— Какой там явился у вас имам, спрашивал визирь, — и какие он делает чудеса?

— Никаких, отвечал истинный последователь пророка Магомета, — он развращает только народ и производит смятение.

— Верят ли ему люди?

— Простые верят, а умные называют обманщиком.

— Разве у вас нет книг?

— Есть.

— Как же вы можете верить в появление пророка, которого по вашему закону, кроме Магомета, быть не может?

Хаджи объяснял это неразвитостью народа, но вместе с тем уверял визиря, что Мансур имеет много приверженцев. Это последнее заявление было причиною того, что когда Мансур появился за Кубанью, Порта решилась сделать его орудием своих видов и, при помощи лжепророка, поднять мусульман против России. Каким путем достигнуть этого — турецкое правительство предоставляло времени, а теперь употребляло все усилия, чтобы сделать Мансура своим приверженцем. Присланный от суджукского паши эфендий одарил экс-имама деньгами, подарками и успел взять с него присягу, что он не [235] предпримет ничего иначе, как с повеления Порты (Рапорт генерала Потемкина князю Таврическому 21-го августа 1787 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13, пап. 62.). Вслед затем явился посланный от анапского паши и пригласил Мансура в Анапу, где было собрано до 10,000 турецких войск. Анапский паша расспрашивал Мансура о характере его проповедей, хвалил его за то, что он распространяет правила религии в таких диких местах, как Дагестан и осведомился, не притесняют ли русские тамошних жителей.

— О притеснениях русских я ничего не слыхал, отвечал Мансур, — чеченцы дают своих аманатов с тем, чтобы по прошествии года они заменялись другими, но с некоторого времени русские, получив от чеченцев новых аманатов, удерживают старых и чеченцы на это ропщут.

— Удерживание русскими аманатов ваших, заметил паша, — есть явный знак нарушения ими обязательств. Они разрушили уже мир с калифом (султаном) и умышляют истребить правоверных. Вскоре возгорится война и каждый истинный мусульманин должен вооружась защищать правую веру до последнего издыхания. А как известно, что по ревности твоей к вере послушны тебе не только все чеченцы, но и многие другие дагестанские народы, то сей случай подаст тебе лучшее средство приобрести Божественное милосердие и султанские щедроты для блаженства сей и будущей жизни. Старайся побуждать и увещевать, чтобы все магометане, вооружась, ополчились против россиян и нанесли бы вред неприятелю мусульманской веры. Будь уверен, что служение твое Богу и калифу награждено будет такими воздаяниями, какие только вообразить можно.

— Конечно, отвечал Мансур, — я, как магометанин, обязан действовать по законам религии, но о чеченцах и дагестанцах ничего утвердительного сказать не могу, так как народы эти имеют своих начальников и свои обстоятельства, соображаясь с которыми располагают свои дела.

Несмотря на уклончивый ответ Мансура, паша ласкал его и содержал хорошо (Показание Мансура Шешковскому. Госуд. Арх., VII, № 2777.). Ободренный приемом и надеясь на [236] поддержку со стороны турок, лжепророк прислал своим односельцам письмо, в котором писал, что скоро возвратится в Чечню знаменитым человеком (Рапорт бригадира Нагеля от 7-го июля. Госуд. Арх., XXIII, № 13, пап. 61.). Он советовал правоверным быть единодушными, держаться данных им наставлений и тогда обещал избавить их от притеснений русских. «Все закубанские народы, писал Мансур, — меня чтут и ко мне присоединились». Он обещал придти с ними в Чечню лишь только получит турецкие войска, пушки и снаряды.

Покровительство паши и внушения турок доставили Мансуру большую известность во всем Закубанье. В Чечне требовали от него чудес, а здесь довольствовались одною его проповедью.

— Должно быть Господь послал ему свое откровение, говорили закубанцы, — если он, говоря только на одном чеченском языке, так твердо знает коран.

Народ стекался к нему отовсюду: здоровые приходили для изъявления своего почтения и сочувствия, а больные — для исцеления. Мансур возбуждал их против России и поощрял к хищничеству в наших пределах. Закубанцы переправлялись на наш берег Кубани, и хотя при встрече с нашими войсками всегда терпели поражение, но отдельные партии их причиняли жителям большое разорение. «Всегдашнее подвержение поселенцев в губернии Кавказской набегам закубанским довольно доказывает, писал князь Таврический (В письме П. С. Потемкину от 19-го августа, № 2,104.), особливо ж в теперешних обстоятельствах, что рано они там поселены. Кажется нужно будет ближайших к границам подать назад, дабы их обезопасить и лишить корысти закубанцев, которых наши селения приманивают».

«По известиям цареградским, писал светлейший в другом письме от того же числа (От 19-го августа, № 2,093.), министерство турецкое, вопреки миролюбивым намерениям султанским, ищет разрыва мира; черкесы собираются делать за Кубань свои набеги. Ваше превосходительство доносите об усилении там имама Мансура. Все сие требует принятия сильных мер. Я предписываю вам, [237] во-первых, собрать раздробленные части и привесть себя в почтительное состояние. Лучше пожертвовать ненужным, нежели ослабить себя раздроблениями повсеместными. Кизлярскую сторону обеспечьте достаточным отрядом; главное же внимание устремите к правому флангу. Генерал-поручику Иловайскому приказал я собрать войско Донское, генерал-маиору барону Розену расположиться на р. Ее и стоять обоим в полной готовности к предприятиям, каковых обстоятельства востребуют».

Осмотрев берега р. Кубани, генерал-поручик Потемкин признал необходимым приступить немедленно к устройству ряда укреплений, которые могли бы хотя отчасти обеспечить жителей от вторжений хищников. Так у устья р. Терновки был заложен редут Терновый, на одно орудие и роту гарнизона; при устье реки Камышеватой, на левом берегу — Мстиславский редут, на четыре орудия и два полка гарнизона; при Калмыцком броде — Надзорный редут, для небольшой команды; близ бывшей Царицынской крепости — Царицынский редут, на одно орудие и небольшую команду. Затем следовали: Прочный Окоп; на колене реки Кубани — Державный редут, на одно орудие и небольшую команду; на месте прежнего Сенгилеевского редута Григориополисский ретраншемент, на четыре орудия; на высоте по правую сторону речки Горской — Убежный редут, на два орудия; при Овечьем броде — Недреманный редут, на два орудия и, наконец, Преградный стан, на десять орудий; редут при Бесленейской дороге, на два орудия, редут при Невинном мысе, на два орудия, Усть-Невинный редут на Кубани, на два орудия и ретраншемент при Воровском лесе на четыре орудия.

«Ваша светлость изволите знать, доносил генерал Потемкин (В рапорте князю Таврическому от 16-го июля, № 1,135.), что дистанция, мне порученная, простирается на восемьсот верст и недреманное бдение иметь должно, чтобы нигде не могли иметь татары (закубанцы) и малейшей удачи, ибо она послужит новым сигналом к общему народов возмущению, кое предупредить приложу я всевозможное старание».

С этою целью для лучшей защиты линии, все войска были [238] разделены на два корпуса: Кубанский егерский, поступивший под начальство генерал-аншефа П. А. Текелли, и Кавказский, оставшийся в ведении генерал-поручика Потемкина. Войска последнего были расположены: главный корпус (Кавказский мушкетерский полк, 3-й баталион Кавказского егерского корпуса, пять эскадронов Астраханского драгунского полка, эскадроны легионные, Уральский казачий полк и шесть орудий.), под личным начальством Потемкина, находился между Бештовыми горами и Кум-горою, «дабы удобно было, прикрывая линию от самой вершины Кубани, пли подкрепить отряды правого крыла, или обратить к Кабарде, если б оные поколебались».

За главным отрядом следовал отряд генерал-маиора Елагина (Нарвский карабинерный, Нижегородский пехотный, 3-й баталион Кубанского егерского корпуса, баталион Ладожского пехотного, баталион гренадер из рот Нижегородского и Ладожского полков, казачьи полки: Грекова, Каршина, Хоперские казаки и три орудия.), расположенный при Кум-горе для защиты дистанции от Преградного стана до Камышеватой и Ставропольского округа; отряд полковника Германа (Каргопольский карабинерный, Владимирский пехотный с его гренадерскими ротами, баталион Ладожского и сто двадцать гренадер Кавказского полков, четыре эскадрона Астраханских драгун, казачий Кутейникова полк и три орудия.) для содержания коммуникационных постов с линией и охранение дистанции от Преградного стана до отряда полковника Ребиндера (Ростовский карабинерный, Тифлисский пехотный, баталион Кавказского егерского корпуса, баталион из гренадерских рот Тифлисского и Казанского полков, казачий Янова полк и четыре орудия.), расположенного у аулов Ислама Муссина. Последний отряд должен был охранять пространство до Песчаного брода. При Лысой горе стоял отряд полковника Гротенгельма (Казачий полк, Волжские казаки и два орудия.), назначенный для защиты дистанции от Песчаного брода до Павловской, и, наконец, подвижной отряд бригадира Нагеля (Кабардинский и Московский пехотные, баталион из гренадерских рот Московского и Кабардинского полков, Моздокский казачий полк, Терское Семейное, Гребенское войско и шесть орудий.) для защиты пространства от Кизляра до Моздока, а от Моздока до Павловской дистанции поручено охранению екатериноградского коменданта. Для лучшего и безопасного сообщения с Черкаском приказано было построить при селении Песчаном редут на тридцать человек и одно орудие, при Верхнем Егорлыке — также [239] редут на сорок человек и одно орудие; в селении Вестославе — редут на тридцать человек и два орудия, и при Медвежьем кургане — редут на двадцать человек. Сверх того, в селении Преградном и Безопасном усилены гарнизоны, а по всей линии на высотах, где должны были находиться сторожевые посты, приказано сделать башни с бойницами и иметь при каждой из них по три маяка. При приближении неприятельской партии менее ста человек, приказано было зажигать малые маяки, более ста и до трех сот человек — средние и, наконец, при появлении партии до тысячи человек — большие маяки (Предписание генерала Потемкина генералу Солеману от 14-го мая 1787 года.).

Все эти меры только до некоторой степени обеспечивали жителей от хищничества горцев. При малочисленности войск невозможно было иметь сторожевые посты в близком друг от друга расстоянии, и хищники всегда могли выбрать направление для своих быстрых налетов. Безопасность селений обусловливалась защитой самих жителей, так сказать местною или земскою силой. Но русских селений в то время было мало на Кавказе, и князь Потемкин-Таврический решился отдать их под охрану туземного населения более или менее подвластного России. Он испросил высочайшее повеление на составление поселенного или земского войска из осетин, ингуш и кабардинцев. Обе Кабарды (Большая и Малая) объявлены поселенным войском, от которого должно было находиться на действительной службе девять сотен: шесть сотен от Большой Кабарды и три от Малой. В каждой сотне полагалось по два князя и по четыре узденя. «Должность войск сих, писала императрица князю Таврическому (От 26-го августа 1786 года, № 706. Архив Кабинета, св. 442.), будет охранять расстояние им определенное от воров, дабы дорогу содержать в безопасности и притом стараться не допускать закубанцев к набегам в границы наши». Войска Большой Кабарды должны были охранять пространство от вершин реки Еи до Невинного мыса или Преградного стана, а Малой Кабарды — от Комбулеи до реки Терека или от Колиновой станицы до Екатеринограда.

Препровождая кабардинцам грамоту светлейшего, [240] генерал-поручик Потемкин просил их пристава внушить народу, что «всякое правительство, под властью которого они бы ни находились, не оставило бы народ без взимания податей». Русская же императрица не только не требует от них дани, но, напротив, изливает свои щедроты, «которые и обязаны они, с благодарностью приемля, заслужить верностью своею» (Предписание полковн. Савельеву 16-го апреля 1787 года, № 514. Госуд. Арх., XXIII, пап. 62.).

В мае 1787 года, в нарочно созванном собрании кабардинцев, была прочтена грамота светлейшего. «Высочайшее матернее ее императорского величества о вас попечение, писал кабардинцам князь Таврический (От 24 декабря 1786 года.), всегда состояло в том, чтобы поставить вас в благополучнейшее состояние, доставить всевозможные выгоды, как верным своим подданным. Депутаты ваши, в бытность свою здесь, довольно могли насмотреться, коликих благ от милосердой ее десницы ожидать можно. Хотя случаи несчастные, а может быть и советы пагубные, вовлекали вас неоднократно нарушать верность подданническую, но принося чистосердечное покаяние пред ее императорским величеством, всемилостивейше прощены вы во всем. Теперь настало время доказать вам свою верность точным исполнением высочайшего о вас распоряжения к вашему благу клонящегося».

Далее, из той же грамоты кабардинцы узнали, как о числе требуемого с них войска, так и о том, что все, состоящие на действительной службе, будут получать жалованье и чины. «Князьям и узденям, писал князь Таврический, отворяется путь к степеням по службе их. Подданные их, бежавшие от них, возвращаются к своим помещикам, с обязательством доброго содержания, и если настоящее местопребывание обеих Кабард для них тесно и невыгодно, то могут они требовать лучших пространных и привольных мест, какие только есть праздные в Империи Российской».

Не недостаток земель, а деньги особенно прельщали кабардинцев. Жадные до легкой наживы, они с особенным удовольствием узнали, что находящиеся на службе князья будут получать [241] жалованья по 120 руб. в год, уздени — по 50 руб., а рядовые — по 12 руб. в год, да холста на две рубашки. Они присягнули охотно и тотчас же выбрали депутатов для отправления к князю Таврическому. Последний принял их ласково, до мельчайших подробностей применялся к их обычаям и старался не нарушать их привычек, чтобы не подать повода к подозрению, что русское правительство намерено изменить их бытовое и общественное устройство.

«Ее императорское величество, писал он генерал-поручику Потемкину (В ордере от 17-го июня 1787 года № 1,309.), всемилостивейше позволяя свободное отправление веры разным народам в пределах пространныя своея Империи обитающим, предоставить им изволила и наблюдение их обычаев и обрядов. Таким образом, все магометане, к высочайшему престолу являющиеся, не снимают шапок своих, но имеют оные на головах и в самом присутствии ее величества. Не лишаются сего права и кабардинцы; присланные от них депутаты пользовались оным во все время пребывания своего при мне и навсегда им сие дозволено, о чем я вашему превосходительству чрез сие знать даю, предписываю, ни кабардинского народа, ни прочих магометан к снятию шапок отнюдь не принуждать» (Еще ранее этого, почти за год, кн. Потемкин просил своего троюродного брата обращаться с соседними ему народами по возможности проще и без всяких затей. «Прочитав донесения вашего превосходительства, писал светлейший, от 6-го сего (апреля) месяца, с копиями переписки вашей с разными владельцами кавказскими, за нужно нахожу рекомендовать вам об уменьшении высокопарности в ваших к ним письмах. Переводчик, не поняв оные, таких наставит узлов, что и следа дела там не останется. При воспоминании о мне не хочу я, чтобы описывали меня ближайшим министром, а тем, что я есть, и именно: главнокомандующим, фельдмаршалом всех полуденных границ и высочайше уполномоченным в вашем краю» (Предписание П. Потемкину от 27-го апреля 1786 г., № 72).).

Выказывая во всем особую предупредительность к депутатам и одарив их подарками, князь Потемкин-Таврический отправил их обратно с предложением внушить кабардинскому пароду, чтоб он жил в мире и тишине.

— Во время вашего при мне пребывания, говорил светлейший, — довольно вам известно быть могло попечение всемилостивейшей монархини о благе ее подданных. Соответствуя оному, старался [242] я всемерно о доставлений возможных выгод народам от меня зависящим. Обе Кабарды опытом в том удостоверены. Не смотря на нарушение присяги, не уважая чинимых оными на наши селения набегов и предавая забвению явные их бунты, отвращал я от них наказание тогда, когда не оставалось им иного спасения, кроме пощады. Преступления их были прощены и, в довершение всех благодеяний, возвращаются ныне бежавшие от них подданные; определяется жалованье за службу и награждаются чинами служащие. Таковые благодеяния обязывают народ кабардинский пресечь навсегда беспокойства и мятежи и жить в мире, тишине и ненарушимой верности. Сего я от вашего ожидаю старания и сего собственно требует польза всего народа, ибо если еще откроются в Кабардах каковые либо неустройства, то навлекут неизбежные бедствия и тогда ничто не отвратит заслуженного наказания, в том удостоверяю я вас моим словом».

Депутаты ручались за верность кабардинского народа, но князь Таврический, не особенно доверяя их обещаниям, часто нарушаемым, принимал меры к тому, чтоб изолировать кабардинцев от сношений с соседними им племенами, нам враждебными. В виду этого он охотно согласился на просьбу осетин-дигорцев принять их в подданство России и построить крепость у Татартупа. Возведение крепости в этом пункте разделяло кабардинцев с чеченцами и дозволяло прервать сношения между ними, обуздывало Малую Кабарду и могло служить осетинам не только ограждением от притеснений, но и поводом выселяться с гор на плоскость. «А по множеству осетинского народа, доносил генерал-поручик Потемкин (Князю Таврическому, от 9-го апреля, № 452. Госуд. Арх., XXIII, № 13 п. 62.), уповательно, что со временем великое число выселится их на линию, и сие выселение тем полезнее будет, что они все желают быть христианами и весьма будут верны». Вслед за осетинцами, жители Эндери и аксаевцы обратились с просьбою завести у них земское войско, по примеру кабардинцев. Они побуждаемы были к тому примером и внушениями шамхала Тарковского, давно уже вступившего в подданство России. [243]

После смерти шамхала Муртазы-Алия, ему наследовал брат его Бамат, который еще в 1784 году отправил к князю Потемкину прошение на высочайшее имя. Повергая себя в подданство России, шамхал Бамат просил только, чтобы не быть ему унижену пред другими владельцами и в особенности пред царем Грузии, «ибо через то, говорил он, могу я быть осрамлен в народе здешнем. Царь Ираклий никогда не мог считать себя в высшей меня степени, доколе не подвергся под покровительство Всероссийское и я никогда не могу его предпочесть себе, будучи в равном с ним достоинстве».

Переговоры о подданстве шамхала тянулись довольно долго и именно до 1786 года. Замедление в подписке условий и присяге произошло от того, что шамхал по разным причинам не мог долго собрать своих советников, для объявления им своего решения вступить в подданство России. Наконец, 19-го мая 1786 года, прибыли в Екатериноград уполномоченные шамхала и через шесть дней было приступлено к торжественной присяге.

В десять часов утра, 25-го мая, были отправлены за уполномоченными особые экипажи, в которых они прибыли в дом наместника. После обычной церемонии и угощения, послы были введены в аудиенц-залу и поставлены против трона, у подножия которого сидел генерал-поручик Потемкин. Старший из уполномоченных обратился к представителю русской власти с особою речью.

— Промысл Всевышнего, сказал он, — устроив солнце, луну и мир, предопределяет жребий земным царствам. Он возвысил славу Империи Всероссийской под державою премудрой, победоносной и дивной в свете императрицы Екатерины Алексеевны. Блистающие лучи славы и величества ее освещают все концы вселенныя. Озарен будучи величием дел и милосердием ее величества, наш владетель, шамхал Дагестанский, пожелал быть подчиненным всероссийскому императорскому престолу и прислал нас с полною мочью повергнуть себя в подданство и совершить присягу на верность ее величеству и ее высоких преемников.

После ответа П. С. Потемкина было прочтено полномочие и [244] затем приступлено к присяге, при громе пушечных выстрелов (Поденная записка. Государственный Архив, XXIII, № 13, пап. 51.). Отобедав у главнокомандующего и проведя несколько дней в Екатеринограде, уполномоченные отправились обратно, одаренные подарками (Шамхалу посланы в подарок от имени императрицы: сабля богато украшенная, шуба «владетелю приличная», кинжал, осыпанный каменьями, соболий мех и парча для покрышки меха. От князя Потемкина перстень, а от П. С. Потемкина шуба на горностаевом меху, покрытая малиновым бархатом и платье из богатой парчи. Матери шамхала послан кусок парчи и пять кусков разного атласа; двум сыновьям по табатерке; четырем дочерям по атласу на платье; послам: старшему перстень и пятьсот червонцев, а младшему — перстень и четыреста червонцев (Рапорт П. С. Потемкина князю Таврическому 28-го мая 1786 года, № 285).). Генерал-поручик Потемкин советовал Бамату отправить в С.-Петербург своего сына для принесения благодарности императрице. Шамхал охотно согласился, но беспокойства в Дагестане были причиной в замедлении отправления посольства. Эти же беспокойства побудили Бамата оставить сына при себе и оправить в Петербург депутацию из приближенных людей.

«Повергнув себя, писал при этом шамхал императрице, дом мой и все подвластные мне пределы и народ в зависимость знаменитого престола Всероссийской Империи, удостоен я благоволением вашего императорского величества, сопричтен быть к тем счастливым народам, которые наслаждаются славой и благостоянием под премудрым правлением вашего величества.

С начала вступления моего на шамхальское достоинство ревновал я сего счастия. Провидение Господне благоволило увенчать желание и ревность мою успехом. Униженное мое прошение внято и клятвенная присяга на подданство от моего лица и всего мне поданного парода совершена. Я почитаю себе священною должностию, отправлением моего посольства подтвердить данную мне клятву на верность пред самим престолом вашего величества.

Повергая себя и весь народ мне подвластный высочайшему благоволению, обещаюсь новою клятвой за себя и преемников моих сохранить свято и навсегда верность к вашему величеству и престолу всероссийскому и учинить себя достойным мощного покрова и милосердного благоволения. [245]

Сие чувство, напечатленное в душе моей, потщусь я впечатлеть в сердца всех народов моих, коих удостоили признать своими подданными и общим голосом молить Всевышнего, да продолжит Он драгоценный век ваш и да вразумит нас служить премудрой и Великой Екатерине со всею возможною ревностию».

Произведенный в тайные советники и награжденный бриллиантовым пером, Бамат был утвержден в шамхальском достоинстве особою грамотою императрицы. Ему пожаловано по шести тысяч рублей в год на содержание войск и в виде особой почести назначен особый конвой из русских войск для постоянного пребывания при шамхале.

Примеру шамхала последовали многие горские владельцы, искавшие покровительства России. Ханы: Казикумухский, Аварский и Дербентский прислали также своих посланных с просьбой принять их под покровительство России. Князь Таврический представил их прошения императрице, на что и получил разрешение поступать по своему усмотрению. «Нужным делом для пользы нашей государственной почитаем, писала императрица князю Потемкину (В именном указе от 26-го августа 1786 года, № 706. Архив Кабинета. св. 442.), дать вам общую полную мочь на принятие под державу и покровительство наше тамошних народов, заключение с ними постановлений, самим ли беспосредственно или поручая под вами начальствующим, быв уверены, что вы тут все ко благу Империи и к славе нашей учреждать будете, уведомляя нас подробно, для получения нашей решительной воли».

Получив такое полномочие, светлейший обнадежил посланных в милости императрицы к их владетелям, одарил подарками, и чтоб удержать Омар-хана Аварского от беспрерывных вторжений в Грузию, назначил ему по шести тысяч рублей в год, под предлогом того, что хан, при заведении земского войска, принужден будет нести излишние расходы. Вместе с тем, в письме к Омар-хану, светлейший высказывал уверенность, «что в настоящем положении дел, когда Россия, возбужденная сделанным со стороны Оттоманской Порты нарушением мира, подняла [246] праведное оружие», то хан будет врагов России считать своими врагами (Письмо князя Потемкина хану Аварскому 25-го августа 1787 года, № 2200.). Фет-Али-хану Дербентскому князь Потемкин писал, что с особенным удовольствием исполнит его желание и заранее уверяет его в благоволении императрицы. «Впрочем, как теперь, прибавлял князь Таврический (Письмо Фет-Али-хану Дербентскому 25-го августа 1787 года, № 2201.), Порта Оттоманская дерзнула приступить к разрыву с Империей Всероссийскою, то я надеюсь, что в рассуждении Грузии и прочих подвластных России народов не оставите вы поступать так, как истинному доброхоту надлежит».

XIII.

Интриги Порты. — Нарушение ею условий мирного трактата. — Разрыв с Турциею и объявление войны. — Экспедиция генерала Потемкина за Кубань. — Поражение полчищ Шейх-Мансура. — Назначение генерал-аншефа Текелли командующим войсками. — Боевые и продовольственные средства. — Состояние края. — Скудость известий о неприятеле. — Экспедиция за Кубань. — Поражение горцев на реке Урупе. — Неудачный поход к Анапе. — Бой на реке Убине. — Назначение графа Салтыкова командующим Кавказским и Кубанским корпусами.

Вынужденная силою обстоятельств признать совершившимся фактом присоединение к России Крыма и Кубани, Порта с течением времени все более и более сознавала важность потери. С таким присоединением весь северный берег Черного моря перешел во власть России, и ее корабли при первом удобном случае могли явиться под стенами Константинополя. Не имея возможности сплою противодействовать усилению России, турецкое правительство прибегало вначале к обычному своему средству — интриге.

Еще в начале 1787 года Порта отправила капиджи-башу через Баязет, Нахичевань и Шушу в Дагестан для возбуждения туземного населения против России. С капиджи-башою было послано 80,000 червонцев и 30 халатов, для подарков разным владельцам и влиятельным лицам. В то же [247] время, получив известие о бегстве лжепророка Мансура к закубанцам и зная, что он пользуется там доверием многих, турецкое правительство старалось войти с ним в сношение и употребить его орудием для исполнения своих видов. Для Порты, конечно, всего выгоднее было держать закубанцев в заблуждении, что Мансур есть истинный имам, и хотя султан Абдул-Гамид, на вопрос у муфтия, допускает ли коран появление нового имама, получил отрицательный ответ, но решил не препятствовать Мансуру называться имамом. Султан дозволил ему сохранять этот титул для более удобного возмущения мусульман и послал ему в подарок часы и зрительную трубу.

Рассчитывая, что восстание мусульманского населения значительно затруднит положение русских войск в Грузии и отвлечет значительную часть сил от европейского театра действий, Порта решила в принципе объявить войну России и стала нарушать заключенные трактаты. Прежде всего было нарушено постановление о Молдавии и Валахии, состоявшее в том, чтобы не брать с жителей княжества податей два года и не сменять господарей. Затем договор об удалении запорожцев за Дунай не только не был исполнен, но напротив того они поселены вблизи русских границ и пополнялись русскими беглыми, Возникшие по этому поводу дипломатические переговоры окончились тем, что летом (15-го июля) 1787 г. Порта пригласила нашего посланника Булгакова на конференцию с рейс-эфенди. Последний передал нашему послу ультиматум, в котором требовал: 1) выдачи молдавского господаря Маврокордато, бежавшего в Россию; 2) отозвания русских консулов из Ясс, Букареста и Александрии; 3) допущения турецких консулов во все русские гавани и торговые города; 4) признания грузинского царя Ираклия II подданным Турции; 5) осмотра всех русских кораблей, выходящих из Черного моря; и 6) постановления, чтобы турецкие купцы платили пошлины не более 3 %.

Булгаков, конечно, не мог согласиться с подобного рода требованиями и, спустя несколько дней, был опять призван к рейс-эфенди. На этот раз турецкий министр иностранных дел не считал нужным скрывать истинного желания своего [248] правительства и потребовал, чтобы Россия возвратила Турции Крым и уничтожила договор о вечном мире. Удовлетворить такое требование Булгаков был не в силах, и тогда Порта, 5-го августа 1787 г., арестовала его и заключила в Семибашенный замок.

9-го сентября 1787 года императрица Екатерина II объявила манифестом о разрыве с Турциею и об открытии военных действий. Турки 21-го августа напали на два наши бота, находившиеся в Очаковском лимане, и отправили отряд из Суджука к закубанцам для поддержания их при вторжении в пределы России. Получив об этом известие, генерал-поручик Потемкин решился предупредить закубанцев и 20-го сентября, с отрядом в 7,988 человек и 35 орудиями, переправился через Кубань у Прочного Окопа. Он разделил свои силы на три отряда, а четвертому; под начальством генерал-маиора Елагина, приказал переправиться через Кубань ниже Овечьего Брода и прикрывать его наступление. Главнейшею целью действий было уничтожение сборища имама Мансура, собравшегося в числе до 8,000 человек между реками Урупом и Лабою. Высланный против него отряд полковника Ребиндера в тот же день, 20-го сентября, встретил передовой отряд лжепророка, состоявший из 600 арб, расположенных вагенбургом. Заметив приближение русских, горцы громогласно прочли молитву, сочиненную Мансуром и решились сопротивляться до последней крайности. Вагенбург был, однако же, взят, и защитники его лишились до 400 человек убитыми.

На другой день, 21-го числа, Мансур с своею толпою атаковал отряд полковника Ребиндера, но был отбит после весьма упорного боя. Самая жаркая схватка горцев была с Ростовским карабинерным полком. При атаке неприятеля полк наткнулся на засаду и был сверх того атакован во фланг. Два эскадрона ростовцев и часть казаков пришли в замешательство, но подоспевшие драгуны Астраханского полка с баталионом гренадер опрокинули неприятеля. Горцы обратились в полное бегство.

При первых выстрелах генерал-поручик Потемкин отправил для поддержания Ребиндера отряд князя Ратиева, [249] который уже не поспел на поле сражения. Отступив верст на десять, Мансур остановился; к нему прибыли на помощь темиргойцы, бесленейцы и абазинцы, и 22-го числа он опять появился в виду нашего отряда. Генерал-маиор князь Ратиев атаковал горцев, и они, не будучи в состоянии выдержать жестокого огня, «разделились по нациям и заседая в лощинах и рощах» старались удержать стремление атакующих, но были повсюду вытеснены. Ближайший к месту боя аул и дом, в котором поселился Мансур, были сожжены. При доме имама найдено было два сарая, в которых хранилось до 10,000 пудов коровьего масла и множество ячменя; масло сожжено, а ячмень роздан войскам. «Никто из закубанцев не смел уже тут показаться, а смотрели только на сие позорище с вершин ближайших к снежным горам холмов» (Всеподд. донесение князя Потемкина 23-го октября 1787 г., № 46. Журнал князя Потемкина. Московс. Арх. Глав. Штаба.).

25-го сентября генерал-поручик Потемкин приказал всем отрядам возвращаться к берегам Кубани. Горцы преследовали, но вяло, в виду большой потери, понесенной ими в последние дни. Многие из закубанцев не имели ружей, были вооружены луками, стрелами и хотя чувствовали неравенство в бою, но продолжали собираться толпами и группировались около Мансура.

В таком положения были дела, когда генерал-поручик П. С. Потемкин был отозван и вместо него назначен генерал-аншеф Текелли.

4-го октября 1787 года Текелли вступил в командование всеми отрядами, расположенными на пространстве между Азовским и Каспийским морями; в его же ведение поступила и эскадра русских судов, находившихся на Каспийском море.

«Ваше бдение и забота, писал Текелли князь Потемкин-Таврический (В ордере от 26-го августа 1787 г., за № 2207. Арх. Главн. Штаба. Исходящ. журнал князя Потемкина.), должны обнимать все сие пространство, но при всем том держаться извольте генерального правила, чтобы не раздроблять силы свои; не иметь многих (лишних) постов кроме нужных и поставить себя в состояние к сильному поражению, [250] если бы неприятель к границам нашим покушение сделать осмелился»,

Таким образом в распоряжение генерал-аншефа Текелли, поступили Кубанский и Кавказский корпуса. Первый, под командою генерал-маиора барона Розена, был расположен по Кубани, упираясь правым флангом в Азовское море, и состоял из двух полков пехоты и егерского корпуса (Низовский и Азовский пехотные полки и Кубанский егерский корпус.), двух драгунских полков (Нижегородский и Владимирский драгунские полки.) и 16 орудий полевой артиллерии. Кавказский корпус состоял из 9 полков пехоты и егерского корпуса (Пехотные полки: Кавказский, Ладогский, Кабардинский, Тифлисский, Владимирский, Казанский, Московский, Воронежский, Нижегородский и Кавказский егерский корпус (См. Московск. Арх. Главн. Штаба. Исходящий журнал князя Потемкина).), трех карабинерных (Ростовский, Нарвский и Каргопольский.) и двух драгунских (Астраханский и Таганрогский.), четырех Донских полков, полка Уральских казаков, поселенных казаков Астраханских и Кавказских и 32 орудий полевой артиллерии (Сверх того при каждом пехотном и драгунском полку было по четыре полковых орудия, а при егерском баталионе по две 3-фунтов. пушки.).

Флотилия наша на Каспийском море состояла из трех фрегатов, одного бомбардирского корабля, трех палубных ботов и двух транспортных судов, с 45 орудиями (Пушек 3-фунтовых 20, шестифунтовых 24 и одна пудовая гаубица.).

Пехотные полки были некомплектны и состояли из двух баталионов; в карабинерных полках было по шести эскадронов, но недоставало много лошадей, точно так ясе как и в артиллерии. В докторах был большой недостаток, а госпиталей совсем не было устроено.

Войска Кубанского корпуса располагались на зимних квартирах: в Ейском укреплении, в Азове, в Таганрогском и Бахмутском округах и около Черкасска, в донских станицах. Кавказский корпус был расположен: в Ставрополе, в Прочном Окопе, Григориополе, Сенгилеевске и по Черкасской дороге (Ведомость, представленная князю Потемкину-Таврическому, при рапорте Текелли 17-го декабря 1787 г. Георгиев. Воен. Архив.). [251]

Для продовольствия Кубанского корпуса была учреждена провиантская коммиссия в Ростове, а для Кавказского корпуса в Астрахани. Отдаленное расположение коммиссий от войск было причиною того, что в некоторых пунктах войска не имели даже хлеба в достаточном количестве и получали скудное довольствие от местных жителей.

Сдавая корпус Текелли, генерал-поручик П. С. Потемкин не оставил своему преемнику никаких сумм (П. Потемкин заявил, что хотя у него и есть 50,000 червонцев, по что он должен доставить их князю Таврическому.), не передал ему никаких дел, не оставил переводчика и не сообщил никаких сведений о крае и народах, его населяющих (Донесение Текелли князю Потемкину-Таврическому от 8-го октября. Георгиев. Военн. Арх.).

В то время русских поселений на Кубани вовсе не было и получать сведения о неприятеле было крайне затруднительно. Кабардинцы делали весьма частые набеги, переправляясь всего чаще у Бабукова брода. Жившие за Кубанью племена, будучи подданными Порты, были явно нам враждебны, в особенности с тех пор когда турецкое правительство, готовясь к войне с Россиею, усилило свои гарнизоны в Суджуке и Анапе и поставило там особых пашей для командования войсками и управления краем. Бежавший из Чечни имам Мансур возбуждал магометан, призывая их на брань против христиан. Кабардинцы волновались и готовы были восстать поголовно. При тогдашнем политическом положении России относительно Турции, войск Кубанского корпуса было слишком недостаточно, чтобы силою принудить горцев к повиновению и покорности. Князь Потемкин хотя и предписал войсковому атаману Иловайскому быть всегда готовым двинуться на усиление Кубанского корпуса, но советовал Текелли влиять на горцев и в особенности на кабардинцев не столько страхом оружия, сколько ласкою и мягкостью обращения.

«Я надеюсь, писал светлейший (Генералу Текелли в ордере от 26-го августа 1787 г., № 2207. Москов. Арх. Глав. Штаба, Исходящий журн. Потемкина.), что благосклонное ваше с ними обращение более произведет в них привязанности и [252] усердия к Империи Российской, нежели страх наказания. Нужно иметь к ним снисхождение. По закону магометанскому они носят шапки, которые приказали им скидать и сие их огорчило. Ваше превосходительство, оставьте их в шапках, так как и всех магометан, и больше их к себе привлечете.

Из всех прочих народов горских наиболее оказывают привязанности к России и даже склонности к закону христианскому, осетины и ингуши. Надобно стараться умножить в них сию преданность и усердие, делая им ласковые приемы и отличая пред другими».

Ближайшие к нашим границам персидские ханы и владельцы частию искали покровительства России, частию были независимы. Шамхал Тарковский вступил в подданство России и ему пожалован чин тайного советника. Фет-Али-хан Дербентский искал расположения России, и хотя не был искренно предан нашему правительству, но один из немногих не принял подарков Порты и письмо к нему визиря прислал к князю Потемкину. Непримиримый враг Фет-Али-хана, аварский Омар-хан, двуличничал и, уверяя, что предан России, в то же время вторгался в Грузию и грабил ее жителей. Для защиты этой страны и вообще для содействия нашим видам, князь Потемкин просил Текелли постараться соединить союзом царей Грузии и Имеретии. «С присовокуплением Фет-Али-хана, говорил он, в состоянии они будут одержать преимущество над врагами нашими». С этою последнею целью князь Потемкин-Таврический отправил на Кавказ двух братьев Горичей, для словесных переговоров и внушений подвластным нам горским народам прямой их пользы в истинной привязанности к России и в сохранении тишины и спокойствия (Открытые ордера Горичам 22-го августа 1787 года, №№ 2,156 и 2,157.). Зная по опыту, что азиятцы неохотно поверяют бумаге своп сокровенные тайны и всегда предпочитают словесные объяснения, светлейший поручил генерал-маиору меньшему Горичу отправиться к «народам, пребывающим между Моздока и моря Каспийского», а бригадиру большому Горичу — к кабардинцам, осетинам, бесленейцам, абазинцам и прочим закубанцам. Ему же приказано было посетить [253] Аварского и Дербентского ханов и обнадежить их в том благополучии, которое ожидает их с поступлением в подданство России.

«Два брата, бригадир и бывший в польской службе генерал-маиор Горичи, писал князь Таврический генералу Потемкину (В ордере от 22-го августа 1787 года, № 2,159.), отправлены от меня в край Кавказский, чтобы по единоземству и уважению, которое там к ним имеют, способствовать к приведению народов в полезное для нас расположение».

Большой Горич просил подчинить ему Гребенское и Терское войска, но бывший в то время главнокомандующий, генерал Текелли, не мог согласиться на такое требование, тем более, что получил приказание князя Таврического произвести сильную экспедицию за Кубань. Текелли сформировал два отряда: один под своим начальством, а другой под начальством атамана Иловайского (В состав этого отряда вошло войско Донское, по два полка пехоты и драгун и три баталиона егерей.).

Поручив Иловайскому переправиться, 13-го октября, через Кубань, у Темишберга, сам Текелли, сосредоточив отряд из 12,750 челов. и разделив его на три колонны, также 14-го октября перешел Кубань у Аджи-кале с целью истреблением хищников очистить левый берег Кубани, начиная от впадения в нее реки Лабы до самых вершин снеговых гор. По предположению князя Потемкина войска эти должны были оставаться за Кубанью до тех пор, пока «надобность будет требовать, истребляя огнем и мечом неприятеля и его селения и приводя в несостояние покуситься когда-либо на границы» России (Всеподд. донесение князя Потемкина 23-го октября 1787 г., № 47. Московск. Арх. Главного штаба.).

Запасшись месячным сухарным продовольствием, генерал Текелли двинулся вверх по рр. Большому и Малому Зеленчукам и в течение трех дней не встречал неприятеля. Оставя свои селения, закубанцы не решались вступать в дело с нашими войсками, и только по приближении отряда к Черным горам, толпы неприятеля показались на их вершинах. Абазинцы заняли [254] наиболее суровые ущелья между Кубанью и Большим Зеленчуком и считали себя в полной безопасности. Текелли отправил два отряда: полковника Ребиндера к вершинам рек Малого Зеленчука и Марухи и генерал-маиора кн. Ратиева на р. Аксаут. Скопившиеся здесь горцы были разбиты, рассеяны и принуждены бежать к снеговым горам. Видя селения разоренными, жен и детей в руках победителей, а себя без всякой надежды на возвращение потерянного, абазинцы прислали к Текелли депутатов с просьбою о помиловании и принятии их в подданство России.

Согласившись на просьбы покорившихся, генерал Текелли в то же время узнал, что Мансур собирает значительные толпы в вершинах рек Большого Зеленчука и Кефиры. Он тотчас же двинулся против Мансура, отправив в авангарде отряд полковника Ребиндера. Неприятель не выдержал первых нападений и отступил к р. Урупу. Русские войска следовали по пятам отступавших и, настигши неприятеля на р. Урупе, нанесли ему окончательное поражение. Большая часть толпы принуждена была покориться, а имам Мансур с небольшим числом его окружающих едва мог спастись, пробираясь по вершинам снеговых гор, бросая по дороге старых и малолетних, которые бежать с пим были не в силах. Впоследствии по пути бегства Мансура было найдено множество мертвых тел, преимущественно младенцев (Всепод. донесение кн. Потемкина 1-го декабря 1787 г., № 59, Московск. Арх. Главного Штаба.).

По показанию пленных, Мансур бежал в Суджук-кале. Оставаясь несколько дней за Кубанью, генерал Текелли истребил остатки жилищ бесленейцев и темиргойцев и занимался выводом на линию покорившихся ногайских татар. Все они, в числе более тысячи семей, были поселены по левой стороне р. Кумы, между Кумским штерншанцем и селением Александриею.

2-го ноября Текелли возвратился из экспедиции и расположил свои войска на зимние квартиры, а 5-го ноября возвратился на правый берег этой реки и отряд Иловайского. [255]

Пройдя по обоим берегам р. Лабы, разгоняя повсюду неприятеля и уничтожая селения, Иловайский привел на линию много скота, захватил пленных и имущество (Всеподд. рапорты кн. Потемкина от 1-го и 26-го декабря 1787 г., №№ 59 и 62. Письмо его же к графу Румянцову 7-го декабря, № 3251.).

Таким образом закубанцы были разорены до основания, тем более, что одновременно с экспедициею Текелли, бригадир большой Горич испросил разрешение кабардинцам произвести набег за Кубань. Под видом услуг России, кабардинцы в сущности желали возвратить своих подвластных, бежавших от притеснения владельцев. Собравшись в числе 5 т. человек, под начальством 36 владельцев и под предводительством Горича, кабардинцы напали на абазинцев, башильбаев и темиргойцев. Они вывели много пленных и поселили их вблизи Кабарды, между истоков р. Кумы. Сверх того, кабардинцы обязали письменным договором бесленейцев быть верными России и взяли с них аманатов. Обязательства эти и аманаты приносили малую пользу: горцы продолжали вторгаться в наши пределы, да и сами кабардинцы присоединялись к толпам хищников и были лучшими их проводниками. Прорывы на линию и хищничества со стороны закубанцев, кабардинцев и чеченцев происходили весьма часто. Пойманных в грабительстве гоняли сквозь строй и одних отпускали домой, а других отправляли в ссылку. Закубанцы были в более враждебных к нам отношениях, чем кабардинцы. Последние считались нашими подданными, и многие из кабардинцев имели русские чины. Это, впрочем, не мешало ни мелкому хищничеству, ни двусмысленному поведению: дороги в Екатериноград были небезопасны, и отправляемые казенные транспорты требовали конвоя.

С выводом наших баталионов из Грузии сообщение наше с Закавказьем почти прекратилось, потому что Владикавказ и прочие укрепленные пункты по этому пути в 1788 г. были нами оставлены, и гарнизоны их присоединены к действующим войскам.

В таком положении были дела, когда кн. Потемкин, 22-го апреля 1788 г., предписал генералу Текелли выступить как [256] можно скорее и начать военные действия против Суджук-кале или Анапы. «Сие предприятие тем нужнее, писал светлейший (Секретн. журнал кн. Потемкина. Москов. Арх. Главн. Штаба.), что послужит к отвлечению неприятеля от Тавриды, куда, по всем известиям, устремляет он главнейшие свои силы. Чем более можете вы собрать с собою войска, тем полезнее из того должно ожидать следствий. Ежели бы разлитие Кубани воспрепятствовало переходу войск на тот берег для предполагаемых действий, в таком случае движение ваше устремите к Таману».

Экспедиция эта могла однако же состояться не ранее сентября месяца. Поручив вновь назначенному командиром Кубанского корпуса (В то время в состав Кубанского отряда входили: Азовский и Низовский пехотные полки, Кубанский егерский корпус, Нижегородский и Владимирский драгунские, два донских полка и 16 орудий полевой артиллерии.) генерал-поручику Талызину занять лагерь в 17-ти верстах выше урочища Заны, генерал Текелли, 19-го сентября, переправился через Кубань ниже Усть-Лабинской крепости и двинулся к Суджуку. Встретив сопротивление неприятеля при первом движении на левом берегу Кубани, Текелли, при беспрерывных стычках, прибыл 25-го числа на р. Убин и на следующий день отправил оттуда два отряда, под командою генерал-маиора кн. Ратиева и полковника Германа, к Суджуку, а третий, подполковника Мансурова, к вершине Убина, для открытия неприятеля. Мансуров был атакован прежде других, причем горцы, подкрепленные турецкими войсками и артиллериею, дрались отчаянно. Построясь в каре, Мансуров выдерживал атаки с 4 до 9 часов утра. В подкрепление его были отправлены: полковник Гротенгельм с Казанским пехотным полком и бригадир Савельев с баталионом гренадер и казачьими полками. Прибытие их на поле сражения и движение во фланг неприятелю возвращенного назад отряда генерал-маиора кн. Ратиева заставило горцев отступить с весьма значительною потерею. По показанию пленных, в этом сражении участвовало 2,500 челов. турок и 8 т. человек закубанцев разных племен. Ими предводил Мустафа-паша, присланный для защиты того края. [257] Неприятель потерял убитыми и ранеными более 1,500 челов.; наша потеря состояла из 28 убитых и 226 раненых.

После этого сражения Текелли не встречал уже сопротивления и, пройдя через урочище Заны, соединился там с отрядом генерала Талызина. 13-го октября он подошел к Анапе, где находился значительный гарнизон и лжепророк Мансур, приготовлявший город к обороне.

На следующий день была произведена полковником Германом усиленная рекогносцировка крепости, с одною драгунскою бригадою и Волжским казачьим полком. Допустив рекогносцировавших на весьма близкое расстояние к крепости, турки открыли по ним весьма живой огонь. Вслед затем была произведена вылазка из города, одновременно с появлением горцев, скрывавшихся до условленного знака в лесистых ущельях. Наша кавалерия была поставлена в крайне затруднительное положение, и ее выручили только подоспевшие сначала два баталиона пехоты, а потом отряд ген.-маиора князя Ратиева. Наступившая ночь прекратила сражение, убедившее генерала Текелли в значительности сил неприятеля.

Не решаясь штурмовать Анапу и не имея никаких средств для ведения правильной осады, Текелли после нескольких стычек с неприятелем пошел обратно и, возвратившись на линию, расположился на зимних квартирах (Исходящий журн. кн. Потемкина. Московск. Арх. Главн. Штаба.).

Так кончилась кампания 1788 г. в Азиятской Турции. Ни князь Потемкин, ни императрица Екатерина II не были довольны действиями генерал-аншефа Текелли и, приписывая столь малый успех отсутствию энергии главнокомандующего, решились заменить его другим лицом.

«В рассуждении, — писала Императрица кн. Потемкину (В рескрипте от 8-го марта 1789 г. Арх. Кабин. Св. 443.), — отдаления корпусов Кубанского и Кавказского от мест, на которых действия армии вам вверенной обращаются, соизволяем, чтобы из оных была составлена особая армия, по приложенному при сем расписанию (По расписанию этому Кавказскую армию составляли следующие войска: Кавказский пехотный полк в четыре баталиона; двухбаталионные полки: Казанский, Владимирский, Московский, Кабардинский, Ладогский, Тифлисский, Нижегородский, Воронежский, Азовский и Низовский; егерские корпуса: Кавказский и Кубанский; конные карабинерные: Ростовский, Каргопольский и Нарвский; драгунские: Астраханский, Таганрогский, Нижегородский и Владимирский; шесть донских полков, полк Уральский, казачьи войска Кавказской и Астраханской губерний и калмыкское войско.). К предводительству тою армиею [258] назначаем нашего генерала графа Салтыкова с тем, чтобы он по делам до снабдения и пропитания ее и до подробностей службы касающимся, распоряжал и относился к нам и военной нашей коллегии беспосредственно; по действиям же военным, яко связь имеющим с вашими, соображался предположениям вашим, донося однако же и нам прямо о всех происшествиях в том крае. Что принадлежит до народов тамошних соседних, как вы уже уполномочены от нас на всякие, для обеспечения границ наших и для интересов наших, выгодные с ними переговоры и постановления — трактование с ними со стороны помянутого генерала не инако происходить имеет, как по вашему точному руководству».

Таким образом, хотя на Кавказе и была теперь образована особая армия, но командующий ею был все-таки связан в своих действиях и не имел должной самостоятельности. Граф Салтыков, понимая это, не торопился отъездом, и Императрица принуждена была несколько раз напомнить ему, что польза службы требует скорейшего прибытия его к месту назначения (Рескрипты Императрицы графу Салтыкову, от 5-го и 18-го июня 1789 г.).

В конце мая 1789 года были получены сведения, что турки произвели высадку на восточном берегу Черного моря и заняли пятитысячными отрядами крепости Анапу и Суджук-кале. Опасаясь, чтобы они не заняли Тамани и оттуда не вошли в сношение и связь с крымскими татарами, кн. Потемкин Таврический приказал Кубанскому корпусу занять Тамань, а части Кавказского корпуса придвинуться к Кубани и обеспечить границу от вторжения закубанцев. С этою последнею целью было сформировано несколько отрядов: при устье Лабы стоял отряд генерал-маиора Булгакова (4 баталиона, 8 эскадр., 300 казаков и 2 орудия); при Темишбеке — отряд бригадира Депрерадовича (1 1/2 баталиона, 6 эскадр., 200 казаков, 2 орудия). Оба отряда [259] прикрывали главную черкасскую дорогу и первый поддерживал связь с Кубанским корпусом. Для прикрытия линии и селений от закубанских хищников были расположены: у Недреманного поста отряд генерал-маиора Елагина (4 1/2 баталиона; 8 эскадр, 300 казаков и шесть орудий) и у Невинного мыса бригадира Германа (2 1/4 баталиона, 10 эскадр. казачьего донского полка и 5 орудий). Сам главнокомандующий генерал Текелли расположился у Песчаного брода и имел в своем распоряжении 4 баталиона пехоты, 3 эскадрона кавалерии, 350 казаков и 4 орудия (Георгиевский Военный Архив.).

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том II. СПб. 1886