ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM II.

IX.

Междоусобие в Персии. — Экспедиция графа Войновича. — Стеснение нашей торговли Гилянским Гедает-ханом. — Бомбардирование Энзелей, — Борьба за Персидский престол. — Прокламация П. С. Потемкина. — Сношения князя Потемкина с Али-Мурат-ханом Испаганским. — Противодействие нам Франции и Турции. — Отправление полковника Тамары в Персию. — Инструкция ему данная. — Кончина Али-Мурат-хана и ее последствия. — Возвышение Ага-Магомет-хана. — Двуличие Гедает-хана Гилянского.

Распространение русской торговли на Каспийском море, привлечением туда товаров с Востока, составляло постоянную заботу нашего правительства со времен Петра I.

По приказанию великого преобразователя России, положившего первое к тому начало, было сделано описание Каспийского моря, а вслед затем последовало присоединение к России некоторых северных персидских провинций.

В царствование Анны Иоанновны, провинции эти были снова возвращены Персии, у которой успели, однако же, выговорить право русскому купечеству на свободную и беспошлинную торговлю. Междоусобия, существовавшие в Персии, были, однако же, причиною того, что русская торговля не имела там твердой базы и основательного пристанища. Вследствие этого, в 1778 году приказано было адмиралтейств-коллегии снарядить военную эскадру в Казани, которая в 1780 году спустилась по Волге в Астрахань, а в следующем году была отправлена в Каспийское море, под начальством капитана 2-го ранга графа Войновича.

Целью экспедиции было обозрение Огурчинского острова, лежавшего у восточных берегов Каспийского моря и, по показанию туркмен, бывших в Петербурге, наилучшего пункта для [153] торговых заведений. В случае справедливости показания туркмен относительно удобств, представляемых Огурчинским островом, предполагалось устроить на нем купеческий город, а в противном случае, граф Войнович должен был идти к персидским берегам и стараться склонить одного из прибрежных ханов к добровольной уступке места, для устройства торгового пункта.

В конце июня 1781 года, русская эскадра прибыла к Огурчинскому острову. Не найдя его удобным для предположенной цели, граф Войнович пошел к Астрабадскому заливу, осмотрел его и, признав этот залив лучшим пунктом для торговли на Каспийском море, расположился в нем с эскадрою. Он намерен был вступить в переговоры с Агою-Магомет-ханом, тогдашним владетелем Астрабадским, об уступке из его владений «некоторой части земли, для построения на ней купеческого города.»

Переговоры эти затянулись, так как Аги-Магомет-хана в то время не было в Астрабаде: он вел войну с испаганским Али-Мурат-ханом и находился с своими войсками под г. Казвином.

Безначалие, возникшее в Персии после смерти векиля Керима, было поводом к беспрерывным междоусобным войнам между ханами и владельцами. Пока Керим управлял Персиею, страна эта пользовалась еще некоторым спокойствием; но, со смертью его, Персия утопала в собственной крови. Сын и преемник Керима, Абул-Фет-хан, по смерти отца своего вступил в верховное управление делами, но не долго оставался правителем.

В 1781 году, дядя его, Садык-хан, восстал против племянника, похитил у него власть, а самого заключил под стражу. В Персии произошло всеобщее волнение. Ханы и правители разных областей разделились на два враждебных лагеря: одни подчинились Садык-хану, а другие не признавали его власти. Беспорядки с каждым днем усиливались и каждый, кто имел силу, старался подчинить своей власти более слабого соседа или же погубить его, чтобы воспользоваться имением и сокровищами. Одни по праву искали возвращения потерянного; другие, похищая [154] власть соседей и уничтожая соперников, стремились к обладанию всем Ираном. В числе последних был властолюбивый владелец Астрабадский и Мазандеранский Ага-Магомет-хан. Стремясь к подчинению своей власти всей Персии, он прежде всего напал на Гилянского Гедает-хана. Последний, выходя с войсками на встречу неприятеля, отправил своих жен и семейство в Энзелинский порт и письмом предоставил управление гилянскою провинциею русскому консулу Тумановскому, по особенной к нему доверенности. Разбитый затем Агою-Магомет-ханом, Гедает бежал в Энзели, откуда отправил письмо астраханскому губернатору Жукову, прося его оказать помощь русскими войсками (Выписка из рапортов астраханского губернатора Жукова и консула Тумановского. Арх. Кабин. Его Величества, св. 380.).

«Гилянская провинция, писал Гедает-хан, всегда находившаяся в подданстве России, уступлена была российскою державою Надыр-Шаху, единственно из дружелюбия, как то и в обоюдных трактатах явствует, с тем, что если, кроме наследников персидского престола, другие какие владельцы будут оную провинцию к себе присваивать, то бы Россия имела долгом своим оборонять оную, как собственную свою землю и паки принять под свою защиту».

На основании этого заявления, Гедает-хан просил оказать помощь не только ему, но и его родственнику Абул-Фет-хану, сыну Керима, к восстановлению его прав и тем избавить Персию от конечного разорения. Астраханский губернатор не имел ни полномочия, ни средств удовлетворить желание Гилянского владельца и бегство Гедаета в Энзели не спасло его от преследования Аги-Магомет-хана. Получивши известие о приближении противника к Энзелям и не надеясь отразить его, Гедает решился оставить Гилянскую провинцию. Объявив о том консулу Тумановскому, хан нагрузил на суда свои вещи, посадил жен и семейство и вместе с Тумановским вышел на рейд, имея намерение заехать в Сальяны, для оставления там некоторых людей, а затем отплыть в Астрахань. [155]

Покинутые владельцем Энзели, точно так же как и другие города, были заняты Агою-Магомет-ханом, просившим консула Тумановского возвратиться на берег и вступить в отправление своей должности. Тумановский возвратился в Энзели, а Гедает отплыл в Сальяны, а оттуда в Баку, по приглашению хана, обещавшего ему помощь и содействие к возвращению потерянного владения.

Между тем Али-Мурат-хан Испаганский, опасаясь возрастающего значения Аги-Магомет-хана, отправил 12,000 войск для изгнания похитителя из Гилянской провинции. Войска Али-Мурата очистили провинцию от неприятелей и Ага-Магомет-хан принужден был до времени уступить первенство своему противнику.

Среди самого разгара борьбы двух соперников, Ага-Магомет-хан получил письмо графа Войновича, в котором он объяснял причину и цель прибытия эскадры в Астрабад. Открытие прямых сношений с русским правительством, в том положений, в котором находился Ага-Магомет, было для него неожиданною находкою и делом существенно важным. Астрабадский хан прислал графу Войновичу ответ, в самых «ласкательнейших выражениях». Он писал, что с удовольствием принимает дружественный союз с Россиею; что охотно соглашается на уступку части земли, для постройки города, и готов доставить необходимые материалы и рабочих (Исторический журнал бывшей в 1781 и 1782 годах на Каспийском море эскадры, под командою гр. Войновича.). Хан сам перечислял все выгоды, которые могут произойти от учреждения русскими торгового пункта в его владениях. Граф Войнович избрал город Ашреф, лучшее место на всем берегу Каспийского моря, как по живописности своего положения, так и по богатству природы. Ашреф — хотя и назывался городом, но в сущности был увеселительным местом, где еще шахом Аббасом были построены дворцы, тонувшие в зелени садов, наполненных редкими деревьями. Здесь возведено было укрепление и поселено до 300 семейств персиян. Вблизи Ашрефа жило много грузин, выведенных в Персию шахом Аббасом.

Ага-Магомет-хан отвечал гр. Войновичу, что Ашрефа уступить не может, но предлагает ему избрать какое либо [156] другое место на берегу Каспийского моря. Таким местом было избрано Городовинское урочище, находившееся на берегу Астрабадского залива. Построив несколько домов и батарею, для защиты от нападений туркмен, гр. Войнович отправил в Петербург план и описание Астрабадского залива, в котором и остался зимовать. В ноябре укрепление было готово и вооружено 18-ю морскими орудиями. Вскоре после того были возведены из тростника: госпиталь, казарма, провиантский магазин, несколько домов и пристань, выдававшаяся в море на 50 сажен. Оставалось только поднять на батарее русский флаг, но граф Войнович ожидал на то повеление князя Потемкина и разрешения на заключение с Агою-Магомет-ханом трактата об уступке России этого урочища. Для заселения этого пункта предполагалось вызвать из Баку, по добровольному желанию, несколько семейств армян и, по словам г. Буткова, у князя Потемкина был готов уже и герб для нового селения.

Так прошло четыре месяца. В этот промежуток времени, вступление Ага-Магомет-хана в прямые сношения с Россиею возбудило зависть прочих персидских ханов и опасение, что Россия будет содействовать его усилению и подчинению Персии своей власти.

Наружно друзья, а внутренне враги, соседние ханы стали уверять Агу-Магомет-хана, что намерение русских не ограничивается установлением и развитием только одной торговли, но что в Астрахани собирается значительный корпус русских войск для овладения частью провинций Персии и что Ага-Магомет прежде других подвергнется их нападению. По легковерию, свойственному всем азиятцам, Ага-Магомет стал беспокоиться и затем, не зная, как расторгнуть начатые сношения с Россиею, прибегнул к обыкновенному персидскому способу — коварству. Он приказал захватить, при удобном случае, самого графа Войновича.

В декабре, будучи приглашен на обед одним из персидских начальников, граф Войнович отправился в его деревню, верстах в десяти от берега, и не подозревая измены, пригласил с собою нескольких человек офицеров. Едва только [157] приехал он в деревню и вступил во двор пригласившего его хозяина, как был окружен толпою вооруженных людей и арестован вместе со всеми лицами, с ним бывшими. Пленные были брошены «в грязную и мерзкую хижину» и на обнаженные их ноги набили колодки. «Тягость их не дозволяла ни встать, ни двигаться, а боль от тесного ущемления, через несколько часов причиняла на ногах вид совершенного антонового огня.» От графа Войновича требовали свезти с берега весь экипаж на суда, а укрепления и постройки уничтожить.

— Я не сам собою, а с дозволения хана расположился на берегу, отвечал граф Войнович; команда без начальников не может того сделать сама собою.

Он просил, чтобы освободили хотя одного офицера, который мог бы распорядиться командою. Персияне долго колебались, но, наконец, согласились освободить капитан-лейтенанта Баскакова, которому и поручено было исполнить требование персиян. Команда перебралась на суда, орудия были отправлены туда же, но граф Войнович не был освобожден из плена. Сняв колодки и заковав в железа, пленников отвезли в Сари — местопребывание Ага-Магомета. Хан принял графа Войновича весьма ласково, угощал, возил с собою на охоту и оправдывался в вероломном с ним поступке. Ага-Магомет уверял, что на такой поступок он вынужден был всеми ханами, грозившими напасть соединенными силами на владетеля Астрабада. Он уверял, что не только ханы, но его собственные подданные роптали на близкие сношения хана с Россиею, сношения, могущие, по их понятию, принести лишь один вред. Только по прошествии двух недель, и именно 1-го января 1782 года, Ага-Магомет-хан отпустил графа Войновича на эскадру. Покрытые льдом устья Волги были причиною, что граф Войнович только в конце марта мог сообщить о случившемся с ним нашему правительству. Простоявши до июля в Астрабадском заливе, граф Войнович отправился с эскадрою к Балханскому заливу.

Во все время пребывания эскадры в Астрабаде, Ага-Магомет-хан часто присылал своих посланных с уверениями о преданности России и с обещанием загладить свой опрометчивый [158] поступок. «При производимых здесь, писал он графу Войновичу (Московс. Главный Арх. Министер. Иностранных дел карт. № 570.), прежде торгах между персиянами и россиянами всегда были согласие и дружба. Потом прибыли вы сюда, и хотя разные об вас слухи до меня дошли, но я ни на что не смотрел; потому что некоторые злобные люди хотели препятствовать нашему союзу и расславили про вас, что вы не инако, как неприятели сюда пришли. Но как сие и прежде никогда не было, то я и уважил все оное и по желанию вашему отдал вам Городовин, что и ныне утверждаю и вы делайте на оном или владейте им как вам угодно. А как я раб Божий иду теперь в поход в Яраг, то от сего числа 15-го июня через два месяца возвратясь назад, не премину с моей стороны помогать вам строиться и не только в Городовине, но и в другом месте, где пожелаете всякую помощь сделаю».

Граф Войнович хотя и не верил заявлениям астрабадского владельца, но не мог отказать в просьбе Аги-Магомет-хана отправить посла в Петербург к высочайшему двору, для доставления которого в Астрахань и оставил один бот в Астрабаде.

Зайдя в Баку, эскадра наша в сентябре достигла до Астрахани, и вслед затем, взяв с собою посла Аги-Магомет-хана, граф Войнович отправился в Петербург. На первый раз русское правительство считало себя удовлетворенным извинениями Аги-Магомет-хана и считало неудобным прерывать с ним сношения. В октябре 1782 года, для защиты наших поселенцев и торговых судов, был отправлен к Городовинскому урочищу капитан-лейтенант Баскаков, с одним фрегатом и двумя ботами. Баскакову было поручено, между прочим, озаботиться о разведении садов, постройке домов и амбаров для склада продовольствия и товаров, и наблюдать затем, чтобы на Каспийском море не было персидских судов (Инструкция графа Войновича Баскакову от 24-го октября 1782 г. Госуд. Арх., XXIII, № 14.). С Баскаковым было послано Ага-Магомет-хану в подарок: большие [159] стенные часы, два больших зеркала в золотых рамках, одно хрустальное паникадило и 12 штофов сладкой водки (Письмо Баскакова Ага-Магомет-хану 26-го ноября 1782 г. Государст. арх., XXIII, № 14.).

Декабря 1-го, Баскаков с своими судами прибыл к Городовинскому урочищу, где и был принят весьма дружелюбно. Ага-Магомет-хан приказал построить на свой счет шесть ханов; наша судовая команда построила кузницу, баню, хлебопекарню и все это было сделано из плетня виноградных лоз и камыша. Вслед затем устроена была пристань в 40 сажен длиною и посажено 196 разного рода деревьев.

«Прибытие ее императорского величества военных судов в Астрабадский залив, доносил Баскаков (В рапорте графу Войновичу 31-го января 1783 г. Там же.), Ага-Магомет-хана и его подданных несказанно обрадовало, ибо сия провинция притеснена была пред нашим приходом туркменами, от происходящих большими партиями набегов, грабительства и увоза персиян. К будущей весне непременно ожидают нападения Али-Мурат-хана, а пребывание вышеупомянутых военных судов на заливе доставило по близости к Городовинскому урочищу живущим в деревнях персиянам совершенную тишину и покой».

Приняв присланные подарки и обещая быть верным слугою императрицы, Ага-Магомет-хан надеялся на помощь России в борьбе своей с Али-Мурат-ханом, стремившемся завладеть всею Персиею.

Собравши войско, Али-Мурат-хан двинулся сначала против похитителя власти Садык-хана. Али-Мурат объявил, что он поднял оружие с единственною целью возвести на престол Абул-Фет-хана, законного наследника, и наказать его противников, но по овладении Ширазом, обнаружил истинное свое намерение и присвоил себе верховную власть над всею Персиею. Абул-Фет-хан не был возведен на престол, Садык-хану приказано было выколоть глаза, 18 человек его сыновей умерщвлены, сокровища захвачены и отправлены в Гамадан.

Покидая Шираз, Али-Мурат-хан объявил, что ослушники его власти будут жестоко наказываемы. Такое объявление [160] восстановило всех ханов и они стали готовиться к обороне. Никто из них не желал подчиняться посторонней власти, все враждовали между собою, междоусобная война возгорелась в Персии.

Дербентский хан просил нашей защиты от Омар-хана Аварского и в то же время собирал войска, чтобы с ними двинуться на выручку хана Ганжинского, захваченного в плен и ослепленного царем Ираклием и его союзником Ибраим-ханом Шушинским (Карабагским). Генерал-поручик Потемкин советовал Фет-Али-хану Дербентскому не только не предпринимать никаких действий против Грузии, но и оставить свои враждебные намерения вообще против всего христианского населения Закавказья. Царь Ираклий II в то время искал уже покровительства России, тогда как Фет-Али-хан только двуличничал. «Вашей светлости известно, доносил П. С. Потемкин князю Потемкину (В рапорте от 31-го января 1783 г. См. также рапорты его же от 20-го февраля. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.), что сей хан всегда ищет ознаменить себя услугами, которые ему ничего не стоят, дарит всегда приезжающих тем, чего взять не можно и старается уступать то, чего удержать никогда не мыслил». Хитрый и коварный, он принадлежал к числу тех людей, для которых чужды понятия о чести и достоинстве, и нарушение спокойствия соседей составляет истинное наслаждение. Прикидываясь преданным России, Дербентский хан в то же самое время вел переписку с турецкими пашами. Там и тут изыскивал он средства добыть денег, в которых нуждался для уплаты войскам жалованья. Неудовлетворенный в своих исканиях ни со стороны России, ни со стороны Турции, а между тем принужденный дать какое-либо занятие своему ополчению, Фет-Али-хан ворвался в Карабаг, где разорял и грабил селения (Письмо царя Ираклия II Потемкину 6-го апреля 1783 г.). Только новое письмо П. С. Потемкина заставило его выйти из Карабага, и, воспользовавшись обстоятельствами, направить свою деятельность к стороне Гиляна.

Около этого времени, Гилянский Гедает-хан из Баку перебрался к Дербентскому Фет-Али-хану, у которого и нашел себе временное убежище. При содействии последнего, хана Бакинского и Шамхала [161] Тарковского, Гедает-хан успел собрать до 6,000 человек и при помощи их был восстановлен на ханском достоинстве и утвержден снова в Гиляне. Он казнил всех противников его власти и просил консула Тумановского оказать помощь русскими войсками сверженному с престола Абул-Фет-хану. При этом он передал Тумановскому и письмо Абул-Фета, в котором тот писал, что «на все те обязательства, с которыми брат его, Гедает-хан, вступит с российским двором, он согласен и присовокупляет к тому и свое прошение, сетуя, впрочем, что на многократные их домогательства ответа получить не могут» (Выписка из рапортов Астраханского губернатора Жукова и консула Тумановского. Персидские известия, полученные 28-го февраля 1783 года. Арх. Кабин. Его Величества, св. 380.).

Не получив просимой помощи, как человек весьма лукавый и криводушный, Гедает-хан в благодарность за спасение стал притеснять русское купечество. Он арестовал несколько наших судов и консула, находившегося в Энзелях. Поводом к такому аресту, по словам хана, была потеря им на пять миллионов имущества, перевозившегося на русском судне. Хан обвинял нашего консула Тумановского в расхищении его богатства. Боясь наказания за подобный поступок, хан запретил выпускать русские суда из гавани и при самом выходе в море построил батарею на 12 орудий. На выручку арестованного консула были отправлены два русские военные судна, под начальством лейтенанта Аклечеева. Гедает-хан не соглашался на освобождение консула и захваченных им русских и тогда Аклечеев решился атаковать Энзели. Подходя ко вновь выстроенной батарее, он был встречен выстрелами из орудий и огнем стрелков, рассыпанных в кустарниках по сторонам укрепления. Суда отвечали выстрелами по батарее и ханскому дому. Гилянцы бежали в разные стороны, и сам Гедает-хан пришел в крайнее замешательство. Он отправил посланного к консулу Тумановскому с изъявлением раскаяния в своих поступках и с просьбой прислать к нему офицера для переговоров. Хан просил прощения, дал слово поступать во всем [162] согласно заключенным трактатам, и особым письмом просил консула Тумановского остаться в Энзелях. В ответ на эту просьбу было потребовано от хана обязательство в предоставлении полной свободы торговли русскому купечеству и ручательство за безопасность консула. В присутствии Тумановского и лейтенанта Аклечеева, Гедает-хан поклялся, что он «ни в какое время против его (Тумановского), так и прочих всех подданных великой Империи Российской никакого предприятия не токмо чинить, ниже об оном и помыслить не посмеет, а токмо с своей стороны будет стараться оказывать дружбу, всякое удовольствие и ласку» (Рапорт Аклечеева от 1-го апреля 1783 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.).

Дав такую клятву, и Гедает-хан и не думал об исполнении ее, а по-прежнему притеснял наше купечество разными поборами. Он выказывал свое расположение только тогда, когда находился в опасности, но едва страх этот проходил, хан снова принимался за прежние проделки.

Сознавая, что рано или поздно он будет наказан за свое коварство или русскими, пли враждебными ему соседними владельцами, Гедает-хан принимал меры к обороне своих владений. Он укреплял Энзели с сухого пути, возводил каменную стену со стороны Талышей и, наконец, строил батарею со стороны Мазандерана, верстах в десяти от города (Донесение консула Тумановского Иностранной Коллегии 16-го октября 1783 г. Госуд. Арх., XV, № 192.). В противность трактатам, он завел на Каспийском море свои собственные полувоенные суда, продолжал притеснять наше купечество, брал поборы, накладывал новые пошлины и грабил товары с разбившихся судов (Ордер князя Потемкина генералу Потемкину от 22-го января, № 66, Моск. Арх. Главн. Штаба.). На протест нашего консула, он угрожал ему арестом. Хотя русское правительство неоднократно требовало точного исполнения трактатов но Гедает-хан не обращал на наши заявления никакого внимания.

Примеру его следовали ханы Дербентский и Бакинский. Пользуясь безначалием в Персии, они считали себя независимыми и не [163] признавали прежде заключенных трактатов. Наша торговля с Персией, подвергаясь различным случайностям, с каждым годом приходила в больший упадок, а между тем, беспорядки в Персии и борьба за престол казались бесконечными, ибо союз и дружба в Персии непродолжительны, переменчивы и скоро проходящи: сегодня союзник, завтра непримиримый враг, а после завтра опять союзник. Вся эта перемена происходила из самых ничтожных вещей, из-за малейших материальных выгод, и казалось, что Персия сама собою не в состоянии успокоиться.

Желая оказать какое-нибудь содействие к прекращению междоусобной вражды, хотя бы только между ближайшими к нам Адербеджанскими ханами, генерал-поручик Потемкин решился воспользоваться тем впечатлением страха, которое внушало им приближение русских войск к их границам. Под видом письма к находившемуся тогда в Грузии доктору Рейнегсу (Доктор Рейнегс был поверенным нашего правительства в Грузии, Имеретии и Адербеджане.), П. С. Потемкин отправил к нему на персидском языке прокламацию ко всем Адербеджанским ханам, с поручением распространить ее в персидских провинциях.

«Ея императорское величество, писал Потемкин (От 12-го апреля 1783 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.), удостоя поставить меня начальником Моздокской линии и победоносных ее войск, расположенных как на линии, так и в Астраханской губернии, по берегам рек Волги и Дона, препоручить мне соизволила наблюдать спокойствие не только границ ее империи, но стараться о мирном и безмятежном пребывании соседственных владетелей. К оскорблению моему извещаюсь я, что персидские разных областей ханы, имея всегда междоусобие, взаимно друг друга раздирая, умножают время от времени вкоренившуюся от зависти вражду и каждый тщится на погибели другого основать состояние свое, которое тем более зыблемо, что каждый себе имеет равного завистника. Между тем Персия, плавая в крови, на место благодатной земли, представляет позорище, мертвыми трупами покрытое: земледелие кинуто, плодоносные поля остались опустошенными, богатство городов [164] расхищено, купечество ограблено, истреблено, и избежавшие от злости и мщения граждане и земледельцы обливают слезами землю, которая прежде процветала, не имея и надежды, чтобы луч благоденствия воссиял над ними. Такое состояние приводит в содрогание человечество; а наипаче я, видя все сие происходящим в соседственных Адербеджанских областях, где усугубляемое зло пресекло всякое сообщение коммерции, и находя, что чрез оное и подданные всеавгустейшей самодержицы нашей терпят многие разорения, сим даю вам знать, чтоб вы, находясь по близости к тем местам, внушили Адербеджанским владельцам, дабы они восстановили между собою спокойство, пребывали в тишине, и, вкушая плоды благословенного мира, довольствовались каждый своим достоянием. Изъявите им, что пребывающие в покое и тишине найдут в России и благонадежное соседство, и твердое покровительство. Не безызвестно им, сколь страшно подвергнуть себя мщению российского оружия, повсюду грозного, повсюду непобедимого».

Ни увещания, ни угрозы не действовали на персидских ханов, и какие меры ни принимало русское правительство в обеспечение своей торговли, оно видело, что все усилия его останутся напрасными до тех пор, пока в Персии не установится спокойствие и единовластие. Вопрос о торговле тесно связывался с вопросом о единовластии и прочном правлении, а потому нашему правительству не оставалось ничего более, как поддержать сильнейшего из ханов и содействовать к упрочению его власти.

В начале 1784 года, наиболее сильным владетелем в Персии был Али-Мурат-хан Испаганский. Подчинив своей власти большую часть Персии, Али-Мурат-хан имел только одного соперника в лице Ага-Магомет-хана Астрабадского, который в то время не мог считаться опасным противником. Дела его были столь неудовлетворительны, что многие города сами собою отлагались от власти Ага-Магомет-хана и добровольно предавали себя во власть Али-Мурат-хана (Рапорт капитан-лейтенанта Лялина 22-го июля 1784 года. Государ. Арх., XXIII, № 13, карт. 48.). [165]

Последний считал себя на столько сильным, что не довольствовался уже званием векиля или наместника, но желал провозгласить себя шахом всей Персии и утвердить престол за своим потомством. Хотя Али-Мурат-хан владел уже большею частию Персии и столицею прежних шахов из дома Софиев, хотя он производил суд и расправу в шахском диване и несколько раз садился на шахское место, хотя, наконец, он мог располагать огромным богатством, собранным при помощи грабежа, и ежедневно получал новые подарки от покорившихся ему разных ханов, но он все-таки не считал своего положения вполне прочным. Али-Мурат видел, что повиновение его подвластных вынужденное, притворное, и сознавал, что быть истинным шахом он может только при содействии и признании его в этом достоинстве русскою императрицей. Только одна она могла доставить ему шахское достоинство, усмирить и ослабить своим влиянием врагов и не допустить постороннего вмешательства во внутренние дела Персии. Али-Мурат искал случая сблизиться с Россиею, в интересах которой было также восстановить единоначалие в Персии. Вот почему хан с особенным удовольствием узнал, что 20-го января прибыл в Испаган армянин Яков Токатлов, посланный с письмом генерал-поручика Потемкина, не заключавшим, впрочем, в себе ничего важного. Потемкин уведомлял Али-Мурат-хана (Письмом от 17-го октября 1783 года. Государств. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.), что ему поручено начальство над войсками и пограничными землями на всем пространстве нашей границы с Персиею, и что он считает своею обязанностию войти в дружественные сношения со всеми соседними владельцами и «наипаче с обладателем Испагана». Нетерпеливо желая знать содержание письма, Али-Мурат в тот же день прислал за ним своего визиря, который объявил посланному, что утром следующего дня он будет призван во дворец для свидания с ханом.

Желая придать возможно большее значение прибытию русского посланного, Али-Мурат устроил ему парадную встречу. Он прислал за Токатловым двенадцать человек чиновников и [166] особую лошадь с серебряным убором. По пути ко дворцу были расставлены войска, и хотя число их было весьма значительно, но Токатлов заметил, что они были вооружены весьма плохо; большая часть имела только сабли; часть была с дротиками, секирами и лишь небольшое число с ружьями.

Во дворце посланный был принят также с большою почестью. Поздравив его с благополучным приездом, Али-Мурат приказал своему секретарю прочесть вслух письмо Потемкина. По окончании чтения, хан сказал Токатлову, что он давно расположен к России и сожалеет, что до сих пор не имел случая выказать свою преданность императрице.

— Ныне настает благость, говорил он, — и я благодарю Бога, что удостоился получить письмо. Я заявляю гласно, что желал бы продолжать мою дружбу и почел бы себя счастливым, если бы двор Российский отправил сюда нарочного резидента, которого я готов бы был содержать и снабжать довольным жалованьем. Я бы отправил тогда точно на таком же основании и своего резидента в Россию.

Али-Мурат-хану очень хотелось иметь при своем дворе представителя России, присылка которого значительно подвинула бы его на пути к шахскому достоинству. Чтобы достигнуть до заветной цели своих желаний, владетель Испагана и большей части Персии готов был обещать многое.

— Если государыне угодно, говорил он посланному, получить от меня области или города под свою протекцию, то я, по благости Божией, имею власть и силу разделить всю Персию пополам и передать часть в ее владение. Будучи, однако же, известен, что государыня сама имеет достаточно городов и прочих мест, я не думаю, чтоб она желала уступки областей, но токмо я давно ищу и намерен продолжать дружбу, да и до сего времени мы, кроме доброжелательства, никаких непристойных дел с Россиею не имеем, но желаем ей благополучия. Что касается коммерции, то как в прежние времена не собираемо было никаких пошлин или денег, так и ныне я уничтожаю оные, в желаемом намерении, дабы русское купечество въезжало к нам беспрестанно. Я не премину ему делать пособие и [167] покровительство и тем более, что желаю удостоиться получить от двора ее императорского величества посланника и отправить своего со всеусердием и искренним сердцем.

Уполномоченный доставить только письмо Потемкина, Токатлов мог лишь выслушать Али-Мурат-хана и сказать, что донесет о том своему начальству. Получив в подарок платье, деньги и лошадь с убором, Токатлов при обратном отправлении был вторично позван во дворец, причем ему приказано было одеться в подаренное ханом парчовое платье. Али-Мурат принял его весьма ласково, вторично высказал ему свою преданность России и горя нетерпением войти в сношение с нашим правительством, объявил, что отправляет вместе с ним своего доверенного, Магомет-хана, с письмом к генералу Потемкину (Донесение Токатлова от 18-го апреля 1784 года. Госуд. Арх., XV, № 192.).

Не высказывая никому прямой цели посылки Магомет-хана и сохраняя ее в глубокой тайне, Али-Мурат гласно объявлял окружающим, что Магомет-хан посылается на Кавказскую линию с единственною целью заключить с Россией торговые договоры. Только один визирь, Мирза-Раби, знал истинную причину посольства, которая даже и самому посланнику была объявлена в день выезда его из Испагана. Магомет-хану приказано было не доверять этой тайны никому, не высказывать ее даже и русскому правительству, как бы ласково оно ни приняло посланного, — до тех пор, пока он не увидит истинного желания России сблизиться с Али-Мурат-ханом и не приступит к предварительным переговорам о посольстве и даже о союзе.

28-го марта, армянин Токатлов и посланник Магомет-хан прибыли в Тифлис. Как ни старался скрыть Али-Мурат-хан истинную цель своего посольства, но из слов Токатлова и поспешности в отправлении ответного письма., можно было заключить, что Али-Мурат ищет расположения России и нуждается в ней. Хорошо зная персидскую политику, царь Ираклий хотел воспользоваться обстоятельствами и извлечь пользу, по его словам, для России, но в сущности для самого себя. При свидании с [168] полковником Бурнашевым, царь говорил ему, что для установления прочных границ между Россией и Персией необходимо потребовать от Али-Мурат-хана уступки Адербеджанских областей, включая Гилян, Мазандеран и Астрабад.

— Он их уступит, говорил Ираклий Бурнашеву, потому что и так он ими не владеет, а тогда все Каспийское море будет внутри России.

Такая уступка, конечно, скорее всего могла осуществить мечты князя Потемкина об образовании в Закавказьи обширного христианского владения под покровительством России. Ираклий надеялся, что с образованием такого государства, бразды правления будут без сомнения переданы ему под верховною властью русской императрицы (Рапорт Бурнашева генералу Потемкину 4-го апреля. Госуд. Арх., XXIII, № 13. карт. 47.).

В конце апреля, Магомет-хан прибыл на Кавказскую линию и вручил Потемкину письмо Али-Мурат-хана. Переполненное восточным красноречием, письмо это не имело важного значения. Али-Мурат сообщал только о сделанном им распоряжении, чтобы русское купечество пользовалось в его владениях полною свободой и безопасностью. «Понимая, писал он (В письме, представленном полковником Бурнашевым, при рапорте от 4-го апреля. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 47.), сколь будет выгодно прочное и тесное дружество между Империей Всероссийскою и государством персидским, всеконечно буду искать всех средств к достижению сего союза и по всей возможности моей не пощажу ничего, чем удобно приобрести столь выгодный и полезный союз и дружество». В конце письма Али-Мурат прибавлял, что он отправил с этим письмом своего ближайшего адъютанта, который пользуется наибольшею его доверенностию, и тем как бы намекал, что присланному могут быть сообщены самые секретные сведения.

Встреченный весьма ласково на линии, Магомет-хан словесно передал генерал-поручику Потемкину, что повелитель его, благодаря русского начальника за почин в деле взаимных сношений, будет тщательно стараться сделаться известным [169] русскому двору и потому просит позволения на отправление своего посольства в С.-Петербург. Целью этого посольства, по словам Магомет-хана, должно быть постановление «такого союза, какой угодно будет ее императорскому величеству, по известным всему свету ее щедротам, приказать начертать для пользы России и Персии» (Les ordes verbalesd’ Ali-Mourad-Khan a son ambassadeur. Госуд. Арх., XXIII № 13, карт. 48.).

По словесному сообщению посланного, Али-Мурат-хан горячо желал быть в союзе с Россией, считать ее врагов за своих собственных и быть другом ее друзей; он желает слить интересы Персии с интересами России, заслужить название сына столь величайшей в свете государыни, которую уважает, как свою мать и благодетельницу рода человеческого. Магомет-хан говорил, что его повелитель предоставляет России иметь во всех городах и даже в провинциях свои торговые конторы, агентов и консулов, что не «полагает он меры выгодам России»; что он «отказывается от всех провинций, бывших прежде в российском владении, и сверх оных от Карадага, Карабага, Нахичеванской и Эриванской областей» и что о желании заключить союз с Россиею, Али-Мурат-хан объявил уже всему своему совету.

Магомет-хан говорил, что разрешения на заведение в Персии торговых контор и консулов давно ищет французское правительство чрез своего консула в Бассоре, но что Али-Мурат устранил это искательство, объявив, что русские — его соседи и что только с ними одними он ищет твердого союза.

Такое преобладание России крайне не нравилось французскому правительству и в особенности Порте Оттоманской, старавшейся всеми силами воспрепятствовать распространению нашего влияния не только внутри Персии, но и в Адербеджане. Для ослабления этого влияния, весною 1784 года был отправлен из Константинополя в Испаган агент французского правительства граф Фериери с поручением к Али-Мурату. Он уверял, что польза Персии и личные интересы хана требуют не допускать русских [170] к занятию Адербеджана и силой отстаивать независимость Персии (Рапорт консула Тумановского 28-го мая из Энзелей. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 48.). Хотя Фериери и старался убедить Али-Мурат-хана, что если русские овладеют даже частью Адербеджана, то он будет впоследствии раскаиваться, но все его внушения остались недействительными и Али-Мурат продолжал искать союза с Россией.

Еще в то время, когда Магомет-хан только прибыл в Тифлис, генерал-поручик Потемкин спрашивал уже, как поступить ему с приездом посланного в Георгиевск. Князь Потемкин приказал задержать его на Кавказской линии, и писал, что вслед за сим сам отправляет в Испаган к Али-Мурат-хану письмо и подарки (Ордер князя Потемкина генералу Потемкину от 11-го мая. Там же.).

«Генерал-поручик Потемкин донес мне, писал светлейший Али-Мурат-хану (В письме от 18-го июня.), о прибывшем от вас посольстве и благих намерениях, которые вы изъявляете., желая приобрести благоволение моей государыни. Воздавая должную хвалу таковому вашему желанию, к пользе и благоденствию всей персидской монархии служащему, уведомляю, что я должностию поставляю споспешествовать вашему намерению и могу вас обнадежить, что государыня, восприемлющая под свое покровительство царей земных, без сомнения удостоит и вас высочайшего благоволения. Ваше о сем к ее величеству писание можете вы препроводить ко мне».

Не ограничиваясь этим письмом и желая воспользоваться расположением Али-Мурат-хана, для осуществления своей любимой мечты об образовании за Кавказом обширного христианского государства, князь Потемкин решился приступить к делу безотлагательно и тотчас же отправил в Персию полковника Тамару, поручив ему взять с собой и Магомет-хана, все еще находившегося в Георгиевске. Вручив полковнику Тамаре золотой сервиз в подарок Али-Мурат-хану, а две чашки золоченые и перечник, осыпанный бриллиантами, (Реестр подаркам, отправленным с Тамарой. Там же.) для подарка его [171] посланному, князь Потемкин писал владельцу Испагана, что Тамара засвидетельствует об усердии к нему светлейшего и искреннем желании его, чтобы доброе согласие между двумя державами, Россией и Персией, было основано на незыблемом союзе. Хваля намерение Али-Мурат-хана быть в твердом союзе с Россией, князь Таврический обнадеживал его благоволением императрицы, и в то же время поручил генералу Потемкину внушить посланцу Магомет-хану, чтоб он старался убедить Али-Мурат-хана в необходимости искать покровительство императрицы.

Полковнику Тамаре поручалось собрать более точные сведения о политическом состоянии Персии, силе и могуществе отдельных владельцев и ближе познакомиться с характером лиц, имеющих наибольшее влияние в правлении испаганском; при свидании же с Али-Мурат-ханом употребить все средства, чтобы снискать к себе его расположение и доверенность. Давая в разговорах обширную пищу самолюбию испаганского владельца, лаская его надеждой на постоянную и сильную поддержку России, всегда готовой утвердить единовластие в Персии, конечно, в лице преданного ей владельца, и наконец, выставляя как можно рельефнее все выгоды взаимного союза и дружбы, Тамара должен был добиться согласия Али-Мурат-хана на выделение Армянской области из состава персидской монархии и признание ее независимости. Средством к достижению такой уступки было избрано безначалие, существовавшее в то время в Персии. В разговоре с Али-Мурат-ханом, полковник Тамара уполномочен был высказать свое сожаление о междоусобии, раздиравшем страну, и уверить его, что русское правительство, искренно желая скорейшего прекращения всех беспорядков и водворения тишины, признает возможным достигнуть этого только образованием в Персии самостоятельного и чисто однородного государства.

«Соединение раздельных частей, писал князь Потемкин, (В инструкции Тамаре, Московский архив Главного Штаба.) под единую державу, есть средство к восстановлению цветущего там состояния. Вы можете искусно коснуться тут самолюбия [172] сего владельца. Шахское достоинство есть лестно. Но притом нужно изъяснить ему всю надобность составления сей монархии из самих персиян. Таковое соединение будет твердо и прочно, когда, напротив того, разность народов, всегда готовых к свержению ига, не умножает силы государственные, но паче разделяет и ослабляет оные. Сие говорю я об Армении и других окрестных провинциях. ибо что надлежит до Грузии, то об ней ни слова; участь ее уже решена. К сему присовокупить непримиримость Порты и виды ее, требующие прилежного внимания Честь и слава имени его обязывают привесть себя в состояние противостать сему завистливому соседу и уничтожить его замыслы, доставлением безопасности границам своим. Сия безопасность будет совершенна, если народ армянский будет преградою им (персиянам) с турками».

В январе 1785 года, полковник Тамара выехал из Моздока в Персию, но на пути в Эчмиадзинском монастыре узнал, что Али-Мурат-хан скончался и что в Персии происходят еще большие беспорядки и борьба партий.

Вражда, существовавшая между Ага-Магомет-ханом Астрабадским и Али-Мурат-ханом Испаганским, собственно говоря, не прерывалась. и осенью 1784 года военные действия между ними снова возобновились. Отправив против Ага-Магомет-хана сына своего Ших-Вейса, и страдая сам водяною болезнию, Али-Мурат-хан, оставил Испаган и, по совету медиков, для перемены воздуха, расположился лагерем близ Тегерана. Здесь он получил известие, что Ших-Вейс разбил Ага-Магомет-хана, завладел Мазандераном и, заставив своего противника бежать в Астрабад, сам расположился в Сари. Али-Мурат-хан был в восторге от такого известия, — счастие, казалось, благоприятствовало ему. Он разослал повсюду фирманы с приказанием торжествовать победу, но торжество это было непродолжительно. Два брата Ага-Магомет-хана и личные враги его, Муртаза и Мустафа-Кули-ханы, которых он лишил владений и содержал под присмотром, успели бежать и добровольно перешли на сторону победителя. Один из них вызвался пленить Ага-Магомет-хана, и, получив от Ших-Вейса шесть тысяч войска, [173] отправился с ними к Астрабаду. Ага-Магомет-хан не потерялся от неудачи и не оставался праздным зрителем совершавшихся событий. Человек энергичный и деятельный, Ага-Магомет был в то время бесспорно лучшим полководцем в Персии. Он успел склонить на свою сторону туркмен, столь страшных для персиян своими набегами, и с ними выступил против войск Али-Мурат-хана. Встретив своего брата в лесах мазандеранских, Ага-Магомет-хан разбил его на голову и, не давая опомниться от претерпенной неудачи, бросился на Сари. Атакованный совершенно неожиданно, Ших-Вейс был также разбит и бежал к отцу в Тегеран; оба брата Ага-Магомет-хана должны были скрыться от преследований победителя, расположившегося в Кумшане.

Недавно торжествовавший победу, Али-Мурат-хан очутился в крайне затруднительном положении: войска Ших-Вейса были разбиты и рассеяны; те, которые были под личным его начальством у Тегерана, не получая долгое время жалованья, расходились по домам, оставшиеся не повиновались, и наконец в Испагане произошло волнение, для уничтожения которого необходимо было прибегнуть к силе. Жители Испагана не любили Али-Мурат-хана за его жестокость, гордость и истребление потомства Керима. Воспользовавшись его удалением, испаганцы готовы были сбросить с себя власть Али-Мурат-хана и подчиниться Багур-хану, правителю столицы и одному из богатейших лиц в Персии.

Между тем, опасаясь быть настигнутым Ага-Магомет-ханом, и имея еще в своем распоряжении войск достаточно для того, чтобы подавить волнение в Испагане, Али-Мурат-хан решился возвратиться в свою столицу и там ожидать наступления неприятеля. Он отправил вперед для занятия города отряд под начальством Джафар-хана, брата своего по матери, а следом за ним спешил и сам, но во время пути, страдая припадками своей болезни, принужден был весьма часто останавливаться. Предыдущее потрясение столь сильно подействовало на здоровье Али-Мурат-хана, что он не перенес болезни., и 7-го февраля 1785 года скончался, за четыре дня пути до Испагана. [174] Джафар-хан, овладев столицею, приказал отрубить голову Багур-хану, и, пользуясь общим замешательством, захватил власть в свои руки. Бросившийся было в Испаган, с намерением воспользоваться отцовскими сокровищами, Ших-Вейс был разбит и принужден бежать в Шираз. Джафар-хан временно утвердился в Испагане, а Ага-Магомет-хан, пользуясь замешательствами, успел овладеть Тегераном, после упорного сражения, в котором сам был тяжело ранен.

В лице Али-Мурат-хана мы лишились человека, преданного России и искавшего ее покровительства. Обстоятельства переменились: на сцену выходили новые люди с иными взглядами и интересами, и князь Потемкин по необходимости принужден был отложить исполнение своих видов на неопределенное время. Он не отказывался, однакоже, от своих намерений, и императрица Екатерина предполагала непременным условием нашего владычества за Кавказом, подчинить своей власти все владения, лежавшие по берегу Каспийского моря, все же остальные, входившие в состав Адербеджана, оставить под покровительством России. С этою целью начальствовавшим войсками на Кавказской линии разрешено было склонять на нашу сторону и принимать под верховную власть или покровительство русской державы всех владельцев Адербеджана. Вместе с тем, желая сохранить и после смерти Али-Мурат-хана свое влияние в самом центре Персии, князь Потемкин-Таврический поручил командующему войсками на линии собрать самые точные сведения о состоянии наиболее влиятельных владельцев, и узнать кто из ханов сильнейший и имеет в своих руках Испаган и полуденную Персию?

«Я рекомендую вам, писал князь Потемкин генералу Потемкину (В ордере от 8-го мая 1785 года, № 138.), ласкать отлично хана Астрабадского (Ага-Магомет-хана), если он усилился и если не потерял еще преимущества, одержанного чрез разбитие войск Али-Мурат-хановых. Но если кто другой успел превзойти его, то к тому подослать стороною внушить, чтоб прибег к ее императорскому величеству. Я [175] не поставляю произведения сего трудным. Али-Мурат-хан умер, но желание шахства не умрет ни в ком».

Потемкин отправил в Энзели двух своих конфидентов и одному из них (Кубанского полка маиору Лампро-Канчони.) поручил пробраться до Испагана. Они должны были собрать по возможности подробные сведения о том, кто после смерти Али-Мурат-хана завладел его сокровищами и Испаганом, твердое ли он имеет владычество, и все ли те области ему подвластны, кои были в управлении Али-Мурата. Посланным вменено в обязанность разузнать, какие силы имеет новый правитель Персии, какого нрава, какой препровождает образ жизни, склонен ли к военным действиям, строг или кроток, щедр или скуп, трезв или склонен к вину, «славолюбив или смирение и спокойство предпочитает» (Ордер Потемкина генерал-поручику Леонтьеву и наставление конфидентам 10-го мая, №№ 24 и 25.).

Доставленные как посланными, так и другими лицами известия из Персии были далеко не успокоительны. Со смертию Али-Мурат-хана, междоусобие ханов усилилось и на борьбу выступили такие лица, которые до того времени, опасаясь Али-Мурат-хана, оставались покойными. Хойский Ахмет-хан, при содействии ханов Шушинского (Карабагского) и Карадагского, овладел Тавризом, жители которого сдали ему город предательски ночью. Владевший Тавризом, Худиат-хан, был взят в плен и отвезен в Хой; все его имущество досталось Ахмет-хану, который, сверх того, наложил миллион рублей контрибуции на тех из жителей, которые оставались верными Худиат-хану. Обладание Тавризом, самым богатым городом в Адербеджане, подчинение своей власти хана Нахичеванского и союз с ханами Шушинским и Карадагским, сделали Хойского Ахмет-хана первым в Адербеджане по силе, могуществу и богатству. Влияние его еще более усилилось, когда он выдал свою тридцатилетнюю дочь за одиннадцатилетнего сына Эриванского хана и вошел в родственные связи с последним.

В то время, когда в Адербеджане распространялась власть Хойского Ахмет-хана, в Тегеране властвовал Ага-Магомет-хан [176] Астрабадский и Мазандеранский, считавший себя самостоятельным и независимым правителем подчиненных ему владений и областей. Один из потомков шаха Надира силился утвердиться в Хоросане, и наконец, Дяафар-хан, брат Али-Мурата, располагая первое время войсками, властвовал в Испагане, был признан правителем в Ширазе и во всей средней части Персии.

Известие о том, что Джафар-хан утвердился в Испагане, весьма обрадовало Магомет-хана, посланного в Россию Али-Мурат-ханом. Сначала Магомет хотел было вернуться обратно вместе с полковником Тамарой, с тем, чтобы навсегда остаться в России, но когда узнал, что Испаган находится в руках Джафар-хана, то решился ехать далее.

— Джафар-хан, говорил Магомет полковнику Тамаре, был всегда моим покровителем и я еду с тем, чтобы стараться всеми силами внушить ему те же намерения, которые имел его покойный брат.

Расставшись в Хое с Магомет-ханом, полковник Тамара отправил к Джафар-хану посланного с подарками и письмом от своего имени, в котором уверял, что Россия всегда готова поддерживать с ним дружественные сношения.

«Почтенный Мегмет-хан», писал Тамара (Московский Архив Министер. Иностр. дел.), «отправлен был от покойного и славного Али-Мурат-хана, предместника и брата вашего, великолепный хан, к воинскому и гражданскому начальнику нашему на границе — генералу Павлу Сергеевичу Потемкину с предложениями, коих силу от негожь самого или от Мирзы-Раби, доверенного тогда министра, узнать изволите. Предложения те приняты благосклонно были не токмо от помянутого генерала, но, по представлению его, и от верховного уполномоченного всемилостивейшей самодержицы всероссийской: высокоповелительного генерал-фельдмаршала, светлейшего князя Григория Александровича Потемкина, который, призвав меня, повелел ехать вместе с помянутым присланным к Али-Мурат-хану, вручить ему почтенные свои отзывы, потом выслушать и [177] объясниться с ним относительно его намерений. Исполняя с должною верностию толь лестное для меня верховного уполномоченного повеление, получил известие в области Эриванской о смерти Али-Мурат-хана, такожь о вашем, великолепный хан, на место его возвышении. Не смотря на трудности, продолжал путь до города Хойса (Хоя), где увидев, что оные чем далее умножаются, решился возвратиться. Но притом имею долг уверить вас о благосклонности и доброжелательстве его светлости верховного уполномоченного нашего ко всем занимающим в Персии место бывшего славного оной наместника Зенд-Керим-хана и желающим восстановить в оной спокойствие; почему и можете быть благонадежны, что к отзывам, по примеру предместника вашего, сыщете в нем наидружественнейшие расположения.

«Сожалея от сердца о столь важной утрате высокопочтенного дому вашего, поздравляю вас, всеискреннейший, великолепный хан, с вашим возвышением и желаю, чтоб оное, при долговременном благоденствии послужило к вящшему прославлению имени вашего».

Джафар-хан не отвечал на это письмо, так как ему приходилось заботиться не об ответе и политических сношениях, но об обеспечении собственной особы.

Персияне смотрели на Джафара как на близкого родственника Али-Мурат-хана, не пользовавшегося любовью своих подданных по чрезмерной строгости и преданности России. Это последнее обстоятельство отдаляло многих от Джафар-хана и дало средство усилиться его врагу Ага-Магомет-хану, владельцу Астрабадскому и Мазандеранскому.

Частию угрозами, частию обещаниями Ага-Магомет-хан успел склонить на свою сторону нескольких ханов, и приобретя себе союзников, оставил в Тегеране довольно сильный гарнизон, сам с остальными войсками двинулся к Испагану. Джафар-хан встретил его в нескольких верстах от города, но был разбит и бежал в Шираз. Ага-Магомет-хан вступил в столицу, овладел всеми сокровищами Али-Мурат-хана, захватил его семейство и отправил в Астрабад вместе со [178] многими другими семействами, на преданность которых он не мог положиться (Рапорт Потемкина князю Таврическому 6-го октября, № 125.).

Джафар-хан пытался было возвратить потерянное владение, но безуспешно. Разбитый вторично, он принужден был снова скрыться в Шираз и предоставить первенство своему сопернику, сделавшемуся одним из сильнейших владельцев в Персии. С падением Испагана, весь Иран признал над собою господство Ага-Магомет-хана; Тавризский хан присягнул ему в верности, а затем и большая часть Адербеджанских ханов последовали его примеру. Только Шираз и часть Фарсистана остались во владении Джафар-хана.

Сделавшись обладателем столицы, Ага-Магомет-хан стал простирать далее свои властолюбивые виды — он мечтал уже о шахском достоинстве и единовластии во всей Персии. Чтобы достигнуть последнего, ему необходимо было подчинить себе еще многих владельцев, сохранявших некоторую долю самостоятельности и независимости. Внимание его прежде всего было обращено на Гилянского Гедает-хана, его личного врага, давшего приют одному из братьев Ага-Магомет-хана, Муртаза-Кули-хану.

Тотчас после овладения Испаганом, Ага-Магомет-хан потребовал от Гедает-хана значительную контрибуцию, старшего сына и брата в аманаты и выдачи Муртаза-Кули-хана. Гедает-хан под разными предлогами уклонялся от исполнения этого требования, укреплял Энзели, и, желая задобрить Ага-Магомет-хана, послал к нему подарки, как знак признания его господства над собою. Предвидя, однако же, грозу, Гедает-хан и Муртаза-Кули-хан искали покровительства России. Узнав в августе 1785 года, что в Энзели прибыл русский фрегат «Кавказ», Муртаза-Кули-хан прислал к командиру фрегата, капитан-лейтенанту Аклечееву, своего старшину, поздравить с благополучным прибытием на рейд и с просьбой о свидании. Аклечеев съехал на берег и отправился к Муртаза-Кули-хану, который объявил ему, что он вместе с братом своим, Мустафой, желает вступить в подданство России. [179]

Несколько ранее этого свидания, Мустафа сам приезжал на фрегат к Аклечееву, в то время когда тот находился еще в Астрабадском заливе и просил его о том же. Он говорил, что готов даже переселиться в Россию на вечное жительство, если бы к тому представился удобный случай. Аклечеев обнадежил обоих братьев и советовал им обратиться с просьбой к генералу Потемкину, как главному начальнику того края (Рапорты Аклечеева Потемкину 11-го мая и 15-го августа 1785 г. Госуд. Арх., XXIII, № 13, папка 49.). Последний поручил обнадежить их полным покровительством России, надеясь иметь в лице двух братьев прекрасное средство против всех враждебных замыслов Ага-Магомет-хана. «Если Магомет-хан, доносил Потемкин (Князю Потемкину 15-го сентября, .№ 60. Там же, папка 50.), усилясь в Испагане утвердится и пожелает искать покровительственного союза России, тогда можно будет посредствовать к примирению обоих с братом их Ага-Магомет-ханом. Когда же бы Магомет-хан не похотел поступить на предполагаемые о Персии меры, сих братьев противу онаго Магомет-хана удобно для уменьшения его силы подвигнуть». Светлейший поручил ласкать братьев Ага-Магомет-хана и объявить им, что «продолжением своего благонамерения подадут повод к изъявлению самым делом высочайшего им благоволения» (Ордер Потемкину 16-го октября 1785 года. Там же.).

В октябре Муртаза-Кули-хан отправил прошение на высочайшее имя и письмо к князю Потемкину, прося принять его под покровительство России и прислать войска для его защиты.

Примеру Муртаза-Кули-хана последовал и Гедает-хан Гилянский, также искавший покровительства России.

Отправляя в Энзели нового консула, надворного советника Скиличия, генерал Потемкин писал Гедает-хану, что желание его вступить под покровительство России милостиво принято императрицей, и что он может исполнить это с соблюдением четырех условий: чтобы было указано место, где бы мы могли построить при Энзелинском порте город, для защиты русской [180] торговли и купечества; чтоб он вместе с своими подвластными принял присягу на вечное подданство России; чтоб отправил в С.-Петербург, в виде аманатов, одного из своих детей и двух или трех родственников; и наконец, в знак подданства, обязался бы платить ежегодную, хотя незначительную дань.

Условия эти не нравились Гедает-хану. Человек в высшей степени вероломный и жадный, Гедает в поступках своих руководился одною материальною выгодой и уклонялся всегда в ту сторону, где ожидал для себя более пользы. Не имея искреннего намерения вступать в подданство России, Гедает понимал, конечно, всю стеснительность русской колонизации на его территории, и потому всеми мерами старался отклонить ее. Он писал Потемкину, что переговоры о подданстве столь важны, что должны быть производимы в совершенной тайне до окончательного постановления условий, а между тем, всякое начало работ по устроению города обнаружит их и навлечет ему многочисленных неприятелей, как в Персии, так и в Турции; что основание русского поселения при Энзелинском порте вовсе не нужно, так как он сам давно уже строит город, который приходит к окончанию и поступит в распоряжение русского правительства, ибо, вступив в подданство, сам Гедает-хан будет не более, как приближенным министром, «и тогда, писал он, как город и дом мой, так и вся область моя имеет быть ваша».

Высказывая преданность России и желание вступить в подданство, Гедает в то же время стеснял торговлю и притеснял купечество разными поборами, уверяя, что пошлины составляют единственное средство к его существованию. «Вы здешние порядки и мои доходы знаете, писал он в одном из писем Скиличию (Госуд. Арх., XXIII, № 13, папка 49.), (знаете и то) что я только мизанными и пошлинными сборами во владении моем содержание войска и прочие расходы имею». Гедает-хан говорил, что если лишние пошлины и взяты с русских купцов, то по ошибке, помимо его воли [181] и в его отсутствие, но если дело идет о весовых за шелк, то это не пошлина и в торговом трактате о весовых деньгах ничего не упомянуто. Он скорбел, что русское купечество не понимает его благодеяний, которые он оказывает даже в ущерб собственным интересам. «Для получения себе благодарности, писал он (В письме Потемкину без числа и месяца, Госуд. Арх., XXIII, № 13, папка 49.), и честного имени, я вознамерился весовые деньги уничтожить, чтоб вовсе были истреблены. Почему я шелковые гири (То есть гири, употребляемые для взвешивания шелка.), которые за тысячу лет пред сим установлены были от прежних персидских монархов и с другими гирями сходствия не имели, в весе приумножил и на каждый пуд по три фунта прибавил». Гедает-хан уверял, что, назначая теперь весовые деньги по два рубля за каждый батман, он делает это для виду купечества других наций, но в сущности наносит себе крайний убыток, желая доказать тем свою преданность России. Совершенный произвол персидских ханов во всем, что касалось торговли и наложения пошлин, не дозволял придавать какое-либо значение и цену словам Гедает-хана, а между тем, сам он полагал, что обещания его заставят русское правительство сделать некоторые уступки и оказать помощь Гилянскому владельцу в его затруднительных обстоятельствах и борьбе с Ага-Магомет-ханом.

Гедает-хан отправил на линию к генералу Потемкину двух посланных и прошение на высочайшее имя, в котором просил принять его в подданство России на таком же точно основании, на каком принята Грузия, и прислать в распоряжение хана, для его охраны, три тысячи человек русского войска. Посланные говорили, что хан обязуется продовольствовать войска на свой счет и готов платить не только то жалованье, которое императрице угодно будет назначить, но будет вносить ежегодно в казну ее величества, вместо дани, шелку-сырцу по три тысячи батманов, и отправит в С.-Петербург к высочайшему двору одного из своих сыновей с пристойными дарами. Уполномоченные заявили Потемкину, что хан их просит [182] русские войска не для завоеваний, но единственно для личной охраны, и что в благодарность за их присылку он обязуется, в случае успеха и приобретения новых провинций, все доходы с них вносить в казну императрицы (Прошение посланных хана Абида и Сеид-Ризы. Государствен. Архив, XXIII, № 13, папка 49.).

Не скрывая того, что имеет в Персии многих неприятелей и более всего опасается Ага-Магомет-хана, Гедает писал, что отказ русского правительства принять его под свое покровительство заставит его искать помощи и покровительства турецкого двора, добивающегося влияния в Персии и восстановления персидских ханов против России. Действительно, Порта разослала к окрестным ханам: Дербентскому, Гилянскому, Мазандеранскому, Тавризскому и ко всем Дагестанским владельцам человек до сорока с письмами и подарками, склоняя их вытеснить русских из пределов Персии (Рап. капитан-лейтенанта Аклечеева 11-го мая 1785 года.).

Предыдущее поведение Гедает-хана не указывало в нем искреннего расположения к России и потому наше правительство, не полагаясь на его обещания и слова, требовало безусловного исполнения предложенных ему условий подданства. Князь Потемкин писал хану, что прошение его, присланное на имя императрицы, получено и он может быть уверен в покровительстве, если переменит свое поведение. Светлейший говорил, что для вступления под покровительство России необходимы: искренность, чистосердечие и доказательство совершенной преданности, а он, напротив того, замечается в колеблемости, недоверчивости и предписывает условия «невместные». Гедает-хан медлил ответом, но в то же время старался извлечь возможную пользу из начатых переговоров. Опасаясь нападения Ага-Магомет-хана, он укреплял Энзели и в то же время собирал все свое имущество на наши суда, как в место совершенно безопасное, вполне надеясь, что русские не откажут в гостеприимстве и не завладеют его сокровищами (Рап. Потемкина кн. Таврическому 23 декабря, № 414.). «Если паче ожидания, писал генерал Потемкин (Ордер Потемкина консулу Скиличию 3 июля, № 32.), оный Гедает-хан столь утеснен, [183] что неизбежно будет принужден, оставя свое владение, бежать, то надлежит тщательно радеть, чтоб особа его и сокровища ему принадлежащие были спасены и безопасно препровождены в Астрахань».

Гедает-хану только того и хотелось. Едва он убедился, что Ага-Магомет-хан, занятый войной с Джафар-ханом, принужден оставить его до времени в покое, Гедает-хан тотчас же прервал переговоры с Россией и по-прежнему стал притеснять русское купечество наложением новых пошлин. Эта мера повела к столкновению консула Скиличия с ханом и к началу враждебных отношений между ними. Гедает-хан жаловался Потемкину на произвол Скиличия и вмешательство его в чужие дела, а Скиличий указывал на недостойные поступки самого Гедает-хана, на его двуличие, коварство, и говорил, что добиться от него уступки можно только силой. Народ персидский, писал наш консул, «дерзок и губ, не разумеет кротости и зазнался, потому что поныне не наказан» (Рапорт Скиличия Потемкину 3 апреля 1785 года. Арх. Кабинета. св. 8610.). Человек строптивый и горячий, как характеризовал его Потемкин, Скиличий не мог ужиться с Гилянским владельцем, не мог свыкнуться с его лукавством и потому, считая свое пребывание в Персии бесполезным, прислал просьбу об увольнении его в отставку. Генерал Потемкин находил также необходимым заменить Скиличия другим лицом и просил князя Потемкина снова назначить Тумановского (Рап. Потемкина кн. Таврическому 23 декабря, № 414.). Скиличий был, однако же, оставлен, хотя Тумановский был все-таки послан с особым поручением и, как увидим ниже, ни тот, ни другой не заслужили расположения хана.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том II. СПб. 1886