ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM II.

I.

Просьба Грузинского царя Ираклия о принятии его под покровительство России. — Условия, па которых он желал признать верховную власть императрицы. — Участие в этом деле князя Потемкина-Таврического. — Назначение генерал-поручика П. С. Потемкина командующим войсками на новой Моздокской линии. — Отправление в Грузию полковника Бурнашева и подполковника Тамары. — Цель посылки этих лиц. — Заключение трактата о покровительстве. — Исправление дороги в Грузию. — Прибытие в Тифлис русских войск. — Торжество в Тифлисе по поводу присылки ратификаций трактата и знаков инвеституры. — Присяга царя Ираклия II. — Награды и подарки, пожалованные императрицей. — Прибытие в Петербург двух сыновей Ираклия и князя Чавчавадзе в качестве министра.

Постоянно тревожное состояние, в котором находилась Грузия, окруженная со всех сторон враждебными ей соседями, и внутреннее неустройство страны заставили царя Ираклия II искать сильной помощи и защиты в лице ближайшей и единоверной ему России. В конце 1782 года царь отправил письмо на высочайшее имя, в котором просил принять Грузию под верховную власть Русской державы и заключить с ним торжественный трактат о покровительстве.

В случае согласия императрицы, Ираклий просил утвердить его с потомством в царском достоинстве, оставить в Грузии звание католикоса, как главы духовенства; прислать в его отечество 4,000 русских войск, необходимых для защиты от врагов и покорения отпадших от него провинций, и наконец, снабдить его деньгами на содержание войск, обязуясь всю пожалованную ему сумму выплатить в течение нескольких лет.

С своей стороны царь, по азиятскому обычаю, обещал [2] прислать в Петербург аманатами (заложниками верности) одного из своих сыновей, нескольких князей и дворян; обещал вносить в казну половину прибыли от обработки руд, платить подати по семидесяти копеек с каждого двора, отбывать рекрутскую повинность наравне с русскими подданными, посылать ежегодно для двора императрицы две тысячи ведер лучшего кахетинского вина и четырнадцать лошадей самых высоких статей. С жителей тех областей и провинций, которые могли быть покорены и возвращены Грузии впоследствии, Ираклий II обязывался вносить ежегодно по двести пудов шелку, платить также по семидесяти копеек с каждого двора и, сверх того, половину той платы, которую вносили с души русские помещичьи крестьяне.

Соглашаясь на принятие Грузии под свое покровительство, императрица Екатерина II простирала свои виды гораздо далее тех мелочных условий, которые предлагал ей царь Ираклий. Россия не нуждалась в обязательствах, служивших к приращению ее казны; тем более, что при тогдашнем состоянии Грузии и ее народонаселения царь, при самых выгодных условиях мог внести в русскую казну не более 250,000 рублей, то есть такую сумму, которая была недостаточна даже на содержание просимых им русских войск. Не денежная дань привлекала внимание императрицы, а желание устроить нравственное и имущественное благосостояние единоверного ей населения Закавказья. Екатерина II мечтала об образовании по ту сторону Кавказских гор одного христианского государства ни от кого, кроме России, не зависящего. Она хлопотала об освобождении всего христианского населения от несносного ему магометанского ига персиян и турок и потому охотно согласилась на просьбу Ираклия II о покровительстве; ибо видела в желании грузинского царя первый шаг к упрочению нашего влияния за Кавказом и к осуществлению своих предположений.

Ближайший сподвижник императрицы, князь Григорий Александрович Потемкин, как человек прежде других понявший виды и намерения Екатерины II, был избран исполнителем ее воли и предначертаний. Предоставляя в [3] непосредственное заведывание князя Потемкина все дела с Персией и Грузией, императрица тем самым передала в его руки и все наши сношения с Востоком. Она дала ему широкое полномочие распоряжаться самовластно, по своему усмотрению, и поручила заключить окончательный трактат с царем Ираклием. Князь Григорий Александрович принялся за дело со свойственными ему пылкостию и увлечением. Отправляя двоюродного брата генерал-поручика Павла Сергеевича Потемкина для командования войсками, расположенными на новой Моздокской линии, он написал ему (В секретном предписании от 6-го сентябри 1782 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13.):

«Как высочайшая ее императорского величества воля есть, чтобы иметь связь с прилеглыми к границам нашим владельцами, как-то: с Грузией и армянами в Карабаге и Карадаге находящимися, то и должны вы частые, под разными предлогами, иметь с ними сношения и поставить себя в знакомство, через что и приготовиться для видов и предприятий впредь назначаемых.

На месте же пребывания вашего вы должны войти в точное сведение о народах Большой и Малой Кабарды, до коей все касающиеся дела получите вы из моей походной канцелярии. Вам предлежит (предстоит) связать их собственными их выгодами с Россией и развязать давно вкорененные междоусобия; разведать кто из них сильнее между князьями и кто надежнее; какова связь между сими и подлым народом и сии две части не худо держать в некоторой друг ко другу зависти».

Приступая к исполнению весьма обширной политической программы, князь Потемкин желал ознаменовать начало своей деятельности особыми милостями царю Ираклию, милостями, которые могли бы указать и другим владельцам, что искание покровительства России ведет их к многочисленным выгодам и преимуществам. По его ходатайству императрица не только согласилась удовлетворить все просьбы Ираклия, но и предоставила ему [4] гораздо более, чем он сам мог желать. Царю разрешено употреблять в свою пользу ту дань, которую он обязывался вносить в знак подданства и еще до заключения трактата один из сыновей Ираклия был награжден орденом св. Анны (Ираклий с восторгом принял эту награду и благодарил за нее Потемкина. «При вашем письме, писал царь от 18-го мая, получили мы такую радость, которую не ожидали. По посредству вашему от всемилостивейшей нашей государыни получили присланный орден для нашего сына. Хотя мы вам не заслужили, чтобы вы оказывали нам такую дружбу, однако же постараемся, конечно, за все вами оказанное приятство отслужить. Как из меньших наших сынов был старее Юлон, то рассудили оную ленту надеть на него».).

В начале 1783 года князь Потемкин, сообщая Ираклию, что ему поручены все дела с Грузией, писал, что для заключения с царем трактата он уполномочил своего двоюродного брата П. С. Потемкина и в помощь ему назначил подполковника Тамару, с которым и посылает ему проект трактата (Ордер геперал-поручику Потемкину 3-го апреля 1783 года, № 106. Госуд Арх., XXIII, № 13, карт. 45.). Так как все просьбы царя были не только удовлетворены, но сделано даже гораздо более, чем он желал, то князь выражал уверенность, что Ираклий, конечно; не встретит затруднения в заключении условий и в самом непродолжительном времени пришлет своих полномочных на линию, в то место, которое будет назначено генерал-поручиком Потемкиным. Последнему в то же время предписано приготовить для отправления в Грузию два баталиона, Горский и Кабардинский, с четырьмя орудиями, но до повеления их не отправлять, а озаботиться только починкой дороги; причем одна половина ее должна быть исправлена нами, а другая — грузинами (То же от 3-го апреля, № 103. Там же.).

В половине мая 1783 года, подполковник Тамара оставил Кавказскую линию и отправился в Грузию с проектом трактата. Генерал-поручик Потемкин снабдил его письмом к царю Ираклию, в котором просил прислать в Георгиевск не менее двух полномочных и заготовить провиант для войск, назначенных к отправлению в Грузию (Письмо П. С. Потемкина Ираклию от 9-го мая 1783 г.). Он поручил [5] Тамаре убедить царя поспешить высылкой полномочных и не раздроблять своих владений разделом поровну между сыновьями.

Принимая Грузию под свое покровительство на вечные времена, русское правительство, конечно, не могло допустить раздробления владений между различными лицами, редко единомысленными, а потому, писал П. С. Потемкин подполковнику Тамаре (В ордере от 9-го мая, Государственн. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.): «Рекомендую, объясняясь с царем Ираклием о содержании трактата, упомянуть, — если подлинно сие есть его намерение, — что слава его дел, его имени и польза его народа требуют того, чтоб область его соединенною навсегда осталась. Прямое сведение ваше по сей статье и обстоятельства откроют, должно ли будет при заключении трактата составить о сем сепаратный артикул».

Тамаре не трудно было убедить в этом Ираклия, но гораздо труднее было согласить его к скорейшему назначению полномочных и к отправлению их в Георгиевск. Преданность самого Ираклия к России была безгранична; на все предложения с нашей стороны он отвечал одним безусловным согласием и только весьма часто повторял свое желание видеть как можно скорее русские войска в Грузии. Царь надеялся, что в половине июня они будут уже в его владениях и, не заключив еще трактата, хотел торжественно праздновать в Тифлисе свое вступление под покровительство России. Хотя такая торопливость обусловливалась политическими видами, ибо царь хотел этим торжеством показать Персии, что имеет могущественного союзника, тем не менее генерал-поручик Потемкин принужден был удержать Ираклия от излишней поспешности. Он писал царю, что прибытие войск в Грузию может последовать не ранее того, как будет подписан трактат, и просил Ираклия, отложив торжество до окончания переговоров, поторопиться присылкой полномочных (Ордер генерал-поручика Потемкина Тамаре от 4-го июня и письмо его царю Ираклию от 7-го июня 1783 года.). Подполковник Тамара настаивал на том же, но царь Ираклий в деле назначения полномочных был до крайности нерешителен и медлил до [6] невозможности. Причиной тому было совершенное незнание царем и его окружающими тех обрядов и условий, которые обыкновенно соблюдаются европейскими дворами при заключении государственных договоров. Тамаре пришлось самому составить от имени царя полномочие, по нескольку раз объяснить каждое слово в нем написанное, как самому царю, так и его советникам. Врожденная недоверчивость Ираклия к своим подданным, составляющая характеристическую особенность всех азиятских владетелей, имела место в Грузии и была второю причиной медленности в назначении полномочных. Ираклий не только не доверял своим помощникам по управлению, но не верил и своим ближайшим родственникам, так что долгое время не мог установиться в выборе доверенных лиц, «у которых, доносил Тамара (Генерал-поручику Потемкину 27-го мая 1783 года.), хотя для одной наружной формы в сем случае посылаемых, ищет прежде отгадать мысли для того, что боится речей, кои считает уже неоднократно ему повредили». Царь назначал то одного, то другого, переменял, снова назначал и тем затягивал дело. Имея поручение князя Потемкина съездить в Имеретию для уверения царя Соломона в расположении к нему русского правительства и доставить письмо светлейшего князя (Имеретинский царь Соломон просил императрицу защитить его от турок, которые, по его словам, прислали своих чиновников для осмотра границ Имеретии и устройства там крепостей. См. письмо астраханского губернатора П. С. Потемкину 11-го октября 1782 года. Государствен. Арх., XXIII, № 13.), подполковник Тамара решился отправиться в Кутаис, не ожидая окончательного решения царя Ираклия. Он успел только заручиться обещанием, что в тот промежуток времени, который он употребит на поездку и возвращение из Имеретии, Ираклий непременно назначит полномочных и приготовит все необходимое для их отъезда на столько, чтоб они могли вместе с Тамарой отправиться на линию.

Путешествие последнего в Имеретию продолжалось гораздо долее предполагаемого. Страшная распутица от беспрерывных сильных дождей и болезнь некоторых лиц, сопровождавших подполковника Тамару, задержали наше посольство в пути, [7] заставили ехать медленно и все-таки оставить на дороге нескольких человек больных. В Кутаис Тамара прибыл 5-го июня, а на третий день после его приезда заболел царь Соломон, так что Тамара принужден был прожить там девять дней и мог отправиться назад только 14-го числа.

По возвращении в Тифлис он узнал, что полномочными назначены князь Отий Андроников и князь Сулхан Туманов, но утром 24-го июня царь прислал сказать, что он изменил свой выбор и окончательно назначает: первым полномочным своего зятя, главного советника в делах провинции Эриванской и генерала войск от левой руки князя Ивана Константиновича Багратиона, а вторым — своего генерал-адъютанта и начальника Казахской провинции, князя Герсевана Ревазовича Чавчавадзе, ассистентом при них назначен архимандрит Гаиос, знавший русский язык, один секретарь посольства и человек двадцать свиты. Ираклий обещал снабдить посылаемых особ полномочием, в силу которого, каждый из них по какому-либо непредвидимому случаю, мог подписать трактат без своего товарища (Рапорт Тамары генералу Потемкину 21-го июня 1783 года.).

Отправляя князей Багратиона и Чавчавадзе в Георгиевск, царь поручил им передать генерал-поручику Потемкину свое желание с ним видеться, хотя бы на половине пути в горах кавказских, там, где разрабатывалась дорога нашими рабочими. Предложение это обусловливалось сколько желанием лично познакомиться с пограничным русским начальником, столько же недоверием к полномочным и опасением, чтобы не было пропущено чего-либо в трактате. Ниже мы увидим, что желание Ираклия и в этом случае было удовлетворено в гораздо большей степени, чем он мог ожидать. После заключения трактата, Потемкин посетил его в Тифлисе и имел случай познакомиться со всеми членами грузинского царского дома. Теперь же был послан в Грузию в качестве коммиссионера или посредника в сношениях царя с русским правительством полковник Бурнашев, к которому Ираклий мог обращаться со всеми своими просьбами и желаниями. [8]

Полковник Бурнашев был отправлен в Тифлис почти одновременно с подполковником Тамарой. Назначая его состоять при царе Ираклие, князь Потемкин поставил Бурнашеву в непременное условие ближе ознакомиться, как со внутренним состоянием Грузии и Имеретии, так и с политическим положением их относительно соседей. Бурнашев должен был осмотреть границы обоих владений, составить по возможности верную карту и описание Грузии и Имеретии и определить наиболее важные пункты в стратегическом отношении, с тем, чтобы впоследствии можно было на указанных им местах построить ряд укреплений для обеспечения страны от вторжения неприятеля. Не придавая им характера обширных построек, князь Потемкин поручил Бурнашеву проектировать укрепления небольшие, но достаточно сильные для отражения соседних нападений (Полковник Бурнашев находил необходимым построить два укрепления: одно в Имеретии, по дороге в Ахалцых, на речке Цхенис-Цхали, у замка Богдада, а другое — в Грузии, на реке Алазани, при урочище Кумбат. Представленные им проект и смета оставлены однако же князем Потемкиным без всякого исполнения.).

Совокупные и единодушные действия царей Грузии и Имеретии против общего врага, конечно, могли бы значительно облегчить защиту их владений, но взаимная вражда, возникшая из фамильных интересов, не допускала единодушия. Полковник Бурнашев, как посредник между русским правительством и обоими царями, одинаково преданными России и стремившимися к одной и той же цели, должен был принять меры к примирению и восстановлению между ними дружественных отношений.

В конце мая полковник Бурнашев, в сопровождении доктора и переводчика, отправился в Грузию, имея при себе двадцать два человека казаков, назначенных для постоянного пребывания с ним в Тифлисе (Ордер П. С. Потемкина полковнику Бурнашеву 21-го июня 1783 г. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.). Ираклий II принял его весьма ласково и объявил, что без его согласия и одобрения не будет иметь никаких сношений и переписки с соседними владельцами (Рапорт Бурнашева генералу Потемкину 16-го мая. Там же.).

Вскоре после прибытия Бурнашева в Тифлис, уполномоченные [9] вместе с подполковником Тамарой отправились в Георгиевск. Приняв безусловно все параграфы трактата, они просили только оставить царю титул Умаглесо — «высочества», который давался ему во всей Азии, оставить за царями право при вступлении на престол короноваться; образовать в Грузии отдельную епархию, дозволить им иметь собственную монету и немедленно ввести в их отечество два баталиона русских войск (См. параграф 4 секр. условий. Военн.-Уч. Арх., отд. I, дело № 183.). Генерал-поручик Потемкин обещал ходатайствовать об удовлетворении просьб полномочных и тем устранил все недоразумения.

24-го июля 1783 года трактат был подписан. Грузинский царь, устраняясь от сношений с Персией и вассальной от нее зависимости, обязался за себя и своих преемников не признавать над собой иной державной власти, кроме власти русских императоров. Он обещал содействовать пользе русского государства во всех тех случаях, когда от него потребуется такое содействие. Ираклий II обязывался, без предварительного сношения с русским пограничным начальством и без совета с аккредитованным при нем русским министром, не вступать ни в какие сношения с окрестными владельцами, не принимать их посланных или писем и не давать ни обещаний, ни обнадеживаний и даже ответов. Он должен был удовлетворять всем требованиям пограничных начальников и охранять в своих владениях русских подданных от всяких обид и притеснений.

С своей стороны императрица, ручаясь за сохранение целости владений царя Ираклия II, обещала распространить это ручательство и на такие владения, которые со временем будут им приобретены и прочным образом утверждены. Императрица обещала сохранить престол наследственным в роде Ираклия II, с тем, чтобы преемники его, вступая на царство, извещали тотчас же русское правительство, испрашивали утверждения русских императоров и, по получении разрешения и знаков инвеституры (Инвеституру составляли: грамота, знамя с российским гербом, имеющим внутри себя герб царств Карталинского и Кахетинского, сабля, повелительный жезл и мантия или епанча горностаевая.), присягали на верность. [10]

Обещая защищать Грузию от всяких неприятельских покушений и считать врагов этой страны за своих собственных, императрица предоставляла грузинским подданным одинаковые права и преимущества с русскими относительно торговли, права селиться в России, въезжать в нее и возвращаться. Она обещала не вмешиваться во внутреннее управление страны, предоставить царю суд, расправу и сбор податей в его пользу. Для более удобных взаимных сношений русское правительство постановило иметь при царе Ираклии II своего министра или резидента, точно так же как принять и его резидента или министра наравне с прочими владетельных князей министрами. Относительно духовных дел положено образовать в Грузии отдельную епархию, с тем, чтобы католикос, или начальствующий архиепископ грузинский, имея навсегда титул члена Св. Синода, занял место в числе русских архиереев в 8-й степени, именно после Тобольского (Полн. Соб. Закон. Т. XXI, № 15,835.).

Для защиты страны от врагов внешних, хотя и постановлено было особыми секретными статьями содержать в Грузии, на туземном продовольствии, два полные баталиона русских войск с четырьмя орудиями полковой артиллерии, но посоветовано Ираклию, для приобретения наибольшей самостоятельности, сохранять дружбу и поддерживать постоянную связь с Имеретинским царем Соломоном и прочим христианским населением Закавказья. Пребывая в союзе и совершенном согласии, христианское население, при единодушии в действиях, могло оказать довольно сильное сопротивление всем покушениям на их свободу, спокойствие и благоденствие. Поэтому, при заключении условий, русское правительство настаивало, чтоб Ираклий II устранил все недоразумения, бывшие между ним и Имеретинским царем Соломоном, чтоб он помирился с ним и действовал единодушно. Царь обещал исполнить требование и дал слово в будущем все могущие случиться недоразумения представлять на решение императрицы.

С своей стороны русское правительство, для обеспечения независимости и самостоятельности Грузии, обещало не ограничивать [11] своей помощи двумя только баталионами, но увеличивать число войск по мере надобности и по взаимному соглашению царя с пограничным русским начальником. «Ея императорское величество», сказано в трактате (См. параграф 4-й секретных условий. Военно-Учен. Архив, Отд. I. дело № 183.), «обещает, в случае войны, употребить всевозможное старание пособием оружия, а в случае мира настоянием о возвращении земель и мест издавна к царству Карталинскому и Кахетинскому принадлежавших, кои и останутся во владении царей тамошних, на основании трактата о покровительстве и верховной власти Всероссийских императоров над ними заключенного».

Подписанный уполномоченными трактат о подданстве Грузии достиг до Петербурга 17-го августа. «Вчерашний день», писала императрица князю Потемкину (В письме от 18-го августа 1783 года. Письмо это с пропуском напечатано в «Русской Старине» 1876 года, № 5.), я письмо твое от 5-го сего месяца получила чрез полковника Тамару, который привез и грузинское дело, за которое снова тебе же спасибо. Прямо ты — друг мой сердечный! Voila bien des choses de faites en pen de temps. На зависть Европы я весьма спокойно смотрю, пусть балагурят, а мы дело делаем. По представлениям твоим дела не будут залеживаться, изволь присылать».

Принимая известие о заключении трактата с удовольствием равным «славе из того приобретенной и пользе несомненно ожидаемой», Императрица пожаловала генерал-поручику Павлу Потемкину 6,000 рублей и табакерку с портретом, а трудившимся с ним чиновникам две тысячи рублей (Рескрипт князю Потемкину. Архив кабинета Его Величества, св. 440.).

Вместе с трактатом полковник Тамара представил и дополнительные просьбы грузинских уполномоченных, которые и удостоились Высочайшего утверждения. Императрица оставила Ираклию II титул «высочества», пожаловала ему корону и особым параграфом трактата (Утвержденным 30-го сентября 1783 года. Полн. Собр. Зак., т. XXI, № 15,840.) предоставила право как Ираклию, так и его преемникам совершать обряд коронования и [12] миропомазания (Царь Ираклий, не довольствуясь обещанием, данным полномочным генерал-поручиком Потемкиным, и опасаясь, что разрешение короноваться не будет введено в трактат, вскоре после заключения его отправил к князю Потемкину своего первого секретаря и любимца князя Сулхана Туманова. «Князь Туманов, доносил светлейший императрице от 7-го октября, человек благоразумный, весьма хорошего просвещения и со многими дарованиями; нельзя, казалось, таковым себе представить жителя тифлисского. Виной сего послания — венчание царское, коего желает Ираклий и о котором возобновляет просьбы свои к престолу вашего императорского величества. Как уже есть на сие высочайшая ваша императорская воля, то и отправляю я его обратно в Грузию, подтверждая царю обнадежение о всемилостивейшем благоволении». Не смотря, однако же, па желание Ираклия сохранить за собой и потомством право венчания, сам он умер, не будучи коронован.). Сверх того, царям Грузии дозволено было бить собственную монету «с их изображением и на обороте гербом царства Карталинского и Кахетинского, над коим только изображен будет орел двуглавый в знак покровительства и верховной власти Всероссийских императоров над сими владетелями и их подданными» (Полн. Собр. Зак., т. XXI, № 15,841.).

В половине августа известие о заключении трактата достигло до Тифлиса и 20-го числа того же месяца грузины торжественно праздновали это событие (Рапорт генерала Потемкина князю Потемкину, 6-го сентября. Госуд. Арх. XXII, № 13, карт. 45.). Всеобщая радость населения усиливалась еще тою вестью, что русские войска двинутся в Грузию в самом непродолжительном времени, как только будут готовы мосты на реке Тереке и исправлена дорога.

Мы видели, что еще с мая месяца дорога в Грузию приводилась в лучшее состояние. Вскоре после прибытия в Тифлис полковник Бурнашев доносил, что он приступил к постройке мостов от Тифлиса до перевала на северный склон Кавказских гор и что, согласно с условием, царь Ираклий II обещал дать ему 1,500 человек рабочих (Рапорт полковника Бурнашева генералу Потемкину, 11 июля. Там же.). Для устройства же дороги и мостов по Тереку с нашей стороны был точно также отправлен в мае месяце обер-квартирмейстер Фохт с 800 человек рабочих и с баталионом гренадер для их прикрытия. Исполнение этого поручения требовало не малых усилий, ибо тогдашняя дорога в Грузию была едва доступна для одиночных [13] пешеходов. На протяжении 32 верст, от селения Балты до Казбека, Фохту пришлось построить 27 мостов для переправы войск через реки. Не смотря на то, что для устройства спусков приходилось взрывать порохом каменные глыбы гор, что все мосты строились прочным образом, на сваях, Фохт успел к октябрю окончить свое трудное поручение столь успешно, что генерал Потемкин, при осмотре этой дороги, мог без затруднения проехать в коляске, запряженной восемью лошадьми, и в таком месте, «где человек не мог один проходить без ежеминутной опасности низвергнуться в пропасть» (Рапорт П. С. Потемкина князю Потемкину 7-го сентября. Это был первый путь в Грузию, проложенный трудами 1,500 человек русских солдат, в течение трех месяцев, и ничего не стоивший, кроме нескольких лишних мясных и винных порций.).

Найдя путь вполне удовлетворительным, Потемкин тотчас же отправил в Грузию два егерские баталиона, Горский и Белорусский, с двумя единорогами и двумя пушками. 3-го ноября баталионы прибыли в Тифлис. где встречены были огромною толпой народа и поступили в распоряжение царя Ираклия и под начальство полковника Бурнашева. Грузины праздновали этот день с особенным увлечением и Тифлис был иллюминован, не смотря на небывалый холод, ознаменовавший вступление русских в Грузию.

— Русские принесли нам зиму, говорили жители Тифлиса, отогревавшиеся в своих саклях у мангалов.

Как бы в подтверждение справедливости слов туземцев, в ночь с 24-го на 25-е декабря и все 26-е число шел такой снег, что в Тифлисе выпало его на полтора аршина, и при узкости городских улиц, в течение нескольких дней со двора на двор почти не было проходу. До половины января 1784 года тифлисцы, к крайнему огорчению, принуждены были или сидеть дома, или путешествовать по улицам не иначе, как верхом, а между тем, совершающиеся события вызывали частое сообщение, манили каждого на улицу, чтоб узнать новости и принять участие в предстоящем новом торжестве и праздниках (Рапорт Бурнашева П. С. Потемкину 16-го января 1784 года. Госуд. Арх., XXII, № 13, карт. 47.). [14]

Еще в начале января, вскоре после Рождественских праздников, в городе ходили слухи, что полковник Тамара отправлен в Грузию с высочайшими милостями и подарками; что он везет с собою ратификацию императрицы Екатерины II на заключенный трактат и знаки инвеституры. Принимая Грузию под покровительство России, императрица желала ознаменовать это событие многими милостями, как членам царского дома, так и лицам, непосредственно участвовавшим в заключении трактата. «Что принадлежит до подарков», писал князь Потемкин генерал-маиору Безбородко, «то сверх назначенных послам со свитами и контрасигнировавшим полную мочь царскую, не излишним я считаю некоторые награждения и первейшим в царстве людям. Как католикос имеет камилавку с крестом, то и может ему таковой крест быть пожалован с камнями. В бытность еще в Петербурге докладывал я ее императорскому величеству о готовящемся к сей степени сыне Ираклиеве (Антонии), который и носит уже сан диаконский (Когда князь Потемкин писал это письмо, царевич имел уже сан архимандрита.); не угодно ли будет повелеть сделать ему в Москве посвящение в епископы и в таком случае богатый крест и панагия весьма важным будут ему даром. Для царицы нет лучшего подарка, как орден св. Екатерины; для прочих же дому царского — вещи с бриллиантами».

Мнение князя Потемкина было вполне одобрено императрицей, и полковник Тамара отправился в Грузию с несколькими тюками подарков. 2-го января он выехал из Моздока и в шесть переходов достиг до подошвы снеговых гор. Перевалившись на противоположную сторону Кавказского хребта, он нашел дороги в Закавказье покрытыми столь необыкновенным количеством снега, что подвигался весьма медленно, не смотря на все усилия присланных к нему на встречу князей и дворян. Последние, желая ускорить путешествие, разбирали вещи Тамары и в трудных местах перевозили их на своих лошадях (Рапорт Тамары генералу Потемкину 30-го января 1784. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 47.). [15]

Наконец, 17-го января 1784 года в Тифлисе узнали, что царь Ираклий, получив известие о приближении полковника Тамары, отправил к нему на встречу князя Ивана Константиновича Багратиона с некоторыми лицами из числа своих придворных, и что они, встретив посланного, проводили его инкогнито в город (За неимением вне столицы домов сколько-нибудь удобных для помещения, полковник Тамара препровожден был в Тифлис без официальной встречи.).

Тамара действительно в этот день приехал в Тифлис (Бутков в своем сочинении (ч. II, 129) говорит, что ратификация трактата и знаки инвеституры были доставлены в Грузию в ноябре 1783 года, но это не верно.), а на следующий имел приватную аудиенцию у Ираклия. Оп передал ему письмо князя Потемкина и условился относительно предстоящих церемоний. Для торжественного вступления русского посланного в столицу Грузии было избрано 22-е января, и накануне царь разослал по городу своих герольдов, одетых в панцири «по образцу древних персидских воинов», на лучших лошадях с богатым убором. В сопровождении хора музыкантов и значительного числа дворян, герольды, проезжая по главнейшим улицам Тифлиса, возвещали народу о предстоящем торжестве.

С рассветом 22-го января, сто один выстрел из русских орудий дал знать о начале церемонии, и площади Тифлиса покрылись народом, не смотря на затруднения в сообщении. При тесноте улиц, покрытых к тому же глубоким снегом, церемониальный кортеж мог следовать только по главнейшим; и потому для сбора участвующих в церемонии был избран дом полковника Бурнашева, как представлявший большие удобства и расположенный в лучшей части города. Отсюда собравшиеся направились к царскому дворцу по улицам, обе стороны которых были уставлены вооруженными жителями города Тифлиса.

Впереди ехали герольды, а за ними конный конвой из грузин, при младшем церемониймейстере и царском генерал-казначее. Позади следовали два взвода русских войск; а за ними 24 человека придворных дворян, предводительствуемых [16] старшим церемониймейстером и первым царским секретарем князем Бегтабеговым.

За придворными ехал верхом подполковник Мерлин, а за ним следовали обер-офицеры, несшие по порядку: знамя, саблю, царскую мантию, скипетр, корону и грамоту. По обеим сторонам регалий следовали придворные дворяне. За грамотой шел полковник Тамара, имея по одной стороне обер-шталмейстера князя Абашидзе, а с другой — царского генерал-адъютанта князя Баратова. Процессию замыкали два взвода егерей и конный грузинский конвой.

Приближаясь к царскому дворцу, кортеж был встречен музыкой находившихся в строю русских баталионов, «а при царском дворе — трубным гласом, бубнами и других музык звуками».

При вратах царского двора процессия была встречена полковником Бурнашевым и царевичем Мирианом, а у крыльца, на лестнице и при входе в залу — первейшими царскими чиновниками.

В аудиенц-зале поставлен был трон с присланным от русского двора богатым балдахином. Впереди трона стоял царь, а по сторонам его царевичи, внуки царские, католикос, архиереи, министры и многочисленная свита из знатных особ. Полковник Тамара, после приветствия его высочества, передал ему поочередно все регалии и наконец грамоту.

Царь принимал их стоя у ступеней трона. Знамя и саблю он вручил старшим из княжеских фамилий, имеющих древнее право носить их за царями; мантию приняли придворные чиновники; корону и скипетр царь приказал держать на подушках близ себя, а грамоту чрез старшего царевича передал князьям Орбелиани и Багратиону. Передача последней сопровождалась сто одним пушечным выстрелом. По получении грамоты и по окончании речи полковника Тамары; — в которой он удостоверил Ираклия в непременном желании императрицы. оказывать покровительство Грузии, — царь взошел на трон, на ступенях которого поставил семь своих сыновей и двух внуков. [17]

«Все сие», доносил полковник Тамара (Генералу Потемкину от 30-го января 1784 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13-й, карт. 47.), «в самом действии представлено им с такою важностию и изображением, как бы окончил он у ступеней престола прошедшие времена земли своей и дал начало новым».

Оставаясь на троне, Ираклий высказал Тамаре самую глубокую благодарность императрице за ее милости и потом принимал поздравления от присутствовавших, причем все подданные царя целовали его руку (Описание торжества и пр. Бурнашева. Там же.).

Торжество принятия регалий закончилось во дворце роскошным обедом, на который приглашены были все офицеры двух русских баталионов. Многочисленные тосты, музыка и орудийные выстрелы сопровождали пиршество (Тост за здоровье императрицы сопровождался сто одним выстрелом; за здоровье членов императорской фамилии и царя Ираклия произведено по 51 выстрелу, а за здоровье царицы, членов царской фамилии и светлейшего князя Потемкина — по 31 выстрелу.). В течение целого дня в городе был колокольный звон, а вечером и во всю ночь улицы Тифлиса были иллюминованы.

На следующий день движение русских войск к царскому дворцу привлекло новые толпы любопытных.

В десятом часу утра полковники Бурнашев и Тамара отправились во дворец и, войдя в залу, нашли там царя, окруженного членами царского дома, министрами и прочими знатными особами. По прибытии представителей русской власти, царь, предшествуемый регалиями, отправился в соборную церковь для принесения присяги.

Взойдя на трон, поставленный посреди церкви, Ираклий надел царскую мантию, а по обеим сторонам его расположились лица, державшие остальные регалии; на ступенях тропа стали царевичи и их дети. Впереди трона и несколько правее его на столе, покрытом золотым глазетом, лежала ратификация императрицы Екатерины II, а левее ее, на столе, покрытом бархатом, ратификация Ираклия II.

Католикос совершал богослужение. Во время литургии, при [18] первом возглашении имени русской императрицы, во всех церквах Тифлиса раздался колокольный звон, а по окончании молебна Ираклий подписал ратификацию и приступил к присяге. Пред троном царским поставлены были Крест и Евангелие, по правую сторону царя стал полковник Бурнашев, по левую — полковник Тамара, и обряд начался.

— Аз, нижеименованный, произносил царь пред лицом всех присутствующих, обещаюся и клянуся Всемогущим Богом, пред святым Его Евангелием в том, что хощу и должен ея императорскому величеству всепресветлейшей, державнейшей, великой государыне императрице и самодержице Всероссийской Екатерине Алексеевне и ея любезнейшему сыну, пресветлейшему государю цесаревичу и великому князю Павлу Петровичу, законному Всероссийского императорского престола наследнику и всем высоким преемникам того престола верным, усердным и доброжелательным быть, признавая именем моим, наследников и преемников моих и всех моих царств и областей на вечные времена, высочайшее покровительство и верховную власть ея императорского величества и ея высоких наследников надо мною и моими преемниками, царями Карталинскими и Кахетинскими. Вследствие того, отвергая всякое надо мною и владениями моими, под каким бы то титулом или предлогом ни было, господствование или власть других государей и держав и отрицаяся от покровительства их, обязываюся, по чистой моей христианской совести, неприятелей Российского государства почитать за своих собственных неприятелей, быть послушным и готовым во всяком случае; где на службу ея императорского величества и государства Всероссийского потребен буду, и в том во всем не щадить живота своего до последней капли крови. С военными и гражданскими ея величества начальниками и служителями обращаться в искреннем согласии; и ежели какое-либо предосудительное пользе и славе ея величества и ея империи дело или намерение узнаю, тотчас давать знать; одним словом, так поступать, как по единоверию моему с российскими народами и по обязанности моей в рассуждении покровительства и верховной власти ея императорского величества прилично и должно. В [19] заключение сей моей клятвы целую слова и Крест Спасителя моего. Аминь.

За присягой последовал обмен трактатов: полковник Тамара вручил царевичу Вахтангу трактат, ратификованный императрицей, а царевич передал Тамаре трактат, подписанный Ираклием.

По возвращении из церкви, царь вторично давал обед русским офицерам, и вечером весь город был иллюминован. «При дворе царском», доносил полковник Бурнашев, «была особливая иллюминация в лавках, украшенных парчами, разными персидскими и индийскими материями. Купцы тифлисские ужинали и забавлялись музыкой и танцами; на площади, наполненной множеством народа, играла во многих местах музыка; словом, весь народ старался изъяснять свою радость, происходящую от столь благополучной с ним перемены».

Так кончились эти два дня, ознаменованные многими милостями императрицы. Супруге Ираклия, царице Дарье, пожалован орден Св. Екатерины со звездой, украшенною драгоценными камнями (Грамота императрицы царю Ираклию от 30-го сентября 1783 года. Орден этот царь Ираклий сам возложил на нее в церкви, где царица Дарья была в первый раз с непокрытым лицом. В запас было послано еще три простые звезды и две ленты.), перстень в 5,500 рублей и богатое платье, «которое как носить посылается кукла». Супруге старшего сына Ираклия царевича Георгия пожалованы бриллиантовые серьги в 3,500 рублей. Так как два старшие сына Ираклия, царевичи Георгий и Юлон, получили ордена еще ранее заключения трактата, то третьему сыну, царевичу Вахтангу, был прислан тростяной набалдашник с бриллиантами. Четвертый по старшинству сын Ираклия, царевич Антоний, поступивший в монашество и имевший всего двадцать лет от роду, призывался в Москву для посвящения в архиепископы («По воле его светлости», писал царь Ираклий генералу Потемкину от 26-го января 1784 года, «ваше превосходительство изволите сообщать мне о сыне моем архимандрите Антонии, чтоб его отправить для посвящения в престольном граде в епископское достоинство. Сия новая благость прилагается к числу многих щедрот всеавгустейшей государыни и благоволение ее превыше всякой благодарности».). Младший по нем брат. царевич [20] Мириан, семнадцатилетний молодой человек, произведен в полковники (Указ военной коллегии 18-го августа 1783 года. Архив Кабинета Его Императорского Величества, св. 440.) и назначен командиром Кабардинского пехотного полка. Грузинский католикос Антоний получил бриллиантовый крест на клобук (Письмо Антония генералу Потемкину от 31 января 1784 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13, пап. 47. См. также указ кн. Потемкину 30-го сентября 1783 года. Арх. Кабинета Его Императорского Величества, св. 440.) в 2,500 руб., а царский генерал-адъютант князь Герсеван Чавчавадзе, принимавший весьма деятельное участие в заключении трактата, принят при петербургском дворе в качестве министра. Многие лица знатнейших грузинских фамилий также получили разные подарки, общая ценность которых простиралась до 30,500 рублей (Князьям Орбелиани и Челокаеву пожаловано по табакерке с бриллиантами; князю Бегтабекову — перстень бриллиантовый (см. Реестр подаркам. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 48).).

По окончании всех торжеств, Ираклий выразил непременное желание ехать в Петербург и лично благодарить императрицу, но Екатерина II отклонила желание царя и советовала прислать в свою столицу его сыновей.

23-го мая, согласно желанию императрицы, оба сына Ираклия, в сопровождении князя Герсевана Чавчавадзе, выехали в Россию (Отправляя своих детей, Ираклий писал императрице: «Всемилостивейшее покровительство, дарованное дому моему из призрения, простирается даже до того, что ваше императорское величество благоволили повелеть детям моим предстать пред высочайшим престолом вашего императорского величества. Почему всенижайше представляя их при сем как наипоследнейших рабов, желаю дабы чрез верные и рабские свои услуги удостоились приобресть себе матернее милосердие вашего императорского величества и дабы я пребыл пренаисчастливейшим в настоящем моем состоянии» (Письмо Ираклия от 23-го мая. Московск. Арх. Министерства Иностранных Дел. Переписка владетельных особ с высочайшим двором, д. 455).). Побывав в Кременчуге у князя Потемкина, они в сентябре достигли Петербурга, где и были приняты императрицею. Князю Герсевану Чавчавадзе, как прибывшему в качестве министра, была назначена особая аудиенция (Письмо Безбородко канцлеру 18-го сентября 1784 года. Московск. Архив Министерства Иностранных Дел.).

В пятницу 20-го сентября, по окончании церковной службы, князь Чавчавадзе был введен в аудиенц-залу Зимнего дворца, [20] где находились особы обоего пола, имевшие вход во внутренние покои. Сделав три поклона, грузинский посол обратился к императрице с особою речью от имени Ираклия II.

— Царь Карталинский и Кахетинский, сказал он, удовлетворяя обязательствам своим и тому благоговению, которое он со всем его домом и со всеми народами им обладаемыми, питает к верховной своей государыне и покровительнице церкви нашей православной, избрал меня быть свидетелем таковых чувств своих. Сугубо счастие мое, когда быв одним из участников в постановлении торжественного договора, коим с утверждением зависимости отечества моего от Империи Всероссийской, утверждены на веки и наше благоденствие н безопасность, удостаиваюся ныне в лице владетеля моего и всех сограждан наших приближаться ко священному престолу вашего императорского величества и пасть к стопам вашим.

— Ея императорскому величеству, отвечал на это канцлер, служит к особливой угодности жертвоприношение царя Карталинского и Кахетинского и всех обладаемых им народов, основывающееся на собственном их благоденствии. Ея величество, даровав его высочеству и подданным его свое покровительство и усыновя их единожды под благословенный свой скипетр, не оставит, конечно, пещись всегда о постоянном их благосостоянии. Лицо изъяснителя пред ея престолом благоговения и усердия питаемых царем Карталинским и его подданными сугубо приятно ея величеству, потому что он сам был участником в постановлении торжественного договора, коим, с утверждением зависимости отечества его от Империи Всероссийской, утверждено на веки благоденствие и безопасность его, посему он и может полагаться на особенное ея величества благоволение и милость.

Допущенный к руке императрицы, князь Чавчавадзе сделал три поклона и не оборачиваясь спиной вышел из залы. Этою аудиенцией закончился акт вступления Грузии под покровительство России. [22]

II.

Впечатление, произведенное на закавказских владетелей вступлением Грузии под покровительство России. Положение Армян в Закавказье. — Просьба их о защите от притеснений Карабагского хана. — Намерение князя Потемкина устроить будущность Армян и образовать особое христианское государство по ту сторону Кавказских гор. — Деятельность и участие в этом армянского архиепископа Иосифа. — Переговоры с Карабагским ханом.

Спустя несколько дней после заключения трактата, князь Потемкин известил всех Адербеджанских ханов и других соседних владельцев, что Грузия признала над собой верховное покровительство русской императрицы. Туземное население приняло это извещение с большим волнением, еще более усилившимся, когда в Закавказье узнали, что русские исправляют дорогу в Грузию, строят мосты и даже двинули туда часть своих войск. Каждый из смежных владельцев смотрел на Россию с крайним недоброжелательством и опасением. Поводом к этому были совершившиеся в короткое время крупные события: присоединение к России Крыма, Кубани и подчинение Грузии.

Опасаясь за свою будущность, ханы и владельцы объяснили движение наших войск в Закавказье непременным желанием русского правительства захватить в свои руки часть владений, принадлежавших Персии и Турции. Все пограничные с Грузией владельцы, считавшие свое поведение не безгрешным относительно России, торопились принять меры против завоевательных ее видов. После неоднократных взаимных совещаний, одни решились с приближением русских войск защищаться до последней крайности, а другие предпочитали оставить свои владения и спасаться у соседей. Окружающие Фетх-Али-хана Дербентского уверяли его, что с прибытием русских войск в Грузию он будет непременно свергнут с ханства «и будешь ты, говорили они, у русских свинопасом» (Секретное известие от 18-го августа 1783 года. Государств. Арх., XXIII, № 13, карт 45.). Фетх-Али-хан [23] трусил и высказывал намерение, в случае крайности, бежать в Персию.

Наиболее других беспокоился Сулейман-паша Ахалцыхский, часть владений которого входила некогда в состав Грузинского царства. Происходя из древнего поколения князей грузинских, Сулейман-паша считал себя наследственным владетелем Саатабаго (Ахалцыха) — древней провинции Грузии. Желая сделаться независимым от Порты и при тогдашней слабости турецкого правительства надеясь достигнуть этого, Сулейман неприязненно встретил известие о вступлении Грузии под покровительство России. При болтливости, свойственной всем азиятским народам, грузины не могли скрыть главнейших статей трактата, и Сулейман, не без страха за свою будущность, узнал о существовании второго параграфа секретных условий, в котором русская императрица не только ручалась за сохранение в целости настоящих владений царя Ираклия, но обещала распространить это ручательство и на все те владения, которые будут им приобретены впоследствии. Сулейман-паше так и казалось, что, составляя этот параграф, русские имели в виду прежде всего овладеть Ахалцыхским пашалыком и подчинить его власти грузинского царя. Естественно, что при таком настроении Сулейман, лишь только получил известие. о движении русских войск в Грузию, тотчас же отправил нарочного в Константинополь просить помощи Порты.

Посланный явился в резиденцию султана с донесением, что движение русских войск навело ужас на всю Анатолию и в Малой Азии убеждены, что русские намерены громить турок со стороны Грузии. Победы наших войск в Европейской и Азиятской Турции, во время последних войн, навели столь большой страх на жителей, что они с особенным вниманием следили за всяким движением русских войск и часто придавали их перемещению весьма преувеличенное значение. Паника охватывала население каждый раз, когда оно узнавало о появлении русских. Так, в июне 1783 года, все поморские жители Трапезонда бежали в глубь страны от одного известия, что наш флот появился в виду берегов. Хотя впоследствии и оказалось, что то [24] было стадо плавающих птиц, но туземцы с трудом и не охотно возвращались в покинутые ими селения (Отношение генерал-поручика Потемкина полковнику Бурнашеву от 13-го августа 1783 года. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 45.). Ожидание скорого появления русских заставило всех жителей Эрзерума и его окрестностей переходить в укрепленные места и побудило Сулейман-пашу вторично просить Порту об оказании ему помощи.

— Царь Ираклий, говорил посланный Сулеймана, — есть колеблющаяся скала, падения которой нужно опасаться. Он поддерживается русскими войсками, потому что ищет нашего разрушения, и если не будет помощи, то, без сомнения, мы погибли. Помогите нам...

— Мы с Россией в мире, отвечала Порта посланному, но если вы заметите какие-либо неприязненные действия с ее стороны или встретите врагов, то должны обращать их в бегство.

Принятие Грузии под покровительство России не было нарушением мирных трактатов с Портой Оттоманскою, ибо Грузия была независима от Турции. Не имея повода к открытому вмешательству в дела наши в Закавказье и сознавая свою слабость, турецкое правительство не отказывалось, однако же, от тайных действий и интриг. Официально отказав в помощи посланному Ахалцыхского паши, константинопольский двор втайне обнадеживал своею поддержкой не только Сулеймана, но и всех Адербеджанских ханов. Эмиссары с султанскими фирманами рассыпались по Дагестану и Закавказью, и приглашали всех соединиться воедино для защиты веры и на разорение Грузии. Порта советовала паше Ахалцыхскому войти в сношение с Персидскими ханами и пригласить к себе лезгин, на содержание которых и отправила ему пятьдесят мешков денег. Последний тотчас же послал нарочного ко властвовавшему тогда в Персии Али-Мурат-хану и разослал письма ко всем Адербеджанским ханам и дагестанским владельцам.

Призывая их к совокупному действию против общего врага, Сулейман просил вспомнить, что «всяк, кто в ревности своей ищет истреблять врагов, угоден Богу, а кто поразит единого [25] из неверных, тот обрящет отпущение всех грехов и вечный рай будет ему воздаянием» (Письмо Сулеймана уцмию Каракайдагскому. Государ. Арх., XXIII, № 13. карт. 47.).

«Со слезами молим вас, писал паша в другом письме (К народам дагестанским. Там же.), помогите нам, защитите нас. Примите меры опровергнуть неверных от пределов наших».

Сулейман просил лезгин прислать к нему до 3,000 человек, обещая доставить им продовольствие и давать такое жалованье, какое сами назначат. Большинство лезгинских владельцев, не желая стеснять себя никакими обязательствами, отвечали уклончиво. Они говорили, что с русскими и грузинами согласны никогда не будут и что готовы служить султану, как своему единоверному государю, но только тогда, когда получат от него фактическую помощь. Видя, что переговоры с дагестанцами не приводят к желаемым результатам и не надеясь на поддержку лезгин, Сулейман старался привлечь на свою сторону Адербеджанских ханов. Он предлагал пм соединиться воедино и тогда, говорил он; мы будем сильны, чтобы рассеять бурю, собирающуюся сокрушить нас.

«Проклятые русские, писал Сулейман Ибраим-хану Шушинскому (Карабагскому) (Госуд, Арх., XXIII, № 13, карт. 47.), проложили путь через Кавказ и дорога, ими сделанная, дозволяет везти не только нужные вещи, но и артиллерию и все, что к продовольствию потребно. Их войска вступают исподволь в Грузию и в исходе лета все они соберутся с тем, чтобы впасть в Персию и в пределы оттоманские и поглотить нас, как быстрый летний поток поглощает все, где протечет».

Ахалцыхский паша советовал Ибраиму оглянуться на свое положение, принять меры против неожиданного бедствия и стараться потушить огонь, по словам паши, пожрать их готовящийся.

Отправляя свое письмо Шушинскому хану, Сулейман знал, куда ему должно направить удар. Ибраим-хан был лицом, [26] наиболее заинтересованным в этом деле. Большая часть его подвластных состояла из армян, исповедовавших христианскую религию, ненавидевших хана и склонявшихся на сторону России.

Подпав под власть ханов Шушинского (Карабагского) и Карадагского, армяне находились в крайнем порабощении и, сверх личных оскорблений, весьма часто лишались материального благосостояния и даже жизни. Каждый армянин принужден был тщательно скрывать свое имущество, потому что, если хан узнавал о нем, то или отбирал силой, или умерщвлял армянина, чтобы завладеть его богатством. Так, в 1781 году, Ибраим лишил жизни дизахского мелика Исая и завладел его сокровищами, а чрез несколько месяцев поступил точно так же и с его наследником.

Устрашенные таким поступком, остальные мелики заперлись в крепких местах и решились сопротивляться хану. Они искали защиты у царя Ираклия II, как союзника Ибраима и единого сильного владельца в Закавказье. Но, не получив от него удовлетворения, армяне отправили тайно своих депутатов в Россию, поручив им умолять императрицу об освобождении их от несносного ига.

Представители армянской нации были приняты в Петербурге с большим сочувствием и с полною готовностью протянуть руку помощи угнетенному народу. Опыт прошедших времен показывал, однако же, нашему правительству, что при помощи одних письменных сношений с владельцами невозможно избавить армян от бесчисленных притеснений, которым они подвергались, и что для полного освобождения их необходимо удалить магометанских правителей и соединить в одно целое все христианское население Закавказья. Такое соединение возможно было только при единодушии, достаточной доле мужества, энергии и самопожертвовании со стороны туземного населения. На сколько то и другое имело место среди армян, в Петербурге судить было трудно и потому князь Потемкин, отправляя на линию своего брата, П. С. Потемкина, поручил ему ближе познакомиться с армянами, с их политическим настроением, характером и материальными средствами. [27]

Воспользовавшись теми постоянными сношениями, которые находившийся в России армянский архиепископ Иосиф Аргутинский-Долгорукий поддерживал со своими соотечественниками, П. С. Потемкин обратился к нему как человеку ближе других знакомому с положением дела и характером народа. Задавая Иосифу ряд вопросов, командовавший войсками на Моздокской линии писал ему, что желание получить на них ответы вызывается не простым любопытством, а политическими соображениями относительно той земли, «которая древностию толь знаменита и которая ныне представляет жалостное позорище, напоминающее человечеству тщетность вещей» (Записка Потемкина архиепископу Иосифу от 21 декабря 1783 года, № 64.).

«Земля великой Армении, спрашивал П. С. Потемкин архиепископа, впад в руки нечистых по закону турок и персиян, чрез толико долговременную неволю сохраняет ли силу духа, нужную для свободной души? Порабощения и разные притеснения не истребили ли благородных в сердцах чувствований? Сила разума, закон и крепость веры толиколь действуют, чтобы внутреннее сердец расположение клонилось свергнуть иго их угнетающее?»

Имея в виду, что главное занятие армян составляли торговля и промыслы, генерал-поручик Потемкин спрашивал: пожелают ли они настоящее состояние переменить на лучшее будущее, «ибо, говорил он, генеральное примечание сделано, что все люди, кои обращаются в торговле, всякое другое чувствование заглушают, кроме жадности к корысти своей. Вера сильно ли действует в армянском народе и благочестие может ли быть поводом к побуждению народному? Сан патриарший в каком между ними почтении? Мелики сохраняют ли к священному чину должное благоговение, а народ к меликам повиновение, а наконец какие средства угодить пароду, присоединить верность меликов и привязать духовенство?»

Коснувшись политических особенностей армянского парода, нельзя было оставить без внимания и окружавших его соседей. «Я прошу ваше преосвященство, писал П. С. Потемкин Иосифу, [28] заметить мне, как далеко простирается союз грузинского царя Ираклия с армянами и какую поверхность имеет он над теми ханами, кои прилежат к пределам его земель. Принадлежащая земля армянам ныне во владении кому принадлежит? Сколько меликов в Карабагской провинции и сколько можно полагать народу? Какие важнейшие места встретятся, если проходить через Тифлис, а равно с другой стороны, ежели бы путь взять от Дербента? Как далеко можно полагаться на услуги и обещания князей и владельцев и на народ тех мест, если бы туда идти следовало?»

Потемкин просил указать ему наиболее укрепленные места, лежавшие на пути от Тифлиса к Эривани и из Дербента через Шемаху к Нахичевани. Он желал иметь сведения о характере владельцев и естественных богатствах провинций, лежавших по ту сторону Кавказских гор. «Можно ли, спрашивал П. С. Потемкин, получить нам продовольствие для войск, хлеб, фураж и проч.? Какие есть реки судоходные, чрез кои можно бы было облегчить доставление провианта? В которой земле (провинции) более оного, в которой менее; в которых местах и какого рода хлеб, ибо сие есть основание дел: где войско сыто, там оно действительно. Горе тому начальнику, который о пропитании войск не помыслит».

Предложенные архиепископу Иосифу вопросы скоро сделались известны всем армянам и произвели на них самое радостное впечатление. В собираемых нами сведениях, и притом весьма обширных, туземцы видели желание русского правительства восстановить древнюю Армению и навсегда избавить население от притеснений магометанских правителей. В коллективном письме, подписанном двумя патриархами (Иоанном и Лукою), всеми меликами и другими знатнейшими лицами, армяне просили поспешить прибытием на их избавление и обещали доставить русскому войску самое изобильное продовольствие; они уверяли, что в плодородном отечестве их можно содержать в течение пяти лет до тридцати тысяч человек и даже более.

Князь Потемкин, принимавший живейшее участие в судьбе армянского народа, именем императрицы обнадежил армян и [29] объявил депутатам, что в скором времени желания их будут исполнены.

«Шушинского (Карабагского) хана Ибраима свергнуть должно, писал князь Таврический своему брату П. С. Потемкину, (В ордере от 6-го апреля 1783 года. Арх. Главн. Штаба.) ибо после сего Карабаг составит армянскую независимую, кроме России, никому область. Вы тут употребите все старание, чтобы новая сия область устроилась наивыгоднейшим образом для народа; чрез сие и прочие сильные армянские провинции последуют их примеру».

Ибраим сам не считал своего положения прочным и обеспеченным: по своему двуличию, он не мог рассчитывать на расположение к нему Петербургского двора. Хан то прикидывался искренно преданным России, писал льстивые письма пограничным нашим начальникам и высказывал желание поступить под покровительство императрицы, то вдруг изменял свое поведение, переходил на сторону наших противников, грабил и притеснял своих подданных христианского исповедания. Таково было поведение хана, и неудивительно, что когда он узнал о сношениях армян с нашим правительством, то, опасаясь наказания за свои поступки, снова прикинулся преданным России и написал, что давно желал поступить под покровительство ее, по до сих пор не решался только высказать своего желания. «Давно уже, писал Ибраим, имел я расположение быть верным и усердным рабом всемилостивейшего Всероссийского трона и царствующей с несметными щедротами императрицы. Не имея ни знакомых, ни малейшей связи, как мог я отважиться ступить на стези, ведущие к толикому блаженству? Ожидая от Провидения Всевышнего пристойного случая к изъявлению моей ревности, скорбел внутри души моей». Ибраиму сообщено, что скорбь его и застенчивость были напрасны, ибо до сих пор никто из искавших покровительства России не был еще отвергнут императрицей и положение всех прибегающих под ее защиту обеспечивалось наилучшим образом.

— Быть подвластным великой Екатерине, говорил П. С. [30] Потемкин Карабагскому хану, — значит заимствовать сияние тех лучей, которые украшают ее священную корону. Подчинение ее скипетру не только не уменьшит, но утвердит ваше владычество, чему примером может служить Крымский Шагин-Гирей-хан, при помощи русского оружия два раза восставленный владетелем.

Потемкин советовал Ибрагиму поспешить изъявлением покорности и просить о принятии его под покровительство России. Хан отвечал, что он искренно желает такого покровительства и даже готов платить дань. Не смотря на предыдущее поведение владетеля Карабага, поведение враждебное России, императрица Екатерина II готова была согласиться на просьбу Карабагского владельца. «Что касается до Ибраим-хана, писала она князю Таврическому (В рескрипте от 5-го мая 1783 года. Госуд Арх.), если в принятии его под российское покровительство не встретится никакого затруднения или сомнительства, кажется можно взять за руководство то, что сделано с царем Ираклием; и в таком случае вы не оставите поручить генералу Потемкину заключить с ним договор о подчинении его российскому императорскому престолу и о признании им моей и преемников моих верховной власти над ним и его преемниками. Принятие на подобных условиях может служить доказательством кроткого здешнего обладания и побуждением для многих тамошних наших соседей подражать примеру сих двух владетелей».

Князь Потемкин, близко знакомый с характером Ибраим-хана, не веря в чистосердечность его намерений и в готовность платить дань, поручил отвечать хану, что самая лучшая дань, которую уважает русская императрица — есть верность, и если Ибраим сохранит ее и будет всегда исполнять высочайшие повеления, то только тогда может надеяться, что будет принят в русское подданство (Ордер князя Потемкина-Таврического генералу Потемкину, от 19-го мая 1783 года.).

Сухость такого ответа испугала Ибраима и он торопился укрепить город Шушу и обеспечить себя от нападений. [31] Генерал-поручик Потемкин заявил хану, что укрепления его не грозны для русских войск, но двоеличие хана будет неудобно для него самого и в особенности в том случае, если он не поспешит заявить о своей покорности (Письмо П. С. Потемкина царю Ираклию 28-го июня 1783 года.). Карабагский хан предпочел, однакоже, не возобновлять вопроса о подданстве и впоследствии перемену своего поведения объяснял обидой, нанесенною ему царем Ираклием при заключении трактата, не включившем вместе с Грузией и Карабага. Генерал Потемкин отвечал, что дело это легко исправить, если хан пришлет доверенное лицо для заключения желаемых им условий. Ибраим доверенных не присылал, и князь Таврический, не особенно желавший его подданства, был весьма рад такому стечению обстоятельств. Светлейший имел в виду, при удобном случае, лишить Ибраима ханского достоинства и всю его область, населенную преимущественно армянами, передать в управление одного из наиболее уважаемых армянских меликов. «Чрез то, писал он императрице (От 19-го мая 1783 года.), возобновится в Азии христианское государство сходственно высочайшим вашего императорского величества обещаниям, данным чрез меня армянским меликам».

«Армян извольте ваше превосходительство ласкать, писал вместе с тем князь Таврический своему брату П. С. Потемкину (В ордере от 19-го мая 1783 года. Госуд. Арх., XXIII. № 13, карт. 45.), и питать благое в них расположение к России, дабы иметь их всегда усердными и готовыми к совершению предприятий, которых обстоятельства и польза дел наших востребует».

Обстоятельства эти клонились исключительно на пользу армянского народа и потому естественно возбуждали в населении всеобщее тяготение к России. Не только закавказские армяне, но и те, которые жили среди кумыков, кабардинцев и закубанских черкесов хлопотали о соединении христианского населения в одно целое. Они просили разрешения переселиться на линию и основать особую армянскую колонию. Князь Потемкин, соглашаясь на эту [32] просьбу, поручил генерал-поручику Потемкину избрать и назначить место для их поселения, которое и назвать именем св. Григория армянского, патрона светлейшего. «От стечения туда народа, говорил он, и от распространения сего селения будет зависеть учреждение тамо города».

Между тем карабагские армяне, прождав весь 1783 год и испытывая притеснения хана, решились напомнить о себе вторично. Они отправили письмо архиепископу Иосифу, прося его ходатайства о скорейшем принятии их под покровительство России (Государственный Архив, XXIII, № 13, карт. 47.). Армяне писали ему, что Ибраим-хан, узнав о сношениях их с русским правительством, стал их притеснять еще более; что бедственное их состояние причиной, что они решились вместе с этим письмом отправить своего депутата на Кавказскую линию к генерал-поручику Потемкину с просьбой о защите и помощи. Армяне просили прислать им два полка, которые в соединении с двумя баталионами, находившимися в Грузии, и с войсками самих армян, были, по их мнению, достаточны для освобождения христиан от несносного магометанского ига, «ибо, писали они (В письме генерал-поручику Потемкину от 30-го мая 1784 года. Государственный Архив. XXIII, № 13, карт. 47.), ныне время свободное ко всякому предприятию, потому что львы в норах почивают; равно и лисицы в полях без пристрастия (страха) прохлаждаются».

Депутат карабагских армян, Даниил Авамесов, уверял П. С. Потемкина, что при первом известии о движении русских войск армянские мелики соберут не менее пяти тысяч человек самых храбрых воинов, как пеших, так н конных; что они приложат все свое старание к ниспровержению Ибраим-хана, некоторые родственники которого также находятся в сообществе с армянами; что русские могут при посылке своих войск не ограничивать их числа и быть уверенными, что сколько бы их прислано ни было, все они найдут обильное продовольствие и на неопределенное время. По словам Авамесова, у жителей скрыто было в погребах множество хлеба и заготовлено значительное количество рыбы собственно для русских [33] войск (Показания Даниила Авамесова. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 47.). Архиепископ Иосиф подтверждал последние слова армянского депутата и вообще выказывал необыкновенную деятельность. Он нарочно отправился из Астрахани на Кавказскую линию, чтобы лично повидаться с П. С. Потемкиным и переговорить с ним; писал несколько писем князю Г. А. Потемкину и, наконец, просил позволения отправиться на шесть месяцев в Армению для свидания с патриархом и меликами. Иосиф мечтал не только о свержении магометанского ига, но и о восстановлении падшей короны и умолял князя Потемкина подать руку помощи армянам. «Будьте, ваша светлость, писал он (В письме от 10-го сентября 1784 года. Государственный Архив, XV, № 149.), виновником к избавлению их и напечатлению священнейшего портрета великой императрицы в самой нутри Арарата, в монумент всего света, да восклицают непрестанно все роды, что сей есть спаситель армянский и прославят имя вашей светлости во веки». Иосиф просил, чтобы в случае принятия Ибраим-хана Шушинского под покровительство России, не подчинять ему меликов армянских. Просьба эта была, конечно, равносильна низложению Ибраима, так как большую часть населения Карабага составляли армяне, подвластные меликам. Без подчинения их ханской власти Ибраим не согласился бы поступить под покровительство России. Армянский архиепископ знал это лучше других; но ведь он и добивался восстановления царства Великой Армении! Он рассчитывал на возможность осуществления своих надежд тем более, что армяне, жившие в других местах Персии и даже Турции, стремясь к объединению и осуществлению идеи восстановления их отечества, искали содействия России. Так, в мае 1784 года, прибыл в Тифлис депутат ассирийских христиан, живших в Урумии. Сын мелика Саргошева, Ассириянин Илия, явился сначала к царю Ираклию, а потом к полковнику Бурнашеву с просьбой об освобождении его соотечественников от угнетения магометан.

По свидетельству Илии, в Урумии находилось до тысячи семей или до пяти тысяч человек ассирийских христиан [34] несторианского закона и до двадцати тысяч семей жило в турецких владениях (Рапорт Бурнашева генералу Потемкину 20-го мая № 46.). Все они желали выйти из-под власти магометан, готовы были переселиться в Грузию, но переходить в Россию согласия не изъявляли (Показание Ильи Саргошева на заданные вопросы 10-го июня 1784.).

Желая содействовать армянам к восстановлению их отечества, князь Потемкин предполагал отправить отряд русских войск из Кизляра и занять сначала Дербент, с той целью, чтобы при начале военных действий за освобождение Армении город этот мог служить надежным убежищем для армян. Утвердившись в Дербенте, предполагалось действовать с двух сторон: один отряд войск двинуть вдоль морского берега до самого Гиляна, а другой направить со стороны Грузии. Генерал-поручику Потемкину были отпущены суммы на заготовление в Астрахани провианта на шесть тысяч человек и фуража на тысячу пятьсот лошадей. Доставку этого провианта, как в Дербент, так и далее, предполагалось производить на судах Каспийской эскадры (Ордер князя Таврического генералу Потемкину от 6-го апреля. Архив Главного Штаба.).

Предположениям этим, однако же, не суждено было осуществиться. Открывшиеся сношения наши с Али-Мурат-ханом Испаганским, владевшим в то время большею частью Персии, давали князю Потемкину надежду окончить дело армян более легким, мирным способом; поход русских войск был отменен, но приготовления к нему не сохранились в тайне и устрашили многих.

Прежде других испугался, конечно, Ибраим-хан, получивший письмо Сулейман-паши Ахалцыхского с извещением о вступлении части русских войск в Грузию и о скором прибытии новых. Не считая себя достаточно сильным, чтобы противиться России, Ибраим торопился обеспечить себя союзом с соседями. Войдя в соглашение с ханами Хойским, Шекинским и Бакинским, он заключил с ними условие действовать [35] совокупно и единодушно при всяком покушении России, на кого бы оно сделано не было (Письмо армянского диакона Василия Попова 15-го апреля. Государственный Архив, XXIII, № 13, картон 45.).

Союзники положили, однако же, не обнаруживать своего соглашения и до времени оказывать России все видимые знаки своего доброжелательства. Они решились воспользоваться обстоятельствами и отправить в Тифлис своих посланных не столько с целью поздравить Ираклия со вступлением под покровительство России, сколько разузнать о происходящем и заявить полковнику Бурнашеву о своей преданности императрице. Уверяя царя Ираклия в дружественном к нему расположении, Ибраим просил у него помощи против лезгин, разорявших его владение.

Пригласив к себе двенадцать тысяч лезгин для действия против ханов Нухинского и Дербентского и получив сведения о движении русских войск, Ибраим отложил свои завоевательные виды и хотел распустить собранные войска, но лезгины требовали жалованья и не уходили без получения условленной платы. Ибраиму заплатить было нечем, и лезгины, рассыпавшись по Карабагу, грабили его жителей. Ираклий II не мог на этот раз удовлетворить просьбе своего прежнего союзника и советовал ему искать покровительства России. В январе 1784 года Ибраим отправил своего посланного на Кавказскую линию, прося принять его в подданство России, оставить его ханом и не вмешиваться во внутренние дела. На это князь Потемкин снова отвечал, что желательно было бы, чтобы хан в деле столь важном оставил всякое недоверие и положился на великодушие императрицы. Все еще опасаясь за свою будущность, Ибраим просил царя Ираклия, чтоб он поклялся ему в том, что если он вступит в подданство России, то будет оставлен в ханстве, утвержден владетелем на вечные времена и что никакая часть его владений ни под каким видом и никуда не отойдет. Ибраим спрашивал, может ли он рассчитывать при этом, что его честь и достоинство не будут унижены. При посредстве полковника Бурнашева Ираклий отвечал хану, что [36] вступая под покровительство России, хан может ожидать только благополучия, но во всем должен положиться на щедроты и великодушие императрицы, предавая себя в ее волю безо всяких условий и ограничений (Рапорт Бурнашева Потемкину 12-го мая и письмо Ираклия ему же от 13-го мая. Госуд. Арх., XXIII, № 13, карт. 47.).

«Письмо ваше, отвечал Ибраим царю Ираклию II (В письме, полученном 6-го мая 1784 года.), в коем меня извещаете о вашем благополучии и приказываете дабы я послал моего чиновника к высочайшему двору русской государыни, мною получено.

«Всему народу уже известно, что прежде весь свет погибнет и день днем не будет, нежели между нами братская любовь и дружеский союз прекратиться могут. Вы находитесь под покровительством высочайшего двора и оному верность оказываете. Я равно готов с Божиею помощью отдать свою голову в число тех, кои верны высочайшему и с небесами равному двору российской государыни и со временем человека пошлю».

Хотя в июле 1784 года Ибраим-хан и отправил своего посланного в Россию с просьбой о подданстве (Рапорт Барнашева Потемкину 6-го июля 1784 года, № 535.), но переговоры с ним по этому делу не привели ни к каким результатам.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том II. СПб. 1886