ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM I.

КНИГА II.

ЗАКАВКАЗЬЕ

I.

Природа Армении и занятие ее жителей. — Рассеяние армянского населения и разнохарактерность его: армавирцы и тумбульцы. — Жилища армян, их пища и характер. — Одежда мужчин и женщин. — Характер женщины. — Религия армян. — Особенности некоторых праздников. — Суеверие.

В настоящее время число армян, живущих в России, полагают крайне различно: одни доводят их численность до 500,000, а другие до 1,200,000.

Армяне рассеяны по всей империи, но главное число населения их, конечно, находится в Закавказье, и преимущественно группируется около Арарата и у истоков Аракса, т. е. в местности, занимаемой некогда Великою Армениею, которой часть принадлежит в настоящее время России, а часть Турции.

Армения представляет возвышенную плоскость, окруженную со всех сторон горами. По средине этой плоскости стоят покрытые вечными снегами большой и малый Арарат. Горы Чалдыр и Джаник, находящиеся на севере, отделяют Армению от Черного моря; цепь Таврских гор, врезавшись в Армению близ Ефратских водопадов, тянется к западу высокими горными грядами.

Русская Армения, составляя часть древней верхней Армении, входит в состав различных провинций Закавказья и граничит на юге рекою Араксом до Арарата, на западе прикасается к владениям Турции, а на востоке к Карабахскому ханству.

Река Аракс орошает ее на всем протяжении от запада к востоку. В топографическом отношении бывшая армянская область разделяется на три [401] полосы: горную, среднюю и плоскую, подразделяющиеся, в свою очередь, на множество террас и уступов.

«Вообще, пишет г. И. Шопен, впечатление, производимое на приезжающего в первый раз в армянскую область, весною, летом и осенью приятно: между вершинами гор, через которые необходимо проехать, чтобы вступить в область, открываются равнины, покрытые тучною зеленью и орошаемые частыми ручейками, которые, образуясь из многочисленных родников, текут излучисто и безмолвно в глинистых берегах. Со всех сторон, куда бы ни обратилось зрение, горизонт заслоняется живописными холмами, между которыми пестреют обширные, четвероугольные карачадры (Обширная палатка курдов.) курдов, или круглые черные алачуги (Войлочные палатки татар.) кочующих племен татарского происхождения, а между ними кое-где мелькают белые, как снег, палатки султанов или беков, более приблизившихся к комфортабельности.

«Пейзаж оживляется бесчисленными стадами овец и рогатого скота, бродящих по скатам гор, а между ними, на каком-либо возвышении, пастухи, неподвижные, издали походят на каменные истуканы, встречаемые в киргизских степях; там и сям, над свежею зеленью, стелется в лощине или на горном шпиле широкая снежная скатерть, которая, в конце лета, несколько темнеет, но обыкновенно возобновляется в исходе августа. Три великана, Арарат, Алагёз и Агманган, заслоняя горизонт, господствуют над всею страною и, поднимая седые главы свои над прочими второстепенными горами, будто также стерегут их».

Спустившись на вторую полосу, встречается еще большее обилие ручейков, трава тучнее; на ребрах гор появляются леса и кустарники, а самая почва становится более каменистою, чем ниже спускаешься. Вместе со спуском, тропинки делаются едва проходимыми от множества камней, повсюду видны глубокие ущелья и крутые подъемы, реки текут между отвесными скалами, преграждающими сообщение с одного берега на другой. Почва равнины плодородна только при обильном орошении; воздух летом делается весьма удушливым, солнце жжет немилосердно, и лучи его, как раскаленные иглы, «проницают до мозга», дыхание спирается и мириады мошек еще более затрудняют его: оне лезут в глаза, рот, нос и уши.

За всем тем повсюду видны возделанные поля, обильно орошаемые канавами, являющимися здесь живительными источниками, без которых все выжигается палящими лучами солнца. В этой, впрочем очень тесной, полосе скучилось почти все население; верхняя терраса мало обитаема, «а пространство, разделяющее среднюю полосу от низменной, слишком каменисто. Но полоса, простирающаяся между верхнею и среднею, отлично хлебородна, довольно населена и хорошо возделывается». [402]

С наступлением зимы, вершины гор, и вообще вся нагорная полоса заваливается сугробами снега и сообщение между селениями иногда вовсе прекращается.

На главных хребтах гор и высочайших их вершинах снег остается в течение целого года; вьюги и метели делают эти места похожими на ледовитые полярные страны. Спускаясь вниз, сначала встречается терраса, не имеющая ни весны, ни осени и очень короткое лето, которое, по мере спуска, делается все более и более самостоятельными, наконец, на равнине близ Аракса, невыносимым до такой степени, что, под влиянием солнечных лучей, изменяется цвет лица у жителей.

Не смотря на то, что Армения находится на одной географической широте с Неаполем и южною Испаниею, климат ее резко отличается от этих стран. Он свойствен всем широтам Европы, от полярного до знойного.

Грандиозность и живописность местоположения Армении выразились в народной поэзии древнего периода; новейшая же поэзия оставила картины Кавказа и Арарата, а обратилась к той тихой и простой гармонии природы, в которой поэты находят отголосок своему меланхолическому настроению души. Народные бедствия притупили воображение поэтов и смирили их поэтический полет (Армяне в 1854 г. Кавк. 1854 г. № 82.).

Армяне занимаются хлебопашеством и скотоводством. В селениях Александропольского и Ахалцыхского уездов сеют чалтык, разводят хлопчатую бумагу и марену, а в уезде Елисаветпольском занимаются преимущественно скотоводством. Во всех трех уездах воспитывают шелковичных червей, гонят водку и выделывают вино там, где есть средство к разведению винограда.

Перемешавшись в Закавказье с другими народностями, армяне поселились в Грузии, составляют значительную часть населения Тифлиса и, кроме того, живут поселениями в Ахалцыхе и его окрестностях, в Кизляре, Моздоке, Ставрополе, Георгиевске, в местечке Эдесии (бывшей Касаевой яме) и Св. Креста. Сюда явились уже армяне, не сохранив многих из своих обрядов и обычаев. Селение Чардахлы Елисаветпольского уезда населено исключительно армянами. Они же поселились близ Ростова на Дону и основали там особый город Нахичевань; в Астрахани и в Крыму также много армян. Словом сказать — народ этот рассеян по всему Кавказу и Закавказью. В некоторых местах они живут в отдельных селениях как бы оторванные от своих единоплеменников, с которыми, как выходцы из чужих стран, они, в действительности, имеют мало общего.

Так, на Кубани, в двух с половиною верстах от Прочно-Окопского [403] укрепления, есть селение Армавир, населенное армянами, вышедшими из Черкесии в 1838 году и утратившими совершенно армянскую народность.

Не отличаясь нравами и обычаями от черкес, армавирцы сохранили некоторую особенность относительно рабов, находившихся в их владении. Рабы у армавирцев произошли от пленных горцев, которых они покупали у черкеских князей и узденей. Армавирец не имел права заставить своего ясыря (раба) работать более обыкновенного. Ограничение это сделано было с общего согласия и положено, чтобы каждый раб, кроме своего владетеля, имел у себя кого-либо из соседей армавирцев своим покровителем. В случае притеснений хозяина, раб отправлялся к своему покровителю, который рассматривал его жалобу, и если находил ее справедливою, то сообщал старшинам селения, которые обсуждали поступки и хозяина, и раба. Каждый ясырь имел свое отдельное хозяйство, но обязан был уделять половину дохода своему владельцу, которому, впрочем, вменено было в обязанность снабжать раба всем необходимым для хозяйственных занятий; в противном случае, хозяин не имел права требовать с раба части его доходов. Так, во время посева владелец должен был дать рабу семена и пару волов, к которым ясырь прибавлял столько же собственных и приступал к работе. Во время сенокоса и жатвы владелец должен был вооруженным явиться на поле своего ясыря для защиты от хищнических нападений. Во все время работы владелец стоял где-нибудь на пригорке и наблюдал за неприятелем, с появлением которого предварял ясыря и приготовлялся к обороне; бежать же с поля, не защитив ясыря, считалось постыдным, и такие хозяева изгонялись из общества.

Точно также на обязанности владельца лежало отыскать ясырю жену, а если она умрет, то отыскать другую.

Армавирцы занимаются преимущественно скотоводством, а главное меновою торговлею с горцами — хотя подобное занятие, в прежнее время, было часто сопряжено с опасностию жизни. Кровомщение у армавирцев существует во всей силе; в храбрости они не уступают черкесам (Современное состояние Армавира. Кавк. 1853 г. № 34.).

Селение Баш-Абаран, называемое также Баранполем и лежащее на северной отлогости Алагеза, населено армянами, выходцами из Турции. Они сохранили всю особенность турок, их костюм и даже бритье головы, не смотря на то, что все они исповедуют христианскую религию (Горная дорога от Дарачичага до Александрополя, Токарева. Кавк. 1851 г. № 63.).

В Нахичеванском уезде, Эриванской губернии, на берегу р. Аракса, лежит селение Тумбул, жители которого известны под именем тумбульцев.

Народ этот — армяне, переселившиеся сюда из города Салмаз, [404] Адербейджанской провинции — имеет такие резкие особенности, что оне делают его весьма мало похожим на всех остальных армян.

Тумбулец высок ростом, тощ на лицо. На нем всегда видна черная изодранная одежда, покроем похожая на рясу монаха, которого он и старается изобразить собою. При встрече с вами, тумбулец упомянет непременно об Иерусалиме и попросит милостыни; в правой руке его всегда виден посох, а в левой сверток бумаги, исписанной какими-то иероглифами.

Непривычный к сельским занятиям, он живет темными средствами, на чужой счет, подаянием и милостынею.

Тумбулец скитается десятки лет далеко от родины, приходит домой только на зиму и уходит опять с раннею весною. Зиму он не любит потому, что приходится сидеть дома за дымным камином или курси (Стол на коротких ножках, поставленной над пекарной ямой для тепла; стол этот накрывают ковром, а потом одеялом, которым укрывают ноги, во время сна, располагаясь кружком на самом столе.). Его убивает тоска не по родине, а по чужим землям. За то с раннею весною он идет на промышленность, добывает себе кусок хлеба непозволительным трудом.

Под именем дервиша, он обходит города, священные для мусульманина: Мекку, Медину и Кербелаэ; там он ловко подделывается под обычаи правоверных, молится вместе с ними Магомету. Подаянием и добровольными пожертвованиями набожных мусульман, тумбулец набирает себе деньги и переходит на промысел к христианам. Подвигаясь к Иерусалиму, он сбрасывает с себя имя дервиша, надевает черную рясу и, приняв звание монаха, под личиною набожности и смирения, посещает Иерусалим.

Тумбульца можно встретить в Индии, Афганистане, Сирии, России, Сибири, одним словом везде, где только живут люди. Обрыскав весь свет, он возвращается домой с порядочным запасом денег. Родные, друзья и соседи приветствуют его с благополучным возвращением; одни радуются, другие горюют, не получив сведения о своих родственниках, еще бродящих по миру.

Принесенный запас выпрошенных денег дозволяет тумбульцу содержать свою семью с роскошью. Прекрасный дом, опрятные комнаты составляют главную его заботу и попечение; чай, сытный полуазиятский, полуевропейский обед, десерт и кофе составляют, можно сказать, принадлежность его пищи.

У себя, дома, тумбулец «покажется скорее торговцем, который добивает последнюю копейку, чем бережливым селянином. У редкого вы не встретите серебряной посуды работы всех времен и народов: английскую, [405] французскую, русскую и азиятскую. Шелковые покрывала, занавесы, бархат, кашемирские шали, хоросанские и мианские ковры — собраны, снесены сюда, будто дань подвластных своему повелителю. Сами тумбульцы и жены их одеваются чисто, богато, роскошно; шелковые ткани составляют их ежедневный наряд, не говоря о драгоценных каменьях: алмазы, бирюза, яхонт, изумруд, жемчуг постоянно употребляются на украшение женщин, которые, впрочем, нуждаются в этом потому, что сами не отличаются большою красотою. Оне особенно любят носить цепи на шее, монисты из древней золотой и серебряной монеты». Между тумбульцами есть мастера всякого дела.

В настоящее время правительство пресекло скитальческую жизнь тумбульца, и заставило его обратиться к мирным сельским занятиям (Тумбульцы Егор Мелешко. Кавк. 1854 г. № 29.).

Изучение столь разнообразного быта армян не составляет нашего предмета, и мы ограничимся краткою характеристикою армянского населения, входившего в состав закавказских ханств.

При этом мы должны сказать, что население, так называемой Армянской области, значительно пополнилось армянами — выходцами из Персии и Турции, переселившимися в Россию разновременно, и в особенности после войн в 1827 и 1829 годах. До того же времени, они жили совместно с татарами, и отношение числа их к последним было почти тоже, что и в прочих мусульманских провинциях.

Говоря об образе жизни татар и их управлении, мы вместе с тем сказали весьма многое о тогдашних армянах, населяющих мусульманские провинции.

Поселившихся между татарами армян нет возможности подводить под одну и ту же категорию с теми из их единоплеменников, которые составляют образованный класс, разбросанный по всем частям света, и даже с теми, которые населяют города Грузии. Армяне мусульманских провинций, кроме религии, в образе жизни весьма мало отличались от татар. Кучка ям, покрытых землею, расположенных без всякого порядка и разделенных между собою грудами навоза или смрадными, гниющими лужами, дорожки, извивающиеся то около, то через крышу этих ям, заменяющих дома, составляют общий вид большей части армянских селений. Только в некоторых местах, в нижней полосе, сады и рощи, своею зеленью, прикрывают безобразие и грязь, в которые погружены селения. Армяне точно также, как и татары, жили в землянках вместе с своим скотом, нисколько не стесняясь отправлениями и привычками этих животных. В такой землянке армянина и хлев, и скотный двор, и место воспитания его поколения. Здесь и насест для кур и крикливых петухов, составляющих ночью весьма неприятное общество. Мириады самых разнообразных и гадких насекомых приветствуют посетителя у самого входа в саклю. [406]

Семейство армянина и сам он довольствуются пучком травы, горстью лобии (фасоль) и куском черствого хлеба, не в следствие недостатка, а по причине, присущей этой нации — благоразумной бережливости. Обыкновенную их пищу составляет такой же хлеб, как и у грузин, состоящий из пресных лепешек. Зажиточные едят плов, шашлык, зелень и коренья.

Находясь в подданстве различных государств, и разбросанное, можно сказать, по всему земному шару, армянское племя, подвергаясь в следствие того различному климату, образу жизни и занятий, утратило свою общую типичность. Средний рост, плотное телосложение с развитым туловищем и толстою шеею, мускулистые руки, смуглое с резкими чертами лицо, живые глаза, орлиный с горбом нос, черные волосы, полные губы, красивые, белые, но редкие зубы — вот отличительные черты армян. Те их них, которые ведут жизнь сидячую и питаются преимущественно рисом, под старость делаются тяжелыми — жиреют.

Хитрость составляет отличительную черту характера армянина; любостяжание влечет к обману, и для многих дар слова служит средством скрывать свои мысли; они льстят и в привязанности своей непостоянны — человек не нужный больше забывается весьма скоро. Армяне вообще понятливы и охотно следят за образованием; в промышленном и торговом отношении не имеют соперников. Они терпеливы, сметливы, умеренны до скупости и отлично умеют предвидеть, какое предприятие выгодно и какое нет.

Грузинские армяне, составляющие большую часть городского населения, по характеру своей деятельности, принадлежат исключительно к торговому сословию, которое стремится к одной цели — удовлетворению своего корыстолюбия. Страсть к деньгам и желание нажиться делает армян хитрыми, пронырливыми, умеющими удивительно хорошо соображаться с обстоятельствами, когда нужно обмануть, услужить, искать поручений, усердно исполнять их, лишь бы только осуществить надежду на выгоды, часто даже не позволительные.

Черные волосы армянок, живые и черные глаза, очерченные иногда прекрасными ресницами и бровями, делают их довольно привлекательными и красивыми; впрочем, это встречается редко, и только до тех пор, пока оне молоды и не успели растучнеть, но, к сожалению, то и другое весьма скоро становится их принадлежностию. Женщины-армянки ленивы, неповоротливы, неловки в походке, имеют часто кривые ноги, что происходит частию от азиятского обычая сидеть поджавши их под себя, а частию от завертывания в тряпки ног малолетних детей.

Женщины считают грехом смеяться и шутить с посторонними; оне носят покрывала, никогда не снимают их, и даже спят с закутанной головой, так что только видны одни глаза.

Понятие о стыдливости женщин у армян зашло так далеко, что женщина с ног до головы закутывается в чадру «и во что-то в роде [407] хомута или намордника, высушивающего до костей нижнюю часть лица, так что легкие женщины, не имея возможности дышать свежим воздухом, издают запах сернисто-водородного газа».

«Эти-то ароматические цветки до такой степени высоконравственны, что если два брата женатые живут в одном доме, то жена одного брата во всю жизнь не промолвит слова брату своего мужа — и это называется здесь супружеская верность» (Очерки Елисаветпольского уезда В. Мевеса. Кавк. 1865 г. № 44. Армяне в 1854 г. № 83. Характеристика племен обитающих в Эриванской губ. Мих. Майсурова. Кавк. 1860 г. № 69.).

Армянки страшно любят богатые украшения, шелковые, ярких цветов материи, шитые золотом и серебром, цветные каменья и кашемирские шали пестрых цветов. Головной убор их составляют шелковый платок и расположенные со вкусом цветные ленты, а в некоторых местах, как, например, в Новобаязетском уезде, девушки до замужества носят тавсакрави и лечаки, прикрепленный булавкою к первой и перекинутый за плечами на спину. Ниже тавсакрави вокруг лба подвязывается нитка о нанизанными на ней серебряными или золотыми деньгами, а иногда даже вплетается в длинные косы, ниспадающие на плечи. Такую цепочку носят и замужние женщины, надевая ее на шею в виде ожерелья. Будничный наряд замужних женщин и девушек похож на халат, приготовляемый из красной бумажной материи и надеваемый сверх рубашки; халат не застегивается и из-под него виднеются шальвары из красной шелковой и бумажной материи (Свадебные обряды армян Новобаязетского уезда, Майсурова. Кавказ 1856 года № 55.).

В Шуше старое поколение женщин, бедный городской класс и поселянки ходят довольно безобразно. Голова их закутана множеством лечаков, а сверху накинут чаргат — большой красный шелковый платок, к концу которого прикрепляется серебряная или золотая цепь. Цепью этой держится вся головная и тяжелая повязка. Из-под повязки выглядывают один или несколько рядов голландских червонцев. Сверху шушинская армянка надевает нимтане, что-то в роде чохи, с короткими рукавами и двумя разрезами, сделанными сзади, начиная от поясницы до самого низу. Подбородок и рот закрыты белым платком у молодых, а красным у старух и носящих траур. Под нимтане оне надевают широкую и длинную рубашку из алиши — шелковая ткань туземного приготовления, и преимущественно красная.

Довольно широкий кушак охватывает талию женщины поверх нимтане, а при выходе на улицу армянки накидывают на себя белую чадру, закрывающую все, кроме глаз и ног.

В настоящее время юное поколение армянок, в сословии беков, [408] меликов и купцов переходят к грузинской одежде, которую носят уже давно все женщины чинахчинские имения князя Мадатова.

Сельские женщины армян Елисаветпольского уезда носят длинные рубашки — из красной бязи, а более достаточные из мови — шаровары, виднеющиеся из-под рубашки и обшитые внизу ободком, связанным из черной шерсти. Верхняя одежда состоит из архалука ситцевого или шелкового и иногда украшенного мелкою серебряною монетою; на голову надевают нечто в роде чалмы с фатою. Замужние женщины прикрывают нижнюю часть лица белою повязкою, которую девушки не носят: последние заплетают волосы в косы. Елисаветпольские армянки одеваются весьма неопрятно, со множеством заплат, от чего наряд их не красив и лишен всякой грациозности (Заметки по поводу писем из Шемахи Нерсеса Атабекова. Кавк. 1857 № 70. Путевые заметки Гавриила Ткачева. Кавк. 1859 г. № 9.).

Женщины проводят всю свою жизнь в заботах о хозяйстве и воспитании детей; оне безвыходно остаются в своем доме и ведут жизнь затворническую.

Семейная жизнь у армян в большом почете и имеет характер патриархальный. Армяне, по мнению многих, принадлежат к числу народов самых мирных, у которых пороки есть только следствие защиты и противодействия насилию, которому так часто подвергался этот народ. Байрон уверяет, что трудно найти другой такой же народ, как армяне, которого летописи были бы так мало запятнаны преступлениями. Армяне принадлежат к числу практических деятелей; они страстны к торговле и банкирским оборотам. Вся торговля нашего Закавказья находится в руках армян; в Турции в руках армян сбор государственных доходов; при помощи денег они имеют значительное влияние на дела правительств турецкого и персидского. Армяне корыстолюбивы и всю свою жизнь употребляют преимущественно на приобретение выгод, хотя бы и незначительных, чтобы сколотить копейку (Армяне в 1854 г. Кавк. 1854 г. № 83.).

В домашней жизни армянин скуп и еще скупее в личных сношениях с другим; достать у армянина деньги можно только за большие проценты и под верное обеспечение, могущее вознаградить его, в случае иска, сторицею. Эта темная черта народного характера выкупается пожертвованиями на общественную пользу, на учреждения общеполезные и религиозные.

Скорбя глубоко о падении своего отечества, лишившегося с давних пор своей самобытности и самостоятельности, любя горячо свою родину, богатый и бедный армянин одинаково охотно жертвуют на поддержание своей национальности и престарелых соотечественников: училища, госпитали и многие другие общественные заведения содержатся на счет добровольных [409] пожертвований. История народов, говорит Дюлорье, лучший закон, лучшее доказательство того, что патриотическое чувство у народа, потерявшего свою самобытность, гораздо сильнее, чем между населением государств самобытных и самостоятельных, потому что первый старается приобрести, что последний имеет, и потому не ценит. Новейшая поэзия Армении, с падением этого государства, переполнена патриотизмом и надеждою на возможность возрождения.

Считая колыбелью своею тот край, откуда распространился род человеческий после потопа, и принадлежа к последователям Христа, армяне образовали совершенно отдельную армяно-григорианскую церковь, резко отличающуюся от других христианских исповеданий. Догматы армяно-григорианской церкви не согласуются вполне ни с учением православия, пи с правилами римско-католической церкви. К числу последователей последней, принадлежит весьма небольшое число армян, живущих в Закавказье.

Армяне весьма набожны, и ничто не в состоянии заставить их отступить от строгого соблюдения постов. При постоянной, умеренной и «постной жизни, вообще деревенский армянин с монастырскою стойкостью соблюдает все посты, доведенные у них до умерщвления плоти; обрядовая часть его верований доведена до безукоризненной пунктуальности».

Прошедшая история армянского народа доказала, что христианская религия не могла быть поколеблена никакими преследованиями, никакими истязаниями. Едва ли, кроме армян, есть на свете другой парод, который бы, с такою же стойкостию и единодушием, вынес на своих плечах христианство и защитил его от всякого порабощения иноверцами-мусульманами. Во времена ханского правления, армяне не могли свободно совершать обряды богослужения, не имели права звонить в колокола, без платежа за то значительной подати, а потому народ, за неимением колоколов, призывался к слушанию божественной литургии или стуком в деревянную доску, или голосом жамкара — нашего звонаря (Тифлисские Ведомости 1831 г. № 27 и 32.).

— Пожалуйте в церковь, кричал он, обыкновенно с крыши дома или какого-либо возвышения, призывая жителей к молитве.

Во время божественной литургии, армянин не снимает шапки потому, что в Азии скидывать шапку и обнажать бритую голову есть знак величайшего пренебрежения, но за то, входя в церковь, они скидают башмаки. «Толкуя о правильности этого действия по своему, они говорят, что Бог, призывая Моисея к купине, приказал ему снять не шапку, а башмаки».

Хотя армяне приняли христианство с давних времен, но в некоторых религиозных обрядах их сохранились еще и до сих пор языческие обряды., Так, они приносят жертву Мигру, покровителю героев на войне и доставляющему победу лицам мужественным и храбрым. В прежнее [410] время в честь Мигра были устроены храмы в Армавире, Пакарате и других городах древнего армянского царства, и, ежегодно, в начале весны, народ установил праздник в честь этого божества.

Нынешние армяне совершают праздник в честь Мигра или в день Сретения Господня, или накануне его. Торжество это происходит или внутри церкви, или вне ее, на открытом воздухе.

На избранном месте устраивается род жертвенника, на котором ставятся большой медный или серебряный сосуд, наполненный ветвями, разными благовонными цветами и ладоном. Духовенство, после песнопений приличных празднику, приближается к алтарю и, испросив благословение неба, зажигает сначала горючие вещества, положенные на жертвенник, а потом свечи, с которыми стоят преимущественно недавно сочетавшиеся браком, а иногда и все присутствующие. Обряд продолжается до тех пор, пока горючие вещества не обратятся в пепел.

Между многими армянами распространено поклонение солнцу, которое, на армянском языке, выражается словом арев. Как бы то ни было, но и до сих пор есть еще лица, которые называют себя ареварди — сынами солнца. Умирающий всегда кладется лицом к востоку, точно также делают с умершим, когда кладут его в гроб. Самое погребение почти всегда совершается перед захождением солнца. Армяне признают Анагиду — богиню мудрости и славы, которая, по мнению многих, покровительствовала армянскому царству. В честь ее были построены храмы в Эризе, Ани, Покаване и многих других городах. Цари воздвигали ей золотые и серебряные статуи. Ежегодно, во время лета, когда цветут розы, армяне праздновали день этой богини и торжество это называлось вартавар. В этот день они украшали в честь богини храмы, статуи, публичные здания и даже самих себя. Ныне, в честь той же богини, армяне украшают цветами алтари и, по совершении литургии, окропляют народ розовою водою (Остатки язычества у армян Каневского. Север. Пчела 1840 г. № 41.).

Остаток язычества виден и в обрядах отправления армянами некоторых праздников, как, например, при встрече нового года. В древности армяне, употребляя солнечный год, разделяли его на двенадцать месяцев, считая в каждом по 30 дней. В конце года армяне прибавляли еще 5 дней, называя их авелияц — добавка и, таким образом, составлялся год в 365 дней. Началом года считался день навасарда — августа, и назывался этот день аманор, т. е. новый год или аманорабер — приходящий новый год. В некоторых местах Армении еще и поныне новый год празднуется в первый день навасарда, так как в переводе он означает: ковчег доплыл. Среди народа существовало прежде обыкновение в новый год дарить друг друга яйцом, которое принималось за символ начала времени, так как, в древности, по религиозным верованиям [411] некоторых народов, весь мир произошел из яйца. Со введением христианства, яйцами стали дарить на св. пасху, и самый новый год стали праздновать с наступлением января, одновременно со всеми цивилизованными народами Европы.

Накануне нового года в домах армян собираются родные и близкие знакомые, а в каждой армянской кузнице раздается три звонких мерных удара о наковальню. «Звуки простые, но многозначительные, пишет Энфиаджианц. В этот вечер, молот опускается не на раскаленное железо, рождая тысячи огненных брызгов, куется не подкова карабахскому скакуну — кузнец, исполняя обычай своего цеха, своих предков, бьет молотом по наковальне — и три его удара имеют историческое происхождение и мистический смысл».

У армян существует легенда, что, в начале второго века по Р. X., Армениею управлял царь Арташес — доблестный, славный и любимый народом. У Арташеса был сын Артавазд — человек буйный, пылкий, страстный и порочный, не признававший над собою ни чьей власти, даже и отцовской, и не желавший знать преград своим страстям. После смерти отца, наследуя трон, Артавазд радовался, а не сожалел о понесенной им потере, и мучился, завидуя отцу, что он был любим народом. Тогда, по преданию, мертвые уста открылись и усопший царь прокляв своего сына, предсказал ему погибель на охоте и пленение злыми духами.

Предсказание осуществилось. Не страшась отцовского проклятия и угрозы, Артавазд отправился однажды на охоту к подножию Арарата, увлекся ею и горячею лошадью был унесен в пропасть. Народ видел в этом исполнение предсказаний отца и рассказывал, что Артавазд заключен злыми духами в ущельях Арарата. Жрецы внушили при этом народу, что надо опасаться возвращения Артавазда, если только собаки, неусыпно грызущие цепи, которыми он скован, успеют разорвать их; что тогда, явившись снова на свет, он опустошит землю армянскую. Предсказывая возможность его появления к началу нового года (навасарда), они советовали новому царю приказать кузнецам трема ударами молота о наковальню укреплять цепи, которые, к этому дню, неутомимою деятельностию собак, делаются тоньше волоса. С тех пор обряд этот исполняется кузнецами с удивительною аккуратностию.

— А ты сиди, Артавазд, в ущелье, приговаривает кузнец, исполняя прадедовский обычай; цепи твои, тонкие как волос, не разорвутся, а снова укрепятся и не будешь ты рыскать по белу свету… (Три удара по наковальне. Вековой обычай у армян накануне нового года А. Энфиаджианц. Кавказ 1850 г. № 1. О народных праздниках. Кавказ 1855 г. № 1.).

У армян, живущих в Кизляре, встречаются в праздновании нового года некоторые особенности. Каждый из кизлярских армян, утром, 1-го [412] января, отправляясь из своего дома, должен возвратиться непременно с какою-нибудь вещью, или ношею, пригодною для семейного быта, так что некоторые довольствуются вязанкою дров. Если же отец вернется в семейство с пустыми руками, то семья безусловно верует, что в течение года будет терпеть нужду, и все богатство в доме может перейти в чужие руки (Новый год в Ставропольской губернии. Кавк. 1855 г. № 8.).

За две недели до великого поста, в субботу, армяне празднуют день Сергия-воеводы или Сурп-Саркис. В пятницу, под вечер, хозяйка дома хлопочет над приготовлением кумели блюда, состоящего из пшена, меду и воды. В большой миске кушанье это ставится на полку. Армяне верят, что Сурп-Саркис, разъезжающий в это время па белом коне, явится ночью и оставит в кумели след копыта своего коня. Это служит знаком, что молитва семейства достигла до святого, им услышана и все надежды сбудутся — а главное, в доме будет скоро праздноваться свадьба. На другой день, кумели разделяется поровну между домочадцами и съедается ими с особым чувством благоговения.

Всю неделю, предшествующую празднику, молодые армяне и армянки строго постятся, а в ночь, накануне праздника, съедают квери — соленую лепешку или крендель, приготовленные из 1/3 муки и 2/3 соли, и не принимая ни капли питья, засыпают с убеждением, что во сне увидят суженого или свою суженую. Соленая лепешка возбуждает жажду, которая, при благоприятных для гадающего обстоятельствах, должна быть утолена услужливою суженою или внимательным суженым. Явившийся во сне призрак тщательно замечают, обращают внимание на его одежду, питье и посуду, в котором оно было предложено: если посуда была золотая или серебряная, то сулит в будущем состояние богатое; если медная или глиняная — посредственное, а деревянная — бедное. Восстав от сна, молодые счастливцы рассказывают о своем сне пожилым и опытным людям, которые решают кому за кем быть замужем, кому на ком жениться и какое придется взять состояние.

У некоторых на сцену является табухис-тави — говяжья косточка, добытая из мяса, которое в этот день нарочно разваривают донельзя. Нарисовав на ней подобие образа человеческого и воображая в нем жениха, кладут тихонько под подушку молодой девушки, с убеждением, что она, в сладком очаровательном сне, увидит своего будущего супруга, не в образе тщедушной косточки, но полного сил, свежего, красивого, полного юношеских желаний (Кумели, папа, квери и табухис-тави. Ивана Дадаева-Магарского. Кавк. 1851 года № 23.). [413]

Довольные и недовольные подобными предвещаниями, жители Тифлиса идут в церковь св. Саркиса, находящуюся на левом берегу р. Куры, в предместье Ортачалах. Тут преимущественно собираются старухи, молодые девушки и холостая молодежь.

Старухи просят угодника об отпущении грехов, а молодые — счастливой супружеской жизни (Кавк. 1858 г. № 7. Пост Сурп-Саркису. Кавк. 1846 г. № 16. О народных праздниках. Кавк. 1855 г. № 2.).

Возвратившись из церкви, многие матери семейств варят папа — каша, при помощи которой узнается: выйдет ли дочь замуж или найдет ли сын себе невесту. Для этого кашу кладут на какую-нибудь щепку, которой дают разные названия: Шушана, Микиртум, Погос, Иулита, т. е. имя жениха или невесты. Щепка с кашей кладется на дворе или крыше дома, а семейство молит Бога, чтобы ласточка, воробей или другая какая птица прилетела поклевать каши. Караульный, не сводя глаз с щепки, следит за тем, в какую сторону, наевшись каши, полетит птица — в той стороне и будут жить молодые супруги. Если птица не прилетит и не попробует каши, то молодым просидеть и изныть в одиночестве — не дождется невеста жениха, не найдет жених себе невесты (Кумели, папа, квери, табухис-тави Ив. Дадаева-Магарского. Кавказ 1851 года № 23.).

В августе, в пост Успения Пресвятой Богородицы, армянки отправляются босые в церковь или к развалинам храмов, или почитаемым пещерам для жертвоприношения. В день же Преображения Господня, у армян существовал прежде обычай, по которому они обливали друг друга водою, играли голубями и гадали в воспоминание о потопе и Ноевом ковчеге, остановившемся на Арарате, всегда находящемся перед глазами армян. В настоящее же время, алтари армянских церквей украшаются цветами, а по окончании литургии народ окропляется розовою водою, в воспоминание приведенного нами выше торжества вартавар, отчего и самый праздник Преображёния называется этим именем.

Накануне Успеньева дня, в Тифлисе, на Авлабаре, на армянском кладбище, расположенном вокруг стен и башен небольшого монастыря, известного под названием Бебутовского — собирается толпа народа. Кладбище наполняется толпами женщин, мужчин и детей. Серьезно и без улыбки двигаются они между могилами. Дети, не резвясь, размещаются на плитах и тоже серьезно поглядывают на взрослых. Последние, по словам очевидца, собираются сюда для гаданья, но подробности его неизвестны и ускользнули от автора. Он говорит, что гадание производится на горшке с водою, куда женщины бросают свои безделушки; что выбирают царицу, которая с песнями предсказывает судьбу гадающих, и что все [414] гадающие на другой день ходят мыть ноги в Салалакском ручье и в Куре (Гадание на армянском кладбище И. Сл. Кавк 1851 г. № 38.).

Подобно грузинам, армяне, поселившиеся в Грузии, совершают обряд Кудианеби и Вичак, которые ничем не отличаются от грузинских.

Армяне точно также суеверны, как и грузины. Они верят в возможность искупления греха или болезни жертвою. Так, больные дают обещание, в случае выздоровления, пожертвовать церкви домашних животных, и кровь этих животных льется непременно у стен церкви, а мясо делится между священнослужителями.

По своему характеру, армянки до чрезвычайности мнительны и суеверны. В дни невзгод и разного рода неприятностей, оне посещают запустелые храмы или пещеры, ходят к вековым священным деревьям и, совершив моление, привязывают к дереву или прибивают гвоздем к стене пещеры лоскут своей одежды, в полной уверенности, что подобными действиями молитва и просьба их будет скорее услышана. В случае зубной боли, вколачивают гвозди в пороги и стены храмов. Если женщина желает иметь мужественного и храброго сына, то приготовляет собственными руками лук и стрелу и вешает их или в храме, или в пещере.

Желая продлить жизнь любимого ребенка, армянка стрижет его волосы в день какого-либо праздника и обрезки их кладет перед образом, прося Творца об исполнении ее желания. Бездетные женщины, подобно грузинкам, обходят на коленях три раза кругом церкви, обматывая их стены нитками из хлопчатой бумаги, и усердно верят, что от такого обвивания разрешится их неплодие.

Понесет ли убытки или заболеет муж — армянка дает обещание принести какое-либо жертвоприношение известному святому, если дом ее избавится от той или другой беды. Едва муж выздоровел, как жена торопится исполнить данное обещание. Не имение, по большей части, никакой личной собственности, лишает ее возможности пожертвовать своим имуществом. И вот, не смотря на грязь и холод, босиком, она отправляется собирать подаяние и на весь сбор, не утаивая ни копейки, покупает своему патрону свечку. За то заболей от такой прогулки жена, армянин ни за что не позовет доктора, а посылает к знахарю медную монету и призывает его к больной.

В двух верстах от Ахалцыха есть развалины древнего монастыря. Время изгладило название его из памяти людей, которых влечет теперь туда источник чистой и пресной воды. Предание говорит, что, источник этот имел целебную силу: стоило только умыться этой водой и оставить какой-либо кусочек ненужной вещи, чтобы освободиться от одержимого [415] недуга и переселить его в опущенную вещь. Толпы богомольцев по праздникам собираются к этому источнику, пьют его воду и развешивают на развалинах монастыря кусочки разных вещей. После праздника, спустившись в одну из окрестных долин, армяне пируют: пьют, едят и пляшут под звуки чонгури и песни сазандара (Путевые заметки В. Переваленко. Кавк. 1851 г. № 46.).

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том I. Книга 2. СПб. 1871