ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM I.

КНИГА II.

ЗАКАВКАЗЬЕ

IV.

Сословия существовавшие в ханствах. — Мусульманское духовенство и его значение. Несколько слов о ханском управлении.

Среди татарского населения Закавказья существовали следующие сословия: беки, аги или агалары, дарги, моафы, моафы-нукеры, поселяне, речбиры и купечество, к которому принадлежали и всякого рода мастеровые, ремесленники, фабриканты и промышленники. К числу свободных сословий надо отнести и духовенство, составлявшее отдельное целое и разделившееся на несколько степеней и званий.

Представителями мусульманского духовенства в ханствах были: шейх-уль-ислам — что значит глава или, буквально, старшина веры. В звания [386] шейх-уль-исламов поступали люди самые богатые, уважаемые по своим связям и познаниям потому, что лица эти предназначались для сохранения во вверенной им провинции равновесия между властями исполнительною и духовною. Одною ступенью ниже стоят муджтеиты у шиит и муфти у суннит — первенствующие духовные лица. Эта степень духовного звания приобретается только строгою жизнию и богословским образованием.

Каждый желающий посвятить себя духовному поприщу избирает опытного наставника и, под его руководством, проходит курс богословских паук в каком-либо училище (медрессе). Когда учащийся достигнет до такого образования, что может вести прения и выдержать диспуты по всем предметам, относящимся до религии и магометанским законам, и может удовлетворительно изложить свою мысль письменно, тогда он получает звание иджтихада — нечто в роде наших магистров прав и богословия. В доказательство приобретения этой степени каждый получает диплом, известный под именем иджтихад-нама.

Совершенствуясь далее в тех же самых познаниях и исполняя безукоризненно звание иджтихада, каждый может достигнуть звания муджтеида, звания соответствующего нашим докторам богословия и составляющего высшую степень духовной иерархии.

У всех мусульман духовенство сосредоточило в своих руках, вместе с духовною частию, и части гражданскую, уголовную и народного просвещения. По этому, если муджтеид желает принять участие в делах управления, то должен удовлетворять следующим главным условиям: 1) быть совершеннолетним; 2) в здравом уме и памяти; 3) пользоваться репутациею человека честного и правдивого; 4) быть твердым в догматах религии и иметь безукоризненную нравственность. В этом случае оп получает название муджтеида совокупных условий у шиит и муфти у суннит и имеет право постановлять решения по всем духовным и юридическим вопросам.

Муджтеид, желающий быть казием, должен, сверх условий указанных выше, удовлетворять еще следующим четырем: 1) происходить из свободного состояния, 2) родиться от законной жены отца, а не от наложницы; 3) быть посвященным во все таинства иджтихадства и 4) принадлежать к мужскому полу.

«Это последнее условие, говорит И. Шопен, ведет к заключению, что некогда, у магометан, это звание могло достаться в руки и женщины».

Кази не есть собственно духовное лицо, но принадлежит к этому званию как член шариата; в наших закавказских провинциях, при ханах, казии иногда исполняли обязанности полициймейетеров.

За этим, так сказать первенствующим, духовенством следуют различные степени духовенства, из коего самую низшую ступень составляют дервиши и факиры. Они представляют собою кочующее духовенство, [387] живут подаянием и милостынею, колдуют, гадают, заговаривают, пишут талисманы и амулеты против различного рода болезней и иногда воруют, что плохо лежит. Не смотря на насмешки, которым они подвергаются со стороны народа, дервиши имеют значительное влияние среди мусульманского населения и часто, своими кривляньями и возгласами, увлекают толпу по своему произволу,

За дервишами и факирами следуют марсиаханы, рассказывающие народу в дни мухаррема трагические происшествия на полях кербелайских; муэззины — призывающие с минаретов правоверных на молитву; имам-джума — обязанные во время джума-намаза (пятничной молитвы) отправлять богослужение; имам-пенж-намазы — люди отличившие себя святостию жизни, отправляющие богослужение и читающие ежедневно вместе с народом установленные пять молитв; ваизы — проповедники. Произнося поучительные речи, с высоты кафедры устроенной в каждой мечети и часто увлекаясь, ваизы «касаются предметов выходящих из круга духовного, и, в этом случае, прямо от кафедры отводятся к местному хану, где пятами своими расплачиваются за излишнее красноречие».

Среди народа духовные лица называются: муэззины, пенж-намазы и прочие низшие степени просто муллами, а имам-джумы, казии и шейх-уль-исламы ахундами у шиитов и эффендиями у суннитов.

Муллы суть низшие степени духовенства; чтение, письмо и толкование корана составляют все те знания, которые должен иметь мулла. Эффендий или ахунд уже должен быть человек более образованный, должен знать применение правил корана к разным случаям, встречающимся в гражданской жизни, знать все толкования и вести строгий образ жизни, сообразный с духом и требованиями магометанской религии. Ахундом может сделаться каждый, если только прочие муллы признают его умственное превосходство. Для приобретения звания эффендия или ахунда точно также нет никакой надобности ни в испытании, ни в утверждении. Даже и высшие должности предоставлялись различным лицам без всякого фактического удостоверения в их познаниях. Так, несколько эффендиев или ахундов, собравшись вместе, избирали из себя или из посторонних лиц человека, отличающегося красноречием, и облекали его в звание ваиза, на которого и возлагали обязанность, в праздники, говорить народу проповеди. Ваизом, впрочем, может быть каждый, даже и не принадлежащий к сословию духовенства. В имам-пенж-намазы не производил никто, а сам народ давал это звание тому из духовных, кто, святостию своей жизни, того заслуживал. В звание казия назначались лица по произволу ханов, а муджтеидом назывался тот, кого народ признавал достойным этого звания. Даже в звание шейх-уль-ислама назначались преимущественно любимцы ханов.

Из обязанностей, лежавших на каждом из духовных лиц, видно, что магометанское духовенство разделялось на две категории: высшую [388] и низшую. К первой принадлежали те, которые, вместе с духовною властью, соединяли и светскую, а ко второй — служители веры, не имевшие права вмешиваться в светские дела.

Духовные лица первой категории разбирали тяжбы, всякого рода иски и определяли наказания за различные преступления, основываясь, в своих решениях на правилах шариата. Суждению шариата подлежали одинаково все сословия народа, в том числе и духовенство, и как бы духовное лицо высоко поставлено ни было, оно не избавлялось от телесного наказания; даже пятки и шейх-уль-исламов не были ничем не защищены от палочных ударов. По точному смыслу шариата, суждению его подлежали и ханы. Последние, с приобретением самостоятельности и силы, присвоили себе право сменять лиц, занимающих высшие духовные должности, и тем подчинили суд по шариату своей власти. Ханы присвоили себе право решать по своему произволу все уголовные преступления, установили правилом, чтобы, при разборе важнейших дел по шариату, решение суда подносилось им на утверждение и, наконец, совершенно произвольно, сделали некоторые из должностей духовных лиц наследственными, хотя по правилам религии каждая из должностей должна приобретаться только личными достоинствами.

Сознавая однакоже, что духовенство имеет значительное влияние на народ, что оно сильно привязанностию к нему жителей, ханы оказывали видимое уважение к духовенству и не нарушали его привилегий. Духовенство составляло особый класс народа, освобожденный от всех податей и повинностей, но не избавленное от телесного наказания, как и все остальные сословия народа.

Духовенство имело, при ханах, свое особое управление, которое было не одинаково в различных ханствах, но везде порядок управления зависел от ханов.

В Кубинском ханстве был главный казий, заведовавший духовными лицами, но подчиненный хану, от которого зависело его назначение и отрешение. В Шекинском и Ширванском ханствах главы духовенства не было и ханы назначали в каждый магал (участок) по одному или по два казия, которые и производили там суд по шариату.

Там, где кази обременены были судопроизводством, ханы определяли к ним помощников, которые наблюдали за духовенством, мечетями, исполнением обрядов и проч. «Жалобы на решения казия приносимы были самому хану, который, в таком случае, назначал нескольких эффендиев или ахундов, для рассмотрения дела и решения казия; определение их было окончательное. Назначение приходов и определение к ним духовных лиц зависели также от хана. В тех магалах, которые населены были жителями одной секты, было и духовное начальство той секты; а там, где жители были различных сект, первенствующее духовенство было всегда из секты господствующей». [389]

В достоинство казия и их помощников ханы возводили эффендиев и ахундов, известных своею ученостию, ревностию к религии и заслуживших уважение народа.

В ханствах, населенных преимущественно последователями секты шии, управление духовенством зависело от шейх-уль-исламов и от муджтеидов; они возводили духовных в степени, лишали духовного звания и даже могли наказывать их телесно; последнее право распространялось и на жителей, если кто оказывался виновным против религии. «Шейх-уль-исламы, приобретшие народную доверенность, а особливо муштегиды, присваивали иногда себе власти более, нежели ханы того желали».

Содержание духовенство получало из зяката, хумса и добровольных пожертвований. Кроме того, оно получало вознаграждение за исполнение духовных треб, обрядов и за обучение детей грамоте. Ханы, определяя духовных к должностям, давали почетнейшим из них жалованье, иногда земли и даже деревни, с которых они пользовались доходами. Дети духовных лиц могли переходить в светское сословие, причем дети высшего духовенства получали иногда достоинство беков.

Бекское звание, составляя высший класс населения, принадлежало ханским детям, родственникам, их потомкам и другим лицам, возводимым в это звание из низших сословий, за заслуги и достоинства. Звание бека, однажды пожалованное, если не было отнято за проступки, переходило к детям и вообще к нисходящему потомству. При ханах беки пользовались преимуществами подобными тем, какими пользовались у нас дворяне, с тою только небольшою разницею, что хан имел право провинившегося бека, без всяких постановлений суда, наказывать телесно и лишать имущества, а в некоторых случаях и жизни. Беки были двух степеней: одни, получившие это достоинство от персидских шахов, а другие, возведенные в это звание самими ханами, за различного рода личные заслуги. Люди, приближенные к хану, часто исполнявшие самые низкие обязанности, получали, по его расположению, звание беков. Бывали, впрочем, примеры и такого рода, что ханы признавали в бекском достоинстве и тех из своих подданных, которые, по разбоям, силе или значению, были опасными для самих ханов.

Права обеих степеней беков в сущности были одинаковы, но лица, признанные в бекском достоинстве персидскими шахами, пользовались большим уважением среди народа и, сознавая свою силу, основанную на таком уважении, чаще других сословий оказывали сопротивление самим ханам. Права, точно также, как и обязанности беков, не имели ничего положительного и были только определены с точностию относительно недвижимых имуществ и управления деревнями. Последние, находившиеся во владении беков, делились на два разряда: на пожалованные и на собственные деревни, принадлежавшие бекам. Имея собственную землю, бек переманивал на [390] нее различных лиц из других провинций или ханств, поселял их на известных условиях, которые впоследствии сделались для потомства переселенцев обязанностию и повинностью. Образовавшиеся таким образом поселения составили собственность беков.

В вознаграждение за заслуги, ханы предоставляли иногда в управление беков деревни с определенными доходами. Пожалование этих имений производилось в виде аренд, на время, и очень редко давались они в потомственное владение. Большею частию бек управлял пожалованными деревнями и пользовался с них доходами до тех пор, пока был в милости хана, а в противном случае сразу лишался всего.

Бек не имел права продавать крестьян, но мог располагать по своему произволу собственною землею и всеми заведениями и постройками на ней возведенными. В прочих же селениях, находившихся в его управлении, он не мог продавать землю, так как она не принадлежала ему, а составляла собственность всего общества, из которой выделялась часть на долю самого бека, которая и обрабатывалась авразом, или мирскою сходкою. В этом и заключалась главная обязанность крестьян относительно бека. Впрочем, степень зависимости поселян всегда соразмерялась с знатностью и политическим значением бека; но, во всяком случае, обязанность крестьян ограничивалась возделыванием для бека земли, уборкою хлеба, исполнением некоторых домашних работ, доставлением съестных припасов, а иногда и взносом определенной подати.

Не отличаясь от простого парода ни образованием, ни образом жизни, беки располагали только значительно большими средствами. Они имели отличное оружие, но одевались также грязно, как простолюдины, имели отличную лошадь, саклю с разноцветными стеклами, но в ней был такой же беспорядок и нечистота. Бек должен был иметь ястреба, гончих собак, за столом плов и множество нукеров (слуг) — вот и все его отличие от простолюдина.

Прежде, нередко, можно было видеть всадника, преследуемого одним или несколькими пешеходами. Вам покажется, что пешеходы ловят едущего, а на самом деле это бек, окруженный своими служителями, которые обыкновенно бегали за ним при всяком выезде его из дома, для того, чтобы исполнять на пути или в гостях различные прихоти своего господина: принять лошадь, подать кальян или трубку, подержать стремя, когда он будет садиться, и т. п. Поселившись там, где считали более привольным, беки приезжали в свои имения за сбором предоставленных им доходов; об улучшении же сельского хозяйства, они никогда не заботились и довольствовались тем, что родит земля, возделанная и засеянная руками подвластных им земледельцев. Даже и в настоящее время самое большое занятие беков заключается в разведении табунов лошадей. Живут они по азиятски, в полном смысле слова: едят сытно, спят вдоволь и принимают [391] гостей. У каждого бека есть приемная или гостиная комната; она разукрашена, раззолочена, с нишами и карнизами, с огромным окном, подъемными рамами и разноцветными стеклами. Беки любят часто посещать друг друга, провести время среди равных себе, поговорить о том о сём, вставляя в свою речь множество массалов (поговорок); любят покутить, а главное ничего не делать. Так жизнь их текла мирно и спокойно, пока, в наши дни, они, с освобождением зависимых сословий, должны были расстаться с крестьянами, большею частию неправильно ими закабаленными.

Мы видели, что беки управляли деревнями и пользовались их доходами временно. Так было при ханах, но, при разновременном уничтожении ханской власти, все права и привилегии беков оставлены были в том виде, в каком застала их русская власть. Таким образом все бывшие в то время беки были признаны в этом звании, а деревни, которыми они заведовали временно, укреплены за ними и с тех пор стали считаться их неотъемлемою собственностию. Беки никогда не имели особенного влияния на народ, и только весьма немногие, личными своими качествами, приобрели себе общее уважение и расположение.

Лица, происшедшие от ханских поколений, носили иногда звание аги, или агалара и, в существе своем, ничем не отличались от беков, пользуясь одинаковыми с ними правами и преимуществами.

Те лица, которые, при ханском управлении, избавлены были от податей и повинностей, получили название моафов. Слово моаф означает человека, свободного от податей, не обращая внимания из какого бы сословия он ни происходил, но, вместе с тем, обязанного исполнять все лично возложенные на него поручения, сообразные с его званием и происхождением. Звание это жаловалось или на всегда, или на время и, в последнем случае, сохранялось до тех пор, пока продолжалась милость хана. Право на моафство приобреталось при ханах или за особые личные заслуги, или по ходатайству беков, вступивших в родство с простолюдинами, или, наконец, покупалось у ханов за достаточные подарки и плату.

В Шекинском ханстве моафы составляли земское войско, избавленное, при ханах, от податей и повинностей, но за то обязанное, по первому требованию, выступать в поход против неприятеля на своих конях и со своим оружием. В Ширване же, для исполнения военной повинности, существовало особое сословие моафов-нукеров.

Моафы-нукеры в Ширване, и тюфеничи в Нахичеванском ханстве, составляли, при ханах, лучшее войско и охранную стражу; они же исполняли разные поручения и посылки, не платили не только податей и повинностей, но получали содержание и подарки от самих ханов. Подарки эти заключались в лошадях, оружии и разных вещах. Ширванский хан употреблял своих моафов-нукеров в тех случаях, когда нужно было, в каком-либо пункте его владений, назначить военную экзекуцию или [392] смирить противящегося вассала, или, наконец, защитить свое ханство от неприятельского вторжения.

Этот класс людей, при введении в крае русского управления и при уничтожении ханской власти, оказался не только бесполезным, но даже вредным, как толпа вольницы, не имеющей определенных занятий. До 1828 года, русское правительство, с целию дать какое-либо занятие людям этого сорта, употребляло их для содержания пограничных караулов, а в 1829 году, из моафов-нукеров, по преимуществу, был сформирован ширванский мусульманский полк.

Тюфеничи была охранная милиция, собираемая по мере надобности и составлявшая в начале единственную военную силу Нахичеванского ханства. Впоследствии, по распоряжению персидского правительства, был сформирован сербазский полк. Сербазы, или рядовые пехотинцы, были жители ханства, собиравшиеся в случае надобности по сделанной раскладке. Сербазы не платили ни податей, ни повинностей и подчинялись сергенги — военачальнику, назначаемому преимущественно из ханских родственников. Сергенге подчинялись: один явер — его помощник, восемь султанов, шестнадцать наибов и несколько юс-башей. В мирное время сербазы жили по своим домам, занимались хлебопашеством и другими сельскими работами и только иногда созывались на ученье в город. Во время ученья, сербазы получали жалованье, в месяц по 2 р. 50 к. и по 2 1/2 батмана хлеба, но амуницию делали им в счет жалованья. Конницу составляли исключительно кенгерлинцы (Особое племя татар обитавшее в Нахичеванском ханстве и отличавшееся воинственностию.), которые освобождались за то от личных податей. Они имели главного начальника, двух султанов и четырех наибов. В военное время они получали жалованье и хлебную порцию. Все число конницы доходило до 200 человек, из которых 30 состояли по очереди при хане и составляли, под управлением особого начальника, куллар-агаси — почетную стражу.

Телохранители ханов носили название нукеров и принадлежали к числу лиц, не плативших податей и отбывавших впоследствии одну почтовую повинность.

Зависимое сословие в ханствах составляли поселяне, которые разделялись на казенных или раятов и на принадлежавших бекам. По своим правам и обязанностям, поселяне мало чем отличались от наших крестьян. Они обязаны были двумя родами податей: определенных и неопределенных или случайных. При ханском правлении, повинности поселян были до чрезвычайности разнообразны и многосложны.

Казенные крестьяне в Талыше разделялись на два разряда: на собственно раятов, плативших подати, и на акер — обрабатывавших для казны земли, под посевы пшеницы, ячменя, сарачинского пшена и проч. [393]

Все раяты были поселены на казенных землях и вносили подати ханам, а с уничтожением последних платили в казну. Подати и повинности их были чрезвычайно разнообразны и сами поселяне имели множество подразделений, проистекавших от духа ханского правления. При ханах подати платились редко деньгами, преимущественно произведениями природы, шедшими на содержание хана и его свиты. Повинности эти разлагались на магалы (участки), по мере того, в какой зависимости находились они от хана. Случалось, что те магалы, которые находились на границах ханств, не только были освобождены от податей и повинностей, но даже пользовались подарками от самих ханов, потому что составляли опору последних при враждебных столкновениях их с соседями. Кроме того, множество людей за различные заслуги, оставаясь в том же звании поселян, освобождались или лично, или с потомством от податей и повинностей; некоторые платили только подати, другие, кроме того, вносили известное количество с произведений земли.

Вообще же повинности были весьма разнообразны и главнейшие из них были следующие: 1) содержание пограничных караулов; 2) лов рыбы на р. Куре за известную плату, но с тем, чтобы самая рыба была предоставлена в пользу откупщика рыбных промыслов; 3) сбор соли в соляных озерах, также предоставленных откупщику; 4) ежегодная расчистка старых и устройство новых водопроводных канав, служащих для орошения казенных садов и посевов или для приведения в действие казенных мукомольных мельниц; 5) работы на казенных землях, заключающиеся в жатве и уборке хлеба, сборе хлопчатой бумаги, унавоживании шелковичных садов, расчистке окопов и огораживании фруктовых садов, устройстве дорог и починке мостов. При введении русского управления в ханствах на обязанность раятов, кроме выше приведенных обязанностей, было возложено отбывание воинских повинностей, которые заключались: в безденежной поставке подвод для проходящих команд, больных для отправления их в лазареты и, за незначительную сумму, транспортировка провианта по р. Куре, выгрузка и нагрузка его, расчистка берегов Куры и очистка русла ее от карчей.

Поселяне, принадлежавшие бекам, вносили также в казну подати и повинности и, кроме того, обязаны были службою своим бекам. У каждого из последних было свое особое положение и установленные размеры повинностей, так что, по разнообразию, нет возможности определить их с точностию. Во всяком же случае можно сказать, что поселяне были обязаны для своих беков распахивать землю, жать хлеб, косить сено, вывозить для постройки лес, доставлять дрова, уголья, мякину, масло, сыр, кур, яйца, фрукты, овощи, и во время свадьбы владельца делать подарки, известные под именем той-пай. Кроме всего этого, [394] некоторые из поселян были обязаны относительно своих беков денежною и хлебною податью.

Так, в Кубинском ханстве существовало обыкновение, по которому бек от урожая всякого хлеба получал в свою пользу десятую часть; с каждого двора по две арбы дров; с каждых двух дворов по одной арбе мякины или сена; с десяти дворов по одному работнику; при постройке для бека дома, все жители обязаны были работать на него шесть дней; в случае отправления бека в поход или по какому-либо поручению, жители деревни давали ему вьючную лошадь, которую он обязан был потом возвратить. Каждый двор обрабатывал для бека по три рубы (Руба заключала в себе 7 пудов 21 фунт, 48 золотников.) чалтыка в чистое сарачинское пшено; жители обязаны были перевозить бекский хлеб из селения в город. Каждый бек имел право взять из своей деревни к себе в дом одного прислужника, одного земледельца, одного конюха и проч.

Из этого видно, что главнейшею податью была часть урожаев из сельских произведений.

Для вернейшего наблюдения за точностию сбора определенных частей каждый хан или бек имел особых смотрителей, которые следили за крестьянами на их полях, гумнах и даже в домах. Способы наблюдений были различны. Так, в некоторых местах, по приказанию смотрителей, хлеб всех поселян свозился в одно назначенное место и каждый хозяин складывал свой хлеб отдельно. Тогда смотритель разрешал начать молотьбу, а сам, взобравшись на высокую и нарочно для того устроенную каланчу, наблюдал за работой поселян. Вечером обыкновенно отделялась в пользу владельца та часть зерна, которая ему принадлежала из всего того, что успевал вымолотить в этот день земледелец. Если же смотритель не успевал отделить податной хлеб, то весь вымолоченный крестьянином хлеб, например, пшеница, ячмень и проч. оставались до следующего дня в общей куче под надзором и ответственностью хозяина за их целость; а чтобы хозяин не мог похитить часть своей собственности, то смотритель «на гладкой поверхности жита, посредством прикосновения, оставлял особые знаки, и беда хозяину, если ветер, домашний скот, звери или птицы — словом, какая бы ни была невинная случайность, хотя несколько изменяла вид серкерских (смотрительских) впечатлений! Тогда бедный поселянин неизбежно терял весь свой хлеб и, сверх того, подвергался еще строгому взысканию».

Те поселяне, которые не платили никаких податей и не несли никаких повинностей, кроме участия в содержании почтовых станций, подвод и квартирной повинности, носили название речбиров. На обязанности их [395] лежало однакоже обрабатывать земли под казенные посевы и смотреть за шелковичными и фруктовыми садами на особом основании.

Казна должна была снабдить речбира рабочим скотом, земледельческими и садовыми орудиями и выдавать ежегодно на посев семена; починка и исправление орудий лежала также на обязанности казны. Все полученное от урожая делилось пополам: одну часть получал речбир, а другая поступала в казну; с фруктовых садов речбиры получали четвертую часть урожая; а с чалтычных полей, смотря по местности, одни получали половину, другие — треть, а третьи — из пяти частей две и т. д. (Сын отечества 1840 г. т. 5.).

Речбир означает собственно работника и случалось, что целый дом или семейство отделялось в речбирство. Речбиры были казенные и принадлежавшие частным лицам. Они принадлежали ханам, бекам, духовным, частным и должностным лицам. В Нухинском ханстве речбиры принадлежали даже гражданам, которые, пользуясь от них доходами, обязаны были платить за речбиров подати.

Ханские речбиры занимались преимущественно садоводством, шелководством и обрабатыванием чалтычных полой. Выходцы из разных соседних владений и ханств, искавшие покровительства или приюта у другого хана, принимались последним и водворялись на принадлежавшей хану земле. Поселения эти в разное время пополнялись потом людьми, набранными из разных кочевьев и деревень. Ханы заставили этих поселенцев развести сады, иметь за ними надзор и предоставили им за то часть доходов; в некоторых же деревнях ханы приобрели покупкою сады и принудили всех жителей быть речбирами за известную долю дохода, предоставленного в их пользу.

Речбиры частных лиц разделялись на три разряда: к первому принадлежали выходцы и беглецы из других ханств, которые, поселившись на чьей-нибудь земле, должны были исполнять некоторые требования владельцев, которые обыкновенно, за обрабатывание земель и садов, предоставляли им часть из урожая. Второй вид речбиров составляли те семейства, которые, не имея оседлости, были подарены ханами своим любимцам для поселения на своих землях. Получая от владельцев земли наравне с выходцами, они несли точно такие же повинности. Наконец третий род речбиров были те из раятов, которые, по каким-либо обстоятельствам, принуждены были продать свою недвижимую собственность какому-нибудь постороннему лицу, а сами сделаться его речбирами.

С присоединением ханств к Российской Империи, многие источники ханских доходов, первое время, были оставлены в том положении, в котором они находились при ханах и разных правителях. Оттого в распоряжение казны поступили разные хозяйственные заведения: сады, [396] мельницы и т. п. Правительство заметило вскоре, что заведения эти далеко не приносят пользы сравнительно с тем обременением, которые лежали на поселянах по содержанию водопроводов, обработки садов и проч. Действительно, для подобных работ, по требованию комисаров, заведовавших этими заведениями, высылались в город целые сотни поселян, отвлекавшихся от сельских занятий, тогда как, по соображении цены трудов каждого рабочего с доходами от садов, результат оказывался совершенно ничтожный. На этом основании Император Николай Павлович, во время Высочайшего своего путешествия по Закавказью, приказал немедленно продать казенные сады и освободить поселян от подобных работ.

«Когда получено было из Тифлиса это благодетельное повеление, пишет г. Нефедьев, я находился в Эривани и был свидетелем того живого восторга, с которым монаршая милость принята сотнями людей, производивших по садам работы. Сначала они едва верили, что с них снято вековое иго; но данное им позволение убедило их в истине счастливого события».

Если поселянин бывал юс-башею, кевхою, кетхудою или даргою, тогда он в большей части случаев освобождался от податей (В Кубинском ханстве кетхуды вносили по 3 р. 50 коп. денежной подати.). Юс-баши, кетхуды и кевхи почти одно и тоже и были не что иное, как старшины селений, не пользовавшиеся никакими особыми правами, кроме избавления от податей, от которых иногда за особые заслуги они избавлялись и после юс-башества. Поселяне обязаны были давать своему старшине от одного до трех речбиров, что зависело от числа дворов в селении.

Речбиры, во все время служения юс-баше, не платили никаких податей и не несли таких повинностей, какие несло все остальное общество речбиров. Должности юс-башей исполняли иногда и беки, и при ханском управлении вообще юс-башество давалось за заслуги и иногда было наследственным. Русское правительство предоставило самим поселянам избирать и сменять своих старшин с тою целию, чтобы избавить их от тех притеснений правителей, которые существовали при ханах.

Особые любимцы ханов, которых они желали вознаградить, получали название дарги. Сделав даргою над селением или кочевьем, хан предоставлял в пользование его все доходы от поселян в течение некоторого определенного срока, и преимущественно в течение трех лет.

Были еще дарги и другого рода: это те лица, которые наблюдали за посевами и садами, прежде принадлежавшими ханам, а потом поступившими в казну. Эти дарги не получали никакого определенного содержания и дохода, а выделялась им часть за труды, смотря по урожаю; одни только речбиры обязаны были давать им десятину с своих полей.

В некоторых ханствах дарги исполняли в городах обязанность [397] полицеймейстеров и должны были днем наблюдать за порядком особенно на базаре, выставлять цены на съестные припасы и в некоторых случаях разбирать незначительные ссоры.

К числу зависимых сословий надо отнести и рабов. Рабами мог владеть каждый, имеющий средство купить их из числа невольников или захваченных в плен, и такие лица назывались мужчины кулами, а женщины — каравашами. Права, обязанности и самая участь рабов были совершенно одинаковы с теми, которые составляли принадлежность рабов в Дагестане, и личность их не была ничем обеспечена.

Все гражданские и уголовные дела разбирались по шариату, установленными для того лицами.

Собственно суд шариата составлялся под председательством шейх-уль-ислама (главы веры), казия и нескольких первоклассных духовных лиц, имеющих совещательное право или право голоса. Суду шариата подлежали все споры и тяжбы, брак и развод, опека, покупка и укрепление всякого рода имущества и заключение всякого рода договоров.

Собравшиеся на решение дела, члены шариата производили прежде всего следствие, заключавшееся в словесных показаниях истца, ответчика и затем во взаимных их прениях. Потом допрашивались свидетели, сначала со стороны ответчика, а потом со стороны истца. При недостатке свидетелей, предлагалась той или другой стороне присяга, при чем ответчик имел преимущество.

Как только дело достаточно разъяснялось, тяжущиеся удалялись, и члены шариата, после предварительного совещания, отыскивали соответствующий закон, и если разбираемый случай был приведен в коране, то дело решалось без всякого затруднения. В противном же случае, обращались к хадису или преданию, образовавшемуся из бесчисленных и многотомных толкований. Если же и в хадисе не встречалось удовлетворительного разрешения, то приговор произносился на основании местных обычаев, примеров, а иногда и по произволу судей.

Решение писалось на ярлыке, к которому прикладывались печати всех членов шариата. Ярлык этот получала оправданная сторона и, при требовании удовлетворения, имела право на содействие исполнительной власти. Постановленное решение нигде не записывалось, и бывали примеры, что, по одному и тому же делу, выходило два совершенно противоположных решения, и обе стороны оказывались оправданными. «Само собою разумеется, говорит И. Шопен, что злоупотребления часто вкрадывались в эти решения: иногда сардарь, или кто-либо из приближенных его, под рукою, давал знать шариату, что покровительствует такой-то стороне, и тогда правый челобитчик, на основании послушного корана и хадиса, кругом обвинялся...» (Иногда еще сардарь, не желая явно оправдать кого-нибудь из главных своих вельмож, изобличенного в преступлении, и не желая также его обвинить, отсылал дело на решение шариата и тем устранял себя от ходатайства приближенных.) [398] За то и на злоупотребление своих чиновников хан смотрел сквозь пальцы «и ему нечего было опасаться: чиновники его грабили, но, по общему духу алчности, свойственной большей части азиятцев, никогда не тратили награбленных денег: тотчас являлись у них деревни, дома, сады и проч. Когда сардар замечал, что мера снисхождения переполнилась, тяжкая опала постигала лихоимца: все имущество его отправлялось в сундуки сардарьские, а имения делались казенными, т. е. сардарьскими; год или другой осужденный бродил около порога сардарьского, бил челом его любимцам и, наконец, по доведении его в первобытное положение, возвращалась на него милость; ему доставляли случай нажиться вновь, чтоб опять, впоследствии, сделать его нищим в пользу властелина.

«Сколько этот порядок ни покажется странным для европейца, однакоже азиятцы находят его превосходным» (Исторический памятник состояния армянской области И. Шопена.)...

Все сословия мусульманских провинций подчинялись единой воле хана. Произвол и ничем необузданные страсти составляли характеристику ханского управления. Хан был единственное лицо, в котором сосредоточивались все законы, все права жителей, бывших для правителя не более как рабами, над которыми он имел полную власть жизни и смерти. Для ханов не существовало никаких сословий среди подданных: по личному их произволу, сегодняшний раб делался завтра беком, точно также как первейший из сановников, в силу того же произвола, наказывался телесно за самую ничтожную вину, и весьма исправным количеством ударов.

По одному знаку хана выскакивали фараши (Фараш, в буквальном переводе с персидского, значит исполнитель гнева.), и в одно мгновение провинившийся лежал уже на спине; ноги его, прикрученные к фалаге, подымались наверх и наказывались по пятам жидкими жасминовыми тростями. Точно такой же знак хана — и виновному резали руку, ногу, одно или оба уха, язык, выкалывали один или оба глаза.

Людским страстям нет пределов и видоизменения их бесчисленны, а потому и нет возможности перечислить всех случаев, в которых выражался ханский гнет и деспотизм, неограниченные никакими постановлениями, ни письменными законами.

Ни один из ханов не имел никакого понятия о тех обязанностях, возлагаемых на него как на правителя, от которого зависело благосостояние управляемого им народа; ни один из ханов не признавал ничего выше того, чтобы поборами извлекать из народа богатство всеми возможными средствами. Сборы эти шли не на общественную пользу, не на [399] улучшение быта народа, но единственно на прихоти ханов, на удовлетворение их азиятской роскоши.

Все законы заменялись двумя словами — воля хана; одни они обеспечивали до времени личность и имущество каждого из подвластных. Это был один кодекс, шаткий, переменчивый, гибкий как дышло, но считавшийся для народа священным. Не нужно много воображения, чтобы представить себе, как тяжело было сносить подвластным личный произвол и оскорбления человека грубого, необразованного, жестокого, а часто и безнравственного.

Ханы, присвоив себе верховное наблюдение над всем, руководились, при разборе дел, личными страстями, не придерживались и не следовали шариату. Произволу их, в этом случае, не было пределов, и полнейшее неуважение к личности своих подвластных составляло исключительную характеристику их правления. Еще не так давно, в Ширване рассказывали об одном из образчиков ханского правосудия.

«Шла в город (Шемаху) бедная поселянка и несла на продажу кувшин молока. Ее встретил какой-то горожанин, отнял кувшин к выпил молоко. Женщина пришла жаловаться хану, отыскали горожанина, но тот запирался и говорил, что не пил молока».

— Согласна ли ты, сказал тогда хан женщине, чтобы я приказал распороть живот этому человеку? Если в нем окажется молоко, я заплачу тебе цену его; если же молока не будет, то велю сбросить тебя со скалы.

Женщина согласилась; обвиняемому тут же распороли живот, в нем оказалось молоко и женщина получила от хана две копейки — тогдашнюю стоимость кувшина молока.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том I. Книга 2. СПб. 1871