ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM I.

КНИГА II.

ЗАКАВКАЗЬЕ

Несколько слов о существовавших прежде ханствах и их населении.

При присоединении, в начале нынешнего столетия, Грузии к России, страна эта была окружена с востока и юга различными ханствами, признававшими до того власть Персии

Самым ближайшим соседом и, можно сказать, самым беспокойным для Грузии, был хап Ганжинский. Южная часть Сигнахского округа (впоследствии уезда) только рекою Курою отделялась от северной части Ганжинского ханства, по присоединении к России переименованного в Елисаветпольский округ.

Северная граница Ганжинского ханства, от пункта, где река Джагир сливает свои воды с рекою Курою, шла по правому берегу последней реки, отделявшей его от владений Грузии; далее та же река Кура служила разделом между Ганжинским и Шекинским ханством, составлявшим северо-восточную границу Ганжинского ханства. Последнее на юго-востоке прилегало к Карабагу, составлявшему также и часть южной его границы, вместе с Эриванскою областью. На западе река Джагир отделяла Ганжинское ханство от Шамшадильской татарской дистанции, входившей в состав Грузии.

Ганжинское ханство заключало в себе часть той обширной равнины, которая, начинаясь в Казахской дистанции, пролегает по течению реки Куры и, по мере отдаления от последней реки, по направлению к Ганжинским горам, она постепенно возвышается. Оканчиваясь на юго-востоке углом, равнина эта разделяется небольшим отрогом гор на две частя, которые известны жителям под именами двух различных равнин: Аджибулахской и Джагирской.

Будучи безлесны и подвержены чрезвычайным жарам, обе равнины [320] представляют собою самую бесплодную часть ханства, где травы истребляются валящими лучами солнца. Удушливый зной как этих равнин, так и многих других низменностей Ганжинского ханства, способствовал развитию многих болезней, из которых господствующими считались желчная горячка, лихорадки и поносы, сопровождаемые воспалением желудка и кишечного канала. Цинга, обыкновенно появлявшаяся весною, свирепствовала здесь часто с необыкновенною жестокостию.

Вообще, по топографическому очертанию, местность бывшего ханства представляет собою три характеристические части, отличные по своему положению: одна из них гориста, другая перерезана лишь небольшими возвышениями и, наконец, третья совершенно ровная. Песок и глина составляют преимущественно тот грунт земли, которым покрыты горы, при чем толщина его в некоторых местах довольно значительна, а в других не превышает четверти аршина. По ущельям гор и оврагам почва земли состоит преимущественно из чернозема и только в некоторых местах из глины; большая же часть равнины имеет также глинистый грунт, но плотный и свободный от камней.

Не смотря на то, что большая часть земель бывшего Ганжинского ханства, при орошении, весьма пригодны для земледелия, оне были весьма мало обработаны. Две трети Ганжинской равнины, вся Аджибулахская, значительное пространство в горах и по берегу реки Куры оставались не возделанными, по недостатку орошающих каналов и малой населенности ханства.

Берега рек и многие места ханства покрыты лесом, который можно разделить на строевой, фруктовый и кустовый или кустарники. Дуб и тополь достигают здесь до семи с половиною аршин в окружности и растут преимущественно по берегу реки Куры; в горах растет бук, на равнине чинар, доставляющий туземцу отрадную тень во время летнего зноя; ясень, ива, яблонные, грушевые, миндальные и абрикосовые деревья, колючка, барбарис, камыш, черемша, спаржа, употребляемая жителями в пищу, и марена, растущая в изобилии, составляют естественные произведения природы.

Из камыша жители приготовляют циновки, строят дома, сараи для шелковичных червей, употребляют на подпорки для винограда и прочее. Обилие леса и разнообразие его пород не делали однако же его дешевым по отсутствию путей сообщения и трудности доставки; почти все тяжести здесь, не исключая леса, перевозились на вьюках.

В прежние времена торговля и мануфактура были главнейшими источниками богатства ганжинцев, но, с падением ханства, Ганжа (Елисаветполь) утратила свое торговое значение, и жители, по необходимости, должны были обратить свою деятельность на земледелие, скотоводство, шелководство и другие сельские занятия, и настоящий труд их не пропадает даром: урожай пшеницы доходит здесь до сам-двадцать. [321]

К северо-востоку от Ганжинского ханства и непосредственно примыкая к нему, находилось ханство Шекинское (переименованное потом в шекинскую провинцию), ограниченное с севера Главным хребтом Кавказа от Салавата до Баба-дага и частию Кубинского ханства, с востока Ширванским ханством, от которого в северной части отделялось р. Гок-чаем, с юга р. Курою, отделявшею его от Карабага; на юго-западе тою же рекою, служившею разделом между Шекинским и Ганжинским ханствами, и, наконец, на западе Шекинское прилегало к Грузии и владениям султана Элисуйского.

Ветви Главного Кавказского хребта, пролегающие по Шекинскому ханству, состоят преимущественно из бесплодных скал, только в некоторых местах покрытых землею и служащих пастбищами. Передовые отроги гор, прилегающие к равнинам, будучи наносного свойства, состоят из желтой или красноватой глины, смешанной нередко с камнями; почва долин черноземна.

Земли здесь не так плодородны, как в Ганжинском ханстве, но все-таки с избытком вознаграждают труд земледельца и пшеница родится здесь до сам-десят. За то ущелья гор и их покатости представляют здесь тучные пастбища, весьма пригодные для прокормления многочисленных стад.

Территория бывшего Шекинского ханства весьма богата лесом, который состоит преимущественно из дуба, вяза, тополя, клена и липы. Из плодовых деревьев здесь встречаются грецкий орех и каштаны, а нухинские груши славятся своим вкусом. Произрастающий в большом изобилии крупный камыш идет на стены и крыши строений. Главный источник благосостояния шекинцев заключался в хлебопашестве, шелководстве, разведении фруктовых садов и хлопчатой бумаги. Скотоводством занимались преимущественно жители кочующие, которых было весьма немного.

Впрочем и люди оседлые, занимавшиеся земледелием, имели рогатый скот, и преимущественно быков, употребляемых в работу. Лошадей держали только для езды, и при том верховой, потому что, по отсутствию удобных путей сообщения, шекинцы редко употребляли арбы, ездили верхом и перевозили все тяжести на вьюках.

Климат Шекинского ханства, с октября по июль, благоприятен для здоровья; летом же бывают сильные жары, и во многих местах испарение болот и чалтычных нив делают климат зловредным. Действие его обозначается на туземцах бледностию и истощением, а чужестранцы совсем не могут выдержать его влияния. Горячки и лихорадки повсеместны здесь, за исключением ущелий Главного хребта, где климат вообще благоприятен для здоровья. На равнине жители подвергаются особому заразительному кашлю (ятаглых) и опухолям иногда смертельным. В тех местах, где растет камыш, и в особенности по берегам р. Куры, летом бывает такое [322] обилие мошек, что люди спасаются от них, закрываясь сетками, намазанными нефтью, а животные часто теряют зрение и задыхаются.

Восточная часть Шекинского ханства составляла западную границу Ширванского или Шемахинского ханства, ограниченного с севера Кубинским ханством, с востока Бакинским ханством и Каспийским морем; с юга Кизил-агачским заливом того же моря, частью Талышенского ханства и р. Курою, отделявшею Ширван от Карабага.

Следуя в юго-восточном направлении, Главный хребет Кавказских гор своими острогами делит весь Ширван на две части: верхнюю и нижнюю. Первая весьма гориста, а вторая составляет часть обширной Курской равнины, которая заключается между Главным Кавказским хребтом, Малым Кавказом и Каспийским морем.

Равнина эта, простираясь по обоим берегам р. Куры, составляет северную окраину Карабага, наполняет собою часть пространства бывшего Бакинского ханства, остров Сальян, всю Муганскую степь и даже часть территории Талышенского ханства.

Почва земли Ширвана состоит преимущественно или из чернозема с большим или меньшим количеством глины и песку, или из чистой глины, весьма пригодной для земледелия; только немногие горные пространства не способны к возделыванию и хлебопашеству.

Богатая природа Ширвана представляет все средства к благосостоянию ее жителей, но тамошние обитатели, отчасти от неуменья, а больше от лени и беспечности, не хотели ею пользоваться. Каждый старался только обеспечить себя и свое семейство годовым содержанием, а о дальнейших выгодах и приобретениях не хлопотал. По этому хлебопашество было развито на столько, что лишь удовлетворяло внутренней потребности. Кроме лени, присущей жителям, недостаток воды для орошения полей препятствовал земледелию. Корыстолюбие ханов и других лиц, которые, по собственному усмотрению, наделяли поселян водою, сделало из этого постыдный торг и охладило в поселянах охоту к возделыванию своих полей.

В целом своем объеме Ширван беден лесом, и только одна северо-западная его часть, находящаяся в горах, изобилует им; во многих же местах лесу не хватает и на топливо.

Садоводство в Ширване составляет весьма важный предмет промышленности, а шелководством своим Ширванское ханство считалось богатейшим в Закавказье, и славилось своими заведениями для тканья шелковых материй. Шелк был и главным предметом торговли. Оседлые жители, занимаясь преимущественно сельскими работами, содержали только необходимое в домашнем быту количество скота. Многие места Закавказья изобилуют более обширными пастбищами, чем Ширван, но нигде, по разнообразию климата, не представляется таких удобств для кочевников, как здесь, и [323] оттого нигде не было столько кочующего поселения, сколько было его в Ширване.

Этому последнему способствовала еще и та разительная разница в климате, которая существует в Ширване.

На острове Сальяне и Муганской степи, зима бывает весьма кратковременна и часто бесснежна; конец осени и начало весны считаются лучшими временами года, но за то, с первых чисел мая и до половины сентября, стоит невыносимая жара. Берега р. Куры имеют точно такую же температуру, и только с приближением к горам климат становится умереннее и здоровее. Остров Сальян принадлежит к числу самых пагубных мест для здоровья, и господствующие там болезни составляют лихорадки и горячки. Туземцы, как этой, так и многих других местностей, в предохранение себя от болезней, в самый сильный зной надевают шубу, а, напротив того, в холодное время носят сравнительно легкое платье; с наступлением жаров, не едят мясной пищи, и вообще всего жирного, а довольствуются овощами и зеленью.

Главный хребет Кавказских гор, следуя в юго-восточном направлении, отделял Шекинское и Ширванское или Шемахийское ханство от Кубинского. Река Самур составляла тогда северную границу Кубинского ханства и отделяла его от обществ Дагестана; восточную границу ханства составляло Каспийское море; южную — ханство Бакинское и Шемахинское, а западную — Шекинское ханство и различные дагестанские общества.

Большая часть Кубинского ханства представляет равнину (около 80 верст длины и до 50 верст ширины), ограниченную р. Самуром, горами и морем. Грунт земли на равнине состоит из чернозема, а покатости гор из глины; но как те, так другие земли весьма плодородны. Из всех восточных владений России в Закавказье только одна Талыш превосходит Кубинское ханство богатством природы.

Лес составляет весьма важное богатство этой местности. Вся нижняя часть равнины и передовые хребты гор покрыты лесом, состоящим из дуба, клена, вяза, ивы, дикой яблони, бука, липы, чинара, айвы и гранатовых и тутовых деревьев. Яблоков так много, что Кубинское ханство снабжало ими соседей,

В отношении температуры и климата, Кубинское ханство разделяется на три полосы: на верхнюю, с холодным и здоровым климатом, на среднюю, с умеренным, и южную, с жарким климатом, где жители подвергаются лихорадкам и горячкам, происходящим, впрочем, не столько от влияния климата, сколько от недостатка в летнее время свежей и чистой воды.

Вообще же температура, большей части ханства, не высока и дожди идут весьма часто. Такое естественное состояние представляет все выгоды для скотоводства, составлявшего главное богатство жителей; зимою стада овец и рогатого скота спускаются на равнину, а на лето уходят в горы, так что, [324] в течение целого года, питаются подножным кормом. Хотя между кубинцами не было кочующих в полном смысле слова, но за то почти все жители вели жизнь полукочевую. Торговля была только внутренняя и незначительная. Хлебопашеством жители занимались только для собственного потребления, и лишь немногие возделывали свои сады, разводили хлопчатую бумагу и занимались рыбными промыслами. Ремесленная промышленность ограничивалась тканьем ковров и паласов, да и то она была развита только в двух-трех магалах (участках) и между жителями старой Кубы.

Полуостров Апшеронский, совершенно вдавшийся в Каспийское море, составлял большую часть Бакинского ханства, которое, с востока, частию с севера и с юга, омывалось Каспийским морем; к западу и юго-западу прилегало к Ширвану, а на севере к Кубинскому ханству.

Бакинское ханство есть безжизненная и голая равнина, на которой попеременно встречаются смесь песчаных, глинистых и каменистых мест. Природа уныла, однообразна и оставляет самое грустное впечатление. Откуда бы ни вступил путешественник в ханство, он внезапно переходит от живой природы к мертвой, от шелковичных и фруктовых садов, полных зелени, к совершенно голой местности, ни одним деревом, ни кустарником не разнообразящейся природы. Только в северной части ханства, у самого взморья, встречалось несколько виноградных садов.

Жаркий климат и редкие дожди, сухость воздуха и частые удушливые ветры есть принадлежность этой местности.

Бой тюленей, добывание нефти, соли, и в особенности разведение шафрана, составляло главное богатство Бакинского ханства. Овцеводство и скотоводство были незначительны. Тканье ковров, паласов, разных шерстяных материй и бумажной бязи составляло все заводское, но незначительное производство. За то г. Баку был всегда самым торговым городом и главным персидским рынком, в котором производилась торговля Закавказья с Персиею.

На юге теперешних наших владений и на границе с Персиею расположено было Талышенское ханство, заключенное в пространстве, ограниченном Каспийским морем и Талышенскими или Ленкоранскими горами. К северной части ханства прилегала бесплодная Муганская степь; на восток — южное устье р. Куры, Кизил-ачагский залив и Каспийское море, а на юге и западе — владения Персии.

Природа некоторых мест Талыша очаровательна. «Все пространство, пишет П. Ф. Рис, от персидской границы почти до города Ленкорана, покрыто бесконечным дремучим лесом; почва вообще сырая и болотистая, но пересеченная холмами и речками: к западу и юго-западу, эти горы становятся выше, и, наконец, в Себидажском участке принимают величественные размеры. Растительность везде роскошная; гигантские деревья, обвитые плющом, диким виноградом и множеством вьющихся растений, [325] принимают самые чудные, самые необыкновенные формы; растительная сила так велика, что иногда ветви разнородных дерев, находясь в соприкосновении, срастаются и образуют натуральную прививку. Берега бесчисленных речек необычайно живописны; они, по большей части, каменисты, обрывисты; с обеих сторон деревья, растущие на самом краю, наклоняются над водою и, сцепляясь с одного берега на другой, составляют красивые аркады. Фруктовые деревья растут почти без всякого ухода за ними. Кроме того, леса изобилуют дикими ягодами, особливо так называемыми у русских шишками, из которых делают очень вкусный квас. Это же дерево разводится в садах и дает хорошие плоды. Вдоль морского берега тянется почти беспрерывною полосою высокий камыш».

В лесах много дичи и зверей, между которыми попадаются, хотя и редко, тигры и барсы.

Почва земли Талышенского ханства чрезвычайно плодородна и способна к произведению самых нежнейших растений; но деревья, будучи не тверды по составу, подвергаются весьма скоро порче и гнилости. Сверх домашнего употребления, талышенцы снабжают лесом Баку и Сальян в довольно значительном количестве и не смотря на неудобство перевозки.

Виноград и разные лекарственные травы составляют также принадлежность этой местности, но главное занятие и богатство талышенцев составляло земледелие, преимущественно посевы чалтыка (сарачинское пшено) и пчеловодство; торговля здесь была весьма незначительна.

В отношении климата, Талыш можно разделить на две части; гористые места пользуются хорошим климатом, не испытывая ни сильного жара, ни значительного холода, а на равнине климат жаркий и нездоровый. Зимою морозы здесь почти никогда не переходят за 5°; снег показывается редко и тотчас же исчезает; дожди идут часто, в особенности осенью и зимой. Приморское положение Талыша и испарения, отделяющиеся от болот, спертые густою сенью деревьев, причиною тому, что воздух большею частию так влажен, что по вечерам одежда бывает почти всегда мокрою. Эта постоянная сырость делает климат не совсем здоровым. Сверх того, огромные посевы чалтыка, для которого вода должна быть проведена в таком количестве, чтобы затопляла все засеянное пространство, также усиливает злокачественность климата. Застаивающаяся на полях вода, при жаркой температуре, портится и, производя гнилые испарения, заражает воздух. Сильные лихорадки летом, тиф и чесотка, осенью и зимою, составляют здесь обыкновенные болезни.

Муганская степь, пролегающая вдоль северной части Талыша, отделяет ее от Карабага, расположенного на юг от Ганжинского ханства, в углу, образуемом слиянием рев Куры и Аракса.

Карабагское ханство граничило: с севера Ганжею, Шекою и [326] Ширваном; с востока Муганскою степью; с юга и юго-востока р. Араксом; с запада Нахичеванским ханством и частию Эриванской области.

Изобилуя лесами, Карабаг получил от них и свое название, означающее на татарском языке черный сад. Все горы, которыми изрезано ханство, покрыты большею частию крупным строевым лесом и густою травою. Лес состоит преимущественно из дуба, чинара, ореха, тополя, кипариса, вяза, березы и других пород.

Грунт земли в Карабаге весьма разнообразен: гористые места покрыты черноземом, равнины — глинисты.

В гористых местах Карабага климат во всякое время здоровый и прохладный, снег выпадает здесь в начале октября; морозы достигают не более 10°. В конце апреля начинается весна и сопровождается почти непрерывными дождями. Лето умеренно, осень большею частию дождливая. На равнинах зима настает в конце декабря или в начале января, но выпавший снег не остается более недели, весна и осень превосходны, но лето жарко до чрезвычайности. Чрезвычайно жаркий климат равнин Карабага причиняет горячки и лихорадки. Вообще на обширных равнинах Шушинских, Ганжинских и Казахских, богатых условиями развития различного рода миазмов, летом климат весьма нездоров.

В горах Карабага, по причине умеренного климата, растет только пшеница, ячмень, лен и частию просо; равнина же способна к воспроизведению всех видов растений, свойственных жаркому климату, но только там, где достаточно воды для орошения полей.

Шелководство здесь было незначительно; виноделие в самом младенческом состоянии, а фруктовых садов весьма мало. Скотоводством занимались преимущественно кочующие жители. Лошади карабагские хотя и до сих пор славятся в Закавказье, но заводов было очень немного. Фабричной промышленности не существовало вовсе, точно также как и торговлею поселяне не занимались.

Даралагезские горы отделяют Карабаг от так называемый Армянской области, составленной из ханства Нахичеванского и Эриванской провинции.

Нахичеванское ханство ограничено было с северо-востока Даралагезскими горами; с юга и юго-востока р. Араксом, отделяющим ханство от персидских владений; с северо-запада — Эриванскою провинциею.

За исключением трех четвертей пространства, покрытого горами, остальная часть ханства волнистая равнина, склоняющаяся к левому берегу р. Аракса. Глинистая почва делает землю плодородною только при хорошей вспашке и поливке, а потому плодородные пашни находились там по близости рек, горных потоков, родников и на некоторых скатах гор.

Нахичеванцы не богаты лесом, растущим преимущественно по склонам [327] и близ Даралагезских гор. Ханство не имело ни особного вида промышленности и никакой торговли.

Треугольное пространство, заключенное между Даралагезскими горами, Дар-дагским их отрогом и р. Араксом, по присоединении к России составившее Ордубадский округ, по своему климату и плодородию получило название от нахичеванцев земного рая. И действительно: здесь нет эпидемических болезней, страна пользуется прекрасным воздухом, роскошною природою, обильно орошена реками и чрезвычайно плодородна.

Жители занимались, преимущественно, разведением фруктовых и отчасти тутовых и виноградных садов; потом хлебопашеством, посевом хлопчатой бумаги, чалтыка и льна. Шелководство было здесь однакоже не значительно.

Непосредственно к Нахичеванскому ханству прилегала Эриванская провинция, ограниченная с севера Ганжинским ханством, Шамшадыльскою, Казахскою, Бамбакскою и Шурагельскою дистанциями, принадлежавшими Грузии; с востока Карабагом и Нахичеванским ханством; с юга и запада персидскими и турецкими владениями.

Отроги Арарата и обширная равнина, орошаемая р. Араксом, составляла территорию Эриванской провинции. Почва земли черноземна, но с примесью глины; устья рек южного и северного Карасу топки и болотисты; пространство между Араксом и Араратом солонцевато, а южные отлогости гор покрыты известковым камнем, смешанным с песчаником.

Лесом провинция бедна; он растет лишь в северной ее части, да и то такого сорта, что годен только для дров. Главное богатство составляла кошениль и соляной промысел. Затем следовало хлебопашество, садоводство и виноделие. Вся торговля находилась в руках Сардаря и состояла в продаже хлопчатой бумаги, сарачинского пшена, пшеницы, ячменя и соли.

Равнинам эриванским и нахичеванским свойствен самый удушливый зной. В марте месяце, когда небольшие горы только начинают освобождаться от снега и по ущельям показывается первая зелень, на равнине персики, абрикосы, груши и сливы находятся в полном цвету, а нивы близятся к жатве. В конце мая трава уже выгорает, в июне сохнут листья на деревьях, луга представляют бесплодные степи и воздух становится удушливым. Желчные горячки и лихорадки свирепствуют повсюду, плантации чалтыка, засорившиеся канавы своими испарениями заражают воздух, и жители спешат перекочевать в горы, где воздух чист и летний зной не так ощутителен; множество горных потоков охлаждают жар в горах и доставляют чистую, здоровую воду для потребления жителей. [328]

Таково было, в кратких чертах, экономическое положение ханств перед разновременным присоединением их к России.

Касаясь этнографии, мы должны сказать, что все население ханств принадлежит, главнейшим образом, к двум племенам: татарскому и армянскому.

Татары составляют господствующее население во всех ханствах, а армяне, да и то только теперь, в бывшей Армянской области. Татары исповедуют магометанскую религию и принадлежат к двум сектам: Алия (шииты) и Омара (сунниты). Обе секты большею частию живут смешанно и в одном ханстве преобладают шииты, в другом сунниты. Остров же Сальян, Бакинское ханство и большая часть Талышинского были населены исключительно одними шиитами.

В Бакинском ханстве армяне жили только в самом городе Баку; в Кубинском ханстве они жили в двух селениях: Кальвар и Хачмаз.

Кубинцы сами разделяли свое ханство на две части: одну, заключенную между реками Самуром и Кудиялом, они называли Лезгистаном, а другую, от Кудияла далее в горы — Туркистаном. Из этого видно, что часть населения принадлежит к выходцам из Дагестана, а другая к татарскому племени. Кроме того, в ханстве поселилось много потомков монголов, известных здесь под именем муганлинцев.

Почти все безлесные равнины Ленкоранского уезда, бывшего Талышенского ханства, заняты татарским населением; в астаринском же и зувандском магалах и в юго-восточной половине Себидажского участка поселились талышенцы, составляющие отрасль персидского племени и называющие сами себя толыш.

Близ города Кубы и селен. Набрань, жило несколько семейств евреев, поселившихся также в незначительном числе в Шекинском и Ширванском ханствах. В селен. Карачи, Кубинского ханства, в Ширване, Карабаге и Эриванской провинции, жило несколько цыган. В Шекинском ханстве жили удины; в Эриванской провинции — курды, турки и иезиды, а в Нахичеванском ханстве — кенгерлы (выходцы из Диарбекира) и караджаларские куртины.

Все эти племена были немногочисленны и жили разбросанно между господствующими народностями татар и армян.

Татары разделялись на оседлых и кочевых, и хотя, в строгом смысле, кочующих татар было не так много, но за то большая часть из них вела жизнь полукочевую.

I.

Религия татар. — Разделение их на две секты: суннитов и шиитов. — Особенности каждой секты. — Праздники. — Шах-Гуссейн, или праздник шиитов в память убиения имама Гуссейна. — Суеверие и легенды татар.

Нерешимость Магомета назначить себе наследника послужила к разделению мусульман на две враждебные партии: суннитов и шиитов. Не оставив после себя детей мужеского пола и не указавши на преемника себе, Магомет подал тем повод к спорам при избрании халифа или наместника. Вскоре после смерти пророка, Алий, двоюродный брат и зять Магомета, и Абубекер, отчим, стараясь сделаться преемниками пророка, стали различно толковать его учение. От этого с самого начала произошло несогласие. Со смертию Абубекера, Омар, а за ним, Осман, продолжали эти споры с Алием.

В этом разномыслии главных последователей Магомета и заключается причина разделения мусульман на две главные секты: сунны и шии, из которых первые признают Абубекера, Омара и Османа истинными наследниками Магомета, а последние — Алия.

Сверх вышеназванных лиц, сунниты признают еще четырех имамов: Ганифа, Малик, Шаффей и Ганбал, как главных толкователей корана и в честь их назвали четыре столба главной мечети в Мекке, где их считают четырьмя подпорами веры.

Шииты же остаются при твердом убеждении, что законным наследником Магомета был зять его Алий. Права его на наследство они объясняют тем, что он первый принял магометанство, что был двоюродный брат [330] пророка, женат на его единственной дочери и, наконец, что сам Магомет, желая оставить его наследником, неоднократно и перед народом объявлял его своим преемником. Шииты уверяют, что Магомет говорил о том в доме своей жены и что, умирая, хотел изложить свою последнюю волю письменно, но что Омар не дал чернил и бумаги, уверяя всех, что пророк в бреду.

Шииты признают двенадцать имамов, из коих последний, Мегти, по их верованию, еще жив и из уединенного, неизвестного людям места управляет правоверными. Они верят, что при конце мира Мегти явится для борьбы с антихристом.

Последователи одной секты не имеют никакого доверия к книгам другой. Шииты отвергают все постановления и толкования корана суннитами и ненавидят последних более, чем каждого человека посторонней веры.

Между тем разница в обрядах той и другой секты незначительна и заключается в разном положении рук во время молитвы, поклонах и обрядах омовения. Сунниты украшают верхушки своих мечетей полумесяцем, а шииты, по большей части, делают руку, звезду или яблоко и почти никогда полумесяца. Шииты допускают временные женитьбы, на год, месяц и неделю, лишь бы только был соблюден обряд настоящей женитьбы; сунниты отвергают это с негодованием. Сунниты считают шиитов отверженными Богом, обреченными истреблению в этой и вечному осуждению в будущей жизни.

Собственно закавказские сунниты более знакомы с догматами религии чем шииты; честность не чужда им, и они более преданы русскому правительству по самому толкованию ими корана. В книге Магомета, между прочим, сказано: «Повинуйся Богу, пророку и царю». Сунниты слово «повинуйся царю» объясняют так, что они должны повиноваться всякому государю, будет ли он христианин, магометанин или другой какой веры, лишь бы только не нарушал шариата потому, что в толковании корана сказано: «мусульманин, беги с той стороны, где закон твой будет преследуем».

Шииты же, напротив, слово «повинуйся царю» объясняют иначе: они говорят, что в этом случае разумеется царь магометанской веры, а не какой-либо другой, и что мусульмане могут безгрешно повиноваться только царю магометанскому.

Отличаясь наибольшим фанатизмом, шииты отличаются и наибольшею испорченностию нравов; грабеж, разбой и обман, и в особенности последний, считаются похвальными качествами.

Затруднение, с которым шииты допускаются в Мекку и Медину, заставили их прибегнуть к предосудительному поступку, вкравшемуся в их характер. Шииты говорят, что, в случае нужды, можно скрыть свою веру и притворно исполнять обряды другой. «От этого клятва для них ничего [331] не значит и, при следствиях, они всегда готовы присягнуть, согласно желанию следователя или сильнейшей стороны».

Обе секты имеют однакоже одно основание и некоторые общие правила религии. Правила эти двух родов: ваджин — те, которые каждый магометанин должен исполнять непременно, и сюннет — правила, которые можно и не исполнять. Ваджин одинаков для обеих сект и состоит из пяти пунктов: маарифитулла — учение о познании Бога; адалетулла — верование в правосудие Божие; небюввет — верование в пророчество; меад — в воскресение, и имамэт — в последование двенадцати имамов или наместников.

Кроме того, каждому мусульманину предписывается соблюдение чистоты телесной, отправления установленных молитв, раздача милостыни, соблюдение постов и поклонение святому месту в Мекке.

Основанием магометанской религии служат следующие слова корана: нет Бога, кроме Бога, и Магомет пророк Бога. Кто признает только первую половину этого изречения, тот не может считаться истинным мусульманином.

Учение Магомета разделяется на веру собственно и на исполнение обрядов веры, заключающихся в отправлении молитв или совершении намаза в установленное для того время; в отправлении джумы, т. е. празднование пятницы, которую правоверные обязаны посвящать Богу и собираться в этот день в мечети; они обязаны соблюдать рамазан, или праздник поста, эиди-азга — праздник жертв, в воспоминание жертвоприношения Авраама; путешествие в Мекку на поклонение и, наконец, пожертвование духовных податей: зякат, хумс и проч. Исполнение этих обрядов признается одинаково необходимым как для суннитов, так и для шиитов. Точно также для обеих сект необходимо исполнение тех требований корана, которыми воспрещается каждому предаваться азартной игре, употреблять спиртные напитки, а в пищу свинину, кровь вообще и мясо нечистых животных. .

Для совершения молитв назначено: утро до восхождения солнца, полдень; вечер, при захождении солнца и, наконец, при наступлении ночи. Пред наступлением времени для совершения намаза, муэззины, с минаретов или крыш домов, обратившись лицом к Мекке, приглашают правоверных к молитве: у суннитов пять раз, а у шиитов только три раза, и при том с прибавлением у последних особой фразы, не употребляемой суннитами.

Омовение, в глазах истинного мусульманина, играет весьма важную роль. По их понятию, прикосновение человека, не совершившего законного омовения, оскверняет физически и нравственно; молитва такого человека не может быть услышана; посуда, из которой он пил, должна быть разбита, «как будто какая-нибудь собака ела из нее». На этом-то основании омовение перед молитвою считается необходимым у мусульман. [332]

Посты установлены применяясь к образу жизни и припасам, которые легче получить в известное время года. Особенно строго соблюдается пост, в течение целого девятого месяца месяца — рамазан, когда ниспослан был Богом коран Магомету. Этот пост состоит не только в том, чтобы удерживаться от какой-либо пищи, дозволенной кораном в другие времена года, но истинный мусульманин обязан не пить, не есть, не курить, не нюхать и не иметь сообщения с женщинами. Все эти действия воспрещаются от утренней до вечерней зари, или, говоря словами корана, во весь промежуток времени, когда глаз отличает белую нитку от черной. Строгость этого поста доходит до того, что истинный мусульманин не глотает слюны и проходя во время рамазана по улице в сильный ветер, зажимает себе рот платком, боясь, чтобы пыль не попала в горло — иначе считает пост нарушенным. Замужняя женщина или вдова, во время поста рамазана, не должна входить в воду выше колен. Путешествующие и больные не исключаются из общего правила и обязаны соблюдать пост. В случае невозможности постить в установленное время, они должны исполнить это по миновании препятствия.

За дневную воздержанность во время поста, пророк дозволил своим последователям с избытком вознаграждать свои желудки утром до восхождения и вечером после захождения солнца.

Духовная подать считается обязательною для каждого мусульманина; она состоит из зяката и хумса. В зякат поступают: десятая часть от произведений земли, хлеба, а в некоторых местах с фиников и винограда; сороковая часть с дорогих металлов, остающихся без обращения; особо определенные доли от всякого рода скота, кроме рабочего, и наконец, в конце месяца рамазана, взимается с каждого по десяти халваров хлеба или, по расчету, деньгами. Подать эта, называемая фитре, рассчитывается с каждой души обоего пола, не исключая и прислуги. Зякат установлен для раздачи нищим, на жалованье и вообще содержание сборщиков этих податей; для раздачи тем из неверных, которые, покровительствуя магометанской религии, воюют за нее; на выкуп угнетаемого невольника; людям обремененным долгами, если долги сделаны на употребления, не противные религии; на общественные нужды, устройство мечетей, мостов и проч., и, наконец, на содержание иностранцев, которые, прибыв в землю магометанскую, не имеют средств к содержанию.

Хумс у суннитов составляется только из пятой части добычи приобретенной на войне, а у шиитов составляется из пятой части доходов, оставшихся от годовых издержек. Относительно хумса шииты, толкователи корана, постановили различные правила: одни говорят, что хумс дается однажды в жизни и пятая часть капитала с одного лишь приращения; другие напротив того установили хумс с лошадей, товаров и хлеба, остающегося от годового употребления. [333]

Из каких бы источников хумс ни был составлен, он делится на две половины: одна отдается в распоряжение главного духовного лица для употребления по его усмотрению, а другая идет в раздел между потомками Магомета, происходящими от Алия и дочери Магомета, Фатьмы. Потомки эти известны в мусульманском мире под различными именами: сеидов, гуссейнов, мюсавов и проч.

Эти последние лица пользуются особым уважением магометан и принадлежат, можно сказать, к числу тунеядцев, которым, по происхождению их, предоставлены многие права. Сеиды по закону, не платят никаких податей, а, напротив того, пользуются половиною хумса; они не отбывают никаких повинностей, и если бы кому-нибудь из верховных владетелей вздумалось обложить их податью, то правоверные обязаны платить за них. Каждый мусульманин, увидевший сеида в нищете, обязан взять к себе в дом и считать за своего господина. Отличительною особенностью сеида составляет чалма зеленого цвета, какую прочие мусульмане не могут носить, потому что зеленый цвет составлял принадлежность в одежде Магомета.

Население закавказских мусульманских провинций, в прежнее время, с появлением магометанства, принадлежало к учению Омара, но впоследствии, когда персидский шах Исмаил Софи в XVI столетии овладел Ганжею, Карабагом, южною частию Шеки, Ширваном, Баку и Дербентом, то стал распространять в этих провинциях учение Алия. В северной части Шеки, Ширване, а также во всем Дагестане долгое время оставались исключительно последователи Омара, но с течением времени последователи обеих сект, переселяясь по разным случаям из одного ханства в другое, перемешались между собою, так что в одном и том же ханстве есть последователи того и другого учения.

Антагонизм и взаимная ненависть, существовавшая между обоими сектами, усиливалась еще и от тех гонений, которым подвергалась слабейшая секта от господствующей. Гонение это не простиралось однако же до воспрещения молиться, и как сунниты, так и шииты имели свое духовенство и свои собственные и отдельные мечети. Последние строились или самими прихожанами, или на счет зяката. Многие лица жертвовали на постройку мечетей свои движимые и недвижимые имения. В селениях мечети редко отличались своею постройкою от обыкновенных домов жителей и лишь только богатые имели минареты. В селениях незначительных часто не было вовсе мечетей и правоверные собирались в дом, где мулла отправлял богослужение, а в некоторых местах молились и на открытом воздухе; последнее допускается и уставами магометанской религии.

Между многими религиозными обрядами магометан особенно замечателен праздник Курбан-бейрам, в день которого каждый истинный мусульманин должен раздавать милостыню нищим и угощать своих соседей. [334] Расходы на это должны быть сделаны из правильно и честно нажитых денег, иначе милостыня и угощение ближних не будут считаться угодными Богу. Для соблюдению этого правила в день праздника многие суеверные мусульмане бегают с деньгами и признаются, «что оне неправильно приобретены; просят променять неправильный их прибыток на честный и дают десять неправильных, называемых голам (запрещенных), за пять правильных, именуемых гелал (позволительных) (Обозрение Российс. влад. за Кавказом ч. III. Рамазан Лейлят-Уд-Кадр Имам Али. Кавказ 1860 г. № 35. Несколько сведений о религиозных обычаях мусульман шиитов и причинах различия их с суннитами. М. Мансурова Кавк. 1860 г. № 23.).

Шииты, сверх праздников общих всем мусульманам, празднуют Навруз-бейрам — открытие весны в начале марта, когда солнце вступит в знак Овна, и первые десять дней месяца Мухаррема посвящают оплакиванию Гуссейна, сына Али.

Наступление Навруза возвещается обыкновенно во всех концах города или селения ракетами или выстрелами. Мальчики и взрослые молодые люди, собираясь на главных улицах, приносят огнестрельное оружие. Вместе со стрельбою открывается взаимное угощение конфектами, приготовляемыми из плодов, муки, сахару и коровьего масла.

Праздник же, установленный в память имама Гуссейна, совершается с особым торжеством во многих местах Закавказья: в Шуше, Шемахе, Кубе, Эривани, Дербенте, словом там, где господствующее население составляют шииты.

Закавказские шииты отличаются даже большим фанатизмом при исполнении этого религиозного праздника, чем персияне. Этот фанатизм придает им большой вес среди заграничных их собратий, и многие персияне спешат в Закавказье чтобы провести там важнейший свой праздник обряд оплакивания имама Гуссейна или, как говорит народ, Шах-Гуссейна, считающегося основателем шиитской секты.

В продолжение всего праздника ни один правоверный не вступает в супружество, а проводит время в слезах, потому что, по сказанию народа, одна капля слез пролитая в это время, смывает пятно греховное величиною с гору Синай. В этот праздник творить милостыню есть непременная обязанность каждого последователя шиитской секты.

Предание говорит что Гуссейн родился в четвертом году Хиджры от Алия и Фатьмы, дочери Магомета, после шестимесячной ее беременности.

Такое раннее рождение его персияне провозгласили чудом и объяснили тем, что Гуссейн, своим появлением на свет, должен был предупредить всех детей, долженствовавших родиться в один день с ним.

Татары рассказывают, что будто бы, когда родился внук Магомета, Гассан, то Моавия, владелец Дамаска, пришел с женою поздравить Магомета. [335]

— Я очень рад, отвечал пророк, что дочь моя родила сына; у ней и еще родится сын, и у тебя, Моавия, будет также сын, который истребит весь мой род.

— Лучше я ныне же сделаю себя евнухом, отвечал на эти слова Моавия, нежели соглашусь иметь такого сына.

— Нет, отвечал пророк, Богу угодно избрать твоего сына убийцею моих детей, и да будет его воля.

Через несколько месяцев жена Моавия родила сына Иезида, а у Фатьмы после того родился имам Гуссейн (Мусульманский праздник Могаррам. Кавк. 1852 г. № 69.).

Когда скончался Магомет, Гуссейну было восемь лет, а когда умер отец его Али, тогда он имел 37 лет от роду. Халиф Сирии и Дамаска, Иезид, сын Моавии, объявил себя противником Магомета, и, видя в Гуссейне соперника на халифство стал преследовать его, заставил бежать в Мекку, где тот и поселился. Спустя некоторое время, жители города Куфы пригласили к себе Гуссейна, обещая сделать его своим халифом. С 72 спутниками, состоявшими из детей и родственников, Гуссейн отправился тайно в Куфу, но, при деревне Кербелаэ, был окружен 4,000-ным войском Иезида, узнавшего о его переселении.

Отрезанные войсками Иезида от Ефрата, Гуссейн и все его спутники страдали жаждою. Имам послал к реке брата своего с тридцатью всадниками, который должен был брать воду с бою. Вступив в переговоры с неприятелем, Гуссейн просил позволения ехать в Дамаск к Иезиду, для личных с ним переговоров, или возвратиться в Аравию, или удалиться за пределы Хоросана. В ответ на это от него требовали присяги Иезиду, но Гуссейн отказался исполнить это требование. Тогда губернатор Куфы предписал Омару, начальнику отряда окружившего Гуссейна и его семейство, если Гуссейн не покорится Иезиду, убить его и истоптать копытами лошадей своих. Омар объявил имаму решение губернатора и дал ему отсрочку до утра обдумать свое положение.

Гуссейн решился умереть. Задумчивый, он долго сидел у входа в свою палатку. Облокотившись на меч, он предался размышлениям о предстоящем дне, долженствующем решить его судьбу. В таком настроении он обратился к своим друзьям и приверженцам.

— Вы знаете, говорил он им, что войско неприятельское окружает нас с тем, чтобы предать меня смерти, и что им нужна только моя жизнь. Зачем вам медлить здесь и дожидаться гибели? Разойдитесь и предоставьте меня моей судьбе.

— Боже сохрани, отвечал Аль-Аббас, чтобы мы пережили тебя, и все повторили в один голос эти слова.

Тогда начались приготовления к сопротивлению. Гуссейн и его спутники [336] поставили палатки в два ряда и переплели веревки прикреплявшие их так, что обе стороны лагеря образовали преграды, трудно доступные для кавалерии. Позади палаток вырыли глубокий ров и наполнили дровами, чтобы, в случае атаки этого пункта, противопоставить неприятелю огненный оплот. Словом, старались сделать свою позицию доступною только с фронта.

Приготовления эти не спасли однако же Гуссейна. Проведя остальную ночь в молитве Гуссейн и его спутники на утро увидели перед собою неприятеля стремительно их атаковавшего. Жестокий и продолжительный бой был прерван на время обеими сторонами по необходимости совершить намаз. Тогда-то имам Гуссейн прочел ту молитву, которую его последователи шииты читают в случае крайней опасности.

По окончании намаза битва закипела с большим еще ожесточением. Неприятель подошел почти к самым палаткам и сподвижники Гуссейна падали один за другим, поражаемые неприятельскими стрелами. На руках Гуссейна были пронзены стрелами сначала его сын, а потом племянник; он видел как убита была сестра его и, наконец, пораженный стрелами в затылок и грудь, сам имам пал на месте сражения. Гуссейну отрубили сначала левую руку и сорвали с него платье. На теле имама оказалось 30 ран и 34 синих пятна от ударов. За тем в глазах семейства ему отрубили голову и отправили ее как кровавый трофей к губернатору в Куфу (Имамы Хасан и Хусейн, сыновья Али. Царствование Халифов Моавии и сына его Езиди. Севрюгина. Кавк. 1861 г. № 19.).

Таковы подробности предания, к которому шииты прибавляют еще, что когда Гуссейн был обезглавлен, то два голубя спустившись на землю отгоняли насекомых и не позволяли им дотрагиваться до крови имама обагрившей землю. По рассказу тех же мусульман, голова Гуссейна после долгих странствований похоронена в Каире в мечете Мамеха-Гуссейн т. е. гробница Гуссейна. По сказанию других она похоронена в Кербелаэ.

Избиение Гуссейна и его семейства произошло в десятый день Мухаррема 63 г. хиджры (680 г. по Р. X.).

Семейство Гуссейна было представлено Иезиду, который даровал им жизнь только по ходатайству какого-то случившегося тут франкгистанского посланника.

Свидетельство истории смешанной с преданиями и служит основанием при отправлении обряда оплакивания (Имамы Хасан и Хусейн сыновья Али. Царствование Халифов Моавии и сына его Езида. Севрюгина. Кавк. 1861 г. № 19. Несколько сведений о религиозных обычаях мусульман шиитов и причинах различия их с сунитами. М. Мансурова. Кавказ 1860 г. № 23.).

Предания о гибели Гуссейна в различных местах Закавказья [337] видоизменяются в подробностях, и в Шемахе или Дербенте расскажут вам не то что, например, в Шуше. Так, карабагские татары рассказывают, что Гуссейн, имевший много последователей, был тайно приглашен для проповеди в халифат Багдадский, куда и отправился он со всем своим семейством и имуществом в пустыню. Они говорят, что, будучи окружен войсками Иезида и видя себя в опасности, Гуссейн успел известить о своем отчаянном положении преданные ему народы, а чтобы выиграть время и дождаться их прибытия, он предложил главнокомандующему Иезидовыми войсками решить участь сражения единоборством, на которое должны были выступить по очереди сын и племянники Гуссейна. «Сын Гуссейна, Аббас, вызван был на поединок в ту минуту, когда он ехал с подарками к своей невесте, и был убит. За ним пали племянники Гуссейна, потом сам Гуссейн, неожиданно пораженный кинжалом во время молитвы, и наконец все остальное семейство».

Подобные рассказы о судьбе основателя шиитской секты служат содержанием для мистерий, разыгрываемых в первые десять дней месяца мухаррема.

Не касаясь исключительно ни одной местности или города, где совершается этот обряд, мы постараемся изобразить общую картину деятельности в эти дни мусульман-шиитов.

За несколько дней до наступления праздника все население деревни, местечка или города, по ночам, приходит в движение. На площадях и перекрестках главных улиц устраиваются тропы, украшаемые коврами, мишурою, сахарными головами на полках, расположенных амфитеатром, зеркалами, блюдечками, тарелками, покрытыми шалями, и увенчиваемые изображением руки приготовляемой из жести (Путевые записки Н. Истомина. Кавк. 1861 г. № 41.). Балконы домов украшаются изящно драпированными киосками, где хозяева их угощают прохожих шербетом. В городах, около четырех часов пополудни, запираются все лавки, мастерские и жители спешат или к мечетям, или к караван-сараям, убранным на этот раз богатыми шалями и коврами, где и происходит представление.

Внутренность караван-сараев, построенных обыкновенно четыреугольником, с лавками выходящими во двор, представляет все удобства для подобного представления. Посреди внутреннего двора каждого караван-сарая почти всегда существует бассейн, который на время праздника закрывается досками и служит готовыми подмостками для сцены. Два или три этажа лавок, опоясанных открытыми галереями, представляют собою готовые ложи для помещения зрителей.

Религиозная церемония открывается, обыкновенно, пожертвованиями. Несколько мулл входят на возвышение, устроенное над бассейном, и собирают деньги, передаваемые присутствующими па празднике, один через [338] другого, в роде того, как, при тесноте, передаются у нас в церкви свечи. Один из мулл, принимая деньги, считает их и громко произносит: столько-то и за здравие такого-то, а другой читает молитву и затем произносит слово аминь! повторяемое всеми присутствующими.

По окончании приношений и молебствия, на сцену появляется Гуссейн, в сопровождении своего семейства и главнокомандующего Иезидовыми войсками. Изображающие этих лиц актеры декламируют и поют песни, соответствующие этому случаю. «Даже и на постороннего зрителя, говорит очевидец, совершенно незнакомого с языком, содержание мистерии, ее унылые напевы и восторженная декламация производили грустное впечатление. Что же касается до шиитов, то чем дальше шло представление, тем сильнее они рыдали, а когда сестра Гуссейна стала перед ним на колена, умоляя принять кровную жертву ее сыновей и допустить их к единоборству, стенание народа огласило весь театр.»

С окончанием подобной мистерии и в ожидании вечера все присутствующие расходятся по домам.

С наступлением вечера троны освещаются люстрами, уставленными свечами стеариновыми или сальными, смотря по богатству жителей квартала, на счет которых воздвигнут самый трон. Площади, где стоят троны, также освещаются мангалами, а иногда и кострами. Между тем, в разных местах, преимущественно близ мечетей, около десяти часов вечера, по барабанному бою или другому сигналу, собирается кучками молодежь около выставленного значка: она изображает собою те толпы народа, которые спешили на выручку Гуссейна.

Зарево пылающих факелов, сосредоточенных группами в десяти или одиннадцати местах, стук барабанов, треск ракет, голоса молельщиков, беспрерывные выстрелы и говор снующей по разным направлениям толпы, все сливается в один общий гул и стон, стоящий в воздухе. Группы факелов означают места, где происходят пляски в память Гуссейна.

Собравшаяся у мечети группа открывает свое шествие. Окруженные факелами и под звуки музыки, с разных сторон и непрерывною цепью тянутся от 50 до 100 человек правоверных, левою рукою придерживающих друг друга за пояс, а в правой, приподнятой вверх, держащих длинный загнутый к верху посох, обнаженный кинжал, пистолет или шашку, которыми и размахивают в воздухе. Мерными прыжками, шаг вперед и шаг назад, в два такта, совершается это движение, при чем с каждым прыжком поворачивают голову то на право, то на лево. Литаврщики и барабанщики сопровождают партии; крайние в цепи несут мушалы — род сквозных железных фонарей, надетых на длинные жерди и заключающих в себе разное тряпье, пропитанное нефтью; мушалы горят ярко, но распространяют ужасный запах.

В средине партии, кроме двух тулумбасистов, мечется как полоумный [339] из стороны в сторону шиит, с надетою на голове четырехгранною призмою.

Призма эта, составленная из нескольких зеркал и оканчивающаяся сверху пирамидой, увешана ярких цветов шелковыми платками и шалями, но значение ее в этой церемонии неизвестно. Тулумбасисты учащают удары в турецкие барабаны и все, под такт их и медных тарелок, учащают подпрыгивание. Толпа постепенно разгорячается и приходить в исступление,

— Шах Гуссейн, вай Гассан! кричат одни.

— Ага имам, ага имам! произносят другие.

— Али джап, Али джап! кричат третьи.

Между рядами прыгающих снуют мальчики, взрослые и старики, бьющие себя в грудь немилосердно. Три-четыре человека, одетые арлекинами, своими комичными движениями потешают публику, а музыканты неистово колотят в турецкие барабаны, медные тарелки и другие инструменты туземной музыки.

Каждая из таких партий должна обойти весь город или селение и побывать непременно в тех местах, где живут почетные лица. Если случится, что одна партия встретится с другою, то движения в обоих учащаются, прыжки увеличиваются, все потрясают своим оружием и еще более воспламеняются.

— Сейдар-гейдар (государь идет)! кричит толпа, как бы готовая на защиту своего имама.

Пляшущие впадают в страшную экзальтацию и увлекаются до того, что не сознают своего положения и не чувствуют своей усталости; пот течет с них градом, они захлебываются и самое дыхание их превращается в свист и шипение.

«Кроме того, говорит очевидец, они отдают друг другу честь; этот салют выражается уменьем ловко, не прерывая цепи, свернуться в круг и пропустить вперед гостей или партию другого околотка. Все партии посещают непременно те дома, где в течение года был покойник. Дом, которому сделана эта честь, высылает, по состоянию, деньги и сахар».

Среди самого разгара беснования раздается где-нибудь голос муллы, остававшегося до сих пор праздным зрителем людского увлечения. Сохраняя до времени глубокое молчание, мулла держит в руках большое черное знамя с жестяным наконечником, изображающим кисть руки — то изображение руки, отрубленной у Гуссейна. С первым воззванием и звуками его песни, все смолкает и все останавливаются как вкопанные. Заунывная священная песнь муллы одна лишь оглашает тихий ночной воздух. Последние слова муллы вся толпа повторяет в один голос и снова принимается за беснование.

— Вай Гуссейн! Шах Гуссейн! слышатся повсюду возгласы, от частого и скорого повторения сливаемые в два слова: Вахсей! Шахсей! [340]

Без рубах, в одних шароварах, с открытыми бритыми головами, украшенными клочками волос на висках, шииты доходят здесь до такой степени самозабвения и фанатизма, что бьют себя изо всей силы кулаками в грудь, палками, а иногда и кинжалами по голове. Дикое выражение лиц, освещаемых довольно ярким светом мангалов и факелов, представляет поражающее действие для глаза непривычного к таким картинам (Путевые заметки Н. Истомина. Кавк. 1861 г. № 41.).

Дня за два до окончания праздника, устраивается несколько гробов в воспоминание убиения Гуссейна, брата его Гассана и детей. В день смерти Гуссейна, гробы эти убирают, самым затейливым образом, дорогими шалями, парчами, золотом и даже зеркалами, и носят их по улицам с приличным торжеством и пением. По краям гроба становится по одному певцу, которые поют стихи из корана, и заунывная песнь их, как далекое эхо, жалобно носится в беснующейся толпе (Имам Гуссейн, И. Евлахова, Кавк. 1857 г. № 74.).

В Кубе и Шуше это исполняется несколько иначе. В Кубе, посреди улицы, во главе каждой партии, старики и пожилые шииты, рыдая, несут на своих плечах и головах носилки, на которых положена одежда Алия, а возле нее посажен живой ворон, изображающий собою того ворона, который, по преданию, слетел на остатки Алия, но не дотронулся до них. За носилками несут тяжеловесный и больших размеров тах-тараван — крытые носилки. Он раззолочен и украшен разноцветною фольгою, парчою, бархатом, мишурою, зеркалами и унизан червонцами, которых иногда бывает на паланкине тысячи на четыре. В тах-тараване сидит девочка в одном отделении, и два мальчика в другом Девочка, рыдая, рвет на себе волосы, а мальчики, в чалме и плаще, какой носят муллы, читают коран. Перед паланкином идет толпа, повторяющая слова одного грамотея, читающего какой-то исписанный лоскут бумаги, а позади его молодой шиит ведет под уздцы богато убранного коня, на котором лежит кто-то, не шевелясь, в продолжение всей церемонии. Лежащий изображает собою одного из убитых родственников Гуссейна. Ноги его в стременах богатого азиятского седла, а сам он лежит на лошади, ухватившись за гриву; на нем надета хорошая черная чуха, за поясом пара пистолетов с серебряною отделкою, а с боку шашка.

Такое шествие направляется к соседнему обществу, и потом, обойдя несколько магалов, возвращается на свое место. Вечером по городу опять носятся паланкины, но уже не блестящие, а траурные, и сопровождающие их правоверные не истязают себя, а следуют за ними со свечами и поют стихи из корана (Путевые заметки Н. Истомина. Кавк. 1861 г. № 42.).

В Шуше носят несколько тах-тараванов. Обыкновенно за [341] передним, белого цвета, ведут белую лошадь, а за нею несут зеленый тах-тараван, в котором сидит женщина над телом убитого имама Гуссейна; она рыдает и рвет на себе волосы. За зеленым тах-тараваном несут на носилках льва, которого изображает мальчик, одетый в телячью шкуру. Он все время стонет, стоя на коленях и беспрестанно отбивая поклоны. Лев — олицетворение того предания, по которому зверь этот, бросившийся на тело Алия, отступил, начал плакать и молиться. В 1864 году, в Шушу была привезена, на праздник из Персии, настоящая львица, которая, участвуя в процессии без цепей, сохранила спокойствие, соответствующее торжеству, и тем дала повод муллам толковать правоверным, что причиною тому святость изображения одежд пророка. Перед львом иногда лежит сабля имама Гуссейна, а на ней сидит пара голубей, защищавших его кровь от насекомых. За львом следует гробница Гуссейна, убранная червонцами, парчой и шалями. Потом несут тело сына Гуссейна; подарки его невесте на блестящих подносах; в тах-тараване несут группу девиц, посланных на встречу молодой жене сына Гуссейна. Девушки поют молитвы и рвут на себе волосы.

В некоторых городах подобная процессия бывает очень длинна, и участвующие в пей олицетворяют различных исторических личностей. Так, часто за девушками едет главнокомандующий Иезидовых войск, одетый в красную чуху, с седою подвязанною бородою, в стальном шлеме с забралом. Позади его служитель ведет двух пленных, привязанных за шею веревкою — это два родственника Гуссейна. Далее едет в арбе Иезид и посланник, одетый в обыкновенное татарское платье, но с круглою шляпою, сшитою из ситца; его волосы заплетены в мелкие косы и распущены по лицу.

Перед Иезидом и посланником стоить блюдо с пловом. За Иезидом арба везет виселицу, едут верхами жены, дети и служители имама, и наконец верблюды, которые везут имущество Гуссейна (Мусульманский праздник могаррем. Кавк. 1852 г. № 69.).

Шествие замыкают горнисты, барабанщики, а иногда и полный хор военной музыки, наигрывающий то сигналы, то тревогу, то похоронный марш.

Смотря на эту процессию, каждый шиит еще больше увлекается и доходит до самоистязания. Женщины также принимают участие в процессии и, следуя по обеим сторонам ее, ударяют себя в обнаженную грудь, царапают лицо, рвут свои волосы, и в самоистязании редко уступают мужчинам. Последние, обнаженные до пояса, рубят себя кинжалом или шашкою по телу и голове. Кровь струится по лицу, а на голове их в живые раны бывают воткнуты стрелы из тонкого, заостренного камыша. Еще более ужасное зрелище готовится впереди. «Две тысячи человек, говорит очевидец, с бритыми и израненными головами, в белых длинных саванах, [342] густо запятнанных, или скорее залитых кровью, проходили мимо нас в две линии, обращенные лицом к лицу. Взявшись левою рукою за пояс соседа, в правой держа обнаженную шашку, они подпрыгивали с ноги на ногу, как в ночных плясках, но тише и плавнее, при криках: Шахсей! Вахсей!

«Блестящие шашки часто с размаха опускались на головы, и кровь лилась струями, заливая белый новый коленкор. Многие, не пройдя и половины пути, изнемогали, но позади их шли туземные доктора, которые клали им в рот лед, а иных сажали на лошадей и довозили до места. Если доктора заметят, что кто-нибудь уже чересчур порезался, то к ранам прикладывают свежий навоз — весьма полезное и сподручное лекарство, потом крепко стягивают голову платком»..

Эти добровольные мученики спешат на городскую площадь или за город, чтобы принять участие в последнем действии мистерии.

На обширной равнине или площади, усыпанной зрителями, стоит возвышение в роде ложи; в пей сидит актер, принявший на себя вполне неблагодарную роль — осуществлять в лице своем Иезида. Одетый в зеленой чалме и куртке красного цвета и окруженный свитою, он ожидает известий о Гуссейне. Против грозного халифа, посреди площади, сидят полунагие и окровавленные лица, фанатически верующие в святость этого обряда.

«На сих лицах, пишет очевидец, руках, коленах, виднелись струи крови, запекшейся от раскаленных лучей солнца. У одних из добровольных мучеников, по обеим сторонам шеи прикреплены были по три или четыре кинжала, воткнутых остриями в кожу около грудей, оттянутых от своих мест; у других висели замки от локтей до плеч, продетые в тело; третьи страшно бичевали себя железными цепями и наводили ужас... И что же? на иссохших бледных лицах изуверов, трудно было уловить выносимое ими мучение. И дети, и старики равно выдерживали эти пытки с варварским хладнокровием.

«Я уже не говорю о целых рядах шиитов, сидевших чинно, поджав ноги, вокруг площади, с надрезанными лбами, носами и щеками, из которых просачивалась кровь, вытираемая ими кусками белого коленкора. Раны их казались легкими царапинами, в сравнении с сидевшими посреди площади; истязания последних превосходили, кажется, человеческие силы».

«Вид всех этих истязаний, пишет женщина, присутствовавшая на празднике, поразил меня; я выразила мой ужас бывшему со мною беку, но он уверял меня, что от этого не умирают, и указал на одного старика, бывшего в группе фанатиков, который уже третий раз, по обещанию, исполнял свою роль. Тут же находился мальчик лет четырнадцати, который самоистязался по обету матери; эта женщина, по временам, подходила к нему, поправляла кинжалы, всаживала их глубже в тело, а из-под кинжалов брызгала при этом струя крови». [343]

Таков бывает вид площади и правоверных, собравшихся на обряд оплакивания. Не смотря на огромное стечение народа, тишина ничем не нарушается; все присутствующие ожидают начала мистерии.

В это время на площадь, представляющую на этот раз пустыню, въезжает на белом коне сам Гуссейн. Он в чалме, одет в белый балахон и весьма печален. За ним следует брат его Гассан, а там дальше, позади, его жены, дети, родственники и все имущество, нагруженное на верблюдов. С первым появлением Гуссейна, толпа волнуется; глухой шум пробегает по полю; все следят за движениями Гуссейна: еще одна минута — и все готовы броситься к нему на встречу, пасть перед ним и путь его омочить своими слезами. Но дело в том, что Гуссейн находится в пустыне; он там один со своею семьею, изнемогающею от жажды и, вспоминая это, толпа делается еще тише. По всей окрестности громко раздаются слова Гуссейна, прославляющего пророка, завещавшего ему умереть в пустыне. Его растерзанной душе нет ответа, его окружает пустыня и четыре тысячи воинов Иезида.

Проходит несколько времени в глубоком молчании. Гуссейн подъезжает к одному из окрестных поселян, как будто нечаянно встретившемуся с имамом.

— Как называется земля, спрашивается Гуссейн у крестьянина, на которой я теперь нахожусь?

Крестьянин называет ее тремя именами: Арзитаф, Нейнава и Тешт-Мар. Не довольствуясь этим ответом, Гуссейн умоляет поселянина сказать настоящее, действительное ее название.

— Кербелаэ, говорит тогда поселянин.

— Кербелаэ! восклицает со слезами Гуссейн; и видит в этом исполнение предсказания — свой смертный приговор.

— Да, ты говоришь .правду, продолжает Гуссейн, земля эта называется Кербелаэ — это место предназначено мне пророком; здесь должна пролиться моя кровь!

При этих восклицаниях Гуссейна, воздух оглашается стоном правоверных мусульман.

— Шах Гуссейн! Вай Гуссейн! слышны отовсюду возгласы народа, возгласы, сливающиеся с печальною песнью Гуссейна.

Последний находится в самом критическом положении: семейство имама обступает брата его и просит воды, чтобы утолить жажду; в пустыне нет воды и все знают, что они окружены многочисленным неприятелем. Видя вопли детей, Гассан вырывается от них и клянется, что или принесет воду, или не возвратится к ним. Гассан скачет по степи, вдали видит уже воду, но натыкается на воинов Иезида. Он умоляет их дать воды, чтобы утолить жажду маленьких детей. [344]

— Если вся вселенная превратится в воду, отвечают ему, то и тогда не дадим тебе капли ее.

Гассан вступает в неравный бой и падает жертвою свой храбрости.

Враги нападают на Гуссейна. Толпа видит, как, под ударами их, падают один за другим сыновья Гуссейна, и как, наконец, ему самому отрубают голову. После каждого убийства, для большего действия на воображение присутствующих, выбегают на сцену несколько растрепанных девочек, с криками Шах-Гуссейн, вай Гуссейн!

Жены и родственники убитого Гуссейна бросаются на его труп оплакивать, но воины Иезида не только отталкивают, а отбрасывают несчастных, тащат к Иезиду, к которому приносят на блюде и голову Гуссейна.

— Вот участь всех, кто мне противится, говорит гордо халиф, обращаясь к посланнику, и, сброшенная его ногою, голова катится по ступенькам трона.

— Человек этот, продолжает Иезид, был родственником Магомета, хотел быть халифом; многие звали его пророком, заступником молитвы, имамом: и что теперь он? — прах!

Европейский посол выражает удивление, что так обошлись с пророком.

— С лжепророком, объясняет ему с гневом Иезид.

— В таком случае легко можно убедиться, говорит посол, ложный был он, или настоящий пророк... Голова Гуссейна! произносит он, обращаясь к голове, уже воткнутой на копье: если ты истинно пользовалась откровением Бога мусульман, и если вера тобой проповеданная, не обман, скажи мне символ ее, и я, христианин, клянусь — обращусь в мусульманство.

Голова отверзает уста и произносит: «нет Бога, кроме Бога, Магомет пророк его».

— Я мусульманин, вскрикивает посол — я шиит!

Фанатический крик толпы правоверных заглушает слова европейского посла.

Иезид приходит в бешенство и отдает приказание истребить всех родственников Гуссейна, но заступником несчастных является тот же посол в европейском костюме. То мольбами, то угрозами Иезиду, он спасает несчастных...

Этим оканчивается, в последний день праздника, обряд оплакивания, производящий самое глубокое впечатление на присутствующих мусульман шиитской секты (Имам Гуссейн И. Евлахов Кавк. 1857 г. № 74 и 75. Шах Гуссейн. Русский Вестник 1866 г. т. 65 и друг.). Они расходятся по домам, напевая стихи в честь Гусейнова побоища: [345]

Неджа кан агламассын, даш бугюн!

Кеселибы етмиш-еки, баш бугюн!

Как сегодня не прослезиться тебе камень кровью?

Сегодня отрублено семьдесят две головы!

По окончании представления, все участники спешат в баню, где прикладывают к ранам целебные мази, по уверению туземцев весьма быстро залечивающие язвы. Считая от последнего дня праздника, все шииты надевают на сорок дней траурные одежды, которые, по окончании срока, раздаются бедным и нищим.

Быть убитым или умереть в этот день считается делом завидным и большим счастием.

В этом отношении мусульмане чрезвычайно суеверны и убеждены, что такой счастливец достигает до обещанного им Магометом рая и пользуется вечным блаженством.

Кроме праздника мухаррема, мусульмане-шииты празднуют ежегодно 29-го ноября — день кончины халифа Омара. Праздник этот известен под именем Баба-Шуджаэль-Дин.

О происхождении этого праздника сохранилось следующее сказание. Некто персиянин Абу-Левлу, живший в городе Медине, известен был как отличный технолог своего времени. Однажды Омару понадобилось построить мельницу, и, по совету своих придворных, он пригласил к себе для этого Абу-Левлу. Последний был искренним приверженцем Али, зятя Магомета, и потому ненавидел Омара за различие его исповедания, но признал, в этом случае, нужным притвориться и оказать Омару все наружные знаки почести. Он явился с благоговением к халифу, и когда получил приказание, мастер, ударив челом, поцеловал землю и объявил, что он — вернейший раб — сочтет себя весьма счастливым, если может оказать пользу благополучнейшему повелителю правоверных.

Мельница построена — и Абу-Левлу отправился к халифу, чтобы пригласить его осмотреть постройку. Дорогою ему пришла преступная мысль обессмертить свое имя и, вместе с тем, угодить Алию посягательством на жизнь Омара, когда он останется с ним на мельнице один на один. Хотя Левлу и твердо решился на этот поступок, но сознание его ужаса нагнало на него страх, и сильная дрожь пробежала по всему его телу. Он не выдержал характера и вернулся домой. Однако же мысль, что за подвиг этот его осыплют благами в будущем, ободрила его и он на другой день пошел опять к халифу. Омар, по приглашению, отправился [346] обозревать мельницу. День склонялся к вечеру. Мастер, показывая халифу свою новую постройку, приподнял шестом верхний жернов и просил повелителя правоверных благословить мельницу протиранием плоской поверхности жернова своими руками, «напитанными запахом священности и благополучия». Ничего не подозревавший Омар сунул обе руки под жернов; Левлу опустил верхний камень, поддерживаемый шестом и, ранив Омара, сам бежал. Напрасно потом искали Левлу: он успел благополучно добраться до Алия, который был в восторге от этого поступка, и чтобы лучше скрыть Левлу, отправил его с письмом в Персию к одному знатному вельможе, прося последнего оказать посланному защиту.

От полученного ушиба, Омар сильно заболел и вскоре после того, по сказанию шиитов, скончался. Абу-Левлу благополучно достиг Персии и был принят там под покровительство. Персидский вельможа, для предупреждения всякого дальнейшего подозрения, назвал его Баба-Шуджаэль-дин — что означает ревнитель процветания религии, «намекая этим на то, что, после смерти Омара, власть его наследовал Али и учение последнего стало распространяться...» (Баба-Шуджаэль-дин Мамед Али Софиева. Закав. Вес. 1854 г. № 46.).

В день праздника, каждый шиит, по обычаю, старается как бы нечаянно облить другого водою. Избавиться от этого можно только платою денег. Обливание же призывает, по верованию туземцев, на обливаемого счастие и великое благополучие. Будучи убежден в пользе обряда, шиит окачивает водою своего друга, не обращая внимания на то, в каком бы платье тот ни был; облитый не сердится, потому что он сам также суеверен и считает это счастием для себя.

Суеверие магометан лежит в основании их религии.

Признавая Бога в едином лице, магометанская религия учит верить в существование меляйне — бесплотных ангелов, сотворенных из света, из коих два ангела пребывают у каждого человека и записывают: один добрые его дела, другой — все дурные.

По учению мусульман, архангел Джибраил (Гавриил) со слов самого Творца Вселенной, диктовал Магомету коран и обязан разносить все приказания Всевышнего. Кроме того, существуют и другие ангелы, имеющие каждый определенное назначение: Азраил — ангел смерти, Михаил — управляет достоянием мира, а Исрафаил — будет трубить в день страшного суда.

По представлению магометан, шайтан (сатана, черт) был прежде старший из всех ангелов, но изгнан из рая за ослушание приказания Бога — поклониться Адаму.

Народ верит в существование добрых и злых духов (джины), сотворенных из огня и питающихся костями, остатками человеческой трапезы. [347] Существование их обусловлено тем же, чем и человеческое: они пьют, едят, плодятся и умирают, подвергаясь точно также в будущей жизни наградам и наказаниям.

Магометане признают страшный суд и воскресение мертвых. По их понятию, когда тело опущено в могилу, то являются туда два грозных ангела, Накир и Мюнкяр.

— Веришь ли ты в единого Бога и пророка его, спрашивают они покойника? — и какие в продолжение земной жизни делал ты похвальные и предосудительные поступки.

Если покойник окажется верующим и не очень грешным, то тело его оставляется в покое, а в противном случае, предается мучениям а’рафа (чистилища). Только одни души пророков поступают в рай тотчас после смерти, все же остальные поступают в чистилище, где или наслаждаются, или мучаются, смотря по заслугам умерших. Там же остаются на всегда и души кяфиров (неверных), которые хотя и отличались праведными делами, но, не будучи мусульманами, не могут поступить в джаннат (Магометов рай).

По учению Ислама, после страшного суда, праведные поступят в рай, а грешники в ад, где кяфиры (неверные) будут страдать вечно, а мусульмане будут отправлены туда на срок, по истечении которого поступят в рай. Над адом находится пули-серат — такой мост, который тоньше волоса и лезвия сабли; по нем пройдет весь род человеческий: праведники легко и свободно, а грешники слетят с него в бездонную пропасть ада.

По сказанию мусульман, рай Магомета находится на седьмом небе, и воображение человека не может нарисовать картину тех наслаждений, которые в нем уготованы. У самого входа рая, находится озеро чистой воды, столь обширное, что надо месяц пути, чтобы обойти его окружность; одна капля этого чистейшего водоема утоляет жажду навсегда. Шафран и мускус составляют почву рая; жемчуг и изумруд — обыкновенные камни; стены домов украшены золотом и серебром, а деревья золотые и среди их туба — дерево счастия, огромных размеров, и стоит оно в самом дворце Магомета. Дерево это так необъятно, что по одной ветви его, «отягченной вкусными плодами, входит в жилище каждого правоверного. Стоит только пожелать какой-либо особый плод и аппетит желающего тотчас же удовлетворяется; для предпочитающих мясную пищу, жареные птицы являются на его ветвях, а плоды его доставляют верующим даже верховых лошадей, выходящих из плодов в полной сбруе».

По всему раю протекает множество источников молочных, винных и медовых, доставляющих средство насладиться ими, но без всякого опьянения и лишения рассудка.

Из всех этих источников каусар есть главный источник жизни. [348] Он течет по леску, составленному из яхонтов и изумрудов, ложе его из янтаря и мускуса, а берега шафранные.

Таково внешнее представление рая, в котором и самому ничтожному мусульманину обещано не менее двенадцати гурий, сверх законных жен этого света, если только они удостоятся рая, а великие праведники вкусят с ними такое блаженство, которое нет никакой возможности выразить словами.

Основываясь на изречении корана: «мы (т. е. Бог) привязали дела всякого человека вокруг его шеи» — мусульмане верят в предопределение, говоря, что должно совершиться, того не избегнешь. Хотя магометанская религия и отрицает фактическое поклонение святым, но у татар есть несколько таких лиц, к которым они питают глубокое уважение.

По левую сторону дороги из Тифлиса в Кубу, не доезжая до Хидырзандинской почтовой станции, тянется длинная цепь гор, покрытых пожелтелою выгоревшею травою. На вершине одной из них, почти у самой почтовой станции, как страж всей Кубинской долины, стоит громадная отвесная скала, издали совершенно похожая на башню, а правее почтовой дороги, из-за песчаных бугров, выглядывает Каспийское море.

Существует предание, что на том месте, где стоит в настоящее время скала, прежде давно, очень давно, спасались три брата-татарина. Отшельники ничего не ели и не пили. Однажды жажда мучила старшего брата до такой степени, что он не мог вытерпеть, и отправил младшего из братьев за водой в море. Ждать-пождать — брат не возвращается, а жажда мучит еще более. Тогда он отправил за тем же среднего брата, но и тот долго не возвращался (Некоторые утверждают, что он отправил братьев для совершения намаза.). Не дождавшись воды, он проклял обоих своих братьев, купавшихся в море, и они обратились в два утеса, коих черные головы и до сих пор виднеются над поверхностию моря довольно далеко от берега.

Здесь предание о старшем брате двоится: одни говорят, что, после смерти, он обратился в скалу, а другие — что он похоронен на ней, но оба предания единогласно утверждают, что скала эта приняла имя святого и называется Хыдыр-Зынде. Многие рассказывают при этом, что по средам и пятницам, на самом верху скалы, показывается вода, сначала каплями, а потом обильною струею, и татары уверяют, что это плачет их святой. Остальные два брата назывались: один Хыдыр-Илиас, а другой Хыдыр-Набе. Некоторые татары говорят, что Хыдыр-Набе не обращен в скалу в море, а находится в Тифлисе. Во всяком же случае татары признают всех трех братьев своими святыми: Хыдыр-Зынде считается покровителем и обладателем земли; Хыдыр-Илиас — всех вод, а Хадыр-Набе — ветра и воздуха. Рассказывают, что и персияне, [349] в случае кораблекрушения, обращаются с просьбою к Хыдыр-Илиасу, прося его спасении и помощи. Прежде стекалось сюда множество богомольцев, что видно по сохранившимся в скале отпечаткам рук и ног (Путевые заметки Н. Истомина. Кавказ 1859 г. № 14.).

По дороге из селения Аргаджи, лежащего при подошве каменистых скал, отделившихся от Арарата, к развалинам древнего города Оргова, находится огромный камень, в котором высечена пещера, а возле нее лежит другой камень, несколько меньших размеров, на верху которого всегда можно встретить кучу турьих рогов. Предание о камне напоминает библейское сказание о жертвоприношении Авраама.

По рассказу, сохранившемуся у татар, в древния времена жил здесь правоверный Ибрагим, человек бедный, но добродетельный. Однажды, во время Курбан-байрама, он, не имея барана, решился принести в жертву Богу собственного сына, и когда возложил его на этот камень и готовился заколоть сына, в это время из Агридага (Арарата) пришел тур и добровольно отдал принести себя в жертву Богу вместо сына Ибрагимова. В воспоминание этого чуда, жители окрестных селений и до сих пор кладут на этот камень рога туров, которых им удается застрелить.

В деревянном пороге самой пещеры, при ее входе, вколочено много гвоздей, на стенах навешены лоскутки одежды и сделанные из палочек луки со стрелами; на надгробном камне, находящемся в пещере, поставлено множество глиняных плошек, служащих лампадами — все это приношения окрестных жителей, приходящих в пещеру пли из религиозной набожности, или из суеверия. Так, гвозди вколачивались татарками в знак просьбы к погребенному в пещере об избавлении их от неплодия и зубной боли; лоскутки одежды означают просьбу о даровании хорошего мужа, богатства, счастия и прочее. Лук со стрелами — желание иметь храбрых сыновей; глиняные плошки, наполненные маслом, зажигаются ночью по четвергам, в благодарность погребенному под камнем за получение просимого (Тифлис. Ведомос. 1830 г. № 59. Из записок кавказского старожила. Кавказ 1853 г. № 51. Последняя статья есть перепечатка первой.).

У татар есть много так называемых священных лесов, получивших это название, потому что, по преданию, посреди их похоронены святые и богоугодные люди, пиры, Леса эти состоят из массивных деревьев, занимают довольно большие участки и, обнесенные кругом оградой, образуют непроходимые чащи, потому что туземцы считают за великий грех срубить в таком лесу хоть одну ветку (Там же № 20.).

Во всем почти Закавказье, как у татар, так и у армян, существуют [350] поверие, что в Персии, в Ширазе и близ монастыря Св. Иакова в Эриванском уезде есть источники, из которых если человек безукоризненной нравственности возьмет воды и принесет на поля опустошаемые саранчою, то в след за нею появляется водящаяся при тех источниках птица, известная под именем мурад-куши (розогрудые скворцы), пожирающая саранчу во множестве. В случае народного бедствия и истребления хлеба саранчою, мусульмане прибегают к источнику, находящемуся в Ширазе, а армяне — к находящемуся близ монастыря св. Иакова. Вот что говорит, по этому поводу, корреспондент Кавказа.

«В прошедшем году (1845-м), саранча, опустошив значительно поля в Карабагском уезде и оставив семена свои, грозила жителям тем же бедствием и нынешним летом. Побуждаясь общим поверием, а также желая успокоить жителей и показать им, что начальство не пренебрегает никакими мерами к предотвращению угрожающего им бедствия, карабахский уездный начальник, в январе месяце настоящего года, отправил, по желанию жителей, избранного ими поселянина Кеберлинского участка, мирзу Джалал-бека Навруз-бек-Оглы в Шираз, за этою водою; издержки путешествия были покрыты добровольными приношениями одних беков. Ныне мирза Джалал-бек возвратился с водою, а за ним, 6-го мая утром, мурад-куши (розогрудые скворцы) в бесчисленном множестве покрыла все поля, от реки Аракса верст на пятнадцать, и с такою жадностию истребляет саранчу, что через несколько дней не останется и следов ее (Мурад-куши. Кавказ 1846 г. № 22.).

Через два года после того, в 1847 году, была в Тифлисе торжественная встреча армянами воды, принесенной с тою же целию из источника святого Иакова.

По преданию армян, неподалеку от Арарата, близ селения Ахуры, мыцпинский архиепископ Св. Иаков построил, около 1300-го года, монастырь, на том самом месте, где праотец Ной, сошедши с Арарата, посадил первую виноградную лозу. Вознамерясь достигнуть вершины Арарата, чтобы увидеть ковчег, св. Иаков просил Господа сподобить его этого блага и отправился в путь. Но когда, утомленный долгим восхождением, св. Иаков ложился отдыхать, то каждый раз находил себя на том месте, с которого он начинал свой путь. Таким образом он трудился семь лет, пока не явился к нему во сне св. ангел, который вручил ему кусочек от Ноева ковчега, сказав, что Господь, видя его труды и моление, послал ему часть дерева ковчега для удовлетворения его любопытства. Св. Иаков, проснувшись, нашел подле себя часть ковчега, которая и до ныне хранится в Эчмиадзинском монастыре. Св. Иаков просил Вседержителя запечатлеть то место, где была послана ему часть ковчега, каким-либо чудом — и вскоре за тем открылся ключ, никуда не стекающий и вода которого имеет ту [351] дивную силу, что за нею следуют стаи птиц, истребляющие всяких червей и саранчу.

По верованию армян, для спасения полей их от истребления саранчою, необходимо, чтобы целомудренный юноша сходил один босиком к этому источнику и принес кувшин святой воды. Тогда за юношею, неизвестно откуда, следуют целые стаи спасительных птиц.

В 11 часов утра, 27 апреля 1847 г., армянское духовенство, в полном облачении, с хоругвями и крестами встречало воду, принесенную из источника св. Иакова в двух серебряных кувшинах. С пением гимнов, вода внесена была в церковь Сурп-Саркиса, а потом, после двукратного молебствия — на татарской площади и мейдане — и после окропления соседственных полей, вода отнесена была в Ванкский собор и поставлена на престоле (Кавказ 1847 г. № 18. Встреча у Арарата. Кавк. 1857 г. № 22.).

Татары уважают аиста на том основании, что будто бы птицы эти со всех сторон стекаются в Мекку, отчего они называются, на татарском языке, хаджи-леглек (Слово хаджи присоединяет к своему имени каждый мусульманин, побывавший в Мекке.). Ни один мусульманин не только не трогает аиста, но, напротив того, ухаживает за ним; все деревья увиты их гнездами и аисты здесь проживают целыми семействами. Мальчики приносят им пищу, и если аист околеет, то его хоронят точно так же как человека, как правоверного мусульманина.

У дербентских татар есть обычай, накануне нашего Светлого Христова Воскресения, выбрасывать кур из своих домов, чтобы с этого дня призвать к себе теплоту весеннего солнышка. Татары с нетерпением ожидают дня праздника Св. Пасхи, который называют Кизил-сомурта-байрам (праздник золотых яиц) (Письмо из Дербента в Малороссию. Кавказ 1854 г. № 50.).

В случае продолжительной засухи, те же дербентцы прибегают к языческим обрядам, с целию испросить себе у неба дождя. На всех перекрестках мальчики расстилают свои платки и собирают с проходящих деньги на воск и розовую воду. Собрав достаточное количество добровольных приношений, они обвязывают одного из мальчиков ветвями, обвешивают и разукрашивают этот пук цветами и лентами и, в таком виде, бегут вместе с ним по улицам, напевая в честь Гудуля — вероятно бога дождей — особую песню с следующим припевом:

Гудуль, Гудуль, добро пожаловать!
Во след тебя дождик идет! [352]
Встань, красавица, на ноги,
Поди наполнить свой ковш.

Во время затмений луны жители Нухинского уезда стреляют вверх из ружей, а в прочих мусульманских провинциях, как, например, в Карабаге, бьют с криком и визгом в тазы, тарелки, бубны и и прочее. Туземцы твердо верят, что затмение луны происходит от того, что на нее забирается щайтан (черт) и своим присутствием производит затмение; они говорят, что щайтан боится шума, и потому его можно прогнать криками и выстрелами (Письмо из Нухи. Кавказ 1846 г. № 5.).

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том I. Книга 2. СПб. 1871