ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

TOM I.

КНИГА II.

ЗАКАВКАЗЬЕ

ГРУЗИНЫ.

II.

Городской дом грузина. — Увеселения и праздники: Рождество, новый год, масленица, вичаки и Пасха. — Храмовые праздники и присутствие на них порченых. — Гадальщицы и знахарки.

Городской дом грузина несколько отличается от знакомого нам деревенского дома в Грузии. Почти каждый имеет балкон с деревянным [144] навесом и огражден с улицы забором. Со всех же прочих сторон к нему плотно пристраиваются дома соседей, различного вида и величины; здесь, также как и в деревнях, нет никакого однообразия. Небольшие ворота ведут на двор, весьма редко вымощенный булыжником. От ворот до самого дома тянется крытая галерея, часто до такой степени низкая, что по ней можно пройти только согнувшись. Самое жилье состоит из одного покоя, столь обширного, что из него можно было бы сделать несколько комнат с залою. Пол или земляной, или выложенный кирпичом; потолок составляют или неотесанные брусья, или выструганные доски. Для согревания устроен камин (бухари), имеющий большое отверстие без решетки. Выталкиваемый ветром, дым стелется по всей комнате. В комнате поделаны ниши; будучи прикрыты дверями, оне образуют шкафы. Вдоль стен стоят низкие диваны (тахты), покрытые разноцветными коврами. На стенах висят бубен (дайра) и другие музыкальные инструменты; тут же винтовка с патронташем и пороховницею.

Под домом устроен темный, с одним отверстием, погреб, в котором хранятся все съестные припасы; сюда летом ставят воду для прохлады всего жилья.

О передних не имеют и понятия: входные двери ведут прямо в жилую комнату. Для предохранения от наружного холода, дверь завешивают полостями. Там, где в доме нет камина, употребляют железную или глиняную жаровню (мангал), наполненную угольями и причиняющую очень часто угар.

Грузин редко сидит дома; с раннего утра он почти всегда уходит «в город».

По походке и одежде идущего можно сказать, к какому сословию принадлежит он. Серебряная цепочка на груди, крашеные усы и шпоры, составляют принадлежность истого азнаура (дворянина). Цепочка массивнее, шпоры иногда все серебряные — составляют принадлежность тавади (князя). Грузин, принадлежащий к низшему сословию, при встрече с высшим, считает невежливым поклониться первому: он ждет, пока не поклонится ему первым князь. Усы в особенном почете у всех грузин. Их привязанность к усам доводит иногда до оригинальных случаев, весьма хорошо характеризующих народный характер.

С самого раннего утра грузин оставляет свою саклю и проводит почти весь день в лавках или на базаре, где туземцы переливают из пустого в порожнее. Базар в каждом закавказском городе есть центральный пункт всей деятельности и всех новостей. Деятельность эта публичная и общественная; здесь ремесленник занимается своим делом при всем честном народе: вы с улицы видите, как валяют тесто у булочника, как лошадь подковывают, как обтачивают новый ножик, как починивают старые сапоги, как бреют намыленную голову правоверного. Лавки [145] и мастерские совершенно открыты для взоров праздных наблюдателей, которые по целым дням сидят на улице, покуривая трубочку и любуясь на кузнеца, загоняющего гвозди в конское копыто, на портного, починивающего грязные шаровары, или, наконец, на булочника, окончившего свою утреннюю работу и собравшегося отдохнуть. Сложив в кучу несколько лавашей, он преспокойно ложится на них, как на подушках, и скоро засыпает. От действия палящих лучей солнца, обильный пот спящего, струится по лавашам; но праздный зритель, грузин, не шокируется этим: будит его, покупает один из лавашей и, без всякого отвращения, употребляет в пищу. Словом, жизнь грузина уличная и вполне азиятская. Туземцы весь свой день, от восхода и до заката солнца, проводят на улице.

Дома днем остаются только одни женщины. Грузинка занимается своим туалетом и разносчиками (далали), которые таскают по домам принадлежности женского туалета.

Не смотря на рабское положение женщины в семействе и на ее замкнутость, беспечность и невозмутимая лень царствует в грузинской женщине в полной силе. Все труды по хозяйству лежат здесь на попечении мужа, а жена, даже и бедная, думает только о том, как бы нарядиться в праздник. «Но это равнодушие к труду туземной женщины проистекает не из организации ее натуры, большею частию живой и деятельной, но из боязливой ревности мужчины выводить жену свою, через участие ее в своих занятиях вне дома, на позорище нескольких чужих глаз».

Женщины большие балагурки, не прочь посплетничать и будут говорить целый день без устали. Оне готовы втихомолку пококетничать, но весьма далеки от какой бы то ни было интриги, будучи связаны разными обстоятельствами; их окружают например соседки, которые замечают каждое их движение. В Грузии не принято входить в дом, когда нет мужчины; нарушить это правило значит подвергнуть грузинку укорам и насмешкам всех соседей и знакомых.

Вечером, все население выходит из саклей и кучами располагается или у дверей, или на крышах домов. Там и сям, в летнюю пору, видны полураздетые туземцы, нежащиеся на коврах. Среди толков, сплетен и пересуд, разряженные девушки, собравшись в кружок, при звуке бубна, пляшут лезгинку. Летом ужинают на крышах, где и располагаются спать.

С наступлением холодов, жизнь немногим изменяется. Все семейство собирается подле курси (род большого ящика из рам, покрываемого одеялом), под которым ставятся жаровни с угольями. Сюда грузинки прячут свои ноги. Там, где нет курси, употребляется мангал, а у бедных просто глиняная чашка, наполненная угольем. Греться у мангала составляет особенное наслаждение для грузина и есть своего рода занятие. Проводит ли туземец время в разговорах, занимается ли делом — он, [146] от времени до времени, протягивает руки к мангалу, чтобы погреть их. Мангал употребляют для плавки серебра, он же служит и очагом для жарения шашлыка. Чад от угольев не причиняет головной боли его владетелям, привыкшим к такому кейфу.

Характер грузина высказывается в праздники. Избалованный роскошною природою, воздухом, наполненным ароматом цветов, туземец выбирает местность для пира где-нибудь под открытым небом, в обширных садах, под сплошною тенью фруктовых деревьев или в виноградных беседках, построенных над водою в виду гор. Как полный хозяин разнообразной природы, он требует, чтобы и вода журчала, и птички пели, и с гор долетал пахучий ветерок.

Собравшиеся на праздник садятся в кружок, на коврах; перед ними расстилают скатерть (супру), на которую выставляется все, что только есть лучшего у хозяина. Гости сидят или поджав под себя ноги, или полулежа; у каждого под головой мутака (Продолговатая подушка.). Вокруг разложены цветы, ароматические травы; корзины наполнены фруктами, а на верху их красуется хитро связанный букет цветов на трех ножках. Грузин не любит пировать дома, в комнате. Часто, в глубокую полночь, пирующие выходят на улицу и, разостлав посреди ее скатерть, продолжают кутеж. В праздник грузин одевается щеголевато; любит, в компании и с туземною музыкою, пройтись по базару, посмотреть или самому участвовать на кулачном бою. Кулачные бои бывают целыми партиями на две стороны. В городе всегда есть бойцы, известные своею силою и ловкостию. Босые, в одних рубашках с засученными рукавами, бойцы выступают на арену, окруженную толпою любопытных. Двое-трое дюжих мужчин ходят с палками, отгоняя зевак, нарушающих порядок. Борцы долго кружатся друг около друга и, наконец, дело завязывается; они переплетаются руками, и, после долгих усилий, более ловкий берет верх. Охватив руками противника, он сжимает его или, ловко подставив спину и перекинув через плеча, растягивает на земле.

По воскресеньям грузины играли в «криви».

Слово криви означает на туземном языке драку и сражение. Игравшие разделялись на две стороны. Летом это был просто кулачный бой (муштис-криви), происходивший непременно в улицах, а зимою вместо кулаков употреблялись пращи и деревянные сабли. Зимнее сражение всегда происходило за городом и называлось сардатис-криви или квис-криви.

Криви имело свой устав, освященный народным обычаем. Отбитое оружие, кушак, шапка, бурка считались законною добычею.

Криви происходило всегда при огромном стечении народа и привлекало множество молодежи. В глазах грузинской женщины, юноша, [147] прославившийся на криви, приобретал особенную прелесть; оттого все юноши спешили на криви, и она была всегда многочисленна по числу участников игры (См. биографию кн. Д. О. Бебутова. 1867 г. стр. 5. Также Воен. Сборн. 1867 г. № 6 и 7.).

При двухстороннем бое, драку начинают мальчики, потом взрослые, но не так опытные, и затем уже идут самые отчаянные бойцы. Сбивши противника, победитель топчет его ногами до тех пор, пока его не выручит противная партия. Сторона, показавшая тыл, преследуется на значительное расстояние, и бой прекращается только перед вечером. Любители кулачного боя дарят деньги лучшим бойцам.

Вообще борьба составляет самую лучшую потеху для грузин. В праздниках общих каждая деревня выставляет своего бойца; торжество его составляет торжество целой деревни. Помещики также выдвигали своих искусных бойцов, с которыми и ездили на праздники.

Сельские жители предаются гораздо больше удовольствиям, чем городские. В праздники все село высыпает на площадь и занимается играми и плясками. Из игр наиболее других употребляемая — прыгание через спину другого.

Для пляски составляются два отдельные ряда. Перед каждым находится певец и зурна с барабаном. Певец поет речитативом. Сперва на одной стороне певец провозглашает куплет, и ему тихо вторит его половина, а другая молчит; потом второй певец поет с своею половиною, а первая молчит. Посреди двух групп двигается плясун. Он идет сначала медленно и тихо; потом, оживляясь все более и более, то приседает к земле, то подпрыгивает, то носится в полусидячем положении, то перекувыркивается или ходит довольно долго на руках с перегнутыми назад ногами.

Одним из наиболее замечательных сельских увеселений являются перхули. Составляется круг, причем действующие лица стоят друг около друга с опущенными руками. Затягивают песни, по содержанию рисующие отношения грузин к лезгинам, и под звуки этих песен круг медленно подвигается. Вдруг играющие сдвигаются плотнее, переплетаются руками и начинают подпрыгивать так сильно, «что земля дрожит под ногами и острые гвозди от подков глубоко врываются в землю».

Кроме этих общих увеселений, каждый праздник, в особенности годовой, имеет свою особенность, хорошо рисующую характер его празднователей.

Утром, накануне Рождества, грузинки запасаются медными деньгами и прячут их под кечу (войлок).

Деньги эти назначаются в подарок каждой партии мальчиков, славящих Христа. В доме каждого грузина печется огромное количество лавашей, [148] грудою складываемых на хончах — деревянный поднос или лоток. С последним закатом солнца, каждый дом освещается и перед образами зажигаются восковые свечи. Толпа мальчиков, от 10 до 12-летняго возраста, обходит каждый дом и, в сопровождении дьячка, держащего образ Божией Матери, славят Христа. Пропев: «Рождество твое...», они поздравляют хозяев и желают им встретить много таких же дней. Молодая хозяйка вынимает из-под кечи деньги и дарит ими мальчиков.

Молодые грузины, собравшись также толпою, ходят из дома в дом, славят Христа и поздравляют хозяев с наступающим праздником. Обычай этот известен под именем алило и сопровождается особою песнею, выражающею поздравление и просящею в награду однажды на всегда определенную часть с напитков и съестного. Хозяева благодарят за поздравление, дарят поздравителей, и те отправляются к соседнему дому (Кавказ 1854 г. № 24, 49 и 56. “Канун Рождества и Рождество в деревне", Ив. Гзедиев. Закавказс. Вестник 1854 г. № 51.).

Собственно праздник Рождества не имеет у грузин никаких особенностей. Почти вся рождественская неделя праздников служит приготовлением к встрече нового года. Канун нового года самый доходный для торгующих сластями. Каждая хозяйка закупает множество фруктов, орехов, изюму, леденцу и меду. Торговцы употребляют все ухищрения для того, чтобы заманить к себе щедрых покупательниц. Воткнув на конец ножа кусок сота или зачерпнув мед ложкою, торговец вертит их над головою, бегает, прыгает возле лавки, стараясь привлечь к себе покупателей. Другой облизывает пальцы, намазанные медом, смешками, прибаутками выхваляет его сладость и тем заманивает к себе детей с их матушками.

Возвратившись с базара, хозяйки принимаются за печение разных хлебов. Пекут хлебы счастия, обсыпанные изюмом, отдельно для каждого члена семейства: чей хлеб опадет, тому умереть непременно в предстоящем году. Пекут хлеб бакила или бацила, один в образе человека, в честь св. Василия Великого, празднуемого православною церковью в день нового года и называемого у грузин Бацила; остальным хлебам дают разную форму: книги, пялец, ножниц или пера, смотря по ремеслу хозяина. Семейство варит гозинахи, грецкие или миндальные орехи в меду или сахаре, и алвахи — густо перетопленный мед. Разложив их на нескольких хончах, посылают; при встрече нового года, к знакомым, с пожеланием состариться в сладости. В ответ на это получают в подарок яблоки, утыканные гвоздикой, леденцы или другие сласти.

Вечером, в течение ночи, слышатся повсюду ружейные выстрелы: это тешится молодежь, провожая старый год и встречая новый. Во всех домах растворены двери, чтобы счастие, которое, по верованию грузин, [149] разгуливает в эту ночь по свету, не встретило затруднения войти в дом.

В самый новый год, глава семейства, хозяин дома, поднимается еще до света. Он должен прежде всех посетить семейство: так заведено исстари, и грузин следует этому беспрекословно, веря, что, если в какой-нибудь праздник нарушить порядок, то и в будущем году, в соответствующий день, произойдет то же самое.

На особом подносе, называемом у грузин табля, он укладывает хлебы счастия, ставит чашку меду и четыре горящие свечи, нарочно отлитые для этого хозяйкою.

— Я вошел в дом — говорит он семье, держа в руках поднос — да помилует вас Бог. Нога моя, но след да будет ангела.

Хозяин обходит кругом комнату, с пожеланием, чтобы новый год был для него также обилен, как тот поднос, который он держит в руках.

За хозяином должен войти кто-нибудь посторонний, и каждое семейство имеет заветного гостя, открывающего вход в жилище, что также, по народному поверью, приносит особое счастие.

Родственники и знакомые спешат друг к другу и поздравляют с праздником.

— Да благословит вас Господь Бог, говорит хозяевам каждый вошедший в дом. Я пришел в дом ваш по стопам ангела.

Пришедшего принимают с патриархальным радушием; угощают сластями, потчуют сладкой водкой и делают подарок на счастие. Знакомые, встречаясь на улицах и перекрестках дорог, обнимаются, целуются и, наперерыв друг перед другом спешат достать из-за пазухи заранее приготовленный леденец, сахар, конфекту или красное яблочко.

— Желаю вам также сладко состариться, говорят они, подавая в подарок яблоко, хотя оно и оказывается в последствии кислым.

Каждый имеющий оружие должен в этот день непременно выстрелить, в знак победы над врагами.

В прежнее время католикос, — патриарх, глава духовенства, — после церковной службы, в мантии и со всем придворным духовенством, входил в царские комнаты, поздравлял царя и царицу с новым годом, окроплял их святою водою, подносил крест, образ и благословенный хлеб. За духовенством обер-гофмаршал подносил сахарный хлеб, в знак пожелания приятной и сладостной жизни; обер-шталмейстер подводил к покоям богато убранного коня; обер-егермейстер — соколов и ястребов; сардарь (главный из полководцев), сопровождаемый простым воином, подносил стрелу.

— Да продлит Бог царствование твое, говорил он при этом, и да пронзит он этою стрелою грудь твоего врага. [150]

В последствии, с изобретением огнестрельного оружия, стрела была заменена пулею (Празднование новолетия у древних грузин. Закавказский Вест. 1845 года № 1.).

Князья, являясь к царю, бросали пулю на стол, стоявший перед ним. — В сердце врага твоего! произносили они, поздравляя с праздником (“Новый год у грузин". И. Романов. Кавк. 1846 г. № 3. “О святках в Тифлисе и народном суеверии в Грузии", Кавк. 1847 г. № 3. “Канун Рождества и Рождество в дерев." И. Гзелиев. Закавк. Вестн. 1854 г. № 51. “Цкал-куртхева". И. Гзелиев. Закавк. вестн. 1855 г. № 3.).

В Тифлисе, в тех домах, где сохранились еще древние обычаи, на кануне нового года глава семейства ожидает наступления его, тогда как вся семья его покоится давно на широких тахтах. У него заготовлен мешочек с хлебными зернами и кусочки леденца по числу членов семейства. Наступление нового года он приветствует громким толосом, бросая хлебные зерна во все углы дома. Проснувшаяся семья получает от отца или деда каждый по кусочку леденца, с пожеланием, чтобы жизнь в наступающем году была так же сладка, как предлагаемый сахар.

Народ толпится вокруг лавок с разными сластями, красиво разложенными и освещенными десятками фонарей. Стрельба по городу провожает старый и приветствует новый год (Кавказ 1854 г. № 1.).

В день Крещения, толпа народа следует к реке за священником. Мужчины часто идут на иордань с вещами, соответствующими их занятию. Земледелец несет свои земледельческие орудия (сахнис-саквети), охотник свои прадедовские шашки и кинжалы. Все это погружается, вместе с крестом, в воду. Молодые несут сосуды за святою водою; позади медленно и осторожно подвигаются женщины.

Пришедшие за водою с кувшинами с нетерпением ждут погружения креста, чтобы прежде других зачерпнуть святой воды. Со словами пастыря: «Во Иордане крещаующуся», раздаются ружейные выстрелы. Едва крест опущен в воду, как многие грузины бросаются туда же или с берегов, или с высокого моста. Сопровождаемые одобрительными восклицаниями народа, набожные пловцы или переплывают реку, или, доплыв до половины, возвращаются назад. Многие всадники также спускаются с отлогих берегов в воду, непременно ниже того места, где был погружен крест, и стараются при этом направить своих лошадей, так чтобы они грудью встретили волны, только что освященные крестным погружением.

Счастливец, успевший прежде других зачерпнуть воду, бежит к своему дому и, стараясь не уступить в этом никому первенства, быстро взбирается на крышу сакли, где, через отверстие ее, вливает святую воду в сосуд с закваской хлеба, приговаривая: мовида зети манана (пришла [151] манна). Под отверстие подносят закваску люди, нарочно для этого остающиеся дома.

Во многих местах Грузии принято в этот день справлять поминки по умершим. В преддверии храма устраивается трапеза, назначенная памяти усопших и называемая табла. Благословив ее, священник делит на две части: одну отправляет к себе домой, а другую раздает нищим. Простой народ верит, что табла чудесным образом доставляется умершему на тот свет. Существует об этом целая легенда: будто бы одна умершая женщина чудесным образом воскресла и потом рассказывала, что была в том месте, где находятся мертвые.

— Видела я там, говорила женщина, всех своих родных и знакомых. Они тоже видят и замечают все, что между нами происходит; рады нашему счастию, сочувствуют нашему несчастию. Они чрезвычайно благодарны всем тем, которые чаще делают в честь их поминки. Чем их поминают здесь, все то всецело доставляется им туда! Я сама видела, как там около них резвились те овцы, коровы и быки, которых здесь резали в память их.

— Слава Богу, приговаривают добродушные и легковерные грузины, слушая подобные рассказы, если и там такая же жизнь, как здесь (“Цкал-куртхева", И. Гзелиев. Закавк. Вест. 1855 г. № 3.).

Перед наступлением масленицы, каждое семейство запасается мукою и хорошим маслом, чтобы в понедельник напечь на целую неделю: назуки — простой хлеб, и када — сдобный. Многие пекут эти хлебы в четверг на масляной неделе, в день св. Шио, отчего они и называются иногда шиос-када.

В каждом доме устраиваются качели или под навесом, или под балконом. Девушки, одетые по праздничному, качаясь поют песни с припевом: клериариа (так называют грузины масленицу).

Вечером собираются на крыше дома одного из соседей и танцуют живую лезгинку, под звуки дайры (бубна). Здесь же можно видеть грузинского менестреля, с его инструментом, похожим на волынку. Этот странствующий поэт-музыкант, за несколько грошей поет перед каждым домом хвалебную песнь, и грузины любят слушать его импровизацию.

По улицам ходит мальчик, наряженный стариком и называемый берика. Он пляшет и кривляется перед каждым проходящим и неотступно выпрашивает денег. Этот же самый берика носит иногда название дато (медведь), когда принимается в хороводы женщин, для смеха и представления этого зверя, упоминаемого в песне.

Сидельцы лавок пускают друг в друга большой мяч, с криком: клериариа, или, накинув на себя запыленную рогожу или обрывок [152] войлока, бросаются как пугало на соседа и приветствуют его, с масленицей. В сумерки, в предместье города, разгорается кулачный бой, а в деревнях играют в чалти (жгут).

Несколько человек в черте круга получают ловкие удары жгутом от тех, которые находятся вне круга, пока кого-нибудь из бьющих не заденут ногою в черте; тогда противная партия идет в круг испытывать наслаждение от жгута.

В деревнях, в первый день масленицы, молодые грузины наряжаются и ходят по улицам с пляскою и пением.

Партия наряженных состоит из берикееби и гори — свиньи, т. е. человека, наряженного свиньею. Последний прикрыт спереди и сзади свиными шкурами, сшитыми в виде чехла.

На голову наряженного надевается свиная голова с огромными зубами. Толпа замаскированных приходит в каждый дом, где нет траура, и начинает пляску. Гори бегает вокруг наряженных и бьет их своими клыками, и часто так сильно, что на клыках его остаются клочки тулупа. В ответ на это, маскированные бьют свинью деревянными саблями, до тех пор, пока она не притворится убитою. Берикееби самовольно входят в марань (Место приготовления и хранения вина.) и пьют вино, что им не запрещается. Хозяева выносят им в подарок яиц и, передавая их наряженным, выщипывают из бороды берики волос и кладут его в курятник, чтобы куры в предстоящий год несли побольше яиц. Маскированные ходят всю масленицу из деревни в деревню, и случается, что, встретившись с другою такою же партиею, вступают в неприязненные действия и открытую войну. Победители отнимают все, что только успели собрать побежденные. В последний день масленицы наряженные предаются кутежу и уничтожают все, что было собрано в течение недели.

У простого народа, в четверг, на масленице, в день св. Шио, существует обыкновение изгонять мышей из дому. Взяв в одну руку сдобный хлеб, а в другую прут шиповника, хозяйка ходит вокруг комнаты, постукивает прутиком и приговаривает: мышь, мышь, выходи!

Обойдя все углы, она передает хлеб и прут мальчику, который ожидает их у дверей и, получив, бежит без оглядки за деревню — иначе мыши могут опять вернуться домой — и там съедает хлеб, а корку, воткнув на конец прута, бросает.

В прежнее время, в прощальный вечер воскресенья на масляной, слуги приходили к своим господам с палахою — палка с веревкою, слабо натянутою от одного конца к другому. Палка эта надевалась на босую ногу осужденного к наказанию по пятам. В этот вечер господа [153] обязывались полным повиновением своим слугам и, чтобы отделаться от наказания палахою, должны были щедро отдариваться (Масленица у грузин. Кавк. 1846 г. № 6. “Маскар. грузинской черни". Кавказ 1849 г. № 16.).

Перед заговеньем грузины заготовляют роскошный, по средствам, ужин, приступая к которому, по обычаю, умывают руки, и если в семействе есть лицо, не присутствующее на ужине, то, при умовении рук, выливают несколько капель воды на землю — как долю отсутствующего члена семейства. Под конец ужина выливают из стакана несколько капель вина на пол, в память усопших. По народному поверью, после ужина посылают ужин волкам, т. е. бросают около мякинницы кости, с уверенностию, что от этого волки, в течение целого года, не станут трогать скотину (Агебис-гаме (заговенье), И. Гзелиев Закавк. Вест. 1855 г. № 6.).

В чистый понедельник, у грузин бывает кееноба, или восстание шахов — праздник, установленный в воспоминание побед грузин над персиянами. В прежнее время дело решалось между двумя лицами: один из них представлял шаха, а другой — грузинского царя. Между ними завязывался бой, в котором шах всегда был побеждаем; его бросали в воду, как бы с намерением утопить. С зрителей собирали деньги, на которые толпа игравших пировала (“Масленица у грузин". Кавк. 1846 г. № 6.).

В последнее время характер игры этой изменился. В Тифлисе, например, город делился на две части; в каждой выбирали по одному шаху, одевали их богато и сажали на троне, на видном месте, таком, с которого мнимый шах мог бы видеть всех проходящих и проезжающих.

«На улице, говорит князь Д. О. Бебутов, в своих записках (Биография князя Д. 0. Бебутова, стр. 6. Смотр. также Военный Сборник 1867 года № 6 и 7.), держали богато убранного коня для каждого шаха, и тут же были отряды его войска, называвшиеся по именам улиц. Каждая улица имела свое знамя; отрядом командовал знаменитый боец. Шах приказывал брать с каждого прохожего, не принадлежавшего к его участку. Знаменщик, с несколькими ассистентами, бежал к указанному шахом прохожему, преграждал ему дорогу и, поставив перед ним знамя, требовал, именем шаха, дани. Никто не отказывался и давал по мере своих средств. Жертвователя пропускали, провожали с триумфом, провозглашая его имя и сумму пожертвования; шахский казначей заносил имя в список, а деньги на приход».

Так как шахи избирались обыкновенно на первых днях масленицы, [154] то они ежедневно, в течение целой неделя, собирали деньги, употребляя на это утро, а после обеда прогуливались каждый в своей части города.

Собранная каждым из шахов, сумма, достигала иногда до значительных размеров и употреблялась в последствии каждою стороною на кутеж и попойку участников игры.

В понедельник, на первой неделе великого поста, назначалось обыкновенно окончательное сражение между двумя шахами. Поутру, в прощальное воскресенье; открывались переговоры между противниками. Каждый из шахов употреблял различные хитрости к тому, чтобы переманить на свою сторону какой-либо целый отряд противника или отдельных бойцов и предводителей, пользовавшихся известностию по своей силе и ловкости. Если какая-нибудь улица, составлявшая отдельный отряд, оставалась недовольною или шахом, или дележом собранных денег, то изменяла, что было, впрочем, весьма редко — или оставалась нейтральною.

После полудня того же дня, т. е. воскресенья, оба шаха выезжали за город с особенным церемониалом. Впереди несли знамена каждой улицы, за ними шли сановники шаха, сам шах верхом, и, наконец, его войско, с запасом провизий и напитков. В главе колон шли музыканты, играя на зурнах, бубнах, литаврах и больших трубах; песенники пели военные песни, импровизаторы рассказывали речитативом народу о славных подвигах предков, и, наконец, плясуны и скоморохи довершали картину парадного шествия.

Выйдя за город, каждый из шахов старался занять те стратегические пункты, которые считал или выгодными для защиты, или же такие, с которых предполагал начать бой в следующий день. Расставив пикеты, установив разъезды и запасясь лазутчиками, для получения точных сведений о намерениях неприятеля, обе стороны пировали весь остальной день и ночь, встречая в поле первый рассвет великого поста.

С раннего утра понедельника, толпы народа, женщины и дети, гурьбою спешили за город и рассыпались живописною вереницею., по высотам окружающим Тифлис.

Завязывался бой, в котором принимали участие все сословия народа: князья, (Кн. Бебутов рассказывает об этой игре, как участник боя, в котором он поплатился рассеченною губою.), дворяне, ремесленники, взрослые и дети. Последние всегда открывали военные действия метанием камней из пращей, в защиту от которых у каждого бойца была бурка. По мере сближения сторон, противники переходили к бою на деревянных саблях.

«Метание камней, пишет Д. О. Бебутов, и рукопашные схватки продолжались без решительного перевеса на чью-либо сторону. По-видимому, чего-то боялись и чего-то ожидали. Около часу пополудни, вдруг у [155] неприятеля поднялась тревога, отряды начали двигаться в разных направлениях, а зрители, разместившиеся по гребню горы, переходили в противоположную сторону.

«Наши стали приготовляться к общему нападению и заняли все приступы и тропинки, ведущие на вершину Сололакской горы (См. Биографию кн. Дав. Оси. Бебутова. Описываемый бой происходил в промежуток времени от 1803-1806 года.). Причина тому была следующая: шах наш отправил в полночь, секретно, один отряд в обход Сололак, верст за шесть, в деревню Табахмелы. Отряду предписывалось выступить в понедельник и, к двенадцати часам, спуститься к Сололакской горе во фланг неприятелю, при чем на горе от Окроканы поставить лучших пращников, для обстреливания врага с тыла.

«Едва стали показываться передовые люди обходного отряда на фланге у неприятеля, младшие воины уступили поле старшим, и последние начали приступ к горе. Пращники с обеих сторон вышли тысячами, осыпая друг друга камнями, словно градом; раненые отходили, а места их заступали люди все старше и старше. Рубились повсеместно, атакующих опрокидывали и сбрасывали с горы, товарищи их поддерживали и восстановляли равновесие. Бой продолжался около часу с переменным успехом. Нижняя сторона успела, однакоже, утвердиться на половине горы, укрываясь, по возможности, от летевших сверху камней. В это время обходная колонна подошла по гребню и завязала бой на фланге. Верхняя сторона должна была ослабить себя высылкою лучших бойцов своих против упомянутого отряда.

«Бой был в полном разгаре; знаменитые бойцы приняли уже в нем участие и дрались на саблях.

«Метание камней из пращи прекращено, потому что, по правилу боя, когда начинается сабельная рубка между знаменитыми бойцами, тогда употреблявший в дело пращу считался трусом. Верхняя сторона начала отступать; отряды нижней заняли гору, и неприятель бежал вниз по Сололакскому ущелью, преследуемый до самого дома главнокомандующего, находившегося хотя и на том же месте, где теперь, но вне черты города. Для воспрепятствования беглецам ворваться в город, все городские ворота были заперты.

«Главнокомандующий, кн. Цицианов, со свитою вышел на балкон своего дома, чтобы посмотреть на сражавшихся. Ему сказали, что причиною неудачи был сам шах верхней стороны, оскорбивший знаменитого своего бойца Саато тем, что не дал ему требованной части денег. Саато, с 40 или 50 человеками отборных бойцов, согласились не принимать участия в игре.

«Главнокомандующий потребовал к себе Саато и на вопрос, может [156] ли он восстановить честь верхней части города, получил удовлетворительный ответ.

«Приняв от князя Цицианова кошелек с червонцами, Саато бросился на противников вместе со своим отрядом.

«Преследуя врага по пятам, Саато взобрался почти уже до вершины Сололака и думал сбросить противников в овраг.... В эту-то минуту пращник попал ему в правый глаз.... Саато упал. Завязалась ожесточенная свалка: одни хотели унести своего предводителя, другие не давали и бились упорно,

«К месту побоища подъехал верхом кн. Цицианов. Он тотчас же разослал всю свою свиту и князей, с приказанием прекратить битву и отыскать того пращника, который, вопреки законам «криви», дерзнул, во время сабельной рубки, вышибить камнем глаз Саато. Бой прекратился. Саато остался жив, но без правого глаза; вероломного же пращника не нашли. Этот день обошелся без убитых, ибо сражение происходило с соблюдением правил «криви», за исключением лишь единственного, только что упомянутого случая. Не мало было, впрочем, разрублено голов, выбито глаз, переранено лиц и носов. Добыча была также значительна» (Биография кн. Д. О. Бебутова, стр. 8-11. См также Воен. Сборн. 1867 года № 6 и 7.).

Так Тифлис проводил первый день великого поста. В других городах и селениях характер кеенобы был отличен от тифлисской.

Обыкновенно, в понедельник утром, выбирали кеени из числа лиц, отличающихся своею бойкостию, веселостию и шутливостию. На выбранного надевали колпак, сделанный из бурки, шубу на изнанку, лицо пачкали сажею, а в руки давали меч, конец которого украшен яблоком или чем-нибудь подобным. Ему предоставляли власть царя или шаха, и оказывали всевозможные почести; каждый становился перед ним на колени и снимал шапку — горе тому, кто будет замечен в грубости или неучтивости. Неучтивцу кеени приказывает выколоть глаза. Виновного хватают, намазывают сажею глаза и в таком виде представляют повелителю.

Часто, между шутками, приходится некоторым грузинам испытывать серьезное наказание и неприятности.

Верхом на осле, сопровождаемый народом, музыкою и предшествуемый знаменем, кеени объезжает городские улицы или сельские переулки и, достигнув возвышенного места, садится на скамью, заменяющую ему трон. Каждый проходящий, какого бы звания он ни был, должен остановиться перед повелителем, поклониться и что-нибудь подарить. Свита его разделяется на две стороны; из обеих сторон выступают лучшие бойцы и завязывается кулачный бой, ободряемый и поощряемый криками присутствующих, принимающих в нем живое участие, ибо, по народному [157] предрассудку, Господь благословляет обильным урожаем земли той стороны, которая победит на кулачном бою, бывающем в этот день.

Вечер середы страстной недели простой народ посвящает обряду кудианеби, в котором главную роль играет нечистая сила.

Существует между грузинами легенда, что однажды ночь застигла трех путников, принужденных расположиться на берегу какой-то реки. Путники были: Соломон премудрый, его жена-царица и служитель.

Закинув в воду рыболовную сеть, они вытащили три рыбы, положили их в котел, развели огонь и начали варить. Рыба сварилась, котел был снят с огня.

— Меня называют все опорою мудрости, говорил Соломон, но я недоумеваю, когда вспомню сон, который я видел прошлою ночью. Снилось мне, что на моем ложе спит неизвестный человек; в головах его росла яблоня с плодами, в ногах тоже яблоня, но более первой обремененная яблоками. Если это правда, то пусть оживет одна из пойманных нами рыб, в подтверждение моего видения...

Вода в котле зашумела, выскочила одна рыба и исчезла в реке. Служитель стал за тем рассказывать Соломону, что какой-то вещий голос твердит, ему об убийстве Соломона.

— Если мое предчувствие справедливо, говорил он, стоя на коленах перед своим повелителем, то одна из двух сваренных рыб пусть возвратится к жизни и последует за своей подругой, ожившей по твоему слову.

Рыба ожила и погрузилась в свою стихию; в котле осталась только одна рыба. Царице сделалось дурно; она упала в обморок, около нее засуетились, начали тереть ей грудь розовою водою. Очнувшись, царица призналась Соломону, что она замышляла убить его.

— Двенадцать лет, говорила она, как я люблю Кундзулеля, царя островов; справедливость этого подтвердит даже рыба безгласная

Последняя рыба выпрыгнула вон — и котел опустел. Соломон потребовал к себе Кундзулеля (островитянина), моурава (правителя) бесов. Кундзулель явился.

— У меня есть медный кувшин, если возьмешься наполнить его своими подданными, то выиграешь царицу, сказал Соломон.

Островитянин принял предложение с восхищением. Три дня и три ночи шел в кувшин поток чертей, подвластных островитянину, но он все-таки не мог наполниться до горлышка.

— Полезай уже и ты, сказал Соломон Кундзулелю, а за тобою, кстати, последует и выигранная тобою царица — твоя любовница.

Лукавый влез, крышку захлопнули, и Соломон приложил к ней свою печать. Оковав крестообразно кувшин, бросили его в самую глубь моря. С тех пор не стало нечистой силы. Прошло после того пятнадцать веков, [158] о злых духах помину не было. Грузины жили спокойно. Рыболовы вытащили как-то, нечаянно, этот кувшин и, думая найти клад, разбили его. Темной тучей рассыпались черти из кувшина. «Те, которые попали, при такой суматохе, в воду, сделались обладателями этой стихии, т. е. водяными; иным удалось достигнуть леса и водвориться в нем — отчего произошли лешие; другие устремились в ущелья, в горы, в пещеры и в пропасти и основались там».

Таким образом злые духи завладели всею землею. С ними вошли в сношение люди, по понятию грузин, преимущественно старухи, которые, заключив контракт с нечистым, обращаются в кудианеби, т. е. в ведьм и колдуний с хвостами.

Один раз в году, в страстной четверг, все ведьмы и отовсюду собираются на гору Ялбуз (Эльбрус) на шабаш. Там обитает сатана или, как грузины называют, тартар, имеющий необыкновенно большие глаза и страшные зубы; изо рта у него выходит дым чадящий; глаза у него огненные. Каждая ведьма, представляясь тартару, бросает ему в рот камешки, выражающие жертву, и чем больше камешек, тем жертва важнее. Самою ценною жертвою считается человек, и тогда сатана, проглотив его и оставшись очень доволен столь лакомым приношением, дает еще больший дар кудесничества.

Путешествие свое на гору Эльбрус ведьмы совершают при помощи зелья, известного под именем квинтила. Ночью, когда все спят, ведьмы встают, намазывают своим зельем первый попавшийся им под руку предмет: будет ли то метла, кувшин, камень или животное — все равно; сев на него верхом и вылетев в трубу, оне в одно мгновение достигают до Эльбруса. Больше всего они однако любят путешествовать на кошках, которых хватают у грузин.

Чтобы предохранить себя от посещений ведьм, туземцы в этот вечер зажигают на дворе каждого дома костры из соломы. Все домочадцы, от шестидесятилетнего старца до пятилетнего ребенка, обязаны перепрыгнуть через костер, не менее трех раз, при ружейных выстрелах, и с заклинанием, состоящим в повторении слов: ари-урули-урули-урули кудианеби (фраза не переводимая, но выражающая однако проклятие над кудианебами). В деревнях, кроме того, заслоняют крестообразными ветками шиповника окна, двери и отверстия трубы в сакле.

Простой народ верит чистосердечно, что, в ночь с среды на четверг страстной недели, кудианеби, действительно, тревожат тех, кто не успел перепрыгнуть через костер, называемый чиа-кокона, и забираются в те дома, которые не были ограждены ветками шиповника, где и воруют кошек, необходимых им для путешествия на гору Ялбуз. «Попытайте войти, говорит корреспондент «Кавказа», в какой угодно дом или, заглянув туда, прислушайтесь повнимательнее: везде раздаются [159] жалобные мяуканья; бедные кошки тщательно заперты в сундуках, из опасения, чтобы их не похватали неприязненные ездоки-кудианеби».

На горе Ялбузе, по преданию грузин, томится узник, богатырь Амиран, заключенный туда, по слову Божию, с незапамятных времен. Железная цепь, к которой он прикован, так крепка, что никакие силы не в состоянии ее разорвать сразу. Вместе с Амираном находится в пещере собака — единственный сотоварищ его одиночества. Верный пес без устали лижет оковы своего господина и давно бы их разорвал, если бы грузинские кузнецы ежегодно, в утро страстного четверга, не ударяли три раза в наковальню. От этих ударов цепь приобретает прежнюю крепость, и Амирану суждено освободиться от оков только в день второго пришествия (“Кудианеби" Н. Берзенов. Кавк, 1854 г. № 28. Очерки деревенских нравов Грузии, его же. Кавк. 1858 г. № 28 и 55. “Кудианоба”, Н. Берзенов. Кавк. 1850 г. № 33 Предрассудки у грузин Антон Пурцеладзе Кавк. 1866 г. № 43.)...

Грузины соблюдают строго только первую половину великого поста и тогда почти все говеют и постятся; во вторую же половину мужчины не придерживаются строгого воздержания.

В народе рассказывают о том, что в прежние времена люди были гораздо религиознее, и что древние грузины отличались твердою верою в Творца Вселенной. Тогда, рассказывает грузинская легенда, от купола монастыря Св. Креста, находящегося против Мцхета, на горе, у подошвы которой протекает Арагва, до купола Мцхетского собора, была протянута железная цепь. По этой цепи благочестивые монахи приходили в Мцхет и уходили обратно в монастырь. По мере того, как религия падала в народе, опускалась и цепь и, наконец, прервалась и исчезла неизвестно куда (Заметки на пути в Мингрелию. Кавк. 1847 г. № 7.).

С именем Мцхета, древней столицы Грузии, и его развалин народ соединяет вообще множество легенд.

Так, в двух верстах от Мцхета, над Курою, возвышается отвесный утес, на вершине которого, по преданию, обитал великан, который, служа как бы стражем Мцхета, перед закатом солнца всегда становился на колени и оттуда нагибался к берегу р. Куры, чтобы из нее напиться. На этом утесе туземцы и до сих пор показывают два углубления, образовавшиеся будто бы от колен великана.

Недалеко от того же Мцхета, близ шумной р. Арагвы, на холме, видны развалины башни, известной в народе под названием Вороньей. Предание говорит, что башня эта была построена давно, очень давно, на земле, принадлежавшей какому-то князю Симону.

Симон был человек щедрый, добродушный, заботившийся о благе своих подданных и построивший эту башню для наблюдения за осетинами, которые [160] часто грабили его крестьян и уводили их в плен. Поставленный в башне караул предупреждал намерение осетин, и крестьяне благодарили Симона за его добрые о них заботы.

Старый князь имел двух детей: дочь, красавицу Макрину, чистую как ангел, и сына Машуку, человека с детских лет жестокого, злого, не пропускавшего случая сделать зло или обидеть человека. Симон видел дурные качества сына и скорбел о них, но исправить их не надеялся и не успел. Добрый, праведный и ласковый князь скончался, к несчастию для подданных.

После его смерти все изменилось в его доме, считавшемся приютом для бедных, для убогих и самым приятным и гостеприимным убежищем для соседей и приятелей. Прислуга измучилась, исполняя частые приказания и прихоти молодого князя; тяжело стало и народу. Князь отягощал его податями и разными поборами, за малейший ропот и недоплату наказывал палками и плетьми, глумился и издевался над всеми, а всего больше над беззащитной сестрой. «Та, чистая голубица, слыша стоны подвластных, без укора, но с мольбой и слезами, просит брата усмирить свое гордое сердце. Но для Машуки хуже ножа острого просьбы сестры: беснуется он, как только Макрина начнет умолять его смириться, и грозит ей, что запрет ее в Арагвинскую башню и уморит с голоду: страх чужд сердцу молодой княжны, доброта и вера в Бога крепка в ней — и снова пристает она к брату, чтобы не разорял он крестьян и был милостивее к близким и слугам».

Рассвирепевший брат заключил ее в башню, а караул свел вниз и, оставив его на дожде, жаре и непогоде, поручил крепко сторожить Макрину. Узнали скоро осетины, что некому следить за их движениями: стали отгонять скот и баранов, таскали людей в горы. Машука взыскивал с караульных и стращал их лютою казнию.

Так прошел год со дня заключения Макрины. Бедная девушка усердно молила Бога смягчить злое сердце брата, не для того, чтобы быть самой свободной, а для спокойствия тех, которые страдали под его игом. Частая молитва непорочной девы была услышана Богом. Однажды Машука согнал людей на тяжелую работу и не позволял им идти домой за пищею; а около башни, на кострах, варили в котлах скудную пищу бедным работникам. Заключенная княжна наблюдала сверху башни, как утомленные работники подходили к котлам, над которыми вереницей кружились и каркали черные вороны, и по два, да по три, падали в котлы. Гадко стало труженикам, что в котлах сварились нечистые птицы, и стали выливать они пищу на землю.

— Что вы делаете? кричал Машука я вас... Но не успел он договорить, как из котлов полезли змеи и, переплетаясь, окружили изверга и разверзли пасти... [161]

— Боже, спаси меня! проговорил струсивший Машука, каюсь во грехах моих.

— Боже, спаси его, повторил и на башне кроткий голос Макрины; я отмолю грехи брата моего, надену власяницу и всю жизнь проведу в монастыре.

И совершилось чудо: змеи попадали на землю; стая воронов унеслась за горы, а над башнею взвился белый голубь.,.

— То душа кн. Симона, говорил народ.

Княжна свято исполнила обет свой: надела власяницу и безвыходно в Мцхетском храме молила Бога за прежние грехи брата и благодарила за чудесное его спасение. Раскаялся Машука — и привольно стало его народу. Машука дал ему большие льготы, роздал свое добро тем, кого разорил или обидел, но не мог однако успокоиться.

Поступки с сестрою постоянно мучили Машуку, и, не находя душевного спокойствия, решился он, мирским подаянием, воздвигнуть храм во славу Божию. Босой, с длинною бородою, в бедном рубище, побрел он в дальние, чужие страны...

Прошло 70 лет. Народ толпами со всех сторон собирался к Мцехтской церкви, поклониться праху представившейся Марии (Макрины), святою жизнию заслужившей себе венец бессмертия. К гробу ее подошел богомолец, седой старик, изможденный, но добрый. Благоговейно преклонив колена над покойницею, он поцеловал ее в очи.

— Милая сестра, сказал он, мы исполнили наши обеты.

И после этих слов, дух его спокойно соединился с душою сестры, — то был кн. Машука. Подле могилы Симона похоронили обоих его детей.

«Добрые люди говорят, что в ту ночь сладко и звучно шептались, вокруг родовой церкви, и зеленая трава, и густые листья дерев; а к утру расцвели яркие цветы, которых, ни прежде, ни после, не видали в их стороне» (Воронья башня Н. Дункель-Веллинга. Кавк. 1860 г. № 34.).

У туземцев существует предание, что «св. Иосиф, в страстную пятницу, выкопал могилу в чистой скале, до которой не касалось ничто грешное; потом снял со креста святое тело Христово, завернул его в свежую, чистую и белую бязь, отнес на своей спине и похоронил в приготовленном месте». На другой день, в страстную субботу, в сумерки, пришли ко гробу Господню, в отчаянии, три святые жены — небесная и земная царица Мария, Марфа и Мария, сестры св. Лазаря. Говорят, что они в руках держали красные яйца. Придя оплакивать Христа, жены встретили восторженного ангела, объявившего им, что Спаситель воскрес и встал из гроба. Жены вернулись и пошли отыскивать Христа. [162]

Отсюда грузины ведут, впрочем, общий обычай красить к празднику Пасхи яйца — и ими поздравлять друг друга.

У кого бывает недостаток яиц, те выдумали средство приобретать их к празднику Пасхи — известному у грузин под именем агдгома — установлением особого обычая.

За несколько дней до наступления праздника, начиная с пятницы страстной недели, мужчины собирались толпами, преимущественно охотники покутить, попить и поесть на чужой счет. Собравшаяся толпа предавалась предварительно кутежу: пила из красных чашек или турьих рогов, огромных размеров, и за тем обходила все дома в селении, поздравляя хозяев с предстоящим праздником Пасхи. Обычай этот известен под именем чона — припева к песне. В самой песне желают хозяину, чтобы дом его был так же обилен, как марань Шио, чтобы в нем все и все было полно, сыто и счастливо. Поздравляющие взбираются на кровлю дома и, через отверстие ее, спускают на веревке корзину. Хозяева кладут в корзину одно яйцо и отпускают поздравителей. Чонисты, будучи по большей части навеселе, часто не довольствуются поданным.

— Оролобаа (двойное), кричат они сверху в отверстие, высказывая тем желание, чтобы хозяин не скупился и положил, вместо одного, два яйца.

Собравши, таким образом, достаточное количество яиц, чонисты с нетерпением ожидают наступления высокоторжественного дня.

Празднование Пасхи у грузин весьма мало отличается от празднования ее у нас, русских. В этот день у многих хозяев и владельцев выставлен стол для убогих и нищих, и не одна рука спешит подать милостыню заключенным в тюрьмах.

Грузин, впрочем, не очень пристрастен к христосованью, к размену яиц, катание которых заменяет игрою в мяч. Игра эта особенно в больших размерах развита в Имеретии. Приготовляют мяч, величиною с арбуз, и обшивают его галунами. Народ делится на две стороны, в средину между которыми бросают мяч. Каждая сторона старается завладеть им, поднимается жестокая драка; честь и слава той стороне, которой достанется мяч — он сулит ей, по народному верованию и предрассудку, в течение целого года изобилие и удачу во всем. Иногда, после боя, мяч разрезывается на несколько кусочков, которые раздаются нескольким домохозяевам, уверенным, что хранение кусочка мяча доставит изобилие их домам, урожай и т. п.

Во вторник после Пасхи, в Тифлисе бывает праздник джоджооба или додооба — праздник ящериц. На Авлабаре, за Собачьею слободою (дзаглис-убани), под крутым навесом скалистого берега реки Куры, существует пещера. Не смотря на то, что путь к ней труден и опасен, потому что идет по самому краю берега, каждая грузинка считает своею [163] обязанностию, запасшись куском сахару, побывать в этой пещере, помолиться там и оставить сахар на пищу ящерицам — жителям пещеры. На чем основано начало этого обычая — неизвестно; предание говорит только то, что здесь жил муж, имевший способность, одним прикосновением рук, уничтожать на лице веснушки (Мта-цминдский праздник, Н. Берзенова. Кавк. 1851 г. № 43.).

Во время праздника джоджооба посетители, а в особенности посетительницы пещеры, целый день сменяют друг друга, чтобы затеплить свечу перед иконою, которая выносится на этот день из Анчисхатского собора.

Суеверие заставляет быть убежденным каждого грузина или грузинку, что если их родственник в заточении, в плену у врагов, или в далеком отсутствии, то в этой пещере можно безошибочно узнать: что ожидает его — хорошее пли дурное? С таким настроением, становясь на колени, молящийся мысленно вопрошает джоджо о занимающем их предмете, и если ящерица при этом взглянет вопрошающему прямо в лицо, то это верный знак, что все будет хорошо, а в противном случае нечего рассчитывать ни на что хорошее. Другие оставляют кусочки сахару, и если на следующий день они найдут их съеденными ящерицами, то все будет хорошо, все удастся; и на оборот (Заметки Тифлис. фельетониста. Кавказ 1855 г. № 66.).

Начиная с понедельника Фоминой недели и до жатвы, бывающей в июне, грузины, сверх воскресенья и церковных праздников, не работают и по понедельникам, будто бы для отвращения глада и саранчи, а в сущности для кейфа и кутежа, к чему тамошние весна и лето куда как располагают (Очерки деревенск. нравов Грузии Н. Берзенов. Кавк. 1858 г. 55 и 56.).

В таком приятном расположении духа, отпраздновав Пасху, грузины с нетерпением ждут мая месяца. Февраль и март им не нравится. «Февраль дует, март шубу шьет, говорят они, и если бы один день жизни оставался марту, то и тогда ему доверять нельзя: под конец он любит замахать хвостом, чем производит снег, дождь и слякоть».

Существует поверье, что 7-го мая бывает такой дождь, от которого вырастают чрезвычайно длинные волосы. Весь этот день, молодые девушки, с открытыми головами, танцуют до упаду на кровлях дома, ожидая орошения своих волос (Кавк. 1854 г. № 91 стр. 366 примеч.).

Накануне 1-го мая у одной из подруг собираются девушки и молодые женщины. Из среды себя оне выбирают одну, которая должна собрать на завтрашний день воды из семи разных источников. Вода эта предназначается для вичак — гаданья.

Избранная девушка встает рано утром 1-го мая, так рано, что и [164] солнце еще не всходило, и молча отправляется из дому. Она не смеет говорить ни с кем во все время пути к источнику и обратно. Если она забудется и станет говорить с посторонними ранее, чем придет домой с водою, то вода потеряет свою силу, и девушка, вылив ее из кувшина, должна снова идти за сбором. Подруги ее, поднявшись также рано, отправляются собирать цветы, для украшения сосуда, в котором будет вичакская вода.

Вода собрана и сосуд украшен цветами. Каждая из участниц загадала о том, что ей хочется знать в будущем, и на всякий вопрос опустила в воду: или кольцо, серьгу или наперсток, а за неимением их и просто камушек. В таком положении вичакская вода остается до Вознесенья.

В день Вознесения, вичаки оканчиваются, и происходит розыгрыш. Подруги собираются, приглашают маленькую девочку, но непременно такую, которая была бы первенец у родителей; она обязана вынимать вещи из сосуда. Сосуд с вичакскою водою поставлен посреди комнаты. Около него садится девочка и, во избежание лицеприятия, закрывается, вместе с сосудом, покрывалом. Вокруг нее садятся все участницы игры, в ожидании решения своей будущей судьбы. Одна из девушек начинает петь особые вичакские стихи:

1.

Яблоко есть у меня
Разукрашенное;
Брат просил — не дала:
Милым оно
Мне в подарок дано.

2.

Речка бежит,
Волнуется;
По речке плывут
Два яблочка....
Вот и милый мой
Возвращается:
Вижу, как рукой,
Шапкой манит он. [165]

3.

У нашего дома цветет огород
В огороде том травка растет;
Нужно травку скосить молодцу —
Нужен молодец красной девице....

4.

Хлеб испекла я из пшена,
Показался ячменным он мне....
Ах, далек ты отсюда, мой милый!
Но, как вернешься с пути —
Речи польются из уст,
Словно сахар, сладкие.

5.

Воспевая розу, я цветы сбираю;
Соберу и насыплю цветов я в мешок.
И мешок тот кругом обошью;
И пойду поброжу с сакли на саклю,
И лучше тебя я найду молодца.

6.

Поднялась я на гору крутую,
Мыть белье подвенечное,
Мыло ж было с позолотою;
На глазах же слезы горькие....
Ах родные, не горюйте вы, —
На роду мне так написано!... [166]

7.

Пошла я под камень тяжелый, —
И пару лишь платья взяла....
Ах, скажите вы родным моим —
Доля тяжкая мне досталась.

После каждого стиха, вынимается из сосуда одна вещь, и та, кому принадлежит она, выслушивает объяснение смысла выпавшего на ее долю стиха. Первые четыре куплета сулят хорошее: долгую жизнь, счастие, скорое возвращение милого, исполнение желания, свадьбу и проч. Последние же три — потерю кого-нибудь из близких, разорение или скорую смерть.

На волю гадавшей предоставляется, выслушав толкование, открыть или нет собранию то, о чем она гадала. Стихи поются до тех пор, пока не будут вынуты все вещи из сосуда.

Гадание кончено. Хозяйка угощает гостей, и все присутствующие заключают его резвою лезгинкой, под звуки монотонной, но «живой, как горный поток, дайры (бубен)», или томашею — национальною пляскою грузин, где девушка сладострастно плывет под звуки национальной музыки. Стройные формы грузинки обрисовываются кабою (женская одежда): локоны небрежно падают из-под шитой тавксаквари (головной убор) и переплетаются с концами нежной чикилы — косынки с опущенными концами, на которую надевается тавксаквари.

Мужчины, в день Вознесения, занимаются скачкою. В Тифлисе скачка происходит за городом, на месте весьма живописном. По направлению к западу тянутся горы, медленно и спокойно течет река Кура, кругом зеленые сады, перемешанные с землянками. Группы женщин, в белых чадрах, в разных местах покрывают возвышенности или сидят на плоских крышах домов. С утра раскидываются палатки и балаганы; в них сидят торговцы с разными сластями. В этой живописной котловине и происходят скачки. По двум концам ристалища собираются всадники, вооруженные пиками, винтовками и джеридами — длинная, тонкая палка с острым наконечником. Скачка начинается. «На встречу друг другу несутся всадники и, подскакав довольно близко один к другому, бросают шесты и, поворотив коней, во весь опор пускаются назад. Их с криком преследуют противники и пускают в след ружейные выстрелы и палки. Искусные верховые во все глаза смотрят назад и, на лету, ловят палки; неопытные же поражаются в спину и затылок». Громы [167] рукоплесканий, столкновение и падение лошадей, выбивание из седла, хохот и шум продолжаются до самого вечера (”Грузия и грузины", Д. Бокрадзе. Кавк. 1851 г. № 15.).

Из других праздников замечательны у грузин: праздник Успения Божией Матери и Геристоба, или праздник в честь св. Георгия.

Народ по преимуществу чтит Богоматерь. Часто грузин не знает ни одной молитвы, но всегда призывает на себя покровительство Божией Матери. Месяц август, на грузинском языке, носит название мариамобис-тве, т. е. св. Марии. Во все продолжение августа, многие женщины ходят босиком по обету. Основанием к тому послужило то, что св. Нина, просветительница Грузии христианскою верою, столь чтимая народом, пошла в Грузию по избранию и указанию Богоматери (В честь св. Нины бывает праздник 14 января. См. Закавк. Вестн. 1855 г. № 4. Подробности о жизни и проповеди св. Нины можно найти в Закавк. Вест. 1849 г. № 12-18, 44 и 45. Грузия и Армения издан. 1848 г. ч. 1, 117-133, 209-217. Истор. изобр. Грузии. ст. 46. Маяк 1844 г. т. XV, смесь, стр. 31 и 33 и многие другие.).

Праздник Успения Божией Матери известен под именем самеба, и в некоторых местах Грузии празднуется с особым торжеством. В этом отношении особенно замечательны два праздника: Алёвский — в Карталинии, неподалеку от г. Душета (См. Алевский успенский праздник в Карталинии, Закавк. Вестн. 1854 г. № 37.), и Марткопский (Закавказ. Вестн. 1845 г. № 4. Описание праздника, см. Кавк. “Письмо к брату в Орел 18 августа 1846 года" 1846 г. № 34. Закавказск. край, Гакстгаузена, изд. 1857 г. ч. 1, 98-105.), — в Кахетии, в древнем монастыре св. Антония, в 24 верстах от Тифлиса.

Подошвы гор, у храмов, в обыкновенное время пустынные, оживляются в этот день множеством богомольцев, располагающихся в палатках, шалашах или просто под открытым небом. С наступлением сумерек, накануне праздника, гора блистает тысячами огней, оглашается звуками зурны и песнями сазандаров — поэтов-импровизаторов.

В Карталинии, в деревушке Арбо, 22-го августа, празднуется с особым торжеством Геристоба — праздник в честь Георгия победоносца.

Грузины признают Георгия под шестидесятью тремя различными названиями: Каппадокийский, Вифлеемский, Квашветский и проч. Оттого грузин, обращающийся с молитвою к святому, произносит: «Да управит Бог руку нашу, и да сопутствуют нам всегда шестьдесят три святых Георгия».

Все названия этого святого прописываются в авгорозе — большом листе бумаги, на котором по краям изображен святой, и пишется первая глава Евангелия Иоанна и разные молитвы. Чаще же всего, на таком лоскутке бумаги, пишется письмо, по преданию, будто бы писанное Иисусом Христом к Авгарю, царю эдесскому. «Кто его иметь будет при себе, сказано в письме, к тому не осмелится прикоснуться дух и какие бы то ни [168] было опасности....» Носящий это письмо застрахован от нечистой силы. Лист складывается особенным образом, зашивается в канаусовый мешочек, носимый на груди вместе с крестом, или же пришивается на правом плече бешмета, около разрезов, под мышкой.

Деревня Арбо лежит неподалеку от Патара-Лиахви. В центре ее находится церковь во имя святого Георгия, по преданию, построенная царицею Тамарою. В церкви стоит икона св. Георгия, сделанная в виде креста из позолоченного серебра. Близ храма есть особенное место, куда богомольцы приводят коров, овец и петухов для принесения в жертву Георгию. Хозяин не может сам зарезать свою жертву, он просит о том натэби — лицо, собственно только для этого избранное. Зарезав приведенное животное, натэби берет за это в свою пользу половину туловища, голову и шкуру. После жертвоприношений и обедни, начинаются игры. Тут появляются и кадаги — личности, близко подходящие к тем, которые называются у нас кликушами.

В глазах простого народа, кадаги считаются провозвестницами гнева небесного и избранными для обличения. Простолюдин полагает, что эти существа больны от образа. Грузины толпою следуют за кадагою (Мужчины редко бывают кадагами — это принадлежность женщин.) и, слушая с полным вниманием их несвязные речи, с подобострастием исполняют все приказания, как бы тягостны они ни были. Народ верит словам их безусловно. Перед пророчеством такая женщина падает на землю, приходит в исступление, корчится, рвет на себе волосы, ударяет руками и ногами о скалистую землю, во рту выступает пена, лицо ее искажается — и в таком виде начинается пророчество.

— Ты грешный человек, говорит кадага, обращаясь к кому-нибудь. Прошлого года, в такой-то день, перед вечером, ты затеял богопротивное дело. Не отнекивайся! ты не помнишь.... забыл, но от меня ничего не скрыто — я все знаю. Иди-ка лучше, несчастливец, вот в такую-то церковь, помолись там образу, да зарежь потом корову.

Иногда кадага приказывает взойти на какую-нибудь высокую гору, где находятся остатки древнего монастыря, или просто покаяться в своих грехах в духане (мелочная лавочка). Грузин, к которому обращено было подобное обличение кадаги, припоминает, что раз, действительно, подумал о недобром деле, берет деньги и отправляется куда приказано. После подобного пророчества, всякое веселье прекращается; народ делается унылым, повсюду слышатся глубокие вздохи, ударение себя в грудь, сопровождаемые словами: «Очисти нас, Боже, очисти» (“Грузинские гадальщицы", Кавк. 1853 г. № 66; Кавк. 1847 г. № 3.).

Кроме этих порченых существ, у грузин есть мкитхави (гадальщицы) и екими (знахарки). [169]

Мкитхави — это женщины, которые рассказывают будущее, не стесняясь ни лицом, ни званием, но предсказанию их преимущественно подлежат только сердечные стороны и желания. Знахарки — это туземные, доморощенные лекари, к которым грузины часто обращаются за советом.

У них существуют свои собственные лекарства. От подагры надо достать лапку зайца, убитого накануне Рождества, и носить ее несколько дней под рубашкою. Если болит правая нога, то надо носить левую заячью ногу; если левая — то правую. От ревматизма надо живую змею поджарить на сковороде и, добытым таким образом жиром, производить втирание, пока не получишь облегчения или, по крайней мере, до тех пор, пока не наскучит.

От золотухи ребенка бреют, надевают на голову холстинную ермолку, пропитанную смолою, и в таком виде оставляют его на две недели. Потом, когда смола вопьется в тело, ермолку разом срывают с головы. Туземцы полагают, что эта операция помогает росту волос.

Лихорадку прогоняют десятью зубками чесноку, который толкут, мешают с медом и дают больному натощак. Целый день больной не должен пить, не смотря на сильную жажду — иначе лекарство не подействует.

От бельма толкут кизиловые косточки и вдувают в глаз; от глухоты прикладывают к уху корень травы хариз-дзири. Корень этот необходимо держать крепко, ибо он имеет такое влечение к больному уху, что может вырваться из рук и войти внутрь головы больного (”Простонародные лекарства грузин" И. Сл. Кавк. 1851 г. № 9.).

От глаза совсем другой способ лечения. Взойдя на тахти, знахарка берет от хозяйки пояс и, подойдя к девушке, начинает нашептывать над ее головою. Потом дает один конец пояса в руки пациентки, начинает измерять его локтем, сопровождая это действие вздохами и отчаянными зевками. Минут с десять продолжается подобное заклинание от порчи глазом. Частое зевание знахарки служит знаком тому, что девушку сглазили очень сильно, ибо при последнем, третьем, измерении пояс оказался не в меру длинен — значит помочь трудно.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том I. Книга 2. СПб. 1871