ДУБРОВИН Н. Ф.

ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ

КНИГА I.

КНИГА I.

КАВКАЗ.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Изложение военных действий, двух иди нескольких воюющих народов, может быть понятно только тогда, когда известны современные им материальные и нравственные средства, которыми могли располагать оба противника. Эти средства заключаются, главнейшим образом, в административном устройстве самих государств или отдельных обществ и в характере их населения.

Изучение этого характера и администрации правительств должно предшествовать изучению военных действий. В европейских государствах администрация и правительства основаны на прочных, близких и почти одинаковых началах, более или менее известных каждому. Среди же племен азиятских, а в особенности тех, которые стоят на низкой степени развития и даже находятся, можно сказать, в патриархальном и первобытном устройстве, такое изучение администрации обществ и народного характера становится необходимым для каждого отдельного племени.

Это последнее должно быть с особым вниманием применено и по отношению к Кавказу, где вполне приложима русская поговорка: «что город — то норов; что страна — то обычай».

Только ознакомившись с бытом туземного населения, можно [X] указать здесь на причины, вызвавшие какое-либо распоряжение, то или другое историческое событие. Только при таком знании можно критически отнестись к фактам, сделавшимся достоянием истории. При изложении истории кавказской войны, более чем где-нибудь, необходимо изучение народного быта, потому что, как увидим в последствии, отсутствие таких сведений между административными деятелями вело ко многим ошибкам, имевшим неблагоприятные и серьезные последствия.

Тот, кто стал бы отрицать необходимость изучения народного характера, пусть объяснит, почему, например, черкесы один лес отстаивали отчаянно, дрались с необыкновенною храбростью, и, если приходилось, ложились поголовно под русскими штыками, а другой не защищали вовсе? Почему те же черкесы очень редко защищали аул, тогда как жители Дагестана, напротив, оборонялись в своем селении слишком упорно?

Объяснение этого явления можно найти только в особенностях быта обоих народов.

Большая часть территории, населенной черкеским племенем, отличается плодородием, обилием леса и воды. Поэтому, если жена, дети и имущество были отправлены в горы или в безопасное место, то черкес легко кидал свою деревянную саклю и кусок обработанной им земли и, без сожаления о них, отправлялся далее в горы и в менее доступные места. При умеренности в пище и питье и при способности переносить все роды лишений, черкес знал, что и на новом месте найдет такой же хлебородный кусок земли для посева кукурузы, его питающей; найдет в изобилии лес для постройки сакли и будет иметь такую же чистую воду и пастбище для быков. А для него более ничего и не нужно. Черкес защищался в ауле только в том случае, когда находились в опасности его жена, дети и имущество. Тогда он дрался с отчаянием и скорее сам погибал, нежели уступал что-либо врагу. [XI]

Совсем в другом виде представляется быт дагестанского горца.

Место, занимаемое жителями Дагестана, состоит, по большей части, из голых, безлесных и утесистых скал, песчаного или гранитного свойства; страна отличается недостатком воды и хороших плодородных земель. За неимением леса, горец строил свою хижину из камня; постройка ее стоила ему много труда, и потому он защищал свой аул от разорения. Покидая его, он знал, что не скоро найдет землю удобную для посева проса или кукурузы, необходимых для его прокормления; не найдет пастбищ и корма для своего скота, потому что повсюду видны одни бесплодные скалы; наконец, знал и то, что для постройки сакли ему необходимо положить много труда и времени, и оттого, только по необходимости, решался на переселение.

Эти особенности быта, с одной стороны, вызывали и особенный характер военных действий. Тот образ войны, который был удобоприменим на правом фланге кавказской линии и в Чечне, не мог считаться хорошим в Дагестане или на лезгинской линии.

С другой стороны, изучение народного характера важно и для администратора, чтобы, крутым поворотом, не нарушить прежних привычек народа: подобные обстоятельства часто, в особенности на Кавказе, служили причиною не только волнений, но и вооруженных восстаний.

Из многих подобных случаев можно указать на происшествие, до сих пор памятное многим на Кавказе.

Один из кабардинских князей женился на дочери другого князя, с обязательством уплатить часть калыма (плата за невесту) по окончании ярмарки, на которой он рассчитывал продать табун лошадей. По прошествии этого срока, зять все-таки не мог внести остальной части калыма, и потому тесть, по народному обычаю, потребовал возвращения дочери. Отдать жену, которую любил и от которой имел уже сына, молодой князь [XII] не соглашался. Завязалось дело. Ответчика вызвали в Кисловодск, в дом пристава, куда князь и приехал, окруженный, по обыкновению, значительною свитою, всегда и всюду сопровождающею своего господина. Дело должно было решаться по кабардинскому адату, и так как судьи не были еще собраны, а князь намеревался возвратиться домой, то пристав и приказал арестовать его.

Ответчик и его свита садились уже на лошадей, когда от них потребовали оружие. В понятии кабардинца, и вообще всех горцев, отнятие оружия равносильно отнятию чести или жизни, и потому горец, по преимуществу гордый, дорожа своею честью, никогда не простит обиды, нанесенной покушением обезоружить его. Князь, при других условиях, исполнил бы приказание начальства беспрекословно, с полною готовностию, но, при такой форме требования, вышло иначе. Первый из посланных, осмелившийся взять за поводья княжескую лошадь и потребовать от него оружие, упал к ее ногам с раскроенным черепом. Прислуга и свита князя выхватила винтовки и, расчищая ими дорогу, кинулась на улицу, но, будучи окружена войсками, укрылась в первом попавшемся доме, в кисловодском благородном собрании. Заняв на хорах собрания крепкую позицию, кабардинцы навели свои винтовки прямо на двери, и едва только показались в них солдаты, как с хоров посыпались выстрелы. Последние пошли на приступ и, после отчаянного сопротивления кабардинцев, князь был убит, а подле него легли все верные его спутники и слуги, заплатившие жизнию за нарушение коренных понятий о чести и долге, сложившихся веками среди населения их родины.

Кого обвинить в этой кровавой сцене: кабардинцев или кого другого? В изложении быта черкеского народа читатель увидит те особенности, которые обусловливали обязанности и отношения различных лиц к своему князю (См. стр. 192-201.) и конечно не обвинит [XIII] ни самого князя, ни его слуг, решившихся скорее умереть, чем нарушить закон, завещанный им их отцами и предками.

Случай этот указывает на необходимость изучения народного характера и особенностей, существующих в жизни каждого племени, словом, на необходимость этнографического описания, долженствующего предшествовать изложению военных действий и исторического хода распространения русского владычества в крае.

Описание это тем более необходимо, что Кавказ, если можно так выразиться, во многом исследован учеными, но мало известен публике. Чтобы убедиться в справедливости сказанного, стоит только прочесть несколько рецензий о Кавказе в наших столичных журналах, и тогда само собою обнаружится, что и рецензенты, бравшие на себя обязанность разбирать подобные сочинения, были очень и очень мало знакомы с страною, о которой судили и рядили. Для примера приведу русский перевод сочинения Гакстгаузена “Закавказский край". Сочинение это переполнено самыми грубыми техническими ошибками, в смысле географических сведений и названий, а между тем рецензент (Современник 1857 г. т. 66), рекомендуя книгу, не видел ее недостатков и не нашел сказать ничего более как то, что «отдельные слова часто ставятся переводчиком не в том значении, в каком оне приняты в общеупотребительном литературном языке».

Еще не так давно, в первой четверти настоящего столетия, многие сочинения и даже официальные донесения страдали неопределенностию сообщаемых сведений.

Из многих статей и книг того времени можно вывести заключение, что было только два народа, с которым мы дрались, например, на кавказской линии: это горцы и черкесы. На правом фланге мы вели войну с черкесами и горцами, а на левом фланге, или в Дагестане, с горцами и черкесами, и лишь иногда, для разнообразия, какой-нибудь автор пустит новое название, например: черкес назовет черкасами — и только! [XIV]

Все это тем более странно, что ни один уголок нашего отечества не имеет столь обширной литературы, по всем отраслям знаний, какую имеет Кавказ, но за то все это разбросано отдельными статьями, по различным газетам и журналам, и не представляет ничего целого.

Если бы я мог указать на какое-либо сочинение, хотя и не вполне удовлетворяющее цели, но, по крайней мере, несколько знакомящее с общим положением края, с его особенностями и характером народов его населяющих, то, конечно, не преминул бы воспользоваться этим, и сложил бы с себя работу мне не принадлежащую. К сожалению, ни одно из таких сочинений мне неизвестно, и я, по необходимости, должен был взяться за побочный труд, не подходящий к прямой цели моих занятий.

Передавая его на суд лиц, желающих до некоторой степени ознакомиться с краем, я хочу сказать несколько слов о том взгляде, который положен в основание при его составлении.

Описание исторических событий может считаться верным только тогда, когда они изложены так, как происходили на самом деле. Войскам и администрации решительно нет необходимости в знании, кто был родоначальником их противника, и которое, по счету, поколение живет на месте столкновения; но войскам необходимо знать, храбр ли его противник или трус, а администрации — каковы его силы, и в чем заключается источник значения или могущества неприятеля. Ей необходимо знать характер и быт того народа, с которым она приходит в столкновение, и среди которого проявляется ее власть и значение. Войска и администрация поступают, в этом случае, по тем общим законам, которые обусловливают каждого человека в его частной жизни. Люди незнакомые, но, по обстоятельствам, вступающие в сношение между собою, прежде всего стараются изучить характер нового знакомого, его привычки, верность в исполнении данного слова, и за тем, уже достаточно познакомившись, даже можно [XV] сказать сблизившись, узнают родословную друг друга. То же самое происходит и в жизни народов, сталкивающихся и мало или вовсе незнакомых между собою. Отсюда происходит то, что изложение народного быта, составляющее необходимое вступление к описанию хода исторических событий, не требует тех сведений, которые необходимы при изложении полной этнографии народа. В этом случае нет никакой надобности забираться в глубокую древность, искать происхождения того или другого народа, времени поселения его на местах, ныне ими занимаемых, а совершенно достаточно ознакомиться с характером племен в том положении, в котором застали их русские войска, впервые появившиеся на Кавказе.

Полагаю, нет надобности говорить при этом, что, для подобного исследования, гораздо важнее прошлая жизнь племен, чем настоящая, та жизнь, которая была современна эпохе ведения войны. От этого в очерк вошли и те обычаи, из которых, быть может, в настоящее время некоторые и не существуют; словом, очерк относится исключительно к прошедшему времени. С другой стороны, та же самая конечная цель — описание военных действий — дозволила мне не касаться этнографии тех немногочисленных племен, которые живут разбросанно среди господствующего населения. Не имея влияния на ход военных действий, такие племена терялись или, так сказать, стушевывались за главным населением, за другою народностию. К числу таких племен принадлежат: малкарцы, или балкарцы, горские евреи, туркмены, курды, удины, иезиды, персияне и проч.

Желание быть по возможности кратким и остаться верным своей цели лишило меня возможности воспользоваться многими интересными подробностями, относящимися до быта описываемых народов и ограничиться указанием на те источники, в которых каждый может найти эти сведения сгруппированными в одно целое и составившими третью книгу этого тома. [XVI]

В заключение я должен сказать, что в издаваемом ныне первом томе, заключающем в себе: “Очерк Кавказа и народов его населяющих", все достоинство труда принадлежит, по праву, тем авторам, исследования которых послужили мне источником для составления настоящего очерка, и имена которых находятся в третьей книге этого тома. Не прибавляя от себя ничего нового, я свел только в одно целое сведения, разбросанные по различным архивам, журналам, газетам и отдельным сочинениям. В этом только и заключается вся моя заслуга. О недостатках очерка я не говорю — их много.

Текст воспроизведен по изданию: История войны и владычества русских на Кавказе. Том I. Книга 1. СПб. 1871