ДУБРОВИН Н. Ф.

АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ ЕРМОЛОВ НА КАВКАЗЕ

(Статья одиннадцатая) ¹.

XII.

Бегство в Персию Мехти-Кули-хана карабагского. — Уничтожение ханской власти в Карабаге и введение русского правления. — Мнение Ермолова о мусульманских провинциях Закавказья. — Убийство полковника Верховского Амалат-беком. — Экспедиция генерал-майора Краббе. — Происшествия в Дагестане в 1823 году.

Прибыв в столицу Грузии, главнокомандующий узнал, что 21-го ноября 1822 года Мехти-Кули-хан карабагский бежал в Персию. Поводом к тому были жалобы подвластных на жестокости и притеснения хана, на его грабежи и насилия.

Входя в разоренное положение Карабага, император Александр I сложил с жителей недоимки за несколько лет, но Мехти-хан, при помощи насилия и истязаний, собрал эти недоимки в свою пользу. При разделе имения между своими родственниками, хан оделил своего племянника и прямого наследника, полковника Джафар-Кули-агу, и тем возбудил к себе его ненависть.

Вражда между этими двумя лицами с каждым днем возрастала, и А. П. Ермолов, не смотря на все старания, был не в силах примирить двух врагов. Джафар искал случая отмстить хану и, долго не находя его, придумал особый, и оригинальный способ. Проезжая ночью по улицам г. Шуши, он ранил себя [170] двумя выстрелами и, явившись к окружному начальнику в Карабаге, князю Мадатову, заявил, что бывшие при нем слуги испугались и в темноте ночи не могли задержать убийц. При этом Джафар говорил, что за несколько дней его предупреждали, будто бы Мехти-Кули-хан намерен лишить его жизни.

Князь Мадатов приказал произвести строжайшее следствие и взять под стражу нескольких людей, находившихся при карабагском хане. Опасаясь, чтобы и его не арестовали, Мехти-Кули-хан решился покинуть Карабаг и утром 21-го ноября, в сопровождении 15-ти—20-ти нукеров, бежал в Персию, почти без денег и с самым незначительным, бывшим при нем имуществом. Хан оставил в Карабаге всех своих жен, но захватил с собою большую часть грамот императора Александра.

Князь Мадатов тотчас же объявил ханскую власть в Карабаге уничтоженною, и жители приняли это известие с большою радостью. Для управления ханством в хозяйственном и административном отношениях назначен был полковник Реут. «Почтенные беки и прочих состояний жители — писал А. П. Ермолов карабагцам ², — могут совершенно положиться на покровительство и защиту российского правительства. Приятно мне уверить их, что собственность их останется неприкосновенною, что обыкновения земли сохраню я с удовольствием и что верным и усердным всегда будет открыт путь к получению наград, соответственных заслугам. Но вся строгость и жестокое преследование постигнет тех, кои участвовали в измене беглеца-хана и кои дерзнут иметь с ними тайные сношения».

Для предупреждения интриг и волнений, все ханские жены и сестры были переведены сначала в город Шушу, а потом, по их просьбе и желанию, отправлены в Персию. Племянник хана, Джафар-Кули-ага, с сыном Керимом, были высланы в Симбирск на постоянное жительство.

Мехти-Кули-хан скоро сознал, что, бежавши в Персию, сделал большую ошибку и через князя Мадатова просил разрешения возвратиться в кавказские владения России. Ермолов не отказывал прямо, но и не желал особенно возвращения хана.

«Более всего удивляет меня, писал Алексей Петрович князю Мадатову ³, намерение Мехти-хана, и я не могу понять странного желания жить в гор. Кубе или Тифлисе, нежели в Персии, где [171] сестра его ⁴, конечно, более доставить может выгод и лучшее содержание, нежели мы. Любимые его упражнения может он и там иметь свободно; между персиянами они стыда не делают.

Не знаю, много ли он может делать нам вреда, ибо доселе не оставляют нас природные карабагцы, а бегают одни только кочующие, которых, если у нас будет Мехти-хан, их удержать будет невозможно. Сверх того, уведомляет Амбургер ⁵, что его хотят удалить от границы, что, впрочем, может быть и одна обыкновенная персидская ложь.

«Если бы переманил он от нас 500 или тысячу семейств, это нас не разорит, и люди порядочные не перейдут к нему. Не век жить будет шах; кончится сила сестры Мехти-хана, и на него смотреть никто не захочет. Аббас-Мирзе много хлопот будет с братьями, и мы во время суматохи все возвратить можем.

«Рассуди обо всем с разборчивостью!

«Если же его еще не взяли с границы или узнаете вы, что не намереваются удалить, тогда можно, продолжая с ним изредка секретные сношения, предложить следующее: мне не приличествует вызывать беглеца и обещать ему содержание, но если он сам, надеясь на великодушие Государя, явится во мне, прося спокойного убежища, я, достойно милосердия Его, не отважу ему содержания. Никакой бумаги от него не нужно и быть не должно, ибо нет условий с тем, кому делается милость. Четыре тысячи червонцев, конечно, дать можно, но вспомните, любезный друг, что с ним явится несколько людей, у которых взято в казну все имение, и они также будут просить или о содержании, или о возврате взятого. Надобно женам дать способы особенно, и это уже не 4,000 червонцев будет.

«Может быть не осмелится Мехти-хан явиться сам, то наклонить его к сему можно посредством Ростом-бека, которому дайте сие наставление. Ему поверит он во всем. Если и бесполезному человеку дадим мы деньги, по крайней мере, за них будет ужасно стыдно персидскому правительству, что от него бежит человек, недалеким будучи родственником шаха.

«Между нами сказать, мы, подержавши несколько хана в Тифлисе, отправим в Россию».

Мехти-хан не решился возвратиться, а между тем Ермолов, вскоре после его бегства, сам отправился в Карабаг, лично [172] привел к присяге жителей гор. Шуши, приказал сделать то же во всем ханстве и учредил городовой суд или диван. Обеспечив многих преданных нам лиц раздачею земель или назначением жалованья, которым они не пользовались при хане, главнокомандующий привлек к себе всеобщее расположение населения.

Осмотрев Карабаг и введя в нем русское управление, A. П. Ермолов проехал по многим местам Ширванской провинции и остался в восторге от всего им виденного.

«Обозрев прелестные наши мусульманские области, писал он А. В. Казадаеву ⁶, я тебе, как другу, сказать откровенно могу, что восхищался мыслью, сколько введение в них управления российского послужит в короткое время к их улучшению. Сколько не противится вера сих народов всякому просвещению, сколько истолкователи оной, по озлоблению на христиан, ни охлаждают против нас, не могут они не чувствовать выгод благоустройства, которые достаточно объясняет одно обеспечение — неприкосновенность собственности.

«Введение нашего управления есть дело мне нераздельно принадлежащее, и меня утешает польза, правительству принесенная! Можешь быть на сие и совсем не обращается внимания, но я награжден собственным чувством удовольствия... Как чувствую, друг любезнейший, недостаток сведений моих по обширности моих занятий, как досадна мысль, что непременно впаду во множество погрешностей, которых, при некоторых познаниях, даже весьма обыкновенные люди удобно избегают. Все мои усилия недостаточны, и я, бывши некогда изрядным солдатом, грущу, что в половину не таков, сделавшись администратором».

«Графу Румянцеву, писал Алексей Петрович в другом письме ⁷, как вельможе, столько заботящемуся о просвещении и большие пожертвования делающему для полезных открытий, предлежит на его иждивении прислать сюда несколько ученых людей, для описания здешней страны и населяющих ее народов. Это был бы памятник, его достойный! Скажи ему слегка мысль сию в разговоре».

Прибыв в гор. Старую Шемаху, главнокомандующий вызвал к себе начальствовавшего в Дагестане генерал-майора барона Вреде и командиров Апшеронского и Куринского полков. Последние заявили о неудобствах расположения войск в гор. Кубе, [173] отличавшемся дурными климатическими условиями и вредным влиянием на здоровье нижних чинов.

«Давно желал я, пишет Ермолов в своих записках, избавиться неопрятного и гнусного города, в котором войска подвергались всегда необыкновенной смертности, но, по недеятельности и лености барона Вреде, не мог того достигнуть». Избрав лично селение Кусары, на речке того же имени, для штаб-квартиры Апшеронского полка, главнокомандующий, в январе 1823 года, приказал перенести туда управление Кубинскою провинциею. Куба была упразднена, посты в Чираге, Ричи и Кураге — уничтожены ⁸. Для штаб-квартиры Куринского полка было равномерно избрано место неподалеку от Дербента ⁹ и на командира полка, полковника Верховского, было возложено управление Табасаранью и Каракайдагскою провинциею.

В Дагестане было все покойно и крепостные работы в Бурной продолжались. Назначенный для того отряд, под начальством подполковника Евреинова ¹⁰, состоял: из одного батальона Апшеронского, одного батальона Куринского полков, 2-й пионерной роты 8-го батальона, 4-х орудий и 30-ти линейных казаков.

Прибыв в Бурную и приступая к работам, Евреинов потребовал от шамхала тарковского рабочих, которые должны были работать как в самом укреплении, так и подвозить необходимый материал. Первое время жители исполняли наше требование беспрекословно, но затем несколько селений Мехтулинской провинции отказались идти на работу в крепость Бурную. Подполковник Евреинов отправил к ним пристава, прапорщика Батырева, и переводчика своего, прапорщика Мещерякова. На требование их нарядить рабочих жители сел. Оглы объявили, что, работая в Бурной, они лишаются сенокоса и жатвы хлеба и, будучи не в состоянии переносить зноя, бывающего летом в Тарках, умирают. Посланные завели ссору и думали употребить силу, но жители, ненавидя своего пристава за злоупотребления, избили как Батырева, так и Мещерякова. Поступок жителей сел. Оглы был представлен как открытое восстание всех мехтулинцев против правительства и [174] против власти шамхала. Последний подтвердил донесение Батырева и присовокупил, что жители селений Эрпери, Караная и Ишкарты отказались также идти на работу в Бурную, а взамен того обещали платить в год по 500 баранов ¹¹. Шамхал просил генерал-майора Краббе, назначенного вместо барона Вреде ¹², усмирить волнующихся, оговариваясь, что, в противном случае, волнение охватить все его владение. Генерал-майор Краббе направил в Мехтулу два отряда: подполковника Евреинова из Бурной и полковника Верховского из Кусар. Соединение этих отрядов должно было произойти в сел. Парауде, и тогда полковник Верховский, приняв общее начальство, должен был действовать по обстоятельствам и усмирить мятежников ¹³.

Опасаясь преследований, мехтулинцы бежали в горы и отправили гонцов к аварскому хану, прося помочь в постигшем их горе.

11-го июля подполковник Евреинов выступил из Бурной с батальоном Апшеронского полка и четырьмя орудиями и 13-го числа прибыл к м. Кулецме. Оставшиеся в селении жители, которых было весьма немного, встретили отряд в 10-ти верстах и просили простить их. Евреинов приказал им разбросать начатые завалы и, ободрив их, остановился здесь лагерем. К ушедшим в горы он отправил приказание возвратиться в селение и обещал прощение виновным. Жители селений Оглы и Гапши тотчас же явились с покорностью, объявили, что пойдут на работы в Бурную, но жаловались на притеснения пристава Батырева и его казаков ¹⁴. Евреинов скоро убедился, что в Мехтуле не было никакого возмущения, и что этим словом названа дерзкая выходка нескольких, человек сел. Оглы против пристава и переводчика, «вынужденная собственным их неблагоразумием» ¹⁵. Злоупотребления и невежество пристава, неуменье соединить ласку со строгостью, леность, своекорыстие и опасение, что все эти качества будут открыты правительством, были причиною наделанной тревоги. «Кажется, в настоящих обстоятельствах, доносил Евреинов ¹⁶, весьма нужна [175] не жестокость, но даже некоторое с нашей стороны снисхождение. Это народ природно-добрый, но несправедливость ожесточает и самые простые нравы».

«Не жалею, писал Ермолов шамхалу ¹⁷, о потере времени, столь нужного для работ в крепости, о трудах отряда, особливо артиллерия, при переходе горы Калантай, потому только, что мне открылось многое, бывшее до того времени для меня тайной. Непорядочное управление народом, злоупотребления управляющих довели, наконец, бедных мехтулинцев до того, что они, потеряв терпение, решились, оставя свои дома, скитаться в горах и искать чуждого крова».

Видя всеобщую покорность населения, подполковник Евреинов отпустил батальон в Тарки, а сам отправился на свидание с Верховским, прибывшим с отрядом в Карабудахкент. Здесь они узнали, что Ахмед-хан аварский явился в Гергебиль, но не более, как с 50-ю всадниками, что он приглашал андийцев соединиться с ним, но они не согласились последовать его советам. Тогда аварский хан вошел в сношение с Амалат-беком, племянником и личным врагом Нехти-шамхала.

Сын буйнакского владельца Шах-Абаса, двоюродного брата шамхала тарковского, Амалат-бек, мечтал о возвращении наследственного владения, старался показать себя преданным русскому правительству, но когда увидал, что шамхал пользуется особым покровительством главнокомандующего, то решился изменить и перейти на сторону аварского хана. В то время, когда отряд полковника Верховского возвращался обратно в Кусары, Амалат-бек находился при войсках. В 7 часов утра 19-го июля отряд выступил в поход, и полковник Верховский уехал вперед версты на две. Его сопровождали: штаб-лекарь Апшеронского полка Амарантов и переводчики; а шагах в пяти сзади ехал Амалат-бек с двумя своими нукерами. На пути, между селениями Губден и Атемиш, Амалат-бек, по наущению аварского хана, выстрелами из трех ружей убил Верховского. Преследовать убийц было некому, и Амалат бежал в Аварию ¹⁸. Принявший начальство над [176] отрядом артиллерии подполковник Мищенко остановился близ селения Кая-Кенд, в ожидании дальнейших приказаний ¹⁹.

На другой день после этого происшествия посланные аварского хана явились в Чечне с известием, что в Дагестане убит первый человек у русских, всегда бывавший при главнокомандующем. На чеченцев известие это не произвело никакого впечатления, но подвластные шамхалу, ненавидя своего владетеля, волновались и сочувствовали Амалат-беку. Опасаясь, чтобы волнение не распространилось и на мехтулинцев, шамхал просил занять войсками селение Параул и усмирить его подвластных.

Прибыв в селение Кая-Кенд и приняв начальство над отрядом, генерал-майор Краббе вызвал к себе из Бурной отряд Евреинова и, по соединении с ним, 29-го июля выступил к селению Каранаю. Подходя к аулу, отряд был встречен выстрелами, принужден брать штурмом несколько завалов, но, тем не менее сел. Каранай было в тот же день занято, сожжено и разрушено.

В 5 часов утра 30-го июля Краббе двинулся к сел. Эрпери. По высотам, к стороне Койсубу, видны были толпы жителей, следившие за движением отряда, но не предпринимавшие неприязненных действий. Находившийся при отряде шамхал уверил Краббе, что собравшиеся на горах пришли просить пощады и прощения и что они не намерены драться с русскими войсками. Краббе обещал исходатайствовать прощение, если население возвратится в свои дома, а в противном случае грозил сжечь и разрушить селение Эрпери. Горцы отвечали, что они явятся с покорностью тогда, когда русские войска оставят их владения; теперь же этого сделать не могут, потому что койсубулинцы и другие племена, обещавшие защищать их, разорят их дома. Скоро оказалось, что ни эрперинцы, ни каранайцы не думали о покорности, а ожидали прибытия койсубулинцев и других племен Дагестана. Краббе приказал зажечь селение Эрпери, и едва только наши стрелки стали подходить к селению, как были встречены самым сильным огнем. После восьмичасового упорного боя, Эрпери было взято штурмом и разрушено. В защите его принимали участие унцукульцы, гимринцы, чиркеевцы и жители селения Ишкарты. Во время сражения шамхал оставался вне выстрелов и был праздным зрителем совершавшихся событий ²⁰. [177]

«Хотя и жаль трудов храбрых воинов наших, писал Ермолов Краббе ²¹, в пользу шамхала, который народом управлять не умеет, нам не содействует и еще робостью своею может ободрить неприятелей своих, но необходимо было скорое наказание бунтующих, дабы не последовали примеру их другие».

Из Эрпери генерал-майор Краббе отошел к Темир-хан-Шуре и, в 3 часа утра 31-го июля, расположился лагерем на левом берегу р. Эрпери-озень.

Отъезжая в г. Кубу и поручив командование отрядом подполковнику Евреинову, генерал-майор Краббе доносил, что, для удержания в страхе койсубулинцев и других племен Дагестана, необходимо учредить постоянный пост в Темир-хан-Шуре. Главнокомандующий вполне разделял это мнение, и хотя около этого времени было получено известие, что Ахмед-хан аварский 30-го июля умер, но Ермолов знал, что и со смертью его недостатка в возмутителях не будет. Амалат-бек и сын Хасан-хана дженгутайского были последователями умершего аварского хана. Первый, по вражде к шамхалу и при желании народа избавиться от его правленая, имел многих сторонников, а второй в глазах дженгутайцев был законный наследник Хасан-хана. А. П. Ермолов поручил генерал-майору Краббе зорко следить за этими лицами и быть готовым на всякого рода случайности. Предположения главнокомандующего вполне оправдались.

Поселившись в Унцукуле, Амалат-бек формировал там свои силы, делил их на сотни и старался ввести некоторый порядок ²². Находясь долгое время при русских начальниках, он знал о малочисленности наших войск в Мехтулинском округе и его окрестностях, возмущал подвластных шамхала и обещал, заступив его место, избавить население от налогов и от власти русских. По наущению Амалат-бека, дженгутайцы убили ненавистного им пристава, прапорщика Батырева, и, собравшись в значительном числе, подошли к Таркам. Жители селений Параула, Шуре, Дургали и другим присоединились к возмутившимся, и для их усмирения Мехти-шамхал не мог собрать даже и 200 человек себе преданных. Находившийся в Мехтулинском округе, в селении [178] Парауле, отряд Евреинова состоял всего из 1,300 человек пехоты, и для доставления продовольствия этому отряду был выслан из крепости Бурной транспорт под прикрытием роты Апшеронского полка. Дойдя до селения Кафер-Кумык, транспорт был окружен толпою возмутившихся более 2,000 человек. Командир роты, капитан Овечкин, знаменитый защитник Чирага, построил из повозок каре и решился защищаться до последнего. Окруженный со всех сторон неприятелем, он не мог никому дать знать о своем положении, но подполковник Евреинов, видя, что транспорт долго не прибывает, и предполагая, что он задержан, пошел ему на встречу. С прибытием Евреинова, горцы лишились надежды овладеть транспортом, рассеялись в разные стороны, но не переставали тревожить отряд и вели перестрелку до самого вечера. Остановившись на равнине у сел. Кафер-Кумыка, подполковник Евреинов устроил каре из повозок и расположился на ночлег. Горцы заняли окрестный высоты, окопались и собрались в числе до 10,000 человек.

В 2 часа утра 14-го августа они всеми силами спустились с гор и атаковали наш отряд, но, встреченные картечью, были отбиты. Первая неудача не остановила неприятеля, и атаки повторялись беспрерывно до 8 часов утра, когда совершенно рассвело, и Евреинов сам перешел в наступление, выгнал неприятеля из селения, взял некоторые завалы и утвердился на командующих высотах. «По окончании сражения, доносил Евреинов, я приказал тотчас повесить четырех пленных койсубулинцев и не позволил хоронить их убитых без особого приказания». Оставив на месте до 300 тел и пытаясь, по обычаю, взять их с поля сражения, горцы в течение целого дня вели самую ожесточенную перестрелку. На следующее утро, 15-го августа, подошли к отряду две роты Апшеронского и две роты Куринского полков, конвоировавшие транспорт с боевыми припасами, отправленными в отряд Евреинова. С прибытием их, горцы скрылись в ущельях, и когда на следующий день Евреинов двинулся к Параулу, то мехтулинцы явились просить помилования ²³.

Не обещая исполнить их просьбы, Евреинов потребовал аманатов и передал их, 26-го августа, прибывшему в Параул генерал-майору Краббе, а сам отправился в Тарки. Теперь, когда, после понесенных поражений и потерь, мехтулинцы сами искали [179] покорности, Мехти-шамхал стал их подговаривать, чтобы они просили не назначать к ним русского пристава, а отдать в управление шамхала. «Поведение шамхала, доносил Краббе ²⁴, требует объяснения. В минувшие беспокойства он много виноват, подав трусостью своею дурной пример подвластным, которые, видя оную, питая к нему ненависть и судя по его страху о могуществе неприятеля, без всякого отлагательства и охотно пристали и содействовали противной стороне. Между тем, он, по окончании военных действий, заступается за многие деревни, доказывая их невинность, дабы показать перед народом, что он им покровительствует, желая через то не быть предметом мести за наказание, определяемое правительством».

«Он слаб до того, писал Краббе в другом донесении ²⁵, что, желая оказать всякому заступление, сделался покровителем всех мошенников, кои всегдашними его врагами были и останутся, и, не видя собственного своего через такое поведение вреда, ревностно защищает их, уверя в верности их и преданности правительству».

Население видело в шамхале человека слабого, корыстолюбивого и жадного. Подвластные шамхалу неохотно повиновались ему, и жители селений Эрпери, Караная, Ишкарты и других разделились на две партии, из коих одна, состоявшая из людей зажиточных, желала тишины и покоя, а другая — из людей бедных и бездомных, требовала сохранения данной присяги поддержать Амалат-бека. Унцукульцы также разделились на две стороны: одна требовала удаления Амалата, а другая старалась ему покровительствовать. Партия противников восторжествовала, и Амалат принужден был удалиться в Андию. Горцы постановили не просить прощения у русских, но оставаться спокойными; в случае же нападения защищаться всеми силами.

В Аварии было тихо, и вдова умершего просила утвердить ханом ее сына, но Ермолов назначил ханом Сурхая, сына Гебекова. Семейству умершего Ахмед-хана было объявлено, что оно тогда только может воспользоваться покровительством русского правительства, когда выедет из Аварии. Предвидя, что вдова на это не согласится, и что при перемене правления могут произойти беспорядки, главнокомандующий сам отправился из Тифлиса на линию и приказал перейти из Кабарды в Тарки 1-му батальону Ширванского полка с четырьмя орудиями. [180]

Не смотря на то, что батальон этот был весьма нужен в Кабарде, Алексей Петрович должен был решиться на эту меру в виду серьезного положения и недостатка войск в Дагестане. Во второй половине 1823 года, в войсках отдельного кавказского корпуса, с прикомандированными к нему частями, был некомплект более чем в 16,000 человек ²⁶, причем наличное число людей в действующих полках доходило до 48,500 человек. Цифра эта была слишком недостаточна для обороны столь [181] обширного края, и главнокомандующий просил об укомплектовании его корпуса. Военное министерство отправило на Кавказ из 1-й армии все восьмые роты из 3-го и 5-го пехотных корпусов ²⁷, но так как они могли прибыть лишь к концу года, то Ермолов приказал батальону Херсонского гренадерского полка с двумя горными орудиями передвинуться из Грузии во Владикавказ. Присоединив к нему батальон Ширванского полка, пришедший из Кабарды, сотню линейных казаков, шесть орудий, и приняв над ними начальство, Алексей Петрович, 20-го сентября, двинулся по реке Сунже, чтобы лично осмотреть места вновь учрежденной линии. 23-го сентября главнокомандующий прибыл в крепость Грозную, [182] где узнал, что Абдула-бек эрсинский возмущал народ в Табасарани и производил разбои, а Хан-Мамад, сын бывшего уцмия, делал то же самое в вольном Каракайдаге. Для обуздания их главнокомандующий приказал отправить в Дербент две роты 41-го егерского полка, расположенный близ старой Шемахи, а сам, 25-го сентября, выступил из Грозной и через Внезапную, укрепления Амир-аджи-юрт и Казиюрт, 3-го октября, прибыл в крепость Бурную. Отсюда Ермолов двинулся в Мехтулинской округ и расположился в селении Казаниш.

Пользуясь временным затишьем, главнокомандующий приказал осмотреть дороги к селениям Гимри и Ирганы, принадлежащие обществу койсубулинцев, нам не повиновавшемуся. При осмотре дорог произошла перестрелка, но неприятель, не энергично защищавший хребет, обратился в бегство. Оставаясь некоторое время в Казанищах, Алексей Петрович уговорил шамхала пригласить к себе Сеид-эфендия, известного своею ученостью и пользовавшаяся между горцами большим уважением и доверенностью. Главнокомандующий нашел случай тайно познакомиться с ним.

«Несколько раз, пишет Ермолов в своих записках, виделся я с ним, но не иначе, как у шамхала и в ночное время, дабы не было подозрения между горцами о знакомстве между нами, и они оставались в убеждении, что он не угождал ни одному из русских начальников. В нем нашел я человека здравомыслящего, желающего спокойствия, и мне не трудно было угадать, что он не откажется быть мне полезным. О свиданиях с ним не знал никто из моих приближенных, кроме одного, необходимого мне переводчика. Посредством шамхала я обещал Сеид-эфендию доставлять жалованье».

В Казанищи явился к Ермолову сын умершего мехтулинского владельца Хасан-хана и просил прощеная. Главнокомандующий привел его к присяге на верность и возвратил селения, бывшие в управлении отца его. Утвердив наибом гор. Башлы Эмир-Гамзу-бека, Алексей Петрович предоставил селение Янги-Кенд в пользование семейства умершего уцмия.

«Мне весьма приятно было видеть, писал император Александр Ермолову ²⁸, счастливое во всех отношениях окончание предприятия вашего к восстановлению спокойствия, нарушенного в том краю мятежествующими горскими народами; но особенную мою [183] благодарность заслуживают благоразумные меры кротости, принятые вами для достижения сей цели. Они совершенно соответствуют намерениям моим: почитая жителей Дагестана вместе и обитателями части Российской Империи, я всегда с крайним сожалением принимал известия об употреблении силы оружия к обузданию их своеволия; тем более остаюсь довольным настоящим укрощением их, без всякого кровопролития в действие приведенным ».

Временное затишье в Чечне и Дагестане было непродолжительно, и деятельность гребенчуковского кадия Абдул-Кадыря не осталась без последствий. Проповедник войны против неверных, обещавшей рай Магомета всем убитым и сам погибший на поле сражения, Абдул-Кадырь имел своих последователей, развивших его учение в более широких размерах.

Н. Дубровин.

(Продолжение будет).

Комментарии

1. См. «Военный Сборник» 1884 г., №1.

2. Акты кавк. археогр. комиссии. Т. VI, ч. I, № 1.,299-й.

3. В письме от 23-го июля 1823 г.

4. Бывшая женою шаха.

5. Наш поверенный в делах в Персии.

6. На подлинном письме нет ни месяца, ни числа.

7. От 16-го ноября 1822 года.

8. Акты кав. арх. кон. Т. VI, ч. I, № 708-й.

9. Одновременно с этим было изменено квартирное расположение и других полков. Так, уроч. Манглис было назначено для штаба 7-го карабинерного полка, Белый-Ключ — для 31-го егерского и Гергеры — для 41-го егерского полков. Во всех этих местах решено было поселить женатых нижних чинов.

10. Командира 8-го пионерного батальона.

11. Рап. Сталя Ермолову от 23-го июля 1823 г., № 1,403.

12. По приказу главнокомандующего 15-го апреля 1823 г., генерал-майор Краббе вступил в управление Кубинскою провинциею и покоренными областями в Дагестане.

13. Рапорт генер.-майора Краббе главнокомандующему, 9-го июля 1823 г., № 6.

14. Рапорт подполк. Евреинова полковнику Верховскому, 22-го июля 1823 г., № 66-й.

15. Рапорт Евреинова генер.-майору Грекову, 22-го июля 1823 г., № 65-й.

16. В том же рапорте.

17. В письме, от 21-го июля 1823 г., № 67-й.

18. Рапорт Краббе генералу Ермолову, 22-го июля 1823 г., № 9-й, Тоже майора Ашеберга, 20-го июля 1823 г., № 785-й. Очень краткие сведения об этом происшествии можно найти в письмах с Кавказа И. Радожицкого. Чтения в Общес. Истор. и древн. 1874 г., книга II-я.

19. В отряде этом находились: 1 батальон Апшеронского полка, две роты Куринского полка, три орудия и несколько человек татарской конницы.

20. Рапорт Краббе Ермолову, 1-го августа 1823 г., № 22-й. В записках Ермолова ошибочно напечатано, что сражения у Эрпери и Караная происходили 29-го и 30-го июня.

21. В предписании, от 12-го августа 1823 г. Акт. кав. арх. ком. Т. VI ч. II, № 33-й.

22. Рапорт Краббе Ермолову, 6-го сентября 1823 г., № 40-й.

23. Всепод. рапорт Ермолова, 12-го сентября 1823 г., Акт, кавк. арх. ком. Т. VI, ч. II, № 203-й.

24. Ермолову, от 26-го августа 1823 г., № 35-й.

25. В рапорте Ермолову, от 6-го сентября 1823 г., № 40-й.

26. При инспекторских смотрах, произведенных в конце октября и начале ноября, численный состав корпуса был следующий:

Примечание. 1-й и 2-й батальоны Ширванского полка осмотрены не были, так как находились в походе.

27. По мере прибытия, роты эти поступали на укомплектование следующих частей: 3-го пехотного корпуса, 7-й пехотной дивизии роты Муромского и Нижегородского п. — в Тенгинский, Низовского и Симбирского — в Навагинский, 13-го и 14-го егерских — в 43-й егерский; 8-й пехот. дивизии: Троицкого и Пензенского п. — в Тифлисский, Тамбовского — в 42-й егерский, Саратовского — в артиллерию, 15-го и 16-го егерских — 41-й егерский; 9-й пехотной дивизии: Черниговского и Полтавского — в Кабардинский, Алексопольского и Кременчугского — в Ширванский, 17-го егерского — в 43-й егерский, 18-го егерского — в 44-й егерский; 5-го пехотного корпуса, 13-й пехот. дивизии: Владимирского и Суздальского — в Херсонский гренадерский, Углицкого и Ярославского — в Грузинский гренадерский, 25-го и 26-го егерских — в 7-й карабинерный; 14-й пех. дивизии: Московского, Бутырского и Бородинского — в Мингрельский, Тарутинского — полроты в Мингрельский и полроты в 44-й егерский, 27-го егерского — полроты в 41-й и полроты — в 42-й егерские; 28-го егерского — в 42-й егерский; 15-й пехотной дивизии: Рязанского и Ряжского — в Куринский, Белевского и Тульского — в Апшеронский, 29-го и 30-го егерских — в 44-й егерский. Общая численность 36-ти рот, присланных на укомплектование, состояла из 9,000 челов. строевых и 228 челов, нестроевых, следовательно некомплект действующих полков не пополнялся вполне и с прибытием этих рот.

К этому надобно прибавить, что роты эти пришли в ужасном состоянии. «Главнокомандующим 1-ю армиею, доносил Ермолов императору Александру, строго предписано было, пополнив в ротах недостающее число людей и не делая никак их перемен в оных, отправить их в настоящем их составе». Имевши случай осмотреть некоторые из рот лично и увидев, сколько небрежно исполнено строгое его приказание, собрал я обстоятельное сведение о всех ротах на укомплектование наступивших. В. И. В. всеподданнейше осмеливаюсь представить ведомость, в коей означено число людей из прежнего состава рот, в полках оставленных, которые замещены на выбор самыми худшими. Количество таковых, в некоторых ротах, простирается до числа неимоверного. Даны во множестве люди к службе неспособные; переменены хорошие унтер-офицеры. Во многих из рот собраны люди штрафованные и неблагонадежные, как будто приличнейшее их употребление на границе. Вижу следствия подобного укомплектования войск и ту тяжкую ответственность, которой подвергнусь я необходимо. Уже начались побеги необыкновенные, и не одни удаляются люди для службы бесполезные, но они рождают разврат между воинами храбрыми». (Всепод. рапорт Ермолова, от 26-го августа 1824 г.).

28. В рескрипте, от 15-го Февраля 1824 г.

Текст воспроизведен по изданию: Алексей Петрович Ермолов на Кавказе // Военный сборник, № 2. 1884