БЕРЖЕ А. П.

ПРИСОЕДИНЕНИЕ ГРУЗИИ К РОССИИ

1799–1831

(Окончание).

Глава III.

(См. «Русскую Старину» изд. 1880 г., т. XXVIII, стр. 1–34; 159–178.)

Желал-ли грузинский народ русского подданства?

Выдающееся положение лиц, стоящих во главе народа, их деятельность, руководящая внешними отношениями и наделяющая видимый строй народной жизни, не ускользают от внимания исследователя исторических явлений и лицам этим невольно придается решающее значение в общем движении исторической жизни народа. Всякое историческое явление легко объясняется обширными планами, плодотворною деятельностью одних, ошибками, действием, личным интересом других заметных представителей или руководителей народа, но такое легкое объяснение не может быть ни точно, ни вполне верно. Руководящие лица, высшее руководящее сословие составляет только поверхностный, сравнительно ничтожный видимый слой того моря, которое называется народом. Причины существования этого моря очевидно совсем не те, от которых волнуется его поверхность, представляя доступную нашему наблюдению картину опускающихся, поднимающихся, сшибающихся волн.

Правда, в руках руководящего сословия и видимого его представительства в народной жизни — администрации — сосредоточивается значительная часть интеллигентных и материальных сил народа, но последствие бесконечного разнообразия интересов всех руководящих лиц и самого их положения вне массы, на ее поверхности — [364] этим лицам весьма трудно участвовать в созидании народных сил и чрезвычайно легко содействовать быстрому их разложению. Как бы ни была могущественна и искусственна администрация, она не в состоянии захватить в свое распоряжение всего народа, проникнуть во все отправления народной жизни, которые всегда будут совершаться по известным экономическим законам, большею частию неимеющим ничего общего с идеалами, деятельностью и ошибками руководящих лиц. Действующие силы, которых эти исторические и экономические законы служат конечным выражением, не имеют ничего особого, сверхъестественного, и проявляются постоянно, так сказать — ежедневно, в текущей жизни народа; во результаты их действия, подобно результатам действия физических сил, производящих геологические явления на поверхности земной, обозначаются только в продолжительный период времени, и потому, ускользая от непосредственного наблюдения, дают каждому исследователю лишь возможность делать более или менее основательные гипотезы о постепенности их прошедшего действия и вероятных от того последствиях.

На этом основании вопрос: желал-ли весь грузинский народ присоединения к России или нет — решить прямо, непосредственно, нет возможности, так как этот народ прежде всего не имел соответствующего органа, посредством которого он мог бы прямо выразить свое желание или нежелание; а потом народ этот состоял из таких разнородных элементов, как князья, дворяне, черный народ, грузины, армяне, полудикие горные племена — осетины, пшавы, хевсуры и пр. У всех этих элементов народа понятия об общем благе и общем интересе взаимно противоречили и никогда не могли выразиться одною общею формулой, одним единодушным желанием. Тем не менее, так как все они составляли одно государство под управлением одной и той же династии, и все выработанные предшествовавшими историческими событиями порядки или, вернее, беспорядки для всех одинаково отражались в виде полного бесправия и отсутствия внутренней и внешней личной и имущественной безопасности, — то мы имеет основание, обсуждая экономическое и общественное положение грузинского народа, сделать вероятный вывод о том, чего он должен был желать, чтобы его тяжкая, невыносимая участь могла измениться к лучшему.

Не имея в виду представить полную картину расстройства грузинского царства, приведем несколько отрывочных данных, которых будет совершенно достаточно, чтобы судить о том, что такое была Грузия в период присоединения ее к России. [365]

Коваленский, которого интерес заставлял скрывать истинное расстройство грузинского царства, в своей записке о Грузии ¹ пишет: «Внутреннее благоустройство, порядок правосудия, просвещение народа, распространенье его обогащения обеспечением собственности и личной безопасности каждого, внушение духа бодрости и согласия единодушного, учреждение войск в возможном порядке и устройстве, и, наконец, утверждение прочных связей с соседями... все таковое, при всех моих на сии предметы внушениях, по сие время начала не имело».

Иначе, конечно, и быть не могло. В предыдущей главе мы видели все бессилие царя, при его деспотической власти, сделать что нибудь для благосостояния своего народа. От царевичей царь не пользовался никаким уважением, как признается с полною откровенностию сам царевич Александр. «Все народы Грузии, — пишет он генералу Лазареву ², — остерегаются вас, а то кто бы служил ему» (царю Георгию XII)? А что делали сами царевичи, ближайшие помощники и исполнители царских распоряжений, и как отражалась на благосостоянии народа их деятельность — можем заключит из следующего:

Всех цариц, царевичей, царевен, их детей — к 1800 году состояло 73 человека, а исключая отсюда семейство Дадиани (7 человек), которое кормилось на счет Мингрелии, оказывается, что шестьдесят шесть человек имели право и потребность раззорять несчастную Грузию, в которой числилось только 35,000 семейств. Разумеется, членам царской семьи было очень тесно: они постоянно сталкивались, отнимали друг у друга имения, доходы, людей, и беспрерывно грызлись, взаимно ненавидели и мстили друг другу; лгали и жаловались сначала царю, пока он существовал, а впоследствии русским властям. Разобрать и удовлетворить их не было никакой возможности, так как бараты взаимно уничтожали все права: все были правы и все неправы. Все имения были в споре и все одинаково раззорялись своими хозяевами. Удивляться надо одному, как, за всеми насилиями и поборами, подрывавшими платежные силы населения, оставалось еще что нибудь и доходы Грузии при присоединении ее к России, за 1801 год, могли составлять сумму в 60,287 р. 45 к. ³.

«Акты Археографической Коммисии» дают нам несколько данных для определения того, что стоили Грузии законное, так сказать, штатное содержание 17-ти цариц, царевичей и царевен. Из счета, представленного самою царицей Дарией, супругой царя Ираклия II, [366] мы видим, что собственно на прокормление ее персоны и двора отпускалось такое содержание ⁴:

В день: муки 4 коды; мяса 24 литры.

В постный день: рыбы тешек 8 пар; балыков 3 пары; икры 4 литры; постных овощных припасов и орехов 6 литр; соли по 1 литре; луку 1 литра (9 фунтов).

В ночь свеч сальных 6 фунтов,

Вина, соответственно сей провизии, отпускалось сапальнями. Дрова доставлялись из окружных деревень.

Для лошадей и катеров отпускалось ячменя в день 17 литр, а мякина доставлялась из окружных деревень по раскладке.

Как видно из этого списка количества и качества питательных продуктов, отпускавшихся на содержание вдовствующей царицы и ее штата, — грузинский двор не блистал роскошью в гастрономическом отношении. Но, впрочем, сама царица Дария была не прочь и покушать лучше, по крайней мере при конвоировании ее в Россию барон Умянцов чуть не с ужасом доносит кн. Цицианову ⁵, что у него выходит в день на продовольствие царицы и ее свиты: «около 3-х фунтов сахару; более 20-ти тунг вина; 3 барана, до 15-ти курей, от 100 до 120-ти чуреков».

Все это дает весьма характерные указания, до какой бедности доведена была Грузия, если подобное, буквально нищенское, содержание могло удовлетворять старших членов царской семьи, каковым должно считать царицу Дарию, главную виновницу беззаконий в царствование мужа ее Ираклия II и всех внутренних смут после его смерти. С другой стороны, судя по вышеприведенным цифрам, очевидно, что для подобного нищенского продовольствия особ царской семьи, при общем числе их 66 человек, поборы одними продовольственными продуктами, не считая денежных сборов, — составляли невыносимую тяжесть для раззоренного грузинского населения, состоявшего всего из 35,000 семейств, особливо если к этому прибавить самый способ взимания посредством Василия по баратам, которые всем выдавали и которым никто не вел счета.

«Ни один из чиновников грузинских, долговременно находившихся у царей при делах, — доносит генерал Кнорринг государю ⁶, — не преподал мне верного сведения о названиях, числе селений, наций народов, в них обитающих, и принадлежностях их казне, церквам, к уделам членов царственного грузинского дома и помещикам, тем меньше о числе дымов или семейств, сколько нибудь близкого к истине».

«Теперь на каждый лоскут карталинских и кахетинских [367] земель, — доносит Коваленский Кноррингу ⁷, — являются несколько претендателей, относящие наследное свое право к самой древности, хотя многие из них, через несколько уже перерождений, не токмо ими не пользовались, но и помыслить о том не смели, сколько по опасности, извне угрожавшей, столько по самовластию царей, присвоивших все такие пустопорожние земли в свою собственность».

«Все подушные и поземельные сборы в Грузии, — доносит ген. Кнорринг ⁸, — почти не имели основательного постановления и требовались по единому произволению царя, который, пользуясь правом отнимать избытки у кого хотел из подданных, — не помышлял повинности граждан уравнивать по способам их промышленности».

Можно представить себе, как невыносимо было положение платящих сословий при таком абсолютном незнании самого грузинского правительства — кто платит, что платит и за что платят. Оно увеличивалось еще наследственностью должностей, без жалованья, с правом кормиться от места, без всякого контроля такой случайной администрации из старцев, малолетних и их опекунов, — администрации, которая от всех царственных особ получала бараты и сбивалась с толку, по чьей воле она действует; за то князья были довольны и не хотели перемен.

«Наше пропитание только в том и состоят, что по должности мы получаем доход, — пишут кахетинские князья в прошении Коваленскому ⁹ по поводу введения администрации по выбору, а не по наследству, — и буде сего лишимся, то нам ничего не остается как только погибнуть и умереть, так как мы содержать себя не можем».

«Легко понять, — доносит кн. Цицианов государю ¹⁰, — сколь отяготительно для поселян управление моуравов, которые, сверх положенной им по грузинским древним обычаям 1/10 части доходов, обременяют крестьян, по злоупотреблению, вошедшему также в обычай, — равными незаконными повинностями и поборами».

Понятно, что, при существовавшем невообразимом хаосе в определении, назначении я самой системе взимания налогов, — единственным регулятором хотя какой нибудь правомерности платежей со стороны народа служило только нравственное достоинство назначавших и собиравших налоги властей, т. е. царевичей, царевен, цариц и их родственников и благоприятелей князей моуравов по наследству. Но это достоинство, как оно выражается в их собственных письмах, было едва-ли не ниже административных порядков и системы налогов, придуманной для благоденствия грузинского народа. — Приведем несколько примеров. [368]

Царица Дария жаловалась ген. Кноррингу, что она лишилась имения и средств к пропитанию. Спросили царевича Давида. Он ответил ¹¹, что царица Дария имеет с двух красилен 4,000 руб.; две деревни для продовольствия хлебом; одну для продовольствия рисом и мясом; виноградный сад, приносящий 600 ведер вина; на Авлабаре имеет шамхорельцев для доставки дров и грузин для получения кур, молока и яиц. А что отнятые Георгием у царевича Парнаоза имения будут возвращены, когда он возвратится из побега и присягнет на верность императору.

Вот, между прочим, что отвечала ему на это вдовствующая царица Дария ¹²: «Ты сам хорошо знаешь, что еще при твоем деле доходы с Цхинвальской и Горийской красилен ты и твои братья отымали у меня, да и в прошлом году горийский доход ты сам истратил, а в Цхинвале поставил своего человека и забрал себе, — ведь ты знаешь, что засим ко мне ничего не поступает оттуда. Как же ты оправдаешь себя такою ложью?.... Ты свое письмо испестрил названиями, затем, чтобы обмануть незнающего; если бы даже все были обмануты, — Бог не обманется, поверь мне. Более всего дивлюсь, что ты не бережешь себя от стольких лжей. Еще писал: «если Парнаоз явится и присягнет на верность государю, то получит обратно все те вотчины, которые отец твой отобрал у него на законном основании». Твой отец ничего законного не творил. Каким законом предписывается клятвопреступничество и отнятие хлеба у брата? Вы должны и то объявить Парнаозу: как вы верите в клятву и как поклялись — так-ли должен поклясться он, или иначе?»

Вопрос этот, конечно, у места; но он относится не к одному царевичу Давиду, а ко всем членам царской семьи. Лазарев в конфиденциальном письме к ген. Кноррингу ¹³ пишет: «Они присягу, клятву ни во что не ставят, а сохранение закона в одном полагают, что по постам, середам и пятницам не есть мяса; но раззорить, похитить имения, обокрасть и отнять жизнь у человека для своего интереса за ничто поставляя, ради из-за рубля присягать. Вот каковы они от первого до последнего».

«Известился я, — доносит ген. Лазарев ¹⁴, — что братья покойного царя Георгия XII делают равные притеснения всем карталинским князьям. Их неистовство дошло до того, что третьего дня вытащили жену князя Туманова и оную заковали, равно и сестру сердаря Орбелиани, и таковые неистовства делают весьма часто и разоряют деревни».

А главный виновник этих неистовств, царевич Парнаоз, в [369] свое оправдание пишет ген. Кноррингу ¹⁵: «Милостивый государь! Слышал я, что вам донесено, будто бы я раззорял Грузию и притеснял народ. Я по христианской совести уверяю, что сверх отнятых у меня имений, сколько царь Георгий и царевич Давид у моих крестьян — грузин, армян и татар — побрали насилием, я противу того и пятой части не получил с Карталинии».

«Разве вы не знаете, — откровенно сознается в свою очередь ген. Лазареву царевич Давид ¹⁶, — истории о том, как грузины во время владычества османов и персов погубили друг друга; все, что по сие время представляет следы опустошения в Карталинии, все это произведено взаимным злодейством и корыстолюбием».

«Есаулы, посланные якобы царевичем Давидом, — доносит подполковник Симонович ген. Лазареву ¹⁷, — приехав в деревни, близ Сурама расположенные, начав делать наглости, столь встревожили тамошних обывателей, что те приняли намерение к побегу, но капитаном с ротою, там квартирующим, от того удержаны. Ныне прибыв вторично и не могши по требованиям их получит вина, начали насильственным образом у жителей сурамских ружья, котлы и одежду отнимать, и выгребать весь имеющийся у них хлеб».

В числе вопросов, представленных ген. Лазаревым на разрешение генерала Кнорринга при его приезде в Тифлис, стоит следующий:

«Как многие чиновники имеют места, единственно для собственного пропитания им служащие, и берут со вверенных им частей деньги и вещи без всякого человечества, от чего все жители Грузии весьма претерпевают, то, дабы жители, а равно чиновники, никаких нужд не претерпевали, то как поступать в сем случае?» Ответ был такой: чиновникам пользоваться содержанием по прежнему, но не допускать злоупотреблений.

Ген. Лазарев с ужасом рассказывает, как царевич Давид требовал взыскать с князя Соломона Тарханова долг в 600 р., которого тот никогда не делал.

Поставленный на очную ставку с Тархановым, царевич Давид не только отказался от взыскания долга, но начал уверять ген. Лазарева, что никогда об этом долге не говорил ¹⁸. «Теперь вы можете посудить, — пишет ген. Лазарев ген. Кноррингу, — каковы все грузины, если таков тот, кто показал себя достойным царствовать».

Каким доверием и уважением пользовались у народа члены [370] царской семьи, прекрасно характеризуется царевичем Парнаозом в письме к кн. Ивану Эристову ¹⁹: «клянусь благодатию брата нашего католикоса, — пишет Парнаоз, — и твоею жизнию, что поистине все мои люди голые, и если хоть не отделаюсь от заимодавцев, на базаре уже мне никто не поверит, да и зачем поверят, когда я не могу отдать в залог, чтобы взять что либо, а даром, и ты знаешь, никто ничего мне не отпустит».

Неудивительно, что, при таком низком нравственном уровне правителей, обхождение их с простым народом было самое варварское, как можно судить из приказа, данного Георгием XII кн. Амилахвари, и приказания ген. Кнорринга Верховного грузинского правительства уголовной экспедиции ²⁰ — предписать полицейским властям, «дабы оные обязали подписками помещиков, чтобы сии своих крестьян бесчеловечными побоями не увечили».

Не смотря однако на все бедствия и раззорение, Грузия в то время, как и теперь, была страною богато наделенною естественными богатствами, эксплоатация которых могла бы с избытком прокормить и доставить довольство населению, в десятки раз большему, чем несчастные остатки некогда сильного грузинского народа!

«Везде, — доносит ген. Кнорринг государю после своего путешествия в Грузию ²¹, — представлялась мне земля от природы обогащенная, но селения — от рук хищников внешних и от внутренних крамол раззоренные и опустошенные».

«Земля здешняя сама но себе плодородная могла бы быть при хорошем хозяйстве и устройстве, — пишет ген. Лазарев ²², — но что теперь в оной не так достаточно, то причины тому суть: народ отягощен поборами, как от царствующих, так и от князей и дворян своих. Ибо каждый, кто бы он ни был, приезжая в деревню, все берет безденежно, отчего поселянин не имеет никакой охоты обрабатывать, — буде же что привезет в город, то у него берется таким же образом на чье нибудь имя».

Нельзя думать, чтобы народ не видел ясно полную возможность улучшить свой быт культурою богатой природы, и мог бы не понимать, как это ему ежеминутно доказывалось, что главною причиною его нищеты служат притеснения и неправды царевичей, цариц и их клевретов, притеснения невыносимые и делавшие немыслимым всякое улучшение народного быта. А потому, естественно, вся эта темная, угнетенная, страждующая масса простого народа искренно желала прекращения подобного порядка вещей, не придавая никакого значения будущей форме своих отношений к верховной власти. Будет-ли в Грузии самостоятельный, независимый [371] царь, или этот царь сделается вассалом, поступит в рабство к шаху, султану, императору — все это для народа обещало лучшее положение, лучшие порядки, если только многочисленные царицы, царевичи, царевны и поставленные ими моуравы и нацвалы — лишатся права наследственно высасывать последние соки народного благосостояния.

Как велико было это народное благосостояние Грузии в период присоединения ее к России, можно себе ясно представить, подведя, на основании вышеизложенного, общие итоги условий политико-экономической жизни грузинского народа. Мы видим, что счету деревень, числа и национальности их жителей наверно никто не знал. Налоги же на них налагались по произволу царя и высшего сословия, без всякого соображения, и размер их определялся, лишь размером наличного имущества тех поселян, которые не бежали в леса, а состояли на лицо, так как всякий дворянин и его человек, являясь в деревню, брали у крестьянина все, что он имел. Право поземельной собственности, даже у высшего класса, вовсе не существовало: всякое имение, всякая деревня могли быть взяты и отданы другому по барату, или просто отняты и разграблены всяким царевичем и князем, которому не давали того, что он требовал по собственному своему произволу. Всякий грабил сколько имел сил, и все-таки по своему счету, как признается царевич Парнаоз, не добывал грабежом и пятой части того, что отнимали у него старшие. Такие порядки, однако, не мешали уплате, со стороны ограбляемых, налогов, которые взимались при том наследственными, т. е. несменяемыми, моуравами. Моуравы кормились от поборов и без них должны были лишиться жизни, стало быть, вынуждены были к злоупотреблениям силою своего положения. Жаловаться было некому: трепеща за личность и собственность свою, невинный и преступник одинаково укрывались от гнева сильного чрез постыдные коварства и подаяния ²³. Эти подаяния и постыдные коварства расточались перед особами, нравственное достоинство которых имело отрицательную величину, а глубокое невежество «было так велико, что большая часть оного (дворянства) не знают своего природного языка по правилам» ²⁴.

Внешняя защита Грузии принадлежала войску, которое, по описанию генерала Лазарева, было в таком состоянии ²⁵:

«Из князей, которые составляют конницу, есть хорошие наездники и довольно храбрые; но пехота, составленная из мужиков, исключая тушинцев, хевсур и пшавов, никуда не годится. Но [372] все сии войска так застращены, что без подкрепления с самим слабым неприятелем дела иметь не могут».

Очевидно, подобное войско обеспечивало Грузию от соседних хищников за столько, насколько лично у каждого грузина хватало сил и оружия для собственной обороны. Для самого же царя такое войско было не только бесполезно, но положительно вредно, так как, при абсолютной негодности против внешних врагов, оно могло лишь служить всякому недовольному для противодействия власти царя.

Но если не могло быть внешней безопасности; если личность и имущество не могли быть ограждены; если администрация представляла особый вид хаотического грабежа и поддато бесправия, то — как бы ни был способен, энергичен, трудолюбив грузинский народ, — личный труд каждого, составляющий основу экономической жизни государства, становился непроизводительным. Стало быть, трудиться, производить, создавать материальные ценности — было не рационально, а это непосредственно служило к уничтожению внутренних сил государства и делало политическое существование последнего невозможным. Из ничего, человеческою мудростью и энергиею, нельзя создать что либо. Если платежные силы народа истреблены, то неизбежно наступает финансовое расстройство и, как неотразимое последствие сего — политическое бессилие государства и внутренние в нем смуты. Нет такой мудрой администрации, которая могла бы управлять сложною государственною машиною, не имея достаточно доходов на ее содержание. Одними бюрократическими махинациями нельзя создать материальные средства, необходимые для существования администрации, если этих средств нет у народа. Грузинское правительство и администрация истребили благосостояние народа, и затем должны были неизбежно погибнуть.

Конечно, грузинский народ весьма смутно понимал причины расстройства государственного организма: он только чувствовал свои невыносимо-тяжкие страдания я должен был искать случая и средств покончить с ними, и разумеется, не во имя отвлеченных идей, а просто во имя возможного улучшения своего материального быта. Но где же и в чем мог он видеть желаемое улучшение? Перемена царя Георгия XII на царевича Давида или царевича Юлона, без сомнения, не могла обещать ничего кроме нового раззорения и новых страданий. Признание царевича Александра и его могущественного покровителя — шаха персидского — слишком напоминало весьма недавнее нашествие Ага-Мамед-хана, почти поголовное избиение грузин и полное раззорение страны, от которого даже [373] Тифлис еще не успел оправиться. Порта Оттоманская не придавала никакого значения закавказским государствам и ограничивалась более нравственною, чем материальною поддержкою мусульманских владельцев, в ущерб христианам. Иного Турция не могла делать и в будущем, — а грузины свято хранили свою религию, дорожили своими обычаями и не прибегали к ренегатству для облечения своего невыносимого положения. И грузины были правы: только одна христианская религия, при общем разложении внутреннего государственного строя, не допустила их до обращения в азиатскую орду, в бесчеловечных варваров, в роде окрестных соседей, потерявших всякое сознание человеческих прав и человеческого достоинства. Поэтому совершенно естественно, что, при сознании необходимости внешней помощи для водворения внутреннего порядка, при мысли об иностранном покровительстве, для всех благомыслящих грузин, как и для представителя грузинского народа Георгия XII — далекая, могущественная и единоверная Россия оказалась единственным государством, помощь которого могла спасти Грузию от одолевавших ее внутренних и внешних врагов. Но все-таки это общее сознание, со стороны забитого, разоренного народа, не могло выразиться открытым требованием русского покровительства или русского подданства. При глубоком невежестве и постоянной боязни кары, даже без всякого с его стороны повода, — грузинский простой народ несмел выражать своих желаний, да едва-ли и съумел бы их формулировать. Но он давно привык ждать помощи от христианской России, — граница которой была недалеко и хорошо известна, так как за эту границу постоянно выселялись из Грузии все беглецы, спасавшиеся от мести и раззорения царями, царевичами, князьями и внешними врагами. Однако, если народ грузинский и привык ждать избавителей из России, то как достигнуть этого, как ускорить желанное событие — он не мог вправить в определенной форме и не съумел бы добиться до практического предложения, которое мог сделать только один грузинский царь, невольно подчинившийся общему, инстинктивному желанию своего народа. Только по той радости, с какою были приняты грузинами первые русские войска, первые русские деятели, первое русское правление в Грузии, и по тому искреннему содействию большинства народа, какое оказано первым шагам русского владычества, мы можем заключить об искреннем желании грузинского народа поступить под власть России.

Мы описывали в первой главе блистательную встречу и общее ликование тифлисских жителей даже на базаре, где, по словам [374] Коваленского, каждая лавка в ряду имела свою маленькую беседу, а в совокупности составляли весьма приятное зрелище ²⁶.

Вот как описывает генерал Лазарев прием в Тифлисе деташемента Гулякова ²⁷:

«Народ, на лицах коего являлись успокоение, радование и восхищение, препровождал с радостными восклицаниями защитников своих в город, где старцы, вышедшие во сретение у домов своих, поднимали к нему дрожащие свои руки, благодаря Всевышнего за ниспослание им защиты; возвышали всевысочайшее имя монарха до небес похвалами, и веселые объятия простирали к нашим мушкатерам, как чадолюбивые отцы к детям своим».

«Здешний гостинный двор был уже не местом торжища, но восхитительнейшею картиною шума празднующих, кликов веселящихся, при каковом случае участвовали как вся царская фамилия, так и все знаменитейшие царства чины от старого до малого».

«По объявлении царевичам и народу высочайшего соизволения, чтобы все осталось по прежнему, а преемник покойному царю избираем не был, — доносит ген. Кнорринг государю ²⁸, — народом сие принято без малейшего ропота, да и все царевичи оказали на то готовность свою тем охотнее, что в противном случае должны бы возродиться междуусобия между братьями и детьми покойного царя».

Душетский капитан-исправник, по поводу поступления имений царевича Вахтанга в распоряжение русского правительства, доносит ²⁹: «народ везде встречает нас с восхищением и с чистейшею благодарностью государю императору, по причине выше мер терпимого доселе ига».

Донося государю о неистовстве царевичей, братьев умершего Георгия XII, генерал Кнорринг описывает, как принято было в Тифлисе объявление об упразднении царства. По прочтении высочайшей грамоты, все тифлисские жители пришли в дом генерала Лазарева и подписали благодарную грамоту. «Благодарность и радость были изображены на всех лицах и желание подписывать было так сильно, что многие князья уже вечером приходили и просили распечатать пакет с грамотою, чтобы совершить рукоприкладство; а моурав Андроников, будучи болен, прислал с доверенным свою печать, дабы оную приложить» ³⁰. Бывшие послы в Петербурге, князья Палавандов и Авалов, писали генералу [375] Кноррингу особое письмо, удостоверяя, что они лично видели сильное желание народа быть в русском подданстве.

«Сколь обрадованы подвергнуться русскому подданству князья, дворяне, купцы в Тифлисе и вообще в провинции жительствующий народ, изрещи не могу», — пишет генералу Кноррингу патриарх армянский ³¹.

«Город разделен на несколько частей, каждая на десятки; определены десятские и частные, кои обязаны наблюдать чистоту и порядок, и сие, — доносит ген. Лазарев ген. Кноррингу ³², — делается с таким удовольствием от обывателей, что я никогда ожидать не мог по грубому азиатскому нраву.

«Теперь, — продолжает ген. Лазарев, — долгом считаю донести всю радость, кою здесь произвел высочайший манифест: я, живучи здесь полтора года, еще не видал такого совершенного удовольствия, какое здесь существует со дня прибытия Золотарева; все как снова переродились и ожили, можно сказать, что сердятся, когда их назовут грузинами, а говорят, что они русские».

«При объявлении манифеста армянам, так как здешние (тифлисские) обыватели по большой части армяне и ремесленники и торгующие, а грузин самая малая часть, весьма приметна была радость на всех лицах, исключая патриарха, который, по простоте своей, не мог скрыть своего неудовольствия, на лице изображенного» (патриарх был весьма предан царствовавшей династии).

«Я еще в первый раз видел такое стечение народа, как сей день было, и такие знаки радости, — свидетельствует, генерал Лазарев. — Также получил от маиора князя Саакадзе и капитана Гарцевича рапорты из Душета и Гори, что точно такая же радость и в тех местах изъявлена, как здесь. Рапорты их представлю, когда соберу со всей Грузии, и твердо уверен, что везде будет такая же радость, как и в означенных трех местах».

В письме 2-го марта генерал Лазарев сообщает генералу Кноррингу ³³, «что посланные с манифестами офицеры возвратились и привезли приятную весть, что везде оные были приняты с большою радостью, исключая Тамбака, где одни магометане не изъявили никакой радости. Князья, исключая тех, кои имели некоторое влияние в правлении и потому способы к грабительству и обогащению, одни те кажутся повеся нос ходят; прочие же все довольны».

Отправив в Россию некоторую часть царевичей, генерал Лазарев доносит ³⁴: «Наконец некоторая часть раззорения Грузии [376] прияла начало ее облегчения; народ и преданные столь рады их отъезду, что я вам и описать не могу, и некоторые почти громко кричат, что большая государева милость была бы и последних всех взять».

«Купечество, городские жители и многие поселяне, — пишет ген. Лазарев ген. Кноррингу ³⁵, — в весьма большом восторге, что государь в свои подданные их принял, и многие купцы мне объявили, что они в три месяца то получили барыша, что прежде от баратов в год не получали; также и поселяне, кои имеют моуравов приверженных к нам, то и те уже чувствуют милость государя.... Но где моуравы не так усердствуют и дают еще волю продолжать прежнее иго, то те еще много не так довольны».

Во время наступивших смут, когда царевичи задумали восстановить простой народ против русского правительства, они не встретили в нем никакого желания поддерживать прежние порядки.

«Лезгинские набеги, — пишет Мусин-Пушкин ³⁶, — большею частию по внушению царского дома происходят не в том намерении, чтобы раззорить Грузию, но более для того, чтобы убедить простой народ, что защита российская для них недостаточна».

Генерал-маиор Леонтьев доносит генералу Лазареву ³⁷: «Все манавские князья всякий день ездят на гору, ожидают царевича Александра с большим войском и заставляют жителей идти с ними. Манавские же жители никак на сие не преклонны и хотят вместе с русскими защищаться».

«Простой народ, — пишет Мусин-Пушкин о восстании в Кахетии, — никак в заговоре участвовать не хотел, с присланными письменными объявлениями уверял в верности своей и просил единственно о защите от мятежников».

Андрей Курдашвили, посланный для возмущения Кахетии ³⁸, показывает, что, явившись в первую деревню Калаури, он прочитал в публичном собрании данные ему письма, что «всей черни той деревни весьма показалось противно и, отдавая письма, ему объявили, что на бунт и возмущение никогда не покусятся. Почему в других деревнях писем этих он не решался и показывать». Это показание подтверждается рапортом подполковника Солениуса ³⁹, который, преследуя бежавших князей, проходил мимо деревень, «жители коих приходили и объявляли ему, что, приняв присягу императору российскому, они нарушить оную не согласятся не смотря ни на какие угрозы князей».

Генерал Лазарев доносит по этому же предмету ген. [377] Кноррингу ⁴⁰, что «как ни старались князья привлечь народ в своей стороне, народ остался на своих местах и ни по каким уговорам к партии их не пристал, а при случае им не повиновался, хотя князья современен будут делать жителям отмщение».

«Нельзя не донести, — пишет Карнеев из Телава Коваленскому ⁴¹, — что черной народ мы нашли весь преданный государю и, по прибытии в Телав 29-го и 30-го июля, мужики целыми деревнями приходили к генерал-маиору Гулякову испрашивать наставлений, как им поступать в таких смутных обстоятельствах».

«Я не осмелюсь утверждать, — доносит ген. Кнорринг государю ⁴², — чтобы все высшего состояния люди взирали на присоединение Грузии и прежде и теперь равнодушно. Половина дворянства грузинского желает иметь царя, дабы удержать наследственные достоинства и сопряженные с ними доходы. Но все прочие, основательнее размышляющие, ведая внутреннее и внешнее состояние отечества; зная сколь нетвердо состояние в таком правлении, в коем нет ни твердых оснований, ни способов к содержанию устройства, — рассуждают, что лучше уступить часть своих преимуществ и быть под сенью незыблемого правительства, нежели, находясь в ежеминутном страхе, ожидать потери жизни и собственности от внутренних волнений или от хищных соседей, — и совокупно с прочими состояниями грузинского народа желают быть в подданстве России».

«Князья, которые имеют свои деревни и живут одними доходами, не имея в виду никаких грабительств, — доносит ген. Лазарев ген. Кноррингу ⁴³, — остаются, по видимому, приверженными к новой (русской) власти, а те, которые всегда имели в предмете своем одно непомерное грабительство их единоземцев и тем наживались, — держатся стороны царевичей. Но все они важного сделать не могут, кроме привода сюда ничего незначущих соседственных войск».

Как видно из сделанных выписок, народ оставался сколько мог в стороне от поддержки замыслов упраздненной династии и твердо держался своего желания быть под властью русского правительства. Это вполне подтверждается тем, что во время первого приезда генерала Кнорринга в Грузию, по повелению государя императора, для убеждения в искренности желания русского подданства, народ грузинский встречал генерала Кнорринга толпами от границы до самого Тифлиса, расчитывая, что генерал Кнорринг прибыл, чтобы объявить решение о присоединении Грузии к [378] России, и в радости изливал моления о здравии и благоденствии государя, — но узнав, что это решение откладывается, ввергался в крайнее уныние и печаль.

В следующий свой приезд в Тифлис генерал Кнорринг доносит государю ⁴⁴: «Удовольствие народа тем сильнее, тем искреннее, что теперь совершенно опроверглась молва, рассеянная царевичами и их соучастниками, якобы Грузия останется при прежнем образе бедственного правления своего».

Сделанных выписок, думаем, достаточно, чтобы придти к выводу о желании грузинского народа, — исключая царской семья и их сообщников, приверженных собственно к наследственным должностям, а не к царствовавшей династии, — поступить в подданство России, а лучшее фактическое подтверждение этого желания мы найдем в ничтожности военных сил, занимавших Грузию и ограждавших ее от внешних и внутренних врагов. Как видно из «Актов Археографической Коммисии», отряд из 100 человек солдат, при пушке, в то время считался большою силою. Войска наши были разбросаны частями в 70, 60, 50 и менее человек, в добавок при том условии, что сколько ни приказывай нашему солдату, чтоб имел осторожность, но он на квартире так стоит, как у мужика в России ⁴⁵. — При всем превосходстве дисциплины и вооружения победоносных российских войск, вполне очевидно, что избиение всех отрядов было бы неизбежным последствием такого раздробления сил в неприятельской земле — при враждебном отношении населения. Из письма царевича Парнаоза к Отиа и Ивану Зандукелли ⁴⁶ можно убедиться, что желание захватить врасплох и истребить мелкие русские отряды являлось у врагов России, и если наши отряды стояли крепко и действительно охраняли порядок и безопасность Грузии, то они могли это сделать только при содействии и сочувствии большинства — если не всего населения страны.

Правда, вслед за радостию присоединения к России, появилось множество поводов к огорчению. Прежде всего, с обнародованием, 16-го февраля 1801 года ⁴⁷, первого манифеста императора Павла о принятии царства грузинского в российское подданство, в Грузии ничего не изменилось, так как все царевичи, царицы, царевны и весь административный порядок остались нетронутыми и, стало быть, тяжкое положение народа осталось без улучшения. Первый робкий шаг к серьезным переменам сделан только в июне 1801 года, когда по предписанию ген. Кнорринга ⁴⁸ учреждено Грузинское правительство, под председательством ген.-м. Лазарева, [379] из членов: Заала Баратова, Ивана Чолокаева, Игнатия Туманова, Сулхана Туманова и единственно для участия в делах города Тифлиса, кн. Дарчи Бебутова. Но это «правительство» очевидно не могло сделать что нибудь, так как оно и учреждено было только на время, в ожидании решения императора Александра І-го о дальнейшей судьбе Грузии. — Одновременно с этим, Коваленский трудился над составлением своего знаменитого проекта Верховно-Грузинского правительства, которое и утверждено государем в Москве, 12-го сентября 1801 года ⁴⁹. Первый правитель Грузии Коваленский и его деятельность, направленная к ограблению русской казны и раззорению всей страны, попавшей в его руки, — нам известны из первой главы. Если внешняя безопасность безусловно была достигнута деятельностию ген. Лазарева и вообще всего военного начальства, то внутренний порядок, т. е. систематическое ограбление Грузии, продолжался по прежнему, но вдобавок — в форме новых злоупотреблений, чуждых нравам, обычаям и понятиям грузинского народа, а потому особенно для него неприятных и особенно тягостных. Результатом этого было сначала охлаждение верноподданнического восторга, а потом ропот и открытое враждебное настроение против России и всего русского. Прибавляя к этому заботливые усилия грузинской царской семьи и ее сообщников возбудить всеми средствами враждебные чувства к России и русскому владычеству, нечего удивляться тому быстрому переходу от всеобщей радости, какая была во время присоединения Грузии в 1801 году, к всеобщему колебанию умов против российского правления, которое застал кн. Цицианов уже в 1803 году ⁵⁰. Иных последствий, конечно, и быть не могло, если, удостоенный полного доверия государя, правитель Грузии, вместо честного исполнения своего долга, вместо самоотверженной службы России, задумал пользоваться своим высоким государственным положением и данною ему властью для своего личного обогащения и устройства своих родственников и клевретов, посредством которых устроил крепкую, сплошную сеть из своих агентов во всех административных инстанциях, и с помощью таких душеприкащиков ловил все, что можно было извлечь из грузинского народа — и деньгами, и продуктами, и работой. Коваленский и К? захватывал безразлично все попадавшееся под руку: и земли, и казенные деньги, и всякие послуги жителей, и ячмень, и сено для поставки войскам — понятно не под собственною фирмою, а через своих душеприкащиков, и даже выдумал построить казенную суконную фабрику из кирпича старого дворца грузинских царей — разумеется, без [380] согласия владельца ⁵¹. Коваленский не стеснялся обирать даже и победоносные российские войска, вступив в сделку с избранным им губернским казначеем Иваном Бегтабековым, для искусственного понижения курса червонцев, затруднением размена их за серебро ⁵², и, стало быть, при управлении Грузией, правитель показал финансовые познания, какие редко кто имел на Руси в то время.

Генерал-лейтенант Кнорринг, по слабости, простоте, незнанию края и отдаленности своего местопребывания, вероятно, не виноват или, правильнее, не был соучастником в злоупотреблениях Ковалевского и К?, но, своим доверием к нему, своими разрешениями и даже испрошением высочайших поведений, узаконял вси плутни и спекуляции Ковалевского и тем, сам того не ведая, более всех мелких воров и воришек содействовал неудовольствию грузинского народа и потере его сочувствия и любви к России. Поэтому совершенно справедливо в рескрипте, данном князю Цицианову, имя генерала Кнорринга поставлено рядом с именем Коваленского и обоих их повелено сменит за злоупотребления. Но как легко было покончить с первыми русскими государственными деятелями в Грузии, так трудно было истребить заведенные ими порядки и удалить из администрации массу чиновников-эксплоататоров, аклиматизованных Коваленским в Грузии. Начала, положенная им при учреждении Верховного грузинского правительства, крепко присосались к почве и удержались, хотя князь Цицианов принял весьма рациональную меру, именно испросил высочайшее разрешение на дарование льгот лицам, приезжающий из России в Грузию, с целию привлечь сюда лучших представителей русской администрации. Что позволяли себе русские чиновники в Грузии, можно судить последующей выписке о незаконных действиях ананурского капитан-исправника уже в 1804 году ⁵³, т. е. тогда, когда было больше порядка в администрации и лучший выбор администраторов. «Прибыв в Жамури, поймал осетинцев, и наливши в корыто, в коем кормят собак, молоко, после сыра оставшееся, и побив кошек, поклав в нее ж, да также положил туда кал человеческий и тем их накормил». Так как этот документ есть донос еще не проверенный, то, конечно, можно предполагать в нем преувеличение; но, с другой стороны, не имея факта, трудно придумать такую пытку для осетин, и это ушивает на пренебрежение, с каким относились первые русские администраторы к народу, и бестолковый произвол их, которому, но привычке к бесправию, народ считал необходимым покоряться.

Не будем увлекаться богатством материала, изображающего [381] деятельность русской бюрократии дли собственного ее продовольствия в ущерб всем интересам России: это вопрос слишком обширный, крайне интересный, но бесполезный, так как историческое изложение бивших беспорядков в администрации не может осветить настоящего, не может исправить и будущего. Для нас важен только факт ее участия в проявлении разных попыток грузинского народа, враждебных русскому правительству, что стоит в прямом противоречии с добровольным присоединением Грузия по инициативе ее последнего царя и по желанию всего народа. Для примирения этих диаметрально противоположных проявлений воли одного и того же народа, мы имеем самые точные данные, доказываемые документами, что оба эти факта проявились не одновременно, а один за другим. Деморализация всех административных органов грузинского царства заставляла народ желать чего нибудь лучшего. Это лучшее представлялось и царю и народу в виде покровительства могущественной православной России — я все желали этого покровительства сильно и искренно. Присоединение совершилось: все были довольны, хотя, по свидетельству Мусина-Пушкина ⁵⁴, «те из князей здешних, которые, при присоединении Грузии к России, самое величайшее имели участие и в случае неудачи, как говорят, ввели голову на плаху — остались не токмо не награжденными, но даже лишились тех отличий и доходов, которые по местам своим имели тогда. А многие из противников российских награждены или отличием, или жалованьем». Но, не смотря на высокогуманные намерения императоров Павла I и Александра I, выраженные категорически в изданных ими манифестах, — из России присланы били сюда такие исполнители высочайшей воли, как Коваленский и К?, которые не устранили, а усилили злоупотребления, от которых так тяжко страдал народ грузинский. Стало быть, улучшения в его быте не произошло и обманутое ожидание лучшего превратилось в недоброжелательство, негодование, бессильную злобу и т. под. побуждения, из которых слагаются бунты и возмущения против верховной власти. Если все это не привело к отпадению Грузии, — то и этому мы видим очевидные причины, фактически доказанные документами, именно: присутствие в админнстрацин генерала Лазарева, князя Цицианова и многих других известных и неизвестных честных слуг своей родины, которые противодействовали злоупотреблениям, преследовали их сколько имели сил и, конечно, находили помощь между лучшими представителями грузинского народа.

Мы видели, что с первых дней генерал Лазарев доносит генералу Кноррингу о злоупотреблениях Ковалевского и К?, которые [382] торопились грабить народ, и Лазарев тогда еще боялся, чтобы не огорчили народ. Мы видели, что Лазарев спело говорит об этом Георгию XII и царевичу Давиду и заявлял о том же м всех своих административных актах. Из всеподданнейших рапортов генерала Кнорринга мы видим, что они, большею частью, основывались почти на дословной переписке мнений и предположений генерала Лазарева и таким образом последний, хотя и не занимал такого высокого официального положения как Ковалевский, но едва-ли не более его имел влияния на направление дел в Грузии. С увеличением числа войск значение генерала Лазарева увеличивалось и все соображения и предположения о настоящем и будущею Грузии принимались от него, а не от Коваленского, который довольствовался только исполнительною властью, предоставлявшею ему широкий простор для эксплоатации страны. С назначением князя Цицианова, Коваленский был удален от власти, но по непонятным причинам оставался действующим лицом по части злоупотреблений и князь Цицианов не мог помешать этому, а только жаловался так государю ⁵⁵: «там, где три года вина ненаказанною остается, как Ковалевского, там один человек, ищущий истребить мздоимство и исполненный усердием к службе отечества и к защите неимущих для насыщения мздоимцев богатства, — не может; приносить пользы службе».

Мы найдем также доказательства, что, не смотря на бесчинства и чиновников, благомыслящая часть грузинского народа не смешивала их произвола с волею русского правительства, но ясно сознавала, что деятельность их была злоупотреблением доверия к ним. В «Актах Археографической Коммисии» мы имеем документы, в которых разные общества просят высылки к ним, вместо туземных начальников, русских чиновников ⁵⁶, хотя в то же самое время поступают такие жалобы ⁵⁷: Милости, обещанные манифестом, не выполнены вами. Безопасность нам обещана: но в чем она видна? Села и деревни терзаются лезгинами, а вы ни о чем не заботитесь; велено возвысить честь церквей и епископов, а вы отобрали от них все вотчины и крестьян; велено прибавить почести князьям, а между тем вы, которые были почтены от наших владетелей и чрез то кормились, лишены и этой чести; права тех из нас, которые управляли деревнями за великие подвиги и пролитие крови, — нарушены; крестьянам государь обещал не требовать с них в течение 12-ти лет податей; также велел остатки от жалованья правителя обращать на восстановление нашего разрушенного города (Телава) — но и это не сбылось. [383]

Не будем вдаваться в объяснения, что в то время администрация внутри России, у себя дома, не имела лучших исполнителей, чем те, какие были высланы в Грузию. Этот верный исторический факт нисколько, однако, не ослабляет злоупотреблений, сделанных чиновниками за Кавказом, а эти злоупотребления приходится считать главною причиною того возбуждения грузинского народа, которое выразилось недоброжелательством к русскому правительству среди самого тихого и спокойного народа, который целые века ждал единения с Россией и примкнул к ней с искренним желанием составить неотъемлемую часть русского государства.

Тифлис.

Ад. П. Берже.

Комментарии

1. Акты Археографической Коммисии. Том I. Документ под № 34.

2. Іb., письмо царевича Александра к ген. Лазареву, от 2-го декабря 1800 г., под № 313. г

3. Іb., документ под № 583.

4. Іb., документ вод № 170.

5. Том II. Рапорт барона Умянцова кн. Цицианову, от 31-го октября 1803 г., под № 170.

6. Том I. Всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 25-го мая 1802 г., под № 578.

7. Іb., рапорт Коваленского ген. Кноррингу, от 29-го сентября 1802 г., под № 602.

8. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кноррингу, от 5-го июля 1802 г., под № 173.

9. Іb., документ под № 495, стр. 388.

10. Том II. Всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 17-го ноября 1803 г., под № 57.

11. Том I. Письмо царевича Давида к ген. Лазареву, от 20-го января 1801 г., под № 361.

12. Іb., письмо царицы Дарии к царевичу Давиду, от 24-го января 1801 г., под № 164.

13. Іb., от 11-го марта 1802 г., под № 454.

14. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 20-го января 1801 г., под № 205.

15. Іb., письмо царевича Парнаоза к ген. Кноррингу, от 3-го октября 1800 г., под № 81.

16. Іb., письмо царевича Давида в ген. Лазареву, от 20-го августа 1802 г., № 380.

17. Іb., письмо ген. Лазарева к царевичу Давиду, от 12-го марта 1802 г., под № 376.

18. Іb., письмо ген. Лазарева к ген. Кноррингу, от 11-го марта 1802 г., под № 454.

19. Том II. От 20-го декабря 1802 г., под № 205.

20. Том I. Предложение ген. Кнорринга Верховного Грузинского правительства уголовной экспедиции, от 21-го сентября 1802 г., под № 600.

21. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 25-го мая 1802 г., под № 578.

22. Іb., Замечания ген. Лазарева о Грузии, под № 129.

23. Том II. Всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 13-го февраля 1804 г., под № 65.

24. Іb., всеподданнейший рапорт его же, от 27-го июня 1803 г., под № 366.

25. Том I. Замечания ген. Лазарева о Грузия, под № 129.

26. Іb., письмо Коваленского к ген. Кноррингу, от 14-го декабря 1799 г., под № 8.

27. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 25-го сентября 1800 г., под № 78.

28. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 5-го января 1801 г. под № 146.

29. Іb., рапорт душетского капитан-исправника Переяславцева Коваленскому, от 12-го августа 1802 г., под № 300.

30. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 1-го февраля 1801 г., под № 407.

31. Іb., письмо патриарха Иосифа Аргутинского к ген. Кноррингу, от 20-го февраля 1801 г., под № 530.

32. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 21-го февраля 1801 г., под № 413.

33. Іb., письмо ген. Лазарева к ген. Кноррингу, от 2-го нарта 1801 г., под № 417.

34. Іb., то же, от 12-го марта 1801 г., под № 421.

35. Іb., то же, от 24-го марта 1801 г., под № 429.

36. Іb., письмо гр. Мусина-Пушкина к ген. Кноррингу, от 20-го августа 1802 г., под № 502.

37. Іb., рапорт ген. Леонтьева ген. Лазареву, от 28-го июля 1802 г., под № 477.

38. Іb., допрос Андрею Курдашвили, 29-го июля 1802 г., под № 482.

39. Іb., рапорт подполк. Солениуса ген. Лазареву, от 31-го июля 1802 г., под № 484.

40. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу,от 11-го августа 1802 г., под № 493.

41. Іb., рапорт надворного советника Карнеева Коваленскому, от 31-го июля 1802 г., под № 495, стр. 392.

42. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 28-го июля 1801 г., под № 543.

43. Іb., рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 21-го января 1802 г., под № 238.

44. Іb., всеподданнейший рапорт ген. Кнорринга, от 12-го апреля 1802 г., под № 560.

45. Іb., письмо маиора Алексеева к ген. Лазареву, от 3-го августа 1801 г., под № 438.

46. Том II. От 21-го сентября 1804 г., под № 234.

47. Том I. Рапорт ген. Лазарева ген. Кноррингу, от 18-го февраля 1801 г., под № 528.

48. Іb., предписание ген. Кнорринга ген. Лазареву, от 2-го июня 1801 г., под № 539.

49. Іb., документ под № 550.

50. Том II. Представление кн. Цицианова гр. Кочубею, от 27-го февраля 1803 г., под № 27.

51. Іb., Секретная записка Соколова, под № 8.

52. Іb., то же.

53. Іb., документ под № 599.

54. Том I. Письмо гр. Мусина-Пушкина к Трощинскому, от 20-го августа 1802 г., под № 502.

55. Том II. Всеподданнейший рапорт кн. Цицианова, от 23-го ноября 1805 г., под № 99.

56. Том I. Рапорт Коваленского ген. Кноррингу, от 26-го марта 1802 г., под № 778; рапорт подполк. Симоновича ген. Лазареву, от 2-го августа 1802 г., под 596, и рапорт Коваленского ген. Кноррингу, от 26-го сентября 1802 г., под № 332.

57. Іb., прошение дворянства Кахетии ген.-м. кн. Орбелиани, от 21-го июля 1802 г., под № 495, стр. 388.

Текст воспроизведен по изданию: Присоединение Грузии к России. 1799-1831 // Русская старина, № 7. 1880