Другое письмо из Грузии в Тотьму.

Марта 19-го дня, 1805 года, Ананур.

Милой брат!

Может быть, вы думаете, что я уже ликую в Елисейских; а мне все кажется, будто из вас кто-нибудь туда отправился. Чье сердце не тоскует, будучи в разлуке с любезными!...

В осьмнадцать месяцев я столько научился опытности, сколько дома в осьмнадцать лет не мог бы научиться; в полтора года видел столько смертей, сколько в мирной отчизне в полтораста лет не увидел бы; и — благодаря Провидению — еще живу. -

Расскажу вам, что знаю. Проехав известные от Петербурга до Кавказской линии Губернии и города, я остановился в Екатеринбурграде, жил в нем месяц, получил от Инспектора Генерал-Лейтенанта Шепелева предписание немедленно отправиться в Грузию, и прибыл в Моздок... Отсюда вместе с курьером под прикрытием осмидесяти Донских козаков (иначе здесь путешествовать не можно), пустились до крепости Влады-Кавказской, лежащей в 90-та верстах [67] от Моздока. За Влады-Кавказом начинается другой мир, область ужасов, о которых читаем в Романах. Что вы скажете о путешествии по узкой, как в рай, дороге между стремнинами верхом на лошади, а иногда и пешком, над быстрым кипящим Тереком — которой шумным эхом своим наполняет отдаленные пространства? Представьте себе брата своего странствующего между каменными, выше облак возносящимися громадами, покрытыми снегом, выпадшим, может быть, в тот самый день, когда Саваоф почил от трудов своих; представьте себе его в виду кровожаждущих морских разбойников, за высокими утесами скрывающихся для грабежа и убийства; вообразите, что он видел несколько деревень, моровую язвою опустошенных... Наконец я прибыл в Тифлис — столицу бывшего Грузинского царства; там получив от своего Шефа повеление, отправился в 3-й Кавказского гранодерского полку батальон, в 50-ти верстах от Тифлиса между горами в землянках расположенный, и явился к начальнику своему Полковнику Симоновичу.

Отсюда-то в Ноябре мы двигнулись к городу Ганже, ныне названному Елисаветполем; он лежит на [68] Персидской границе. Декабря 2-го немедленно по прибытии взяли приступом предместие, и расположась в нем, держали крепость в осаде целой месяц, ожидая от Хана покорности. Наконец 3-го числа Генваря по утру взяли приступом же и самую крепость; кровь полилась ручьями, костры мертвых трупов повалились; сам Хан заплатил жизнию за дерзкое упрямство... — Удивляйтесь Русским Героям! Почти один наш Симонович с баталионом взял предместие, положив неприятелей почти в час более трех сот человек. На приступе под крепость — несколько тысяч неприятелей побито; мы из целого отряда лишились менее ста человек; по окончании дела, Военачальник, оставив в покоренном городе егерский полк и раненых изо всего отряда, возвратился с войском в Грузию. — Я находился с ранеными в Ганже, и поживал так, что мои лошади по колено стояли в сорочинском пшене. — Можно сказать, что сей город теперь лучший из всех Грузинских строением и местоположением. В Декабре не более двух или трех раз и столько же в Генваре видели в некоторых местах едва покрытую снежком землю; а 2-го Февраля я уже [69] любовался весеннею теплотою и зеленью. По окончании порученности в Апреле возвратился в баталион, и дорогою из Гори писал к вам письмо; не знаю, дошло ли. — Баталион свой застал у города Сурама расстроенным от моровой язвы, которая при мне недели через три прекратилась. — Не много отдохнув, после Светлого Праздника, пошли опять к Персидской границе, под город Еривань. Ужасной поход! От Еривани до известных по Св. Истории Араратских гор полагают около пятидесяти верст; однако они нам казались в стороне очень близко, в немногих саженях. На дороге, не доходя до Еривани за 15 верст, стоит огромный Араратский монастырь, в котором я был, гостил у Армянских Архиереев, пил из церковного колодца святую воду, и осмотрел кругом все здание. Не льзя видеть его без сердечного прискорбия. Не задолго до нашего прибытия Ериванский Хан увез отсюда Патриарха и забрал монастырские сокровища, миллионов до семи (Чего? Изд.) простирающиеся. Не многого стоило труда войску подступить под Еривань и занять предместие; но трудно было там стоять и оттуда возвращаться [70]. Опустошали сады; жгли финиковые, пальмовые, дулевые, гранатные, миндальные и прочие дорогие деревья; и со всем тем едва за 8 рублей могли доставать пуд хлеба. Отряд наш состоял из 4000 человек; от сильного зноя и трудов большая половина была больных. В таком состоянии мы окружили крепость, в которой находилось до 15000 неприятельского войска; а нас окружил Персидский Шах, пришедший на помощь к Хану с 70000 человек. Вообразите положение! Не мудрено, что мы сумневались, должно ли решиться на приступ; но непонятно, по чему неприятель не смел подступить к нам. — Умалчивая о прочем, скажу, что мы возвратились в Грузию в Октябре, и долго были от неприятеля преследуемы.

Нашему баталиону досталось зимовать в Анануре — городке, которой немного хуже вашего Чернякова (Деревня, отстоящая от Тотьмы в 2 верстах и имеющая около 23 домов). Теперь спешу. Надобно оставить до другого случая. Прощайте. Ваш, и проч.

Ананур.

Е. Басин.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо из Грузии в Астрахань // Вестник Европы, Часть 22. № 13. 1805