ПЕРСИДСКАЯ НАДПИСЬ НА СТЕНЕ АНИЙСКОЙ МЕЧЕТИ МАНУЧЕ

К числу надписей, открытых при изучении развалин Ани, принадлежит текст ярлыка (указа) Абу Са’ида Бахадур-хана, монгольского правителя Персии (1316-1335). Указ был издан для защиты населения от незаконных и разорительных поборов. Надпись, содержащая текст указа (не совсем полный, недостает конца), была выбита на видном месте, на стене мечети, очевидно, для того, чтобы указ сделался известен как можно большему числу жителей, т.е. чтобы население было осведомлено о своих правах и о мерах, принятых для их защиты. С той же целью, по словам Рашид ад-дина (Цитаты из Джами’ ат-таварих Рашид ад-дина приводятся ниже по двум рукописям: рукописи Азиатского музея а 566 <ИНА D66> и рукописи Императорской публичной библиотеки Дорн 289), еще Газан-хан (1295-1304) в своем указе о податях, изданном в половине раджаба 703/22 февраля 1304 г., предписал в каждой деревни и каждом местечке принять меры к широкому распространению сведений о том, сколько должны платить данная деревня или данное местечко; эти сведения должны были быть записаны «на [деревянной] доске, на камне, на листе из меди или железа, как хотят; пусть вырежут [надпись]; если хотят, пусть выбьют на плите из гипса, пусть [выставят ее] на воротах деревни, мечети, минарета или других мест, какие выберут; у евреев и христиан на воротах деревни, мест поклонения или других мест, где захотят; у кочевников пусть ставят столбы [с надписью], где будет признано удобным» (Рашид ад-Дин, рук. Аз. муз., л. 410б (по первоначальной, восточной пагинации); рук. Публ. б-ки, л. 370. Ср. об этом d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 384) *** [314]

В царствование Абу Са’ида, по сообщению Даулетшаха (Даулетшах, изд. Брауна, 228), в разные области государства были отправлены указы о мерах веса, мерах длины и т.п.; в некоторых местностях эти указы были вырезаны на дереве или камне и выставлены в мечетях. Даулетшах прибавляет, что еще в его время, т.е. во второй половине XV в., в Хорасане и Ираке сохранялись некоторые их этих надписей.

Надпись, открытая в 1848 г. Н.В. Ханыковым, с тех пор издавалась два раза: в первый раз (текст и французский перевод) самим Ханыковым (Note sur le yarligh. Тремя годами раньше в «Bulletin» Академии было помещено только краткое сообщение Ханыкова о списанной им надписи, но текст не был переведен (Khanykof, Quelques inscriptions, p. 73), во второй – Броссе (Les ruines d’Ani, pt. 1, p. 30. <Алишан (Ширак, стр. 56) воспроизводит надпись уже по печатным изданиям. – Прим. Н. Марра>) (только французский перевод) по дополнительным сведениям, полученным от Ханыкова. Перевод Броссе заключает в себе, по сравнению с изданием Ханыкова, только одну существенную поправку; правильно прочитано слово ***, хотя в переводе оно ошибочно передано словом «commandants». Поправки основывались главным образом на сообщениях турецкого полковника Осман-Али, члена русско-турецкой разграничительной комиссии, с которым Ханыков в 1857 г. (По Броссе, 1856 г.; 1857 г. – L. Brosset, Bibliographie analytique, col. 321 et 381) вновь посетил развалины города. Предполагалось, что ярлык будет исследован более подробно В.В. Вельяминовым-Зерновым (Brosset, Les ruines d’Ani, pt. I, p. 30), который, однако, не осуществил своего намерения (Вельяминов-Зернов именно в это время приступил к своему труду о касимовских царях и царевичах; см. Веселовский, Владимир Владимирович Вельяминов-Зернов, стр. 12). Перевод Броссе наглядно показывает, что по существовавшим в то время копиям, сделанным от руки, мог быть установлен только общий смысл ярлыка, но не подлинные слова его. На основании этого текста вопроса о том, какие термины употребляются в ярлыке и каково значение этих терминов, не мог бы быть выяснен.

В моем распоряжении находились два фотографических снимка; первый снят со стены, на которой находилась надпись и которая впоследствии (в 90-х годах прошлого века) обвалилась, второй – с фрагментов надписи, собранных полностью в 1908 г. (Марр, Раскопки в Ани, стр. XXXVI) при расчистке груды мусора, образовавшейся вследствие этого обвала [317] (самый снимок относится к 1909 г.). На этих снимках все буквы надписи читаются совершенно ясно, и текст ярлыка не вызывает никаких сомнений.

ТЕКСТ

***

1. Бог проникает (Ханыков (Note sur le yarligh, p. 65) полагает, по-видимому справедливо, что слово *** здесь не имеет значения «милостивый», но употреблено в том же смысле, как в стихе Корана (XXXI, 15), оканчивающемся словами *** *** <Ср. Коран, пер. Крачковского, стр. 327>) [в тайны] своих рабов.

2. Абу Са’ид Бахадур-хан.

3. Ярлык. – В настоящее время (Построение фраз в ярлыке не отличается грамматической стройностью и последовательностью; придаточным предложениям, которыми начинается фраза, не всегда соответствуют главные, причастным формам – формы с личными окончаниями. В переводе не переведены такие особенности персидского стиля, как плеонастическое употребление слова ** и слов *** в начале шестой строки) из столицы царя земной поверхности,

4. султана мира, возвышения земного мира и веры (Насколько мне известно, титула *** *** нет на монетах Абу Са’ида; в исторических сочинениях, по-видимому, также нет сведений о принятии им такого титула. Знак, находящийся в надписи и после этого титула и после слова *** , в тех случаях, когда оно относится к распоряжениям хана (в выражении *** этого знака нет), по-видимому, заменяет имя или титула государя. Встречается ли этот знак в каких-нибудь других грамотах, мне неизвестно; его нет ни в золотоордынских грамотах, ни в письмах Аргуна и Улджэйту, насколько можно судить по приложенным к изданию Абель-Ремюза копиям (Abel-Remusat, Memories) – да сделает [бог] вечным его царствование! [318]

5. когда с востока до запада обитатели мира находятся под сенью его милосердия и справедливости, - да сделает Всевышний бог его распоряжение и приказ еще более действительными! –

6. распоряжение таково. Так как земная поверхность подчинена его приказу и распоряжение дивана зависит от начертания его пера, пусть никто не будет в состоянии убавить или прибавить [что-либо],

7. пусть, кроме тамги и справедливой пошлины, ничего другого не взимают и ни с какого человека под предлогом [податей] калан, немери, тарх и других (О названиях податей см. ниже) ничего не требуют,

8. как перед этим в городе Ани и других областях Грузии по причине [податей] калан, немери, незаконных ассигнований и [подати] тарх поборы

9. производили и применяли насилие. [Местность] стала приходить в запустение, люди из простого народа рассеялись, старосты города и области по причине [податей] калан и тернагир имущество недвижимое,

10. движимое и семьи свои покинули и ушли. Написали распоряжение (Присутствие отмеченного выше знака (стр. 317, прим. 20) заставляет полагать, что словом *** и здесь обозначается распоряжение хана) [такого содержания]: «Всевышний бог высочайшую тень (т.е. тень высочайшей защиты) от головы [подданных не удаляет?] ….»

Конец ярлыка, в котором, вероятно, была указана точная дата его издания, в надписи не приводится (Броссе объяснял неполноту надписи недостатком места; но снимок с изображением стены показывает, что места было довольно. Слова Броссе: «…. L’espace ayant manque pour l’entier developpement de la pensee souveraine <Les ruines d’Ani, pt. I, p. 31> - заставляют полагать, что, по его мнению, «мысль государя» с самого начала была воспроизведена на стене мечети. Между тем едва ли подлежит сомнению, что надпись представляет собой только копию, может быть, только пересказ текста официальной грамоты, причем на стене мечети была воспроизведена только та часть ярлыка, на которую преимущественно хотели обратить внимание жителей), вследствие чего время издания ярлыка может быть определено только приблизительно. Terminus ante quem, конечно, день смерти Абу Са’ида - 13 раби’ II 736 / 30 ноября 1335 г. (D’Ohsson, Historie des Mingols, t. IV, p. 726). Terminus post quem, как заметил еще Ханыков (Note sur le yarligh, p. 67), определяется титулом бахадур; по рассказу Хамдаллаха Казвини и продолжателя Рашид ад-дина, Абу Са’ид принял этот титул в раби’ II 719 / мае-июне 1319 г., после усмирения восстания Курмиши (наместника Грузии) и его единомышленников (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 640. Хамдаллах Казвини. Та’рих-и гузиде, рук. ун-та № 153, л. 336; Зайл-и джами’ ат-таварих, л. 502б). Слова историков в этом [319] случае, как указал еще Френ (De Il-Chanorum seu Chulaguidarum Numis, p. 518), подтверждаются нумизматическими данными; на монетах первых лет царствования Абу Са’ида титула бахадур нет. Ярлык, следовательно, относится ко времени между 1319 и 1335 гг., по-видимому, скорее ко второй, чем к первой половине этого периода. Из слов ярлыка видно, что ко времени его издания жители были совершенно разорены непосильными поборами и большей частью покинули свое имущество. Об упадке города вследствие непосильных податей говорится уже в надписи одного из представителей местной династии (Захаридов), Акбуги, брата Шаханшаха II; надпись относится к 1303 или 1304 г. Акбуга, «от имени ильхана, ради долголетия и благополучия своего брата Шаханшаха и своего собственного», отменил три категории податей (Brosset, Les ruines d’Ani, pt. 1, p. 52). В надписи 1320 г., от имени вдовы другого Захарида, Шаханшаха III, снова говорится об освобождении жителей Ани от некоторых податей (Ibid., p. 50). Из этого видно, что процесс обеднения города начался задолго до 1319 г., но еще в 1320 г. город продолжал составлять доходную статью не только для монгольских ильханов, но и для местных правителей. В том же 1320 г. анийский сборщик городской подати (бадж) освободил от уплаты этой подати один из местных монастырей (Ibid., p. 12). Очевидно, нужно было некоторое время, чтобы город дошел до того состояния, о котором говорится в ярлыке; в 1320 г. этот процесс еще далеко не был закончен.

Едва ли можно сомневаться в том, что в надписи не воспроизведен подлинный текст ярлыка, изданного Абу Са’идом, но только передано его содержание. В дошедших до нас подлинных грамотах монгольских правителей (Ср. текст ярлыков, приведенных у Рашид ад-дина, например, упомянутый выше ярлык 22 февраля 1304 г. (начало его – рук. Аз. муз., л. 409а); кроме того, до нас дошел под заглавием Дастур ал-катиб фи та’ййн ал-маратиб сборник образцов грамот династии Джалаиров, во всем подражавший своим предшественникам Хулагидам (лейденская рукопись № 574; об этом сборнике см. статью П.М. Мелиоранского О Кудатку Билике, стр. 015 и сл.), <В настоящее время издан критический текст этого сочинения: Нахчивани.>) о государе, как и следовало ожидать, говорится в первом лице, а не в третьем, как в анийской надписи.

Надпись представляет большой интерес как источник для выяснения истории не только города Ани, но и того государства, в состав которого город в то время входил. По справедливому мнению Ханыкова, этой надпись безусловно опровергается армянское историческое предание [320] о гибели города вследствие землетрясения 1319 г. (Насколько мне известно, персидские историки этой эпохи совершенно не упоминают о таком землетрясении. Это тем более замечательно, что военные действия 1319 г., о которых историки говорят очень подробно (усмирение восстания Курмиши), происходили в местности, близкой к Ани, в северо-западной Персии; после усмирения восстания султан отправился на зимовку в Карабаг). Город опустел постепенно по тем же причинам, по которым постепенно падало благосостояние большей части областей, завоеванных монголами.

Часто утверждали, что монгольское завоевание имело для Передней Азии еще более гибельные последствия, чем для Западной Европы великое переселение народов (Lindner, Weltgeschichte, Bd. II, S. 98: «Die grabliche Verwustung, die diesse entmenschten Horden anrichteten, ist weder mit denen der Volkerwanderung, noch mit den Leiden einzelner Volker, wie der Deutschen im Dreibigjahrigen Kriege, zu vergleichen»). Несомненно, что монголы XIII в., совершавшие при погребении своих государей человеческие жертвоприношения (Ср. о похоронах Хулагу d’Ohsson, Historie des Mongols, t. III, p. 407, <Отдельно взятые религиозные ритуалы сами по себе, разумеется, не могут служить показателем общего уровня культурного развития>), находились на гораздо более низкой ступени культуры, чем германцы V в.; тем не менее мы в Передней Азии после монгольского нашествия не видим такого полного и продолжительного упадка культуры, как в Европе после падения Римской империи, с возвращением от денежного хозяйства к натуральному, от развития городской жизни к господству землевладельческой аристократии. Общий уровень благосостояния страны не мог не понизиться под влиянием господства дикарей; но система управления в общем оставалась та же. Монгольские правители быстрее, чем можно было ожидать, усвоили местную культуру; уже через 40 лет после основания монгольского государства в Персии были приняты меры для упорядочения денежной системы. В ту же эпоху в Персии возникла новая столица. Город Тебриз, избранный для этой цели Газан-ханом, сделался большим и богатым городом, нисколько не уступавшим столицам домонгольской эпохи; в начале XIV в. была построена новая столица – Султания, причем место для постройки города было выбрано настолько удачно, что он мог сохранить свое торговое значение даже после того, как перестал быть местопребыванием государей (Ср. мою книгу Историко-географический обзор Ирана, стр. 140 и сл., 146 и сл). Таких примеров мы тщетно стали бы искать в Европе в начале средних веков (Ср. Lindner, Weltgeschichte, Bd. I, S. 265 о Галлии при франках: «Der Handel horte auf, die Lebensfristung war auf den Labdbau angewisen und die Stadte verloren immer mehr ihre Bedeutung… Eine niedere Wirtschaftsform, die natural wirtschaftliche, schlug durch»). Различие, вероятно, объясняется тем, что монгольское завоевание не имело характера «переселения народа», как германское движение. По всем признакам главная масса монгольского народа [321] по-прежнему оставалась в Монголии, где не произошло никаких этнографических изменений, как в германии после выселения части германцев.

Представители монгольской династии еще на своей родине подвергались влиянию культурных советников (Ср. об этом Бартольд, Образование империи Чингиз-хана, стр. 112); представители монгольского народа были слишком малочисленны, чтобы изменить общий характер условий жизни. Если были случаи принятия мусульманами монгольской одежды, то это делалось добровольно, из желания угодить государям (Фахри, изд. Альвардта, 31). Языком делопроизводства, по крайней мере, в делах внутреннего управления, остался язык покоренных. Еще при дворе Мункэ-хана (1251-1259) были чиновники из персов, уйгуров, китайцев, тибетцев, тангутов и др., чтобы каждый народ мог получать указы на своем языке (Слова Джувейни (по рук. Публ. б-ки IV, 2, 34, л. 231 и рук. Публ. б-ки Ханыков 71): *** На этот же принцип, чтобы каждому народу посылались указы на его языке, ссылается автор Дастур ал-катиб (л. 179а): *** ; ср. перевод этого места у Hammer-Purgstall, Geschichte der Goldenen Horde, S. 470). Эти указы. По словам Рашид ад-дина, составлялись образцово, лучше чем при царях домонгольской эпохи, так что последние, если были бы живы, наверное, подражали бы созданным при монголах образцам (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 236а; рук. Публ. б-ки, л. 206: (?) *** ). Документы монгольской эпохи, однако, существенно отличаются от более ранних документов как по своей внешней форме, так и в особенности по официальной терминологии. Монголами были перенесены в Переднюю Азию многие термины, усвоенные ими еще до завоевания мусульманских стран от уйгуров; некоторые из этих терминов, относящиеся к области финансового управления, встречаются и в нашей надписи.

О состоянии Передней Азии при монголах, о мерах, принятых монгольскими государями, и о результатах этих мер мы имеем довольно подробные известия. Персидские историки этой эпохи (О них см мой труд Туркестан, ч. II, стр. 40-51; <наст. изд., т. I, стр. 92-100>) подробно говорят не только о внешних событиях, но и о внутреннем состоянии страны вы каждое царствование. В этом отношении наиболее важен рассказ Рашид [322] ад-дина, который по своему положению везира был посвящен во все дела государственного управления, о реформах Газан-хана, причем автором подробно описываются злоупотребления предшествующего периода, которыми были вызваны реформы, и приводится подлинный текст целого ряда указов. К сожалению, до сих пор не существует полного критического издания и перевода этой части труда Рашид ад-дина (B Horn, Geschichte Irans, S. 576 упоминается только перевод законов Газан-хана по сочинению позднейшего компилятора Хондемира (Kirkpatrik в «New Asiatic Miscellanea», I, Calcutta, 1789, p. 149 sq). Сокращенный рассказ по Рашид ад-дину у д’Оссона (Historie des Mongols, t. IV, pp. 370-477) и Хаммер-Пургшталя (Geschichte der Lichane, Bd. II, S. 155-177). <Советскими востоковедами осуществлен перевод этого раздела «Сборника летописей». См. Рашид ад-дин, пер. в изд. ИВАН, т. III. Сводный критический текст см. также Рашид ад-дин, изд. Али-заде>). Из других сочинений для нашей цели особенно важен географический труд Хамдаллаха Казвини (Нузхат ал-кулуб), составленный в 1339 г. Автор происходил из рода, представители которого издавна занимали должности по финансовому управлению, и сам посвятил себя той же отрасли государственной службы; поэтому он имел возможность привести по подлинным документам цифры податей как для своего времени, так и для предшествующей (сельджукидской) эпохи, как для всего государства, так и для отдельных областей (Часть сочинения, относящаяся к Месопотамии, средне- и северо-западной Персии, издана Шефером в приложении к его изданию Сийасат-наме Низам ал-мулька (Низам ал-мульк, изд. Шефера, прилож., 141-235). Из некоторых мест видно, что цифры, относящиеся к податям отдельных областей в монгольский период, заимствованы из списка податей 35-го года (Низам ал-мульк, изд. Шефера, прилож., 142, 167, 169) учрежденной Газан-ханом «ильханской» эры, т.е. в 1336 г. н.э. (Начало эры ильхана определяется в историческом сочинении того же автора (Хамдаллах Казвини, Та’рих-и гузиде, рук. ун-та № 153, л. 330): *** 12 раджаба 701 г.х. соответствует 13 марта 1302 г. В Нузхат ал-кулуб началом эры назван четверг 13 раджаба 701 г.х., т.е. 15 марта 1302 г. (рук. Аз. муз. 603bbc, л. 29а-б; ср. Hammer-Purfstall, Geschichte der Ilchane, Bd. II, S. 175, 358).

Доходы государства и отдельных областей его перечисляются Хамдаллахом Казвини в томанах и динарах. Несмотря на частое употребление слова томан в монгольскую эпоху, в европейской литературе, если мы не ошибаемся, до сих пор не было точного определения этого термина. Автор ученого труда, изданного в 1910 г., посредством фантастических вычислений приходит к выводу, что бюджет государства, основанного в Передней Азии монголами, значительно превышал миллиард франков (Blochet, Introduction, p. 135. Эти фантастические вычисления приведены теперь и на русском языке в статье Зимина Новые сведения (стр. 73, прим. 1). В таком случае мы были бы вынуждены признать, что страна никогда [323] не достигала такого благосостояния, как в монгольскую эпоху (Blochet (Introduction, p. 299) указывает, что «deja, a l’epoque sassanide, les revens de l I’ran atteignaient une somme considerable», но при этом забывает, что в глазах всех мусульманских писателей эпоха Сасанидов была для Ирана эпохой высшего процветания материальной культуры, какого страна впоследствии никогда больше не достигала), и что жалобы всех персидских историков на бедственное положение их родины, опустошенной дикими завоевателями, ни на чем не основаны. Между тем источники дают нам совершенно ясное определение слова томан, и это определение приводит нас к совершенно иным выводам.

Слово томан, собственно тумен, заимствованное монголами у турков, по всей вероятности, у более древних жителей нынешнего Китайского Туркестана (Миронов, О статье, стр. XXIII), значит «десять тысяч». Как термин для определения денежной суммы это слово, по всей вероятности, имело различное значение в различных монгольских государствах, смотря по тому, какая денежная система господствовала в данной стране. Историк Вассаф уверяет, говоря о Китае, что каждый томан равнялся 10 000 балышей, каждый балыш – 6 динарам (Вассаф, бомбейское изд., 506. У Катремера (Рашид ад-дин, изд. Катремера, 321) по ошибке «mille balischs», но чтение *** имеется также в обеих петербургских рукописях (рук. ун-та № 4, л. 328а; рук. Публ. б-ки, V, 3, 24, л. 349). В Персии счета на балыши, насколько можно судить по рассказам историков, в конце XIIIZ и в XIV в. не было; монетной единицей, установленной Газан-ханом, был, как нам известно по многочисленным монетам этого хана, дирхем весом в 2,15 г., т.е. около ? золотника (Марков, Каталог джелаиридских монет, стр. LXXVIII). Можно было бы думать, что в Персии томан равнялся 10 000 таких дирхемов; таково, по-видимому, было мнение д’Оссона, по которому весь годовой доход монгольских владетелей Персии составлял 30 миллионов дирхемов (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 543. В источнике, на который сделана ссылка (у продолжателя Рашид ад-дина), этой цифры нет; она, очевидно, выведена д’Оссоном путем таких же вычислений, как вычисления Блоше, на основании того же самого текста). Но Хамдаллах Казвини везде сопоставляет томаны не с дирхемами, а с динарами. Вопреки мнению Блоше, имеются в виду не золотые монеты, которые при Хулагидах, как и при их преемниках Джалаирах, чеканились только в ограниченном количестве, для торжественных случаев (Ср. слова Рашид ад-дина у д’Оссона (Historie des Mongols, t. IV, p. 464 sq) и слова византийского автора, приведенные Хаммер-Пургшталем (Geschichte der Ilchane, Bd. II, S. 159). В другом месте (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 385б; d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 344) Рашид ад-дин, в рассказе о щедрости Газан-хана, говорит о раздаче 300 томанов золотом. Если были такие случаи чеканки большого количества золотых монет для раздачи, то во всяком случае не эти томаны, как показывает приводимое ниже вычисление Хамдаллаха Казвини, имелись в виду при определении величины податей), но те серебряные динары, о [324] которых говорит Рашид ад-дин. Серебряный динар по предписанию Газан-хана должен был весить 3 мискаля, т.е. 3 золотника (D’Ohsson, ibid., по Рашид ад-дину (рук. Аз. муз., л. 418а): *** . Хаммер-Пургшталь (Geschichte der Ilchane, Bd. II, S. 160) ошибочно относит слова Рашид ад-дина о монете в 3 мискаля к золоту. О мискале ср. Марков, Каталог джелаиридских монет, стр. LXXX (вес золотой монеты Абу Са’ида с надписью ***), другими словами, равняться шести дирхемам. О динаре ценностью в 6 дирхемов говорят также авторы XIV в. Нувейри (Приведено у д’Оссона (Historie des Mongols, t. IV, p. 639)) и ал-Омари (Извлеч. в пер. Катремера, 194 и 244. Также СМИЗО, I, 242). Нумизматические данные показывают, что серебряные монеты чеканились при Газан-хане ценностью в ?, 1, 2 и 6 дирхемов (Марков, Каталог джелаиридских монет, стр. LXXVIII). Динар, таким образом, был высшей по ценности серебряной монетой государства. Если томан равнялся 10 000 таких динаров, то ценность томана определяется в 60 000 дирхемов; и действительно, по вычислению Хамдаллаха Казвини, сумма в 128 миллионов дирхемов составляла 2133 томана с лишним (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож., 142).

Установленный Газан-ханом вес монет соблюдался недолго; при Абу Са’иде дирхем, подобно золотоордынской деньге, весил всего 1/3 золотника вместо ?, т.е. монеты в 6 дирхемов – 2 золотника вместо 3 (Марков, Каталог джелаиридских монет, стр. LXXIX. О золотоордынской деньге: Кафуман, Русский вес, стр. 129. <Новые данные см. Федоров-Давыдов, К вопросу о денежном курсе золота>). Возможно, что дирхемы последних ильханов сохраняли в качестве кредитной монеты, особенно при расчетах с казной, свою номинальную ценность. Серебряный динар Газан-хана по количеству заключавшегося в нем серебра (3 золотника) может быть приравнен к 75 коп., так что ценность томана определяется в 7500 руб. Покупная ценность денег в Персии монгольского периода была, конечно, гораздо выше, чем в наше время; но определить эту разницу в цифрах едва ли возможно.

По словам Хамдаллаха Казвини, вся сумма поступлений от различных областей, кроме Хорасана, который при монголах в финансовом отношении был отделен от остальной части Персии, но со включением Месопотамии, Малой Азии, Грузии и других закавказских областей при монгольских правителях до Газан-хана составляла 1700 томанов с лишним, т.е. более 12 750 000 руб. Вследствие реформ Газан-хана, под влиянием которых увеличилось благосостояние населения, эта сумма увеличилась до 2100 томанов с лишним (15 750 000 руб), т.е. почти на 25%; при Хамдаллахе Казвини не удавалось собрать и половины этой суммы, так как население вследствие внутренних неустройств и частого прохождения военных отрядов не обрабатывало своих пашен (Текст Хамдаллаха Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. Аз. муз. 603bbc (старейшая), лл. 183б-184а; рук. ун-та № 171, л. 190б: *** ). [325]

Чтобы показать, насколько упало благосостояние страны со времени сельджукского периода, автор приводит, по Рисала-йи Меликшаха (Об этом сочинении см. Бартольд, К истории Мерва, стр. 131; <см. выше, стр. 187>), сумму доходов сельджукского государства – более 21 500 томанов динарами из «красного золота» того времени; так как золотой динар сельджукского периода равнялся 2 1/3 монгольского (серебряного) динара (т.е. 14 дирхемам?), то эта сумма составила бы по монгольскому счету более 50 000 томанов (т.е. более 375 000 000 руб.?) (Хамдаллах Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. ун-та № 171: *** ). В том же месте указывается, что и сельджукская эпоха была временем упадка по сравнению с эпохой Сасанидов; при исчислении доходов Хосроя Парвиза в 18-й год его царствования (607-08 г. н.э.) приводится та же цифра (420 млн.), как у Ибн Хордадбеха (Ибн Хордадбех, текст, 15 и сл.) и Табари (Табари, I, 1042, и сл.), но при этом вместо дирхемов говорится о «красных динарах», вследствие чего получается гораздо более значительная сумма, чем та, о которой говорят первоисточники. Этот факт заставляет сильно сомневаться в том, насколько правильны сведения автора о доходности государства его отдельных областей в прежние времена, особенно в тех случаях, когда он не приводит подлинных цифр, указанных в его источниках. О ценности золотых динаров сельджукской эпохи точных сведений нет (А.К. Марков обратил мое внимание на работу Sauvaire, Materiaux, но в этой работе даются только очень краткие и неясные сведения, в том числе и о той сельджукской монете, которая чаще всего упоминается историками, именно о *** *** (ibid., II, p. 453); возможно, что низкопробный сельджукский динар (Тизенгаузен, Восточные монеты, стр. 298) равнялся 2 1/3 монгольского серебряного динара, но трудно допустить, чтобы доход сельджукских государей равнялся 215 млн. таких динаров; эта цифра значительно превышает [326] даже бюджет аббасидского халифата в эпоху его наибольшего процветания (Розен, ЗВОРАО, т. IV, стр. 130).

В культурно-историческом отношении было бы интересно сопоставить цифру доходов ильхана с цифрами доходов современных ему европейских государей; но доход главы феодального государства едва ли поддается вполне точному исчислению. Э.Д. Гримм указал мне на данные, приведенные в известном труде Зомбарта о современном капитализме (Sombart, Der moderne Kapitalismus, Bd. I, S. 241 sq). Из этих данных видно, что во Франции в 1311 г. обыкновенные доходы составляли всего около 3 млн. современных франков, доходы английского короля в 1300 г. – несколько более 4 млн (вычисления самого Зомбарта не сходятся с приводимыми им цифрами).

При перечислении отдельных областей автор следует тому административному делению, которое существовало при монголах. Ани, как и в домонгольскую эпоху, входил в состав Грузии, главным городом которой оставался Тифлис. Грузия (***) доставляла в казну ильханов 120 томанов и 2000 динаров, т.е. 901 500 руб.; при прежних (грузинских) царях доход области равнялся 500 монгольским томанам (3 750 000 руб) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож., 229). Первая цифра показывает, что Грузия по своей доходности стояла значительно выше большей части других областей монгольского государства, в особенности соседних провинций. Из других частей государства указывается значительно более высокая цифра доходов только для Малой Азии (330 томанов=2 475 000 руб) (Хамдаллах Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. ун-та № 171, л. 214б. Может показаться невероятным, что именно Малая Азия была такой доходной областью, тем более, что даже при Газан-хане оттуда поступало всего 60 томанов (450 000 руб.; ср.: d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 204, и Бартольд, О некоторых восточных рукописях в библиотеках Константинополя и Каира, стр. 0128). M. Th. Houtsma ссылается, как на особенно убедительный пример последствий монгольского владычества, на судьбу Малой Азии, «das vor dem Einfalle der Mongolen eins der reichsten Lander war, von ihren Kreigszugen verhaltnismassig wenig zu leiden hatte und dennoch von ihrem Steuersystem vollstandig zu Grundle gerichtet wurde» (Houstma, «Gottingische gelehrte Anzeigen», 1896, S. 713, вероятно на основании d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 204 sq). Если цифра Хамдаллаха Казвини действительно извлечена из подлинного документа, то приходится признать, что справедливое управление наместника Тимурташа (1317-1327) в самом деле придало области «совсем другой вид» (ibid., t. IV, p. 688), по продолжателю Рашид ад-дина, <Зайл-и джами’ ат-таварих>, рук. Аз. муз., л. 516б: ***). Омари (извлеч. в пер. Катремера, 378) отмечает факт, что даже в эпоху полного расстройства государства ильханов (после смерти Абу Са’ида) монголы не лишились в Малой Азии ни одной из тех областей, которыми владели при Тимурташе), Ирака Арабского (более 3000 томанов = 2 250 000 руб) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож. 142) и Фарса (287 томанов и 1280 [327] динаров = 2 153 460 руб) (Хамдаллах Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. ун-та № 171, л. 221б). Что касается соседних с Грузией областей, то из Ширвана поступало всего 11 томанов и 3000 динаров (84 750 руб) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож. 227), из Аррана – 30 томанов и 3000 динаров (227 520 руб) (Там же, 223. Очевидно, *** опечатка вм. ** (так рук. ун-та № 171, л. 213а), из Великой Армении (столицей ее считался тогда город Алхат на берегу Ванского озера) – 39 томанов (292 500 руб) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож. 231). Из других больших областей Персии Керман вносил в казну 67 томанов и 6500 динаров (около 507 350 руб) (Хамдаллах Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. ун-та № 171, л. 230б), Исфахан – 50 томанов (375 000 руб) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож., 171), Хузистан – 32 ? томана (243 750 руб) (Хамдаллах Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. ун-та № 171, л. 220а). Что касается цифры дохода Грузии при прежних царях, то едва ли Хамдаллах Казвини в этом случае пользовался какими-либо документальными данными (Князь И.А. Джавахов обратил мое внимание на известие Плано Карпини (изд. Языкова, 190), по которому монголы в первое время после завоевания взимали с грузин и абхазов по 40 и 50 тыс. иперпер (yperperorum sive Byzantiorum). Сопоставление цифр малоазиатской дани, приведенных в Мусамарат ал-ахбар (Бартольд, О некоторых восточных рукописях в библиотеках Константинополя и Каира, стр. 0128: 20 томанов = 200 000 динаров или 1 200 000 дирхемов) и в Speculum historiale (d’Ohsson, Historie des Mongols, t. III, p. 83: 1 200 000 иперпер), приводит к выводу, что в Speculum historiale «иперперы», т.е. золотые монеты (ср. Langlois, Essat de classification, p. 48 sq), названы вместо сельджукидских дирхемов; дирхемы приблизительно такой же ценности чеканились и в Грузии (ср. о них теперь Пахомов, Монеты Грузии, стр. 121 и сл; <также см. Кампанадзе, Грузинская нумизматика, стр. 73-92>). Если у Плано Карпини также имеются в виду дирхемы, то дань эпохи ильханов значительно превышает ничтожную сумму, взимавшуюся монголами в Грузии в первый период после завоевания), но и тут сравнение с другими областями оказывается в пользу Грузии. По сведениям нашего автора, разница между цифрами доходов, относящимися к домонгольскому и к монгольскому периодам, в других областях была еще гораздо более значительной.

Из рассказа Рашид ад-дина (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 370 sq) о том состоянии, в котором находился Ирак ко времени вступления на престол Газан-хана, ясно видно, что причиной разорения страны была не чрезмерность податей, но способ их взимания и отсутствие всяких гарантий, что уплаченные населением суммы не будут вторично взысканы с тех же плательщиков. Деньги собирались на местах и не отправлялись в казну; правительство причисляло данную местность к тем, из которых подати еще не поступали, и за поставки для казны платило ассигновками на получение соответствующих сумм. Под предлогом уплаты по этим ассигновкам, в действительности не производившейся, снова взимались деньги с обывателей. К таким случаям, [328] по-видимому, относятся слова надписи о «незаконных ассигновках» (Словом «assignations» д’Оссон (ibid., p. 371 sq) передает тот же термин *** , который находится в надписи. Ср. у Рашид ад-дина, рук. Аз. муз., л. 404б: *** . Из этой фразы видно, что самая ассигновка обозначалась словом ***, документ об ассигновке – словом *** . Термином *** обозначались также требования, обращавшиеся к отдельным областям и лицам при разверстке каких-нибудь платежей; ср. у Вассафа, бомбейское изд., 317: *** и ниже *** ; у продолжателя Рашид ад-дина (рук. Аз. муз., л. 487 а): *** ; в Нахчивани (рук. лейден. б-ки, л. 204б): ***).

Сравнительно с положением обыкновенного обывателя более выгодно было положение лиц и обществ, отдавшихся под покровительство представителей династии и или монгольских вельмож. Такое покровительство приобретали путем небольшой услуги лица, желавшие обманом получить из казны деньги за товары, в действительности не поставленные (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 390); чтобы приобрести такое же покровительство, обыватели за небольшое вознаграждение предоставляли в распоряжение принцев, принцесс и вельмож своих сыновей (Ibid., p. 398), опираясь на таких покровителей, люди с поддельными документами в руках начинали процессы для отнятия земельных участков у их законных собственников (Ibid., p. 454; отсюда запрещение членам царствующего дома и вельможам вмешиваться в земельные споры и покупать спорное имение (ibid., p. 447 sq). Вполне естественно, что и для целых обществ, городских и сельских, было выгодно отдать себя под покровительство членов царствующего дома, чтобы избавиться от произвола сборщиков податей. Переход в разряд таких «удельных» имений рассматривается как «покровительство», оказанное данному месту членом царствующего дома или вельможей (Выражение Рашид ад-дина (рук. Аз. муз., л.410а): *** ). Такие случаи были источником новых злоупотреблений; пользуясь отсутствием точных списков податей, сборщики исключали из доходов дивана (т.е. из тех сумм, которые они должны были представлять в казну) гораздо большую сумму, чем сколько приходилось на долю данного места (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 382).

Принадлежность территории к удельным имениям и личная зависимость отдельных людей (Слова д’Оссона «en servage» (ibid., p. 398) передают выражение Рашид ад-дина ***; соответствующее место (рук. Аз. муз., л. 413б) приведено у Катремера (Рашид ад-дин, изд. Катремера, 131) от членов царствующего дома одинаково [329] обозначались термином инджу (Так, по всей вероятности, произносилось это слово персами. Законы турецкой и монгольской фонетики требуют, конечно, иного произношения, но, насколько мне известно, до сих пор не установлено ни этимологическое происхождение этого слова, ни его истинное произношение. Ср. Радлов, Словарь, s. v. анчi и iнпу и транскрипцию его же (Radloff, Uigurische Sprachdenkmaler, S. 30) iнчу). К числу таких территорий принадлежал и город Ани; в нашей надписи об этом не говорится, но в армянской надписи на городской стене, над главными воротами, сказано, что «столица Ани сделалась хасинджу» (Марр, Новые материалы, стр. 77 и сл.). Сочетание термина инджу с арабским прилагательным хасс «собственный» не явилось на армянской почве, но заимствовано из официальной терминологии того времени и несколько раз встречается у Рашид ад-дина. Кроме слов о «собственном инджу» Аргун-хана, приведенных Катремером (Рашид ад-дин, изд. Катремера, 130), мы можем привести еще рассказ о выкупленных Газан-ханом монгольских пленных, которые все сделались его «кэбтэулами (гвардейцами) и собственным инджу» (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 426а: *** . Ср. d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 431. О термине кэбтэул ср. мой труд Туркестан, ч. II, стр. 412, прим. 4; <наст. изд., т. I, стр. 449, прим. 2> ), и рассказ о том, как для содержания каждой «орды» (т.е. двора каждого царевича или царевны) была определена область из «собственного инджу» (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 432а: *** ).

О юридическом положении территорий и лиц, причисленных к инджу, мы не имеем точных сведений. В постановлениях Газан-хана, приведенных Рашид ад-дином, земли «инджу» противополагаются «землям дивана»: и те и другие вместе отличаются от земельных участков, находившихся в частном владении (Там же, л. 438а: *** . Ср. d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 417. Другие примеры у Катремера: Рашид ад-дин, изд. Катремера, 131). Из приведенных выше мест видно, что доходы с земель инджу не поступали в диван, т.е. в государственное казначейство, но шли на содержание двора самого государя, других представителей династии и, может быть, монгольского войска. Для управления землями инджу существовал особый диван (Рашид ад-дин, изд. Катремера, 130 (по Вассафу); возможно, что к этому дивану в XIV в. прилагали термин «великий диван» (На это указывает то определение слова *** , которое дает Мухаммед Шебангараи, автор сочинения Маджма’ ал-ансаб (см. о нем Туркестан, ч. II, стр. 47; <наст. изд., т. I, стр. 94>): *** (Шебангараи, л. 231), хотя у Рашид ад-дина [330] «великим диваном» называется только государственная канцелярия и государственное казначейство (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., лл. 407б, 410а (d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 380 sq) и другие места), а не управление уделами (<О землях инджу см.: Али-Заде, К вопросу об институте инджу; Петрушевский, Земледелие, стр. 240-245>).

Каковы бы ни были установленные законом привилегии земель и людей инджу (<И.П. Петрушевский (Земледелие, стр. 245) полагает, что «привилегии» для крестьян земель инджу практически не имели значения.>), трудно допустить, что при общих неустройствах монгольского государства, при частых случаях казни принцев и вельмож эти привилегии всегда и везде точно соблюдались. Среди рукописных фрагментов, добытых в Китайском Туркестане, находится, между прочим, любопытная жалоба среднеазиатскому хану Туклук-Тимуру (1348-1362-63) (Об этом хане см. мою статью Очерки истории Семиречья, стр. 142 и сл.; наст. изд. т. II, ч. I, стр. 79 и сл.>; о его гробнице – мой Отчет о поездке в Среднюю Азию, стр. 65 и сл. <см. выше, стр. 79 и сл.>; ЗВОРАО, т. XV, стр. 0132; ЗВОРАО, т. XVI, 1906, стр. XIV; Дьяков, Воспоминания, стр. 277), что при всех прежних ханах, начиная с домонгольской эпохи, при распределении калана с жалобщиков – садовников (или садовладельцев) инджу – калана не взимали, а теперь, в тяжелые для них времена, требуют от них уплаты двойной дани (Radloff, Uigurische Sprachdenkmaler, № 22, S. 28-32. Настоящая статья написана до выхода в свет книги В.В. Радлова; пользуюсь благодаря любезности автора отпечатанными листами). Несомненно, что такие случаи должны были происходить и в других монгольских государствах.

В восточнотуркестанском фрагменте употреблен тот же термин калан, который встречается и в нашей надписи, хотя в делопроизводстве монголо-персидского государства этот термин, по-видимому, употреблялся редко. У Рашид ад-дина мы нашли его в двух местах (<Али-заде (Социально-экономическая и политическая история Азербайджана, стр. 226) полагает, что Рашид ад-дин часто употребляет термин калан в значении налога вообще>): во-первых, в ярлыке Газан-хана, где говорится об освобождении казиев, ученых и потомков Али, , согласно «великому ярлыку», от уплаты калана и копчура (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 446: «ni colan, ni coitchour» (так везде пишется это слово: в 4-м томе; во 2-м томе, стр. 264, тот же термин пишется countchour; у Hammer-Purgstall, Geschichte del Ilchane, Bd. II, S. 170 – Koitschur). Текст Рашид ад-дина (рук. Аз. муз., л. 395б): ***. Любопытна ссылка на «великий ярлык» как на своего рода «конституционный закон», с которым должны были согласовываться отдельные ярлыки. Вассаф употребляет в этом значении термин *** , что, по его словам, значило «общее распоряжение» (*** , Вассаф, бомбейское изд., 470). При этом говорится об издании в начале царствования Улджэйту (1304 г.) *** *** о соблюдении как правил шариата, так и указов прежних монгольских государей. Тогда же прибыли послы великого хана с *** *** , предлагавших федерацию монгольских государств (Вассаф, бомбейское изд., 475). В Китае были особые чиновники, которые должны были следить за согласием распоряжений властей с *** *** и приостанавливать исполнение тех распоряжений, которые не удовлетворяли этому условию (там же, 498: ***); во-вторых, [331] в рассказе об уничтожении лишних ловчих (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 440 sq), причем прибавлено, что те, кто были под их покровительством, теперь вошли в число платящих калан (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 436а: ***).

В чем первоначально заключалась разница между каланом и копчуром, об этом мы не имеем сведений (Радлов (Словарь, s.v. калан) приводит два термина калан значения «дань, подать, ясак»; слово копчур в его словаре совершенно не приводится (ср. Radolff, Uigurische Sprachdenkmaler, S. 9 – Kiptschur, в монгольском хубчир – Бобровников, Грамоты, прилож. <табл.> А). У Будагова (s.v. ***) слово объясняется по Катремеру); выражения восточнотуркестанского фрагмента заставляют полагать, что под каланом понимали подать с возделанных земельных участков, вообще с оседлого населения (<Иногда о калане источники говорят как о воинской повинности. Видимо, термин калан употреблялся для обозначения разных податей и сборов. См. Петрушевский, Земледелие, стр. 384.> ). В противоположность этому копчуром, как указывает Катремер (Рашид ад-Дин, изд. Катремера, 256 и сл.), называли пастбища и налог с пасущихся стад в размере 1%. Таким образом, копчур, по первоначальному значению этого термина, взимался главным образом с кочевников; этим объясняется, что в монгольско-персидском государстве копчур платили и монголы, составлявшие в государстве военное сословие (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 420 (у Рашид ад-Дина, рук. Аз. муз., л. 422б). Но из текста Джувейни, приведенного Катремером, видно что еще до распадения монгольской империи, при Мункэ-хане, копчуром называли также подушную подать, взимавшуюся деньгами с покоренного населения. В том же смысле употребленном слово копчур в стихе персидского поэта, также приведенном у Катремера (со слов Даулетшаха). В ярлыке 1304 г. (О нем см. выше, стр. 313) о податях все подати, взимавшиеся на обыкновенных основаниях в непривилегированных местностях (Дальше упоминается только6 1) харадж, взимавшийся в начале года «издревле» (***) в некоторых местностях; 2) харадж, взимавшийся в некоторых местностях, как в Багдаде, летом, во время урожая; 3) подати натурой, взимавшиеся в жарких и холодных местах (*** ***), служивших летовками и зимовками (*** ***), разделяются на три категории: 1) копчур и поступления с жителей селений, уплачивавшиеся [332] два раза в год (Рашид ад-Дин, рук. Аз. муз., л. 411б (ср. d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 385 sq): *** ); 2) копчур и поступления со степняков, уплачивавшиеся один раз в год, именно в начале года (Рашид ад-Дин, рук. Аз., муз., л. 411б: *** ); 3) тамга, величина которой особо определялась для каждой местности, где взимались такие сборы и обозначались на дощечке, которая должна была быть прикреплена к воротам данного места (Там же: *** ). Из этого текста можно заключить, что под копчуром понимали все прямые налоги, как взимавшиеся с земледельцев, так и взимавшиеся с кочевников, в отличие от тамги, или косвенных сборов, взимавшихся в городах (<Вопрос о копчуре как подати с оседлого населения подробно рассмотрен Петрушевским (Земледелие, стр. 360-370)>).

Термином тамга обозначались не только «droits de douane at de transit», как утверждает д’Оссон (D’Ohsson, Histore des Mongols, t. IV, p. 386. Эти слова поставлены в кавычки, но не принадлежат Рашид ад-дину). В этом значении тамга соответствует персидскому термину бадж, который еще в первые века ислама употреблялся и арабскими авторами (Ибн Русте, 168, 3. Приблизительно то же значение имели арабские слова *** (BGA, IV, 285) и *** (Хорезми, Мафатих, 59, 10) и с которым в словарях иногда отождествляли слово тамга (Будагов, s.v. *** ). Слово бадж употреблено и в нашей надписи; как видно из армянских надписей, оно употреблялось и местными жителями (Brosset, Les ruines d’Ani, pt. 1, p. 11 sq (в переводе «douane»). Но под тамгой, кроме того, понимали все налоги, взимавшиеся в городах с торгово-промышленных заведений до публичных домов включительно (Ср. у Вассафа, бомбейское изд., 521 (приказ султана Улджэйту): *** ). Поэтому с понятием о тамге связано не столько понятие о дороге и дорожной пошлине, сколько о городах и городских сборах (взимавшие тамгу чиновники назывались тамгачи). Поэтому у Рашид ад-дина (Рук. Аз. муз., л. 405а *** ; л. 419а *** (см. d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, pp. 373, 468) говорится о «городской тамге» и о «тамгачи городов»; в сборнике джалаирских ярлыков есть ярлык о назначении нового «заведующего тамгой», вызванной тем, что «тамги такого-то города» перестали [333] поступать вследствие отсутствия способного заведующего и недобросовестности пользовавшихся этим низших чиновников (Нахчивани, рук., л. 197б: *** ).

О подобных городских сборах, конечно, ничего не говорилось в шариате, и поэтому они в глазах представителей мусульманского права причислялись к несогласным с предписаниями веры поборам, отмена которых была богоугодным делом. Отмена тамги, вместе с уничтожением золотых и серебряных сосудов, упоминается среди действий государя, считавшего необходимым перед смертью или ввиду угрожавшей опасности покаяться в своих грехах. Так, Бабур перед войной с могущественным царем Рана-Сангамом издал указ, чтобы впредь не взимали тамги «ни в городах, ни в селениях, ни на путях, ни на переправах, ни на переходах, ни в гаванях» (Бабур-наме, изд. Беверидж, 314). Потомками Бабура в Индии также несколько раз издавались указы об отмене тамги; но самый факт постоянного возобновления этой меры показывает, что запрещение соблюдалось недолго (Elliot, The History of India, vol. VI, p. 493). Трудно было отказаться от этих сборов, составлявших один из главных доходов казны. В монголо-персидском государстве тамга считалась самой надежной статьей дохода (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 401; текст Рашид ад-дина (рук. Аз. муз., л. 414б): *** <Али-заде (Социально-экономическая и политическая история Азербайджана, стр. 218) уточнил чтение Бартольда; он указал, что вместо *** «надежный», следует читать *** «наличный», т.е. тамга взималась в основном в денежной форме.> Автор прибавляет, что и эти суммы до Газан-хана поступали неаккуратно, так как тратились в городах на содержание многочисленных правительственных гонцов. Требования последних иногда были так велики, что заставляли тамгачи искать спасения в бегстве).

Текст нашей надписи показывает, что с жителей Ани предписывалось взимать только пошлину и тамгу и что взимание с них калана и других податей считалось злоупотреблением. Возможно, что город был освобожден от прямых налогов в качестве инджу, но возможно также, что правительство этим только распространило а Ани меру, которую оно принимало и в других городах. Хамдаллах Казвини говорит о целом ряде городов, что в них «обязанности перед диваном определены тамгой» (*** *** *** ***); притом это говорится не только о самых больших городах, как Тебриз, Султания, Исфахан и Шираз, но и о менее значительных, как Хилла (на Евфрате) и Васит (в Месопотамии) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож., 154 и 166). В некоторых случаях приводятся соответствующие цифры. Наиболее значительна была, конечно, тамга главного города, Тебриза, [334] доставлявшего в казну 115 томанов (Там же, 208) (862 500 руб). Тамги других городов были значительно меньше; Шираз платил 450 000 динаров (Хамдаллах Казвини, Нузхат ал-кулуб, рук. ун-та № 171, л. 222б. Так как динары не переведены на томаны, то возможно, что имеются в виду золотые динары; в таком случае сумма, конечно, была гораздо более значительной) (337 500 руб), Исфахан – 35 томанов (262 500 руб) (Низам ам-мульк, изд. Шефера, прилож., 169). Султания в то время, «когда там были орды», - 30 томанов (225 000) руб (Там же, 178: *** ***. Пребывание в городе высочайшего двора и дворов других царевичей, конечно, должно было привлекать купцов и увеличивать сумму городских сборов). Тамга Ани, наверное, составляла гораздо меньшую сумму.

Из армянских надписей видно, что заведующий пошлиной считал себя вправе своей властью освобождать от пошлины отдельные учреждения, вероятно, также отдельных лиц (Brosset, Les ruines d’Ani, pt. I, pp. 12, 51). По-видимому, тамга отдавалась на откуп определенному лицу, которое обязывалось вносить в казну известную сумму, собирало для себя гораздо больше и потому без ущерба для себя могло предоставлять такие льготы отельным плательщикам. Так было и до монголов; известен стих Фирдауси о своем освобождении от хараджа благодаря покровительству лица, которое, по Низами Арузи, было сборщиком податей (**) в Тусе (Низами Арузи, Чахар макала, пер. Брауна, 79-80; изд. Казвини, 48).

Термин *** , упоминающийся в нашей надписи рядом с термином *** до сих пор совершенно не был объяснен. По справке, любезно сообщенной мне А.Д. Рудневым, монгольское слово немери по словарю Голстунского (Словарь, I, 13) значит «прибавка, прибавление, придача, наддача». Речь, следовательно, идет о добавочных платежах, взимавшихся с населения в чрезвычайных случаях. И действительно, мне удалось найти в сочинении Вассафа пример употребления слова *** именно в этом смысле в рассказе о событиях начала 1296 г. В это время отправлялось войско в Хорасан, чтобы отразить набег среднеазиатских монголов; перед этим в течение восьми месяцев престол два раза переходил от одного лица к другому (по Вассафу, «было три царя») и два раза были отправлены в разные стороны многочисленные войска; вследствие этого денег в казне не было; поэтому в большей части областей, особенно в Фарсе, к жителям обратились с требованием «аванса и немери», причем у владетелей стад отнимали две головы из десяти (Текст по Вассафу, бомбейское изд. (326): *** . В рук. Публ. б-ки V, 3, 24, л. 221а стоит *** в рук. ун-та № 4, л. 205б *** . Д’Оссон (Historie des Mongols, t. IV, p. 156) говорит только о взимании денег «par anticipation». Упоминанием «стад», вероятно, объясняется то фантастическое толкование термина *** , которое мы находим в фарханге к Вассафу (бомбейское изд., 704)? «Черные и белые точки и черты и места, устраиваемые для охоты на волков, где привязывают баранов» (***). Едва ли это толкование может быть признано авторитетным, тем более что фарханг составлен по поздним книжным источникам (там же, 708). Что касается «черных и белых точек», то это толкование находится в связи со значением арабского корня **; кроме словарей см. также Якут, Му’джам, IV, 812). [335]

Рашид ад-дин в рассказе об этом походе (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 358а. Хаммер-Пургшталь (Geschichte der Ilchane, Bd. II, S. 32) в этом случае пользуется, по-видимому, только рассказом Рашид ад-дина) не упоминает об экстраординарных сборах; в других случаях он, по-видимому, переводит слово немери соответствующим арабским словом *** . Так, в рассказе об учрежденном при Газан-хане фонде для покрытия расходов по содержанию принцесс и их двора он прибавляет: «Всякий раз, как ради потребностей войска окажется необходимость в прибавлении (т.е. в добавочном ассигновании), он повелел из средств их казны (т.е. из указанного фонда) дать войску миллион динаров» (т.е. 100 томанов или 750 000 руб (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 432а: ***)). Таким образом, от взимания немери не было обеспечено даже имущество членов царствующего дома; с другой стороны, в сохранившихся в русском переводе ярлыках об освобождении от податей русского духовенства говорится также о свободе от «запросов», т.е. от немери (Ср. выражения ярлыков в издании Григорьева Россия и Азия, стр. 248 («По первому пути которая дань наша будет, или запросы наши накинем») и 251 («ни какова дань, ни которая пошлина, ни корм, ни питие, ни запросы, ни дары»). И.Н. Березин относит сюда арабский термин *** «надбавка» (Березин, Ханские ярлыки, III, стр. 18, и его же Очерк внутреннего устройства, стр. 472), ссылаясь на тарханный ярлык Тохтамыша, где по его чтению встречается слово *** (Березин, Ханские ярлыки, II, стр. 13 и 15), но сам Березин признавал, что «чтение слова *** не совсем бесспорно; значение также сомнительно» (там же, стр. 47). Предписание ярдыка Абу Са’ида об освобождении на будущее время от немери жителей Ани объясняется, по всей вероятности, бедственным положением города.

Труднее всего объяснить, какую подать следует разуметь под словом тарх (***).

У Рашид ад-дина мы встречаем это слово в различных значениях. В рассказе об основанных Газан-ханом благотворительных и религиозных учреждениях и о средствах, ассигнованных на их содержание, постоянно упоминаются *** (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 391б и дальше. У д’Оссона (Historie des Mongols, t. IV, p. 273) только «tapis»); по-видимому, второе слово [336] означает денежные средства, так как им обозначается кроме отдельной стать и совокупность ассигнованных средств (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз.: *** ). Несколько иное значение имеет слово *** в том месте, где говорится о благосостоянии государства при Газан-хане в противоположность прежнему времени. Прежде сборщики податей не производили никаких платежей по ассигновкам и в то же время в конце года представляли в казну счета (о своих убытках), по которым получали новые суммы. Теперь в областях, где подати уплачиваются в зависимости от урожая (Т.е. в Багдаде и других местностях, см. выше, стр. 331, прим. 109), за сборщиками податей еще остаются суммы (т.е. после всех расходов от них еще должны поступать деньги в казну); хлеб в деревнях весь остается в амбарах, так что нет необходимости посредством тарха давать людям; когда хлеб созревает, нет надобности его поскорее продавать. Прежде заранее тратили (продавали) еще не созревший хлеб; теперь в распоряжении дивана постоянно в течение целого года имеется хлеб в амбарах и деньги в казне (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 408б: *** . Установление текста несколько затрудняется тем, что в рук. Публ. б-ки соответствующего места нет). В этом случае под тархом, очевидно, разумеется выдача пособий нуждающимся жителям по разверстке; но вполне возможно, что тот же термин употреблялся и при разверстке платежей с населения (<Термин тарх не был правильно понят В.В. Бартольдом. Как показало специальное исследование, проведенное А.А. Али-заде (К истории феодальных отношений), под этим термином имелась в виду принудительная покупка казенных продуктов по установленным ценам и принудительная продажа населением продуктов по явно заниженным ценам>). Так, словом *** , как мы видели, обозначалась сумма, приходившаяся на долю отдельного лица при чрезвычайных сборах; но тот же термин мы встречаем и в рассказах о щедрости государя для обозначения доли, получавшейся отдельными лицами (Рашид ад-дин, рук. Аз. муз., л. 385а: *** ).

Замечательно, что рядом с податями, имевшими общегосударственное значение, упоминается и такая чисто местная подать, как т-рнагир. Очевидно, это – персидская транскрипция слова, встречающегося в [337] армянских надписях, в переводе Броссе drhnagur (Brosset, Les ruines d’Ani, pt. 1, p. 50). Из армянской надписи в 1320 г. Видно, что различали т-рнагир большой и малый. Как мне сообщил Н.Я. Марр, этимологическое происхождение слова показывает, что речь идет о каком-то сборе, взимавшемся у городских ворот; но в чем заключалось отличие большого т-рнагира от малого и отличие т-рнагира вообще от баджа, остается неизвестным. Точная фонетическая транскрипция термина *** в древнеармянском чтении dernagir, в новоармянском - ***.

Надпись отличает от основной массы населения (***) особую категорию лиц – старост (***) города и области. Слово ***, или *** имеет в персидском языке, как известно, различные значения («муж, домохозяин, сельский староста» и др.) (<Первоначальное значение термина кедхуда в раннесредневековой Средней Азии и Иране – глава большесемейной общины. Позднее термин приобрел много значений, в том числе и «староста городского квартала» (кадхуда-йи махалла), в каком смысле, видимо, и употреблен в надписи, разбираемой В.В. Бартольдом.>). В надписи оно употреблено, очевидно, в том же значении, как в других ярлыках той же эпохи (Ср. начало двух ярлыков у Рашид ад-дина: 1) рук. Аз. муз., л. 398а: *** 2) рук. Аз. муз., л. 409а: ***. Также выражение *** (рук. Аз. муз., л. 415б) в рассказе о соглашениях между жителями и разбойниками (d’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, p. 470). Ср. также ярлыки, приведенные из Нахчивани, рук. лейден. б-ки у Hammer-Purgstall, Geschichte der Goldenen Horde, S. 501, 516. Слово «Sachwalter» у Хаммер-Пургшталя едва ли удачно выбрано), в которых кедхуда также упоминаются отдельно от райи, обыкновенно непосредственно вслед за реисами, т.е. утвержденными ханом представителями городов и селений. Реис в каждом городе и селении мог быть только один (Ср. Нахчивани, рук. л. 204б: *** . Перевод у Hammer-Purgstall, Geschichte der Goldenen Horde, S. 515), кедхуда, как видно, между прочим, и из нашей надписи, было несколько. Такое употребление слова *** в ярлыках едва ли позволяет понимать под этим словом простых домохозяев и переводить его, по примеру д’Оссона, словом «cultivateurs» (D’Ohsson, Historie des Mongols, t. IV, pp. 378, 470) или «proprietaires» (Ibid., p. 457). По-видимому, здесь имеются в виду своего рода городские «патриции», стоявшие во главе отдельных кварталов города. [338]

Дополнение

Статья была уже напечатана, когда я обратил внимание на работу Ле Стрэнджа «Mesopotamia and Persia under the Mongols in the fourteenth century A.D. From the Nizhat al-Kulub of Hamd Allah Mustawfi», London, 1903 (Asiatic Society Monographies, vol. V). В этой статье (стр. 6-7), между прочим, приводятся и сообщения Хамдаллаха Казвини о доходности отдельных областей; автор знал, что томан равнялся 10 000 динарам, динар – 6 дирхемам, но все-таки считал динар золотой монетой, хотя, «может быть, только номинальной или только редко чеканившейся»; кроме того, он полагал, что слова о дирхемах относятся только к дирхемам аббасидского периода. Поэтому его предположения о ценности дирхема (1/4 англ. фунта) и, следовательно, томана (2500 фунтов, т.е. более 20 000 руб) не соответствуют действительности, хотя все-таки гораздо ближе к истине, чем предположения Блоше. Цифры, относящиеся к общей сумме доходов ильхана, у него не приводятся. Ле Стрэндж также полагает, что цифры о доходности областей в домонгольский период, сообщаемые у Хамдаллаха Казвини, не заслуживают доверия.

(Напечатано: СПб., 1911 ("Анийская серия", № 5))

Текст воспроизведен по изданию: Персидская надпись на стене анийской мечети Ануче // Академик В. В. Бартольд. Сочинения, Том IV. Работы по археологии, нумизматике, эпиграфике и этнографии. М. ИВЛ. 1966