ГИОРГИ МЦИРЕ

ЖИТИЕ И ГРАЖДАНСТВО СВЯТОГО И БЛАЖЕННОГО ОТЦА НАШЕГО ГИОРГИ СВЯТОГОРЦА

XVI

55. Доселе слово наше вышепомянутым тем братьям, которые принудили нас от рождения описать житие его. О блаженные, ибо вы доселе обо всем имеете познание, да и как бы не имели познания, когда и на йоту не скрывал помыслов от вас. Но отныне об отъезде нашем на Восток и до прибытия в Царский <град>и от мира преставлении все поведаю святости вашей, который весьма принудил и повелел мне осмелиться на неосмеливаемое. И так изрек весьма кратко и помалу, ибо настолько далек от святости его, как небо от земли и как призрак от подобия человеческого. И опять принуждает меня описать повеление ваше, как отправились мы вверх и как случилось блаженное преставление его.

А мне, как нерадивому путнику, который не достиг преполовения пути и расслабляется, также лень, ибо еще у подножия горы обращаюсь и на вершину не взошел, но Христос, Истинный Бог, буди со мною и святая благодать ваша, дабы неложно направиться по пути слова моего. [289]

56. Ибо, когда отправились с Дивной той горы, помолились у гробницы святого Симеона и Марфы и благодать их и молитву вашу приняли в напутствие. Вышли из Антиохии и прибыли к великой реке Евфрату, и тут были извещены, что по попущению за грехи наши турки заняли все Междуречье и Исавру и Грецию. Мы же, услышав это, обратились оттуда и шли к Севастии — думали, что в тех сторонах мир.

Но прежде нас пришли туда турки и взяли город тот и сожгли. И мы не ведали и шли, и, чуть еще немного, в руки их попали бы, если бы милость Божия не воздела руку, ибо голос услышали мы все: “Куда идете?” И ведает Господь, человека не видели, разве что ангельский был голос. Так обратились и направились в горы с великим трудом. И идя день и ночь, пришли в Кесарию и вышли оттуда и направились к морю, ибо сушей было уже нельзя, и волею Божией достигли Эвхаита, к святилищу мученика Феодора. Архипастырь же того места добро принял нас и угостил и великую явил нам любовь, ибо был человек святой и богоносный и весьма утешился приходом нашим ради искушений их, и многое произнесли они взаимно о спасении душ. Итак, вышли оттуда и прибыли в Самисон, город прибрежный. И там продали мы ослов своих и так на ладье отправились в сторону Абхазии, и при добром и приятном ветре достигли Поти и оттуда лошадьми Кутаиси во время сбора <винограда>.

57. Но известили вскоре царя, ибо был в Верхних странах. И как узнал, возрадовался радостию великою и тотчас послал книжника своего и повелел с великой честью проводить старца. И, как прибыл к нам, препроводили нас оттуда и сопутствовал нам архипастырь Кутаисский, именем Иларион, который потом стал учеником старца. И, проходя, прибыли в страну Картлийскую, где был царь с князьями своими. И, как приблизились на три лишь часа пути, послал царь навстречу нам архипастырей и вельмож своих, а сам благоверный царь у врат шатра встретил его и любезно приветствовал и благословился у него. И за руку ввел его в шатер, и на ложе усадил близ себя, и сказал, возвеселившись радостью великою: “Благословен Бог, вот, сегодня спасение всему владычеству моему, ибо узрел нового Златоуста!” И так с ним радовались все вельможи его и благодарили Бога и говорили: “Благословен Бог, Который явил нам такого человека спасителем душ наших”. И была радость великая во всем царстве его.

58. И в то время случилась великая победа царя, когда с помощью Божией захватил противников царства своего сыновей Абазы, о которых все знаете истиною, что намеревались захватить [290] царя. Этих мужей крепких и великих, богатством мышцы своей хвалящихся и множеством людей превозносящихся, пятерых заодно, как бессильных и отроков младенчествующих, так захватил, ибо и месяца еще одного не вышло по прибытии нашем. Когда так прибрал их, послал призывающего к старцу и, как вошел старец и поздравил его с победой той, сказал ему царь, как и был верующим и благочестивым: “Святый отче, ниоткуда победа эта наша, кроме как от молитвы и благодати твоей, ибо многажды брался и никогда не мог улучить, ну а ныне ведаю поистине, что это знамение прихода твоего, и отныне будет преуспевать царствование наше молитвою твоею”. И поведал ему о всяком намерении их и подготовке злодеяния, которое ему измышляли.

59. После этого благоверный царь, управив дела того времени, ибо и зимнее уже приспело время, и по обычаю своему отправился в Абхазию, и приглашал и старца идти, дабы там перезимовать и отдохнуть и потому, что страна приятная и теплая. И как отправились мы и прибыли в Чкондиди, царь направился войти во всю Абхазию, а нас епископ Чкондидский не отпустил, ибо был ученик старца.

И зиму мы пробыли там. И после зимы, когда опять взошел благоверный царь в Картли, призвал старца к себе и отдал ему места прекрасные, лавры величественные для отдохновения и пребывания его, во-первых — Недзви в Картли и спустя немного — Шатберди, величественную Лавру в Кларджети. Но, если возможно было, вовсе не желал царь и одного дня быть без него, и не мог насытиться слышанием сладчайших меда слов его, и так говорил: “Святый отче, для того и притрудили святость вашу, дабы недостаток и заблуждение бесчинное ты совершенно искоренил из душ наших, скрытое скрытно обличи в нас, явное же нелицеприятно разъясни, ибо что повелит мне отцовство твое, так приму, как из уст святых апостолов”.

И привел сына своего Гиорги царевича и руку его вложил ему в руку и сказал: “Вот, отдаю тебе душу этого отрока и перед Богом прошу”. А он благословил, помолился и сказал: “Бог да прославит обеими жизнями, как великого Константина, в страхе Своем и да покорит ему всех врагов его”. И как подобало, поучения богодухновенные и заповеди божественные написал и дал ему, дабы вечно читал и упражнялся и дабы люди бесчинные негодному чему и развращенному не научили его. А он с радостью принял и день, и ночь упражнялся и так последовал, как сын возлюбленный отцу благому и как ученик верный учителю своему. [291]

XVII

60. И отсюда начали исповедоваться и каяться сам царь, католикос, священники, диаконы, монахи и чинные, вельможи и князи, богатые и бедные. С такой горячей верой устремлялись, что и пищу едва удавалось нам принять. И так просветил весь Восток человек этот, просвещенный Богом, и все явные и скрытые бесчиния исправил.

Ибо прежде всего изострил меч обличения на царей за множество бесчинств, бесстрашно и нелицеприятно, премудро и разумно, дабы не продавал епископств людям бесчинным и неученым, и всячески приразившимся миру, и в бесчинствах и похождениях воспитанным, но избирал людей достойных и святых, в монашестве воспитанных, и богодухновенными пастырями засвидетельствованных, и дабы молитвою и благодатию их в мире преуспевало царство его, и дабы за бесчинства и грехи священников не были осуждены и люди мирские.

Опять говорил ему о суде и правде владычних. Дабы судил сироте и вдовице по слову Давидову: “Смиренного и нищего оправдает” (ср. Пс 71), и дабы не преклонял весов правды ни к великому, ни к малому, и дабы более всего возлюбил милость, ибо: “Милость и правду любит Господь”, и дабы всякая нечистота и бесчинство удалены были от него самого сначала и потом от народа его.

61. Потом начал к архипастырям, дабы с лицеприятием рукоположения не совершали и недостойных священников не благословляли, и дабы заповедали ими рукоположенным священникам недостойных не причащать, и дабы не собирали золота и серебра, но более всего миловали нищих и бессильных, и дабы никакого бесчинного, либо других соблазняющего дела не виделось между ними, но тому завету апостола следовали, как пишет он Тимофею.

Опять начал священников и диаконов поучать слушаться епископа своего и никому с лицеприятием не давать спасительного того Тела и Крови Христовых, и совершать так, как свидетельствует правило апостолов и отцов.

Также монахов и чинных и весь народ подобающим учением просвещал, неученых учил, ученым же учения те напоминал, богатых учил миловать нищих, нищих же терпению учил и с милостынею отпускал. Падших восставлял, падающих же укреплял, уязвленных стрелою невидимых врагов исцелял, уязвляемых же от уязвления безвредно защищал, утонувших в бурях страстей [292] извлекал, утопающим же утонуть не попускал, но, как искусный кормчий, от моря мира сего неутонувших избавлял, почему и не неподобает, дабы в поминовение вышеописанных этих добродетелей его малое высказать мне известие по поводу того, какую же имел он благодать исцеления душ и, более всего, каким же был посредником перед Богом вдвойне для хранения в здравии, который помолится и главу свою святую Ему обеими жизнями отдаст.

62. Ибо в то время, когда были мы в Чкондиди, как выше мы упомянули, был некий брат один в епископстве том, прибывший в гости к архиепископу, званием архидиакон, образом же монах, который впоследствии руками святого был пострижен, ибо еще не был пострижен. А был он юноша возрастом и не незнатных и смиренных дитя. И еще не имел познания о старце, но сам говорил: “Веру и упование имел такое, что смотрел на него, как на Христа”.

На этого брата общий тот враг рода нашего напал через юношеские помыслы, ибо не был близ своего учителя, у которого бы сложил помысл свой, и, найдя его без учителя, тогда дал ему бой, но, так как странный — странную веру имел в человека этого Божиего, не попускала поглотить вера эта его.

Этот пришел ко мне, недостойному, и сказал так: “Можно ли, отче, дабы если кто не был близ своего учителя и терпел борьбу от врага, другому учителю объявил и попросил молиться?” Ибо такого правила он еще не знал. А я сказал ему: “Весьма угодно это, честный брате, пред Богом”. И ответил мне так: “Сотвори любовь и покажи мне старца и доложи ему о нужде этой моей”.

А в то время старец взошел в епископию, и, как пришел, доложил я ему о помысле брата того и назавтра повелел мне призвать его и, как пришел, ввел я его сначала в мою келью и заповедал небоязненно и дерзновенно объявить все старцу. А как ввел его к старцу и я вышел, объявил ему борения свои. Сказал ему старец, как сам все потом мне рассказывал: “Чадо, откажись от вина, дабы тебе освободиться”. Сказал ему брат тот: “Отче, страна эта знойная, и более то место, где я пребываю. Как бы не пасть мне от болезни”. Сказал ему старец со властью и откровенно: “Чадо, я буду между Богом и тобой посредником, что, если ты заповедь мою сохранишь, никакой не приключится тебе духовной либо телесной болезни”.

А тот умолял, дабы насовсем принял его в ученики, но не соизволил старец, пока у прежнего не отпросится учителя: “Ибо-де не имеем такового обычая”. А как вышел брат тот, это все сообщил и виделся, как вышедший из горнила, всячески веселый и свободный. С тех пор так отступился от вина, что, кроме [293] причащения Святых Тайн, некоторое время не пробовал даже на вкус, и как потом рассказывал для пользы нашей: “Как только ты ввел меня к старцу, с тех пор так освободился на долгое время, что и следа не нашел в себе прежних тех борений”. О здравии опять что нужды говорить, поскольку в стране той знойной всех винопийц здоровее обрелся он.

63. Это для того мы высказали, дабы известно вам стало, каким посредником был он между Богом и людьми и какое здравие подавал душе и телу и какую веру давал просившим у него. Богатым же опять о расточении ценностей и, как более всего о милосердии к нищим заповедовал, пусть сила слова изъявит, дабы известно стало вам милосердие души его.

Ибо был некий епископ, богатый весьма и знатный, которого удобно борол дьявол, дабы богатством ценностей своих церкви украсить и убрать и дабы в монастырях положить поминовения себе. И по причине этого хранил богатство свое, а нищих никогда не призирал. Этот стал учеником святого того старца и открыл свое помышление. Старец же сказал ему: “О владыко, это борение злого врага, дабы под предлогом церквей и поминовений в немилосердии к нищим убить тебя, ибо не это скажет нам Бог, что-де церкви вы. не украсили, но: "Алкал Я, и вы не дали Мне есть", — как-де говорит Иоанн Златоуст”.

Так посредством поучений своих довел его до милосердия к нищим, и начал весьма разделять беспомощным и убогим, так что и видеть было дивно тем, кто прежде его знал. Таковым учением просветил страну нашу и так спас души бесчисленные и в дар принес Жениху Тому душ.

XVIII

64. Но ведаю, что ищешь и желаешь рассказа, о святе, как же произошло собрание сирот тех и как это таковое множество привел в единство. Дело это весьма высокое и удивительное, дело, зависящее от закона и пророков, и сказать ли, высшее и закона, дело — новой благодати украшение и венец, которое Моисей видел и обошел, Аарон же, как от невозможного, удалился, но Пучина Та милосердия на плечи Свои возложила и в гостиницу привела. Это дело человек этот, подражатель божественного милосердия, в угоду Богу предпринял и исполнил, так что, думаю, что от начала мира и доселе никто не предпринимал и уже не предпримет и не дерзнет. И хотя бы где кто и предпринял в городе ли, либо на [294] селе, из малых некто управил опять десять неких либо же пятнадцать, либо же двадцать принял, да и то пришедших в возраст, как это свидетельствует Книга Царей о Авдии пророке, который пятьдесят пророков, гонимых и сокрытых от Иезавели в пещере одной, некоторое время питал, и это неудивительно, ибо он был пятидесятником Ахаза царя, а те пророками Божиими, от которых двойного ожидал воздаяния.

И опять написано в Новом законе о святом Климе, и святом Зотике пресвитере, и Сампсоне странноприимце, и святом Вавиле, Антиохийском патриархе. Ибо святой Клим учил отроков, а духовная мать его, блаженная София, питала и была сподвижницей; также у Зотика пресвитера жена и дети — рабы и рабыни имелись и помогали ему. Сампсон же от избытка богатства творил милостыню, и опять святой Вавила великого того города был престолодержателем, в которых неудивительно в такой пространности щедрое милосердие.

65. А этот блаженный человек, удивительный и свыше человеческой природы недерзаемое дерзающий, который всячески уподобился по природе Благому и Человеколюбивому, ибо дерзновенно и доселе слово наше, ибо не то что десять взял на себя, либо двадцать или сорок, но восемьдесят душ, из которых <некоторые> еще ни правой не ведали, ни левой, но требовали молока материнского в пищу себе, в первом том возрасте обращаясь; другие же — во второй тот возраст вошедшие, от младенчества чуть только отдаленные и отроками наименованные; опять чины третьи, в третьем возрасте юношеском возрастающие и власов тех возмужалости ожидающие; четвертые же — ряды старейших и престарелых и старцев, которые по воле своей стали его учениками; другие же опять со своими сыновьями встали.

Эти все, в едином строю и в едином числе собранные и в восемь десятков исчисленные и пристани милости его вверившиеся, как овцы доброго пастыря, так последовали святому тому.

Причина же собрания их была такова. 66. Ибо в то время, когда множество беззаконий наших неисчетного милостью и Благого Бога подвигло на немилосердие и гнев, болезнь та голода искривляющая достойно и справедливо пришла на весь Восток по слову пророка Моисея и многие образы и бесчинные дела, вошедшие в человеческую природу, наблюдались, нечистая пища, христианам в еду запрещенная, как великий дар, в голод преподносилась, и дети желанные и возлюбленные родительские и молитвой испрошенные у Бога, постылыми и ненавистными родителям становились. Но другое при этом обойдем, которое [295] не подобает описывать, а это описано было в поминовение благодеяния человека этого Божиего, в какое время какой причиной Божией милости стал он множеству душ и двойною пищей напитал, как прежде Иосиф египтян и как Моисей морем голода не поглощенные вверенные ему те души избавил. И этому никто да не удивляется, когда приходит вышний гнев на род человеческий, не одни только бедняки утесняются, но и богатые терпят лишения, как говорит Давид: “Все уклонились и сделались равно непотребными” (Пс 14). Потому и все пострадали.

Но, как выше мы сказали, которые это страшное зло одолели и только-только были оставлены голодной смертью и от часа этого искушения немного отошли, в это только время прибыли мы на Восток, ибо хотя немного порадостнее стало время то, но еще остаток тесноты искушений не совсем отошел, и если кто пережил, во многой нужде жительствовал и между смертью и жизнью находился. 67. И как это все увидел святой отец Гиорги, воздохнул горестно и со слезами говорил: “Увы мне, зачем прибыл я в эту страну видеть таковое это зло”.

Но прежде всего отыскали мы этого блаженного свойственников в их стране, весьма изможденных, двух детей сестры и детей их, отроков малых. Этих воспринял святой этот по слову Исайи: “Свойственников рода твоего не презирай”. Других же от других собрал мест — некоторых из городов, некоторых от селений, других в совершенно необитаемых нашел местах, иных вывел из рабства, иных же от горшей, чем рабство, избавил жизни, и так в самую пору отрочества и невинности, прежде познания добра и зла, избавил их блаженный этот и от таковых презренных дел в священники непорочные и управители верные пожертвовал Христу. И этому никто да не дивится, ибо и патриарх великий Иосиф был рабом и чистота его между всеми прославляется, который впоследствии царем стал египетским. А Давид и Амос разве не пастухами были, из которых один стал царем, а другой пророком? Дабы не единому мне говорить, когда по всему Востоку распространилось дело это удивительное, стали отовсюду собираться, некоторых приводили их родители и умоляли принять и некоторые пред вратами оставляли и бежали. Другие опять, некоторые острые умом, от своих родителей сами убежавшие, к пристани этого святого прибегали. И так возросло богособранное это собрание, пока не достигло числа восьмидесяти, как прежде мы сказали.

68. Ныне уразумейте, о верные, дело это высокое и поразительное! Знаю, что не не ведаете вы о воспитании детей, мирские [296] жители, ибо если у кого умножатся дети более числа, то есть семи или восьми, как бы ни был богат — в великую нужду и печаль впадает, а если нищ будет — всячески горька жизнь его и исполнена воздыханий. А этот блаженный таковое это множество сирот взял на себя, подобно как иной одного или двух и так воспитал всех и богодухновенным учением усовершил, как угодно было воле Божией, ибо вместе с прибавлением возраста писаний божественных сладостью, как молоком и медом поил, а вместе с возмужанием телесных органов, тех членов и внешних чувств распространением внутренне органы ума и чувства пробуждал и укреплял и так вдвойне взращенных к Создателю их Богу приводил.

Ибо не с помощью других наставников учил он таковое это множество или же других сотрудников призывал, дабы самому немного как-то отдохнуть, но всячески сам учил и наставлял — чины и чины, возрастных и возрастных. Правила же и канона молитв своих не отлагал, ни от поста и подвижничества не отдыхал, пока с превосходными теми последующих не уравнял, а к уравненным тем последующих им не продвинул, и так хотя возрастом один другого виделся большим, но ученостью сверстниками между собою были.

69. Но желаю слова подобающего времени и месту, которое сказать не недостойно к обвинению обвинителей тех невинного, о которых думаю, что и Сеятеля Того добра не воздержались бы обвинять, Который вышел сеять семя, как написано в Евангелии, либо за двенадцатого того ученика Учителя Того Благого сделать виновным, и опять единого Елисея за единого Гиезия, который, однако, единственного имел его учеником, ибо таковыми полны суть писания. Мы же немногими словами причину слова нашего откроем и излишнее обойдем: дабы за бесплодие некоторых дерев насадителя прекрасного того рая никто не винил и никто искусного того сеятеля борозд за немногие плевелы не судил, если бы и был малый какой недостаток в таковом множестве.

Ибо было много причин в этом собрании, о святе! Прежде всего богоподобное милосердие, как мы выше сказали, к этому времени искушения, во-вторых, так как взял на себя труд и многие книги были им переведены и желал, чтобы род наш изучил. Но так как невозможно было совершенных возрастом и сложившихся научить, поэтому-то естество то мягкое и нежное, которое, как воск печатаемое, так принимает учение, таковое собрание органом, приемлющим учения его, обрел, которое не обмануло упования его. [297]

Но опять третья причина была та, в чем было промышление Божие, ибо святой этот, быв на Святой этой Горе — сначала в настоятелях, потом в предстоятелях, — помнил множество подвигов и трудов, которые лежали на нем из-за пресвитеров и певчих, ибо страна наша была далеко от этой страны и немногие приходили ученые, а которые приходили, спустя немного опять же уходили и величественную эту церковь, Лавру, оставляли. И изволилось блаженному этому, дабы собрание детей своих, как овец словесных, святому отцу нашему Эптвимэ, как дар честной, вручить певчими и священниками святой этой церкви, дабы богоносных тех строителей поминовение светло совершалось. И как прежде мы сказали, три эти были причины их собрания.

XIX

А мы к прежнему слову вернемся. 70. Пребыли мы на Востоке таковым бытием, как мы выше сказали. Переписали его книги многие епископства и монастыри, и многие церковные чины он исправил, какой где нашел недостаток, и всех царей и князей, богатых и бедных, великих и малых путям жизни вечной научил. Заветы и правила дал им писаные и неписаные и так Божие повеление исполнил и вверенный ему талант во много раз возрастил, который есть перевод книг, но и другой прибавил талант, много выше первого, который есть стольких душ научение и воспитание.

Ибо мне, о блаженне, не настолько удивительным кажется перевод книг, как приношение Богу стольких душ. Известно же это, что ради этих сирот вел его Бог на Восток. И так весь Восток он просветил, и часть ту апостола Андрея и Симона Кананита опять утвердил. Ибо апостол Андрей обошел страну нашу, а Симон Кананит полностью унаследовал, ибо в Никопси находятся святые его мощи.

71. Когда же во обличение грехов наших лев тот рыкающий, вышедший из Вавилона, крепостью мышцы своей хвалящийся, второй Навуходоносор, нечестивый суртан вышел из пределов своих на уничтожение рода христианского, в то время были мы в Ахалкалаки Джавахетском, и там были с ним все эти сироты его и сидели все перед ним. Около полудня изумление охватило его на некоторое время и тотчас как бы в испуге сказал он всем: “Ведайте, ибо гнев Божий приходит на город этот”. И велел снаряжаться всем. И как настал вечер, мы вышли и спустя три дня [298] пришел гнев нечувствительно, о котором всем вам известно. Ибо не только что жители Ахалкалаки избиты были, но и превеликие и знатные князья и воеводы владычества нашего весьма зло избиты были и погибли, из-за чего благоверный царь Баграт впал в великую печаль, пока не пришел туда человек этот Божий и словом утешения и многообразными повествованиями и известиями бурю ту печали разогнал, так что сам признавался: “Если бы не увидел святыню твою, еще немного и умер бы от печали”.

72. Когда же уразумел по призванию свыше время преставления своего, исхода из плоти и прихода к Богу, промышление Божие подвигло душу его отправиться на Святую Гору, дабы, где воссиял свет ведения книг богодухновенных, как многажды мы говорили, сначала через святого отца нашего Эптвимэ и потом от этого блаженного отца Гиорги, там же быть исполнению его и к свету небесному прибавлению, хотя и в граде том Царском скончался, как святой отец наш Эптвимэ, и дабы, как река, из источника исшедшая, которая напояет лицо земли, к себе самой возвратилась и в своей же исток влилась и дабы, как мы сказали, таковое это множество детей своих, как овец словесных, к святому отцу нашему Эптвимэ привести и внутри ограды его поселить.

73. По таковым этим промышлениям от Бога пришло ему на сердце отправиться на Святую же Гору.

И после многих молитв и к Богу молений уверившись, отправился к благоверному царю Баграту и, как подобало премудрости его, много слов благодарения и к Богу молитвы произнес перед ним за веру и любовь его к нему и учений его доброе восприятие, и слова прощения вплел в слова свои, исполненные мудрости божественной:

“О царь, как послушен был я повелению вашему и оставил страну пришельствия и странствия моего, где от многих мятежей был в упокоении, ныне ты послушен будь нищете моей и ныне, как многажды, отпусти меня в землю странствия моего, отправь с молитвою — и с благословением доведи меня до гробницы отцов моих духовных, как патриарха Иакова, в Египте скончавшегося и в землю обетованную отнесенного для погребения с Авраамом и Исааком, и как кости Иосифовы оттуда же вынесенные и с отцами своими положенные. Если прибыло что благочестию твоему и порядку царства твоего, это благодать твоя, ибо тобою я был призван, а не сам пришел. Возьми писание твое и смотри, в котором ты обещал обеспечить меня, царь этот земной к земному же царю меня отошли и городу, собирающему всех, дабы [299] оттуда к Небесному Царю отправиться в город тот, всех достойных собрание и потрудившихся упокоение. Где велик Господь, всехвален во граде Господа сил, как Давид говорит: "Где к Богу сильные от земли возносятся"”. (Ср. Пс 47, 2; ср. Пс 46, 10 греч. и слав. — И. З.).

Такими словами он умилил сердце царя, так что много слез пролил он со своими князьями и епископами и многою силою и мольбою не смог уловить неуловимого того и побежден был побеждающий непобедимым, потом с владычними посланиями и при мандатурах к благоверному Константину Дукицию отправил со многими дарами и ценностями сам царь и все князья его и епископы. И наполнилось все царство его печалью и горем, как один сын при лишении отца своего, ибо чуть ли не большинство учениками его были, как прежде сказано.

XX

74. Отправились же мы сюда в то время, когда царевну Марфу в невесту себе привел Константин Дукиций, царицей в Царский этот город, как написали мы уже прежде о пророчестве старца, ибо, увозя ее прежде нас, сказала Мариам, мать Баграта, старцу: “Вот, отче, исполнилось пророчество твое о Марфе”. И так увезли ее с великим почетом в Царский <град>. От царя же послан был Арон, а от своего отца были при ней блаженный старец Петрэ, бывший Патрикий, и Иоанэ, Бедийский архиепископ и синкелл, и иной народ многочисленный, кто прежде нас пришел туда.

Мы же, как отправились на корабле, многие бури и волнения морские нападали на нас много дней. Пока полностью не оставили упование спасения нашего. Которое описать выше слова. Но молитвою этого святого избегли с миром и так в целости в Царский <град> прибыли. 75. Тогда Петрэ всякое наше дело поведал благочестивому царю, и назавтра повелел царь призвать его в палату.

И в день второй возвели его в палату, и, войдя к царю, по обычаю царскому поклонился, воздал хвалу и молитву и благословение вместе с детьми преподал. И царь, испытав лицо его богодухновенное, слова же уст его — смиренные и сокрушенные и в слух слушающих удобно входящие, ибо чувств его мирность являла внутренних сил души безмятежность, словами же смиренными и острыми о разумности души свидетельствовала, почему и сказал царь Патрикию: “Благодарен я господину севасту Баграту, [300] что такового человека, подобного ангелам, к царству нашему направил, ибо хотя родом и грузин, но всячески чином нашим облечен”.

Тогда прочитал послания севастовы, в которых было написано: “Радуйся, о боголюбивый царь, послан мною к царству твоему человек, подобный бестелесным, и наставник всех нас, так прими, как подобает царству твоему, которого молитвами да утвердит Бог вселенскую державу святого царства твоего!”

Тогда более уразумел достоинство его и с великим почетом приветствовал и сказал: “Чего только желаешь, все исполнит для тебя царство наше”. И так как настолько угодило ему достоинство его, начал беседовать и спрашивать у старца слова духовные и правила веры.

76. Были же в то время стоящие перед царем мужи некие знатные, римляне и армяне, с которыми был Гагик Карский и другие вельможи владычные, ибо и время было удобное и умиренное, и, как сказал выше, стал царь спрашивать о законе православных, то есть: “Есть ли какое разделение веры вашей с совершенной той и безошибочной верой греков?”

А блаженный тот так высоко и богоблистательно высказал веру правую нашу — грузинского рода, что удивил царя и всех князей его, и сказал царю: “Это есть вера правая рода нашего и, когда однажды познали ее, уже не уклонялись налево либо направо, и не уклонимся, если Бог захочет”.

Удивился же царь, услышав: “Уже не уклонялись”. И сказал старцу: “Благодарение Богу, как много превосходного видел я среди вас, но, честный отче, я — человек, среди военных дел воспитанный, и не до тонкости знаю все, ныне же, так как жезлом царства владею я, изволю, дабы все знал о греках и римлянах, ибо прежде всего православия ищут у царей. Поведай, как это так, что мы и вы на квасном приносим жертву и в жертвенное вино вливаем воду, а римляне на опресноках и неразбавленном вине приносят жертву? Весьма странным кажется мне это дело и взаимно супротивным. Или в чем сила закваски и соли, которые добавляем в тесто, или воды, которую вливаем в жертвенное вино? Разъясни и вразуми нас, святый отче”.

77. Блаженный же отвечал: “О царь, так как в среду греков много ересей вошло прежде и многажды они уклонились, поэтому-то благоверные, подобно вам, цари собрали святые соборы и до тонкости исследовали о промышлении Христа Бога нашего и во плоти явлении Его, и о Владычней той Плоти было исследование и учинили, дабы мы брали тесто во образ Плоти Христовой, [301] закваску же во образ души разумной и соль во образ разума, в противность ереси нечестивого Аполлинария, который Плоть Ту Христову Владычню бездушной и неразумной называл, неразумный сам и бездушный. В вино же вливаем воду во образ Крови и воды, которые истекли из бока Спасителя, как говорит Иоанн Златоуст. Это есть толкование и причина этих дел. Римляне же, как однажды познали Бога, никогда уже не уклонялись и никогда ересь не входила в их среду, и как тогда глава апостолов Петр принес Бескровную Жертву, и, более того, как Сам Господь преподал ученикам в ночь Вечери, так совершают и они. И нет в этом разделения, только вера была бы правой”.

Князья же римские весьма обрадовались, ибо опять же было ради этого изыскание между ними и по неучености не могли ответить царю, и говорили святому: “Повезем тебя к святому папе”.

78. Потом опять спросил царь об армянах: “Имеют ли некую часть с христианами?”

Ответил же святой кратко: “Лукавая вера да не именуется вовсе”. И перед всеми исполнил стыда армянских тех царей.

Тогда царь исполнился радости и возблагодарил Бога и об этом блаженном много похвал произнес перед князьями и знатными своими, то, как высокие и трудно уразумеваемые, те слова так легко и совсем кратко растолковал ему, и великое получил назидание от лицезрения его и беседы, и велел старцу: “Какое попечение и дело есть у тебя, все исполнит тебе царство мое”.

79. Так вышли мы от царя и отправились в обитель свою и упокоились. Управляющий же Святой Горы в то время был он там в Царском том граде, человек благой и искренний. Увидев пришедшего старца и уразумев силу пришествия нашего, весьма возрадовался и сказал старцу: “Благословен Бог, добро предшествовал тебе Господь! Вот, монастырь твой пред тобою!”

А на завтрашний день призвали нас в палату, и взошли и мы и управляющий Святой Горы и вошли к царю. Царь же опять радостно приветствовал старца и сказал: “Иди, добрый старец, в свой же монастырь, где ты был прежде, твоих этих сирот там воспитай, ибо так написал нам брат наш Баграт севаст; а прежний тот предстоятель добро пребывал у нас”,

И так поздравил нас с монастырем и сказал старцу: “Сирот тех твоих покажи царству нашему, дабы милостиво призрело на них, и другую всякую просьбу твою я исполню, и отправляйся с миром и, чего будет недоставать, сообщай нам и будем попечительствовать тебе”. И так опять же вышли из палаты и отправились в обитель к себе. [302]

А на завтрашний день настал праздник Рождества Иоанна в июне КД (24), отправились в Астодию и приложились к главе святого Предтечи, и на литургии причастились Животворящих Тайн, и оттуда пошли назад в метоху нашу Ксерлофу.

80. Доселе слово наше к вам, о блаженне, как отправились с Черной горы и доселе кратко и просто пересказал.

XXI

Отныне же желанное то ваше и искомое повествование преставления его, как оно было, или какой был недуг, либо сколько дней недуга и опять, каковы же были благословения и отпустительные слова и кто были в последний тот час преставления его сподвижники и служители; но смущен я и испуган, ибо доселе путь слова нашего прав был и легок для хождения, а ныне узок и труден и бессилен для нашего хода, ибо пристани молчания задумываю вверить себя, ибо рука моя дрожит и дух стесняется, разум же изумляется, когда уразумею время сиротства нашего, однако, страхом строптивости в послушание повелению вашему придя, опять воздвигну немощный язык мой и поприщем слова моего опять начну идти.

81. Этот святой отец наш о блаженном успении своем не несведущ был, но и более сведущ, ибо, как сказал я выше, в Рождество Иоанна Крестителя пришли мы в Астудию, приложившись к главе святого Предтечи, причастился он Святых Христовых Тайн и возблагодарил Бога, оттуда отправились на метоху нашу, малый лишь жар случился с ним без другого недуга, мы же думали, что от дороги, ибо пешим притрудился, ибо таков был обычай его — пешим шел молиться святым. И так пребыли три дня.

А назавтра накануне праздника святых апостолов, повелел нам: “Снарядитесь и сирот этих возведите, дабы отправиться нам к царю”, ибо вышло повеление, дабы вне в филопате увидел нас. Мы же удерживали его: “Сегодня пусть будет, и завтра поклонимся царю”. А он откровенно, в слух всех, велел: “Если сегодня не увидим царя, завтра не в наших руках”. А мы не уразумели силу слова того, которому предстояло быть, но отправились. И он сам воссел на осла своего без приближения другого или поднятия. Итак, пришли мы к полю филопата, и сошел с осла, дабы ожидать царя до его возвращения, и пришел к нам и Петрэ, человек тот добро помянутый, и написали питак к царю.

Итак, когда возвратился благоверный царь и пришел с детьми, где построены были мы по обычаю, когда же приблизился, и пали [303] мы и поклонились и языком нашим воздали ему хвалу. А он, благословенный среди царей, увидев нас, близко подошел к нам и удивился множеству тому сирот тех и безвозрастности, ибо некоторые едва семи были лет и все в мантиях и по чину монашескому, великую благодарность воздал старцу и сказал ему: “Великое и высокое дело сделал ты, о блаженне, на что в это время другой никто не способен”.

Старец же отдал ему питак своею рукой и сказал: “Святой царь, этих сирот я собрал на Востоке и имени Божиему научил и ныне к царству вашему привел; как почтете нужным, воспитай и милостиво прими молитвенниками о душе вашей и детей ваших благоденствии”. Ибо с ним стояли все трое тех детей его и вышеупомянутые те князья римские и Гагик Карский, и удивлялись все и ублажали старца того святого.

И, как сказал я, питак дал царю и сказал: “После Бога в руки твои предаю сирот этих. А меня же отныне уже не увидите”.

Тогда велел ему царь, дабы дал спеть сиротам тем своим. А он же откровенно песнь ту отпрашивания и отпущения святого старца Симеона велел нам петь, то есть это: “Сидящий на колеснице херувимской, Владыка” и “Ныне отпусти меня с миром”.

Так через пение это объявил он отсюда отшествие свое, хотя тогда не уразумели ни царь и никто другой, но на другой день, по скончании его, все, как спавшие, пробудились и благодарили Бога, Который не скрыл от святого того кончины его. 82. А как сказали песнь ту, великую благодарность высказал царь благоверный старцу: “Добре выучил ты греческому ладу, добрый старец, детей твоих”. И велел тысячу ажуров дать им на пасун и велел: “Весьма-де милосердствует царство ваше и что в питаке этом написано, все исполнит тебе охотно”.

Ну а мы поклонились ему, и так отправился царь, а мы пошли домой, и старец воссел на осла, как совершенно невредимый, и пришли в обитель свою. И склонился к вечеру день тот, который рассветал в четверг, праздник святых первоверховных апостолов Петра и Павла. Ну а вечером помолились перед ними, и нас всех благословил он по обычаю, и сам прилег на ложе свое, и принял мало нечто от напитка ради немощи и горячки, и нам велел всем упокоиться, а мы желаем, дабы быть при нем, но ему в служении нашем никакой не было потребности и велел: “Одного из вас достаточно, и остальные упокойтесь”.

Рассветал же праздник святых апостолов, помолились утреню добро, и сам правил весь чин, и, когда рассвело совершенно, призвал братьев, имевших служение и сказал: “Добро утешьте [304] братьев, ибо сегодня исполнение” — и так всем того дня упокоение сам учинил, некоторые же братья пошли в храм Святых Апостолов помолиться, а некоторые остались дома. И были с нами мужи престарелые и благородные, честные Стефанэ и Симеон.

83. А когда день явился и третьего часа пора приблизилась, повелел нам зажечь свечи и кадить ладаном и Евангелия начать чтение, ибо таков был обычай у него: учинить четырех чтецов и все четверо равно начинаем по главе и равно заканчиваем. И как начали читать Евангелие, блаженный сидел сверху и слушал добро и, как закончили все четверо вместе Евангелие, перекрестил нас и сказал: “Слава Тебе, Господи”, и прилег, и сказал нам: “А это для какой нужды?” Ибо был сосуд, в котором лежал драхкан на потребу братии, ибо не то чтобы сам держал, но у другого брата было, а брат тот ушел молиться и его тут положил, а мы не ведали. И это было завещание его. Ибо все другое распределенное — книги его и братьев на Святой Горе поэтому не помянул, ибо все мы ведали. И как в жизни своей любил тишину, так и во время блаженного того преставления его было, ибо если б знали мы, великий же мятеж случился бы и волнение и, если б было возможно, едва ли не уловили бы душу ту непорочную этого блаженного.

По этой причине кроткий тот и тихий и в час этот преставления своего призвал тишину, ибо, как искусный кормчий, который многие пропасти прошел и многим волнениям дал бой, и в пристань весело готовится войти, либо как воин победоносный, который многих ратников уничтожил и многие победы и битвы совершил и, во всех победивший, идет к царю своему, или как купец, который малой какой-то ценой неисчислимое богатство собрал и к сокровищу своему в веселии поспешает, либо же как работник полнобороздым плодам своим радуется, так и святой этот в час преставления своего всем этим вышеописанным уподобился, ибо хотя и был во плоти, но от плоти преставился промыслом.

Ну и ныне таков был совершенный исход его из тела. Ибо распростер святые те ноги его чинно, которые ради богослужения многие приняли на себя труды, и руки блаженные — списатели божественных учений — на беспорочной и невинной груди своей скрестил, и чуть покрылся потами, которые ради богослужения многажды пролил, так и крестом запечатал уста свои, который вечно упованием и оградой имел. И опять положил святую ту десницу на свое место и сказал слово конца, которое, как сияние солнца, предпослал к Господу: “В руки Твои, Господи, предаю [305] душу мою”, и так сильно как-то выдохнул, единожды лишь, и отдал святую душу свою святым ангелам.

Старцы же те, вышепомянутые честные, одному кому-то из священников, у изголовья блаженного того стоящему, говорили, чтобы наложил руки на глаза его святые, просветившие нас, а он, изумленный и как бы лишившийся разума, посматривал туда и сюда и сердито говорил старцам тем: “Спит отец наш”. А он ни в чьем служении не имел нужды.

84. Отныне же как мне тебе сказать, какой случился мятеж и волнение, и биение, и крик бесчинный. Язык наш не в силах рассказать, когда окружили тело того блаженного спасенные им те священники и диаконы, и сироты те еще малые, которые еще голосом тонким и языком гугнивым говорили, и отцом его и наставником звали: “Горе нам, горе нам от тебя, о святе! Что это ты устроил нам, потому что где собрал и воспитал нас, или ныне где оставил и расточил”.

А священники и диаконы руки те его святые лобызали и на глаза свои полагали, а некоторые вместо слез крови проливали на то тело его святое и говорили: “Горе нам, горе нам, о святе! Ибо, пока ты с нами был, и ночи были днями, а ныне, когда отошел от нас, и дни стали ночами!” Это и более этого голосом жалобным говорили и ради внезапного того разрушения и крайнего сиротства убивались, и как было не горевать, ибо у восьмидесяти душ единый был предстоятель души и тела, как выше я сказал, которые правой и левой не ведали, и предстоятель такой, каким сам был, и так внезапно без предводителя остались. И это где? На улицах Царского града! Хотя бы кто и каменное имел сердце и адамантову стяжал душу, за границы естества исшедшую, как же не видим был бы всячески уязвившимся, нежданным этим слухом подвигнутый и от естественной боли в глубину скорби нисшедший.

85. Но увы окаянству моему! для какого же часа сохранился я, всежалостный! И какая предлежала жалкой жизни моей повесть о смерти, который не для себя был жив, но для Бога.

О, поистине уснул общий отец наш, который весьма любил нас и миловал, как детей истинных, как делателей винограда Христова, как сынов послушания. Упокоился общий наставник наш, земной ангел и небесный человек, храм тот девства непорочный, многоразличная та и многообразная премудрость духовная, художник тот разумевающий и верный Христов служитель, светлое то око тела Христова, подвижник тот терпения, источник милости, благоговейный закона Господня содержитель, [306] и казнохранилище то добродетели, который словом был сладок и мыслью желанен.

И кто способен описать словом, сколь многие и каковые имена даровала ему божественная благодать, все это делом исполнившему и все апостольски возлюбившему. Увы, увы, вечно желанные, что есть наша эта, нищих этих, тайна! Что есть премудрость эта Божья невыразимая!

Ныне желаю слез плача Иеремиева, и если и другой кто из желанных тех людей великость искушения где-либо оплакал. Ныне приди ко мне, о Рахиль, матерь Вениаминова, плачь о детях своих и утешения не принимай, не как бы за отроков Вифлеемских, ибо они Богу принесены в жертву, но за отроков, которые обе смерти видят глазами — души и тела, и не имеют утешителя, ибо одного имели, и тот скрылся. Об этом плачь, о Рахиль, что их нет, а я так скажу братьям моим и отрокам учителя своего: 86. Увы, увы, братья мои честные, ныне заключились для нас уста те, которые наставляли нас в законе Господнем день и ночь, ушло помышление ума, истинно Богом возбужденное, смежилось око то, право смотрящее и отличающее добро от зла и лучшее от худшего, умолкли уста те, защита закона Господня, связался язык тот златословесный и божественных велений громкий вещатель и блистательный переводчик богодухновенных книг, утихла рука та, прекрасно пишущая, которой просветил он церкви наши, стали и ноги те прекрасные, изможденные всенощным стоянием, утих разум тот видящий и глубины душевные испытующий, укрылось в земле тело святое, в трудах подвижнических истаявшее!

Видите ли, каковы дела наши? Желал я, если бы возможно было, усилить бессилие мое и возвысить до высоты этого искушения и изнести глас некий страсти этой достоподобный, как делали сироты те и голосом громким искушение отцовское оплакивали, но что мне делать либо как мне принудить язык служить слову, который искушением этим, как тяжкой какой-то связкой железной связан, или как мне раскрыть уста, немотою охваченные, как изнести голос, от страсти и плача силою своею оставленный, как открыть мне глаза души, облаком искушения этого потемненные, кто рассеет тьму эту и ночь печали темную и покажет мне во святыни блистающий тот свет кротости, или откуда явится нам сияние, когда зашло светило наше! О, злая эта тьма, ибо солнце, светило наше, зашло!

Увы, как же сделались для нас в месте этом оборотными слова наши и дела, ныне и прежде этого, ибо прежде, как брачные, утешались, а ныне, как жалкие, ради горя этого воздыхаем! Или [307] невелико пришедшее на нас это зло? Или тщетно ли бьем себя и отчаиваемся? Или же более не можем достичь верха этой страсти, хотя и более возвысили слова и голоса наши!

87. Ссудите же, братья, ссудите нам слезы милосердия, ибо, когда радовались вы, радости вашей мы были причастники! А ныне воздайте нам злую эту замену, радость с радующимися дали мы вам ⁵¹, плач с плачущими воздайте вы нам!

Лил слезы некогда иноплеменный тот народ из-за патриарха Иакова, и чужое то искушение, как свое, присвоил, ибо его, по смерти, сыновья свои вывели из Египта, и весь тот чужой народ из-за этого искушения в чужой стране тридцать дней и тридцать ночей горевал над ним и горько жаловался и плакал.

Ныне же, братья, уподобьтесь иноплеменным тем, братья эти наши и сродники! Общим был тогда плач чужих и своих, общим да будет и ныне, и ибо и горе это, и печаль общие, ради этого, вот, как среди зрелища возникаю и зачинаю и вопию о тяжести искушения этого и говорю: “Милосердствую о вас, милосердствую, дети и ученики этого сладкого и благого, а ныне горько осиротевшие, чуть процветшие, а ныне скоро увядшие, светло просвещенные и зло потемненные!”

Но, увы, как добр был доселе путь слова нашего, и, увы, как было желанно, если б на этом завершилась повесть наша. Отныне же что, призовите плакальщиц, как говорит Иеремия, (Иер 9, 17), ибо искушениями и горестями охваченного и переполненного сердца ничем другим утешить невозможно, разве только от слез и воздыханий получит облегчение.

Оставьте же, утешители, оставьте и не умножайте утешения, дабы пронзительно и горько плакали сироты эти и уразумели нужду эту, которая настала для них, хотя и не не искушены они разлукой с ним, к подвигам тем подвижника привычные, ибо помнишь ли, как сказанное для вас это слово наше подвиги те высокого того человека поведало вам!

88. Печальны сделались некогда и израильтяне, когда восхищен был на небо Илия, но утешал их в разлуке с ним Елисей, милотью наставника украшенный. А ныне болезнь эта превыше лечения, ибо Илия вознесся, а Елисея не осталось. Знаю, что не не ведомы вам слова те и гласы Иеремии, которые сказывал он, рыдая о разорении Иерусалима; ибо к другим плачам его и это прибавил и сказал: “Пути Сиона, сетуйте”, и это слово тогда сказано было им, а ныне на нас исполнилось (Ср. Плач Иеремии 1, 4), [308] ибо когда разнеслась весть эта горестная, тогда наполнились пути пустынные воплями горюющих, и ученики его, опечаленные печалью, гласы те ниневитские издавали и много превыше их болезненны были и жалостны, ибо вопль тех страх тот разрушения разогнал, а эти на разгнание зол своими этими воплями не имеют ни единого упования.

Знаю и другой некий плач Иеремии, уподобленный Книге Псалмов, который о пленении Израиля он изготовил, ибо говорит: “На вербах повесили мы арфы наши” (Пс 136), ибо молчанием вместе с собою они и арфы свои осудили. Этот же плач и я присваиваю ныне и горюю превыше их, ибо сижу на реках греха, и от них изводящего меня не имею, и арфы книг божественных вешаю на вербы молчания, ибо говорит апостол Павел: “Если не будет истолкователя, читатели молчат”. (Ср. 1 Кор 14, 28). Ибо верба — дерево бесплодное, и, когда упал сладкий тот жизни нашей плод, не вербой ли мы стали бесплодной? О, поистине, и праздно, и недвижно арфы те речи нашей молчанием на древеса мы повесили!

89. Но нет никого, кто бы взял каплю одну воды и прохладил язык мой болеющий и сожженный огнем печали! Пропала красота та желанная, умолк голос тот, исполненный сладости, замкнулись уста те богосветлые, взлетела благодать та, умудрявшая меня; где глаза, небесные тайны зревшие! где уши те, божественный тот голос слышавшие! где язык тот святой, сладко учивший покаянию в грехах! где сладостный тот покой глаз его! где чинное то молчание уст его! где вожделенная десница его, которая благословение то уст желанными теми пальцами своими изображением креста запечатлевала!

Но ныне молю, высушите мне слезы мои, утишите плач мой, ибо чувствую, что свыше меры выхожу из границ горя и тяжестью этой страсти уподобляюсь женам, но придите отныне и упокоим слух ваш от горя и плача сирот утомленных, и к божественным рассказам и утешительным словам обращу разум ваш, хотя и вопиет Рахиль, которая есть Церковь, и гласит сильно, и плачет о сиротстве детей своих.

90. Отсюда подобает, дабы отселе обратил я парус слова моего и церковные слова произносил. Ибо не отнят был у нас наставник наш, и не ушел от нас, но посреди нас стоит, хотя мы и не видим его, и во Святое то Святых вошел отец наш и во внутреннее завесы, куда Предтечею за нас вошел Христос, хотя и оставил завесу ту плоти своей, но уже не лицом и притчею служит небесным тем, но сам тот образ дел испытывает, уже не зеркалом [309] и лицом, но лик Божий лицом к лицу видит и предстательствует за нас перед Ним — за детей и учеников своих и просит оставления грехов.

Совлек уже кожное то одеяние, ибо жителям рая и не потребны таковые одеяния, но теми одеяниями одеян он, которые святостью жизни своей ткал он себе и принял от Бога поистине. Такового этого человека смерть честна перед Богом, и более, вовсе и не смерть, но разрешение уз, как написано: “Ты разрешил узы мои” (Пс 115, 7). Отпущен был Симеон и освобожден от уз плотских, сеть сокрушилась, а птица взлетела, оставила Египет, который есть жизнь эта вещественная, и прошла не то что море Чермное, но черное и непроглядное море этого мира, вошла в землю обетованную, которая есть Небесный Иерусалим, на горе той любомудрствует с Богом, иззул сапоги души и дабы божественной поступью ума в святой той земле невещественно наслаждаться, в которой видим Бог и Своих искренних видит и упокаивает.

Таковое утешение имейте вы, братья, которые мощи Иосифовы в землю ту благословенную возносите, то есть вы, которые тело то святое этого блаженного на Святую Гору несете.

XXII

91. Ну а ныне время сказать, как случилось отправление наше на Святую Гору, и опять помянуть блаженного Петрэ Патрики, бывшего патрикия, утешение, а затем Божье делание и пособление, которое явил <Он> на нас.

Когда же исшел из тела святой отец наш и отошел к Богу, тотчас известили святого отца Петрэ, а он, наставниколюбец и, более того скажем, Боголюбец, когда уразумел внезапное это нежданное низвержение наше, уязвилась жестоко душа его, но препоясал чресла и скоро вошел к царю и поведал ему удивительный этот слух: “О, святой царь, мир вам и радость вечная с детьми, однако святой тот старец, который вчера восемьдесят сирот вверил вам, ныне сам он рукам Божиим вверен, ибо преставился. Ты, царь, земной послал его ⁵² к Царю Небесному. Вчера, в этот час, он у тебя просил отпущения, сегодня, от уз плоти своей отпущенный, в небесную вошел пристань; вчера тебя молил о милости для сирот своих, а сегодня за тебя молит Того, Который есть Отец сирот и Судия вдовиц, и Владыка царей земных”. [310]

92. Услышав слова эти, благоверный царь удивился весьма и помолчал одно время, и потом сказал трижды: “Слава Богу! Слава Богу! Слава Богу! Ибо души святых в руках Божиих, как и этого блаженного старца. Блажен ты, о святый старче, который отошел к Богу, но уповаю на молитвы твои святые, ибо всякую волю твою добро исполню”. И тотчас приказал принять питак, который тот святой своими руками отдал ему, написано же было так: “О, святый царь, этих сирот, как подобает благочестию твоему, так восприими и оставь их молитвенниками за душу вашу и детей ваших долгоденствие, и монастырю Святогорскому, молельне вашей, златопечать сотвори, скрепляющую все златопечати, дабы всячески был свободен и недоступен, и сироты эти возрастали бы в нем, и все жители его благословляли вас до века”.

Когда это прочли и царь уразумел силу дела, тотчас велел протонотарию своему создать две златопечати твердые и неизменяемые, — одну, как святой старец умолял, подтверждающую все златопечати, которая противостанет и обратит вспять, если в чем кто-либо пожелает этой святой Лавре повредить, стыдом исполнит, одну златопечать для сирот этих создал, дабы никто не дерзнул их вывести из монастыря, либо что другое причинить, но дабы росли в монастыре, как чада и жители святой Церкви. И эти обе златопечати дал блаженному Петрэ, и кирии ⁵³ великие, и свечей весьма много, и ладана благовонного во множестве, муската и смирны. Все это взял честной старец Петрэ, ибо велел ему царь: “Все это на грудь его святую положи и попроси прощения, как у живого, и скажи ему так: "Вот, повеление я исполнил даже свыше просьбы твоей, и ныне, молю тебя, не забудь обо мне перед Богом"”.

Петрэ же, придя, и это повеление царя исполнив, ну а сам чего только не делал и чего не говорил над телом того святого! И, как живого, так упрекал и ноги его слезою омочал, и, если бы я не боялся, как бы мне чуть только немного иссякшее то пламя сетования опять не раздуть и всех опечалить, этого блаженного человека слова умиленные и слезы горячие слезно пересказал, но предпочел минуту одну дать вам покой.

93. Когда же мы пребывали так и святое то тело предлежало, в это-то время прибыла женщина некая, ученица этого святого, сестра Фарсмана и Чорчанели, которая не смогла увидеть его, пока жив был святой этот. Придя, она многою слезою и сетованием омочила святые ноги его и, пеняя, говорила святому тому, [311] как живому: “О святе, что это сделал ты мне, жалкой этой, ибо имелись у меня многие помыслы, ибо с давнего времени не видела я святого лица твоего!” И так, сильно скорбя и печалясь, ушла к себе, и написала все помыслы свои и запечатала на этом. И на другой день опять пришла, взяла письмо то и положила на грудь того святого, и ладан благовонный и свечей множество, и для братьев евлогию ⁵⁴ в утешение, и опять со многими слезами приложилась к ногам его, и умиленным словом и воздыханием душевным, как живому, пеняла святому тому. И письмо то взяла и дала мне и сказала так: “Со слезами молю, брат честной, дабы в карман ⁵⁵ святому положил ты это, и верю Богу, что святой этот, что написано в письме этом, сотрет и отпустит мне”. И так, покрытая слезами, приложилась к руке того святого и благословилась ею, и с воздыханием и слезою пошла к себе. А я взял ради заповеди той и положил в карман того святого.

94. После же всего этого упокоили в ящике, изготовленном из древес негниющих, святое то тело его, и по воле Божией направились морем на Святую Гору. И как подошли к месту тому, которое Эксамили называется, сушею пошли ради дальнего пути и страха сарацинского. Эксамили же потому называется, ибо с той стороны моря до этой стороны шесть миль. Итак, как мы сказали, сушею прошли, как мы сказали, шесть миль на повозках.

А на одну повозку, всех большую, поставили киот тот отца нашего, книги его все и иное, что только потребно было для алтаря, и отправились. Шли же так: ибо с четырех сторон обступили мы, как некогда киот закона Господня, а спереди шествовали малые диаконы, а сзади — священники и другие пожилые старцы, и псалмами и пением и духовными хвалениями прославляли Бога и святому тому воспевали.

95. Есть же с малыми теми братьями отрок один, всех младше был он возрастом, именем Пантелеймон, добро воспринятый всемилосердным этим святым отцом. У этого отрока на ходу пристала к ноге колючка, ибо был не обут, и, как наклонился, дабы вынуть колючку ту, внезапно проехала телега та по спине младого того отрока. Мы же, увидев это, заверещали голосом горького сетования и подняли плач. И сделался мятеж великий, ибо мы все думали, что не только что убила его, но как червя ничтожного, так раздавила. Но вот — вышеестественное поспешество и помощь [312] Бога Благого и благодать та человека Божиего, который и по преставлении защищает и поспешествует своим сиротам и милует! Как мы сказали, телега эта ужасная проехала по спине его, но тотчас встал отрок и мы рассматривали место той телеги, а он говорил: “Пустите, дабы достал я колючку эту”. А мы спрашивали: “И даже не болит у тебя место то?” А он говорил: “Даже и не знал я, что телега проехала по мне”. Ибо еще был млад и так говорил.

О благодать святого того тела, как облегчил ему удивительно тяжкое то колесо, что не почувствовал даже отрок тот малый. Ну а ныне вырос и сам рассказывает удивительное то величествие и славит Бога, творящего чудеса, и благодать святого отца проповедует.

96. Так прошли мы Эксамили. Опять вошли в море, и с помощью Божией на корабле тихом и приятном к Святой Горе подошли. А святогорцы опять приняли нас, как детей своих, а святого этого — как пастыря своего и настоятеля, ибо еще многие живы были из прежних тех блаженных старцев. Ученики этого святого так вышли навстречу и почести воздали всем, как прежде святому отцу нашему великому Эптвимэ, оттуда же идущему из града Царского.

Так с честью подъятого священниками ввели в церковь и перед гробницей святого отца Эптвимэ поставили киот этого блаженного, и один из них, как отец и наставник, а второй, как дитя и ученик, первый тот из гробницы, а второй этот из киота, друг друга приветствовали и мир преподали народу через священников, и так украсилась Церковь и возвеселились народы.

97. Но для постоянного захоронения этого блаженного места мученического не выявили, до спроса у вышепомянутого того Петрэ блаженного. И так пребыл три дня перед святым отцом Эптвимэ и оттуда отвели в церковь Всех Святых и там поставили ящик святого того. И во все ночи молитвы и всенощные совершались и днем литургии священниками, и так пребывал около года в церкви Всех Святых, пока повеление не получили от того же Петрэ, и человека Божьего, честного старца, настоятеля и управителя ⁵⁶ нашего Гиорги Олтисари, ибо царь его же утвердил по преставлении святого этого и ему и приличествовало за правоту и непорочность занять великую эту Лавру. Итак, повелением вышепомянутых этих отцов и свидетельством всей братии, открыли мы раку блаженного отца Гиорги Строителя, в приделе церкви, в левой части, вровень ⁵⁷ с ракой святого отца нашего Эптвимэ. [313]

А как открыли ящик отца Гиорги, но, о чудо! ни один даже волос блаженной его главы и честной той седины не изменился, которая показывала души его светлость.

Вспомнилось же мне, недостойному этому, хартия та женщины, которая положена была мною в карман святого, и сказал я кому-то одному из священников вынуть и рассмотреть. Он же, вынув, увидел, ибо печать так и пребывала, а сердце подсказало ему, дабы немножко заглянул за край письма, и, завернув край письма, о, чудо и для людей этого времени совершенно невероятное, увидел же, что стерто было, но из-за неверия других не дерзнул сказать и показать кому-нибудь, но опять в карман святого положил.

98. И так живого из киота подняли и в раке мраморной вместес Гиорги Строителем положили, поистине как второго строителя и благоукрасителя церквей, месяца мая КД (24) в праздник святого Симеона Чудотворца. И тут и есть поминовение святых мощей его преставления, а полное поминовение его месяца июня Л (ЗО)-го учинено, в праздник святых Двенадцати Апостолов, ибо КД (29)-го из-за апостолов Петра и Павла не полагалось, хотя в этот день он преставился, ибо блаженный Петрэ и брат его Иоанэ Чкондидский так учинили, а с ними и другие отцы, подобно как об Иоанне Златоусте прежние те отцы, ибо сентября IД (14)-го преставился в Воздвижение Креста, и поскольку тогда не полагалось, ноября IГ (13)-го учинили.

99. Также и для этого святого сделали вышепомянутые эти отцы и икону написать дали Святой Богородицы, а оттуда и отсюда оба отца, святой отец Эптвимэ справа и отец Гиорги с одной стороны, молитвенниками и заступниками за нас, стоящие перед Пресвятой Богородицей, и эту святую икону прислали на Святую Гору, и мы положили ее на гробе святого отца нашего Гиорги, а святого отца нашего Эптвимэ икона, не в старости, но когда книги переводил и был Н (50)-ти лет, ибо так и подобало: <Та,> Которая прославляет прославляющих ее, Святая Богородица, в просвещение рода нашего одному здравие даровала и язык доброречивый по-грузински, а второму — премудрость и знание, ибо они оба прославили по силам Преславную Ту Причину благ наших, один увенчал и украсил праздники Ее, песнопения Ее переводом, ибо в переведенном им Октоихе сто пятьдесят песен перевел, только Ее, Пресвятой Богородицы. Итак, Прославляющую их по силе прославляли и ныне на небесах перед Нею стоят, а на земле перед святою иконою Ее стоя молят за нас, дабы предстательством их и мы молили Святую Богородицу пройти остаток [314] этот дней наших с миром, по учению святых отцов наших, и избавиться от вечных тех мучений.

100. Так исполнилось положение его в раке богоблистательно и всепрекрасно.

Но то, что на своем месте мы оставили, чудо то изгнание бесов, хотя одно мы и помянули о страждущем том, которого седмижды бросал диавол еще во время юности этого святого, на месте том пустынном и в ночь непроглядную, но и это помянуть не неуместно, которое описать мы намереваемся.

Ибо был брат один, угодный Богу, именем Стефанэ, чином архидиакон, муж честной и боящийся Бога. Этого диакона Стефанэ, ради достоинства его, во время еще отрочества во пресвитера поставил блаженный этот, ибо велел: “Хотя возрастом и отрок Стефанэ, но промыслом стар”, — и так всячески в достоинство священства возвел. Но не ведаю, как же сделалось, думаю, что завистью диавольской сделалось, либо от отрочества было то, не ведаю, ибо в день один мы по чину святую совершали литургию. И, как облачились, не было старца с нами, ибо братьев неких судил. А как начали говорить псалмы, однако, о дерзость диавола, не почтил он чести той священства, ни святого того престола. И так внезапно бросил его оземь — и пускал пену и скрежетал; братья же бегом пошли и сказали святому тому. А он скоро пришел и узрел его так лежащего, не смутился и не возмутился от дерзости той диавольской. И не молитвами как-то воспользовался напоказ людям, но немного в молчании молитву принес Богу. Взял его за руку и сказал медля: “Стефанэ”. Он же, как от глубокого сна будимый, ответил: “Благослови, отче”. Сказал ему старец: “Что случилось с тобой, чадо?” Сказал ему брат тот: “Не ведаю, но ныне, как услышал я твой голос, мне добро”. Сказал ему старец: “Не бойся, крест изобрази на себе”. И он сделал так. А нам велел: “Начинайте пение и совершите святую литургию”. И также велел и Стефанэ с нами литургисать. Я же, маловерный этот и слабый, добро напугался в сердце своем. Он же приблизил святые те уста свои к уху моему, и сказал мне: “Не бойся, маловерный, Тот же это Господь, Который легион бесов со свиньями в море потопил”. И так безвредно совершили святую литургию и благодарили Бога и святого того старца. Тогда блаженный тот отвечал нам и сказал всем: “Если нас, грешных, не послушает Бог и опять случится с ним это, оттоле от священства да воздержится”. Но милостью Божией ныне семь уже лет даже во сне не изумлялся силою Христовою и благодатью святого отца нашего. И вот сам Стефанэ проповедует и рассказывает над ним совершившиеся чудеса и славит Бога и благодать святого старца. [315]

Так ведал злой диавол непримиримую ту вражду святого того к нему уже в пору отрочества его, чему предстояло быть, поэтому от начала отрочества начал борьбу с ним, как мы выше описали: когда он водой погубить его желал, и Бог через Ангела вызволил его, и опять — огнем в вышепомянутом том монастыре в Самцхе. И опять из палат сына Джоджикова, весьма высоких, сбросил и Бог безвредно защитил его. И опять к брату отца своего ночью по дороге ехал на коне, и искусил его диавол и, глубоким сном охваченного, на скалу весьма высокую воздвиг, дабы сбросить. Но Бог воздел ему руку, ибо говорил святой тот: “Голос я услышал, который сказал мне: “Остерегись, сорвешься” и удержал за руку, пока не проснулся, и потом скрылся от меня. Так от младенчества защитил Бог творящего волю Его и над бесами победителем показал, пока совсем не сразил через него того стяжателя зол.

Таков, о желанные, наш этот отец и наставник, таковы труды и подвиги его, таковы ради Церквей подвижничества его, таковы изделия и дары потов его, таковы к нищим милости и сирот восприятия плоды, каковые ему подобают.

И как вы слышали и уразумели, сила дела и соответствие слова подвижника этого великого вам показала, как памятник воздвигнутый, как икону, писаную для видения мимоходящих жития сего, нового Авраама, кроткого того — подобно Давиду, мудрого, подобно Соломону, незлопамятного, подобно Моисею, невинного, подобно Самуилу, чистого, подобно Иосифу, незримых зрителя, подобно Даниилу, и ревнителя веры, подобно великому Илии, любителя пустыни, подобно великому Предтече, девственного плотью, подобно ученику тому возлюбленному, и нелицемерной любовью подобноподражателя апостола Павла, которого добродетели пересказывают многие роды, которого житие и подвижничество проносят народы и Церкви.

Ибо кто где так или добродетель возлюбил, или зло возненавидел? Кто так желал Бога и возлюблен был Им? Кто возревновал ревностью о Господе так и ничто не предпочел любви Его до смерти? Кто так последовал стопам святых отцов жития и в беге подражателем их сделался ненасытным! Кто где возлюбил так, подобно Иоанну Милостивому, нищих и странных!

Кто умертвил так члены земные по слову апостола, и очистил себя и храмом Бога Живого сделал, который от младенчества своего воспитался и возрос, упражняясь в божественных писаниях, и оросился неиссякаемых благодатей потоками и в возраст полноты Христовой достиг, по слову апостола, дело и видение и любовь, которым весь строй добродетелей последует, по одному [316] управил: упражнение в книгах божественных, очищение души и тела, слезы неиссякаемые, в пустынях жительство, удаление и устранение от мира, наставление немолчное и молитва нескончаемая, пост и бодрствование безграничное, на сухом лежание и сухоядение, многотрудное житие свыше силы словесной, смирение и кротость превосходнейшие, милость и благость по подобию Бога милостей, дабы кратко сказать, по всему, по чему образом Божиим изображается человек. Таковым был святой отец наш Гиорги, и где у меня время большее сказать, которое всем явно, хотя бы мы и не сказали и обошли ради продления книги?

XXIII

101. Таковы мною, нищим и недостойным, сказанные слова, который все истинное вам поведал и описал ради слова вашего, которые принудили и повелели мне, образом скота неразумному этому и весьма глупому, который со многим страхом и трепетом дерзнул взяться за дело это великое и духовного ведения — пересказать и предложить житие и подвижничество блаженного отца нашего Гиорги, который вот из великого малое еле смог описать, и переслал вам, о отче святый, на Гору эту Дивную, который житием дивным пребываешь, как птица одинокая на малой кровле и в вертепе узком и жестоком, подобно голубю невинному и горлице непорочной.

Но, как прежде сказал, смерти той строптивости страшился, ради этого в послушание пришел повелению твоему святому, а то описателю жития и гражданства его его же лика подобало быть, а не мне, нищему этому и словом, и разумом. Однако это было во всем очистилище мое, что глазами зритель и руками служитель был я и ушами слушатель слов святых уст его, а не других проситель ради собирания духовного этого повествования.

Ну а ныне чернилами лишь живыми изобразил я слова, как выше сказал уже прежде. А тебе оставляю, о предстоятель наставников, дабы ты добро украсил и объявил мною изображенное это и недостаток всякий, как исполнитель духовных досок, усовершил, и мудрость твоя и каждого человека, кто прилучится, да приставит к недостатку этому и исполнит, ибо ни две те лепты вдовицы остановили богатых то приношение и которое кожи и дрова и шерсть преподнесли Моисею для завершения скинии, не воспрепятствовали золота и серебра, и драгоценных камней пожертвованию, ибо золото, из глубин земли добытое, светлою плавильницей испытанное и очищенное, благолепным делается, [317] и кровь кохлии красит порфиру, и жемчужину творит ракавина морская, и смарагд из земли зеленью прорастает и потом так становится камнем, и шелк выдает червь ничтожный, и пина ⁵⁸ морская чудного образа нить выдает, так весьма дорогие ценности из ничтожных вещей выходят! А во мне ничего не обрелось из драгоценного, дабы мне духовную эту скинию украсить, разве только шерсть, с козлищам подобного разума моего, состриженную! Но рубин и пурпур ваш да украсят, с яхонтом и виссоном, оплетенный золотом и вышеописанными вещами почтенные и просиявшие, разумением, откровением и истиною украшенные, как говорит Моисей, который таковое приготовил для архипастырского облачения, по велению Божию, Которому подобает слава и держава с Единосущным Сыном и Пресвятым Духом, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Комментарии

51. В тексте: “вы нам”.

52. В тексте: “пошли меня”.

53. Большие свечи.

54. Приношение.

55. Фараш — по толкованию Сулхана-Саба Орбелиани (XVIII в.): пояс с карманом для вложения чего-либо.

56. Мамасахписи. P. Peelerscoenoleiarchum — трапезарь.

57. P. Peelers: pari situ — ниже.

58. Сулхан-Саба Орбелиани в своем “Лексиконе” ссылается на Немесия Эмесского и дает следующее пояснение: “Пина — греческое, по-грузински — пинасом называется, похожа на жемчужную раковину, длинная, выращивает золотистого цвета шерсть, подобно которой невозможно выкрасить, так было написано” (XVIII в.).

Текст воспроизведен по изданию: Житие и гражданство святого и блаженного отца нашего Гиорги Святогорца // Символ. № 38. 1997