Из предыстории русско-японской войны:
Донесения морского агента в Японии А. И. Русина (1902 – 1904 гг.)
Русско-японская война 1904 – 1905 гг. до настоящего времени продолжает вызывать живой интерес у всех, кому небезразлична судьба русского флота. И если ход военных действий на сухопутном и морском театрах изучен сравнительно подробно, то события, связанные с подготовкой к войне обеих сторон, во многом еще ждут своего освещения. Это относится и к деятельности Александра Ивановича Русина (1861 – 1956), в 1899 – 1904 гг. находившегося на чрезвычайно ответственном посту русского морского агента (атташе) в Японии. Нельзя сказать, чтобы имя этого морского офицера было совершенно незнакомо отечественным и зарубежным читателям. Оно часто встречается в исследованиях, посвященных различным аспектам одного из крупнейших военных конфликтов начала XX в. Однако историки, как правило, ограничиваются лишь краткими упоминаниями об А. И. Русине 1. Между тем проделанная им работа обладала бесспорной ценностью как с точки зрения собранных сведений информационного характера, так и благодаря дальновидным оценкам политического положения и соотношения сил на Дальнем Востоке, позволившим Русину точно предсказать течение первого периода войны задолго до ее начала. Настоящая публикация документов РГА ВМФ впервые дает более или менее полное представление об этой работе, проливая в то же время свет на незаурядную личность ее исполнителя.
Касаясь служебной биографии А. И. Русина, отметим, что на протяжении долгого времени она не заключала в себе ничего необычного: скромное происхождение (из духовного сословия), окончание Морского училища (1882), плавание на судах Балтийского флота и прохождение курса в Морской академии по гидрографическому отделению (1888). Поворотным моментом [53] для его жизненного пути стала служба в должности старшего артиллерийского офицера, а затем старшего офицера на крейсере «Россия», где Русин обратил на себя внимание командира корабля А. М. Доможирова. По ходатайству последнего и состоялось назначение Русина на должность морского агента (6.12.1899).
Что представляла собой русская военно-морская агентура на рубеже двух столетий? История ее восходит к началу царствования Александра II, когда после Крымской войны возникла необходимость в обновлении как материальной части русского флота, так и структуры Морского ведомства. С целью сбора сведений о достижении передовых европейских держав в различных областях морского дела за границу начали командироваться флотские офицеры сначала на временной, а с 1858 г. и на постоянной основе. Они и стали первыми русскими морскими агентами: Н. А. Лобанов-Ростовский – в Швеции, Дании и Голландии, Е. В. Путятин – в Великобритании и Франции. Выбор, сделанный в Петербурге, был логичным: перечисленные державы располагали высокоразвитой индустрией и крупнейшими в мире флотами, а Великобритания, Франция и Швеция представляли интерес и как возможные противники России в случае войны на Балтике. Главной обязанностью агентов, наряду с получением информации о технических новинках была деятельность по исполнению заказов для русского флота 2. В конце 1880-х гг., с расширением отечественной промышленной базы, изменяются и даваемые им инструкции: внимание стало уделяться преимущественно судовому и личному составу флотов, их активности в мирное время, стратегическим планам и т. п. Агенты освобождаются от всего, связанного с заказами для Морского ведомства 3. Увеличивается их число: с 1874 г. они назначаются в Германию, с 1883 г. (постоянно) в Австрию и Италию, с 1884 г. – раздельно в Великобританию и Францию, с 1892 г. – в США и Турцию.
В это же время появляются и первые представители Морского ведомства в Японии: в 1858 – 1866 гг. существовала должность морского офицера при русском консульстве в Хакодате. Основной задачей его было знакомство японцев с достижениями европейской военно-морской науки, и лишь во вторую очередь – сбор информации, интересующей петербургское начальство 4. Но выполнить эту программу по различным причинам не удалось ни лейтенанту П. Н. Назимову (1858 – 1861), ни сменившему его лейтенанту П. М. Костереву (1861 – 1866). В 1866 г. должность была упразднена, и на протяжении почти 30 лет русское Морское [54] министерство снабжалось информацией о Японии из случайных источников. Положение резко изменилось в 1895 г., когда победа в войне с Китаем сделала Японию сильнейшей державой на Дальнем Востоке, а лишение ее русско-франко-германской коалицией одного из главных плодов этой победы – Ляодунского полуострова – наиболее вероятным противником России в этом районе.
Морское министерство отреагировало на произошедшие события достаточно оперативно: 5.05.1895 г. состоялось назначение лейтенанта И. В. Будиловского постоянным морским агентом в Японии. Энергичный лейтенант за год своего пребывания на этом посту смог наладить работу агентства, несмотря на ряд неблагоприятных обстоятельств (фактический отказ японского Морского министерства высылать необходимые сведения, нехватка на первых порах денежных средств и т. п.). Большой его удачей явилось привлечение к работе переводчика Г. Такахаси. Преемником Будиловского стал лейтенант И. И. Чагин (1896 – 1899), завершивший постановку в этой стране агентского дела и имевший уже в своем распоряжении трех постоянных информаторов в главных портах – Иокоска, Куре и Сасебо. Такова была ситуация к моменту назначения А. И. Русина.
Деятельность его в Японии можно разделить на два периода: 1900 – 1902 и 1903 – 1904 гг. Первый из них был по большей части заполнен обычной для морского агента работой по сбору информации о состоянии японского флота и (до известной степени) армии. В результате Морское министерство располагало подробным описанием важнейших японских военно-морских баз и береговых укреплений, а также оружейных заводов. Регулярно поступали сообщения о строительстве и ремонте судов; особое внимание Русин уделял минному флоту как наиболее динамично развивавшемуся виду морского вооружения. Исключительной ценностью отличались присылавшиеся сведения об оперативно-тактической подготовке японских ВМС и, в частности, о морских маневрах. Главное, что отмечал Русин, – большую результативность последних (например, на маневрах 1900 г. – успешная имитация миноносцами нападения на неприятельскую эскадру как в открытом море, так и в порту) и повысившуюся с 1901 г. частоту проведения учений (устройство т. и. "маневров четырех времен года" поочередно в каждом из главных военных портов – Сасебо, Куре, Иокоска, Майдзуру) 5. Однако наибольший интерес (и споры) в Петербурге вызвали данные о численности японской армии, полученные Русиным от французского [55] военного агента в 1900 и 1902 г. Согласно последним из них, в сухопутную армию после выполнения в 1903 г. военной программы могло быть призвано до 634 тыс. чел. Хотя эта цифра и оказалась впоследствии значительно ниже действительной, она превышала все прочие оценки, имевшиеся в распоряжении русского Военного министерства, почему ей и не было оказано доверия 6. В целом из донесений А. И. Русина Япония представала как держава, готовая к ведению "ограниченной" войны уже в 1902 г.
Второй период пребывания А. И. Русина в Японии охватывает всего один год перед началом русско-японской войны, насыщенный, однако, важнейшими событиями. Рапорты этого времени свидетельствуют об интенсивной подготовке Японии к вооруженному конфликту, в которой военный, внешне-и внутриполитический аспекты находились в тесной взаимосвязи. Характерным примером ее стало проведение больших морских маневров в феврале – марте 1903 г., не запланированных ранее и устраивавшихся именно в силу политических осложнений на Дальнем Востоке. Общий вывод Русина о положении дел к середине 1903 г. звучал так: "Смело могу утверждать, что состояния флота и армии, подобного как в нынешнем году, такой серьезной подготовки на случай близкой войны не было и не наблюдалось в течение моего трехлетнего пребывания в Японии в должности морского агента. Полагаю, что даже накануне объявления Китаю войны, вряд ли Япония была более подготовлена к мобилизации, к началу военных действий" 7. При этом Русин считал маловероятной японскую агрессию в отношении России без предварительных дипломатических шагов, что и подтвердилось предложением японского правительства о начале переговоров с Россией по всему комплексу дальневосточных проблем от 30.07 (12.08.) 1903 г. Дальнейший ход событий позволил морскому агенту, с некоторой долей осторожности, определить и приблизительную дату начала военных действий: февраль – март 1904 г. В декабре 1903 – январе 1904 г. донесения и телеграммы Русина приобретают все более тревожный характер, ясно свидетельствуя о близости вооруженного столкновения и давая возможность морскому начальству в Петербурге и Порт-Артуре своевременно оценить сложившуюся ситуацию. 26.01 (8.02) 1904 г. миссия А. И. Русина в Японии завершилась.
Таким образом, задачу информирования вышестоящих инстанций о военно-морских приготовлениях Японии А. И. Русин выполнил целиком. Но он не ограничился этим, а сделал попытку на основе имевшихся данных вывести в общих чертах [56] японский план ведения войны (см. док. № 1). Что касается японской стратегии на морском театре, то в ее основе, по мнению Русина, лежали не периферийные действия, а концентрированная атака крупными силами флота Порт-Артурской эскадры; в случае же переброски на Дальний Восток из Средиземного моря отряда контр-адмирала А. А. Вирениуса, последний также встретил бы на своем пути главные морские силы Японии 8. Следует отметить, что Русин не питал иллюзий относительно перспектив России в войне, в особенности на протяжении ее начального этапа. Кроме того, он реалистически оценивал международную ситуацию в целом и на Дальнем Востоке в частности: «... при самом выгодном для нас соотношении сил и после очень благоприятной для России войны все-таки может последовать второй Берлинский конгресс, на котором получат выгоды все, кроме победителя» 9.
Все рапорты представлялись агентом в двух идентичных экземплярах: один поступал в Военно-морской ученый отдел Главного морского штаба (ГМШ), другой – в Морской отдел штаба Квантунской области (впоследствии – Временный морской штаб наместника на Дальнем Востоке). В Петербурге содержание многих из них докладывалось начальнику ГМШ и управляющему Морским министерством, а некоторые рапорты передавались для ознакомления в Военное министерство и МИД. В ГМШ сообщения Русина, видимо, получили должную оценку, но практических выводов из этого не последовало: известно, что в нем даже не существовало плана военных действий против дальневосточного противника. Несколько иначе выглядела ситуация в Порт-Артуре, где донесения Русина служили главным источником сведений о положении в Японии и были положены в основу плана действий русских морских сил на Тихом океане, составленного контр-адмиралом В. К. Витгефтом в 1903 г. 10 Большое значение им придавал наместник Е. И. Алексеев, с которым у Русина сложились достаточно доверительные отношения. Рапорты, поступавшие от Русина, повлияли на складывание у Алексеева убеждений о приоритетной роли обороны Порт-Артура в будущей войне и необходимости скорейшего увеличения вооруженных сил России на Дальнем Востоке. Однако и в данном случае результаты по различным причинам оказались более чем скромными.
Если говорить об использовавшихся А. И. Русиным источниках информации, то в основном они являлись достаточно традиционными (открытые источники и сеть информаторов местного [57] происхождения). В сложившейся к началу XX в. международной обстановке важнейшее значение приобретало сотрудничество с представителями союзной Франции – морскими атташе лейтенантами Ж. Буассьером и Р. Мартини, военным атташе полковником Ш. Корвизаром, офицерами посещавших Японию французских судов, консульскими работниками, техническими представителями некоторых фирм (напр., Шнейдер – Крезо, предоставлявшей артиллерийские орудия для японских береговых укреплений). Но, как полагал Русин, шансов на получение информации непосредственно из Японии после начала войны почти не было, так как налаженные связи в условиях этой страны не могли сохраниться 11.
Поставлявшаяся А. И. Русиным высококачественная информация и его прогнозы дальнейшего развития событий не были использованы должным образом, но это не снижает их ценности. Более того, именно служба в качестве морского агента позволила Русину сделать блестящую карьеру: после непродолжительного пребывания в должности начальника Морской обороны и помощника коменданта крепости Николаевск в 1905 г. он поступил в распоряжение наместника на Дальнем Востоке и был назначен начальником Канцелярии по морской части при главнокомандующем А. Н. Куропаткине. Едва только прекратились военные действия, А. И. Русин прямо с полей Маньчжурии отправился в США, где вошел в состав русской делегации Портсмутской мирной конференции как эксперт по морской части. По сообщению секретаря С. Ю. Витте, Русин привез "малоутешительные сведения о настроении нашей армии" и "его отчет имел серьезное влияние на решение Витте вести переговоры". Сам же Русин впоследствии отвергал оба эти утверждения 12. В 1905 – 1907 гг. он командовал эскадренным броненосцем «Слава», а с 1907 г. его служба проходила в высших морских учреждениях: временно исполняющий должность начальника ГМШ (1907 – 1908), начальник Николаевской морской академии (1908 – 1910) и директор Морского кадетского корпуса (1908 – 1913), начальник ГМШ (1913 – 1914), Морского генерального штаба (1914 – 1917), помощник морского министра и начальник Морского штаба Верховного главнокомандующего. Чин полного адмирала А. И. Русин получил в 54 года (1916), что для офицера русского флота было выдающимся достижением.
Революционные события 1917 г. стали для А. И. Русина, стоявшего на позициях монархизма и русского патриотизма, подлинной трагедией. Но и оказавшись в эмиграции, адмирал не [58] терял веры в будущее: "Русский народ не может быть стерт с лица земли. Настанет час освобождения, Россия воскреснет, и Русский народ вновь займет подобающее ему место среди культурных наций всего света!" 13 Для достижения этой цели Русин принимал самое активное участие в деятельности зарубежных организаций офицеров русского флота. В 1920 – 1930-х гг. он возглавлял наиболее авторитетную из них – Кают-компанию морских офицеров в Париже. По словам контр-адмирала А. Д. Бубнова, отражавшим общераспространенное мнение, в эмиграции находились "два законных носителя высшей морской власти" – И. К. Григорович, занимавший в 1911 – 1917 гг. должность морского министра, и А. И. Русин 14. Вполне естественно поэтому, что последнему принадлежала ведущая роль в создании Всезарубежного объединения русских морских организаций (ВОРМО), председателем Бюро правления которого он стал в декабре 1929 г. (плохое состояние здоровья И. К. Григоровича, скончавшегося в феврале 1930 г., не позволило ему стать во главе объединения).
В конце 1930-х гг. А. И. Русин, оставаясь духовным лидером русского военно-морского зарубежья (с 1938 г. – председатель Совета старейшин ВОРМО, с 1946 г. – почетный председатель Общества бывших русских морских офицеров в Америке, наиболее влиятельной организации подобного рода после второй мировой войны), несколько отходит от дел. В 1939 г. он переехал на постоянное место жительства в Касабланку, где и умер в 1956 г., будучи, по сообщениям французских газет, "самым старым адмиралом в мире" 15.
Основная масса источников о деятельности А. И. Русина в Японии (как и других морских агентов за период 1883 – 1906 гг.) сосредоточена в ф. 417 РГА ВМФ (Главный морской штаб). Некоторые из них находятся также в ф. 32 (Е. И. Алексеев; экземпляры рапортов, направлявшихся наместнику на Дальнем Востоке, письма Русина к Алексееву) и ф. 763 (Историческая комиссия по описанию действий флота в войну 1904 – 1905 гг. при Морском генеральном штабе; копии донесений, выполненные для целей Комиссии и др.).
Большинство документов, ввиду их значительного объема, представлены в данной подборке в извлечениях. Опущены сведения, имеющие косвенное отношение к главной цели публикации и представляющие минимальный интерес для современного читателя. Это прежде всего имеющиеся в рапортах данные о внутриполитическом положении в Японии, основанные на [59] сообщениях прессы (по преимуществу местной), а также подробная информация о повышении боевой готовности японской армии и флота, как правило, конкретизирующая и дополняющая основное содержание донесений. Публикуемые документы, как правило, имеют двойную датировку (по русскому и европейскому стилю); в случае, если указана только одна дата, имеется в виду русский стиль.
Комментарии
1. Наиболее подробные сведения содержатся в официальном издании: Русско-японская война 1904 – 1905 гг. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904 – 1905 гг. при Морском генеральном штабе. Кн. 1. СПб., 1912. С. 123 – 136.
2. РГА ВМФ. Ф. 162. Оп. 1. Д. 1042. Л. 14.
3. Там же. Ф. 417. Оп. 1. Д. 441. Л. 34 – 47 об.
4. Там же. Ф. 283. Оп. З. Д. 316. Л. 39 – 39 об.
5. Там же. Ф. 417. Оп. 1. Д. 2324. Л. 13; Ф. 467. Оп. 1. Д. 145. Л. 80.
6. Русско-японская война 1904 – 1905 гг. Работа военно-исторической комиссии по описанию русско-японской войны. Т. 1. СПб., 1910. С. 411 – 413, 418 – 419.
7. РГА ВМФ. Ф. 467. Оп. 1. Д. 145. Л. 151 об. – 152.
8. Там же. Ф. 417. Оп. 1. Д. 2486. Л. 191.
9. Там же. Ф. 32. Оп. 1. Д. 489. Л. 4 об. – 5.
10. Русско-японская война 1904 – 1905 гг. Работа исторической комиссии по описанию действий флота в войну 1904 – 1905 гг. при МГШ. Кн. 1. С. 123.
11. РГА ВМФ. Ф. 763. Оп. 1. Д. 44. Л. 139 – 140 об.
12. Коростовец И. Я. Мирные переговоры в Портсмуте в 1905 году // Былое. Кн. 1. 1918. С. 219; Кн. 2. С. 74; Витте СЮ. Воспоминания. Т. 2. М., 1960. С. 403; Русин А. И. К истории мирных переговоров в Портсмуте в 1905 г. // Морские записки. Т. II. № 4. Нью-Йорк, 1944.
13. Морской журнал. № 80 – 81 (8 – 9). Париж; Прага, 1934. Сб.
14. Там же. № 11. 1928. С. 34.
15. Морские записки. Т. XV. № 1/2. Нью-Йорк, 1957. С. 58.
|
