Журнал посольства А. Лаксмана в Японию

13 сентября 1792 г. — 21 января 1794 г.

ЛАКСМАНА ЖУРНАЛ МОРЕПЛАВАНИЯ В ЯПОНИЮ ^1а

1791 г. в 13 день сентября по высочайше пожалованному ее императорским величеством его высокопревосходительству господину генерал-порутчику, правящему должность иркутского и колыванского генерал-губернатора и разных орденов кавалеру Ивану Алферьевичу повелению о возвращении спасшихся от разбития судна при Алеутских островах японцов в их отечество на особо приуготовленном на кошт казны ее величества мореходном судне; для препровождения же сих японцов благоугодно ее императорскому величеству по представлению родителя моего надворного советника Лаксмана употребить меня ¹.

Посему во исполнение такового высочайшего повеления его высокопревосходительство соизволил предписать мне ордером от 10 генваря 1792 г. о выезде в Охотск и о прочем, который получа того же года апреля 4 числа, ускорил майя к 30 числу прибытием в Охотск, где августа 1 числа и вторительно удостоился получить его высокопревосходительством от 10 майя посланное мне повеление с наставлением, касательное до совершения плавания и для руководства к выполнению всего долженствующего по вверенной должности.

Сентября 13 числа по приуготовлении всего нужного и по снаряжении и укомплектовании судна всем к путеследованию нашему потребным, также получив предписание для ведения лучшего порядка и книги за шнуром и печатьми для прихода и расхода от правящего тогда должность охотского коменданта господина коллежского [118] асессора Коха, по исполнении пролива морской воды из устья реки Охоты вышли в море благополучно.

Сентября 17 числа прошед около 300 верст прямо на полдень, увидели поутру с судна остров Святого Ионы и, пройдя мимо верст на семь расстоянием, сняли оного вид с восточной стороны; окружность же сего острова с имеющимися на восток и запад небольшими отделяющимися отпрядышами составит примерно около 6 верст, а перпендикулярная вышина, вышедшая к северу навислым утесом, казалась около 60 сажен быть, порода же камня по рассматривании в телескоп состояла из твердого граниту, в протчем как лесу, так и никакого кустарника на поверхности не примечено, исключая птиц как то: морских глупышей и обыкновенных чаек.

Сентября 26 числа оставя первый, продолжали плавание и, прошед 1150 верст, вторично на рассвете увидели вдали к южно-восточной и южно-западной стороне простирающуюся землю, которая по исчислению, веденному на судне и по ясности горизонта находившимся вольнонаемным мещанином Шебалиным ², островах Курильских, простирающихся грядою от Камчатской лопатки к южно-западной стороне, как на оных прежде обращался, и имея довольное сведение, им опознана и составляла 19-й остров, именуемый Итароп ³, откуда, следуя к юго-востоку вдоль берега сего острова, сентября 28 числа увидели сопку, коей поверхность, покрытая снегом, наподобие сахарной головы представлялась; по сведению же Шебалина составляла 20-го острова Кунашири северную оконечность, простираясь же далее, перешли пролив, оные верст на 40 разделяющей, положили намерение, чтоб пройтить проливом между островами 20-м и 22-м; но за неспособным ветром и по сомнению, как слышали, что оный кривлеват, местами узок и никогда еще судами не проходили, оное намерение оставили, и, сделав поворот, обратно лавировали против проливу 19-го и 20-го острова до 6 числа октября, в которое, прошед оной, шли восточною стороною параллельно вдоль берега 20-го острова, и не дошед гавани, имеющейся в южной оконечности, у оного острова бросили в вечеру якорь, но как грунт был ненадежной и судно начало дрейфить, снялись с оного места, лавировали и поверетаясь на другой день в полдень поблизости верст на 7 расстоянием против северного берега 22-ово острова бросили якорь и, остановясь, рассмотрели мохнатых курильцов ⁴ летние стойбищи, спустили байдару, в коей и отправился на берег в 13 человеках вооруженных людей для разведывания о пристойной гавани для отстою к прозимовке судна, и что не живут ли где поблизости японцы.

Но вышедши на берег, никого в юртах за убегом их от нас не нашли; почему возвратились обратно, рассматривая же по берегу, увидели бегущих от нас трех человек курильцов, коих однако упоминаемый Шабалин, разумевши несколько по-курильски, остановил и когда мы подошли к ним, они, присевши на коленях, в знак приветствия и благодарности руки свои над головою складывали и, опущая вниз по бороде, делали оными разные движения; чрез полчаса собралось их до 15 человек и звали нас в другое, находящееся поблизости, селение, объявляя, что там живут старшины и начальники. Но как уже время подходило к вечеру и начинало смеркаться, разделил им по нескольку листков черкасского табаку; от них же получил свежей рыбы, а между тем временем матросы налили бочку воды, в чем им и курильцы вспомоществовали, и, когда были совершенно в готовности, отправился обратно на судно.

Октября 8 числа поутру отправили вторично байдару с японским переводчиком Туголуковым ⁵ и штурманом Олесовым ⁶ в другие стойбища, показываемые вчерашнего дня курильцами, называемые по имени речки Ниншец, кои по объявлению пристав к берегу были встречаемы множеством курильцов и японцами, из которых последние, встретя, просили их в свои домы, где жили в 6 человеках; из коих первый был надзиратель от начальства матмайского для сбору податей и разных пошлин с продаваемых курильцами японским купцам товаров, другой прикащик матманского купца, которой на островах 20-м и 21-м, и на сдешнем, некоторые пристани на откупу от губернатора имеет; прочие же 4 человека были их служители. Всех же служителей, в разных местах поблизости живущих по стойбищам мохнатых курильцов, находилось 23 человека, из коих всех первой ежегодно переменяется. [119]

Далее же спрашивали их, что не имеется ли поблизости сего места для отстою судна удобной гавани? Объявили, что есть в недальнем расстоянии удобная бухта, которую вам покажем, где и наши суда нередко по одному и по два зимуют, и, угостив людей наших по своему обыкновению обедом, согласился второй из них с тремя служителями и с курильдами в их деревянной байдаре ехать на наше судно, откуда прибыли обратно также и упомянутые японцы с мохнатыми курильцами, привезшие с собою в знак приветствия один пуд пшена сорочинского ⁷ и несколько табаку мохового в подарок, за что отдарили им головою сахару, после чего говорили с ними о бухте и что нет ли где безопаснейшей гавани? Отвечали, что есть на полуденной стороне называемая гавань Аткис, но в нынешнее время в разсуждении тесного между подводными полевыми каменьями около восточного мысу сего острова проходу весьма следовать до оной опасно, и, не советуя нам туда следовать, возвратились обратно, оставя у нас на судне двух стариков из мохнатых курильцов для указания назначенной бухты, называемой Нимуро, которой и план под литерою «А» назначен ⁸, куда в последующий день вспомоществованием буксира втянулись и поутру в 9 часов октября 9 числа бросили якорь, потом другой и совершенно офартовились.

К вечеру того ж числа прибыл японской надзиратель со служителями в курильских лодках к пристани, на которой у них выстроен был дом, анбар и травою крытой сарай. От стойбища же Нипшец, где у них такое же строение на 24 версты расстоянием, и видя с судна, что оне лодки опростали и, вытянув оные на берег, переносили все в дом; курильцы же поставили по берегу шалаши или их летние юрты наподобие конусов, и как покрыли оные похожими на циновки, сделанными из травы и тонкого камышу, называемыми на их языке цирелами, каковыми и во внутренности всю юрту кругом около раскладываемого посредине огня устилают, выехал я на берег и, вошед в их дом, был принят весьма ласково, и так как по их обыкновению на пол не садимся, поставили скамейки, покрытые цирелами, просили, чтоб на оные садиться, угощали чаем и приуготовили ужин, от которого в первый раз отказался.

Далее же имели разговор о причине нашего следования в разсуждении прозимовки, о построении на берегу светлицы и казармы, также не будем ли иметь какого беспокойства от мохнатых, на что уверяли, что их суда стоят безвредно, построиться же можем возле них, что ж касается до беспокойства от мохнатых курильцов (японцы мохнатых курильцов называют эззо джилито, землю же или северную часть, на которой мохнатые живут — Эззо. Мохнатые же называют себя аипо. — Примечание документа), хотя дальнего ожидать ныне и не можно, однако для соблюдения предосторожности должны будем в здешнем место обще с вами зимовать; в протчем же всегда уезжаем нынешним временем в Матмай ⁹, а сюда приходим с первыми судами в майе месяце, исключая некоторых служителей, кои остаются для наблюдения по пристаням над строением и оставшимися вещами, чтоб не могли от курильцов быть созженными или похищенными. После сего спрашивали о числе людей, у нас на судне находящихся, для подробного донесения обо всем своему начальству, о чем объявя им, спросил их: скоро ли и когда пошлют в Матмай и просил, чтоб от меня препроводили к матмайскому губернатору письмо, в чем были согласны и обещались через двои сутки исполнить.

Также спрашивал о имени их губернатора, о поспешности, через сколько дней посланный от них может до Матмаю дойтить и в каком расстоянии от здешнего места. Отвечали, что величают их губернатора Шимано Камисама, о поспешности же, что скорее 30 дней выйти не могут, так как путь землею весьма неблизок, считая от здешнего места триста японских ри (ри — японская верста, имеющая 2160 сажен, что и составит 1246 верст и 300 сажен российских. — Примечание документа), сверх того места сплошь гористые и топкие и большая часть дороги от здешнего места занимается стойбищами курильскими верст по 20 и до 40, неравно по расположению мест состоящими, также в других местах бывает переход и морем возле берегов в байдарах курильских. После сего, простившись с ними, возвратился обратно на судно. [120]

Октября 12 числа отправлено написанное мною письмо с передовым японским, переведенное переводчиком и бывшими препровождаемыми японцами следующего содержания ¹⁰:

Великого Нипонского государства Матмайской губернии главнокомандующему Шимано Камисама.

Извещая сим главнокомандующего Матзумайской губернии начальника о воспоследовавшем следовании нашем Японского государства в главное начальство назначенному по случаю его тензин-кубосского величества торгующих подданных Кодаю с товарищами, спасшихся по разбитии их судна при островах Алеутских, где российские промышленники за два года до сего подобное же в разбитии судна злоключение претерпели и ожидали тут других, за промыслом зверей разъезжающих около тех мест судов, по природному и свойственному человеколюбию и чувствительной сострадательности, соболезнуя о несчастном жребии старанием своим из разбитых своего и тензин-кубосского величества судов, построили одно удобное к путешествию судно, вывезли их в ближайший оттуда российский город Камчатку, а сего города начальники, как исполнители человеколюбивых великой всероссийской императрицы узаконений, повелевающих всем странствующим оказывать всевозможное покровительство и вспоможение, употребляли все силы для лучшего истребления из памяти их того претерпеваемого страха и нужды, коими одолеваемы были, доставили их в наместнической город Иркутск, откуда при первом о несчастии их сведении ее императорское величество всепресветлейшая российская государыня по высокоматернему и единственно о благе человечества пекущемуся покрову указать созволила Ееликого Российского государства войск ее императорского величества генерал-поручнику Иркутского и Колыванского наместничеств государеву наместнику и разных орденов кавалеру Ивану Алферьевичу Пилю, чтоб упомянутых подданных великого Нипонского государства возвратить в их отечество, чтоб они могли видеться со- своими родственниками и отчичами.

Вследствие такового высочайшего ее императорского величества повеления его высокопревосходительство и отправил нас как для посольства в великое Нипонское государство к главному правительству, так и для доставления оного государства подданных в свое отечество с подробнейшим описанием о их приключении и обо всем прочем по соседственной смежности.

Но как, дошед до сего берега, обитаемого курильцами, свиделись с служителями начальства вашего и почли за лучшей способ, как уже наступило поздное осеннее время, здесь зимовать рассудили для сведения вашего и собственной пользы нашей для безопасного будущей весны вперед путеследования просить о доставлении Вам, главному Матмайскому начальнику, письма нашего, которым просим, чтоб Вы от себя великого Нипонского государства главному правительству возвестили о нашем туда шествии с таковым расположением, дабы главное начальство на случай, естьли по приближении нашем к берегам оного государства мы иметь будем, не дошед главной пристани, либо в рассуждении погод или других могущих встретиться случаев- необходимую нужду в пристанище, предписано своим подданным, чтоб нам, как соседственным союзникам, без всякого препятствия безвозбранной вход позволяли, не считая нас за противоборствующих и нечестивых противников. Уведомляя же Вас сим письмом, также просим, что когда Вы получите из главного начальства на уведомление, свое по сему письму нашему для продолжения нашего путеследования соответствие, нас в рассуждении, чтоб мы не могли упустить удобного времени, о сем главного начальства предписании поспешить уведомлением не оставить.

Октября 14 числа выезжали на берег для осмотру места под строение светлицы и казармы к прозимовке, которое и назначили обще с японцами поблизости от их строения расстоянием в 60 саженях.

17 числа Аткинской гавани надзиратель с одним курильцом были у нас на судне, из коих последней, разумевши несколько по-японски, рассказывал: в особливом месте, что за три года до сего времени, видел он на здешнем острову трех человек... кои во всем были нам подобны, имели волосы русые и платье такое же. А каким [121] образом, откуда зашли и куда оные отправлены, оный курилец объяснить но мог, как только что награждены были от матмайского начальника пшеном и платьем ¹¹.

18 числа по предписанию в данном мне наставлении, как было от меня приказано переводчику, чтоб старался выведать у японцов, что не было ли у них с мохнатыми какого несогласия, которой, спрашивая о сем у многих их служителей и по их разговору объявил следующее: что 1788 года в майе месяце пришло японское судно с разными на курильскую руку товарами в пристань, называемую Чуруй при речке Шимпец, до которой от здешней пристани Нимуро на северо-запад выгребают лодками в два, а пешими выходят в три дни, где из зависти на имеющиеся привезенные товары здешние и 20-го острова курильцы, сговорясь между собою, сделали нападение и побили 75 человек японцев, а товары по себе разделили. Однако вскоре о сем от не бывших в согласии дано было знать в ближние места, где жили японцы и от них в город Матмай, почему и был прислан из оного чиновник со 150 человеками для разбирательства и усмирения по делу сего бунта, и, собравши тех курильцов в пристань, называемую Нотка, состоящую к восточной оконечности сего мыса на 13 верст отсюда расстоянием, и тут казнил начинщиков оного бунта из их тойонов ¹² и старшин 35 человек, коих головы, для ясного свидетельства осоливши, увез в Матмай, а тела приказал разбросать.

Также от их же служителей слышно было иначе, что курильцы в разных около здешних мест пристанях и их стойбищах, живущих по 5 и 7, смотря по селению, оное число японских служителей побили, как и думать должно, что ни из чего другого, как оттого, что японцы с ними весьма поступали свирепо и все, что только курильцы промыслить могли, у них отбирали, даже и принужденно их к промыслу и ко всяким тяжким работам принуждали, что самое из речей мохнатых, сказанных Шебалину, явствует. Сверх того рассказывали японцы, что мохнатые курильцы по северному берегу сего острова до упоминаемой пристани Чуруй верны, а далее против 20-го острова, равно как и на западной стороне живущие, весьма непостоянны и сумнительны.

26 числа был у нас на судне одного чина с прежними в трех человеках японской чиновник, которой объявил, что по приказанию их губернатора имел разъезд для описания переписи и разных сборов на островах 1.7-м, 18-м, 19-м, 20-м и 21-м.

27 числа выехали на берег и были у японцов, где жил и прибывшей из разъезду, у коего и видели несколько тюков, собранных от курильцов с бобрами и выдрами, также показывали нам лисиц как сиводушек, так и красных. После были у своего строения, куда только и выезд с судна во всякое время имели, которое продолжалось весьма медлительно по причине подкомандующих служителей, кои все оное время одержимы были болезнями: головною, удушьем, кашлем и кровавыми поносами.

Ноября 2 числа нарочно ездили к японскому надзирателю и к живущему с ним прикащику с тем, чтоб продали нам для больных служителей сорочинской пшены, но оные от сего отказались, приговаривая, что таковой продажи за деньги или на промен товаров ни под каким видом исполнить не смеют, а для надобности нашей могут оною служить, не приемля от нас ничего, имея же оную в шелухе, как и во всей Японии большою частию нечищенная продается и в каждом доме собственно про себя в имеющихся деревянных ступах очищается, нам по изготовлении пришлют, на что мы, чтоб получить оную даром хотя и отказывались, однако они 6 числа с почтением прислали оной два пуда, которую приняв, их отблагодарили.

17 числа по окончании на берегу строения перебрались в светлицу, а люди в казарму, оставя на судне караул, которой помесячно и сменялся.

Декабря 12 числа приехал из Матмая начальствующей чиновник по фамилии Сузиги по имени Кумазо Шигеилоши и при нем лекарь по фамилии Катоо по имени Кенго Киотоши, чин же начальствующего назывался митзуге.

13 числа приехавший чиновник с лекарем были у нас в светлице и, вынув первый лист написанной бумаги, прочитал следующее: Посланное от вас письмо губернатором нашим получено и с донесением от себя оное оригиналом препровождено в столицу Эдо, зачем и прислан, чтоб Вас о сем уведомить и быть здесь как для охранения [122] вас от притеснений, могущих встретиться от курильцов, так и для вспомоществования, естьли вам в чем надобность случится.

После сего всем по своему обыкновению поклонившись, спрашивал о числе людей и имянно как ково зовут записывал, также щет и несколько слов российских, потом вынул из книжки сложенной лист, на котором было землеописание обеих половин земного шара, и, указывая, выговаривал четыре части света: Европа, Азия, Африка и Америка, но как оное было, по-видимому, самого древнейшего издания и многотысячная копия, совершенно не согласующая с нынешними описаниями, показали ему большой напечатанной вновь глобус и карты четырех частей света, которые увидя, свой положил и по оным любопытствовал и был мною как о разделении частей света и всех государств, так и о пространстве оных показанием удовольствован, равно как и показанными в географии печатными гербами.

По окончании ж сего, будучи весьма довольным, оросил, как будет обще с нами зимовать, чтобы мы его равным образом дружески посещали и по взаимном приветствии и угощении простившись, ушел домой.

14 числа рассудили по общему согласию для лучшего знакомства послать имянно от особы его высокопревосходительства подарок, состоящей из нескольких аршин сукна, верверту ¹³ и двух сафьянов, которой с переводчиком и послан, но он от оного отказался, рассказывая ему, что их закону и обыкновению принять за опасением до того времени не может, покуда на донесение о нашем прибытии от главного начальства их императору не доложено будет и от его величества не последует предписания о позволении нам следовать, куда от начальства своего отправлены, почему оной и принес обратно. Сверх того объявил, что упомянутой Кумазо (во всем государстве японцы друг друга однем именем называют, а хотя фамилия и поставляется напереди, но оная только единственно в письменном производстве употребляется. — Примечание документа) просил, чтоб ево одолжить на короткое время глобусом и географиею для любопытства, а что естьли позволено будет, намерен скопировать, которые ему и отосланы.

На другой день был у него и видел, каким посредством копировал: наложа на карту лежащую свою тонкую склеенную бумагу, через которую совершенно было можно читать самую мелкую надпись, и по оной обводил кистью искуснейшим образом без малейшей ошибки. Еще видел у него их сочинения карту острова Матмая или Эззо с приобщением острова, называемого Карап ¹⁴, которой состоит против сего острова с северо-западной и южно-западной стороны, и оную по прозбе для скопирования получил. Скопировавши же и по надписании оной по-японски лекарем Кеньго, остались у штурмана господина Ловцова ¹⁵ для лучшего соображения в плавании.

22 числа приехал из Матмая другой чиновник такого же чина прежнему в сотоварищество которой пришед к нам и объявил те же самые слова, как и первой и также по угощении и взаимном приветствии ушел домой.

23 числа по приказанию переводчику, чтоб выведать у японцов обстоятельнейшим образом о Караптинском острове по осведомлении рассказывал, что остров Карап состоит под владением матмайского губернатора, люди же живут на нем такие же как и на здешнем острову в великом множестве, с коих как и со здешних собирается подать сушеною разного рыбою, жирами, сушеного разного рода грибами, также отчасти и лисицами, а матмайцы привозят к ним пшено, вино, дабы ¹⁶, табак, разные железные поделки, чугунные котлы и деревянную под лаком посуду, что оные карапты торгуются с корейцами, которых японцы называют сандан аино, с оного ж острова до матерой земли корейцов через пролив щитают четыре [ри] японских, что составит 17 верст и 140 сажен российских. Корейцы привозят к ним разные корольки ¹⁷, дабы и китайки ¹⁸, а от караптов получают разных зверей пышные товары и имянно: соболей, лисиц и кожи диких коз, кои доставляют китайцам.

29 числа прибыли в пристань Нимуро жившие в городе Матмае по особливому делу столичного города двое чиновников, первого чин гофушин ягу, фамилия Танаби, имя Ассузо, второго чин огобито мецуке, фамилия Такусакова, имя Ренжиро и при них лекарь, коего фамилия Ген-Наню и имя Ген-Нан. [123]

30 числа вышеозначенные чиновники с лекарем были у нас с изъявлением почтения и объявили, что будучи в Матмае, известившись о нашем прибытии предприняли следовать в здешнее место единственно по своему любопытству, чтоб нас увидеть. Потом спрашивали об отдаленности нашего государства, о величине и пространстве оного и о разных обыкновениях, видя ж разные вещи — о фабриках, заводах и о разных рукоделиях; рассматривали золотую, серебряную и медную монету, также карту землеописания обеих половин земного шара, которую также просили, чтоб скопировать.

На все оное любопытство старался их удовольствовать самым подробнейшим через переводчика истолкованием, но как они жили совершенно на шет матмайского губернатора и как здешние чиновники, получа известие, должны были построить к их приходу другую травенную казарму и, перейдя в оную, очистить свой дом, весьма приметно было, что они под видом собственного любопытства были нарочно присланы наперед для совершенного рассмотрения и изведания нашего настоящего намерения, так как мы, по-видимому, сумнительными казались.

В продолжение же времени и познакомясь ближе, посещались между собой нередко. С нашей же стороны ходили мы и к матмайским чиновникам, но они по прибытии эдовских к нам уже ходить не смели. Что же касается до переводчика, то ему для обучения их языка велено было от меня, чтоб ходить к ним вседневно, о чем и они просили, как был им нужен перевод с подписей на картах, кои из них всякой иметь старался.

В видимости же нашей могли мы применить, что японцы были весьма прилежны и трудолюбивы, не оставили наше судно, чтоб не сделать ему модели, и для оснастки просили человека, почему и был послан квартирмейстер. Сняли чертеж с октанту ¹⁹, даже с находившегося при мне токарного станка, и с инструментов — деревянные лекала.

1793 г. генваря 31 числа были мм формально званы чрез посланного матмайского чиновника от эдовских, чтоб сделали им посещение для их нового года и по обещанию данному у них были.

Год у японцов разделяется по течению месяца на 12 и через три года в четвертый на 13 месяцов, так что иногда новой год бывает в феврале и марте месяцах; дни же отдохновения от работ или праздничные бывают обыкновенно 1 и 15 числа каждого месяца, в которые ни один мастеровой не работает.

Накануне же нового года зажигают пред своими идолами курительные свечи и, ходя по углам, бросают горстью жареной горох, произнося с криком следующие слова: онива сото фуку уджи, значущие: дьявол, вон — добро, останься! И каждой, сколько от роду ему лет, съедает по стольку числом горошин. Еще бросают, когда после нового года в первой раз бывает гром. Также поставляют в передней угол сделанные наподобие хлеба из муки и пшена сорочинского колобки и украшают домы елками, обставляемыми вокруг с навязанными бумажными листами, ленточками вдоль перевязанными; в новый год одеваются японцы в самое их лучшее платье, ходят везде со своими семействами, желая одне другим щастия, и пребывают почти весь первый месяц в покое.

Время разделяется не по часам, но по горящему скрученному из отрепья наподобие веревочки фитилю, которой равными перевязанными узлами разделяется так, что когда зажжется и до узла догорит, покажет прошедшее известное время и днем возвещается в их храмах ударами колокола, а в ночное время через часовых, которые, ходя по улицам, ударяют сделанными деревянными брусками.

Младенцу родившемуся считается всегда один год при окончании года, хотя бы он в последние дни последнего месяца пред новым годом родился. Их летоизчисление имеет свое начало от Нин-О (Нин-О был первой монарх в Японском государстве, которой между ими вел летоисчисление, разделив время на годы, месяцы и дни, и вовсе переменил прежние законы в их правлении. — Примечание документа) или за 660 лет до рождества Христова. Небесных знаков считают равно как и в прочих местах 12, но только что имеют другие названия [124] против европейских, как то: 1-й не — крыса, 2-й уши — бык или корова, 3-й тора — тигр, 4-й уу — заец, 5-й татеу — дракон, 6-й ми — змея, 7-й унма — лошадь, 8-й хитцузи — баран, 9-й сару — обезьяна, 10-й тори — петух или курица, 11-й ину — пес, 12-й и — кабан.

Месяцы в рассуждении неравного течения никогда совершенно не соответствуют против настоящего исчисления, но считаются числом все по 30 дней равно, как то: первой месяц, второй и так дале до последнего: шиогватс, нигватс, сангватс, шингватс, гогватс, рокугватс, хичигватс, хачигватс, кугватс, джугватс, джюйчигватс, джунингватс; високосной же год называют урунотоши.

Февраля 10 числа, как старался всегда, напоминая переводчику, чтоб узнать расположение и мысли японцов о российском народе, которой между протчими разговорами от вышеобъявленных эдовских чиновников Яссузо (Танаби Яссузо сказывал, что служил 9 лет в городе Нангасаки при голландцах и разумел несколько слов на их языке, имел их азбуку и алфавит, голландцами, писанный и литерами японскими переведенной с описанием выговора терминов. — Примечание документа), Ренжиро и лекаря их Ген-Нана слышал секретно следующего содержания разговоры: давно ужо у нас в Японии о Российском государстве по довольном уверении от торгующихся с нами голландцов известно, что хотя бы какого владения и закону люди ни были, когда к вам в Россию попадутся, со всеми таковыми жестоко и варварски поступают, почему по известному разглашению матмайские и эдовские начальствующие чиновники, хотя посланное через Матмай письмо о посольстве вашем из России произшедшем по человеколюбию и по соседственной смежности для препровождения наших подданных и соответствующего к заключению совершенного дружественного союза на будущее время и получили, но по оному основательно увериться не могли, даже и мы шли в здешнюю пристань Нимуро с великою опасностью (присланной первый с объявлением о получении от нас письма из Матмаю чиновников именем Кумазо также переводчику признавался, что, отправляясь в здешнее место, как будто на отчаянность, был от всех провождаем со слезами и сам плакал. — Примечание документа).

Затем и думаем, что и далее по получении известия о вашем прибытии по разглашению, вышедшему от голландцов, император наш в рассуждении предприятия к содружному обхождению и к заключению союза будет сомнительным, покуда отправленное нами письмо из здешнего места не получится, в котором не оставили о вашем расположении более к составлению дружбы относящемся, о ласковом обхождении в бытность вашу изведанном.

Особливо, как мы уверены были от природных наших людей, привезенных вами, кои по жребию попавшись на самые отдаленнейшие острова, под российским владением состоящие, по случаю прилучившихся российских людей сохранены, во-первых, от глада и, во-вторых, от нападения островских жителей, без помощи и призрения которых могли бы быть побитыми. Сверх того по врожденной российских людей добродетели были вывезены во внутренние пределы вашего государства, и что великая российская государыня, что такие маленькие не породного состояния странствующие люди по их желанию, не считая за ущерб, не поставляя за опасность для людей своих морское путеследование, благоволили приказать препроводить в свое отечество.

По получении же и по рассмотрении справедливого и настоящего от нас о поведениях и добродетели вашей донесения надеемся, что последует к лучшему вашему успеху предписание. Еще проговаривал Яссузо: я думаю, естьли император наш позволит своим подданным производить торговлю с подданными вашего государства, голландцам не весьма оное понравится в рассуждении, как мы видим, у вас все тоже, что и они к нам привозят, только в том разница, как, по-видимому, Россейское государство весьма в близком расстоянии от нас, нежели в какой отдаленности Голландия.

Марта 20 числа прислано было к эдовским чиновникам предписание, чтоб с поспешностью следовали в Матмай обратно, и при нем также получили партикулярное письмо, которым извещены были, что из Эдо для нашей экспедиции отправлены в [125] Матмай двое из больших чиновников, кои и едут в большой свите из нижних чинов, составляющейся из 500 служивых людей.

29 числа вышеобъявленные эдовские чиновники и лекарь Ген-Нан отправились обратно в Матмай.

Апреля 6 числа приехал вновь из Матмаю с прежними одного чина чиновник по фамилии Матсумае (Матсумае есть породная фамилия матмайского губернатора. Приехавший же был ближний родственник губернатора, которой и прежде приезжал по вышеобъявленному случившемуся бунту для усмирения и учинения казни курильцам. — Примечание документа), по имени Фейкагу, который на другой день, пришед к нам, объявил следующее: как послан от матмайского губернатора для сотоварищества находящимся здесь чиновникам и для объявления вам, что для точного уведомления в ответ на посланное от вас письмо едет в здешнюю пристань посланной от прибывших в Матмай по повелению нашего императора двух 5-й степени чиновников: один из их старшей чиновник и при нем двое младших, коих фамилии и имена: 1-го — Мурата Хиозаемон, 2-го — Иноуве Тадуноске, 3-го — Отай Хикобе, и при них матмайские чиновники двое из старших: 1-й Кондо Киджи Заемон, 2-й Кудоо Феемон, да еще четверо из младших: 1-й — Тагахаши Феизо, 2-й — Мея Яссуджиро, 3-й — Ода Шенширо, 4-й — Тамура Тамуимлон и при них для прислуги служивых 60 человек. 9 числа пополуночи в 3 часа вошло японское судно и остановилось на якоре.

11 числа поутру помер в цынготной болезни матроз; всех же больных в оной болезни во все весеннее время до 15 человек находилось, чего для и никакого байдарою разъезду за осмотром к описанию поблизости лежащих мест исполнить не было возможности.

Того ж 11 числа были из любопытства на японском судне, которое было довольно велико и поднимало, по уверению японцов, около 7 000 пудов грузу, который состоял из пшены сорочинской, гороху, вина, табаку, чугунных котлов, разных железных поделок, курительных трубок, желтой меди, игол, бумажной дабы, простой деревянной под лаком посуды, прядева и других разных мелочей, на руку мохнатых курильцов. На нем одна мачта и один большой парус в две дабы, стеженой и чрез каждые две полосы, наподобие шнуровки в переплет стягиваются так, что в хождении по силе погоды, а особливо в шквал, когда не успеют спустить, надувается, и как шнуры весьма слабы, каждые две полосы раздвинутся по себе особо, и ветр сквозь проходить может свободно. Парус поднимают имеющимся в каюте воротом, коим иногда по нужде и мачту опущают, а после опять поднимают, равно и во всякой приставе руль на верх. Елбот же на воду спусщается. Зад у их судна полой, так что в даль открытым морем итьти опасно; с самой же средины спущается острота к носу, киль имеют выгнутой луком, все же углы оконечности и киль под носом были околочены медью.

В каюте весьма было чисто убрано и все покрыто лаком; также был шкаб, где их морские идолы хранились. Палуба их также для дальнего пути кажется быть безнадежною, потому что составляется из небольших сборных дощечек, кои при погрузке и выгрузке все до одной раскрываются и на себе воды нисколько терпеть не могут. В дождливое же время, сделав легкую из камышевого тростника клетчатую кровлю, покрывают оную из соломы сорочинского пшена сделанными рогожами; якорей имеют по семи, которые четверорогие, наподобие кошек; далее же о расположении и постройке судов японских можно видеть из описания Кемпфера на страницах 159-й и далее, где и вид оных на рисунке представлен ²⁰.

Японцы же у мохнатых курильцов берут следующие товары: сушеную и соленую всякую рыбу, но по большей части красную, которую вокруг Пенжинского моря промышляют, как то: кету, нерку, горбушу и сельди; китовой, сивучей, нерпичей и рыбей жир, за которым курильцы для промыслу и за покупкою на промен с японскими товарами, совокупляясь как со здешнего и 21-го острова, на 20-й и оттуда в половине марта месяца с тамошними отправляются ежегодно в пятистах байдарах на острова 19-й, 18-й, 17-й и 16-й, и оттуда майя в последние числа с привозом к рыбному промыслу [126] возвращаются; в великом множестве сушеные разных родов грибы, медвежье сало и весьма дорого берут медвежью желчь, также из пышных товаров привозные с прочих островов бобры и выдры и здешние бледные соболи и лисицы, медвежьи и козьи кожи.

Что же касается до подробного описания мохнатых курильцов, сего исполнить совершенно неможно было. Во-первых, что мы не могли их к себе приласкать и с ними иметь переговоры, даже и редко видеть их случалось по причине, как японцы все свои силы прилагали к отдалению их от нас, дабы мы не могли от них чего изведать. Так что, когда просили их, чтоб нарядили мохнатых за ельником или для собирания черемши для больных, все оное исполняли, и когда приносили, были всегда за присмотром их японцы, при которых и сами мохнатые из подобострастия пред японцами не только, чтоб говорить, но и за труды даваемой им табак принять сами собою смелости не имели, но чрез японцов был разделяем.

Во-вторых, что не имели знающего их разговор толмача.

Курильцы в северной оконечности сего острова сплошь мохнаты, так что уже у 25-летнего борода бывает довольно велика и только одне щоки и то под самыми глазами голы остаются; волосы подрезывают спереди пальца на два выше бровей, а сзади по самой затылок. Женщины же обстригают в кружок весьма высоко, так что весь лоб наруже, а сзади выше затылку перста на три. Губы также помощию искусства у всех черные, равно как и на руках разные выведенные знаки и черты. Платье носят как мужеской пол, так и женской одинаков: летом тканое из льна своего рукоделья, похожее на халаты с широкими рукавами и, перепоясав себя веревочками из лыка же, привешивают к оному трудницу, трубку курительную и деревянной небольшой бурак ²¹ с крошеным табаком, а зимою — шитые из медведин, козьих кож, из выдер и по большой части лисьи; на ноги же надевают обувь, также шитную из козьих кож; с самой же весны до поздней осени или до выпаду снегов ходят босые, головы свои во весь год не покрывают ничем.

Живут по большей части около берегов, изключая зимы, в которую от стужи уходят в лесные места по вершинам речек. Юрты имеют квадратпые с выведенными крышками, на кровлю похожими; вся же юрта с начала как и со всех четырех сторон, так и сверху покрывается додираемой с разных дерев корою, кою сверху и со сторон устилают толсто травою, накладывают тонкие слеги и перевязывают сшивкою насквозь веревочками, оставляя вверху небольшое отверстие для дыму против огня, обыкновенно посреди юрты раскладываемого. Во внутренности же юрты очаг вкладывают камнем, на землю настилают цирелы, по углам у лучших ставятся японские под лаком ящики, в коих хранят мелкую лаковую посуду, чашки, подносы и прочее.

В пищу сверх привозимого японцами в зернах разного рода хлеба собирают разного рода грибы, разные коренья, собираемые по берегу выкидные морские произрастания и всех родов ракушки, также выкидных китов, промышляемую нерпу и разных родов морскую рыбу и птиц. В лесах же промышляют медведей и бьют диких коз, сверх того даже собак нарочно откармливают, и, не претерпевая голоду, бьют для употребления, исключая крыс, кои везде около селений и в берегах имеются; рыбу промышляют ставами, вязанными из привозимого японцами прядена, около мысов, вытянувшихся в море.

Из птиц зимуют на оном острове: лебеди, гуси, дикие утки, татары, большие морские и обыкновенные чайки; в лесах же кроме хищных птиц: орлов, филинов, сычей, мышеловок и множества ворон, никаких других родов не примечено.

Леса, растущие на сем острове, а именно: клен, разных родов дуб, береза, ольха, ива, липа, тальник, ветла, осина, белой бук, бангаут, сосняк, ельник, пихтовник, ясень, илим, гардобина, цареградские и воложские орехи, каштаны, виноград зеленой и красной, яблонь, слива, вишня, ребина, черемуха и боярышник; из кустарников: можжевельник, таволожник, курослепник, ерьник_, пищальник, кизильник и багульник; ягоды на себе имеющие: калина, малина, жимолостник, красная смородина, шипишник. По речкам же и в низких водяных местах около берегов разного рода камышник, ягодники, клюква, брусника, земляника, голубица, ежевика, шикта; моху также [127] по топким тундренным местам как белого, черного и к строению годного зеленого изобильно.

Из непрозябаемых произрастений: чемерица, чернобыль, крапива, дягиль, хвощ, пырей, полевой папоротник, черноголовник, лебеда, болиголов, борщь, черемша, белая белена, заячья капуста, конский щавель, петрушка, гусиной горох, чистотел, цыкория, белоголовник или медуница, мокрец, лук слизун, подорожник, василисник, чертополох, дикой огурешник, стародубна, лютик, повелица, пестики, репейник, сарана зубчатая большая, сарана малая крупчатая, семянник, рута, серпинка или серпуха, детловина, купена, лупена_; тысячполистник, полевая гвоздика, лилия, спаржа.

Апреля 22 числа поутру чрез нарочно посланного были уведомлены, что японской чиновник Кумазо умер. Я велел спросить, как жили далее четырех месяцев вместе весьма дружно и соболезнуя о его смерти, что можно ли к ним зайтитъ, на что ответствовано: чего на покойника смотреть и чтоб не ходить. Однако, как переводчик им был весьма близок, послал ево, чтоб высмотреть обряд всей церемонии, при погребении употребляемой, который, возвратившись ввечеру по окончании похорон, объявил следующее: с начала, как скоро помер, были зажжены курительные свечки перед их идолами и читана по их закону молитва. По окончанию же оной обрили покойнику на голове волосы и положили в особое место (будучи хорошей породы, богатой человек, также имея в Матмае отца и многих родственников, за неимением здесь их духовных чинов не мог совершенно похороненным быть; оные волоса и трубка, из которой покойник курил, будут отосланы в Матмай, где над ними равно как бы над ним самим исполнится вторичная с большим обрядом церемония. — Примечание документа), после сего обмыли и одели в лучшее платье, заткнули за кушак обе сабли (все японские чиновники до последнего носят по две сабли, из коих одна долгая, другая короткая; торгующие же купцы имеют право только по одной носить. — Примечание документа). По изготовлении же гроба, которой был три фута англинских длиною, в два фута шириною и в два с половиною вышиною, в оной посадили, пригнув несколько голову вперед и надев на правую руку четки, обе руки сложив вместе, совершенно так, как обыкновенно молятся. Потом, покрыв шелковою черною материею, поставили в переднее место и перед ним — на маленьком столике сваленые из теста сорочинского пшена белые хлебки с украшением вместо цветков нарезанными бумажками. Затем, несколько помедлив, зажгли их обыкновенные свечки (свечи японцы делают из вывариваемого фирнису, называемого дерева khus vernix или suxcendanca. по-японски же оное дерево называется фаси-но-ки, которое у них произрастает почти во всех местах, как доктор Тунберг в описании о Японии на стр. 78 объясняет ²². — Примечание документа) и, прочитав молитву, закрыли крышку и заколотив гвоздями, перевязали гроб белою дабою, продернули в верху длинной четверогранной брус для носки, подняли с обеих концов по два человека и понесли. Между тем все закричали, а другие еще ударяя в гроб, означенные термины: «маку — гуни икашари», значущие: «Прямо ты поди, назад не приходи!».

Несли же гроб таким образом: впереди шел один с фонарем, а за пим другой нес поставленные на маленьком столике колобки, за коим следовали двое рядом чиновников и за ними несли покойника; прочие же чиновники и служители шли сзади. Дошед же до могилы, которая была вырыта в два аршина квадратные, в оную опустили, и поставя от могилы на сажень расстоянием четверогранный столб с надписью его имени, когда родился и когда помер, а на прочих сторонах с написанными молитвами, прощались, бросая каждой горстью землю. И кроме служителей, кои остались загребать, прочие чиновники, воротясь в дом покойного, сделали воспоминовение, при котором ели пареное сорочинское пшено и жареной горох. На могиле ж ввечеру был выставлен фонарь, а на другой день был поставлен сделанной треножной таган с висячим крюком, на которой вешают чайник, и поставлены были две чашки лаковых, — одна с водою, а другая с пареною сорочинскою пшеною, чем и весь обряд церемонии кончился.

Апреля 29 числа ввечеру прибыли эдовские и матмайские чиновники с 60 человеками японцов и с 160 проводниками из мохнатых курильцов. [128]

30 числа пополудни в третьем часу помер в цинготной болезни из препровождающихся японец Коичь (цынготной болезни японцы вовсе не знают, но так как покойник был предан к своим, хотя и был по выходе с Алеутских островов в Камчатку оною болезнию одержим, и получил облегчение от употребления черемши, оную, по предложению их лекаря, пренебрег и лечился от него разными деногтами и акупунктирациею ²³, о которой Кемпфер в описании на странице 423-й упоминает обстоятельно. — Примечание документа.), чего для послал о сем сказать японцам, а особливо лекарю, ко торой его пользовал, и чтоб приказали скорее похоронить по их обряду, впрочем, естьли откажутся, мы сами схороним. Но японцы пришли в тот же час для свидетельства, приказали сделать гроб, вырыть могилу; японским же служителям ево вынести в поставленную палатку, где обмыли и сошив рубашку с кулем, на покойника надев, посадили в принесенной гроб, как вышеобъявленного чиновника, потом прочли молитву и, наложа крышку, заколотили и перевязав, как у прежнего, в седьмом часу понесли на могилу и схоронили.

Майя 1 числа до полудни были у пас в светлице прибывшие 29 числа прошедшего месяца эдовские и матмайские чиновники с объявлением о своем прибытии и что посланы по препровожденному письму нашему от 12 октября прошедшего года присланными их императором в Матмай 5-й степени чиновниками; для объяснения ж дела, с коим сюда присланы, просили, чтоб их после полудни не оставили своим посещением, что исполнить и обещались.

После полудни, шед к ним, были встречены на улице матмайскими двумя чиновниками, у коих в воротах поставлены были два человека с копьями. В покоях же, как у них вместо стен перегораживается передвижными бумажными щитками так, что из многих покоев по надобности можно сделать большую залу, которая у них для приему и была таким образом устроена.

Пришедши в покой, были вторично встречены двумя младшими эдовскими чиновниками с приветствием и сажаемы на сделанные ими нарочно для нас стулья, на кои когда сели и оне равно по своим мостам с прочими сидящими, угощали чаем, также поставленными закусками и подносили в лаковых маленьких чашечках вино, называемое на их языке сакке, которое выквашивается из сорочинского пшена. Потом по приказанию старшего эдовского чиновника вынял старшей из матмайских лист бумаги, прочел следующие слова: По посланному вашему письму к матмайскому губернатору от декабря 12 числа прошедшего года и представленному от него при донесении в столицу нашу на рассмотрение для должного по оному исполнению; чего для его величество наш император и благоволил послать для распределения и совершенного разрешения в 4-й день генваря сего года в Матмай двух 5-й степени чиновников, которые туда 26 февраля и прибыли, и нас трех человек от себя, и четырех матмайских чиновников марта 18 числа в здешнюю пристань как для встречи вашей, так для объявления вам, начальствующему российскому чиновнику и кому следует, чтоб итьтить до города Матмаю с ними вместе сухим путем, что все исполнили и теперь вам объявили.

Услышав такое несообразное против намерения к выполнению нам данным предписаниям, хотел об сем обдумать, но так как бывшей со мною штурман господин Ловцов мне говорил, что не будет согласным, отвечал им сими словами: распределение нашего пути присланными из столицы в Матмай вашими начальствующими, в рассуждении, чтобы мне следовать до их землею, мною исполнено быть но может, вследствие, как имею от начальства предписание, чтоб препровождаемых подданных ваших при письме представить прямо туда, куда по предварительному от нас письму назначено будет не иначе, как на судне. Сверх того, известный дальный и затруднительный путь, которой с возвратом может сделать продолжительное замедление и довесть до вторичной прозимовки в здешней для судна опасной пристани, даже самый климат нам не обыкновенной, согласиться к таковому следованию и чтоб разделиться совершенно не позволяет.

Что выслушав, оные чиновники просили, чтоб сего дня о сем деле разговор до [129] последующего дни оставить и что они об оном будут иметь межаду собою совет, по окончании которого о заключении дадут нам знать через переводчика.

2 числа созвал нашего переводчика, говорили ему объявить нам, что и они вместе с нашим судном на своем, имеющемся в Аткинской гавани судне, итьтить соглашаются; но с тем, как им приказано звать нас земляным путем, а не на судне, должны прежде о сем отнестись своим начальникам и сождать на оное повеления, о чем и нас просят_; чтоб до того времени подождать согласились.

3 числа был вторично для переговору у объявленных японских чиновников и говорил следующее: будучи уведомлен от переводчика, что вы и судами итьти вместе соглашаетесь только с тем, чтоб сождать о позволении повеления; но я известен, что такое донесение и обратно для исполнения на оное предписание не может ранее двух месяцев совершиться, то тогда, хотя и позволено будет итьти нам на судне, еще столь же долго в хождении с обратом до здешнего места продолжится и по времени дойдет до самой поздой осени и до наступления ветров, обыкновенно от севера наклонность имеющих, кои нас могут довести до сказанной вторичной прозимовки — также на оное согласиться не могу.

На что из них говорил старшей: как послан с обратом землею и, чтоб везде по дороге нужное исправить к продовольствию вашему все по нашей возможности приуготовить, также со своей стороны не могу иначе решиться, как по объявленному. Затем уверяю вас, что решительное соответствие июня к 20 числу получить можем или дней через сорок. Потом были их слова: что император их или Кубоо сама ведая, сколь хождение морем есть опасное, то может быть для предохранения нас на таком основании указать повелел; впрочем они и сами знают, что землею не ранее, как в месяц успеть можно, на судах же с хорошим ветром в трои сутки выбегают. Еще спросили: что может ли наше с их судном вместе итти, ибо они всегда при противном ветре и в туманы по пристойным местам, подходя к берегу, коего и никогда из виду не упускают, становятся на якорь и пережидают до попутного ветра; а что мы, напротив того, удаляемся далеко в море, и через то можем с ними разойтиться.

На кои слова сказаны были им разные изъяснения с доказательствами, чтоб они «том не сумневались, и что мы по исчислению хотя б за противным ветром не пристали и продолжали б оное время на море, но по перемене оного вскоре опять на том же мосте будем. В противном же случае можем установить денные и нощные сигналы способом фонарей и пушечными выстрелами; но они отказались, что пушек не имеют, на что им предложили, что естьли угодно, мы их для сего одною до Матмаю наделим; в том отказались, сказывая, что их обыватели без причины звуку сего слышать не приобыкли и что чрез самое могут притти в смятение. Тогда перерва их разговор, говорил: когда вредно и установление сие, изключая фонарей, можем оставить без исполнения.

И так старались от продолжения вдаль морского ходу отвращать разными опасными следствиями, повторяя и советуя еще, чтоб согласиться землею итьти для того, естьли с нами встретится какой-нибудь противной случай, должны они будут отвечать, зачем и не находят иного средства, чтоб не сождать на сие определительного повеления.

Далее же из любопытства спросили меня: от самой ли государыни к их Кубоо Саме или от кого и к кому имею доставить посланное письмо? Изъяснил им, что по собственному соизволению великой российской государыни написано от генерал-губернатора двух губерний Иркутской и Колыванской от ближайшего по соседству в рассуждении расстояния чрез море к главным правителям их света.

Напоследок, слушая таковые их отводы и ушорчивое настояние, удивляясь, спросил у них: неужели находящиеся посланные от Кубоо Самы в Матмай главные чиновники не предварили их в данном приказании или наставлении, что на случай, естьли мы не согласны будем разделиться и не пожелаем следовать землею, чтоб на такой раз иным посредством или заключительно с нами не могли решиться и что естьли единственно на таком расположении они сюда присланы, то нам более нечего делать, как но можем пережидать такого в их пересылках замедления, как следовать [130] по имеющимся у нас поселениям и готовиться вперед или обратно, почему и нужен нам прямой их ответ, дабы мы ведали, на какой путь нам себя приуготовлять. Выслушав которую речь, обдумавшись говорили, что для них мудрено, и что они о сем намерены пересоветоваться с матмайскими чиновниками и нас на завтре посетить с ответом.

По выходе же нашем из дому отозвали матмайские начальники нашего переводчика к себе в дом, говорили ему, что эдовские приказали им спросить, не имеем ли сумнения о недостатке своим служителям в харчевых припасах и естьли для сего не соглашаетесь следовать землею, приказали объявить вашим начальникам, что они за долг поставляют тех, которые команды вашей здесь останутся, чтоб до того времени продовольствовать. Естьли же наша пшена вашим людям к всегдашнему употреблению будет не по привычке, то мы можем вскоре доставить и пшеничною мукою.

4 числа пополудни посещены были эдовскими начальниками и матмайскими чиновниками, из коих старший после обыкновенного нашего приветствия и угощения начал говорить следующее: что они советовали между собою, но, находя опасный путь нам предлежащей около мыса сего острова, в рассуждении многих мелких островов, также надводных каменьев, весьма тесный и кривлеватый проход составляющих, и в доказательство принеся с собою листок, на коем примерно были назначены оные и путь, коим их суда проходят. На вопрос же: как они считают расстояние в самом узком месте? Полагали, что не более 50 сажен и, чтоб мы для достоверности послали оной осмотреть, на что отвечали, что сего, конечно, наперед исполнить не упустим, но когда они проходить безопасно могут, полагаясь на бога, также безвредно пройтить уповаем, а в противном случае, естьли усмотрим заподлинно оной проход для нас опасным, можем, минуя все сии островки и каменья, обойтить далее морем, даже 21-й остров Шикоту и, пройдя пространнейшим проливом, пройти к ним в Аткинскую гавань, где их судно. Показывая им наши карты и глобус, коих они видеть желали, рассказывая им о разных хождениях по морю как и до здешнего места, также о проливах и рифах, от мысов обыкновенно в море простирающихся и так далее.

После чего они опять начали разговор, что когда они ничем нас отвлечь не могут, и что мы, видя опасность с надеждою на бога пущаемся всюду, то по благополучном приходе в Аткис но согласимся ли мы, оставя наше, на их судне следовать с ними вместе, от чего отреклись, говорили: каким образом они, когда и сами, щитая свои суда за отчаянные, и на оных ходить не отваживаются, кроме простых людей, с нами следовать предпринимают, то в таком случае, естьли что приключится, кажется более отвечать должны будут. Мы же, не щитая наше за столь опасное, когда им угодно примем лучше их на свое для препровождения. Чему они смеялись, сказывая, что такого приказания не имея, сего исполнить не могут. Продолжая старший из матмайских чиновников: жалеем, что сколько ни старались отвращать вас от опасного морского путеследования, просили вас следовать землею, соглашали также итьтить на нашем судне, однако ничем от предпринятого вами намерения вас отвести и на наше предложение склонить не могли. Худая надежда на бога, когда, презирая все и не сберегая себя, видя опасность, попущаться на оную отваживаться.

На что особо господин Ловцов отвечал, как он, будучи 32 года по морской должности при Охотском порте и уже достаточно многими вояжами практикован, такого пути, по которому они равно и всякой ходит, опасаться не может. После чего и начали было собираться итьти, но я, задержав их, говорил, что же они нам ничего решительного не сказали, и доколе наш переговор и на чем в продолжение останется.

Отвечал старший эдовский чиновник: на том и останется, чтоб следовать вместе обоими судами, но просим вас сождать прежде сюда наше судно, а без того нам в Аткис итти нельзя, вследствие потому, что когда они не на судне, а землею отсель до Аткису отправятся, тогда их начальство заключит, что они нам подали повод к продолжению и к прибытию туда морем, им, указывая на свою шею, казнь учинена быть имеет. [131]

Прервав такие слова, говорил им, что не желаем никому такого последствия, но единственно для их же облегчения и скорейшего возврату, как известны, что их суда весьма долго медлят для проходу чрез сир место, пережидая самую тихую попутную погоду, тоже будет продолжительно. Однако, естьли иначе им не можно, соглашаемся с прошением, чтоб они поторопились послать о сем приказание и могут ли надеяться дней в 10 или чрез какое время полагают оному сюда быть. Говорили что сего прямо сказать не могут, а смотря но погоде как ветры стоять будут, естьли попутные, то не замедлят и скоро перейдут до здешнего места; и за сим, простившись, ушли.

14 числа майя, по обратном прибытии штурмана Олесова, посыланного до Аткинской гавани обще со штурманом с судна японского, состоящего в помянутой гаване, посыланного для осмотру тесного проходу около восточного мыса сего острова и протчето, который и объвил, что японской штурман не ранее, как чрез 5 дней хотел вытти из Аткиса, для чего и ходил к эдовским чиновникам, чтоб объявить слышанные речи их штурмана и, объявя, говорил им, что, конечно, их мореход весьма мало слушает их приказания, как явно видеть можно по ево медлительности.

Отвечали: когда он будет пренебрегать нашими приказаниями то не довольно, что ему, но и находящимся здесь посланным от матмайского губернатора чиновникам очень дурно вспоследовать может. Замедление же ево ни от чего иного происходит, как по неизготовлении перечищаемой пшены, заготовляемой в продовольствие для предлежащего пути в оной гаване. На сие сказал им что для сего, кажется, ваш штурман напрасно длит время, ибо опять туда обратно мимоходом за тем зайти можно. Нам же здесь в рассуждении опасной пристани и как судно совершенно погрузкою кончено и к выходу исправлено, за малою глубиною долее стоять, дабы не последовало какого вреда, опасно; они же уверяли, что завтрешнего числа пошлют нарочного с наистрожайшим подтверждением, как наивозможно своим прибытием поспешил.

Майя 16 числа был созван переводчик к эдовским чиновникам, куда по приходе ево говорили: как слышали от матмайского чиновника Фейкагу, которому ваш мореход сказывал, что вы только до 20 числа будете дожидаться наше судно, а естьли к оному не будет, то намерены вытти в море, о чем и просим спросить и нас о сем обстоятельно уведомить. Но он их спросил, которое у них сего дни число, — отвечали, что 18 апреля, напротив чего говорил: у нас 16 число майя, то может быть и правильно, как еще 4 дни до приходу вашего судна остается. Между тем ходил я чрез мыс на полуденную сторону к морю, и, возвращаясь обратно, зашол также к ним, где вышепрописанные слова мне пересказывали, просили, чтоб помедлить до создания их судна с уверением, что когда получит их мореход от нарочного посланного о выходе приказание, далее мешкать не будет. Еще спросил меня: неужели в самом деле, не сождав их судна, с 20 числа выйдем в море, отвечал, что точно, далее медлить и ожидать не будем.

18 числа в бытность переводчика у японских чиновников получено известие из Аткиса от их морехода, которой еще за поправлением мачты и за солением рыбы продолжал прошедшее время, ныне же по исправлении с 20 числа последует в здешнюю пристань.

19 числа ходил нарочно к эдовским чиновникам для следующего объявления: хотя по условию и было наше согласие итьти вместе, чему уже прошло 15 дней, в кои бы ваше судно троекратно оборотиться могло; но как самое замедление происходит за разными вашими неисправностями с отговорками за неизготовлением пшена в дорогу, за перелаживанием мачты, напоследок, что еще рыбы недосолено и, по-видимому, чем далее, тем более всего будете возобновлять новые выдумки к продолжению; нам же как время для переду весьма нужно, имею объявить, что мы положились через два дни здешнее место оставить, затем по обещанию вашему, естьли можете для следования нашего определить нам одного человека, знающего до Матмаю береговое положение, будем обязаны благодарностию. Ответствовали: человека, хотя и двух дать они согласны, только за неприходом судна таких здесь не имеют, но по прибытии оного могут избрать лучших. Говорил: что сего ожидать долго. [132] Лишь бы было их определение, можем оных, проходя мимо Аткиса, чрез высылку байдары принять. Отвечали: такого приказания дать не могут.

Когда не могут, — говорил им, — то и без них обойтиться можем, будучи известны, что о нашем следовании везде ведомо. Отвечали: не ведомо, что одно судном последуете, потому мы с том посланы, чтоб вас звать землею, а хотя от нас и отправлен нарочной с известием, что вы не согласились, но затем будем судами вместе, когда же покажетесь одни, не могут вам делать во встрече такого приветствия; но будут, не видя нас, в сумнении и расстройстве. Говорил: не для чего о сем сомневаться, мы не бессловесны и можем объясниться; напротив того, думаю, что и вы также за нами вскорости прибыть не замедлите; естьли ж замедлите, то может быть чрез такое время и к обратному следованию готовы будем. Я и так сожалею, что вы чрез Всю зиму столько излишних затруднений в беспрестанных до здешнего места следованиях имели, о чем в посланном письме совсем не просили и когда б не вага приезд, мы бы уже давно препорученное нам следование до настоящего места исполнить могли.

Отвечали: конечно, слова ваши справедливы; но вы судите так, не зная наших законов. Сей ваш приход есть еще первый, и когда вы более для доставления людей наших предпринимали затруднений, в таком случае мы также по повелению Кубоо Самы как для встречи вас, так и для установления со стороны нашей лучшего порядка посланы, за труд не считаем. Вы же теперь не хотите нас сождать, не зная о расположениях как мест, так и всего к собственной пользе вашей нужного, когда что будет и на чем решится. Доныне же еще между государствами нашими никакого союзу к содружеству не заключено, сего для просим лучше сождать наше судно, и так как мы единственно для того присланы, итьти с нами вместе; чего для по утру послано мореходу нашему приказание, чтоб не пропуская способного ветра, наискорее поспешил прибытием, и уверяем вас, что чрез четыре дни непременно здесь будет.

Говорил: но естьли по прибытии сюда здесь столь же долго медлить будут? Отвечали: что их сборешень не велик, они и в полдня собраться могут. Говорил: что хотя и наверно утверждают, но я один сам собою без всякого между нами согласия такой отсрочки им не обещаю, и, объявя господину Ловцову их просьбу и на чем вообще с ним положимся, могут услышать, естьли после обеда посетят нас своим приходом.

Касательно же до выговоренных вами речей, что еще не заключено союзного содружества между государствами, то здесь не место распространять рассуждение. Мы, исполняя повеленное нам следование, как посланные имеем при доставлении ваших подданных вручить письмо с объяснением всего долженствующего, — и хотел итьти. Но они еще опрашивали, почему я как начальствующий не могу один собой сделать сей отсрочки. Отвечал: что мы по должности разделены, каждой по себе особо ²⁴. Господину Ловцову, как мореходу, вверено для распоряжения судно с служителями; следственно имеет настаивать в сбережении оного к скорейшему выходу, ибо довольно известна чрез зиму в случае погоды сей пристани опасность, хотя выгружено и разснащено было и более могло противиться ветрам; ныне же, условившись итти вместе, совершенно к выходу исправились, естьли же по их замедлению в продолжении времени последует какое в погоду, особливо при убылой воде, как бухта недовольно глубокая и грунт имеет из каменьев и плитника, может от волнения на качке, ударяясь о дно, получить повреждение или вовсе сокрушиться. Также последствию за оное отвечать должен будет, и для того без согласия ево я один им отсрочки сделать но могу. Засим просили, чтоб мы в последние на их предлагаемую просьбу согласились, обещаясь после обеда притти обще с матмайскими чиновниками для услышания нашего общего мнения.

Майя 21 числа объявил мне переводчик, что был у эдовских чиновников, где в присудствии его получили почту, в которой им предписывают об нашем следовании, естьли по зову следовать землею будете не согласны, чтоб звать обще на судах без потеряния времени. На вопрос же: почему ныне посланная ваша почта обратно так [133] ускорить могла, отвечали: от нас посланная еще до Матмая не дошла; а оное предписание исполнено по прибытии туда бывших здесь чиновников Яссузо и Ренжиро, которые, может быть, им о сем донесли.

26 числа послал переводчика к японским чиновникам, чтоб известил их о нашем переходе на судно для ожидания попутного ветра к щастливому выходу, что они услышав, хотели итьти к нам для переговору, но так как мы перебирались на судно, отложили, то спустя короткое время был зван господин Ловцов к матмайским чиновникам, куда пришед с ним говорили: мы слышали чрез переводчика, что вы переходите на судно и имеете намерение, не дождав нашего судна, следовать в Матмай, на что отвечал: довольно уже по совету и просьбе вашей пережидали полагаемые неоднократные отсрочки, а как по узаконению нашему следует, не упущая, записывать в журнал все, что делали в каждые сутки, которой по обратном прибытии будет свидетельствован, и естьли какое упущение, особливо в рассуждении времени отыщется, отвечать должен буду. Говорили ему, чтоб о сем простое не сумневался, естьли угодно будет, наши главные начальники могут отнестись в ваше правительство и просили, чтоб обождать их судно, упоминая, что, может быть, оное севоднишним попутным ветром и вышло. Потом советовал им, что могут погрузить весь их екипаж в наше судно, а сами следовать до Аткиса землею или в курильских деревянных байдарах и там перегрузить в свое судно. Отвечали: что ево предложение справедливо, которое и не оставят объявить эдовским чиновникам и с ними пересоветуют.

Того же числа пополудни в 6 часов совершенно перевезлись на судно.

27 числа прислали эдовские чиновники для указания прохода тесного места и якорных мест до Матмая двух человек, одного лоцмана с помощником.

28 числа пополуночи в 3 часу было против прочих чрез всю зиму бывших почасту отменно сильное землятресение, приведшее на судне всех в расстройство.

Майя 31 числа пополудни в 1 часу увидели шедшие матмайские суда, из коих первое и вошло пополудни в 7 часов, прочие же июня 1; 2-е пополуночи в 7 часов, 3-е и 4-е в 8 часов, 5-е пополудни в 6 часов; 6-е — 2 числа пополудни в 3 часа. В числе которых было пришедшее из Аткиса назначенное для переезда японских чиновников собственно матмайскому губернатору принадлежащее.

Июня 3 числа приезжали к нам на судно как эдовские, так и матмайские чиновники для условия о выходе, которое и положили, что естьли завтра будет попутной ветр, чтобы исполнить.

4 числа поутру, хотя и слабой был ветр, но попутной; рассудили чрез пушечной выстрел, как условленость была вчерашнего дня с японцами, известить их о нашем выходе; в 6 часов подняли якорь, распустили парусы и вышли.

В 11 часу до полудня прошли в 13 верстах мимо японского строения и курильских стойбищ под названием Нотка, где курильцам 35 человекам за вышеописанной сделанной ими бунт и побитие японцов учинена была казнь. В исходе того часа обошедшее нас японское судно с чиновниками, возвратись обошло нас поблизости кругом, единственно для того, чтобы сказать нам и кричали с судна, что ветр сей к проходу тесного места не способен, почему, дойдя до острова против оного места лежащего, называемого Суйшо, встали б на якорь, где и они стоять будут. Но так как мы дойтить не могли, а ветр сделался противной, и на том месте на якорь не стали, потому что господин Ловцов думал лавировкою дойтить ближе, но ветр усилился, почему мы имели хождение весьма опасное в квадрате между островами 20-м, 21-м, 19 м, 22-м, становясь неоднократно на якоре, будучи вблизи берега и по перемене ветра снимались по 11 число, в которое, поверетаясь против пристани Нимуро на 3 версты расстоянием, где и стояли на двух якорях до полудня.

В 11 часов приезжал с пристани японец и объявил, что их чиновники, пройдя давно тесной проход, стоят на полуденной стороне у островков, называемых Ерури и будучи в сумнении о нас разослали курильцов по всем пристаням и известным местам, куда только возможно было с тем, чтобы старались получить известие,

14 числа снялись с якорей, лавировали по 16 число, в которое вторично поверетаясь поутру прямо Нотки, уведомлены были выехавшим к нам на судно японцам, [134] что их начальники вчерашнего числа с судна прибыли в Нимуро и приказали ему, когда увидит нас, что просят выехать к ним для переговору. Но мы не согласились, потому как сделался штиль, то и положились пройтить тесной проход буксиром, чего для и посланного просили, чтоб для вспомоществования к проходу послал несколько байдар, помощию коих прошли оное часто упоминаемое опасное место, и дошед поутру в 6 часов к островкам Ерури, где японское судно во ожидании стояло, бросили якорь.

17 числа пополудни в 3 часу прибывшие обратно из Нимуро на судно одовские и матмайские чиновники были у нас и просили, чтобы мы кого-нибудь из наших под-командующих для следования отпустили на их судно. Но когда им сказал, что такое распределение случается только по сумнению с непросвещенными и дикими народами, например, как у них с мохнатыми курильцами, с коих по родам для верности можно брать аманатов, а не с просвещенных отправленных из Великороссийской империи для посольства чиновников. Напрасно они в нас сумневаются в том, что мы пройдем далее назначенной по условию гавани, называемой Эдомо, и с тем кончили далее о сем распространять.

18 числа за безветрием, стоя у означенных островков, ездил на оные, кон составляли на поверьхности тундренные площадки; окружность же оных состояла из крутых утесов с выдавшимися в море отпрядышами твердого пещаного камня и слепившихся с глиненною породою голышей. Перпендикулярная высота оных была около 12 сажен, пролив же, оные разделяющий, был около двух верст шириною и наполнен подводными полевными камнями, коим, как и тесному около восточного мыса, называемого по-курильски Муному-Шири, учинен план, под литерою «В» означающейся.

19 числа ездил на берег Матмайского острова, в котором месте составлялась пещаная бухта с земляным яром, обросшим елевым, пихтовым и березовым лесом; по берегу же сплошь были стойбища мохнатых курильцов, кои упражнялись в рыбном промысле и тогда уже появлялась после промысла сельдей, трески и палтусины красная рыба: кета, нерка и горбуша, коей для продовольствия у них довольно, а особливо служители закупили. Покупали же оную за серебреные мелкие деньги весьма дешево; между покупкою один мохнатой курилец матрозам променял на мелкие серебряной рубль, о чем будучи уведомлен, приказал спросить, где он взял. Отвечал: что получил от таких же мохнатых на Караптинском острове ²⁵.

21 числа поутру в 5 часов прошло мимо нас в пристань Нимуро матмайское судно. 23 пополуночи подняли якорь и, простираясь при слабом ветре, обошли нас японцы с 5 судами и ушли вперед из вида.

Пополудни в 8 часов поверетались против небольшого островка, называемого Кидаб, около коего также находится удобное место для отстою судам во время штурма.

24 числа пополудни в 6 часов поверетались против гавани Аткиса, а в 9 часов бросили на 10 сажен глубины якорь.

28 числа выезжали с судна во внутренность гавани к японскому строению, где также жил надзиратель и несколько их служителей, впрочем около сей гавани были сплошь мохнатых стойбища. Оная гавань довольно пространна и как для судов, так и для больших кораблей весьма удобная, грунт имеет глинистый, от ветров защищается вокруг сродней величины горами, обросшими разных родов лесом: для чего и вид оной положили на план, под литерою «С». В бытность нашу в доме помянутого надзирателя поутру в 0 часов было землетрясение.

29 числа поутру в 9 часов подняли якорь и вышли с рейду оной Аткисской гавани, оставя тут два судна японских, которые стояли на якорях за ожиданием южного ветра к проходу тесного места до пристани Нимуро.

Июля 1 числа пополуночи в 5 часов по примеченной быстроте бросили якорь и для опознания места выезжал поутру на другой день японской лоцман в нашей коженной байдаре на берег, откуда возвратись обратно, сказывал, чтоб следовать на север и что находимся на полуденной стороне гавани Эдомо. В 11 часов поднялся туман и видно было на берегу японское селение, окружающееся пашнями. [135]

3 числа поутру в начале 6 часа подняли якорь и лавировали. Ввечеру же вдруг за слышанным бережным от буруна происходившим шумом, находясь не более 400 сажен от берегу, бросили якорь и другой, спустили байдару и завезли дрек ²⁶, помещию которого поутру на другой дань равно как и буксиром избавились сего опасного места. Тогда японской лоцман признался, что 2 числа но на полуденной стороне против гавани Эдомо, но в самом Цунгарском проливе возле матерого острова Нипона стояли.

Того же 4 числа пополудни в 3 часу прибыли к рейде гавани Хакодаде, где и бросили якорь.

В начале 4 часу приезжал к лам на судно дайгван, или города начальник, которой после ласкового приветствия вызвался, что имеет повеление для вспомоществования во всем от нас требуемом своим пособием, почему и возвратясь выслал из города до 30 больших лодок, чтоб вели ваше судно буксиром в гавань. На судне же оставил караул из 4 человек служителей с одним чиновником, за коим как и за начальником по отличности находился копьеносец.

В рассуждении, чтоб не имели беспокойства от великого множества народу, вокруг судна в лодках разъезжающего, кои любопытства ради нередко, к судну приставая, просили о дозволении им взойтить, но были весьма от находящихся приставленных имеющимися у них железными палочками провожаемы, даже бросали в народ поленьями и, съезжая с судна в караульном елботе, били людей без всякой пощады, отганивая их далее. Однако, как ветр был противной, также и против усилившегося течения на убыль морской воды, очень тихо вперед подавались, для чего к облегчению людей бросили якорь, но в 7 часу были опять присланы от начальника, с своими дреками и тросами, и тянули до самых сумерек.

5 числа поутру на рассвете приехали опять и тянули сначала по дреку, вошед же в гавань, шли до якорного места буксиром.

После обеда приехал на судно начальник города с тремя чиновниками в их парадном платье и привезли нам в гостинец 20 рыб палтусины, за что, равно как и за сделанное вспомоществование в постановлении судна на место, их отблагодарили. После объявили: что эдовской чиновник, отправившейся из пристани Нимуро наперед землею, по дошедшем известии о нашем прибытии в Матмай, оттуда сюда прибыл, которой и сам в полчаса за ними приехал, и когда первые ушли, объявил: что оставленные нами назади ево товарищи завтре прибудут и чтоб мы между тем назначили число людей, кои с нами до Матмаю последуют и вес всех тягостей, дабы ведали по сему, сколько лошадей и проводников нарядить потребно будет, с чем и уехал. Ввечеру же прислал на команду трехведерной бочонок их вина, или сакке.

6 числа поутру таковой же бочонок был прислан от городского начальника; в полдни приехал эдовской чиновник и, приказывая чрез своих людей поставить судно ближе к берегу, звал нас в город, предлагая свои ванны: не желаем ли после такого пути вымыться и когда согласились, уехал с тем, чтобы по исправлении нас уведомить.

По прошествии же двух часов был прислан на судно хозяин дома знаменитой но всему острову купец с двумя чиновниками, в двух больших лодках, с коими и съехали на берег, где по правилу встречены начальником и шестью чиновниками, стоящими в ряд по левую сторону в уборном платье, и провожаемы по улице на недальнее расстояние между множеством собравшихся обоего пола по обе стороны сидящих людей до дому, у коего дверей была выставлена доска с надписью: «российской дом». Тут вторично встречены эдовским чиновником и введены в покои, кои были на запад открыты к небольшому саду, представляющему аллегорической вид утесных положений, составленных из навозных больших каменьев, искусно складенных и разного рода мохом и кустарниками украшенных. Деревья же были персиковые, цареградские орехи, вишневые и яблонные.

Вымывшись в нарочно исправленных двух ваннах, угощали нас на поставленных двух столиках кушаньем, изготовленным по большей части из соленых и вареных разных морских произрастаний и ракушок; вместо хлеба же употребляют [136] сплошь пареное сорочинское пшено. Впрочем чиновники все оное время находились в своих парадных платьях и по угощении проводили нас обратно до берегу и на судно с такою же церемониею.

7 числа приехали в город бывшие с нами в Нимуро матмайские и эдовские чиновники, которые все с приехавшими вновь из Матмая четырьмя эдовскими ж чиновниками.

8 числа были у нас на судне и объявили, что оне присланы спросить: почему мы не в назначенную гавань Эдомо, но в здешную пришли. Ответствовано: как земли было в продолжение сего пути за туманами от самой гавани Аткиса не видно и по большой части стояли штили, из-за чего мимо показанной гавани пронесло нас быстротою течения, а когда их лоцман узнал землю, был ветр туда противной, и так как место было для отстою весьма опасное, принужденно сюда бывшим попутным следовать должны были. После опрашивали о числе людей, которые в Матмай итти намерены. Объявлено, что исключая препровождаемых, 12 человек. Между тем просили их, чтоб отвели нам место, где б могли пересушить и хранить до обратного прибытия наши припасы, что исполнить обещались.

9 числа поутру прислали эдовские чиновники столарей для делания ящиков, в полдни назначили анбар для поклажи и пересушки припасов, кои и перевозили. После полудни позволили нам выехать с одним матмайским чиновником на лежащей против города северной берег, куда выехав, ходили до деревни, называемой Хамеда, и видели по обе стороны дороги засеянные поля пшеницей, чечевицей, льном, коноплями, горохом и табаком. В огородах же произрастали овощи: репа, редька, морковь, свекла, бобы и огурцы, подобные турецким, и разного роду горох. Что ж касается до рогатого скота, то как японцы четвероногих в пищу не употребляют, изключая лошадей, не примечено из птиц также кроме кур. Впрочем в каждом доме собаки, а особливо кошки содержатся.

Комментарии

1а. В «юдинской» копии заголовок документа гласит: «Журнальная записка, веденная ежедневно командированным от господина генерал-порутчика, правящего должность генерал-губернатора иркутского и колыванского и разных орденов кавалера Ивана Алферьевича Пиля, во исполнение высочайшего ее императорского величества повеления, за препровождением бывших в Российской империи Японского государства подданных японцов Кодая и Осакича, служащим в Иркутском наместничестве порутчиком Лаксманом 1792 года».

1. Указ опубликован в ПСЗ, т. XXIII, № 1685, стр. 249-251.

2. Дмитрий Шебалин участвовал в экспедициях 1778-1779 и 1783-1785 гг. на Курильские острова, посещал гавань Аткис на о. Матмае и вел переговоры с японскими властями об установлении торговли (см. А. Полонский, Курилы. «Записки имп. Русского географического общества по отделению этнографии», т. 4, СПб., 1871, стр. 445 и сл.).

3. О-в Итароп — это Итуруп. Курильские острова кроме названий в русских источниках имеют еще и порядковые номера, считая с севера на юг. Здесь и далее в публикация сохранена транскрипция имен собственных, встречающаяся в документе. В частности, названия отдельных островов приводятся иногда в устаревшем виде (например, Кунашири вместо Кунашир, Шикоту — Шикотан).

4. «Мохнатыми курильцами» русские источники называли айнов — жителей Курильских островов.

5. Егор Туголуков обучался японскому языку в Иркутске, где существовала специальная школа, в числе преподавателей которой были выходцы из Японии, оставшиеся в России и принявшие христианство.

6. Василий Олесов — один из наиболее опытных мореходов, ранее плавал в качестве штурмана на судах, принадлежавших Г. И. Шелихову.

7. «Сорочинское пшено» — рис.

8. Этого плана, равно как и других, упоминаемых на стр. 134, 137, 146 текста дневника, при публикуемом документе нет. Два плана из числа составленных экспедицией Лаксмана изданы В. Лагусом (В. Лагус, Ук. соч., приложения). Карту плавания «Екатерины» см. в кн.: Э. Я. Файнберг. Русско-японские отношения в 1697-1875 гг., между стр. 64 и 65.

9. Остров Матмай, Матемай, Иезо (в русских источниках известен как 22-й остров Курильского архипелага) — прежние наименования о. Хоккайдо. Главный город острова также назывался Матмай.

10. Этот документ опубликован в «Архиве князя Воронцова», кн. 24, стр. 408-410.

11. Данный факт подтверждает, что, невзирая на политику изоляции, проводимую японским правительством, население северных районов Японии (не исключая местных властей) вступало в дружественные отношения с русскими людьми. Более того, контрабандная торговля северных кланов с русскими достигла заметных размеров и внушала тревогу Бакуфу, вызывая, зависть других кланов, лишенных возможности торговать с Россией (см. Э. Я. Файнберг. Экспедиция А. Лаксмана в Японию в 1792-1793 гг., стр. 205). Ср. также стр. 124 публикуемого документа.

12. Тойонами русские называли родоплеменных старшин местного населения Алеутских и Курильских островов.

13. Верврет (вероятно, искаженное вельвет) — плотная хлопчатобумажная ткань, с ворсом, по виду напоминающая бархат.

14. О-в Карап (по-видимому, искаженное Карафуто) — Сахалин. О присоединении Сахалина к России в XVII в. и о последующем его освоении в XVIII — начале XIX в. см. Б. П. Полевой. Первооткрыватели Сахалина. Южно-Сахалинск., 1960, стр. 58-87.

15. Здесь имеется в виду штурман «ранга прапорщика» Василий Ловцов. В литературе иногда участие в экспедиции А. Лаксмана приписывают Григорию Ловцову.

16. Даба — хлопчатобумажная ткань.

17. Корольки — разновидность бус.

18. Китайка — сорт хлопчатобумажной ткани.

19. Октант — угломерный инструмент, применяемый в мореходной астрономии и при выполнении гидрографических работ.

20. Имеется в виду сочинение Кемпфера о Японии.

21. Бурак — здесь коробка.

22. Речь идет о сочинении Тунберга (С. P. Тunbегg. Flora Japonica, Upsala, 1789).

23. Акупунктирация, акупунктура — способ лечения посредством уколов.

24. Действительно, согласно полученным инструкциям, В. Ловцов был независим от А. Лаксмана в решении вопросов, связанных с командованием кораблем, выбором маршрута и т. п. (см. А. Полонский. Ук. соч., стр. 479-485).

25. Этот факт лишний раз свидетельствует о связях русских с населением о. Сахалина ранее XIX в.

26. Дрек — вспомогательный якорь малых размеров. Здесь имеется в виду цепь или трос, служащие дреку канатом.

Текст воспроизведен по изданию: Первое русское посольство в Японию // Исторический архив, № 4. 1961