БЕЛОМОР А.

ТСУ-СИМСКИЙ ЭПИЗОД

Неудавшееся занятие эскадрою Тихого Океана под командою капитана первого ранга Ивана Феодоровича Лихачева, в 1861 году, острова Тсу-Симы, или короче—“Тсу-Симский эпизод" уже не раз был предметом обсуждения нашей ежедневной печати. Во время международных столкновений и политических осложнений (как например, афганская распря, оккупация Англичанами острова Гамильтона или Японско-Китайская война) имя покойного Н. А. Бирилева, одного из главных действовавших в этом эпизоде лиц, нередко подвергалось -легкомысленным и ни на чем не основанным порицаниям. Ему приписывали неудачу, его винили в ней. Даже в среде моряков наших эпизод этот или малоизвестен или передается и толкуется неверно, со слов посторонних людей не имеющих привычки церемониться с истиной.

В виду восстановления ее и крайне важного значения для России морской станции в Тихом Океане я еще в 1890 году обратился к вице-адмиралу в отставке И. Ф. Лихачеву с просьбою дать мне по возможности совершенно точные сведения о происшествии, инициатива которого вполне принадлежала ему одному. Бирилев был лишь исполнителем воли своего начальника, командовавшего в 1860— 61 годах эскадрою Тихого Океана. И. Ф. Лихачев не только передал мне во всех подробностях весь эпизод, но и оставил в мое распоряжение собственноручный выписки из веденного им дневника, копии своих писем и рапортов генерал-адмиралу и копии других документов полученных в то достопамятное время им самим. В предлагаемом ниже моем повествовании я строго придерживался точного смысла переданного мне устно и письменно. Эпизод [235] произошел давно и ошибки сделанныя тогда, уже непоправимы в наше время, но он не потерял громадного поучительного значения для нас и назидания для будущих деятелей. Не-которую часть нмеющихся у меня подлинных (в рукописи И. Ф. Лихачева) документов, после тщательной и весьма трудной проверки их с хранящимися в архиве Морского Министерства, я счел долгом поместить их в приложении полностию. По указанию отставного полковника флотских штурманов г. Чуркина, я нанес на прилагаемой при сем карте места стоянки корвета “Посадник" и русского поселения в Тсу-Симском заливе.

Для современных моряков Тсу-Симский эпизод имеет особенное значение. Он дает им возможность ознакомиться не только с намерениями, целями и взглядами на жизненные потребности русского флота их предшественников, но и с существовавшими тогда порядками в нем и отношениями между лицами строевого состава и главным начальником всего морского ведомства, в Бозе почившим генерал-адмиралом, Великим Князем Константином Николаевичем. Характер этих особенных отношений эпохи конца пятидесятых и начала шестидесятых годов свиде-тельствует о живом и всестороннем участии строевых, плававших и командовавших судами и отрядами русских моряков, в делах вверенных Августейшему Генерал-Адмиралу морских вооруженных сил Империи и объясняют любовь и преданность к нему личного состава которыми почивший Великий Князь неукоснительно пользовался для славы и благоденствия нашей общей родины. Из этого эпизода моряки усмотрят что Константин Николаевич постоянно следил не только за текущими делами флота в России, но и за плававшими судами, вел частую личную переписку с начальниками частей в самых отдаленных морях, наставлял, ободрял и поддерживал их. Морской министр в эту эпоху был только хозяином материальной части флота, был, так сказать, старшим чиновником его. Не надобно, впрочем, забывать что память о Крымской кампании и разгроме Севастополя еще была свежа в описываемый промежуток времени.

Для более полного и подробного изложения Тсу-Симского эпизода я пользовался кроме документов и словесного повествования И. Ф. Лихачева и нижеследующими источниками: [236]

1) "Очерки Японии", М. Венюкова, 1869 г. 2) "Граф Н. Н. Муравьев - Амурский", И. Барсукова, 1891 г. 3) "Обзор заграничных плаваний судов русского флота с 1850 по 1868 г." Издание Морского Министерства. 4) "Морские Сборники" 1860-61 годов. 5) "Episodes in a life of adventure". Laurence Oliphant. Тhird edition. London. 1887 г.

Если мое повествование о Тсу-Симском эпизоде не будет отличаться гладкостью речи и покажется читателю несколько скучным, то смею уверить его что беcпристрастность и историческая точность изложения фактов искупают мои личные недостатки как писателя не претендующего на звание литератора. Я связал Тсу-Симский эпизод с китайскими делами и начал с них потому что они связаны самым временем и, наконец, выписки из дневника И. Ф. Лихачева начинаются именно со дня заключения Айгуньского договора.

Впрочем, китайские дела очень немного удлинили мой рассказ и я полагаю что мне удалось сократить вводную часть к эпизоду насколько требовали его ясность и цельность.

I.

По первой статье Айгуньского договора заключенного графом Н. Н. Муравьевым-Амурским 16-го мая 1858 г., места и земли от р. Уссури далее до моря должны были оставаться в общем владении двух договорившихся держав — России и Китая — впредь до определения точных границ .

1-го июня того же года девятою статьей Тяньзинского трактата заключенного графом Путятиным, было постановлено безотлагательно изследовать еще неопределенные части границ и сделать описи их и карты (Войны европейцев с Китаем. Д. Мертваго, стр. 630 и 633.).

Приводить в исполнение эти постановления и обеспечить России выгодную границу, к величайшему благополучию нашей родины, выпало на долю двум замечательнейшим деятелям того времени: генерал-адмиралу Великому Князю Константину Николаевичу и графу Н. Н. Муравьеву-Амурскому. По указаниям этого последнего Будогосский составил карту нынешних наших Уссурийских владений, [237] отмежевав России бухту Посьет и проведя границу между двумя империями по р. Тюмень-Улла (Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Ив. Барсуков, кн. 1, стр. 557).

Однако же недостаточно было составить карты и описания и даже установить столбы выкрашенные государственными цветами, и граф Муравьев одобрив работу Будогосского, справедливо говорил что "для нас всего необходимее было бы иметь свидетельства юридические на право обладания тем чем мы владели в то время на самом деле" (Гр. Н. Н. Муравьев-Амурский. И. Барсуков, стр. 556) т.-е. когда договаривались о границах. Для составления таких юридических свидетельств в Пекин был командирован из Петербурга свиты Е. И. В. генерал-маиор Н. П. Игнатьев (Ныне генерал-адъютант, граф) которому и поручено было главным образом решение жгучего вопроса об определении границ от Уссури до моря соображаясь с инструкциями данными прежнему дипломатическому агенту в Китае, Перовскому, а также с указаниями и личными объяснениями графа Муравьева (Граф Н. Н. Муравьев-Амурский. Ив. Барсуков, стр. 556).

Но Китайцы не торопились оканчивать дело с нашим посланником прибывшим в Пекин в мае 1860 года, а когда он стал настойчивее, далее прекратили с ним сношения (Там же, стр. 571). Такое невнимание к нашему посланнику со стороны мандаринов было очень обидно и сериозно беспокоило графа Муравьева сознававшего свое бессилие и невозможность воевать в данную минуту с Китайцами на суше. В Петербурге одинаково сознавали безвыходность положения посланника и тщетно придумывали способы помочь ему. В этот-то критический и достопамятный в нашей морской истории момент на помощь министру Иностранных Дел явился покойный генерал-адмирал Великий Князь Константин Николаевич. Для того чтобы понятцее был весь логический ход эпизода я нахожу существенно необходимым сказать несколько слов о тогдашнем положении нашего флота.

27-го января 1860 года последовало Высочайшее утверждение проекта общего образоваиия управления морским ведомством. Поэтому новому закону генерал-адмирал сделался главным начальником флота и Морского Министерства приняв на себя непосредственное управление личным [238] составом и всею строевою частью. Молодой и чрезвычайно отзывчивый Великий Князь очень широко понимал и толковал свои обязанности и между множеством забот о флоте его важнейшею была забота достигнуть полной и постоянной боевой готовности наших морских вооруженных сил, обездоленных неудачною войной и обделенных государственным казначейством в пользу других ведомств.

В Балтике морская жизнь могла быть всегда только искусственною и призрачною, Черное же море было утрачено по Парижскому трактату. Но на далеком Востоке на водах Великого Океана у нас выросли новые интересы поддерживать и защищать которые лежало на обязанности флота. Морскому ведомству надлежало воспользоваться вновь приобретенным Уссурийским краем, отмежеванным России железною рукой графа Амурского. Когда возникли сериозныя препятствия к укреплению нового края за Россией и взвешены были все затруднения сухопутного похода в глубь Небесной Империи, генерал-адмирал убедил Государя послать для воздействия на правительство Богдыхана эскадру в китайские воды. Принимая постоянно горячо к сердцу все дела флота и находясь в беспрестанном общении с моряками то в Кронштадте, то у себя во дворце, Великий Князь умел и мог выбирать из среды их лучших представителей, самостоятельных работников и твердых исполнителей его мыслей и планов. Одному из таких близких помощников Великого Князя, капитану 1-го ранга Ивану Федоровичу Лихачеву (Вице-адмирал в отставке) в самом начале 1860 г. поручено было во исполнение воли Государя организовать эскадру и с нею явиться к китайским берегам на выручку нашему посланнику. Выбор И. Ф. Лихачева не был случайным. К путешествию на дальний Восток он готовился еще с 1858 года когда генерал-адмирал имел намерение послать туда доверенное лицо для осмотра побережья новых владений и выбора удобнейшей морской станции. Изучая еще тогда карты японских и китайских морей Лихачев обратил свое особенное внимание на стратегическое значение острова Тсу-Симы замыкающего, так сказать, южный вход в Японское море омывающее нашу Приморскую область. [240]

Материальная часть тогдашнего балтийского флота особенно в описываемый момент была очень незначительна. Парусные суда отжили век и печально ожидали в гавани окончательного приговора, паровые же у себя дома мы строили медленно и плохо, а за границею скупо за неимением денег и в чаянии решения различных технических споров. Пока суда будущей эскадры вооружались и собирались, И. Ф. Лихачев выехал из Петербурга сухим путем, прибыл на место своей деятельности в Шанхай 21-го марта на почтовом английском пароходе и здесь же законтрактовал другой частный — Remi, отправился на нем в Хакодате где и нашел транспорта "Японец" и исправлявшийся клипер "Джигит". С этими двумя представителями русской морской вооруженной силы приходилось немедленно приступить к воздействию на китайское правительство. Англия и Франция вели упорную войну с Богдыханом и медлить в ожидании подкреплений Лихачев не мог боясь упустить удобный момент — затруднительное и опасное положение Китая. Наш единственный в то время дипломат в Японии, хакодатский консул г. Гошкевич сообщил только что прибывшему Лихачеву между прочим и слух о намерении Англичан занять остров Тсу-Симу, гидрографическое описание которого они производили на "Saracene" уже в 1855 году и на "Аctaeon" и "Dоvе" в 1859 г.

Г. Гошкевич жил мирно в Хакодате и .в большой дружбе с Японцами; он пользовался, как ему казалось, большим доверием местного губернатора державшего его, опять-таки по искреннему убеждению нашего дипломата, "аu fait"- всех намерений и действий Англичан и надеялся помешать их захвату своим дипломатическим искусством. Но русский флагман гораздо лучше его знал характер и приемы английских министров и моряков и не мог с легким сердцем положиться на уверения хакодатского консула. Он предписал командиру "Джигита" зайти на Тсу-Симу по пути в Бейтан; затем заняв небольшим гарнизоном под командою лейтенанта Назимова Новгородскую гавань, Лихачев прибыл в самом начале мая в Печилийский залив где и встретился со свиты Е. И. В. генерал-майором Игнатьевым. Помощь ему и улажение спора с Китаем были, конечно, главным делом Лихачева, [241] но уже 21-го мая в частном письме своем к генерал-адмиралу он писал между прочим следующее:

"Отправляя сегодня, в день Вашего тезоименитства, мое донесение, имею счастие доложить что вчера в 9 ч. вечера послан-ник наш, свиты Е. И. В. генерал-маиор Игнатьев прибыл, наконец, на эскадру, и осмеливаясь представить при сем докладную записку о значении для нас острова Тсу-Сима лежащего в Корейском проливе, я считаю долгом объяснить что поторопился сделать это не посоветовавшись ни с кем собственно потому что движения Англичан заставляют быть весьма недоверчивым и не терять времени. Во всяком случае я не могу отказаться от моего убеждения в необходимости для нас этого пункта и счел долгом заявить сколь возможно скорее мой взгляд перед В. И. Высочеством. Может быть, по обсуждении этого вопроса будет признано за благо отказаться ото всех претензий и даже допустить остров перейти во владение к Англичанам или другой нации. Такое решение может произойти от Авторитета пред которым должны молчать личные мнения. Это было бы все равно что отказаться вперед от всякою морского значения в будущем на Восточном океане, — но решение это быть-может внушено другими соображениями, опровергать которые я теперь не могу и может быть не имею права. Надобно только чтобы решение в том или другом случае последовало скорее. Я страшусь одного чтоб у нас не вырвали этот драгоценный кусок прежде чем мы решимся на что-нибудь. Если я не ошибаюсь, то консул Гошкевич писал в Министерство Иностранных Дел о слухах дошедших до него о происках Англичан".

Это письмо и докладная записка (Докладная записка в Приложении, см. ниже 248 стр. Р. В. 1897. IV.) полетели в Петербурга; в ожидании ответа Лихачеву оставалось следить внимательно за ходом военных событий в Китае и не открывая враждебных действий пользоваться каждою ошибкой его главнокомандующих и всеми успехами англо-французского десанта. С июня русская эскадра в Печилийском заливе стала увеличиваться: пришли фрегат "Светлана", клипер "Наездник" и корвет "Посадник" из Европы и корветы "Боярин" и "Воевода" и клипер "Разбойник" из Николаевска (на Амуре). Мандарины в Пекине сделались доступнее и сговорчивее. Тогда чтобы не терять из вида Японию где шла борьба старины против политики Сиогуна, в Нагасаки был послан корвет "Посадник", командир которого флигель-адъютант Н. А. Бирилев положил в Иносе первые основания кое-каким [242] нашим береговым постройкам впоследствии расширенным и улучшенным: больнице, бане, шлюпочному сараю и т. д. Дорогое время месяц за месяцем проходило, союзники одолевали Китай, приобретали значение в Японии, а ответа по поводу Тсу-Симы из Петербурга не было.

2-го ноября 1860 года был подписан Пекинский трактата которым закреплялась навсегда за Россией Уссурийская область и посланник наш не теряя ни одного дня среди неподвижных желтолицых, оставил столицу Богдыхана и направился в Петербурга.

Только 12-го декабря прибыв на клипере "Наездник" в Шанхай, начальник эскадры получил депеши из министерства и письмо от генерал-адмирала отмеченное 26-м июля из Стрельны.

"С этим вместе ты получишь", писал Великий Князь, — мое официальное отношение вследствие твоей записки о Тсу-Сима; но чтобы ты его вполне понял, мне надобно написать тебе несколько объяснительных слов. Записку твою я читал Государю в присутствии Горчакова 22-го июля. Государь немедленно ее понял и понял всю действительную важность Тсу-Симы. Горчаков тоже не мог не признать этой важности, но по своей обыкновенной привычке побоялся чтоб из этого не вышло политического вопроса и главное чтобы нам из-за этого не перессориться с Японцами. Он тотчас вспомнил о разнице положения в которое себя поставили в Иеддо Путятин и Муравьев: как с Японцами мирно жил и ладил первый, и как с ними чуть-чуть не поссорился второй поднявши вопрос об Анове. Потом он говорил что решительно не знает кому это дело поручить, а что поручить его Игнатьеву ему решительно не хочется. Кончил он тем что просил меня его от этого дела освободить и что нельзя ли смотреть на него не как на дело дипломатическое, а как на вопрос чисто морской и поэтому поручить его тебе. Я, разумеется, был очень рад этому обороту и тотчас согласился: нам же лучше. Вот почему и написал я тебе что дело это должно иметь характер морской сделки, а не дипломатического трактата. Дело в том чтобы мы могли основать на этом острове морскую станцию a la Villafranca. Для этого никакой дипломатии не нужно, и никто этого лучше тебя самого не сделает. [243] Если можешь ты ограничиться местными сношениями с островскими властями, или еще лучше безо всяких соглашений, par le fait accompli, но только так чтоб от Японцев не было официального протеста, так как Американцы, например, поселились в Лу-Чу; это было бы всего лучше. На счета твоих будущих действий ты сам лучший судья"...

Надобно заметить что князь Горчаков так боявшийся по словам Великого Князя возбуждения политических вопросов, был подготовлен уже заранее к беседе о Тсу-Симе которая происходила у Государя, так как Лихачев еще в мае вел речь о том же предмете в Печилийском заливе с нашим посланником в Китае, полагая что этому доверенному лицу и будет поручена дипломатическая часть дела в Иеддо. Но Игнатьев тогда же изъявил нежелание оставаться продолжительное время вдали от Петербурга и, конечно, предупредил своего шефа — министра Иностранных Дел — о возможности возникновения новых усложнений наших дипломатических сношений с Японией и таким образом подготовил руководителя русской дипломатии к той роли которая так радовала генерал-адмирала, не предвидевшего что в критическую минуту когда помощь дипломатов потребуется, эта роль резко изменится.

Медлительность ответа Великого Князя объяснялась тем что письмо и депеши были посланы с чиновником особых поручений графа Амурского — маиором Хитрово, по семейным обстоятельствам не торопившимся к месту своего сурового служения. Приказания на счета Тсу-Симы могли быть переданы по телеграфу, но по несчастию или по чьему либо предвидению и умыслу эта важная почта начальнику эскадры шла более четырех месяцев. Это обстоятельство, как мы увидим ниже, имело громадное значение на исход Тсу-Симского эпизода.

II.

Наши отношения к Японии были издавна дружественными, хотя и не отличались постоянством и сериозностию. Главную" политическую услугу оказала нам эта замкнутая [244] для всех страна в Крымскую войну: экипаж фрегата "Дианы" разбившейся в Симоде построил себе с помощью туземцев шхуну "Хеду" и на ней достиг пределов родины блокированных английским и французским флотами. Но история многолетнего знакомства, столкновений и недоразумений Японцев с Русскими должна была убедить первых в отсутствии у последних настойчивости, последовательности и солидарности. Лейтенанта Хвостов в 1804 г. занял несколько Курильских островов принадлежавших Японии, но никем не был поддержан и возбудил только подозрения и недоверие правительства Сиогуна против Русских. Действия Хвостова приписывались у нас впоследствии необузданному его самовольству, однако же достоверно известно что он был командирован к берегам и островам Японии камергером Н. П. Резаковым (Двукратное путешествие Хвостова и Давыдова, изд. вице-адмирала Шишкова, и "Правительственный Вестник" № 187, 57 авг. 1894 г.) нашим посланником в Иеддо только что потерпевшим фиаско в этой стране и не допущенным даже на берег. Наш знаменитый мореплаватель В. М. Головнин и с ним два офицера и четыре матроса в отмщение за самовольство Хвостова были предательски захвачены в 1811 в плен, провели около двадцати шести месяцев в самом тесном заключении и перенесли столько оскорблений и лишений что перечитывая теперь записки об этом плене удивляешься твердости духа и покорности своей горькой судьбе бедных русских моряков (Записки В. Г. Головнина: "В плену у Японцев в 1811—12—13 годах".). Это вероломство японских чиновников осталось безнаказанным и Головнин был освобожден после просьб, переговоров и ухищрений его помощника Рикорда, старшего офицера шлюпки "Диана." Гораздо позднее, а именно 13-го августа 1859 года в иокогаме, вечером, были убиты мичман Мофет и матрос с корвета "Гридень". И это без сомнения политическое преступление было искуплено лишь извинением местного губернатора и его сменой. А князь Горчаков еще ставил в вину графу Амурскому бывшему тогда в иоко-гаме его резкость с Японцами. Не так поступали Англичане в подобных случаях совершенно правильно приписывая их внушениям и подстрекательству удельных князей, недовольных заключенными Сиогуном [245] с Европейцами трактатами. Англичане бомбардировали японские города, настаивали на кровавых расправах с самыми высшими чинами местной администрации старавшейся скрыть убийц и взыскивали громадные контрибуции в вознаграждение или обезпечение семейств тех которые делались жертвами фанатизма. Так, например, за купца Роберта убитого в Иеддо при проезде Сацумского князя офицерами его свиты, японское правительство заплатило 110 тысяч фунтов стерлингов, а сам князь отказавшийся внести свою долю штрафа, потерял три парохода стоимостью около 75,000 фунтов; столица княжества— Кагосима — была бомбардирована и сожжена до основания. В 1861 году, т.-е. тогда когда И. Ф. Лихачеву приходилось исполнить весьма трудную задачу в Японии, когда все западно-европейския державы чрез своих посланников упорно боролись с туземным правительством, или правильнее, с надменными полусамостоятельными князьями старавшимися поддержать отжившие порядки страны, мы нмелн там одного консула жившего в крайнем северном пункте — Хакодате и только изредка наезжавшего в Иеддо, хотя у нас с нею было более взаимных интересов нежели у кого-либо.

Итак, ни предыдущия наши сношения с Японией, ни дипломатия не могли ручаться И. Ф. Лихачеву за успех на Тсу-Симе. Ему оставалось действовать совершенно самостоятельно и расчитывать только на силы своей эскадры. Но и этот расчет был парализован запозданием г. Хитрово. Дело в том что занятие Тсу-Симы "раr lе fait accompli", как писал Великий Князь, легко можно было совершить в тот благоприятный момент когда с Китайцами мы поладили уже, а Англичане и Французы вели еще упорную войну с ними напрягая все свои силы, и нуждались в поддержке Игнатьева. В этот дорогой психологический момент они едва ли решились бы возражать что-либо против действий русского адмирала и вернее всего за Тсу-Симу расплатились бы Китайцы. Затруднения по исполнению поручения из Петербурга увеличивались еще и тем что начальник эскадры одновременно получил приказание часть своих сил возвратить в Россию. 15-го января 1861 г. И. Ф. Лихачев со ставил отряд из корветов "Боярин" и "Воевода" и клипера "Джигит" под общею командой капитан-лейтенанта Майделя, отправил его в Кронштадта и [246] ослабил себя тремя судами тогда когда Англичане, окончив войну, получили возможность зорко наблюдать за берегами Японии и мешать Русским становясь им везде на пути. Однако ж и сильно запоздавшее, вероятно, не без ведома министра Иностранных Дел согласие генерал-адмирала на занятие острова было получено и равнялось приказанию которое ни один морской офицер не мог тогда не попытаться исполнить, приложив все свои способности, старания и энергию к доведение дела до благополучного и желаемого конца. В те достопамятные в русской морской истории годы когда, к величайшему несчастно, материальная часть за неимением денег была слаба и ничтожна, личный состав в особенности офицеров от самых младших субалтернов до адмиралов включительно вследствие неусыпных забот и попечений генерал -адмирала достиг высокого нравственного уровня. Эти плохенькие тихоходы-корветы со слабосильными механизмами не дававшими более 5 узлов в штиль, эти морскияи грушки — клипера с неудобным рангоутом и шхунским вооружением не были тогда плавучими гостиницами, или станционными домами, несколько месяцев пребывания в которых составляли бы необходимое условие иерархического передвижения служащих, а были действительными боевыми единицами, материальные недостатки которых пополнялись духовными качествами годами сжившихся на палубах экипажей. В описываемый период в нашей морской среде не было и недостатка какой, например, сознавал министр Иностранных Дел князь Горчаков в людях умевших храбро и сознательно брать на свои плечи ответственность за быстрое принятие никогда непредвпденных и нигде не предписанных администрациею мероприятий и решений и зачастую вопреки категорически высказанных ею желаний и соображений нередко трусливых и эгоистичных. Великий Князь в возникавших спорах всегда становился на сторону адмиралов плавающих строго придерживаясь правила что отдаленное действие центральной власти очень слабо заменяет постоянное действие власти поместной; что самая искусная администрация не может заменинть управления непосредственного; что сила созидающая может заключаться только в военно-начальник.

Молодой флагман и один из самых любимых и деятельных адъютантов Великого Князя, И. Ф. Лихачев, [247] не смотря на упущенный благоприятный момент и несочувствие Министерства Иностранных Дел не мог не попытаться решить вопрос о станции для нашего флота на Тсу-Симе еще тем более и настойчивее что сойдясь случайно в январе 1861 года с английским корветом "Аctaeon" и ознакомясь с описными работами этого судна в Японском море, был удивлен и очарован тактическими и стратегическими выгодами этого острова с его великолепным заливом, казалось, самою природой намеченным для первоклассного военного порта. В то же время японские чиновники под величайшим секретом и с непритворным беспокойством несколько раз сообщали русским консулу и адмиралу о намерении одной великой державы, Англии — завладеть Тсу-Симою. И. Ф. Лихачев решился попробовать счастия, или по крайней мере предупредить капитана "Асtaeon", Уарда с его отрядом которые с наступлением весны снова и в том же месте должны были приступить к продолжению описи начатой в 1859 году. У опытного и дальновидного русского моряка не могло не существовать убеждения что пребывание Англичан у берегов Тсу-Симы непременно вызовет недоразумения и ссоры их с Японцами, а затем и военную экзекуцию сопряженную с так называемою временною, но dе factо никогда не оканчивающеюся оккупацией.

Отправив отряд капитан-лейтенанта Майделя в Россию начальник эскадры собрал все свои суда в Нагасаки. Здесь 27-го января 1861 г. стояли на якоре фрегат "Светлана", клипера "Опричник" и"Наездник" и корвет Посадник". Командиру последняго флигель-адъютанту II. А. Бирилеву (Умерший еще очень молодым Н. А. Бирилев оставил после себя коротенький дневник Тсу-Симского эпизода. Но к величайшему моему сожалению, этим дневником я не мог воспользоваться по независящим, от меня обстоятельствам. А. Беломор.), севастопольскому герою, поручено было первому войти в ближайшия сношения с князем и жителями Тсу-Симы. 2-го февраля приняв на корвет г. Гошкевича намеревавшегося - возвратиться в Хакодате, И. А. Бирилев оставил Нагасаки и пустился в свое трудное плавание имея в виду еще более трудную и тяжелую задачу.

А. Беломор.

(Окончание следует.)

Текст воспроизведен по изданию: Тсу-симский эпизод // Русский вестник, № 7. 1897