РИКОРД П. И.

ОСВОБОЖДЕНИЕ КАПИТАНА ГОЛОВНИНА ИЗ ЯПОНСКОГО ПЛЕНА

(Продолжение. См. “Сын Отечества”, ч. 22, № 21, стр. 41—56; ч. 24, № 35, стр. 80—90; ч. 24, № 37, стр. 159—171; ч. 24, № 38, стр. 199—207; ч. 25, № 39, стр. 3—7)

Октября 7-го 1811 года г. Рикорд поехал с Такатая Кахи и г. Савельевым, на берег, и тем же порядком вступил в аудиенц-залу, куда вслед за ним вошли г. капитан-лейтенант Головнин, штурман Хлебников и мичман Мур; матросы же остались на дворе, подле самого дома. После некоторых взаимных приветствий, начальники чрез своего переводчика, передали г. Рикорду подарки Иркутского губернатора, повторив причины, уже прежде того г. капитан-лейтенантом Головниным сообщенные (японские начальники, возвратили подарки г. Иркутского гражданского губернатора, потому, что по принятии их, надлежало б подарить его чем либо обратно, а сие японскими законами запрещается). Потом один [44] из чиновников, получив из рук старшего первого начальника ящик, в котором находилось объявление губернатора Матц-Манского, подполз к г. Рикорду на коленях, и поднес ему сей ящик на возвышенном подносе. Старший переводчик объяснил желание начальника, чтоб г. Рикорд прочитал русский перевод, для соображения с прежде показанной ему с него копией г. капитан-лейтенантом Головниным. Найдя его во всем сходным, он сказал, что хорошо все вразумил. Тогда переводчик показал в японском оригинале подпись и печать Матц-Майского губернатора, ибо печать в официальной бумаге, по японским законам представляет так сказать священную клятву подписавшегося в ненарушимости всего прописанного дела. Тут же поднесли и г. капитан-лейтенанту Головнину ящик с письмом, в котором прописаны были японские законы в рассуждении европейских [45] судов, разные обстоятельства о русских и причины, по коим все русские теперь из плена освобождаются. С получением сих бумаг кончились все переговоры с японским начальством. Г. Рикорд, изъявив главным начальникам благодарность на доставление на российский корабль, во все время пребывания в их гавани, свежей рыбы, зелени и проч. сказал, что он теперь находится в готовности к отправлению в отечество, и просит только о приказании снабжать шлюп свежей водою. Капитан-лейтенант Головнин и прочие изъявляли свою благодарность начальникам, за милостивое к ним внимание, во время тягчайшего для них плена. Распростившись с начальниками, остались они в доме на короткое; время, чтоб исполнить обряд учтивости, принятием приготовленного для всех угощения, — а потом поспешили возвращением на “Диану”, на той же губернаторской шлюпке, под управлением почтенного Такатая Кахи. Подъезжая к шлюпу, рассвещенному флагами, увидели, что люди были [46] поставлены по реям, при чем они кричали в честь освободившемуся своему достойному начальнику ура! Когда г. капитан-лейтенант Головнин вступил на торжествующей шлюп, вся команда была в ружье со стоявшими перед фрунтом гг. офицерами, нему отдана была воинская честь. — Тронутый до глубины сердца г. капитан-лейтенант Головнин торжественно на шканцах, вместе с г. штурманом Хлебниковым, изъявил офицерам и всей команде чувствительную благодарность за свое освобождение, величая даже всех священным названием спасителей. Со шканец г. Головнин, вместе со всеми, освободившимися, пошел прямо на палубу, и там, перед командными образом Святого Чудотворца Николая, принесли они теплые молитвы Подателю всех благ за свое искупление. Оттуда прейдя в каюту, в присутствии всех собравшихся офицеров, с повторением пред г. Рикордом изъявления благодарности за свое освобождение, снял он с себя саблю и просил принять оную в знак памяти. [47]

Великодушный Такатая Кахи, изъявлявший величайшую радость при обрядах русского угощения, принял от г. Рикорда, по желанию начальников, привезенного из Охотска, остававшегося там от своих товарищей за болезнью, японца Киозо.

Хотя в бумаге, данной г. Головнину изложены были все строгие японские законы, запрещающие иметь сношение с каким бы то ни было чужим народом, но г. Головнин, не престававший и во время ужасного плена своего помышлять о пользах любезного отечества, успел осведомиться о точном расположении японцев в сем деле. Он советовал г. Рикорду написать от общего их лица частное письмо к первым начальникам по Матц-Майском губернаторе о желании утвердить дружественные связи и сношения между Японией и Россией. Г. Головнин уверил его, что японцы весьма искусно умеют, обходить свои строгие законы, ежели только сего пожелают, и сочинил сие письмо, сообразуясь во всем с обычаями и мыслями сего странного народа. На следующий день приехали на [48] шлюп старших переводчик, академики и несколько других чиновников, принимавших великое участие в судьбе наших пленных, поздравить с радостным окончанием всего дела. Все они пробыли на шлюпе до самой ночи, с видом непритворной искренности разделяли с русскими всеобщую радость, и с любопытством осматривали все места на шлюпе. Под конец от гг. Рикорда и Головнина предложены были им разные подарки; некоторые безделицы они взяли сами, а прочие только пометив, сказали, что будут просить главных начальников о позволении принять оные, сами же сего сделать не смеют. Тут г. Головнин показал старшему переводчику написанное им письмо к первым по губернаторе начальникам. Переводчик, разумев хорошо смысл оного, с видом непритворной радости сказал: “Это письмо очень прилично; главные начальники и губернатор этого желали, но по нашим законам объявить вам не могли”. Тотчас, с помощью г. Головнина, перевел он его буквально на японский язык; [49] сам же оригинал, за подписанием гг. Рикорда и Головнина, с приложением по японскому обычаю их печатей, в куверте отдан был г. переводчику, для доставления начальникам. Взявши пакет, он убедительно просил, чтоб русское судно к назначенному острову Иторлу непременно пришло на будущее лето за ответом, которой, уверял он, без сомнения будет от Японского Правительства сделан, и с откровенностью прибавил свое мнение, что будет заключать в себе благоприятные для обеих наций виды.— Г. Рикорд со своей стороны: уверял его о непременном будущего лета приходе русского судна к острову Иторлу. На другой день приготовляли шлюп к походу, наливая бочки водою и проч. Весь день навещали шлюп разные чиновники; почтенный же Такатая Кахи пребывал во все остальное время с русскими неразлучным. Видя, что прежние чиновники за своими подарками не приезжают, г. Рикорд просил усердного Такатая Кахи взять оные для доставления каждому, — и он, к величайшему его удовольствию, [50] сие исполнил, самого же его одарили по вкусу им выбранными вещами. 10 октября, когда окончены были все работы и запаслись водою, с берега доставлено было от начальства для команды большое количество зелени, свежей и соленой рыбы. При восставшем благоприятном ветре сигналом дали знать о намерении вступить, подняв паруса. Тогда выехал почтенный Такатая Кахи, с множеством лодок, буксировать шлюп из внутренней гавани в пространство губы. Вскоре приехали на большой шлюпке старший переводчик с другими знакомыми г. Головнину чиновниками и до самого выхода из губы сопровождали шлюп. Там, при прощании, команда кричала ура! и потом, с особенным усердием всей команды, великодушному, просвещенному Такатая-Кахи, также возглашено было сие изъявлена благодарности и почтения. Он, зная наш обычай, ответствовал один, стоя на своей шлюпке. Это было последнее искреннее свидетельство того дружества, которое он старался доказать своими поступками. [51]

По выходе из Гако-Даде настиг “Диану” у японских берегов ужасный ураган, продолжавшийся б часов. Состояние шлюпа было самое гибельное. Ночь была мрачная с проливным дождем; вода, течью умножившаяся, в шлюпе до 40 дюймов, при беспрерывном выкачивании, оставалась в одной степени. Ежеминутно ожидали погибели... Наконец буря утихла, поднялся благоприятный ветер, и шлюп 3-го ноября (1813 года) прибыл благополучно в Петропавловскую гавань.

Таким образом совершенно предприятие, которое останется незабвенным в летописях российского флота, богатых уже подвигами великодушия и храбрости. Г. Рикорд, движимый пламенной любовью к отечеству, и чувством истинной дружбы к почтенному своему сослуживцу и начальнику, совершил, при покровительстве и содействии просвещенного начальства, такое дело, которое доныне почиталось невозможным— побудил японцев нарушить коренные законы государства своего освобождением русских, которым надлежало бы [52] всю жизнь свою провести в ужасном заключении. Сего недовольно. Он внушил японцам истинное понятие о силе, величия, благородстве мыслей и великодушии Российского Монарха и народа, и приступил к заключению с ними свази, которая, должно надеяться, при дальнейших стараниях Правительства тамошних стран, со временем будет утверждена, и принесет обоим государствам, России и Японии, несметные блага, приобретаемые, торговлей и мирными сношениями смежных народов. — Читатели “Сына Отечества” видели, в сообщенных им о сем предмете статьях, неполную и поверхностную только выписку из немногих бумаг, к этому делу относящихся. В сочинении г. Головнина (об издании которого они извещены в 32 книжке сего журнала) найдут они большее удовлетворение своему любопытству, и подробнейшее изложение важности сего дела и затруднений, с которыми сопряжено было его исполнение.

Текст воспроизведен по изданию: Освобождение капитана Головнина из япоского плена // Сын отечества, Часть 25. № 40. 1815