РИКОРД П. И.

ОСВОБОЖДЕНИЕ КАПИТАНА ГОЛОВНИНА ИЗ ЯПОНСКОГО ПЛЕНА

(Продолжение. См. “Сын Отечества”, ч. 22, № 21, стр. 41—56; ч. 24, № 35, стр. 80—90; ч. 24, № 37, стр. 159—171; ч. 24, № 38, стр. 199—207)

Около 12 часов на следующий день приехал на губернаторской под разными флагами шлюпке Такатая Кахи на “Диану”. Войдя в каюту в полном парадной одеянии, объявил он г. Рикорду, что когда на берегу поднимется над домом, назначенными для свидания, флаг, тогда можно ехать на берег. Ровно в 12 часов увидели сей флаг, и немного времени спустя г. Рикорд с двумя офицерами, переводчиком и 10 одетыми во всю амуницию с ружьями матросами, вступил на губернаторскую шлюпку, при поднятых на корме между японскими флагами военным Российским Императорским, а впереди [4] белым переговорным флагом, к поехал на берег в сопровождении любопытствующего народа, выехавшего на нескольких стах лодках. Назначенный для свидания дом находился по близости морского берега, при каменной пристани, к коей они привалили. На площади перед домом усмотрели они сидящих на коленах рядами японских солдат. Первый вышел на берег Такатая-Кахи пошел в дом уведомить главных начальников о приезде русских и возвратившись сказал, что оба начальника в церемониальном собрании их ожидают. Спрашивать, почему никто из японских чиновников не выехал на встречу, было не уместно и совсем бесполезно. Г. Рикорд приказал унтер-офицеру с белым флагом сойти на берег, за ним вооруженной страже и другому унтер-офицеру с военным флагом, за которым сошел сам, а за ним офицеры. Построившаяся во фрунт стража со флагами перед самыми открытыми дверьми дома, когда он проходил, сделала на караул. В первое отделение дома г. Рикорд [5] приказал съехавшему с ним для услуг японскому матросу внести кресла, чтоб переменить обувь. Надев башмаки, пошел он с офицерами в аудиенц-залу: во всей зале, наполненной разного звания чиновниками, в воинской одежде при двух саблях, поразило его необыкновенное, глубокое молчание. Отличив двух главных, одного подле другого на коленях сидящих начальников, подошел он к ним шага на три, и поклонился три раза. Они также ответствовали наклонением своих голов. Сделав по поклону сидящим на правой и на левой стороне чиновникам, г. Рикорд отошел назад к назначенному своему месту, где поставлены уже были его кресла. Глубокое молчание продолжалось еще с минуту; тогда он прервал его, сказав через переводчика Киселева, что находится, по своему мнению, в доме дружеском. Вместо ответа начальники улыбнулись, а старший из них, приезжавший в Кунашире, открыл разговор, обратясь к приблизившемуся с поникшей головою с левой стороны чиновнику, но так тихо, что Киселев ни одного [6] слова не мог вразумительно слышать. Потом чиновник заступил опять свое место, и к великому удивлению г. Рикорда обратившись к нему с большим преклонением головы, в знак почитания, начал говорить довольно явственно по-русски (этот чиновник оказался, как после с ним ознакомились, переводчиком, обучившимся у г. Головнина русскому языку. Имя его Мураками Тейске.). Он перевел приветствие начальника, которое состояло в том, что русские давно переносят около японских берегов большие беспокойства; но теперь все вскоре возымеет счастливый конец. Притом уведомил он, что объяснение командира Охотского порта начальниками признано очень, очень приличным. На сие приветствие г. Рикорд отвечал, через японского уже переводчика Мураками Тейске, что через скорый счастливый конец дела разумеется освобождение г. капитан-лейтенанта Головнина с прочими, и потому прошедший труд, им у японских берегов перенесенный, переименуется в [7] приятнейшее для всех офицеров и команды корабля “Диана” время, на службу употребленное. После некоторых еще разговоров, состоявших в одних учтивых приветствиях, г. Рикорд сказал, что привез с собою письмо Иркутского губернатора, которое и подано ему было приехавшим с ним г. Клерком 14 класса Савельевым, в ящике, обшитом алым сукном. Вынув письмо; он прочитал адрес его и подал г. Савельеву, которой с ящиком передал в руки японского переводчика; переводчик приподнял его над своей головою и потом подал в руки младшему начальнику, который, приподняв ящик выше своей груди, вручил старшему. Старший начальник сказал, что теперь же пойдут доставить письмо своему Буньо, и что и рассматривание сего, для сделания ответа, по важности предмета, потребуется дня два. Подарки, переданные г. Савельевым переводчику; положены были просто пред главным начальниками. Оба начальника просили г. Рикорд принять в доме небольшое угощение, встали и [8] сделав ему поклон, ушли, а подарки; понесли за ними. Тогда переводчик Муракам Тейске с видом величайшей радости, сделав дружеское приветствие, сказав г. Рикорду хорошим русским языком: “теперь, слава Богу, поздравляю вас со скорым счастливым окончанием: капитан Головнин и прочие скоро придут к вам на корабль; только у нас особый мудреный закон, что вам нельзя с ними теперь видеться, — они все здоровы”. Тут же подошли к нашим чиновникам и господа академики с таким же поздравлением, почтенный Такатая Кахи, стоявший в церемониале в конце залы, также приблизился. Все вместе дружески разговаривали. Потом угощали чаем с разными закусками, который каждому подносили на особой лаковой посуде. Г. Рикодр был отличен тем, что, подле него стоял нижнего звания чиновник, который все, что было ему приносимо, принимал и подавал из своих уже рук. Часа через два они со всеми распрощались и поехали обратно вместе с Такатая Кахи на той же [9] шлюпке на “Диану”. Отъезжая со шлюпа, г. Рикорд, между прочими письменными приказаниями старшему по нем офицеру г. лейтенанту Филатову, поручил ему, коль скоро отвалять от берега, на шлюпе сделать рассвещение флагами без всякой пальбы, которая, как известно, вообще всем японским начальникам чрезвычайно не нравится; они говорит: “какое в Европе странное обыкновение — делать почести стрельбою из душек, которых назначение убивать!” Рассвещение же флагами, при случившейся тогда прекрасной погоде, доставило великое удовольствие чрезвычайному стечению всякого звания людей, так что на большое пространство, окружили шлюп наполненные людьми обоего пола лодки. Таким образом совершено, к желаемому с обоих сторон успеха, первое с японскими начальниками свидание с почетными обрядами, российскому Императорскому флагу приобретенными, в первый еще раз при национальных переговорах развевавшемуся в самой земле гордого народа. Отважная [10] избранная из команды шлюпа стража покаялась, в случае вероломства, не выпускать из рук священного Императорского военного флага, разве по совершенном уже истреблении оного, вместе со своей жизнью! Справедливость повелевает сказать, что в сем счастливом случае, во многом способствовал просвещенный, великодушный Такатая Кахи: чрез него производимы были первые и последние с японскими начальниками сношения. Тонкий и проницательный его ум, без всяких корыстолюбивых видов, напротив того, с большими пожертвованиями своего спокойствия, умел для общего блага согласить в упорных желаниях два народа, имеющие понятие о вещах со всем противоположное, Его Превосходительство, г. Иркутский гражданский губернатор, кажется, предвидел все, что случится, удостоив Такатая Кахи от лица своего подарками, которые, он принял с величайшим уважением, и сказал, что сии вещи будут храниться в его потомстве свидетельством, что он в чужой земле, России, приобрел [11] поступками своими внимание великого губернатора, и в знак его снисхождения столь щедрую награду.

После сего счастливого свидания, два дня прошли без всяких с главными начальниками сношений. Такатая Кахи, по прежнему, навещал шлюп по два раза каждодневно, и с позволения своего начальства привозил своих приятелей, любопытствовавших видеть российский корабль, — это для всех русских было весьма приятно, ибо они нашли случай каким-нибудь образом изъявить почтенному Такатая Кахи сколь много чувствуют себя ему обязанными. Сим японцам предлагаемы был подарки, но они принимали неболее одной, и то сущей безделицы, и всегда с позволения Такатая Кахи.

В третий день по утру Такатая Кахи, с радостью приехавши на шлюп, сказал, что он получил от начальников позволение видеться с. г. капитан-лейтенантом Головниным и прочими русскими. Эта весть была для всех весьма приятна, ибо хотя до того случая свободно писали к [12] г. Головнину, но от него получали краткие только записки в получении писем, и сие явно обнаруживало, что его записки рассматриваются начальниками, а потому и надобно было наблюдать величайшую осторожность в письмах. К вечеру Такатая Кахи привез верное свидетельство, что имел с русскими свидание: маленькую записочку г. Головнина, в которой изъявлял он чувствуемое им величайшее удовольствие при свидании с Такатая Кахи. На следующий день почтенный сей японец сообщил весть еще того радостнее: он объявил от имени главных начальников, что завтра в том же доме, где происходили с ними переговоры назначается г. Рикорду свидание с капитаном Головниным и двумя при нем матросами в присутствии главного переводчика Мураками Тейске, академиков и других нижнего класса чиновников, и что за ним он сам приедет, в той же губернаторской шлюпке, с позволением, ежели г. Рикорд пожелает взять с собою тоже число людей, по-прежнему вооруженных. На это г. Рикорд отвечал ему, [13] что как назначаемое свидание будет партикулярное; то ему должно будет ехать в другом уже виде на берег: военный и переговорные флаги останутся поднятыми на своих местах на шлюпке, и он поедет с одним своим офицером и корабельным секретарем, возьмет 5 человек матросов без ружей, и то для того только, чтоб доставить им счастье видеться со своими двумя товарищами.

На другой день, около 10 часов, приехал добрый Такатая Кахи, на прежней губернаторской шлюпке, и г. Рикорд с назначенным прежде числом людей, под переговорным и военным флагами, поспешил на берег, для вожделенного свидания с почтенным своим другом, Василием Михайловичем Головниным.

Приближаясь к берегу, увидел он его стоящего у дверей дома в богатом шелковом одеянии, сшитом на европейский манер, при сабле. При сем зрелище, он забыл все обряды и предосторожности, и не дожидаясь выхода из шлюпки Такатая Кахи, сам первый выскочил на берег и [14] бросился в объятия друга...... Кто опишет это свидание?” .....

Г. Головнин уведомил его, что японцы назначили сие свидание для сообщения г. Рикорду разных переговорных пунктов, и просили г. Голрвнина, по знанию его японских законов и обычаев, подробно объяснить их и привести некоторые статьи в исполнение, дабы при будущем свидании с начальниками более об оных в переговорах не затрудняться.

Сверх сего г. Головнин вывел г. Рикорда из великого заблуждения, в которое он было, впал: худое состояние шлюпа заставило его помышлять о зимование в Хака Даде; он не хотел отправится в такое весьма позднее время года в Камчатку; но когда узнал суровость японской в здешнем краю зимы, и то, что всех русских, по японским законам, будут содержать как пленных, — то надлежало стараться о скорейшем окончании дела, и потому он немедленно, по совету г. Головнина, написал требуемые главными [15] начальниками в сих пунктах объяснения. Окончив таким образом самое полезное, и наиприятнейшее свидание, г. Рикорд распрощался с другом своим в надежде вскоре более на японском берегу с ним не разлучаться, и возвратился в 4 часа по полудни на шлюп. На другой день он был опечален с известием, что усердный Такатая-Кахи, от беспрерывных разъездов болен жестокой простудой. К вечеру, вместо его, приехал, младший переводчик от двух начальников с уведомлением, что завтра капитан Головнин с прочими возвращен будет на российский корабль. К подтверждению сего, доставил он от г. Головнина письмо, в котором он извещает, что они все были представлены губернатору, который в собрании многих чиновников торжественно объявил им о возвращении их на российский корабль, —по какому случаю славные начальники просили г. Рикорда приехать завтра для свидания с ними на берег и принятия всех русских с окончательными бумагами. Чтоб доказать [16] японскому начальнику полную со своей стороны доверенность, г. Рикорд объявил приехавшему всерадостному вестнику, что завтра поедет на берег за г. капитаном Головниным один под белым флагом из уважения к здешнему почтенному начальнику, дабы глупая чернь не имела права заключить, что русские выручили своих соотечественников силою, ежели начальник шлюпа по-прежнему съедет на берег с вооруженными людьми. Переводчик погостил на шлюпе с прочими приехавшими для любопытства чиновниками довольно долго и к ночи уже поехали на берег. Г. Рикорду удалось в первый еще раз убедить японцев к принятию подарков, состоявших в много ими уважаемом сафьяне.

На следующей день на приехавшей за г. Рикордом губернаторской шлюпке, к величайшей радости всех русских прибыл почтенный Такатая Кахи, по болезни одетый в покойном платье. Ему изъявили общее сожаление о случившейся с ними от больших принимаемых им на себя [17] беспокойств болезни, и сказали, что он нынешним приездом может подвергнуть свое здоровье большей опасности. —“Напрасно, —отвечал великодушный Такатая Кахи, — вы так обо мне мыслите: от радостного случая мне сделалось легче, а когда увижу, прибавил он, обратясь к г. Рикорду с выражением сердечного удовольствия, тебя вместе с другом твоим, капитаном Головниным и прочими, возвращающихся на “Диану”, тогда буду совершенно здоров”. Потом сказал он, что начальники хорошо уразумели причину намерения, г. Рикорд съехать на берег без провожатых, и восхищались сим доверием к их правосудию.

(Окончание следует)

Текст воспроизведен по изданию: Освобождение капитана Головнина из япоского плена // Сын отечества, Часть 25. № 39. 1815