|
Праздник усмирения огня По изволению бога и богини, Комментарии Как указывается в «Энгисики», ритуал Хосидзумэ (или Тинкасай) проводился в четырех углах дворцовой территории, следуя после праздника пиров на дорогах, который, в свою очередь, начинался после великого изгнания скверны. Таким образом, все эти три праздника проводились в последний день шестого и двенадцатого месяца, или же день назначался по гаданию. В роду Урабэ сведения о магическом обряде усмирения огня передавались по наследству Цугита приводит отрывок из тайных записей Урабэ, раздел «Дзюссуйтинкасики» («Церемония магического усмирения огня водой»), где говорится о том, в каком порядке на столике с восемью ножками раскладываются подношения (стол при этом полагалось ставить во дворе). «Затем, выйдя вперед, совершить поклонение четырем сторонам света, с той стороны, какая соответствует тому времени года, и погасить костры во дворе, усмирив их, бия солью и водой. В помощники взять женщину, не имеющую в это время лунного истечения. Сначала подносить шелк, потом морские дары (от богов справа), потом речные дары (от богов слева), постепенно выставлять бутыли и прочее. Потом встать и, согнувшись, поклониться, вниз склониться, опять стоя поклониться, и опять вниз склониться, всего четыре поклона. После этого хлопнуть в ладоши дважды, прочитать норито, как оно дано в «Энгисики», потом, когда помощник принесет нуса, их, немного отступив, принять и восставить так: слева-справа-слева, слева-справа-слева, слева-справа-слева, четырежды поклониться и положить нуса на стол...» [Цугита,. с. 334-335]. 1 . Идзанаки-но микото, Идзанами-но микото - пара божественных сиблингов-демиургов; вероятно, этот мотив японской мифологии складывался под влиянием ряда мифов Юго-Восточной Азии (см. также комм. 3 к норито в праздник Тацута-но кадзэ-но ками-но мацури). Норито излагает миф о рождении бога огня (см. также комм. 4 к норито в праздник Касуга-но мацури), который здесь именуется Хомусуби-но ками («огнерождающий бог»), в мифологических сводах - Кагуцути-но ками, тем не менее этих двух божеств, по-видимому, можно рассматривать как тождественные или сходные. Норито представляет сюжет о рождении огня в несколько трансформированном виде по сравнению с версиями «Кодзики» и «Нихонсёки», довольно близкими между собой. Так, в «Кодзики» он имеет такой вид: рождается божество огня. Идзанами умирает. (Пока она умирает, из ее выделений рождаются различные божества, в том числе: божества, связанные с глиной, Ханиясухико-но ками и Ханиясухимэ-но ками, рождаются из фекалий; из мочи - Мидзуха-но мэ-но ками, по-видимому, божество, связанное с водой - мидзу.) Ее супруг Идзанаки убивает бога огня, затем отправляется за женой в страну мрака Ёмоцукуни, или Ёми-но куни. Там он находит Идзанами, но она не может сразу вернуться в мир живых, потому что уже вкусила еду в стране мертвых, и отправляется спрашивать у богов Ёми разрешения вернуться, при этом просит Идзанаки не смотреть на нее. Он же, не в силах вынести ожидания, вынимает из волос гребенку, отламывает от нее большой зубец, зажигает его как свечу и входит, как сказано в «Кодзики», «внутрь» (внутрь чего? возможно, имеются в виду древние захоронения в пещерах). Там он видит свою супругу, но уже как мертвое тело, в котором копошатся черви. Разгневанная нарушением табу, Идзанами посылает злых духов Ёми в погоню за Идзанаки, потом бежит за ним сама и догоняет его. К этому моменту он, добежав до склона Ёмоцухирасака (в данном норито - Ёмицухирасака), т.е. до границы мира живых и мертвых, закрывает проход огромной скалой, тем самым преграждая преследовательнице путь. Стоя по обе стороны прохода, они обмениваются своего рода обетами (в «Кодзики» загадочное выражение котодо-о ватасу, в «Нихонсёки» - укэи, «обет», «испытание» (см. коммент. 6 к празднику Тацута-но кадзэ-но ками-но мацури). Идзанами клянется каждый день душить тысячу людей (хитокуса - «человеческая трава», «человеческий род»). На это Идзанаки обещает каждый день возводить тысячу пятьсот убуя (ритуальные постройки для родов) или - в «Нихонсёки» - рождать тысячу пятьсот человек.В версии норито антагонизм между Идзанаки и Идзанами отчетливо не выражен, Идзанами выступает не как правительница страны мертвых, приносящая смерть живым, а, наоборот, дает людям магическое средство от огня. Кроме того, весь этот мифологический сюжет в версии норито оказывается редуцированным к запрету смотреть и его нарушению, что небезынтересно в свете мифологемы зрения и видения в японской архаике. 2 . Взглядом встретился - миаватаситамаицу, слово, не поддающееся однозначному этимологическому истолкованию. Цугита (а за ним, вероятно, Филиппи) поняли его как «нечаянно посмотрел» [Цугита, с. 337, Филиппи, с. 51]. Такэда (а за ним, вероятно, Бок) - «посмотрел и вызвал у меня стыд» [НКБТ, 1970, с. 430, Бок, с. 90]. Цугита приводит еще четыре возможных варианта толкований. Основная его интерпретация, во всяком случае, соответствует «бесконфликтной» версии сюжета в норито, в отличие от варианта Такэда, апеллирующего скорее к привычной теомахии в мифологических сводах.3 . Склон Ёмицухирасака - см. коммент. 1 к данному норито.4 . Мидзу-но ками, [бог водяной], тыква-горлянка, водоросли речные и Ханияма-химэ... - Тыква и водоросли отсутствуют в мифе о рождении бога огня в «Кодзики» и «Нихонсёки», а божества воды и глины встречаются как в «Кодзики» (см. комм. 1), так и в целом ряде версий «Нихонсёки», в одной из них есть и тыква: «Затем был рожден бог огня Кагуцути. Тогда Идзанами-но микото из-за Кагуцути обгорела и скончалась. Когда она умирала и лежала, родились божество земли Ханияма-химэ, божество воды Мидзуха-шо мэ и небесная тыква ёсадзура [Сиитэн, с. 185]. Тыква, видимо, использовалась для черпания воды - в сельской местности такой способ применялся вплоть до XX в. и в Японии, и в Корее.Что касается речных водорослей (кавана), то из-за их пропитанности водой, по крайней мере до 30-х годов нынешнего века, было принято обматывать ими саженцы деревьев. Цугита полагает также, что узор, имитирующий речные водоросли, в дворцовой архитектуре выполнял роль оберега от пожара [Цугита, с. 344]. 5 ....пусть славословия вознесутся... - Синтаксическая структура данного текста строится на повторе: в начале говорится о том, что боги сказали «слова заклятия небесного», когда божественный внук опускался с неба на землю. И кончается это норито оборотом - славословия будут вознесены словами «заклятия небесного». Таким образом, пространный отрезок текста между этими двумя «заклятиями», содержащий, в сущности, десятки отдельных предложений, в том числе диалог, вероятно, надо рассматривать как сверхдлинный предикат к обороту «слова заклятия» в конце.Такова же и точка зрения Такэда [НКБТ, 1970, с. 429]. Цугита же полагает, что «грузные слова заклятия» составляют отрезок текста, начинающийся словами «два божества-столпа» и до «таким наставлением поучала» [Цугита, с. 337]. |
|