Российские посланники о генуэзской революции 1746-1747 гг.

10 августа (20 июля) 1746 г. в сражении при Ротофредо под Пьяченцей франко-испанская армия потерпела серьезное поражение от австрийцев и пьемонтцев (сардинцев), после чего организованно отошла к Тортоне. Моральный дух проигравших держался на пределе. Уж слишком неудачно скаладывалась для них в отличие от предыдущих итальянских кампаний эта, третья с начала войны за Австрийское наследство.

Впрочем, французский маршал Жан-Батист Мальбуа (1682-1762) готовился встретить австрийского генерала Брауна во всеоружии, но тут партнер по коалиции — испанец Хайме-Мигуэль Спинола, маркиз де ла Мина (1690-1767) — пожелал отвести соотечественников на юг, к границам дружественной Генуэзской республики, к узкому и удобному для обороны горному проходу Бокета. Едва ли командующий подозревал, что его решение окажется роковым. Отступление окончательно подорвало боевой настрой солдат, как испанских, так и французских. В итоге, отход к Генуе в считанные дни превратился в беспорядочное бегство с единственной целью — поскорее эвакуироваться с Лигурийского побережья на родину.

Весть о крушении антиавстрийского фронта на севере привела высшие сферы Генуи в панику. Все понимали, что Мария-Терезия не простит республике мнимый нейтратитет, ее откровенную помощь франко-испанскому альянсу. Городу-государству реально угрожала оккупация. Однако мало кто из генуэзских граждан хотел воевать с цесарцами. Люди мечтали о мире, а не о войне, и надеялись, что австрийцы избавят их от чрезмерных военных тягот, как прямых, так и косвенных. В целом город приветствовал почетную капитуляцию, и Сенату, где многие годы доминировала про-французская партия, поневоле пришлось смириться.

1 сентября (21 августа) пала Бокета. Стоило австрийцам оседлать нависавшие над долиной вершины, как французы с испанцами предпочли покинуть укрепленный район. Спустившись к Генуе, они быстро разделились. Неаполитанская часть испанского контингента устремилась на восток, к Тосканскому герцогству, а костяк армии — через Савону к Франции. На рассвете 4 сентября (24 августа) венгерские гусары заняли предместье Сен-Пиер д'Арена, почему на другой день Сенат поспешил послать в ставку австрийского авангарда, к генералу Антонио Ботте д'Адорно, парламентеров, двух сенаторов — Доминика-Мари Саоли и Лекари Империале. Им и выпало 7 сентября (27 августа) 1746 г. договориться с противником об условиях капитуляции из двенадцати статей: австрийцы брали под контроль важнейшие городские ворота; гарнизон Генуи [107] признавался военнопленным; артиллерия, военная амуниция и продовольственные магазины конфисковывались, как и все имущество французов, испанцев и неаполитанцев; порт открывался для стоянки английской эскадры; республика обязывалась соблюдать строгий нейтралитет до конца войны и выплатить немедленно, не в счет контрибуции, 50 тысяч дженуинов (или 150 тысяч гульденов) на содержание оккупационных войск; дож с шестью сенаторами отправлялся в Вену «для испрашения в минувших погрешениях прощения», а еще четыре сенатора в Милане располагались на жительство в качестве заложников. Соглашение вступило в силу поздним вечером 7 сентября (27 августа) и принесло генуэзцам только разочарование.

Хотя Мария-Терезия милостиво отменила унизительный вояж дожа в Вену, она вовсе не думала облагодетельствовать генуэзцев покоем. Австрия намеревалась воевать на территории французского королевства, в Провансе, и ей требовались деньги, провизия, транпортные услуги, генуэзские в том числе. О разумном сбалансировании интересов республики и австрийской империи венгерская королева не позаботилась. Между тем, Генуя становилась узловой тыловой базой для цесарцев, и успех в Провансе во многом, если не совершенно, зависел от лояльности населения лигурийского побережья.

Увы, мстительное упрямство Марии-Терезии — человека взяло верх над знаменитым политическим прагматизмом Марии-Терезии — монарха. С легкой руки государыни оккупационные власти начали выкачивать из Генуи все возможные ресурсы, абсолютно позабыв о чувстве меры. К тому же офицеры и солдаты не стеснялись третировать [108] и оскорблять по поводу и без повода население покоренного ими государства. Никто из высших командиров — ни генерал Ботта, ни канцлер Улефельд, похоже, ничего не сделали, чтобы исправить ситуацию.

Через три месяца, 30/19 ноября 1746 г., батальоны генерала Брауна форсировали пограничную реку Вар и вторглись в Прованс. Городом Грае овладели 3 декабря (22 ноября), затем в течение недели вышли на линию Кастелан, Драгиньян, Фрежюс, оставив позади себя осажденным крупный порт Антиб. 15/4 декабря австрийцы при содействии английской эскадры принудили к сдаче гарнизон крепости на острове Святой Маргариты. Французы были на грани катастрофы и лихорадочно стягивали резервы к слабо защищенным Экс-ан-Провансу и Тулону. Однако неприятель у обоих стратегических пунктов так и не появился. К новогодним праздникам австрийское наступление заглохло, ибо внезапно кратчайший и удобный путь снабжения армии — через Геную — перестал функционировать. Как вскоре выяснилось, столицу республики потряс мощнейший социальный взрыв, изгнавший из города всех австрийцев.

Каплей, переполнившей чашу терпения генуэзцев, оказалась обыкновенная пушка, вернее, мортира. Ближе к вечеру 5 декабря (24 ноября) 1746 г. несколько венгерских канониров в предместье Сен-Пиер д'Арена втащили на телегу орудие, то ли где-то найденное, то ли у кого-то конфискованное. Солдаты торопились в порт, чтобы не опоздать на корабль, отплывавший с военным грузом к Ницце. Но по дороге телега, видно, попала в аварию или сломалась. Пушка свалилась на землю. Пришлось ее поднимать. А собственных сил явно не хватало. Канониры позвали на подмогу прохожих итальянцев. Кое-кто откликнулся. Впрочем, когда другие упрекнули их за пособничество оккупантам, добровольцы тут же развернулись, желая уйти. Тогда с отчаяния унтер-офицер замахнулся на строптивых генуэзцев тростью...

На выручку соплеменникам бросились все, кто был рядом. Камни и палки тотчас полетели в ненавистных обидчиков, и те с позором, кинув мортиру, бежали. А на месте первого столкновения победители, конечно же, устроили политический митинг, который и привел в движение целый город. Легитимная власть — Дож и Сенат — полностью утратили доверие сограждан. В то же время ухудшение условий жизни изо дня в день приближало каждого генуэзца простого звания к тяжелому выбору: что дальше? Молча умереть от нищеты и голода или взяться за оружие ради освобождения от еще более несносного, чем прежний, режима?! Вторжение генерала Брауна в южные провинции Франции лишало всяких надежд на скорое прекращение военных тягот, и потому подавляющее большинство жителей Лигурийской республики к первой декаде декабря 1746 г. внутренне уже признали гибель в бою наименьшим для себя злом. Несчастная мортира, уничтожив остатки народного смирения, только выпустила накопившееся негодование и злость наружу.

Поздним вечером и ночью рабочие кварталы не спали. Запасались оружием, огнестрельным, деревянным, каменным и формировали новые, народные органы управления, с благословения которых утром 6 декабря (25 ноября) группы горожан под крики «Да здравствует республика!» атаковали австрийские посты и караулы. Параллельно огромная толпа окружила дворец дожа, требуя открыть арсенал. Сенат же в страхе ничего не предпринимал, засыпав генерала Ботту паническими письмами. Тогда восставшие ворвались в арсенал. Генуя покрылась сетью баррикад, а в центре завязались ожесточенные стычки, прежде всего за ключевые площади и ворота. Два дня австрийцы пытались выбить мятежников с важнейшей улицы Балби (здесь после победы расположится революционный [109] штаб — Совет Комисаров от всех районов). Однако численный перевес инсургентов и градостроительные особенности Генуи (узкие улочки со сплошной линией высоких домов) нейтрализовали преимущество австрийцев в выучке и артиллерии. Командующий гарнизоном Антонио Ботта рассчитывал на помощь извне, но горные проходы заблокировали тысячи крестьян из окрестных сел в долинах Полчевар и Бизаньо. Не меньше крестьян сумело проникнуть через городские стены и влиться в ряды сражающихся.

Обе стороны дрались яростно и без какой-либо пощады к врагу. Пленных предпочитали не брать. Жаркая уличная баталия затихла на сутки 8 декабря (27 ноября): и горожане, и австрийцы нуждались в отдыхе, потому и согласились при посредничестве князя Дориа на перемирие. Когда вечером 9 числа битва возобновилась, в победе итальянцев уже мало кто сомненевался. 10 декабря (29 ноября) пали последние опорные посты цесарцев — у ворот де ла Лантерны и Святого Фомы. После этого Ботта благоразумно вывел деморализованные и измотанные части из города к Бокете, и далее — к Гави.

Генуэзская революция радикально повлияла на развитие событий в Провансе. Снабжение войск по морю пресеклось, а по горным тропам на мулах требовало столь много времени и затрат, что продолжать эффективное наступление на Тулон и Экс австрийцы более не могли. Как ни храбрился генерал Браун, сколько ни уповал на быстрое наведение порядка в Генуе, чуда не произошло, и французы перехватили инициативу. 19/8 января 1747 г. полки маршала Бель-Иля контратаковали австрийцев и 21/10 января освободили Кастелан. 24/13 января противник покинул Драгиньян, а к утру следующего [110] дня — Фрежюс. Дефицит боеприпасов и продовольствия вынудил Брауна снять осаду Антиба и 3 февраля (23 января) переправиться с войсками на восточный берег реки Вар. Кампания во Франции завершилась ничем.

Интересна реакция Вены на неожиданный крах в Провансе. Решающую роль генуэзского фактора Мария-Терезия разглядела, а вот истинной причины революции — нет. Упрямая королева-императрица не желала видеть в народе, жившем вдоль Лигурийского залива, политического суверена. Она списала поражение на французские интриги, игнорируя новости об искреннем удивлении версалького двора, когда там услышали о восстании. В результате, Австрия совершила вторую стратегическую ошибку. Вместо организации переговоров с Генуей о мире и ее нейтралитете, хозяйка Шенбруна велела подавить революцию силой. Супруга римского императора даже не потрудилась сравнить эволюцию общественного мнения в республике с сентября по декабрь 1746 г. — от равнодушного в первый осенний месяц (при заметном французском присутствии) до фанатично-антагонистического три месяца спустя (на фоне наиболее низкого влияния французов).

Оттого, очевидно, визит в Вену генуэзца-иезуита Визетти (с 20/9 по 23/12 января) окончился бесплодно. Католика грубо, без обиняков выпроводили вон в полной уверенности, что бунт его соотечественников вот-вот будет ликвидирован железной рукой. Уверенность обернулась иллюзией, прежде всего потому, что генуэзцы собирались драться за свою независимость не на жизнь, а на смерть. И первым это понял генерал Ботта, возглавивший в начале января первый карательный поход. Ему повезло хитростью [111] преодолеть 14/3 января Бокету. Но на флангах австрийцы столкнулись с неприятным сюрпризом. Два дня они протоптались под Майоном (10-11 января / 30-31 декабря). Крестьяне бились, будто бешеные: умирали, но не сдавались. Ботта попробовал обойти превратившуюся в крепость деревню, однако повсюду встречал аналогичное сопротивление, С большими потерями овладев 15/4 января местечком Джиоти, цесарцы остановились на рубеже Пиэтр-Лавеццане — Витторио — Кампо-Морон. Платить слишком высокую цену за каждое село и горную сопку регулярная армия больше не хотела.

Героизм защитников Майона и окрестных деревень стабилизировал фронт на дальних подступах к Генуе и обеспечил город тремя месяцами передышки, которую революционные вожди использовали в максимальной степени. Хотя официально республикой правил революционный совет из тридцати шести членов (Сенат и дож, как и при австрийцах, только царствовали), вековая традиция фактической подмены коллегиальной власти единоначалием спасала положение. Лидеры патриотической партии поочередно и посуточно координировали деятельность городских служб, оборонные и мобилизационные мероприятия, дипломатические вопросы. Впрочем, скорее всего, кто-то из них с общего согласия и, не афишируя того, постоянно исполнял обязанности верховного арбитра, то есть реально управлял республикой, уподобившись флорентийским Медичи. По вечерам сопредседатели отчитывались о работе, проделанной за день, перед партийным советом в особняке на улице Балби. Оттуда же одобренные коллегами законы и указы отсылались на практически автоматическое одобрение революционного совета. [112]

Курс на отстаивание суверенитета Генуи патриоты осуществляли жестко. Репрессий не чурались. При этом с умеренными, группировавшимися вокруг сенаторов и дожа, сотрудничали. Через них надеялись наладить контакт с венским двором, в принципе, нуждавшемся в генуэзском нейтралитете, против чего не возражали и сами патриоты. Оттого отцу Визетти никто не помешал посетить австрийскую столицу. В то же время, предвидя гневную невменяемость Марии-Терезии, активно зондировался и французский вариант. На запад под маской вояжера в Лондон выехал маркиз Франческо Дориа. 18/7 января 1747 г. он прибыл в Марсель и, по пути в Париж обсудил обстановку с маршалом Бель-Илем, командующим французской армией в Провансе.

Долго склонять французов к союзу не потребовалось. Разумеется, совершить марш-бросок на Ниццу, Сан-Ремо, Савону (взятую сардинцами после долгой осады 18/7 декабря 1746 г.) и деблокировать Геную, они пока не имели возможности. Зато заняться снабжением окруженного города оружием, волонтерами, провизией и прочим согласились без промедления. И закурсировали малые парусные и гребные суда по маршрутам Марсель — Генуя и Тулон — Генуя под носом у британской эскадры адмирала Медли, не способной гоняться за каждой баржей или фелюкой, тем более в штиль. Англичанам посчастливилось весной: 17/6 марта французы отважились выйти в море целым конвоем (до сорока судов). Медли, не мешкая, атаковал флотилию 20/9 марта у берегов Монако, пленив и потопив до трети кораблей. Чуть менее половины прорвались в Геную и Портофино, другие либо спрятались в нейтральных водах Монако, либо ушли к Корсике. В общем же, благодаря самоотверженности французских, испанских и итальянских моряков революционный город получил все необходимое для длительной осады, в том числе и специалистов-инженеров, которые развернули бурную деятельность по укреплению старых и возведению новых фортификаций, как внутри, так и за городом, на горных возвышенностях.

Между тем, в Вене фиаско январского наступления Ботты не произвело должного впечатления на Марию-Терезию. Королева жаждала реванша, и урок усвоила один: плохого генерала надо заменить хорошим. Посему Ботту отозвали, а покорять Геную поручили генералу Шуленбургу. Собрав тяжелую артиллерию, по окончании распутицы 2 апреля (22 марта) Шуленбург выдвинулся из Нови и 11 апреля (31 марта) расположился со свежими австро-сардинскими полками южнее Бокеты. До Генуи оставалось пройти две-три мили — расстояние, которое австрийцы с союзниками с тяжелейшими боями преодолевали почти месяц. Только к 10 мая (29 апреля) генерал-лейтенант Оттавио Пикколомини с запада у предместья Сен-Пиер д'Арена, а генерал-фельдвахтмейстер Фридрих-Даниэль Сент-Андрие (1700-1775) с востока у предместья Бизаньо «продрались» к Лигурийскому заливу и замкнули город в полукольце. Сам же Шуленбург в центре застрял у мощной естественной преграды — горы «Два Брата», так и не взяв ее.

На исходе мая война за горные села и монастыри плавно перетекла в кошмарные уличные бои на окраинах Генуи и партизанские засады в окрестных горах. Две недели австрийцы с пьемонтцами вытесняли генуэзцов, французов и испанцев из западного предместья Волтри, рядом с легендарной Сен-Пиер д'Ареной. В два раза дольше шли ожесточенные бои на востоке, за господствующие высоты в предместье Бизаньо. Они стихли лишь после кровопролитного генерального штурма 13-14 (2-3) июня. Теперь подчиненным Шуленбурга предстояло штурмовать хорошо укрепленные за истекшие полгода городские стены и бастионы. Странно, но Мария-Терезия в ожидании курьера с вестью о падении генуэзского плацдарма продолжала опрометчиво бросать туда резервы, [113] не обращая внимания на то, что территорию за рекой Вар на границе с Францией прикрывают немногочисленные сардинские батальоны. Французы могли легко опрокинуть их, что они и сделали.

В ночь на 3 июня (23 мая) 1747 г. войска маршала Бель-Иля форсировали Вар и победным маршем зашагали к Генуе. 5 июня (25 мая) капитулировала Монт-Альбанская цитадель, 8 июня (28 мая) — замок Вилафранша. Пьемонтцы спешно отходили через Ниццу к Ментоне и далее. Поход Бель-Иля переполошил Туринский двор. Карл-Эмануил III занервничал, не зная, как быть. Наконец, когда 1 июля (20 июня) белый флаг выкинула Винтимильская крепость, а разъезды французской кавалерии заметили в окрестностях Сан-Ремо, король Сардинии и Пьемонта велел в кратчайший срок передислоцировать свои части из-под Генуи навстречу французам.

Понятно, что ослабление армии Шуленбурга в преддверии генерального штурма негативно сказалось на боевом духе солдат и офицеров. Да и уверенности в том, что сардинцы под командой генерала Лейтрума самостоятельно справятся с Бель-Илем, не имелось. Созванный Шуленбургом военный совет рекомендовал генералу не рисковать, и он, прислушавшись к общему мнению, на рассвете 6 июля (25 июня) 1747 г. снял подчиненных с позиций и увел в западном направлении, навстречу французам, выставив вокруг мятежной Генуи небольшие заслоны.

Таким образом, взаимопомощь генуэзцев французам и наоборот увенчалась тем, что в декабре 1746 г. во многих столицах Европы, и в Вене особенно, считали [114] фантастикой — победой генуэзских «санкюлотов» над австрийской военной машиной. Причем и сами французы благодаря политическому упрямству Марии-Терезии не остались в накладе: королевство избежало катастрофы в Провансе, а в лице Генуэзской республики приобрело нового, к тому же более стойкого, чем раньше, союзника. В убытке пребывала единственно Австрия, утратившая стратегическую инициативу, бесславно покинувшая захваченные французские города, положившая тысячи солдат и офицеров в бессмысленной бойне под стенами Генуи, с трудом, мобилизовав все ресурсы, остановившая осенью 1747 г. французское наступление на рубеже Винтимильи.

За героическим сопротивлением генуэзцев, защитивших собственную независимость, что и зафиксировал 18/7 октября 1748 г. Аахенский трактат, наблюдала вся Европа, Россия в том числе. Петербургские посланники регулярно информировали императрицу и канцлера о новостях из восставшего города, осажденного позднее австрийцами. Наиболее любопытны, разумеется, реляции из двух столиц — Вены и Парижа. Долгие годы службы при двух дворах, влияние соответствующего круга друзей и знакомых отразились в корреспонденции и Людовика-Казимира Ланчинского (из Австрии), и Генриха Гросса (из Франции) невольным сочувствием к интересам «своей» страны. Пристратность Ланчинского откровенней. Ведь австрийцы — союзники России. Симпатии Гросса приглушенны, но все-таки очевидны. При сравнении их донесений между собой субъективность оценок сглаживается, а сведения из разных первоисточников взаимно дополняют друг друга, создавая, в итоге, более полную и близкую к реальности картину генуэзской революции 1746/47 года.

Ниже публикуются одиннадцать депеш Л. Ланчинского и девять ведомостей Г. Гросса, целиком или в значительной части посвященных восстанию генуэзцев. В прочих реляциях двух посланников оно либо вообще не затрагивается, либо информация подается кратко и без комментариев (частично пересказана или процитирована в примечаниях). Все реляции и ведомости написаны ровным, каллиграфическим почерком сотрудников канцелярии посольства. Ланчинский и Гросс собственноручно выводили в конце только подпись: «Л. Ланчински» или «Генрих Грос». При публикации перевод мест, в оригинале шифрованных цифрами, выделен курсивом. Подлинники хранятся в подшивках реляций Л. Ланчинского и ведомостей Г. Гросса за 1746 и 1747 гг. в Архиве Внешней Политики Российской Империи, в фондах «Сношения России с Австрией» (ф. № 32, оп. 32/1, 1746, д. № 4а; 1747, д. № 5) и «Сношения России с Францией» (ф. № 93, оп. 93/1, 1746, д. № 5; 1747, д. № 5).

При написании вступления помимо архивных документов использованы номера «Санкт-Петербургских ведомостей» 1746 и 1747 гг.