Это высказывание французского дипломата Кампредона, близко знавшего П. А. Толстого, справедливо. Оно подтверждается обращением к книге, которая появилась в результате первого путешествия Толстого по Европе. Вчитываясь в текст путевых записок московского стольника, анализируя факты биографии Толстого, свидетельства документальных источников конца XVII — первой трети XVIII в., можно воссоздать интеллектуальный и нравственный облик этого человека, оставившего заметный след в русской истории и литературе.

* * *

Жанр путевых записок по количеству произведений и художественным достоинствам текстов может считаться одним из наиболее значительных, определяющих «литературное лицо» петровской эпохи. Русская литература этого периода оставила в наследство путевые записки известных государственных деятелей, «птенцов гнезда Петрова»: фельдмаршала Б. П. Шереметева (1697-1699), офицера-преображенца А. М. Апраксина (1697-1699), посла в Париже А. А. Матвеева (1705), главы русского дипломатического корпуса Б. И. Куракина (1705-1708), двоюродного брата Петра I И. JI. Нарышкина (1714-1717). В этот период активизируется интерес и к традиционной форме паломнического хождения, создаются произведения старообрядца Иоанна Лукьянова (1701-1703), украинского паломника Макария (1704), личного священника посла России в Константинополе П. А. Толстого Андрея Игнатьева (1707-1708), наместника Елецкого монастыря Ипполита Вишенского (1707-1709), священника русского посла в Константинополе П. П. Шафирова Варлаама Леницкого (1712-1714), богатого ярославского купца М. Г. Нечаева (1721 -1722), паломников Сильвестра и Никодима (1722). Кроме того, известны путевые записки о Востоке анонимного русского паломника начала XVIII в., несколько русских проскинитариев по странам христианского Востока и России, а также «скаски» и «отписки» первопроходцев, открывавших новые земли в Сибири и на Дальнем Востоке.

Почетное место в этом ряду памятников путевой литературы петровского времени занимают путевые записки Петра Андреевича Толстого (1697-1699), которые, по выражению академика Д. С. Лихачева, по праву считаются одним «из наиболее замечательных литературных явлений конца XVII века» (Лихачев Д. С. Повести русских послов как памятники литературы // Путешествия русских послов XVI-XVII вв. Статейные списки. М.; Л., 1954. С. 341). Первым из знаменитого рода Толстых он вошел в историю не только русской дипломатии и военного искусства, но и отечественной словесности. Как Петр I строительством [252] Санкт- Петербурга и победой под Полтавой «прорубил окно в Европу» для научного, экономического и культурного обмена, так П. А. Толстой открыл для русских Европу, создав в путевых записках своеобразную «энциклопедию» духовной жизни народов европейских стран конца XVII в., и прежде всего Италии.

Не случайно произведение П. А. Толстого обретает форму путевых записок. Правительство Петра I от русских «вояжеров», посланных «за моря в науку», требовало официальных отчетов об увиденном за границей. Оно рассматривало путевую литературу как явление межгосударственных контактов, как огромной важности воспитательное средство, призванное выработать в русском обществе европейские нормы поведения. Рост интереса к произведениям путевого характера был связан и с процессом эмансипации личности. Русская интеллигенция начала осознавать себя творческой силой государства, ответственной за духовное развитие нации. Несмотря на то, что основной корпус произведений создавался как документы, отчеты, записки для памяти, «путешествия» стали неотъемлемой частью литературного репертуара эпохи, популярным и интенсивно развивающимся жанром художественной документалистики.

Авторами путевых записок были в основном люди, далекие от профессионального литературного труда, дилетанты, свободно и ярко проявлявшие свою индивидуальность в художественном творчестве. Путевые записки создавались ими не столько из-за природной, склонности к писательскому труду или ради литературной славы, сколько по причинам, связанным с условиями жизни и требованиями времени. Автор путевых записок был в меньшей степени скован канонами жанра, чем придворный поэт и драматург, смелее экспериментировал в области стиля, искал новых путей художественного самовыражения личности. Именно для путевой литературы петровского времени характерны обостренная борьба традиций и новаций, причудливое сочетание просветительских тенденций и элементов религиозно-символического видения мира, напряженный поиск путей национального возрождения, которое одни писатели связывали с духовным наследием христианского Востока, другие — с опытом развития стран Западной Европы. Таким образом, «путешествия» были одним из самых продуктивных, гибких и перспективных жанровых образований в литературе петровского времени.

Конечно, русские люди бывали за границей и раньше: купцы, паломники, дипломаты постоянно выезжали за рубеж. У посольских работников близкого знакомства и активных контактов с европейской культурой не могло быть, ибо вся их деятельность жестко регламентировалась особыми инструкциями. Более того, русские послы часто оказывались в положений пленников, как это было, например, с Я. Ф. Долгоруким во Франции, П. А. Толстым в Турции. Официальные отчеты дипломатов, которые назывались «статейными списками», составлялись, как правило, в сухих протокольных тонах, рассказывали только о служебных делах и не касались фактов частного быта и личных впечатлений. Хождения паломников, в отличие от светской путевой литературы, создавались под влиянием многовековой жанровой традиции и больше дорожили «вечным» и «идеальным», чем «сиюминутным» и «реальным», видя свою главную задачу в описании христианских святынь Востока.

До Петра I частные путешествия за границу с образовательными целями не практиковались, так как западные страны с их иными религиозными традициями воспринимались средневековым человеком как земли еретические. О своих современниках и соотечественниках в XVII в. Г. К. Котошихин [253] писал: «...для науки и обычая в ыные государства детей своих не посылают, страшась того: узнав тамошних государств веры и обычаи и водность благую, начали б свою веру отменить и приставать к иным, и о возвращении к домам своим и к сродичам никакого бы попечения не имели и не мыслили» (Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906. С. 53).

Русские дворяне, посетившие европейские страны в конце XVII — первой четверти XVIII в:, ездили туда не по своей охоте, а по приказу Петра I, что, естественно, вызывало у многих «вояжеров» чувство внутреннего сопротивления и недовольства. Среди них были люди, чья природная нелюбознательность, нежелание учиться и переносить тяготы путешествия и жизни в чужой стране, приводили к восприятию нового только с ортодоксально-православных позиций. Регистрируя курьезы и раритеты, они не стремились к исследованию глубинных процессов европейской жизни. Даже те, кто внешне выражал готовность отправиться в чужие края, путешествовали по Европе с целью отличиться перёд императором, сделать карьеру.

В русском литературоведении под влиянием высказываний маститых ученых прошлого сложилось предубеждение, что авторы путевых записок петровского времени — люди недалекие, необразованные. «Неподготовленные и равнодушные, — писал В. О. Ключевский, — с широко раскрытыми глазами и ртами, смотрели они на нравы, порядки и обстановку европейского общежития, не различая див культуры от фокусов и пустяков, не отлагая в своем уме от непривычных впечатлений никаких помыслов» (Ключевский В. О. Соч.: В 8-ми т. М., 1958. Т. 4. С. 236). Даже такой тонкий знаток и ценитель отечественной словесности как А. Н. Пыпин не удержался от язвительной реплики в адрес русских «вояжеров», заявив, что в глазах просвещенных европейцев они выглядели смешными невеждами и «въезжали в Неаполь точно в Кострому» (Пыпин А. Н. История русской литературы: В 4-х т. СПб., 1899. Т. 3. С. 249).

Эти высказывания правомерны по отношению к путешественникам типа А. М. Апраксина, воспринявшим только внешний европейский лоск и оставшимся в глубине души средневековыми «московитянами», которые видели в произведениях античного и западноевропейского искусства только «голых мужиков и девок». Нуждаются в переоценке путевые записки А. Матвеева и Б. Куракина, авторы которых глубоко и тонко осмыслили своеобразие европейского образа жизни. «Путешествие» П. А. Толстого, вершинное произведение путевой литературы петровского времени, во многом опередило свою эпоху: по широте охвата действительности, богатству материала, смелости мысли и актуальности решаемых проблем, обстоятельности ,описаний и яркости жанровых зарисовок, своеобразию стиля эта книга [Является прямым предшественником «Писем русского путешественника» Н. М. Карамзина.

. * * *

Жизнь П. А. Толстого (1645-1729) приходится на переломный период национальной истории, когда рушились казавшиеся незыблемыми устои средневековья и в муках петровских реформ рождалось новое государство. В биографии Толстого, его личности ярко проявилась сложность и противоречивость эпохи: стремительные взлеты к вершинам политической [254] власти и падения, участие в заговорах, мятежах и ревностное служение государственным интересам, жажда славы, богатства и полнейшее бескорыстие (См.: Попов Н. А. Граф Петр Андреевич Толстой. Биографический очерк (1645-1729) // Древняя и Новая Россия. 1875. № 3. С. 226-244; Копия письма датского посланника Вестфаля к его величеству королю датскому // Сб. РИО. СПб., 1889. Т. 66. С. 71-87; Толстой М. В. Краткое описание жизни графа Петра Андреевича Толстого. Сочинение французского консула Виллардо // Русский архив. 1896. Кн. 1, № 1. С. 20-28; Павлов-Сильванский Н. П. Граф Петр Андреевич Толстой [Пращур графа Льва Толстого] // Соч.: В 2-х т. СПб., 1910. Т. 2. С. 1-41; Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова. М“ 1988. С. 116-245).

П. А. Толстой принадлежал к незнатному и небогатому дворянскому роду, известному с XIV в. (Руммель В. В., Голубцов В. В. Родословный сборник русских дворянских фамилий. СПб., 1887. Т. 2. С. 487-533). Государственную службу, как это было принято в дворянском быту XVII в., он начал при отце Андрее Васильевиче Толстом, находившемся с войском на Украине. Здесь в 1665-1669 гг. проходила «государева служба» П. А. Толстого, здесь он получил боевое крещение, приняв участие в обороне Чернигова от войск мятежного гетмана И. М. Брюховецкого, «в осаде сидел тридцать три недели». В 1677 и 1678 гг. молодой дворянин Толстой вместе с отцом участвовал в Чигиринских походах. Военной карьере будущего писателя содействовал В. В. Голицын, фаворит царевны Софьи, что обусловило ориентацию Толстого на антипетровскую партию в борьбе за политическую власть в стране.

С 1671 г. началась придворная служба П. А. Толстого: получив чин стольника, он находился при дворе царицы Натальи Кирилловны, а через шесть лет — при дворе царя Федора Алексеевича, но материальных выгод от службы не имел. По словам Толстого, в это время «государева жалованья, поместья и вотчин» у него не было «ни единого двора, ни единой четверти» (См.: Павленко И. И. Указ. соч. С. 119, 336). Возможно, в 70-е годы произошло сближение Толстого с писателями Симеоном Полоцким, Карионом Истоминым, Сильвестром Медведевым, историками А. Я. Дашковым, Д. Г. Черкасским, А. И. Лызловым, служившими при дворе и выполнявшими различные поручения правителей России (См.: Панченко А. М. Русская стихотворная культура XVII века. JI., 1973. С. 116-129; Чистякова Е. В., Богданов А. П. «Да будет потомкам явлено». Очерки о русских историках второй половины XVII века и их трудах. М., 1988. С. 77-84, 103-132). Эта интеллектуальная среда не могла не оказать влияния на становление политической концепции, литературных способностей, исторического кругозора П. А. Толстого, на выбор им жизненного пути.

После смерти царя Федора П. А. Толстой вернулся к военной службе и стал адъютантом И. М. Милославского, которому приходился племянником. Иван Милославский, близкий родственник и политический сторонник царевны Софьи, привлек Толстого к участию в стрелецком бунте, причем ему отводилась важная роль зачинщика. По рассказам современников, П. Толстой и А. Милославский «на прытких серых и карих лошадях скачучи, кричали громко, что Нарышкины царя Иоанна Алексеевича задушили» (Сахаров И. П. Записки русских людей. События времен Петра Великого. СПб., 1841. С. 19), а это послужило поводом для занятия стрельцами Кремля и расправы с неугодными боярами.

Услуги смышленого адъютанта были высоко оценены: Толстой был вновь приближен ко двору и в 1682 г. стал стольником царя Ивана Алексеевича. Но после падения царевны Софьи вскоре оказался воеводой в провинциальном Великом Устюге, где в 1693 г. встречал пушечной стрельбой и устраивал пир направлявшемуся в Архангельск молодому [255] царю Петру I (См.: Барсуков А. П. Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия. СПб., 1902. С. 262). Видимо, царю запомнились расторопность и незаурядный ум устюжского воеводы и в 1696 г. он привлек Толстого к участию во втором, победном, Азовском походе. Следует думать, что воевода храбро сражался под стенами Азова, ибо удостоился чести быть изображенным рядом с Петром I на гравюре А. Шхонебека, запечатлевшей один из эпизодов штурма.

В 1697-1699 гг. П. А. Толстой ездил с образовательными целями за границу. Он побывал в Польше, Священной Римской империи, Венеции, Милане и Неаполе, Папской области, Дубровнике, на островах Сицилия и Мальта. Русский стольник оказался на редкость любознательным и проницательным путешественником, сумевшим понять и точно описать особенности западной действительности, образа жизни и европейского мышления конца XVII в. (См.: Попов Н. А. Путешествие в Италию и на о. Мальту стольника П. А. Толстого в 1697 и 1698 годах // Атеней. 1859. № 7. С. 300-339; № 8. С. 421-457; Шереметев П. С. Владимир Петрович Шереметев (1668-1737). М., 1913. Т. 1. С. 29-152; Пыпин А. Н. Указ. соч. Т. 3. С. 210-232; Павленко Н. И. Указ. соч. С. 122-136).

Долгое время существовала версия, что Толстой добровольно, по собственному желанию отправился в Европу. Документы свидетельствуют об обратном: в путевых записках Толстого говорится, что «205 году генваря в 30 ис Посолскаго приказу прислана проезжая грамота на двор к Петру Андрееву Толстово», которому в числе других стольников по указу Петра I «велено... ехать в европские христианские государства для науки воинских дел» (л. 2-2 об.); по воспоминаниям одного из волонтеров Б. И. Куракина, «спальники выбраны на две партии, одна в Галандию, другая в Италию» (Архив князя Ф. А. Куракина. СПб., 1890. Т. 1. С. 254). Приказному порядку отправления «за моря в науку» не мог помешать солидный возраст Толстого, которому в 1697 г. исполнилось 52 года. За границу поехали стольники всех возрастов: Борису Куракину был 21 год, Владимиру и Василию Шереметевым соответственно 29 и 38, а их брату Борису Петровичу 45 лет.

Выехав из Москвы 26 февраля 1697 г., Толстой по старой Смоленской дороге через Дорогобуж добрался до Смоленска, а оттуда, минуя Могилев, Борисов, Минск, прибыл в Варшаву. В описании польской столицы значительное место занимает элекция, церемония избрания нового короля. Как известно, после смерти Яна Собеского королем был избран Август II Сильный, который взошел на трон несмотря на противодействие профранцузской партии принца Конде и проавстрийской, возглавляемой королевичем Якубом Собеским. В Варшаве русский путешественник прожил с 30 апреля по 4 мая, отдав последние почести королю и полководцу Яну Собескому, осмотрев Королевский замок, собор Яна Хшцицеля, памятник королю Сигизмунду III Вазе, королевскую резиденцию в Вилянове, дворцы Радзивилла и Любомирского. В польской столице Толстого сопровождал московский резидент дьяк А. В. Никитин. У папского нунция монсиньора Давиа русский путешественник получил документы на поездку в Италию. По пути в Вену П. А. Толстой посетил одну из святынь католического мира — знаменитый монастырь паулинов на Ясной горе близ города Ченстохова, в котором хранилась чудотворная икона Ченстоховской Богоматери, написанная, по преданию, евангелистом Лукой.

Покинув Польшу, путешественник через чешскую Силезию и Моравию, входившие в то время во владения 1абсбургов, добрался до Вены. Неделю [256] занял у Толстого осмотр венских достопримечательностей (22-28 мая), который он начал с императорского зверинца, затем посетил собор святого Стефана, побывал во дворце Хофбург, императорской летней резиденции Терезианум, загородном дворце Шенбрунн, авгусгианском монастыре, осмотрел скульптурные памятники города, старую ратушу и торговые ряды. Подробно Толстой описал церковную процессию, участниками которой были цесарь Леопольд I, наследные принцы Иосиф I и Карл VI, королева Элеонора Магдалена Терезия, лотарингский курфюрст Леопольд Иосиф Карл, генералиссимус Евгений Савойский и другие члены императорской фамилии. В Вене путешественника опекал московский посланник А. А. Вейде.

Путь Толстого из Вены в Италию лежал через Альпийские горы, поразившие его сходящими лавинами, опасными дорогами, пропастями и бурными реками. «Теми помяненными горами путь зело прискорбен и труден, — вспоминал путешественник. — По дороге безмерно много каменья великаго остраго, и дорога самая тесная... Когда кто по той дороге чрез те помяненные горы едет, то непрестанно бывает в смертном страхе, доколе с тех гор съедет. На тех горах всегда лежит много снегов, потому что для безмерной их высокости великие там холоды и солнце никогда там промеж ими лучами своими не осеняет» (л. 31 об.-32).

Первым крупным городом Италии, посещенным стольником, была Венеция, куда он прибыл 15 июня 1697 г. П. А. Толстой полюбил Венецию, где жил дольше других итальянских городов и куда возвращался из всех своих плаваний по Адриатике и Средиземному морю. С большим интересом он осмотрел Дворец Дожей, собор святого Марка, базилики святого Георгия, Санта Мария делла Салюте, кармелитский и георгианский монастыри, Арсенал, галеру дожей Буцентавр, побывал на островах Лидо, Сан-Джорджо-Маджоре, Мурано, который славился производством известного во многих странах венецианского стекла. Из Венеции на лодке по «прокопным водам» (системе каналов) Толстой ездил в Падую, где посетил университет, история которого связана с именами Н. Коперника и Г. Галилея, Т. Тассо и Ф. Скорины. В окрестностях Падуи русский путешественник побывал на горячих источниках и отдал дань уважения «разуму тех обитателей италиянских: и тое воды, которую на всем свете за диво ставят, даром не потеряли, ища себе во всем прибыли», используя «горячую от естества своего воду к здравию человеческому» (л: 46).

В сентябре 1697 г. стольник принялся за изучение морского дела, для чего поступил волонтером на корабль, который совершал каботажное плавание по Адриатическому морю вдоль побережья Истрии и Далмации. Науку мореходства П. А. Толстой изучал под руководством капитана Ивана Лазоревича.

В марте 1698 г. русский путешественник ездил в Милан, где осмотрел собор Иль Домо, монастырь Амвросия Медиоланского, замок Сфорца, лазарет и другие достопримечательности, а затем вернулся в Венецию.

Второй период пребывания в Венеции для Толстого — прежде всего знакомство с культурой итальянского города. В путевой дневник входят описания органных концертов и театральных постановок, торжественных процессий и богослужений. Особенно поразил москвича красочный обряд обручения Венеции с морем, в котором принимал участие дож Сильвестр Валерио. Этот праздник возник в ХИ в. после завоевания Венецией Далмации и стал символом политической мощи и независимости республики. Дож на парадной галере Буцентавр прибывал к острову Лидо и при стечении народа, выезжавшего в Венецианскую лагуну на гондолах, пиотах [257] и барках, бросал в воду перстень святого Марка со словами: «Обручаемся с тобою, о море, в знак истинного и вечного владычества». Результатом длительных прогулок по Венеции и знакомства с «каменной летописью» города становятся в сочинении Толстого описания ансамблей знаменитых площадей Пьяцца ди Сан Марко и Пьяцетта ди Сан Марко, здания Старых и Новых Прокураций, моста Риальто с его ювелирными лавочками, памятника кондотьеру Бартоломео Коллеони.

1 июня 1698 г. началось новое учебное плавание Толстого по Адриатике, во время которого он посетил ряд городов побережья Далмации и Рагузское княжество (Дубровник), описал жизнь и быт славянского населения этого края (См.: Стригалев А. А. Описание городов Далмации русским путешественником XVII века // Художественные связи народов России и Югославии XVII-XX вв. М., 1987. С. 108-134). В Которской бухте произошла встреча Толстого с московскими стольниками Д. и Ф. Голицыными, А. Репниным, И. Гагиным, Ю. Хилковым, Б. Куракиным, обучавшимися в знаменитой школе «Наутика» известного мореплавателя Маро Мартиновича. Корабль пересек Адриатическое море и высадил Толстого в городе Бари, где в центральном соборе хранились мощи святого Николая Мирликийского. Капитан корабля Иван Карстели выдал московскому волонтеру похвальный аттестат, в котором сообщал об успехах ученика в «навтичных науках» и практическом кораблевождении.

В конце июня из Бари Толстой в карете отправился в Неаполь, где познакомился с памятниками античного и средневекового искусства, присутствовал на ученых диспутах в Неаполитанской академии, посещал музеи и музыкальные вечера, принимал участие в карнавалах и народных гуляниях. Воображение писателя-путешественника поразили развалины античного города Кастель-ди-Байя, подземные цистерны с питьевой водой, фрески и мозаики древних мастеров.

В июле 1698 г. состоялось путешествие П. Толстого через Тирренское море на Мальту вдоль западного побережья Италии. На фелюге он пересек Мессинский пролив, обогнул с востока Сицилию и недалеко от острова Капо-Пассеро встретился с двумя мальтийскими галерами, которые готовились к бою с тремя турецкими военными кораблями. Понимая всю опасность положения мальтийцев, Толстой принял мужественное решение участвовать в морском сражении. С этой целью он на своей фелюге всю ночь находился в дозоре в открытом море, чтобы турки не могли под покровом темноты приблизиться к галерам и внезапно атаковать их. Турки, видя решимость мальтийских рыцарей сражаться до конца, не рискнули напасть на отважных мореходов и скрылись в море в поисках более легкой добычи.

Несколько дней спустя фелюга Толстого поплыла через морской пролив к Мальте, но ночью сбилась с пути и лишь благодаря навигаторским знаниям московского стольника нашла путь к землям Мальтийского ордена. Неподалеку от Мальты парусную лодку, на которой плыл русский путешественник, в течение нескольких часов преследовал турецкий фрегат, но искусство капитана и хорошая выучка матросов избавили пассажиров от турецкого плена.

На Мальте П. А. Толстой был любезно принят руководителем ордена великим магистром Раймундом Переллосом Рокафулем, который разрешил ему ознакомиться с оснасткой кораблей и фортификационными сооружениями острова. Путешественник осмотрел и по достоинству оценил [258] неприступную мощь фортов Ригазоли, Сант-Эльмо, Сант-Анджело, богатое убранство собора Иоанна Предтечи, дворца великого магистра, загородной резиденции магистров Бошхетто. Получив свидетельство о пребывании на Мальте и личном участии в морском сражении с турками, Толстой покинул остров и тем же путем вернулся в Неаполь, а оттуда по знаменитой Аппиевой дороге, построенной еще в античные времена, поехал в Рим.

В столице Папской области путешественник пробыл недолго, с 13 по 18 августа, но успел за это время осмотреть главные достопримечательности «вечного города»: собор святого Петра, Ватикан, Латеранский дворец, виллы Боргезе, Памфили, Медичи, церкви Сан Марко, Сан Паоло и другие. Из памятников античного Рима внимание Толстого привлекли Форум и Колизей, термы Караккалы и Мамертинская тюрьма. Путевые записки П. А. Толстого содержат наиболее подробное и интересное в историко-литературном отношении описание Рима конца XVII в.

Из Рима через Флоренцию и Болонью стольник вернулся в Венецию, где прожил еще около месяца. 25 октября 1698 г. он получил от Ф. А. 1оловина, приказ о возвращении на родину. Его путь в Россию лежал через Вену, Варшаву, Минск и Смоленск. П. А. Толстой вернулся в Москву 27 января 1699 г., привезя с собой свидетельства об изученных им науках, грамоты, удостоверяющие его познания в области мореходства, и объемистый том путевых записок, составленный во время путешествия по странам Европы.,

Обычно Толстой обстоятельно и точно вел дневниковые записи, фиксируя не только перемещения, но и их мотивы, условия и средства. Однако писатель-путешественник ничего не сообщает о причинах поспешного отъезда из Венцона в Вену 6 ноября 1698 г., когда он «возы свои, и салдата, и человека своего покинул, а сам, наняв себе верховую лошадь, поехал один наперед» (л. 156 об.). Видимо, это было связано со вторым стрелецким бунтом и следствием по делу мятежников. Петр I, находившийся в Вене, был вынужден прервать дипломатические переговоры с королем Иосифом I и вместо Италии отправиться в Россию. Еще до возвращения царя в Москву мятеж был подавлен, стрелецкие полки были разбиты под Новым Иерусалимом, а зачинщики мятежа казнены. Петр I, недовольный следствием, решил пересмотреть приговор и лично возглавил новое следствие, установившее связи мятежников с царевной Софьей и реакционным боярством. Осторожный и дальновидный политик, Толстой, будучи участником первого стрелецкого бунта 1682 г., естественно, беспокоился, не прозвучало ли его имя в документах новой следственной комиссии. Вероятно, именно это обстоятельство заставило его совершить рискованное путешествие по горным дорогам, чтобы в Вене, где находилось Великое посольство, выяснить подробности московского мятежа и узнать, не угрожает ли ему какая-либо опасность.

Вернувшись из-за границы, Толстой вращался в кругах приближенных к царю лиц, но особого доверия Петра I не удостаивался из-за старых связей с оппозицией (См.: Копия письма датского посланника Вестфаля... С. 73.).

В самом начале XVIII в. в связи с разгоревшейся Северной войной Петр I решил дипломатическими средствами уладить разногласия с Турцией, для чего в Константинополь было необходимо послать опытного дипломата, который бы смог разобраться в хитросплетениях восточной политики. Выбор царя пал на П. А. Толстого, успешно исполнявшего обязанности русского посла в Турции с 1702 по 1714 гг. и являвшегося первым русским дипломатом, который возглавил не временное, а постоянное [259] посольство в Османской империи. Основная задача, стоявшая перед Толстым, — всемерное укрепление связей между Россией и Турцией и недопущение военного столкновения двух стран (См.: Инструкция графу П. А. Толстому при отправлении его чрезвычайным и полномочным послом к Порте Оттоманской в 1702 году // Отечественные записки. 1822. Ч. 10. С. 258-272, 410-420; Ч. 11. С. 370-378; Ч. 12. С. 33-42).

Деятельный и умудренный жизненным опытом политик, обладавший удивительной способностью располагать к себе людей, П. А. Толстой быстро освоился в турецкой столице, нашел подход к султанским сановникам, наладил тайные связи с представителями сербской и греческой общин Константинополя, что помогло выполнению его сложной дипломатической миссии.

Борьбу за сохранение мира между Россией и Турцией Толстому приходилось вести на нескольких фронтах: против самой турецкой администрации; против происков Крымского ханства; против заговоров послов европейских держав, искавших выгод в напряженных русско-турецких отношениях; против врага России гетмана Мазепы и бежавшего в Бендеры разгромленного под Полтавой шведского короля Карла XII (См.: Орешкова С. Ф. Русско-турецкие отношения в начале XVIII века. М., 1971). Русский посол одержал ряд блистательных побед в дипломатических сражениях со своими противниками. Историки, занимавшиеся анализом дипломатической деятельности П. А. Толстого, отмечали, что «при знакомстве с содержанием и формой переговоров на конференциях с османскими министрами создается впечатление о Толстом как о человеке многоликом, умевшем быть вкрадчивым и предупредительным, деликатным и спокойным и в то же время несгибаемым и твердым, напористым и жестоким» (Павленко Н. И. Указ. соч. С. 185-186).

Несмотря на дипломатический талант, Толстому все же не удалось помешать началу очередного русско-турецкого конфликта, который возник в 1711 г., уже после побед русской армии в Прибалтике и под Полтавой, а не до них, что было несомненной заслугой посла, сумевшего избавить Россию от изнурительной войны на два фронта. 1710-1713 гг. П. А. Толстой провел в подвалах Семибашенного замка — государственной тюрьмы, в которую турки заключали наиболее опасных политических противников (См.: Попов Н. А. Указ. соч. С. 238).

После возвращения в Россию в 1714 г. Толстой был определен в Посольскую канцелярию, принимал участие в дипломатических переговорах, а в 1716 г. в качестве советника сопровождал Петра I в поездке по Европе, побывав в Амстердаме, Париже, Копенгагене. За границей Петр I узнал о бегстве из России царевича Алексея Петровича, быстро организовал его поиск, напал на след и направил в пределы Священной Римской империи «оперативную группу» во главе с резидентом Авраамом Веселовским и гвардии капитаном Александром Румянцевым, поставив перед ней задачу — найти царевича и привезти в Россию. Венский двор, пытаясь использовать сложившуюся ситуацию в своих целях, тщательно скрывал местопребывание Алексея Петровича, пряча его то в местечке Вейербург, то в крепости в Тирольских Альпах, то в австрийских владениях в Италии, но за ним неотступно следовала группа Румянцева, сообщая русскому императору о всех перемещениях сына.

На завершающей стадии этой операции к поимке беглеца был подключен опытный дипломат Петр Толстой, предъявивший императору Карлу VI ультиматум русского царя: выдать Алексея Петровича под угрозой [260] военного вмешательства (См.: Устрялов Н. Г. История царствования Петра Великого. СПб. 1859. Т. 6. С. 358-359, 383-387). Переписка Толстого с Петром I и Веселовским свидетельствует об удивительном умении русского дипломата использовать все приемы убеждения: от лести до угроз, от чистой правды до обмана и шантажа, от уговоров и всевозможных обещаний до подкупа приближенных царевича. Прекрасно понимая, что Алексей Петрович находится в безвыходном положении, Толстой шутливо называет себя «охотником», а царевича — «зверем», которого остается только «огчаети», чтобы склонить к добровольному возвращению на родину. П. А. Толстой достаточно быстро достиг желаемой цели, запугав беглеца сведениями о нежелании цесаря защищать его интересы, о решении Петра I приехать в Неаполь для свидания с сыном, угрозами разлучить царевича с любовницей.

В 1718 г. началось следствие по делу Алексея Петровича, которым руководил сам царь, а непосредственным исполнителем его приказов был Толстой, назначенный главой специально созданной для этого Тайной канцелярии. Следствие, во время которого царевич был подвергнут истязанию кнутом, пришло к выводу о существовании заговора сына против отца: с помощью иностранных войск Алексей Петрович намеревался захватить власть в стране и ликвидировать петровские преобразования (См.: Погодин М. П. Суд над царевичем Алексеем Петровичем. М., 1860. С. 82-83). В обвинительном приговоре, осуждавшем царевича на смерть, девятой стоит подпись тайного советника Толстого. Император высоко оценил заслуги Толстого в предотвращении международного скандала и возможного государственного переворота: он наградил его вотчинами, чином действительного тайного советника и должностью сенатора (См.: Попов Н. А. Из жизни П. А. Толстого, одного из следователей по делу царевича Алексея Петровича // Русский вестник. 1860. Т. 27, № 5. С. 333).

В 1725 г., после смерти Петра I, П. А. Толстой вместе с А. Д. Меншиковым, опираясь на гвардейские полки, содействовал восшествию на престол Екатерины I, ибо понимал, что воцарение сына Алексея Петровича приведет к опале. Но в борьбе за влияние на политику новой императрицы он проиграл князю Меншикову, в руках которого сосредоточилась фактическая власть в стране. Неизлечимая болезнь Екатерины ускорила развязку противоборства Толстого и Меншикова. Решив упрочить собственное положение, Меншиков устроил помолвку великого князя Петра Алексеевича и своей дочери Марии, что в корне изменило расстановку сил при дворе. И Меншиков, и сын царевича Алексея Петровича в случае прихода к власти были кровно заинтересованы в расправе с Толстым (См.: Павленко Н. И. Александр Данилович Меншиков. М., 1981).

Петр Андреевич принял меры, которые скорее можно рассматривать как акт самозащиты от опалы, чем контрнаступление. Он выдвинул в качестве кандидата на российский престол цесаревну Елизавету Петровну, тем более что по закону о престолонаследии именно ей принадлежали права на царскую корону (См.: Ключевский В. О. Соч. Т. 4. С. 395). Толстой вошел в партию недовольных усилением власти Меншикова, в рядах которой были генерал-полицмейстер А. М. Девиер, голштинский герцог Карл Фридрих, генерал И. И. Бутурлин, министры Г. Г. Скорняков-Писарев и А. И. Ушаков, боярин А. Л. Нарышкин, князь И. А. Долгоруков.

По российскому законодательству определение престолонаследника являлось прерогативой императора, и всякие рассуждения по этому поводу рассматривались как государственное преступление. Виновные в этом [261] предавались церковной анафеме и приговаривались к смертной казни. Заговор был раскрыт, состоялось поспешное следствие и суд приговорил Петра Толстого к ссылке в Соловецкий монастырь, а остальных участников заговора к различным наказаниям. Указ об этом был подписан императрицей Екатериной I 6 мая 1727 г. за несколько часов до смерти.

П. А. Толстой оказался в заточении на Соловках вместе со своим любимым сыном Иваном, что было последней местью Меншикова, ибо имя И. П. Толстого не упоминалось в следственном деле и к дознанию он не привлекался. В казематах Соловецкого монастыря заключенные находились в таких тяжелых условиях, что за два года на них истлела почти вся одежда. Им была запрещена переписка с родными, общение друг с другом и с монастырской братией, посещение церкви. Первым не выдержал испытаний Иван Толстой, он заболел «цинготной болезнью» и умер 7 июня 1728 г. Спустя восемь месяцев, 30 января 1729 г. скончался и его отец Петр Андреевич Толстой, который был погребен в монастырской ограде перед Преображенским собором (См.: Попов Н. А. Сведения о пребывании графа П. А. Толстого в ссылке // Древняя и Новая Россия. 1875. № 11. С. 295-296; Макарий (Миролюбов). Последние дни графов Петра и Ивана Толстых // ЧОИДР. 1880. Кн. 3. С. 33-38).

* * *

Борение традиционного и нового, русского и чужеземного в укладе жизни той эпохи, сыном которой был Толстой, нашло отражение в противоречивости его натуры. Голштинский герцог Карл Фридрих, посетивший графа П. А. Толстого в Санкт-Петербурге, «обратил внимание на совершенно различные картины, повешенные в противоположных углах комнаты: одна изображала какого-то из русских святых, а другая — нагую женщину» (Дневник камер-юнкера Ф. В. Берхгольца. М., 1902, Ч. 1. С. 66). Этот рассказ содержит «ключ» к пониманию не только характера Толстого, но и всей его жизни, государственной деятельности и литературного творчества: икона — это символ средневекового, допетровского, старомосковского, того, чем жил русский стольник до воцарения Петра I; картина с изображением обнаженной женщины — символ новой европеизированной и просвещенной России. Икона и картина в кабинете свидетельствуют о неординарности и гибкости мышления Толстого. Картины висят в противоположных углах комнаты как знак перелома в мировоззрении, культурных традициях, как вызов и приверженцам старины, и доморощенным европейцам.

Старое и новое, светское и религиозное, исконно русское и иноземное так переплелись в жизни и творчестве Толстого, что двойственность стала характерной приметой всех помыслов и поступков этого человека, сказалась и на личной жизни писателя. Он разъехался с женой С. Т. Дубровской и открыто содержал любовницу, что было явным вызовом общественному мнению. Об этой скандальной истории был наслышан Петр I, доносили своим правительствам иностранные дипломаты. Французский консул Кампредон в 1722 г. писал, что П. Толстой содержит «некую итальянскую куртизанку по имени Лаура, женщину очень умную, большую интриганку, стяжавшую своим легким поведением некоторую известность в Риме и Венеции» (Сб. РИО. СПб., 1885. Т. 49. С. 139). Вынужденный расстаться с любимой женщиной, Толстой и это трудное решение обратил на пользу России: он собирался использовать высланную из страны Лауру в качестве тайного агента русского правительства при венском дворе. [262]

Жизнь Толстого была богата экстремальными ситуациями,, когда ему требовалось проявить проницательность и дальновидность, решительность и осторожность, чтобы не только найти выход из сложного положения, но и обратить его себе на пользу. Активный участник первого стрелецкого бунта, Толстой сумел избежать казни и стал сподвижником Петра I. Выходец из военной среды, прослуживший в армии около двадцати лет, он сделал карьеру на дипломатическом поприще. Ловкий царедворец, стольник П. Толстой в возрасте 52 лет отправился «за море» изучать навигацию и корабельное дело. Убежденный монархист, он заставил вернуться бежавшего в Неаполь царевича Алексея Петровича, стал следователем по его делу и подписал смертный приговор наследнику престола. Сторонник императрицы Екатерины I, способствовавший ее восшествию на престол, Толстой по ее приказу был сослан в Соловецкий монастырь, где и умер.

Непредсказуемые повороты судьбы выработали у П. А. Толстого, служившего шести русским царям, холодную расчетливость, граничившую с жестокостью и беспринципностью. Человек культурный, образованный, обаятельный, Толстой был порождением своей эпохи, когда великое часто имело кровавый отсвет: на совести его было клятвопреступление, убийство и покушение на жизнь человека (отравление в Константинополе подьячего Тимофея, решившего «обасурманиться», попытка отравления сподвижника Карла XII С. Понятовского). С негативными чертами характера П. А. Толстого связано возникновение родового предания о проклятии, которому якобы предал Толстого и его потомков умиравший в застенке царевич Алексей Петрович, вследствие чего в роду были как необыкновенно одаренные, так и слабоумные люди.

Противоречивыми были и отзывы о П. А. Толстом его современников. В «Записках» А. К. Нартова рассказывается об одной из пирушек Петра I, на которой Толстой «притворился пьяным, дремлющим, мотал головой и снял с себя парик; в самом же деле подслушивал речи, которые другие подгулявшие откровенно государю говорили. Государь, похаживая взад и вперед и увидя плешивую голову сидевшего на стуле хитреца, подошел к нему, ударил ладонью слегка по голому темени два раза и сказал: «Притворство, господин Толстой!» После, оборотясь к предстоящим, говорил: «Эта голова ходила прежде за иною головою, повисла, боюсь, чтоб не свалилась с плеч!» А притворщик, очнувшись, взглянул на государя, ответствовал тотчас: «Не опасайтесь, ваше величество! Она вам верна и на мне тверда; что было прежде — не то после, теперь и впредь!» (Майков Л. Н. Рассказы Нартова о Петре Великом // Приложение к 67 тому записок императорской Академии наук № 6. СПб., 1891. С. 102-103) Известно, что Петр I любил быстрые и остроумные ответы, поэтому для Толстого этот инцидент имел счастливую развязку: он выпил штрафной кубок вина, и ему уже не было нужды притворяться пьяным. Петр I, высоко ценя ум и деловые качества Толстого, используя его талант государственного деятеля, все же не доверял ему до конца. Незадолго до смерти император. говорил приближенным: «Петр Андреевич человек очень способный, но когда имеешь с ним дело, то нужно держать камень в кармане, чтобы выбить ему зубы, если он захочет кусаться» (Толстой М. В. Краткое описание жизни графа Петра Андреевича Толстого. Соч. французского консула Виллардо... С. 23. Эта же информация содержится в записках Вестфалена, см.: Сб. РИО. СПб., 1889. Т. 66. С. 75).

Все современники, лично знавшие Толстого, русские и иностранцы, друзья и враги, высоко оценивали этого государственного деятеля, его [263] блестящую память и острый ум, осторожность и дальновидность в решении политических проблем, редкие для того времени высокую образованность и культуру общения. Дипломатические представители европейских держав в России, характеризуя ближайшее окружение Петра I, писали о П. А. Толстом в своих донесениях: «достопочтеннейший и знаменитейший» (Фандербек); «искусный... и влиятельный» (Маньян); «благовоспитанный человек», «любезный» и «очень ловкий», «умнейшая голова в России» (Кампредон); «знаменитый» (Рондо); человек, который «играл выдающуюся роль на театре российской истории» (Весгфален) (Фандербек М. Ш. (Критодемус). О состоянии просвещения в России в 1725 году // Сын отечества. 1842. Ч. 1, № 1. С. 30-31; Обозрение известий о России в царствование Екатерины I (из донесений Кампредона) // ЖМНП. 1844. № 1. С. 20; Сб. РИО. СПб., 1884. Т. 40. С. 201-202; СПб., 1885. Т. 49. С. 9, 85; СПб., 1888. Т. 64. С. 465; СПб., 1889. Т. 66. С. 71, 203). Константинопольский патриарх Хрисанф, избегавший прямых контактов с Россией и русскими, вынужден был признать, что московский посол — «человек... верный и разумный» (Письма и бумаги императора Петра Великого. Пг., 1918, Т. 7. Вып. 1. С. 469).

А. А. Матвеев, испытывая неприязнь к Толстому за участие в стрелецком бунте 1682 г., во время которого был убит его отец, приводил в своих «Записках» московское прозвище Петра Андреевича — «Шарпенок», т. е. уменьшительное от «грабитель», «обдирала», «мародер» (См.: Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1955. Т. 4. С. 622). И он же писал о братьях Иване и Петре Толстых как о людях «великого пронырства и мрачного зла в тайнах Исполненных», но «в уме зело острых» (Сахаров И. П. Указ. соч. С. 12) .

П. А. Толстой прожил долгую и богатую событиями жизнь. Менялись города и страны, где он жил; изменялись характер и политическая ориентация, круг врагов и союзников, род занятий, чины и титулы; сменяли друг друга на российском престоле цари; «безумное и мудрое» «осьмнадцатое столетие» пришло на смену «бунташному» XVII веку... Неизменным было одно — желание Толстого служить Отечеству. Пророческими оказались слова Ф. А. Головина, начальника Посольского приказа, о П. А. Толстом: он интересы России «бодрым оком стрежет» (Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1900. Т. 4. Вып. 2. С. 835).

* * *

До Толстого русские люди неоднократно бывали в европейских странах, посещали Италию. «Итальянскую тему» в русской литературе открыло созданное в XV в. «Хождение на Флорентийский собор» неизвестного суздальца. Автор произведения входил в состав русской делегации, прибывшей на Ферраро-Флорентийский собор для обсуждения вопроса о заключении унии между католической и православной церквами. В «Хождении» отразился процесс постижения русским человеком природных и экономических, исторических и культурных особенностей жизни средневековой Европы. «Автор искренне восхищается достижениями западноевропейской культуры, без тени осуждения «латинства», хотя в то время... религиозные страсти достигли большого накала» (ПЛДР. XIV — середина XV в. М“ 1981. С. 586) в связи с тем, что русская церковь не признала унии. Видимо, этому же автору принадлежит небольшая «Заметка о Риме» — первый опыт описания «вечного города».

В дальнейшем Контакты между Россией и Папской областью осложнились из-за вмешательства римской курии во внутренние дела Московского [264] государства. Русские послы, бывавшие в Италии в XVI-XVII вв., не только не поддерживали связей с Ватиканом, но даже объезжали Рим стороной. В то же время между Россией и другими итальянскими государствами (Венецией, Миланом, Флоренцией) шел активный обмен на уровне послов, посольств, гонцов (См.: Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 г.). М.. 1896. Ч. 2. Германия и Италия. С. 206-250, 262-271). Только во второй половине XVII в. Венецию и Флоренцию посетили посольства И. Чемоданова (1656 -1657), В. Лихачева (1658-1659), И. Желябужского (1662), Т. Кельдермана (1668), П. Менезиса (1672), И. Волкова (1687) И. Ликудия (1689), и в Россию приезжали дипломатические представители этих государств (См.: Брикнер А. Г. Русские дипломаты-туристы в Италии в XVII столетии // Русский вестник. 1877. Т. 128, № 3. С. 5-44; № 4. С. 560-607).

Участники посольств составляли отчеты о поездке (статейные списки), так что к концу XVII в. Посольский приказ располагал богатой коллекцией материалов о странах Европы (См.: Алпатов М. А. Что знал Посольский приказ о Западной Европе во второй половине XVII века // История и историки. М., 1966. С. 89 -129). Большая часть статейных списков содержит лишь сведения, касающиеся дипломатических переговоров и приемов; зарисовки повседневной европейской жизни, далекой от сфер международной политики, в произведениях этого жанра встречались редко. Дьяк Г. Котошихин писал, что послам запрещалось ознакомление со страной и ее порядками и после завершения переговоров предписывалось «ехать к Москве не мешкая» (Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича... С. 52).

Путешествия за границу частных лиц, как правило, имели один маршрут — путь паломника по «святым местам» (в Иерусалим, на Синай и Афон). Путешествие на католический Запад в допетровское время было явлением необычным, греховным. Для ортодоксально верующего русского человека не только представители католической и протестантской веры, но православные соотечественники, жившие в европейских странах, казались еретиками. Князь А. М. Курбский вспоминал о трагической судьбе первого русского студента, «юноши зело прекрасного», «яже был послан на науку за море во Германию и тамо навык добре аляманскому языку и писанию, бо там пребывал, учась, немало лет и объездил всю землю немецкую», но по возвращении в Россию по приказу царя Ивана Грозного «смерть вкусил от мучителя неповинне» (Курбский А. М. Соч. князя Курбского. СПб., 1914. Т. 1. С. 298).

Правительство Бориса Годунова в начале XVII в. отправило в Германию, Францию и Англию пятнадцать молодых дворян «для науки», однако в Россию вернулся лишь один, а остальные, по выражению современника, «пустились в свет и не хотели видеть своего отечества» (Бер Мартин. Летопись московская // Сказания современников о Дмитрии Самозванце. СПб., 1859. Т. 1. С. 18).

Значителен по составу и интересен по мотивам бегства от российской действительности список русских эмигрантов XVI-XVII вв.: князь А.М. Курбский, скрывшийся в Литве от преследований Ивана Грозного; В.А. Ордин-Нащокин, сын известного русского дипломата, образованный и даровитый человек, бежавший в 1660 г. в Польшу и посетивший Австрию, Францию, Голландию, Данию, которому и после возвращения на родину ставили в вину его «западничество» (См.: РБС. Обезьянинов — Очкин. СПб, 1905. С. 303 -305); подьячий Посольского приказа Г. К. Котошихин, умерший в Швеции и оставивший воспоминания о России периода правления Алексея Михайловича, и другие, менее известные их современники. [265]

Даже Юрий Крижанич, получивший образование на Западе, попав в Россию, поддался общему умонастроению о губительности для русских людей контактов с европейцами, предлагал законодательно запретить всем царским подданным «скитание в чужих землях». И в петровское время, по словам А, С. Пушкина, «за посылание молодых людей в чужие края старики роптали, что государь, отдаляя их от православия, научал их басурманскому еретичеству. Жены молодых людей, отправленных за море, надели траур» (Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 10-ти т. М., 1950. Т. 10. С. 4).

В 1697 г. русское правительство отправило в Италию, Голландию и Англию около 50 представителей наиболее родовитой и знатной части дворянского общества. Официальная цель отправки стольников «за море» — обучение дворян «наукам навтичным» и «новым воинским искусствам и поведениям» (Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1887. Т. 1. С. 135). Петр I, уезжая за границу в составе Великого посольства в марте 1697 г., приказал волонтерам срочно покинуть Москву, «чтоб к последним числам февраля никто здесь не остался» (Там же. С. 118). Приказ о столь поспешном отъезде стольников за границу был связан с раскрытием заговора стрелецкого полковника И. Е. Циклера, к которому имели отношение Василий и Федор Соковнины, назначенные для поездки в Италию. Петр I опасался возможности нового заговора среди придворных во время его отсутствия, тем более что среди направленных за границу были откровенные противники петровских реформ (Абрам Лопухин, Александр, Алексей и Сергей Милославские, Василий Толочанов).

Этот тонкий маневр в политической линии Петра I был разгадан иностранными дипломатами, один из которых, секретарь австрийского посольства И. Корб, писал: «Нет ничего обыкновеннее, как выслать под личиной почета из столицы тех лиц, могущество которых или всеобщее к ним расположение внушают опасение» (Корб И. Г. Дневник путешествия в Московию 1698 и 1699 гг. СПб.. 1906. С. 254). А. С. Пушкин в «Истории Петра», анализируя причины «первой посылки» стольников в Европу, отмечал, что «Петр... хотел удержать залоги в верности отцов во время своего собственного отсутствия» (Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 10. С. 30). Расчет молодого царя оказался верным: в стрелецком бунте 1698 г. никто из близких родственников московских стольников, бывших в учении «за морем», участия не принимал.

Русское правительство точно определило учебную программу и круг практических навыков, которыми должны были овладеть московские студенты. Каждому стольнику была выдана специальная инструкция — «Статьи, подлежащие учению»: «1. Знать чертежи или карты морския, компас и протчая признаки морския. 2. Владеть судном как в бою, так и в простом шествии, и знать все снасти, или инструменты, к тому надлежащия: парусы и веревки, а на катаргах и на иных судах весла и прочия. 3. Сколко возможно искать того, чтоб быть на море во время бою... 4. Естли кто похочет впредь получить себе милость болшую по возвращении своем, то... научились знати, как делати те суды...» (Письма и бумаги императора Петра Великого... Т. 1. С. 117-118).

Программа была сложной и насыщенной, она включала в себя практические знания, необходимые в промышленности, армии и на флоте. Князь М. Голицын жаловался в письме к родным из Голландии: «Наука определена самая премудрая... определены в навигатцкую науку... чтобы были на сухом пути, обучалися чертежам зимние четыре месяца, а 8 месяцев всегда [266] бы были непрестанно на корабле; а ежели кто сего дела не обучит, и за то будет безо всякия пощады превеликое бедство... рукою самого монарха» (Письмо князя М. Голицына из-за границы в 1711 г. // Архив историко-юридических сведений, относящихся до России. М., 1854. Кн. 2, пол. 2, отд. VI. С. 62). Естественно, что перспектива публичного экзамена в присутствии царя давала известный стимул к работе. Тем не менее, среди русских волонтеров были, как сообщал венецианский нунций Кузано в послании римскому кардиналу Спаде, такие, кто «с малым успехом» занимался науками (Шмурло Е. Ф. Сборник документов, относящихся к истории царствования императора Петра Великого. Юрьев, 1903. Т. 1. С. 288).

П. А. Толстой получил похвальные аттестаты от всех учителей, свидетельствовавших о «прилежании» великовозрастного ученика «к изучению дисциплин теоричных, яко математичных, до науки морской надлежащих, яко и в самой практике до лучшего понятия трудностей морских» (л. 155 об.). Толстой, как и другие стольники, отправленные Петром I в Европу, не соблазнился благами западной цивилизации; несмотря на активную миссионерскую деятельность католической церкви (См.: Флоровский А. В. Московские навигаторы в Венеции в 1697-1698 гг. и римская церковь // Ost und West in der Geschichte des Denkens und der kulturellen Beziehungen. В., 1966. S. 194-199), он не остался в Италии и не изменил вере отцов и дедов, а вернулся в Россию, хотя на родине он мог быть привлечен к следствию по делу второго стрелецкого бунта. П. Толстой вместе с другими русскими навигаторами за границей мечтал о том дне, когда можно будет «с радостью... возвратиться в патрию» (Архив князя Ф. А. Куракина... Т. 1. С. 233) и служить приобретенными знаниями России.

* * *

Из всех московских стольников, отправленных за границу, путевые записки создал только П. А. Толстой (Небольшая заметка о жизни московских стольников в Италии есть в воспоминаниях Б. И. Куракина, но они написаны значительно позднее. См.: Архив князя Ф. А. Куракина... Т. 1. С. 254-257). Несомненно, он был художественно одаренной натурой, тяготевшей ко всему изящному, высоко ценившей и тонко понимавшей искусство. Создание «Путешествия» — естественное выражение потребности Толстого рассказать о своей встрече с европейской культурой. Обращение к труду писателя было связано и с проявлением гражданской позиции Толстого: через чтение путевых записок он стремился приобщить русских людей к новым сферам прекрасного, в том числе в быту, во взаимоотношениях между людьми, в научном и художественном освоении мира.

Толстой считал, что авторитет государства зависит от уровня образования и культуры его граждан, поэтому он поддержал реформаторскую деятельность Петра I, направленную на просвещение дворянства. «Историки полагают колыбель всех знаний в Греции, откуда (по превратности времен) они были изгнаны, перешли в Италию, а потом распространились было и по всем европейским землям... — писал царь. — Теперь очередь приходит до нас... Покамест советую вам помнить латинскую поговорку «ога et labora» и твердо надеяться, что может быть еще на нашем веку вы пристыдите другие образованные страны и вознесете на высшую ступень славу русского имени» (Вебер Ф. X. Записки о Петре Великом и его царствовании Брауншвейгского резидента Вебера // Русский архив. 1872. № 6. Стб. 1074-1075). [267]

Петр I высоко ценил принцип практической полезности, поэтому на литературу и искусство смотрел как на явления, которые должны служить делу преобразования России. В петровское время был распространен тип писателя, работавшего «на заказ» или «по указу» (См.: Панченко А. М. О смене писательского типа в петровскую эпоху // XVIII век. Сб. 9. Проблемы литературного развития в России первой трети XVIII века. Л., 1974. С. 125. См. также: Демин А. С. Писатель и общество в России XVI-XVII веков (Общественные настроения). М., 1985. С. 223-244). Сочинение П. А. Толстого имело прикладной характер, служило, прежде всего, образовательным и воспитательным целям. Оно утверждало в русской литературе новый тип героя, рожденный на переломе эпох, — образ «политичного кавалера», выходца из незнатного, служилого дворянского рода, достигшего высокого общественного положения, славы и богатства упорным трудом, незаурядными личностными качествами, ревностным служением государству. Автобиографический характер героя путевых записок, который, в отличие от героев «гисторий» петровского времени, был больше «укоренен» в русской действительности, усиливал воспитательный эффект произведения, его общественную значимость.

Были и сугубо личные причины, побудившие Петра Толстого взяться за перо. Писатель рассчитывал, что царь прочтет и по достоинству оценит произведение бывшего политического противника, ставшего сторонником и защитником его реформ, поэтому он выполнил не только учебную программу-минимум, но с пользой для русской науки и культуры осмотрел и описал все самое замечательное, что встретил в Европе. Толстому был известен план Петра I — посетить с Великим посольством Италию, в этом случае его путевые записки стали бы своеобразным «путеводителем» для царя и его свиты.

Создавая произведение, П. А. Толстой демонстрировал свою наблюдательность и образованность, дипломатические способности и умение владеть пером, убеждал императора в своей «нужности» России. Прекрасное знание итальянского языка, бывшего языком дипломатии XVII в., подтверждало право Толстого занять вакантную должность русского посланника при каком-либо иностранном дворе.

В основе книги лежит путевой дневник, куда Петр Андреевич записывал свои наблюдения и впечатления о европейской жизни, иначе трудно объяснить детальность и точность описаний, энциклопедизм сообщаемых сведений, память не только о дне, но и о часе, когда произошло то или иное событие. Отдельные фрагменты путевого дневника, видимо, сразу подвергались литературной обработке, так как времени на редактирование путевых записок в России у Толстого было мало: через месяц после возвращения в Москву он был вытребован в Воронеж на экзамен к царю, а последовавшее в 1700 г. поражение русской армии под Нарвой не способствовало росту интереса к произведениям о путешествиях в европейские страны. Скорее всего, путевые записки П. А. Толстого были созданы до февраля 1699 г.

Обращение писателя к жанру «путешествия» не являлось случайным. Этого требовала сама специфика жизненного материала, на котором создавалась книга; на выборе жанра сказались литературные вкусы и потребности среды, окружавшей Толстого, его знакомство с традициями древнерусских хождений и статейных списков. Интересен факт профессиональных, творческих и дружеских контактов Толстого почти со всеми писателями-путешественниками петровского времени. [268]

В 1696 г. вместе с Б. П. Шереметевым он принимал участие во взятии крепости Азов, а в 1712-1714 гг. вместе с сыном фельдмаршала М. Б. Шереметевым вел трудные переговоры с турецкой администрацией и был заключен в Семибашенный замок (См.: Переписка и бумаги графа Б. П. Шереметева // Сб. РИО. СПб., 1878. Т. 25. С. 343). В 1714 г. П. А. Толстой и Б. П. Шереметев присутствовали на похоронах М. Б. Шереметева в Киеве (См.: РБС. Шебанов — Щютц. СПб., 1911. С. 184-185).

А. А. Матвеев сообщал о знакомстве с Толстым в известных «Записках о стрелецком бунте» (См.: Сахаров И. П. Указ. соч. С. 12). Толстой неоднократно встречался с Б. И. Куракиным: в 1717 г. они ездили на переговоры к английскому королю Георгу I, а затем сопровождали Петра I в его поездке в Париж (См.: Никифоров Л. А. Русско-английские отношения при Петре I. М., 1950. С. 148, 154, 159). Матвеев и Куракин состояли в переписке с Петром Андреевичем, когда он был послом в Константинополе (См.: Письма и бумаги императора Петра Великого. М., 1962. Т. 11. Вып. 1. С. 335-337).

По всей видимости, Петр Толстой был знаком и с А. М. Апраксиным, предполагаемым автором «Записок Неизвестной особы», ибо находился в родстве с генерал-адмиралом Ф. М. Апраксиным, который, по свидетельству Вестфалена, сумел убедить Толстого разорвать отношения с царевной Софьей и примкнуть к партии Петра 1 (См.: Копия письма датского посланника Вестфаля... С. 72).

П. А. Толстой встречался с А. Л. Нарышкиным, родным братом И. Л. Нарышкина, автора неопубликованных «Путевых записок». Братья Нарышкины в 1714-1717 гг. вместе путешествовали по Испании, Италии, Франции, Голландии. А. Л. Нарышкин был участником заговора против Меншикова, но как близкий родственник Петра I был наказан лишением чина и ссылкой в собственные деревни (См.: Павленко Н. И. Птенцы гнезда Петрова... С. 220, 223, 226, 229).

Находясь на дипломатической службе в Константинополе, Петр Толстой встречался со всеми русскими писателями-паломниками, проезжавшими столицу Османской империи на пути в Иерусалим. Имя Толстого упоминали в своих «Хождениях» Иоанн Лукьянов и Андрей Игнатьев, Ипполит Вишенский и Варлаам Леницкий. И. Лукьянов писал, что именно по настоянию посла Толстого паломников на пути в Россию сопровождал почетный эскорт янычар (См.: Путешествие в Святую землю московского священника Иоанна Лукьянова, М., 1862. С. 101). О радушном приеме в русском посольстве в Константинополе рассказывал украинский паломник Ипполит Вишенский: «Петр Андреевич Толъстой... велми рад был и нас принял вдячне, приказал нам дать келию... абы я там жил, и велел мне давать всего доволно» (Путешествие иеромонаха Ипполита Вишенского в Иерусалим, на Синай и Афон (1707-1709) // ППС. СПб., 1914. Вып. 61. С. 13). Священник посольской церкви Андрей Игнатьев, служивший у Толстого пять с половиной лет, отпросился на поклонение в Иерусалим и получил от него «прошение к салтанову величеству» о выдаче фирмана на беспошлинный проезд по землям Оттоманской Порты (См.: Путешествие из Константинополя в Иерусалим и на Синайскую гору находившегося при российском посланнике графе Петре Андреевиче Толстом священника Андрея Игнатьева и брата его Стефана в 1707 г.. // ЧОИДР. М., 1873. Кн. 3. Отд. V. С. 27). Был знаком с Толстым и капеллан П. П. Шафирова и М. Б. Шереметева Варлаам Леницкий, описавший свои приключения во время паломничества по заказу русского посольства в [269] Константинополе. В. Леницкий вернулся в Россию в 1714 г. вместе с П. Толстым (См.: Травников С. Н. Путевые записки петровского времени (Проблема историзма). М., 1987.С. 48)

Итак, жанр «путешествия» — «хождения» был популярен в русской литературе петровского времени и в нем работали многие современники П. А. Толстого, в том числе и близко знавшие его, люди разной политической ориентации, разных художественных школ.

Одна из особенностей путевых записок Толстого — стремление к объективности повествования, сдержанность субъективно-авторских характеристик, что отчасти объяснялось предельной осторожностью Толстого-политика, который в конце XVII в. не был до конца уверен в победе петровских начинаний. Он создавал книгу, которую приняли бы сторонники обеих враждующих партий: приверженцы старины нашли бы в ней описание христианских святынь Европы; новое поколение русской интеллигенции — пропаганду идей Просвещения, мысль о приоритете европейской культуры. На первый взгляд, писатель далек от публицистических дебатов своей эпохи, в путевых записках он ни единым словом не упомянул о полемике между новаторами и традиционалистами, хотя его личная судьба находилась в прямой зависимости от исхода борьбы между сторонниками допетровской Руси и реформаторами. Позиция человека, стоящего вне политики, была для Толстого, порвавшего связи с окружением царевны Софьи, но пока не принятого в свою партию сторонниками Петра I, единственно возможной, ибо позволяла, не раздражая нападками прежних друзей, вызвать у молодого царя интерес к своей личности правдивым описанием европейской жизни. Толстой, не осуждая и не перечеркивая культурное наследие средневековой Руси, все же сделал однозначный вывод в пользу европейского пути развития страны, что наглядно проявилось в путевых записках. Таким образом, если внешне позиция писателя определялась как позиция человека, стоящего над схваткой, то внутренне она была ориентирована на поддержку политики Петра I.

Сведений о знакомстве Петра I с произведением Толстого пока не обнаружено, но император знал о практических результатах путешествия московского стольника. 29 марта 1701 г. царь писал в резолюции на доклад Ф. А. 1оловина: «Про италианскую посылку, что Толстой говорил... что он в Венецыи желания таковаго не слыхал от жидов, а слышал в Полше такое желание от жидов полских» (Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1900. Т. 4. Ч. 1. С. 494). В данном случае речь идет о попытках русского правительства завязать торговые отношения с Венецианской республикой через Черное море и крепость Азов. Петр I заинтересовался сообщением Толстого и пометил в записной книжке 1701 г.: «О жидах из Иттали: к Озову торговать и места дать» (Письма и бумаги императора Петра Великого. СПб., 1889. Т. 2. С. 310, 312). Из документальных источников известно, что Петр Андреевич постоянно ссылался на опыт своего путешествия по Европе и «хвалил Италию», за что неоднократно подвергался типичному для круга русского императора наказанию — пил штрафной кубок, а это для него, трезвенника, было серьезным испытанием. В 1717 г., возвращаясь из-за границы с царевичем Алексеем Петровичем, он не без тайного удовлетворения писал канцлеру П. П. Шафирову: «А когда благоволит Бог мне быть в С.-Питербурке, уже безопасно буду хвалить Италию и штрафу за то пить не буду: понеже не токмо действительный поход, но [270] и одно намерение быть в Италии добрый ефект их величествам и всему Российскому государству принесло» (Устрялов Н. Г. Указ. соч. С. 409).