СИНЬОРИЯ И ГУМАНИСТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА

(ПО МАТЕРИАЛАМ ФЕРРАРЫ XV—XVI вв.)

Однажды Лодовико Моро попросил герцога Феррары Эрколе I д’Эсте прислать ему отсутствующую в библиотеках Милана книгу историка Диона Кассия. Эрколе счел нужным отказать и мотивировал свое решение следующим: «Должны Вам сказать, что мы читаем это сочинение почти каждый день и получаем огромное удовольствие от такого чтения». ¹

Действительно ли феррарские правители испытывали столь постоянную потребность в чтении античных классиков, или скорее это дань моде со стороны тщеславного герцога? Попытаемся в какой-то мере ответить на этот вопрос.

Безусловно, имеется большое различие в степени развития гуманистической культуры во Флоренции и в других центрах Северной и Средней Италии — Милане, Мантуе, Ферраре, Урбино, Римини, где Возрождение и гуманизм носили порой спорадический характер и не были столь органичны, как в столице Тосканы. Но нас интересует другой аспект проблемы. Всюду развитие новой культуры происходило в период господства синьории или принципата. Да и в самой Флоренции лишь начало гуманизма падает на позднекоммунальный период; его расцвет продолжался при синьории Медичи.

Разумеется, связь синьорий и принципатов с гуманизмом не только «временная». Между ними можно отметить определенную идеологическую общность. Энергичная и беззастенчивая борьба синьоров за власть и ее укрепление требовала максимального развития способностей личности правителя, часто незаконно захватившего господство, имевшего врагов в своей собственной семье. Необходимость подчинить и использовать городские коммунальные магистраты, побеждать то силой, то ловкостью, то лестью своих противников, прекрасно ориентироваться в сложной внутриитальянской ситуации была под силу только незаурядным политикам, владевшим искусством правления, «arte di governo». Гуманистические идеи бескрайних горизонтов человеческой активности и смелых дерзаний отвечали этим стремлениям. Разумеется, нельзя ставить знак равенства [19] между высокими принципами служения обществу, развиваемыми Салютати, Бруни, Макьявелли и практикой итальянских государей. Последние отбирали из идеологии гуманизма то, что способствовало свободе их деятельности, давало им необходимое образование, создавало блеск двору, приносило славу их деяниям.

Естественно также, что некоторые синьоры и государи как сыновья своего времени в той или иной степени были искренними сторонниками новой идеологии; тому примером Козимо Медичи и Лоренцо Великолепный, Федериго да Монтефельтро, Альфонсо Арагонский, Леонелло д’Эсте, Сиджизмондо Малатеста. Несомненно и то, что большинство властителей стремились поставить гуманизм себе на службу. Соперничество итальянских государей XV—XVI вв. шло не только на поле брани и в дипломатических битвах; каждый стремился переманить к себе наиболее видных ученых-гуманистов, художников, поэтов, музыкантов. Синьоры шли также по линии практического использования дарований архитекторов и инженеров эпохи Возрождения. Но за высокое жалованье, а иногда и почести правители требовали обычно полного подчинения и преследовали тех адептов нового движения, которые выступали против них.

В свою очередь многие гуманисты, начиная с Петрарки, в той или иной степени признали синьории, так как полагали, что лишь устойчивое управление может дать мир хотя бы отдельным частям страны. Синьоры и государи обладали к тому же обычно большими средствами, чем олигархические или коммунальные правления, для обеспечения гуманистов; они могли дать простор творческому применению их способностей. Когда Эней Сильвий Пикколомини полагал, что Альфонсо Арагонский объединит Италию, он писал: «Если его владычество даст мир Италии, то я предпочел бы его всякому другому современному управлению, так как король умеет награждать своих подданных». ² Вместе с тем гуманисты старались оказать благотворное влияние на синьоров. Часто они были их воспитателями или стремились внушить им в сочинениях, речах, эпистолярных посланиях идеи о высоком гражданском долге правителя.

Для того чтобы та или иная синьория могла воспринять гуманистическую культуру, созданную прежде всего блестящей плеядой флорентинцев, необходимы были определенные условия: сравнительная стабильность социально-политических режимов, наличие определенных средств, готовность правителей принять новую культуру и способствовать ее развитию. Маркизы д’Эсте (одна из старейших феодальных фамилий Италии) пришли к власти в Ферраре уже в середине XIII в., но в ту пору они одержали лишь политическую победу. Относительно устойчивое управление, определенная консолидация государства здесь создавались трудным путем еще не менее полутора столетий. ³ Первые плоды успехов мог собрать маркиз Альберто д’Эсте, добившийся от папы Бонифация IX (Феррара была леном папской курии) ряда важных привилегий и среди них буллы от 4 марта 1391 г. на право открытия в Ферраре университета; благодарные феррарцы воздвигнули статую Альберто в нише городского собора, где она стоит и поныне. Основание университета по инициативе синьора (в отличие от Болоньи и Падуи) положило начало руководству культурной жизнью своих подданных со стороны д’Эсте.

Долгое правление Никколо III (1393—1440), наследника Альберто, характеризуется дальнейшим укреплением власти д’Эсте: было принято новое законодательство, улучшена администрация, проводились осушительные работы (столь необходимые при болотистой почве Феррарского округа и постоянных разливах По), строились дороги, дворцы, [20] соборы. ⁴ Никколо III отличался бурной энергией, воинственностью, страстью к охоте, похотливостью, но был чужд идеям гуманизма. При дворе царили грубые и жестокие нравы. В 1425 г. маркиз казнил на башне феррарского замка свою молодую жену Паризину и сына Уго, обвинив их в преступной связи. Впрочем, подобные события время от времени случались при многих итальянских дворах, хотя большей частью это были тайные убийства. Тем не менее и Никколо III чувствовал дух времени. При нем были приглашены в Феррару видные ученые-гуманисты: Гварино из Вероны, знаменитый врач Микеле Савонарола (дед Джироламо), грек Джованни Ауриспа, проживший здесь 30 лет, и другие ученые. Самым значительным было приглашение Гварино Веронского, крупного и талантливого педагога-гуманиста, так как без воспитания молодых феррарцев в духе новой культуры невозможно было бы ее распространение. Открытая школа Гварино, бесплатная для бедных, чрезвычайно способствовала развитию в Ферраре гуманистических идей, нового образа мышления и поведения, тем более что преподавательская деятельность Гварино продолжалась в Ферраре свыше 30 лет, с 1429 по, 1460 г. Ученик Гварино Лодовико Карбоне в надгробной речи по смерти Веронца сказал, что после того как появился в Ферраре «этот божественный человек, произошло чудесное изменение в умах людей... На его публичные лекции собиралась огромная толпа не только юношей и девушек, но и взрослых, которые желали исправить свои ошибки и приобщиться к свету новой образованности». ⁵ Профессор красноречия в университете, переводчик с греческого многих произведений, Гварино был воспитателем наследника Никколо III — Леонелло, получившего прекрасное гуманистическое образование. Гварино не стеснялся делать принцу дружеские внушения. Так_т он писал Леонелло в 1439 г. в Реджо, куда последний поехал на охоту: «Ты должен искать не столько птиц — куропаток и фазанов, — сколько людей и расположения этого народа. Действительно, чтобы привлечь любовь подданных более крепкой связью, чем законы правящих, недостаточно иметь имя синьора; но надо пожать им руку, посмотреть им в лицо, обещать помощь, что можно сделать только видя их, — это более крепкие цепи, соединяющие души... Тебе влюбленное послушание подданных будет приобрести гораздо легче, так как здесь было собственное гнездо твоих предков, откуда начинался полет знаменитых государей, чтобы достичь более обширных горизонтов; и если в это гнездо ты будешь возвращаться, то эти люди поймут, что ты не охотился за ничтожной дичью; они увидят, что ты посетил их не ради птичек, но чтобы позаботиться об их добре». ⁶ Д’Эсте ценили заслуги Гварино: вместо 150 скуди, которые он получал в Вероне, в Ферраре ему платили 350. Леонелло (1441—1450), по мнению многих гуманистов и историков, приближался к типу идеального гуманистического правителя. Молодой маркиз хорошо знал латинских классиков и особенно ценил риторику и историю, произведения Цицерона, Квинтилиана, Плутарха. Его прологи к декретам представляли собой небольшие литературные произведения с примерами из сочинений древних. Он сам составлял речи и красноречивые послания иностранным государям, не чуждался и итальянского языка, на котором писал сонеты, ценил творчество Данте и Петрарки. Ученые-гуманисты при дворе заняли видное место. По-видимому, гуманистические веяния оказали определенное влияние и на политику Леонелло: при нем Феррара не вела войн, при дворе отсутствовали династические распри, что редко наблюдалось в этом воинственном семействе. Не было суровых казней; в голодные годы производились раздачи [21] беднякам хлеба и мяса, был основан госпиталь для нуждающихся, не раз проводилось снижение налогов и цен. ⁷

В 1442 г. возобновились занятия в университете; для привлечения профессоров Леонелло направил послания ко многим итальянским дворам. Греческий язык преподавали Теодоро Газа и Джованни Ауриспа, гражданское право — Анджело дельи Убальди, каноническое — гуманист Лодизио Кривелли и Франческо Аскольти д’Ареццо, переведший в прозе «Илиаду» и «Одиссею». Курсы философии читали Джованни Манарди, Маджи, Монтекатини. Развивались и точные науки. Астрономией занимались известный ученый Джованни Бьянкини и Доменико Мария Новара (учитель Николая Коперника). Поскольку университет в Ферраре открылся довольно поздно, здесь не было глубоких схоластических традиций и отсутствовали серьезные препятствия для гуманистического преподавания. Значительно возросло число студентов: с 34 в 1440 г. до 338 в годы правления Леонелло. Среди них 75 студентов были иностранцами: англичане, немцы, греки, венгры, поляки. ⁸

Вокруг Леонелло сложился кружок ученых и поэтов, в состав которого входили кроме Гварино Альберто Костабиле, Никколо и Тито Строцци, Альберто Пио да Карпи, Фельтрино Боярдо, Угуччоне Контрари, Франческо Ариосто, Уго Бенци и другие. Здесь велись беседы и дискуссии по филологии, лингвистике, риторике, обсуждались доблести древних и вопросы современной морали, изучалась астрология. О деятельности этого кружка мы имеем подробные сведения из книги миланского гуманиста Анджело Камилло Дечембрио. ⁹ В занятиях придворных феррарских гуманистов и самого Леонелло преобладали филологические штудии и интерес к риторике.

Библиотека д’Эсте стала собираться еще при Никколо III. Первый книжный инвентарь насчитывал 279 томов. При Леонелло она значительно пополнилась произведениями античных классиков. Здесь были сочинения Цицерона, Квинтилиана, Вергилия, Саллюстия, Горация, Боэция, Сенеки. Присциана, Овидия, Цезаря, Светония, Ювенала и других. Многие кодексы были посвящены Леонелло видными гуманистами: Гварино, Флавио Биондо, Франческо Ариосто, Тито Веспасиано Строцци, Джованни Бьянкини. Свои библиотеки имели и отдельные ученые, практиковался частый обмен книгами. Маркиз переписывался с гуманистами Филельфо, Франческо, Барбаро, Лоренцо Валлой, Поджо Браччолини; с Леоном Батистой Альберти у него установилась дружба. Альберти посвятил Леонелло некоторые произведения, а маркиз вдохновил гуманиста на его замечательный труд «De re aedificatoria». При Леонелло в Ферраре бывали и крупные художники: Пизанелло и Якопо Беллини писали его портреты; посещали город Пьеро делла Франческа и молодой Мантенья.

За недолгое правление Леонелло Феррара стала видным центром гуманистической культуры. Если деятельность придворного кружка охватывала сравнительно немногих ученых, то в университете Феррары готовились кадры не только для феррарского, но и общеевропейского гуманистического просвещения. Смягчились несколько и нравы феррарцев. 40—60 гг. XV в. были, можно сказать, самым светлым и «демократическим» периодом развития новой культуры в Ферраре, когда придворный и университетский гуманизм составлял как бы единое целое. Недаром Поджо Браччолини в письме к Гварино от 1456 г. противопоставляет [22] флорентийскую коррупцию, столь препятствующую воспитанию молодежи, феррарской вежливости и сдержанности; в другом тексте он выразил восхищение строгой моральностью окружения Леонелло по сравнению с распущенностью двора Павии. ¹⁰

После краткого правления Леонелло на феррарском престоле уже не встречаются государи-гуманисты. Его братья и преемники — первый герцог Феррары Борсо (1450—1471) и Эрколе I (1471—1505) — кондотьеры и политики, увлекающиеся охотой, играми, турнирами. Сами они мало интересовались гуманистическими штудиями. Правление Борсо считается «золотым веком» феррарского государства. Честолюбивый, деятельный и тщеславный герцог много внимания уделял укреплению центрального аппарата и бюрократической администрации: при нем большое значение приобрели государственные секретари, были созданы Совет юстиции, Секретный совет; разрабатывался новый городской статут. Были упорядочены герцогская канцелярия и судопроизводство. Принимались меры для подъема сельского хозяйства, проводились осушительные работы, для чего приглашались специалисты из-за границы. Широко применялась продажа государственных должностей, шел процесс обновления дворянства за счет выходцев из горожан. Феррара времен Борсо и Эрколе I опередила в этом вопросе медичейскую Флоренцию. ¹¹

При Борсо и Эрколе I меняется отношение к гуманистической культуре. Безусловно, они покровительствовали ее развитию, но в их политике преобладали утилитарные интересы. Честолюбивый Борсо стремился использовать представителей новой культуры для своего прославления и величия, но был далек от их интересов. Гуманисты отнюдь не входили в круг его придворных и рассматривались как слуги. Герцог предпочитал развлекаться на охоте, рыбной ловле, увлекался торжественными и пышными церемониями. Ученые при его дворе были оттеснены певцами, шутами и жонглерами. Большим успехом, нежели латинская проза и поэзия, при дворе пользуется рыцарская французская литература. Сам Борсо, как большинство его придворных, не знал латыни, поэтому произведения латинских классиков переводились на итальянский язык. Живописцы и скульпторы рассматривались как декораторы (что, впрочем, характерно и для других центров XV в.). Франческо дель Косса, расписавший дворец Скифаноя радостными фресками, воспроизводящими быт блестящего феррарского двора, из-за скупости Борсо покинул Феррару.

Если при Леонелло развивалась единая гуманистическая культура и ее представители занимали первое место как при дворе, так и в университете, то во второй половине XV в. в своей основной линии феррарское Возрождение и гуманизм принимают все больше дворянско-придворную окраску. Все поэты состояли на государственной службе и зависели от герцога; связи с герцогским двором были обязательным трамплином для литератора или ученого. В этом смысле интересно сравнить судьбы Гварино Веронского и его сына Батисто Гварини. Первый был ярким представителем ранней гуманистической интеллигенции, живущим на жалованье за свою преподавательскую деятельность, смело подающим советы правителям. Батисто Гварини — заметная фигура феррарского Возрождения, профессор латинского и греческого языков в университете. Но одновременно он — придворный, выполнявший ряд дипломатических поручений, писавший льстивые стихи и не занимавший независимого положения, как его отец. Характерна также деятельность другого феррарского гуманиста — Лодовико Карбоне: ученик Гварино, он стал при Борсо профессором красноречия и поэзии в университете, перевел Саллюстия на итальянский язык и способствовал тому, что среди феррарских гуманистов возрос интерес к римской республиканской истории, В то же время он был [23] церемониймейстером двора, сочинял эпиталамы, панегирики и за свои поэмы получал высокие награды.

Один из крупных феррарских ученых последней четверти XV в. Пеллегрино Пришани был не только придворным астрологом, но и первым официальным историографом герцога, библиотекарем и дипломатом.

Примечательна судьба Лодовико Казеллы — референдария Борсо, фактически его первого министра. Он не был дворянином и возвышением был обязан исключительно своим способностям. При Леонелло он входил в кружок гуманистов, обладал прекрасным слогом и являлся постоянным посредником между герцогом и гуманистами. Ему давались и сложные дипломатические поручения. В вопросах культуры он и для Борсо был высшим авторитетом. Насколько герцог ценил его, свидетельствует тот факт, что на похоронах референдария присутствовала вся семья д’Эсте, что было исключительным событием в истории Феррары. ¹²

Во второй половине XV в. новая культура, носившая порой поверхностный характер, распространяется широко среди феррарского дворянства.

Знание литературы делается обязательным для придворных, причем предпочтение отдается итальянскому языку перед латынью. Плеяда поэтов во главе с Никколо да Корреджо пишет на итальянском языке. «Я знаю, что ты феррарец и я феррарец и Феррара — знаменитый город Италии — нас воспитала, произвела и вырастила, и поэтому я не хочу пользоваться никаким другим языком, кроме феррарского диалекта», ¹³ — писал один из них, Полисманья. Как правило, произведения этих поэтов носили парадный характер, не обладали оригинальностью и являлись перепевами античных произведений. Но они создавали ту среду, из которой впоследствии вышли Ариосто и Tacco. Из ренессансной культуры все более воспринимается культ наслаждения, радости. На турниры, пиры, маскарады, празднества тратятся огромные средства, и хроники полны их описаний. Так, на свадьбе Эрколе I было заколото и съедено 900 телят, 200 коров, 1500 ягнят и коз, 200 свиней, 4000 каплунов и т. д. Даже в своих поместьях герцоги появляются в роскошных одеждах. Борсо носил по три ожерелья, каждое из которых стоило 70 тыс. дукатов. В его конюшнях находились 700 лошадей. ¹⁴ Герцоги и придворные содержали во дворцах редких животных. Огромные деньги тратились и на строительство загородных дворцов и парков, так называемых delizie, — Бельфиоре, Бельведере, Бельригуардо. О последнем Лодовико Моро говорил, что на свете нет более прекрасного поместья. Вместе с тем повседневная жизнь двора весьма убога: белья не хватает, простыни изъедены крысами, дворец убирается редко, слугам по многу месяцев не платят жалованья.

Изменение характера гуманистической культуры Феррары со второй половины XV в. было бы неправильно связывать только с различиями характеров представителей правящей династии, как это постоянно делает в своей работе Гундерсгеймер. Разумеется, личные вкусы государя в деспотическом государстве имели важное значение и, в частности, приверженность Леонелло гуманизму была одним из условий развития гуманистических начал в Ферраре. Однако придворно-аристократический характер, который эта культура принимает со второй половины XV в., следует объяснять не столько характером правителей Феррары, сколько господством дворянства, позиция и идеология которого были незыблемы в аграрной Ферраре. [24]

Вместе с тем во второй половине XV в. в Ферраре развивается подлинная гуманистическая наука в стенах университета, который поддерживался дотациями герцога. Университет должен был способствовать славе герцога, и поэтому Борсо стремится к увеличению числа студентов и профессоров университета. За 19 лет его правления 584 студента получили ученые степени, примерно по 30 человек в год. И хотя герцог старался контролировать деятельность университета, поставив во главе его придворного Агостино Виллу, все же науки развивались относительно свободно. Воспитанники Гварино сохраняли приверженность платонизму, который проповедовался с кафедр Франческо Патрици, Джаннини. Они вели лингвистические исследования, изучали логику. Увеличилось число ученых-гуманистов. Здесь трудились астрономы Никколо Леоничено, Доминико Мария Новара, Джованни Бьянкини, Джованни Манарди, врач Микеле Савонарола, философы Кремонини, Маджи, Монтекатини, Марчелло Паллиндженио Стеллато, автор «Zodiacus Vitae». Никколо Лерничено и Джованни Манарди подвергали резкой критике выдумки астрологов. В частности, Никколо Леоничено, преподававший в течение 60 лет (1464—1524), смело осуждал средневековую науку и выводы Плиния и Авиценны. В университете устраивались ученые диспуты, в которых студенты принимали активное участие.

Однако некоторые свободомыслящие ученые-реформаторы подвергаются преследованиям. Так, Джованни Манарди должен был бежать от двора д’Эсте в Венгрию, врач Марк Антонио Флория был присужден к галерам. ¹⁵

В поэзии также можно проследить демократическую струю: во многих анонимных сатирах высмеивались злоупотребления чиновников. Поэт Антонио Камелли осуждал в своих песнях несправедливость судей и суетность двора, за что был удален в людскую, где «на дырявой скатерти ел грязный хлеб и говядину, похожую на кожу».¹⁶

Но основным направлением феррарского Возрождения в конце XV и XVI в. продолжало оставаться придворно-аристократическое. При Эрколе I и Альфонсо I (1505—1534) д’Эсте все больше старались подчинить культуру своему влиянию, использовать гуманистов и деятелей Возрождения для своего прославления и для придания блеска празднествам и разнообразным увеселениям. Эрколе, способный кондотьер, мало интересовался новой культурой, но его дети получили прекрасное гуманистическое образование. Дочери Эрколе — Беатриче и Изабелла — высокообразованные принцессы. Изабелла, вышедшая замуж за Франческо Гонзага, способствовала расцвету гуманизма в Мантуе. С ней советовался Лодовико Ариосто.

При Эрколе I преобразился вид Феррары: архитектор Россетти начал реконструкцию города, создавая широкие проспекты, воздвигая новые здания. Достраивались ренессансные дворцы — палаццо Диаманти, Скифаноя, палаццо Сократи и др.

В конце XV в. в Ферраре получает развитие музыкальная культура и театр. Здесь была создана многоголосая певческая капелла; при Альфонсо I она выступала в сопровождении оркестра. Появляются придворные композиторы, сочинявшие мадригалы. В помещении герцогского дворца выступал драматический театр, где ставили как классические комедии, так и произведения современных авторов — Никколо Корреджо, Франческо Перегрино, позже Лодовико Ариосто.

Кроме творчества крупных феррарских художников — Франческо Коссы, Козимо Туры, Доссо Досси, — наиболее яркое выражение феррарское Возрождение получило в творениях великих поэтов — Боярдо, [25] Ариосто, Tacco. Два последних достигли мировой славы. Несомненно, что придворное Возрождение Феррары, традиция поэтических произведений на национальном языке оказали влияние на характер их произведений. Творчество и жизнь трех поэтов были тесно связаны с феррарским двором, и сами они служили д’Эсте.

Маттео Мария Боярдо (1434—1494), властитель замка Скандиано, с 1481 г. был герцогским наместником Модены, а с 1487 г. — губернатором Реджо и усердно исполнял свои обязанности. В свободные часы он прославлял д’Эсте в латинских поэмах, эклогах, хронике, переделывал античные произведения для театра. Ежемесячно он получал жалованье в 70 лир. Наконец он пишет «Orlando innamorato», где воспевает рыцарский быт, сохраняя при этом легкую иронию.

Лодовико Ариосто (1474—1533), потомок старинного феррарского рода, посвятил д’Эсте первые поэтические опыты — строфы на смерть Элеоноры Арагонской, эпиталаму по поводу свадьбы Альфонсо I с Лукрецией Борджа. Прославлял он д’Эсте и в «Orlando furioso». С 1503 по 1517 г. Ариосто служил у кардинала Ипполито I д’Эсте, который обращался с поэтом весьма деспотично. Потом Ариосто перешел на службу к Альфонсо I и был назначен в Гарфаньяно для расправы с мятежниками. Деятельность при дворе тяготила поэта.¹⁷ Последние годы жизни он руководил феррарским театром.

Жизнь Торквато Tacco (1544—1595) также была тесно связана с Феррарой. С 1565 г. он жил при дворе Альфонсо II, который требовал от него преданности. Поэту покровительствовали сестры герцога — Лукреция и Элеонора. Затем Tacco стал придворным историографом д’Эсте. После пребывания во Франции поэт вернулся в Феррару и в тяжелом нравственном состоянии несколько лет провел в госпитале св. Анны.

В первой половине XVI в. Феррару часто посещали известные гуманисты Пьетро Бембо, Виттория Колонна, Бернардо Tacco. Гуманисты сделались постоянными фигурами при дворе феррарских властей, сочиняли им речи на латинском языке, украшали их празднества, приумножая их славу.

О связях дома д’Эсте с представителями гуманизма, о стремлении использовать их талант и дарования для своих придворных прихотей свидетельствуют материалы, хранящиеся в Отделе рукописей Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде. ¹⁸ Это письмо кардинала Ипполито II д’Эсте к французскому королю Франциску I от 1539 г. и приложенная к нему канцона известного флорентийского поэта-гуманиста Луиджи Аламанни, не вошедшая в состав его сочинений. ¹⁹

Франциск I известен как покровитель многих итальянских художников и поэтов; при его дворе нашли приют Леонардо да Винчи, Бенвенуто Челлини, Луиджи Аламанни и другие.

Кардинал Ипполито II д’Эсте был видной фигурой своего времени. В семье д’Эсте сложилась традиция, по которой второй сын герцога посвящал себя духовной карьере. В начале XVI в. это был известный кардинал Ипполито I д’Эсте, брат герцога Альфонсо I, энергичный и [26] жестокий политик. Автор письма — его племянник, Ипполито II д’Эсте (1509— 1572), второй сын Альфонсо I и Лукреции Борджа, типичный прелат XVI в. с весьма светскими наклонностями. В молодости он изучал латинский и греческий языки, занимался музыкой; любил охоту, военные упражнения, танцы. Серьезно интересовался археологией, но особенно много денег тратил на роскошные постройки: при нем была возведена знаменитая вилла Эсте в Тиволи и многие другие дворцы. Вместе с тем с юных лет Ипполито стремился играть видную политическую роль. Непомерная жажда почестей, развлечений, любовь к пышности и роскоши характерны для этого человека. ²⁰

Его брат, герцог Феррары Эрколе II, считал желательным пребывание Ипполито при дворе Франциска I в дипломатических целях. Сам Ипполито тоже стремился сблизиться с французским королем и стал его доверенным лицом с целью получения кардинальской шапки. В марте 1539 г. Ипполито действительно стал кардиналом. Затем он был назначен членом французского королевского совета, ездил неоднократно с поручениями Франциска I в Венецию, Рим, Сиену; одно время был верховным интендантом французского короля в Италии. Пытался занять впоследствии папский престол, но обвинения в симонии и многочисленные карикатуры на светский образ жизни кардинала помешали этому.

Автор канцоны Луиджи Аламанни (1495—1556) — один из плодовитых поэтов в период между Ариосто и Tacco. Он был человеком яркой и весьма авантюрной судьбы, горячим патриотом Флоренции. Родился он в семье гонфалоньера и получил хорошее гуманистическое образование, которое было завершено в кружке, собиравшемся в «садах» Ручеллаи во Флоренции, где читали свои произведения Макьявелли, Ручеллаи, Буондельмонте и где, в частности, проповедовались республиканские идеи Древнего Рима. В 1522 г. здесь возник заговор против Джулио Медичи; его участники намеревались убить правителя Флоренции и восстановить республику. Заговор раскрыли, несколько человек были казнены, среди них двоюродный брат Луиджи. Сам он бежал и в конце концов оказался при дворе Франциска I, не разделяя мнения Макьявелли, который, как известно, заявил в конце жизни: «Предпочитаю умереть с голода во Флоренции, чем от несварения желудка в Фонтенбло». Аламанни нашел хороший приют у Франциска I, стал горячим поклонником короля, посвятил ему много стихотворений, выполнял и дипломатические поручения. После изгнания Медичи в 1527 г. он вернулся во Флоренцию и участвовал в укреплении обороны города, вел переговоры с Андреа Дориа о помощи генуэзцев флорентинцам. После гибели Флорентийской республики Аламанни вернулся во Францию, где король предоставил ему убежище в Эксе, пожаловал поместье и пенсию. В последующие годы Аламанни не раз ездил с поручениями Франциска в Италию, а затем пользовался покровительством Генриха II и Екатерины Медичи. Его сонеты и элегии были изданы первый раз в 1532 г. Прежде всего это любовная лирика, а также патриотические стихи, воспевающие свободу Флоренции. Одним из первых поэтов-гуманистов он прибегнул к эпиграммам. ²¹ Его большая поэма «La coltivazione» посвящена сельскохозяйственным работам (по примеру Вергилия и Колумелы). Произведения Аламанни неоднократно издавались в XIX—XX вв., о нем был написан ряд исследований. ²² [27]

Еще в 1538 г. Аламанни поступил на службу в качестве секретаря к Ипполито II д’Эсте. С ним он посетил Падую, Рим, Неаполь, Феррару, встретился и подружился с Варки, Даниеле Барбаро, Спероне Сперони, Бембо и Витторией Колонна. В Риме, в частности, вместе с кардиналами Бембо и д’Эсте Аламанни способствовал бегству Бенвенуто Челлини из замка св. Ангела.

Письмо кардинала д’Эсте к Франциску I, хранящееся в Публичной библиотеке, послано 26 июля 1539 г. из Авильяны (провинция Турина) вскоре после отъезда Ипполито д’Эсте из Франции. Только в марте он стал кардиналом при помощи Франциска I и испытывал к нему особую благодарность. Письмо является автографом кардинала.

Sire.

Ritrovandomi io dipoi che parti dalla Maesta Vostra con quello infinito dispiacere che si conviene in un fidelissimo servitor che lasci un tanto Re et un cosi cortese Padrone, ne havendo altro modo a disfogarlo; mi punse una troppo grande invidio verso quelli, a cui dal cielo e concesso il poter alleggerir almeno le lor doglie con le rime et con i versi (si come ho molte volte veduto far cosi felicemente a Vostra Maesta) ; ma pur essendo questo negato a me, apersi tutti i miei concetti a M. Loiggi Alamani, il qual, advegna che non tutti, com’io gli senta dentro, habbia compresi in questa sua canzone, pur ne ha depinto tal parte, ch’io la ho stimata degna di venir innanzi alla presenza di Vostra Maesta, supplicandola a riceverla con quello buono animo, col quale ella viene, et in sua buona gratia, quanto piu riverentemente posso raccomandandomi. Prego Dio la contenti secondo i meriti suoi. Di Vigliana alli 26 di gliuglio 1539.

Di Vostra Maesta

Humilissimo et obedientissimo

servitor

Hip. Car. de’Ferrara

Ha обороте второго листа адрес: «Al Re, mio sovrano Signore».

Государь.

Покидая Ваше Величество, я бесконечно огорчен, как подобает преданнейшему слуге, оставившему прекрасного короля и любезнейшего господина, и нет для меня утешения. Поэтому я испытываю большую зависть к тем, которым небо ниспослало дар облегчить боль в поэмах и стихах (как это удавалось Вашему Величеству, чему неоднократно я был свидетелем); но поскольку мне в этом было отказано, я поделился своими переживаниями с господином Луиджи Аламанни, который, может быть, и не все мои мысли выразил в этой своей канцоне, но все же многое сумел передать, так что я счел достойным представить ее Вашему Величеству и прошу Вас принять ее столь же благосклонно, сколь смиренным было мое желание послать ее Вам. Да хранит Вас бог за все Ваши заслуги.

К письму приложен текст канцоны Аламанни, написанной четким гуманистическим курсивом; по-видимому, это его автограф, что следует из сличения собственноручного письма Луиджи Аламанни к Баттиста делла Палла и Цаноби Буондельмонте из Толоне от 18 мая 1525 г. ²³

Канцоны немногочисленны в творчестве Аламанни, до сих пор их насчитывалось всего пять: две на любовные темы, другие — на смерть Луизы Савойской, по поводу свидания Франциска I с папой Климентом VII и посещения Климентом Тосканы. ²⁴ Публикуемая канцона насчитывает 75 строк, они разделены на шесть строф; заключение состоит из трех строк.

CANZONE

Pien di tristi sospir, di passo in passo
Vo misurando in me l’estremo danno
Che dal mio dipartir meco ne porto, [28]
Et rimirando il sol, gli dico: ahi! ‘lasso!
Come hai compito gia piu del terzo anno
Ratto il viaggio alle mie voglie corto.
La mia pace, il diporto
Ноr’ restan’ lunge, e’l mio felice stato
E’giunto a tal ch’egli ha invidia a ciascuno.
Ne dal suo albergo alcuno
Ando in esiglio mai si sconsolato
Com’io ritorno al loco ov’io son nato.

Quel piu famoso Re, ch’ogni altro avanza
Di valor, di bonta, di cortesia,
Come l’humil ginepro il pino altero,
Da me lascio lontan’, senza speranza
Di rivederlo et d’ascoltarlo, pria
Ch’io veggia il Thebro e’l soccessor di Piero.
Pronto almeno et leggiero
Voli il tempo a’miei ben’, come a’ miei danni
Lo vidi andar quand’io viveva in gioia; Ma la terrena noia
Sempre e piu lunga, et tra mortali inganni
Son’ fugaci i piacer’, zoppi gli affanni.

Quante fiate il di mi reco a mente
Quell’aspetto real, ch’addrizza et sprona
Chi l’ puo sol rimirar ad alte imprese!
E’l celeste parlar, che si sovente
Delle gratie del Ciel’ tra suoi ragiona,
Et fa muto restar chi piu ne intese!
Indi altrui fa palese
Il corso naturai che mai non mute
Et chi giri le stelle et muova i venti
Et mischi gli elementi,
Poi rimostrando al fin’ che sia virtute,
Che ci da vero honor, gloria et salute.

Chi non lo vide anchor’ non sa che sia
Veracissimo esempio che dal Cielo
Sia mandato fra noi del ben’ la suso.
Ne chi mai non l’udi pensar porria
Come in questo mortai terrestre volo
Tale spirto divin’ restasse chiuso,
Che fuor’ dell’human’ uso
Possa ogni anima vil’ spogliar d’errore.
Et far chiara et gentil, come gli aggrada,
Per drittissima strada
Riducendola in alto al pio fattore,
Che porta a noi piu che noi stessi amore.

Chi adunque si dorra, s’io non mi doglio
Che solea notte et di sentirlo appresso!
Et chi mai piangera se non piango io!
Che mi ritrovo hor’ qui; ne posso о voglio
Altro di ben’ haver che quello istesso
Che mi dona il pensier’, ch’altrove invio,
Che di si gran desio
Mi rinfiamma talhor’, che’n dubbio resto
Se la dolcezza in lui vinca l’amaro.
Il rimembrar m’e chiaro, Ma il vedermi lontan’ m’e si molesto
Ch’io raddoppio i sospir, doglioso et mesto.

Cosi il poss’io trovar lieto et felice,
D’ogni suo bel desio condotto a riva,
Et dal valor ch’e in lui fortuna vinta,
Et tra l’un mare et l’altro ogni pendice,
Di gloriosa palma empia et d’uliva
Con la fronte Real di lauro cinta,
Et sia sculta et dipinta
L’alta fama immortal’ per ogni parte,
Che l’invidia crudel’ trapasse in terra;
Et tal l’antica guerra [29]

Converta in pace, che si stenda in carte
Il suo nome divin’tra Phebo et Marte.
Canzon’ nata fra l’Alpi,
Al mio gran Re dirai che’l corpo e meco.
Ma che’l cor, i pensieri et l’alma e seco.²⁵

КАНЦОНА

С тягостными вздохами, шаг за шагом
Я измерю горестный урон,
Который я претерпел из-за моего отъезда.
Взглянув на солнце, я говорю ему: О, бездушное!
Тебе понадобилось более трети года, чтобы
Свершить сей путь, столь краткий для моего воображения.
Мой покой и моя обитель
Теперь далеки, а блаженное состояние
Обратилось в незавидный удел.
Никто, покидая свое жилище
И отправляясь в изгнание, не был столь безутешен,
Как я, возвращаясь в родные края.

Славнейшего из королей, превосходящего всех прочих
Достоинством, добродетелями, учтивостью,
Как гордая сосна, что высится над кустами можжевельника,
Покинул я и не имею надежды
Видеть его и слышать до той поры,
Пока не повидаю Тибр и наследника Святого Петра.
Так пусть же на легких крылах
Уносится время, приближая мою радость,
Как в дни радости оно летело, приближаясь к горю.
Но земная тоска
Всегда долее длится, и среди земных обольщений
Быстротечны радости наши, а горести бредут, хромая.

Сколько раз в день я вижу мысленно перед собою
Короля, одним своим примером наставляющего того,
Кто может лицезреть его посреди его великих дел.
Слышу божественную речь, которую часто он
Посвящает в беседе небесному промыслу,
И даже посвященные умолкают в восхищении!
И далее толкует
Естественный порядок вещей, неизменный в своем ходе,
Указуя, кто вращает звезды и кто движет ветер
И смешивает элементы.
И далее показывает, что одна лишь добродетель
Составляет истинную нашу гордость, славу и здоровье.

Кто не лицезрел его, не постигнет, что
Он есть истиннейший образец, что небеса
Нам ниспослали для блага нашего.
А кто ему не внимал, не постигнет,
Как в сей смертной оболочке
Заключается божественный дух,
Что неисповедимо для человеческого разума
Отвращает душу от заблуждения,
Просветляет ее, облагораживает и наставляет
По прямому пути
К возвышенному помыслу и благочестию,
Являя нам истинную любовь.

Чье же огорчение сравнится с моим.
Ведь день и ночь я внимал ему.
Чьи слезы можно назвать слезами.
Ведь я пребываю здесь, а мечтаю лишь
О том блаженстве, к которому стремлю свои помыслы,
И шлю вдаль мою мечту,
Столь сладостную, что
Я ею воспламенен и охвачен сомнением.
Чего в ней более: горестной тоски или сладости. [30]

Мне сладко вспоминать,
Но горько видеть, как я далек.
И снова вздыхаю, мучимый тоской.
Да увижу я его спокойным и веселым,
Да исполнятся все его замыслы,
Да воздаст ему фортуна по достоинству его,
Да порастут все склоны гор между двумя морями
Пальмами славы и оливами,
Подобно королевскому челу, увенчанному лавром.

Да будет мрамором и кистью
Повсюду бессмертью предана его слава,
Которую язвила злобная зависть на земле,
Да будет древняя вражда
Обращена в мир, чтобы прославлено было его имя
Меж Фебом и Марсом.

Песнь, родившаяся посреди Альп,
Внуши моему Королю, что тело мое здесь со мною,
Но сердце, разум и душа с ним.

Перевод С. Я. Сомовой

Итак, мы попытались показать теснейшую связь феррарского гуманизма и Возрождения с политикой синьории д’Эсте. Эта связь неоднозначна. В первый период распространения гуманизма в Ферраре в середине XV в., особенно во время правления Леонелло, синьория безусловно способствовала развитию новой культуры путем привлечения ее представителей в Феррару, предоставления им кафедр в университете, создания ученого кружка при дворе и т. д. В дальнейшем, хотя д’Эсте субсидировали гуманистов и поддерживали университет, они преследовали свободомыслящих гуманистов и требовали от остальных полного подчинения, заставляли служить их своим прихотям и воспевать величие представителей их династии. Иначе говоря, политика феррарских государей была тем, что придало феррарскому Возрождению, и отчасти гуманизму, придворно-аристократический характер. И все же в целом развитие в Ферраре XV—XVI вв. науки и искусства — живописи, архитектуры, театра, музыки и особенно поэзии происходило при широком меценатстве со стороны д’Эсте. Культура Феррары стала одной из ярких страниц в общем развитии итальянского Возрождения. ²⁶

Комментарии

1 «Ve diremo che nui quasi ogni die il legemo с pigliamo piacere assai de tale lectione» — Luzio A., Renier R. Coltura e relationi letterarie d’Isabella d’Este Gonzaga. — Giornale storico della letteratura italiana. 1899, vol. XXXIII, p. 24. — Ф. Монье ошибочно приписывает эту просьбу Лоренцо Великолепному. — См.: Monnier Ph. Le Quattrocento. Essai sur l’histoire litteraire du XV-e siecle italien, t. 2. Paris, 1908. p. 355.

2 Цит. по кн.: Буркгардт Я. Культура Италии в эпоху Возрождения, т. I. СПб., 1905, с. 269.

3 Chiappini L. Gli Estensi. Varese, 1970, р. 53—81.

4 Ibid., р. 82—102; Gundersheimer W. L. Ferrara. The Style of a Renaissance Despotism. Princeton, 1973, p. 66—91.

5 Garin E. Educazione umanistica in Italia. Bari, 1966, p. 198,

6 Chiappini L. Op. cit., p. 339—340.

7 Ibid.,p. 103—111; Gundersheimer W. L. Op. cit., p. 92—136; Pardi G. Leonello d’Este. Bologna, 1904. — Подробная библиография по развитию гуманизма в Ферраре содержится в указанных трудах Л. Кьяппини и В. Гундерсгеймера.

8 Gunders heimer W. L. Op. cit., p. 102.

9 Decembrio A. Politiae Literariae Angeli Decembrii Mediolanensis Oratoris Clarissimi, ad Summum Pontificem Pium II libri septem. Augsburg, 1540.

10 Chiappini L. Op. cit., р. 337—338.

11 Gundorsheimer W. L. Op. cit., р. 145—147.

12 Ibid., р. 149.

13 «Io scio che tu sei Ferarese; et io Ferrarese, et Ferrara, inclita citta de Ilalia ne ha producti, alevati e acresciuti, e pero non saprei io adriciare la lingua se non al Ferrarese idioma» (Venturi A. L’Arte a Ferrara nel periodo di Borso d’Este. — Rivista storica italiana, vol. II. Torino, 1885, p. 639).

14 Diario Ferrarese. —- Rerum Italicarum Scriptores, nuova ed., t. XXIV, p. 208, 220, 233.

15 Chiappini L. Op. cit., р. 339—341.

16 Monnier Ph. Le Quattrocento. Essai sur l’histoire litteraire du XV-e siecle italien. Paris, 1912, vol. II, p. 363—364; С h i ap p i ni L. Op. cit, p. 351.

17 Баткин Л. М. Ренессансное мировосприятие в поэме Ариосто. — В кн.: Проблемы итальянской истории. М., 1978, с. 247.

18 Отдел рукописей ГПБ, собрание П. П. Дубровского, авт. 44, № 27, л. 53.

19 Эти материалы были впервые опубликованы: Martin-Chabot E. Une «Canzone» inedite de Luigi Alamanni envoyee par le cardinal de Ferrare au roi Francois ler en 1539. — Bulletin Italien, t. IX, n. 2, Bordeaux, 1909, avril-juin (Annales de la Faculte des lettres de Bordeaux et des Universites du Midi, IV serie, XXXI annee). — Мы приносим глубокую благодарность доктору Ренцо Ристори (Renzo Ristori, Istituto Nazionale di Studi sul Rinascimento, Firenze), сообщившему нам эти библиографические данные и приславшему копию публикации. Поскольку издание весьма редкое, мы сочли возможным дать повторную публикацию в настоящей статье.

20 Сhiappini L. Op. cit., р. 266—270.

21 Вл. Васильев в рубрике «Итальянская эпиграмма» опубликовал перевод двух эпиграмм Л. Аламанни — Иностранная литература, 1977, № 9, с. 249.

22 Versi e prose di Luigi Alamanni... per cura di P. Raffaelli, vo. I—II. Firenze, 1859; Weiss R. Alamanni Luigi. — Dizionario Biografico degli Italiani. Istituto della Enciclopedia Italiana, vol. I. Roma, 1960, p. 568-571; Hauvette H. Un exile florentin a la Cour de France au XVI-e siecle, Luigi Alamanni (1495— 1556), sa vie et son oeuvre. Paris, 1903. Подробную библиографию см. в статье Р. Вейса.

23 Archivio di Stato di Firenze Mediceo avanti il Principato, busta CIII, lettera n. 53. — Ксерокопия автографа была нам любезно прислана доктором Р. Ристори.

24 Hauvette H. Luigi Alamanni (1495—1556), sa vie et son oeuvre. Paris, 1903, p. 196—197.

25 Отдел рукописей ГПБ, собрание П. П. Дубровского, авт. 44, № 27. л. 54

26 В Отделе рукописей ГПБ имеются еще две рукописи, связанные с феррарской культурой и двором д’Эсте: 1) Guarino da Verona. De assentatone et amici differentia. Перевод из Плутарха с посвящением Леонелло д’Эсте, Incip.: Clarissime viri Guarini Veronensis ad illustrem Principem D. Leonellum Estemsem... Platonum virum doctissimum... 14 л., список 50-х гг. XV в. Шифр: Cl. lat F. № 14; 2) Сборник итальянских стихотворений XV в. Список 60—70-х гг. XV в. 63 л., среди них канцона Giacomo Sanguinacci, посвященная Леонелло д’Эсте, Incip.: Non perch’io sia bastante a dichiarale... — см.: Ушаков С. А. Сборник итальянских стихотворений XV в. — В кн.: Средневековье в рукописях Публичной библиотеки, вып. II. Л., 1927, с. 119—142.

Текст воспроизведен по изданию: Синьория и гуманистическая культура. (По материалам Феррары XV-XVI вв.) // Проблемы культуры итальянского Возрождения. Л. Наука. 1979