В. БЕРАР

ПЕРСИЯ И ПЕРСИДСКАЯ СМУТА

Северо-западные провинции.

Адзербейджан и северо-западные провинции долго были преданы Каджарам благодаря тому же самому чувству, что и Прикаспийские провинции: ненависти к русским у оседлых племен и у части кочевников. Но это чувство удваивалось туранским родством между турками-каджарами и турками-азерами, которые составляют здесь большинство оседлого населения.

Эти северо-западные провинции представляют некоторое единство. Адзербейджан ⁹⁶ это — возвышенная, замкнутая тавризская равнина (1.300 метров над поверхностью моря), три четверти которой (от 4,000 до 6,000 квадратных километров) заняты солеными водами или соляными грязями Урмийекого озера. От этой равнины всегда зависели, в политическом и торговом отношении, длинные горные долины, выходящие на нее (50,000 квадратных километров, по словам Моргана), и склоны ее горного пояса; все пастухи северо-запада сходились здесь, чтобы делать закупки на ее базарах, возделывать или грабить ее сады, ее виноградники, ее поля.

К северу сфера ее влияния распространялась некогда до Кавказа — на подчиненные провинции Ширвана и Дагестана и на вассальные княжества — Грузию и Мингрелию. Одно время Сефевы хотели сделать из Тавриза свою столицу: это, после Испагани, самый крупный базар империи.

"Тавризская площадь, — писал Шардэн, — величайшая в мире городская площадь, какую мне пришлось видеть: она гораздо больше испаганской; турки иногда выстраивали на ней в боевом порядке тридцать тысяч человек. По вечерам вся эта площадь наполняется мелким людом, который сходится сюда, чтобы провести время и [128] развлечься тем, что покажут: игрою, фокусами, комическими представлениями, борьбою, боями быков и баранов, рассказами в стихах и в прозе и пляской волков. Тавризское население находит величайшее удовольствие ни этой пляске, и сюда привозят издалека, из-за сотни миль, волков, умеющих хорошо танцевать; отлично выдрессированные волки продаются даже по пятсот талеров штука.

"Эта огромная площадь превращается днем в рынок со всевозможными товарами: фунт хлеба здесь стоит обыкновенно всего два лиарда, фунт мяса — восомпадцать ленье; домашпяя живность, дичь, фрукты, вино и корм для животных здесь также очень дешевы; овощи отдаются почти даром, особенно спаржа; уверяют, что в окрестностях города растет шестьдесят сортов винограда".

Миллион сто тысяч жителей, — говорили туземцы; Пятьсот пятьдесят тысяч, по меньшей мере, — писал Шардэн: "столь красивые рынки существуют только в Азии, и приятно видеть их огромное пространство, их простор, их красивые купола и покрывающие их своды"; двести пятьдесят Мечетей; триста караван-сараев. Так велик был некогда Тавриз.

Русская граница отняла у него, после 1828 года, его северные владения, присоединив к Тифлису область, лежащую по ту сторону Аракса. К востоку русские оставили ему только полосу горных округов и каспийского побережья. После восьми или десяти столетий войн, которые часто приводили османов даже в самый Тавриз и теперь еще приводят их в спорные города, турецкая граница тоже отняла у жителей Адзербейджана всякую близость с западным Курдистаном. Но в направлении к югу Тавриз остается поставщиком для всех почти курдов иранской империи, за исключением самых южных племен, с которыми мы встречались на багдадо-хамаданской дороге и которые посещают керманшахский базар.

Озерная равнина, прикаспийские склоны, курдские горы, — эти северо-западные провинции, может-быть, занимают каких-нибудь 200 или 250 тысяч квадр, километров. А их 3 или 4 миллиона жителей (??) распределяются между тремя областями: две иранских области окружают одну туранскую. [129]

Кажется, со времен отдаленнейшей древности туранские нашествия зарились на берега великого озера и, каждый раз, когда могли, захватывали их. Из глубины своей Скифии, из своей Монголии или из своего Туркестана желтолицые обитатели песков тянулись к этому озерному Египту, как аравийские или ливийские бедуины — к чернозему нильской равнины. К плодородию, к неистощимому изобилию того другого Египта, в этом Адзербейджанском Египте надо прибавить свежий и здоровый горный климат, а его суровые зимы не пугали кочевников ледяной Азии. На протяжении всей истории эти туранские вторжения совершались по одному и тому же пути: поднявшись из своих закаспийских песков на хорасанское плоскогорье, они обходили вокруг иранской пустыни по северному ее краю, проникали через зенга-и-ский проход и наводняли, наконец, всю возвышенную тавризскую равнину. Они разделили надвое массу туземного населения, а ее беглецы укрывались в горах окружности: курдских на юге и галишских, талишских и сопредельных с ними — на севере.

Туземцы этой области, хотя и приняли в себя большое количество желтой крови, сохранили в своем языке и в своем типе чисто иранские черты. Завоеватели, турки и монголы, утвердились на равнине для спокойной земледельческой жизни. Побежденным долгое время оставалось только вести пастушескую жизнь в горах с ее вечными перекочевками. Теперь они колеблются между оседлой жизнью и кочевой, между разбойничеством и царской службой.

Северные горцы, не многочисленные, все более и более прикрепляются к земле, занимаясь расчисткой лесов ни ведя торговлю с рынками и с русскими судами; и оседлые талиши, и кочевники галиши занимают прикаспийский склон.

Талиши, в течение долгого времени подвергавшиеся грабежам и убийствам со стороны пастухов возвышенности и понизовья, впали в нищету и варварство, но все же они едят пшеничный хлеб, тогда как курды и другие юго-западные иранцы охотно довольствуются хлебом из сладких желудей. Их города сгруппированы по уделам под хищнической властью мелких наследственных ханов.

Галиши это — несчетная масса палаток без общей [130] организации; это — скорее воры и грабители, чем разбойники и мятежники, а ускользают они от преследования благодаря тому, что близость границы дает им возможность русского убежища от персидских властей и наоборот. Особенно долина Аракса и "Черная Гора" (Кара-Даг) являются раем для этих изгнанников обеих империй. Эта долина совершенно закрыта от всех ветров: в течение лета это — раскаленная печь, в которой остаются только казаки пограничной стражи; весной это — затопленное болото; осенью — обширное культивированное поле; затем сюда спускаются со склонов кочевники, чтобы провести в этом убежище зиму. Здесь уже нет речи о племенах; здесь встречаются только шайки, временно объединившиеся для разбойного промысла.

В южном Адзербейджане, наоборот, существуют могущественные курдские племена, занимающиеся земледелием в окрестностях озер и имеющие свои деревни, доходящие до самых — горных снегов.

В этом лабиринте гор, в котором некоторые округа остаются неизвестными нам, количество курдов еще труднее определить, чем число других иранских кочевников. Курды — чрезвычайно плодовитое племя. Называют семьи, в которых насчитывается сто сыновей, происшедших только от четырех иди пяти жен; в Харс-Аланском уезде существует деревня, все население которой, за исключением трех домов, состоит из сыновей и внуков одного человека, еще находящегося в живых; в этой деревне сто тридцать домов и около шестисот пятидесяти жителей. ⁹⁷

Но здесь жизнь еще более опасна для взрослых и еще более трудна для детей и стариков. Зимою — почти поголовное голоданье. В подземных деревнях, где животные и люди спят на глубине нескольких метров под снегом, питание человека зависит от питания хозяйственных животных, которые чаще всего для поддержки своего существования имеют только сухие листья да собранные весною молодые древесные побеги.

Постоянные перекочевки между персидской территорией и турецкой делают, в конце концов, невозможной всякую статистику. Однако, кажется, что шах владеет приблизительно 600,000 или 700,000 курдов. [131]

Можно удивляться тому, что эти курды, в продолжение нескольких столетий, занимающие эту область такой компактной массой, не чаще завоевывали кидар для своего ильхана. Действительно, эти иранские швейцарцы жили в своем захолустье, пока не пришел и не вывел их из неподвижности иностранец. Многочисленные долины их гор делили их на бесконечное число кланов и племен, и каждый раз, когда европейцы затевают перечисление их вождей, получают новый список, удваивающий иранские перечни.

Для того, чтобы сосчитать этот муравейник, делят ого обыкновенно на три группы: курдские племена Адзербейджана (или Мукры), кочующие по южной окружности озера; племена Сеннахской (или Арделанской) страны; племена Керманшахской страны. Керзон знал в 1891 году десять главных племен в первой области, одиннадцать во второй и пятнадцать или шестнадцать — в третьей, к которой причисляют калхурское племя. В 1903 году английский вице-консул в Керманшахе дает статистику этих калхуров ⁹⁸. Он называет пятнадцать больших кланов; в каждом из них есть свой "хетхода", и каждый делится на двадцать восемь маленьких кланов, из которых каждый имеет своего агу, хана или келонтера. В итоге получается 12,000 семейств, 4,000 воинов, которыми предводительствуют сообща четыре благородных фамилии.

"Ночью вспыхнул пожар в деревне Шинаве, у мамешей. Подожгли их соседи, менгуры. Такие вещи часто происходят среди кочевников, так как разные племена находятся в постоянной вражде между собою. Всего несколько дней тому назад горели мукомольня мельницы деревни Пассавы, как раз против дома Мохамеда-эль-Аги, вождя мамешей. Как только вспыхнет огонь, поджигатели, всегда устраивающие пожары во время больших ветров, убегают на гору и издали радуются, глядя, как пламя уничтожает урожай их врагов.

Никогда кочевник не переходит границы соседнего племени: сами вожаки останавливаются в нескольких метрах от межи и подвигаются вперед лишь очень осторожно и с заряженным ружьем. Как воюют [132] между собою племена, так враждуют между собою семьи; каждый завидует своему соседу, брат — брату, отец — сыну. Если иранское правительство предоставит какую-нибудь выгоду одному вождю кочевников, то оно должно сделать то же самое и другим вождям, в противном случае сейчас же возгорится война. Все вожди постарше — генералы третьего класса; другие, аги-полковники; жалованья, впрочем, они не получают " ⁹⁹.

К междоусобным раздорам и войнам, которые неизбежно вытекают из этих разделений, присоединяются внешние войны и войны религиозные. Турко-персидская граница разрезала Курдистан на две неравные части: две трети отошли к султану, а около одной трети — к шаху; тысяч шестьсот жителей — к последнему, а миллиона полтора, по меньшей мере — к первому. Оба правительства оспаривают друг у друга пограничные племена и оба терпят и даже поощряют разбойничество, как в целях самозащиты, так и для того, чтобы досадить "соседу.

"Деревня Гворрату, — рассказывает де-Морган в 1891 году, — была построена всего несколько лет тому назад курдским вождем Азизом-ханом. Этот турецкий подданный, вождь кочевников баджаланов, был прежде знаменитым разбойником. В 1879 году Зилл-эс-Султан призвал его в Испагань и предложил ему охрану персидской границы. До того времени эту местность опустошали разбойники, — вероятно, сами баджаланы. Зилл-эс-Султан отдал Азизу-хану обширную незанятую площадь земли и назначил его генералом с жалованьем в 60 туманов (300 франков) в год. Азиз-хан сделал грабительский набег на турецкую территорию для того, чтобы как можно дальше отогнать племена, которым он не доверял, потом возвратился в Персию и построил деревни, в которых расквартировал своих всадников и устроил на жительство своих сыновей и родственников. Теперь персидская граница прекрасно охраняется; но эти стражи в Турции играют роль разбойников ¹⁰⁰. [133]

Вдоль всей границы идет безлюдный пояс — полоса набегов, отделяющая персидские деревни от турецких. И те и другие — курдские. Эта полоса была узка лет пятьдесят тому назад, в то время, когда курды еще сохраняли свое средневековое вооружение-копье и кольчугу. Но она сильно расширилась с введением, во славу Божию, дальнобойных ружей. Курды, мало поддававшиеся в продолжение двенадцати столетий религиозному обращению со стороны арабов, последовали за своими учителями, персидскими и турецкими, в два магометанских храма — суннитский и шиитский, в храм Могомета и в храм Алия. Некоторые из них, комбинируя эти два верования, создали себе тайную религию, в которой Магомет остается пророком, а Алий делается Сыном Божьим, самим воплощенным Богом, откуда — название: Алий-Иллахи, которое добрые мусульмане дают поклонникам Алия.

Каджары несколько раз сумели воспользоваться курдскими раздорами для того, чтобы кое-как устроить своих губернаторов в персидском Курдистане. Но власть шахского губернатора имеет столько же значения, как и верховная власть самого шаха. Теоретическое правило гласит, что каждый клан обязан вносить ежегодную дань, за которую ответственны ханы и которую каждый из них собирает на свой лад. Если дань губернатору не уплачивается, и если у губернатора есть солдаты, то принадлежащие данному клану стада или урожай хлеба подвергаются конфискации. Тогда это племя переходит турецкую границу и скрывается несколько лет, а потом возвращается, и тогда начинается прежняя комедия.

Единственными губернаторами, которые могли навязать курдам этот режим, были сами курды, аги или ильханы какого-нибудь племени, которым хан предоставлял известный округ.

"Эти губернаторы обязаны применять его к курдам с крайней строгостью. Один из них, Феррук-хан, захватив четверых разбойников, велел бить их прутьями по подошвам до тех пор, пока отвалились ногти, а потом, на другой день, по голове. Спустя десять-двенадцать дней, когда в ранах завелись черви, он велел отпустить виновных на свободу, чтобы они, возвратившись к своим племенам, могли рассказать, как они были наказаны. Только курдский губернатор может [134] позволить себе подобные действия; перс был бы немедленно убит ¹⁰¹".

Эти губернаторы ответственны за ильханов, которые ответственны за ханов, которые, в свою очередь, отвечают за подати и преступления своих людей. Штраф является первым средством управления. При неуплате штрафа губернатор, если он обладает достаточной силой, приказывает схватить вождя виновных, заключает его в тюрьму и бьет его через каждые два дня до тех пор, пока его не выкупят свои, а затем назначает ему заместителя, с которым через шесть месяцев или через два года повторяется то же самое.

Посреди гор Сеннахская провинция остается почти независимой.

"Сеннах, с населением около тридцати тысяч, служит резиденцией шахскому губернатору. Но, будучи окружен горными племенами, губернатор даже в городе подвергается опасности от постоянных мятежей. Он с большим трудом собирает налоги, и часто население его прогоняет. Жители Сеннаха питают отвращение к иностранцам и христианам: несмотря на присутствие среди моей экспедиции персидского офицера из высших чинов, мы были встречены камнями; а когда, после краткого пребывания здесь, мы возвращались, толпа провожала нас гиканьем и опять бросала в нас камни и комья грязи" ¹⁰².

Вдоль большого хамадано-багдадского тракта за керманшахскими курдами всегда наблюдали и отчасти обуздывали их сменявшиеся правители империй, которые нуждались в этом проходе. Сефевы, возрождая, без сомнения, дело Сасанидов, основали военные и торговые колонии в маленьких долинах и углублениях, где расширяется этот узкий проход. В самом его устье, выходящем на центрально плоскогорье, подъездами к Хамадану и склоном орошаемых земель, опускающимся к Кашану, владеют турки-карагузлы, численность которых можно считать в несколько десятков тысяч семейств. Вдоль прохода представлены все народности западного Ирана: турки, персы, евреи, армяне, но курды преобладают. [135]

На границах Адзербейджана несколько племен осталось в диком состоянии. "Живут среди скал, — по словам посетившего их Моргана — как звери, едва одеты, питаются желудями, а зимою, чтобы защитить себя от холода, зарываются, полунагие, в вороха сухих листьев, которыми они наполняют свои пещеры". Но подавляющее большинство сделалось оседлым под давлением одного из адзербейджанских губернаторов, которому удалось расселить своих подчиненных в местечках, прилепившихся на высоких горах. Даже было организовано подобие администрации после бунта 1887-1888 г.г., заставившего призвать в эти горы шахские войска.

Что касается озерной равнины, то шесть столетий туранских нашествий не поверхностно отуречили или омонголили ее: целые ее области заселены чисто — туранским элементом, говорящим только на туранском наречии. Турки, а затем монголы поселялись на жительство в деревнях и городах приозерья. Их цари или их ильханы устроили себе резиденции в Тавризе, Хое и Мараге. Несмотря на новые нашествия и землетрясения, развалины удивительной "Голубой мечети" в Тавризе говорят нам еще и теперь о блеске этих туранских династий.

Турецкий язык господствует и в деревнях и в городах. Адзербейджан — турецкая страна. И этот "азерский Туркестан" остается как бы одним из быков того турко-татарского моста, который турецкие нашествия, в промежуток времени приблизително от 1000 до 1500 года, перекинули через Иран и Анатолию, от Великой Китайской стены до Балкан. Теперь этот мост разделен четырьмя или пятью провалами и с каждым днем разрушается. Остаются нетронутыми только два крайних устоя с соседними быками: на Балканском полуострове и на Анатолийском плоскогории — турецкий устой и первый бык, между которыми никогда не прекращалось эллинское течение; в закаспийских степях и в кашгарских песках — устой туркмено-узбеко-киргизский и глыбы ханств, между которыми иранская колонизация всегда вносила элементы таджикский, татский, сартский и т. д., — равнозначащие термины для обозначения иранца, преданного земледелию и торговле. В центре два или три быка стоят еще в Иране, и в них ударяют иранские и кавказские волны: афшарские и каджарские турки, [136] турки карагузлы между Хамаданом и Кашаном; турки-азеры и татары в области Аракса, между Тавризом и Баку.

По языку и степени цивилизации, как и по своему географическому положению, турки-азеры находятся посредине между оевропеившимися турками-османами и оставшимися в первобытном состоянии киргизами. Менее чистые по крови, чем киргизы или кашгарцы, но менее помесные, чем стамбульские или салоникские османы, турки-азеры сделались, за немногими исключениями, совершенно оседлыми. Они брали жен-иранок, и из всех племен, и переняли костюм и шиитство своих подданных. Тем не менее, они сохранили свою силу и свою храбрость: они еще способны вести войну, содержать армию и поддерживать дисциплинированную иерархию. Это-люди, выдерживающие сравнение с другими оседлыми иранцами, которых века нашествий, кажется, изуродовали, ограничивши их гаремом и базаром. Особенно аристократия сохранила свойства своей расы, охотно получая воспитание от европейских и, главным образом, французских наставников.

Здесь нет турок-кочевников, кроме тех, которые перекочевывают то к Кара-Дагу, то к двум потухшим вулканам: Савалану (4800 метр.) и Сехенду (3500 метр.), величавые конусы которых высятся над этим плоскогорьем, как Этна над Сицилийским морем. Эти кочевники, смешавшись между собою и сделавшись слугами сефевов, превратились в искусственное племя "шах-севенов " (друзей шаха), в одно из тех племен "магзен", — как сказал бы марокканец, — из которых по-прежнему рекрутируется гвардия шаха и велиада.

Между этими турками рассеяно несколько тысяч семитов, прибывших под именем несториан с Тигра, армян, пришедших с Аракса, курдов и талишей, пришедших с горной окружности, и нескольких сотен персидских горожан и селян.

Вокруг озера, по границе скалистых холмов и образуемых наводнениями болот, преемственно преобладали три города: Тавриз это — нынешняя столица с 150.000-200.000 жителей всяких рас и всяких наречий, с дворцом велиада (наследника престола), с громадной цитаделью и базарами; [137] осьшающиеся развалины и временные постройки, эмаль, лоскутья, земля и дерево. Марага это — бывшая монгольская столица; 15.000 или 20.000 жителей, как говорят одни, 40.000 — как говорят другие; все они — мусульмане и почти все-турки, за исключением нескольких сотен армян на базаре. Урмия, с 25.000-30.000 жителей, это — скорее иранский и полухристианский город, населенный курдами, армянами и несторианами.

На западной дороге, на полпути между Тавризом — и турецкой границей, находится Хой, турецкая цитадель и мусульманский базар с 6.000-7.000 жителей в самом городе да 10.000-12.000 мусульман с небольшим числом армян в предместьях по ту сторону кладбищ. На южной дороге лежит курдский базар Саудж-Булав, первая остановка в Курдистане; в нем может быть восемь-десять-пятнадцать тысяч жителей. На северо-восточной дороге, по направлению к Каспийскому морю, находится Ардебиль, который был колыбелью Сефевов и сохранил их удивительные гробницы; в нем, по мнению одних, 50.000-60.000 жителей, а по мнению других — тысяч двенадцать. Его многочисленные мечети и "Гробница Шейха" из Сефевов делают его священным городом, к которому направляются местные паломничества. Русская торговля и астарская дорога делают его все более разрастающимся складочным местом. Благодаря своей близости к Каспийскому морю его базар, может-быть, заменит собою когда-нибудь базар тавризский в деле распространения европейских товаров и экспорта продуктов всего этого северо-запада. Сухопутная караванная торговля создала богатства Тавриза; всякий успех морской торговли увеличивает роль Ардебиля и его порта Астары.

"Астара это — только местечко с 400 домов, в Намарском уезде, которое дано было в постоянный удел ханам, эмигрировавшим из русифицированного Талиша. Этим ханам таможни уплачивают портовые пошлины (бендеры) в размере 125.000 кранов (62.000 франков) в год. Здесь находятся огромнейшие рыболовные промыслы Лианозова. Мост соединяет персидскую Астару с русской Астарой другого берега: этот деревянный мост построен для проезда Мозаффер-эд-Дина, предпринявшего в 1905 году поездку в Европу. Но русские получили концессии на постройку [138] железного моста, половину стоимости которого Персия приняла на себя; вместе с тем они взяли концессию на астаро-ардебильскую дорогу, проезд по которой будет оплачиваться пошлиной.

Астарская торговля

(в тысячах фунтов стерлингов)

"По импорту 1908-9 года: сахар — 210.000 фуитов стерл.; бумажные ткани — 200.000 ф. ст.; чай и керосин — по 20.000 ф. ст. каждый. По экспорту: фрукты — 150.000 ф. стерл.; верблюды — 55.000 ф. стерл.; рис — 30.000 ф. ст; икра — 10.000 ф. ст.; кожи — 10.000 ф. ст."

На дороге между Тавризом и Тегераном, один из этапов которой, местечко Туркманчай, прославился договором 1828 года, находится базар Зенган, с 20.000 или 30.000 жителей, на перекрестке дорог между Тифлисом, Ардебилем, Рештом, Казвиноы и Хамаданом. Он мог бы занять второе место по распространению европейских мануфактур и сосредоточить в себе курдский экспорт.

В этой пограничной стране всегда была сильна ненависть к русским. С тех пор, как царские казаки появились на северных склонах Кавказа (в 1785 г.), обе империи сделались соседками: провинции Ширванская и Дагестанская, тогда еще персидские, занимали берег Каспийского моря до устья Терека. В южной части Кавказа петербургская пропаганда скоро привела в брожение христианские княжества: Мингрелию, Имеретию и Грузию, которые были связаны вассальными узами с империей Сефевов, и эриванскую Армению, которую султан оспаривал у царя царей.

Во время междуцарствия, предшествовавшего утверждению каджаров, грузинский князь торжественно принес в дар Екатерине II свои владения и три свои крепости: Тифлис, Эривань и Шушу, все внутреннее Закавказье до Аракса. Первый Каджар, Ага-Мохамед, бросился на мятежника, разогнал сорок тысяч его [139] людей, взял его столицу, Тифлис, перебил священников и несколько десятков тысяч жителей и увел в рабство шестнадцать тысяч женщин (в 1795 году). Мусульманский народ и северо-западные ильханы приветствовали этого убийцу христиан, когда он надел кидар (в 1796 году) в той самой Муганской равнине, где Надир получил титул шаха.

Но этот подвиг пропал даром. Едва Ага-Мохамед удалился, чтобы в восточных пределах империи заняться тем же делом ее объединения и восстановления своих прав, как двойная русская армия поспешно спустилась с Кавказа, чтобы, — как говорила добродетельная Екатерина, — отомстить за тифлисские ужасы. Она наводнила Грузию, Дагестан и Ширван. Даже к югу от Аракса русские стояли лагерем на Муганской равнине. Ага-Мохамед, поспешивший на защиту, был убит (в 1797 году).

В царствование его слабовольного племянника, шаха Фата-Алия, длившаяся, с перерывами, пятнадцать лет война (1798-1813 гг.) не давала Ирану передохнуть до тех пор, пока победы революционной и наполеоновской Франции не заставили русского царя обратить свои силы на Европу. В 1813 году, после злполучного похода французов в Россию, Каджар, по Гулистанскому договору, уступил русским девять десятых их завоеваний, — не только христианские княжества, Грузию; Мингрелию, но еще и мусульманские провинции: Дагестанскую и Ширванскую, Муганскую равнину и, через Ленкорань-Астару, один из входов на Иранское плоскогорье.

Вдобавок этот Гулистанский договор был составлен так маккиавелевски, что русские захваты могли продолжаться и в мирное время; и через тринадцать лет (1813-1826 года) притязания русского посланника привели к войне.

Тогда нашелся подражатель Аге-Мохамеду, — столь же храбрый и столь же несчастный, — в лице принца царской крови Аббаса-Мирзы. Смелое наступление привело персов под самый Тифлис (в сентябре 1826 года), а разгром отбросил их к югу от Аракса, а потом за Кара-Даг. В следующем году (в сентябре 1827 года) Аббас-Мирза должен был бросить свой тавризский дворец в виду наступления Паскевича. [140]

В начале 1828 года Каджар отдался на великодушие русского царя, и Туркманчайский договор присоединил к русскому Закавказью Нахичеванское и Эриванское ханства, — левый берег Аракса, — и выговорил для русских военных судов монополию Каспийского моря. С тех пор русские держат в своих руках на этом фасаде Ирана все входы, морокие и сухопутные.

Эти бедствия сначала ослабили власть Каджара над племенами и городами северо-запада, а затем, по мере того, как приближалась рука России, они внушили активную лояльность, которая в продолжение второй половины ХIХ-го столетия сделала из Адзербейджана лучшую опору династии.

Каджар построил свою столицу Тегеран в том месте, где расходятся по плоскогорью дороги, поднимающиеся из его Прикаспийских провинций. В Тавризе он устроил столицу своего наследника, велиада; и до наших дней Адзербейджан нес на себе тяготы и получал выгоды этого "дофината". Военные и финансовые повинности были тяжелы; их одинаково должны были нести и оседлые, и кочевники. Наследник хотел иметь свою армию солдат, свою стаю писцов и придворных, свои арсеналы и свою казну — для того, чтобы обеспечить за собою кидар против притязаний соперников, так как перемена царствования никогда не обходится без того, чтобы не явился претендент из сыновей царя царей. Выгоды всякого рода доставались только придворной камарилье, которая сперва пользовалась для этого своим положением при наследнике, а потом переселялась в Тегеран с велиадом, сделавшимся царем, и вместе с тем начинала эксплуатировать весь Иран. В последнее столетие каждое новое царствование приводило из Тавриза новую шайку фаворитов. Министры и губернаторы провинции, адзербейджанские турки-азеры и другие монголизированные были главными в империи сообщниками турка-Каджара, который сам был турок-азер, переселившиеся некогда в Астрабадскую землю.

Через них турко-азерский язык сделался вторым государственным языком империи: персидский язык — бюрократический и деловой; турецкий — язык команды, на котором говорит или понимает его вся армия и высшие чиновники, язык дворца и шахского гарема.

Эти турки и эти курды северо-запада составляют [141] правительственную бюрократию, сыновья которой получают с детства высшие военные чины и с отрочества — высшие государственные должности. Эта аристократия всегда гордится не религиозным фанатизмом, — добрый турок никогда почти не бывает фанатиком, а курд вовсе не интересуется благами загробной жизни, — а иноземной культурой. Это участь всех турок на протяжении всей истории: в то время как османы предпочитали европейскую школу, кашгарцы — индийскую или китайскую, а узбеки — иранскую, турки-азеры немножко презирали иранскую культуру, преклонением пред которой гипнотизировали себя оседлые жители Персии, и обратились тоже к Европе.

"Итак, аристократия северо-запада предоставляла западным наставникам воспитание своих сыновей. Она посылала их в Европу, в военно-учебные заведения. Франции — в то время, когда наполеоновское обаяние еще влекло всю Переднюю Азию к Парижу второй империи, — а затем в академии Вены и Петербурга, в германские и швейцарские университеты и самые богатые — в английские колледжи. Были такие, для которых это путешествию в Европу оказалось неудачным.

"В Хое меня посетил двоюродный брат моего хозяина. Луфт-Али-хан принадлежал к первой группе молодых персов, посланных Наср-эд-Дином во Францию. Он отправился в 1860 году и оставался семь лет во Франции, где прошел лицей Шарлеманский и даже Сен-Сирский. Вернулся он с знанием французского языка — единственный полезный результат его долговременного пребывания во "Франгистане". Он получил скромную должность в Бушире, которая ему не понравилась, и он, получив отцовское наследство, вернулся к жизни мелкого помещика, излечившегося от западных иллюзий" ¹⁰³.

Де-Морган тоже знал в одном из местечек Курдистана несчастного. губернатора, который был выслан меж дикарей и часто был осаждаем ими, ни имея ни оружия, ни солдат для препровождения времени, он в десятый раз перечитывал старую книжку "Un million de faits": он был когда-то «учеником в Сен-Сире. Кажется, больше, чем этим беспочвенным людям, удается европейская культура тем, которые [142] воспринимают ее на месте, оставаясь в соприкосновении с самобытным варварством.

"Мы узнали, — писал Де-Морган, — о смерти Сеиф-эд-Дина-хана, губернатора Курдистана-Мукры, которого шах только-что назначил маршалом (сердаром); ему было двадцать девять лет от роду. Он очень рано остался сиротой, ему было всего семь лет, когда умер его отец, маршал (сердар) и адзербейджанский губернатор. Его мать растратила крупное состояние, которым заведывала; когда Сеиф-эд-Дин достиг сознательного возраста, от ста восьмидесяти деревень и обширнейших поместий, которыми владел его отец, ему осталась только одна деревня Букан. Здесь, во время восстания 1888 года, Сеиф-эд-Дин одолел мятежников Мукры.

"Он обладал незаурядным умом и превосходно владел турецким, персидским, арабским, курдским и другими восточными языками, а также французским и немного английским и немецким языком. Его невероятная способность усвоения сильно выдвинула его из среды персов, отправлявшихся учиться в Европу. Кроме того, он был хорошим администратором и отличался мужеством в затруднительных обстоятельствах; он несколько раз усмирял Курдистан-Мукры; он отравлен своей женой, дочерью одного курдского аги" ¹⁰⁴.

Наср-эль-Мульк, — которого патриоты хотели сделать главою нового правительства, — Наср-эль-Мульк, сын и внук министра, камергер велиада, секретарь шаха, сам бывший несколько раз министром, представляет собою тип адзербейджанского аристократа, хотя он родился в Хамадане (в 1858 году). Этот воспитанник Balliol-College'a в Оксфорде был надеждой персидских городов, которые ожидали от ученика англичан истинно-парламентарного режима, так как только в Лондоне хороший парламент. Напрасно они умоляли о возвращении этого премьера "in partibus" ¹⁰⁵, которого шах уже дважды и бесполезно назначал представителем Совета, — Наср-эль-Мульк оставался заграницей или возвращался туда — в Лондон, в Париж на швейцарские и германские воды. Он отвергал бремя власти; он никогда не [143] извлекал из нее личных выгод, говорят младо-персы... Это — единственный из их государственных людей, которому они выдали аттестат неподкупности.

Как отрицательная лояльность прикаспийских провинций, так активная лояльность провинций северо-западных существовала до тех пор, пока Каджар считался противником русских, защитником мусульманской земли. Когда же Каджар сделался слугою Петербурга, Адзербейджан взбунтовался.

Это — потому, что в Тавризе, как и в Реште, "мирное проникновение" русских не только задело чувства народной массы и гордость аристократов, но, что еще важнее, разорило богатых представителей базара.

Тавриз, несколько восстановленный Каджаром после землетрясений и вторжений турок-османов и русских, которые обезлюдили его, опять сделался главным рынком Персии. Велиад Аббас-Мирза организовал торговые сношения в направлении к западу, к турецкому морю, на турецко-персидской дороге Хой — Эрзерум — Трапезунт, которую армянские караваны избрали для транспортирования бумажных изделий и английской мануфактуры. Дутая дорога соединяла Тавриз с тем же западным миром в более прямом направлении: она шла через Эривань, Тифлис и порты Черного моря — дорога закавказская. До 1878 года, до тех пор, пока Карс и Батум оставались турецкими, русские, хозяева Эривани, хотели сохранить выгоды этого транзита, которого, при небольшом обходе на турецкий Баязет, они могли лишиться. Но после 1880 года они, владея Батумом, закрыли пропуск по своей территории для всех европейских товаров. Для импортеров Тавриза, которые распространяли английские товары по всей северной Персии до Хорасана, до самых афганских базаров, остался единственный путь на Трапезунт. Эта англо-армянская дорога от Тавриза до Мешхеда и до Герата, через Тегеран, в продолжение пятидесяти лет была торговой артерией Ирана (чем-то вроде линии Калэ — Париж — Марсель), которая ставила Хорасан и западный Афганистан в прямую связь с Тавризом и Трапезунтом.

Русское проникновение, дав ход московским бумажным тканям и мануфактурным товарам и захватив трое или четверо ворот севера — Мешхед, Решт, Астару и самый Тавриз, — проникло за линию этой [144] тавризо-мешхсдской дороги и разделило ее на два или три участка. Русская торговля не только отнимает у жителей Тавриза их далекий хорасанский рынок; она даже на их собственный базар и в местечки их Адзербейджана приводит агентов и маклеров всех народностей и всех религий, какие знает Закавказье. Говорят, что в Тифлисе, громадном русском складе, толкутся представители семидесяти языков.

"В продолжение нескольких лет, — пишет в 1901 году английский генеральный консул в Тавризе, — наши русские соседи обнаружили большую активность, особенно в горно-промышленных разведках и проектах новых дорог. Они открыли здесь отделение "Персидского Учетно-Ссудного Банка", находящегося под покровительством русского государства. Этот банк связан с транспортной конторой "Надежда". Он выдает клиентам России ссуды под товары в размере 50%. Он требует, домогается концессии на устройство дорог между, Тегераном и Тавризом и между Тавризом и Джульфой на Араксе, куда подходит железная дорога Батум — Карс — Эривань" ¹⁰⁶.

Тавризский базар жил, конечно, торговлей, но он обязан банковским операциям некоторыми хорошими доходами. Деревенские жители окрестностей находились в руках сарифов (менял, ростовщиков), которые выдавали под ожидаемый урожай в ссуду несколько монет за честные проценты — от 20 до 25. И аристократы часто занимались раздачей денег взаймы. Русский банк довольствуется 6-7%.

"1904 г. — Русский импорт, в 1902-1903 году равнявшийся 673.000 фунтов стерлингов, в 1903-1904 году разросся до 843.000 фунт. стерл. Это увеличение на три четверти произошло благодаря бумажным тканям, распространение которых принял на себя учетный банк; он ищет покупателей, подвозит товары, уплачивает сборы таможенный и за хранение, принимает на себя доставку по желанию клиента, теряет на неоплаченном товаре, конкурирует с рыночными ценами. Русская дорога начинается от Джульфы, до которой в следующем году будет доведена железная дорога. Русские товары будут доставляться в вагонах прямого [145] сообщения до самой персидской границы. Кто же тогда станет пользоваться длинной и опасной тавризо-трапезунтской дорогой?

"1906 г. — Несмотря на внутренние волнения и последствия русско-японской войны, Россия сохраняет за собою положение посредницы в половине нашего импорта. To, уменьшение, которое замечалось в первый год войны, прекратилось, хотя русский банк не импортирует больше за счет купцов и сокращает свою деятельность во всех отношениях. Русская джульфо-тавризская дорога окончена; по ней два вола, запряженные в повозку, могут везти груз шести верблюдов за ту же плату.

"1906-1908 гг. — Торговля изменилась в сильной степени. Астара делается поставщицей Адзербейджана.

Тавризская торговля

(в тысячах фунтов стерлингов).

Две державы преобладают в импорте:

Тавризский импорт

(в тысячах фунтов стерлингов).

[146] "Франция со своим шелковым товаром, сахаром и шерстяными изделиями занимала прежде третье место; австрийский Ллойд завоевывает через порты Черного моря этот рынок для германского и австро-венгерского производства" ¹⁰⁷.

К своему торговому проникновению русские хотели присоединить политико-религиозное влияние, при помощи православной миссии, которая, обладая большими денежными средствами, пыталась обратить в православие сорок или пятьдесят тысяч адзербейджанских несториан.

Эти христиане-семиты ассирийской равнины, спасаясь от ислама и турецких избиений, бежали некогда в ближайшие горные долины, а потом перешли в иранские деревни и местечки возвышенности, в Урмийскую страну, куда все западные церкви — католическая, англиканская, кальвинистская — посылали для их обращения своих миссионеров. Урмия, таким образом, сделалась городом миссий, церковных школ и странноприимных домов, содержимым легковерной европейской благотворительностью. В каждом из своих донесений английские консулы повторяют свое напоминание о благотворительности. Русская миссия превзошла, кажется, своих соперников склонностью к благотворительности, присоединив к обычным у них средствам раздачу денег шахским подданным вообще.

Но чего Петербург не предвидел, хотя это было подготовлено его репрессиями на Кавказе, так это — революционной иммиграции в Персии, которая мало-по-малу наводнила Тавриз изгнанниками и фидаями, бежавшими из русской и турецкой Армении.

Эти фидаи были здесь, как и в Реште, проповедниками ненависти к России и лучшим элементом в революционной армии. Они, в конце концов, отняли у шахских чиновников и влиятельной аристократии руководство городами. У них были навык в употреблении бомбы и в ножевой расправе, и, благодаря им, в течение почти целого года (с августа 1908 по июль 1909 года) шахская армия бесполезно осаждала Тавриз, на половину взяла его и вернула, опять брала и все теряла. Вероятно, без них была бы пущена в ход [147] какая-нибудь персидская плутня между шахом и его подданными. Но они никогда не допускали иного договора, кроме простого, ясно формулированного подчинения Каджара парламентарному режиму в столице и выборным советам в провинциях. В результате — они победили, их упорная настойчивость придала рештянам и фарсам смелости, а потом, в свое время, повела их на столицу.

"Декабрь 1906 г. — Шах Мозаффер-эд-Дин находится при смерти, велиад Мохамед-Алий едет из Тавриза в Тегеран.

"Январь 1907 г. — Умирающий шах и велиад подписывают конституцию. Россия и Англия признают велиада наследником престола, хотя он — младший сын шаха, а Зилл-эс-Султан — старший, так как Зилл-эс-Султан — сын наложницы. Собирается меджлис (народное собрание). Настроение велиада примирительное. Он, наверное, враждебен свободному режиму и находится под русским влиянием; но, по-видимому, он убежден в бесполезности сопротивления в настоящее время народным желаниям. Шах умер; Мохамед-Али провозглашен царем.

"Турки, которые в марте 1906 года проникли в спорные уезды южного Адзербейджана, склонны к мирному вмешательству Повидимому, господствующее при дворе Абдул-Гамида германское влилние стремится проникнуть в Персию, чтобы помешать англо-русскому соглашению, о котором уже шесть месяцев идут переговоры.

"Курды находятся в войне с жителями Урмии и с шахскими губернаторами. Двенадцать тавризских депутатов отправились в Тегеран. Тысячи народа сопровождали их за город, до моста, где произошла последняя церемония, которая произвела довольно сильное впечатление: толпе показали Коран, на котором в сентябре прошлого года именитые жители города поклялись защищать народное дело.

"Русская дорожная компания испытывает большие затруднения во взимании дорожных пошлин: сельские обыватели ничего не хотят платить и прогоняют губернаторских солдат.

"Февраль 1907 г. — Правительственные войска бомбардируют курдскую деревню Бенд. Разногласия в [148] тавризском энджумене (местном совете): духовенство и помещики враждебно настроены по отношению к реформаторам. Сарафы (менялы) объявили стачку против русских банковых билетов.

"Март-апрель 1907 г. — Мохамед-Алий вызвал из Европы и пригласил на совещание бывшего великого визиря своего отца, реакционера Амина-эс-Салтанэ, "Атабега". Тавризский базар грозит объявить стачку. Шахский губернатор покидает город, потом возвращается в него. Вывешено объявление о приближении большого отряда иррегулярных войск, по-видимому, посланного шахом.

"Май-июнь 1907 г. — Уже две недели закрыт тавризский базар. Город — в осадном положении. Энджумен (местный совет) сформировал милицию, которая двигается по городу. Кулачные расправы и попытки к убийствам со стороны реакционеров. Народные бунты: толпа требует хлеба и массами ищет убежища в английском консульстве. Энджумен беспрерывно заседающий в здании телеграфа, требует от шаха подтверждения хартии вольностей и советует другим городам требовать от него той же декларации.

"Июль-август 1907 г. — Безпорядки во время выборов в Зенгане и Ардебиле: сто смертных случаев; русское консульское агентство разграблено. В Астаре — пожар на русских рыбных промыслах. Угрозы русского вмешательства. "Атабег " убит в Тегеране.

"Сентябрь-октябрь 1907 г. — Весть об англо-русском соглашении действует угнетающе на революционеров... Новый губернатор принц Ферман-Ферма входит в соглашение с энджуменом, и общими усилиями они восстановляют в городе некоторое спокойствие.

"Ноябрь-декабрь 1907 г. — Продолжаются оттоманские захваты в спорной полосе; у патриотов возникает подозрение: не сам ли Мохамед-Алий просил Абдул-Гамида об этом иностранном вмешательстве — для того, чтобы отвлечь к нему внимание персидского народа? Фидаи берут выкуп с богатых купцов местного базара и оскорбляют учителей русской школы. Русский генеральный консул просит свое правительство об увеличении его казачьей охраны.

"Январь-май 1908 г. — Объявлено о попытке государственного переворота в Тегеране; раздоры между [149] группами тавризского населения, кажется, вызванные шахом. Энджумен организует полицию в городе и в пригородах. Но шах-севены и курды грабят деревни и прерывают телеграфное сообщение. Столкновение между русскими войсками и пограничными кочевниками. Русский ультиматум тавризскому губернатору.

"Июнь-июль 1908 г. — Мохамед-Алий устраивает государственный переворот. Роспуск парламента. Междоусобная война в Тавризе между реакционерами и патриотами; красное знамя на базаре, грабежи. Два низших офицера, Сатар-хан и Багир-хан, формируют с помощью фидаев патриотическую армию. Предводитель иррегулярной шахской армии Рахим-хан бомбардирует революционные кварталы. Шах побеждает; вмешательство русского консула. Русская торговля требует возмещения огромных убытков. Сопротивление и надежды патриотов оживают при известии о младо-турецкой революции.

"Август-сентябрь 1908 г. — Один из тавризских кварталов все еще остается в руках революционеров; уличные схватки; пожары на базаре; переговоры между партиями. Англо-русские власти получают от шаха обещание созвать новое народное собрание. Все смешалось: встречи и бои — чисто гомерические; обмены вызывающими ругательствами, а также ударами. Шахская армия из 1,200 человек подступает к городу, и генерал Айн-эд-Даулэ, через посредство британского консула, вступает в переговоры с революционерами, а затем ставит перед своими 1,200 солдат батарею из двенадцати пушек. У революционеров, располагающих 5,000 человек, есть только пять негодных орудий. Бомбардировка. Приступ. Новые переговоры. Бесполезное вмешательство консулов.

"Октябрь-декабрь 1908 г. — Русские войска сконцентрированы на границе и занимают русскую джульфо-тавризскую дорогу по соглашению с Англией. Продолжаются уличные схватки. Целые кварталы разграблены и сожжены; грабят и жгут то шахские солдаты, то фидаи Сатар-хана.

"Шахския войска стеснены и должны уйти из города. Опять начинаются переговоры. Патриоты заявляют, что они подчинятся после того, как будет созван новый меджлис. Обложение Тавриза шахскими войсками; недостаток припасов; бунты; грабежи. Энджумен [150] править провинцией и объявляет низложение Мохамеда-Алия. Беспорядок в шахских войсках; измена генералов. Иррегулярные войска рассыпаются по деревням и предаются убийствам.

"Январь-март 1909 г. — Попрежнему — анархия в провинции и революционное правление в городе. Стычки и переговоры между патриотами и шахскими приверженцами. Говорят, что армия Сатар-хана состоит из 20,000 человек. Осада вызывает голод на базаре. Но известия из Решта и Испагани поддерживают народные надежды. Суровая зима несколько задерживает военные действия. Весною приходят шахские казаки с усовершенствованной артиллерией. Возобновление бомбардировки. Победоносное сопротивление Сатар-хана. Замешательство в рядах шахских защитников.

"Апрель-июль 1909 г. — Гомерическая тавризская осада продолжается с теми же сменами — бегств и наступлений, переговоров и бомбардировок. Прибытие армян, одного американца и одного шотландца для усиления патриотической армии. Вмешательство английского флота в портах Персидского залива; вступление русских казаков в Тавриз и турок — в Саудж-Булак. Сатар-хан и его друзья укрываются в турецком консульстве. Жители Решта и Испагани идут на Тегеран и низлагают Мохамеда-Алия". [151]

Хорасан u Сеистан.

К почти преданным Гилану и Мазандерану, к вечно дрожащим Фарсистану и Ираку и к верному Адзербейджану, — к этим трем кускам западного Ирана, — первым каджарам очень хотелось присоединить другую половину плоскогорья, особенно храбрые племена Афганистана, полчища которых, после того как ими наводнена была Персия, в продолжение почти пятидесяти лет продолжали опустошать Индию (1747-1793 гг.).

Иногда усмиряемые и соединяемые под властью единого вождя, ильханы этого иранского Леванта чаще всего делили свое рабство между соперничавшими государями Мешхеда, Герата, Кандагара и Кабула (1793-1855 гг.). Только во вторую половину XIX столетия, с помощью англичан и благодаря храбрости одного отряда янычар Кизилбашей, отщепенцев западного Ирана, династия Барукзов присоединила к своему Кабульскому эмирству хаос иранских и туранских племен, поделивших между собою оба склона Сефид-Куха.

Казалось бы, каджарам легко было справиться с этим анархическим Левантом. Ho no вине русских они могли приняться за это дело слишком поздно, a no вине англичан проиграли его.

Герой династии, Ага-Мохамед, сделал в этом направлении только один шаг. Едва, вступивши в Хорасан (в 1795 году), он был отозван на Кавказ вторжением русских и умер на Араксе. Потом захваты тех же русских в продолжение тридцати лет (1798-1828 гг.) сосредоточивали все внимание шаха Фата-Алия на западных провинциях.

В 1830 году, когда Туркманчайский договор установил, в ущерб царю царей, русско-персидскую границу, и когда Каджар реорганизовал несколько свою армию, только тогда храбрый велиад Аббас-Мирза мог подумать об иранском Леванте и предпринять его завоевание. [152]

Начал он с завоевания пояса городов-стоянок, расположенных вокруг великой пустыни, от Кирмана до Мешхеда, через Иезд, Кашан, Семнан, Сабзевар и Нишапур. Затем он принялся за Хорасан, в котором девять турецких, курдских и монгольских ильханов оспаривали право обирать оседлых жителей у арабских и туркменских шаек, ежегодно делавших набеги из иранской пустыни, или из закаспийских степей ¹⁰⁸. Поход 1832 года уничтожил укрепления ильханов: он завел армию Аббаса-Мирзы, через покоренные горы, до границы туркменской равнины, где племена сараков были перебиты в назидание другим. В 1833 году Аббас-Мирза посылал своего сына Мохамеда-Мирзу дальше к востоку, против афганцев. Его внезапная смерть заставила снять первую осаду Герата: Мохамед-Мирза, сделавшись велиадом, поспешил возвратиться, чтобы подготовить себе наследство своего деда Фата-Алия. Он целый год провел в бездействии этого ожидания (октябрь 1833 — октябрь 1834 г.), а затем еще два года — в борьбе с узурпацией своих дядей.

В 1837 году, признанный, наконец, царем царей, он опять пошел на Герат и начал вторую осаду. К концу шести месяцев крепость все еще держалась, защищаемая английским волонтером, а английский парламентер объявил Мохамеду, что вторжение в Афганистан будет принято, как casus belli. Владельцы Индии, во время своих последних завоеваний верхнего Ганга, на каждом шагу находили следы Надира-шаха и афганистанских эмиров-следы иранского опустошения. Они не желали, чтобы объединенный Иран навис над долиной Инда, которую они начали присоединять.

Так как Каджар не обратил внимания на угрозу, то английский флот приплыл в Персидский залив и высадил на островке Хараке полк сипаев, а английские эмиссары подняли восстание в провинциях Фарси-стана, которые Мохамед с трудом только-что перед тем усмирил. Пришлось уступить: Герат еще раз уцелел (в 1838 г.).

До конца своего царствования (май 1848 г.) Мохамед [153] помнил полученный им урок. Он должен был просить помощи Лондона против русских, которые неожиданно захватили островок Ашур-Аде у Каспийского берега, и против турок, которые возобновили вековые притязания на неопределенные западные границы. Англичане, однако, взяли на себя труд напомнить ему хороший урок афганских затей. Чтобы спасти от всякого захвата, иранского или русского, этот оплот своей Индии, они сами решили занять его, и междоусобные войны открыли для их гарнизонов Кандагар и Кабул. Но, два года спустя (1839-1841 гг.), не осталось в Афганистане ни одного англичанина: воинственные афганцы всех перебили. За этот опыт они расплатились потерей тридцатитысячной армии и пятисот миллионов.

Англия отомстила за свои потери, взявши опять Кабул, но лишь для того, чтобы тотчас очистить его. И ее этот жестокий урок научил правильной афганской политике, которую она применяла около сорока лет (1841 — 1878 гг.). Эту политику она неразумно прервала для второй экспедиции (1879 г.), но ее тотчас восстановило новоё избиение англичан в Кабуйе (1880 г.), и она господствует до наших дней. Создать автономный Афганистан под — военной властью одного только эмира, не вмешиваться в отношении этого эмира со своими племенами, но снабжать его средствами для борьбы с мятежами и внешними захватами, а главное — никогда не допускать, чтобы, посредством договоров или войн, Кабул искал в ином месте, кроме Индии, покровителей или защитников своей власти, — такова с тех пор политика Лондона ¹⁰⁹.

В виду этой политики Каджар терпел неудачу каждый раз, когда затевал поход на Левант. Города и оседлое население Афганистана готовы были принять его: верховенство Кабула и эксплуатация со стороны горных племен были им так же ненавистны, как и покровительство англичан-неверных. Особенно Герат призывал царя царей. Едва освободившись от второй осады, благодаря английскому вмешательству, гератский хан обратился в Тегеран и просил у него приюта в "[154] убежище ислама" (в 1843 г.); в 1845 году он объявил себя нростши хакимом (сатрапом — губернатором) шаха; в 1852 году он просил у него поьющи против наступления кандагарцев. Молодой преемник Мохамеда, Наср-эд-Дин (1848 — 1896 гг.) только-что усмирил мятеж в Хорасане; он послал свою армию и своих ильханов в Герат. В третий раз солдаты Каджара увидели стены этого города и, наконец, заняли ого в апреле 1852 г.

Как только весть об этом была получена в Европе, пришла угроза из Лондона: Наср-эд-Дин должен был подумать о своих южных провинциях, вторые были взволнованы бабистскими проповедями (об этом — речь будет дальше) и в которых могло вызвать мятеж появление английского флота в Персидском заливе. Ему пришлось подписать англо-персидский, договор 1853 года, по которому шах отказывался от Герата и от всяких притязаний на светскую или духовную власть над Афганистаном.

Сын шаха Мохамеда, внук Аббаса-Мирзы, Наср-эд-Дин лелеял, однако, свою мечту об иранском объединении. В 1856 году он принял кандагарского эмира, у которого все отнял кабульский эмир. Под предлогом предупреждения афганского вторжения, он послал свои войска осадить Герат в четвертый раз. Лондон возобновил свои угрозы. На этот раз Каджар был более спокоен за свою империю, и русские, приветствовавшие этот персидский ответ на англо-французское занятие Севастополя, советовали ему не уступать. После шестимесячного обложения Герат сдался (26 октября 1856 г.).

"Невозможно было Англии, — рассказывает английский историк Персии, — позволить шаху постоянное обладание этим городом, самым важным в центральной Азии, этим ключом Индии, в нарушение договора, им самим подписанного. Было абсолютно необходимо получить извинение и удовлетворение за те грубые оскорбления, которым подвергся английский представитель, сэр Чарльз Меррэй" ¹¹⁰.

1-го ноября 1856 года генерал — губернатор Индии [155] объявил Персии войну. 4-го декабря английский флот снова занял островок Харак. Небольшая десантная армия овладела Буширом с предместьями до подножия гор. Не имея возможности взобраться на эту отвесную стену, она проплыла в глубь Персидского залива; проникла в устье Каруна, поднялась по этой реке до Лхваза и угрожала оккупацией этой страны арабов, в которой власть Каджара была пока только номинальной. Наср-эд-Дин должен был подписать договор, который, при посредничестве Парижа, был заключен между посланниками английским и персидским (март — апрель 1857 г.). Этим договором Каджар снова обязался очистить Герат, не домогаться впредь ни малейшего подобия власти над ним и никогда больше не вмешиваться в дела Афганистана, которые с этих пор касаются одной только Англии.

На этот раз с иранским единством было покончено. К концу ХIХ-го столетия англичане, присоединив всю нижнюю и верхнюю долину Инда, подошли к восточным воротам плоскогорья, как русские подошли к воротам северо-западным; шаг за шагом, они заняли эти восточные ворота. Через Хайберский проход они проложили железную дорогу по аннексированному кветтинскому округу и выдвинули сюда свой авангард. Двойной железнодорожный путь, доведенный до Чамана, делает их хозяевами Кандагара по первому же капризу. У Наср-эд-Дина оказался бы в распоряжении последний шанс, если бы он сумел использовать против англичан бунт сипаев и трехлетнюю борьбу, потребовавшуюся для их усмирения (1857 — 1860 гг.). Но он еще находился под впечатлением своего унижения, да и Хорасан доставил ему много хлопот.

Этот Хорасан, подвергавшийся нападениям со стороны бедуинов иранской пустыни и туркмен закаспийских степей и слабо связанный с остальными владениями Каджаров линией городов-этапов, идущей от Тегерана к Мешхеду, — представлял собою лохмотья, изорванные и истоптанные грабителями — кочевниками. Одни только большие города, прятавшиеся за своими земляными зубчатыми стенами, принадлежали шахским чиновникам. Здешние племена не могли объединиться против внешних посягательств, вследствие постоянных расовых раздоров. В этой пограничной провинции Сефевы и шах [156] Надир расселил военные колонии всех своих народностей, как иранских, так и туранских, и курдские ильханы здесь управляли еще двумя или тремя сотнями тысяч своих единоплеменников. Здесь сто тысяч арабов и двести тысяч турок и татар оспаривали пастбища у четырехсот тысяч монголов.

"Нормальным состоянием Хорасана, — писал Иствик в 1862 году, — является война: грабежи, убийства, разбои, мелкие бунты, казнь пяти, десяти, двадцати разбойников, — эти случаи происходят каждую неделю; кавалерийские стычки, осады крепостей и городов повторяются каждый год, а в каждые пять или десять лет происходит большая война" ¹¹¹.

Почти до самого 1890 года английские путешественники и дипломаты жаловались — и основательно — на эту хорасанскую анархию, преграждавшую английской торговле доступ из Персидского залива в центральную Азию. После 1890 г. и особенно после 1900 года они более открыто и еще более смело обвиняли Россию, руку которой они встречали здесь повсюду — и в торговле базаров, и в управлении племенами. Но, может-быть, они сослужили бы лучшую службу интересам своего народа и влиянию своего правительства, если бы обвинили ту политику, какую сама Англия вела на этом иранском Леванте с 1860 года.

Если бы Иран был объединен и политически организован, то Хорасан скоро бы узнал мир и вернул себе былой блеск и процветание. Так как один только этот северный берег центральной пустыни представляет непрерывную цепь стоянок, то караваны всей центральной Азии и армии царя царей поневоле через него именно проложили бы торговую и государственную дорогу между Ираком и Адзербейджаном на западе и Афганистаном да Белуджистаном на востоке. На этой полосе орошаемых и покрытых растительностью земель проложенные от Черного моря или от Босфора рельсы рано или поздно протянулись бы до Пенджаба, и тогда мировой путь, соединяющий Индию с Европой, имел бы одну из своих главных станций в Нишапуре, Герате или Мешхеде. Даже — кто знает? — Гератские Дарданеллы [157] вновь открыли бы для иранского влияния обширные северные территории. И кто может сказать: не возродились ли бы, войдя в тесные сношения с европейцами через Персидский залив и Индию, и не спасли ли бы, наконец, своей независимости эти иранские Византии, Одессы и Трапезунты-Бактры, Хива, Бухара и Самарканд, которые были еще независимыми, и от которых русские были тогда отделены пустыней в двести или триста миль?

Но эгоистическая недоверчивость Лондона сделала здесь то же дело, что и захваты Петербурга к югу от Аракса или к северу от Оксуса: на краю искалеченного Ирана Хорасан лежал как жестоко искромсанная оконечность тела, как очаг болезненных процессов, в котором появились сначала язвы, а потом гангрена — иностранное растление и предательство.

До 1880 года эти раны наносили ему туркменские племена без Бога и без господина, выращиваемые Закаспийской степью. После 1880 года, когда пушки Скобелева сокрушили туркменскую независимость, и особенно после 1890 года, когда рельсы были проложены Анненковым от Каспийского моря до Мургаба, все время вдоль хорасанской границы, на долю русских пришлось вскрыть и систематически гангренизировать эти язвы.

Но англичане с 1860 по 1907 год делали эту гангрену неизбежной, а потом сделали ее неизлечимой, умышленно устраняя все те паллиативные меры, какие пытались применить Каджары для того, чтобы вызвать некоторый прилив жизни к этой несчастной части империи.

Каджары хотели заменить афганские дороги к востоку и к северу, от Кабула к Инду и от Герата к Оксусу, соединив мешхедский торговый рынок с южными портами. Но между Хорасаном и берегами Персидского залива или Оманского моря им нужно было приобрести ряд городов и деревень-стоянок, полосу земли, которую можно было бы культивировать и заселить. Эта политика, которую в продолжение пятнадцати лет (1857-1872 годы) сама сила вещей навязывала ленивому и беспечному Наср-эд-Дину, спасла бы, может-быть, иранскую монархию. Лишенная афганских племен и городов, она восстановила бы некоторое единство и как бы жизненную симметрию, если бы чернозем Сеистана, оазисы Белуджистана и порты Мекрана [158] дали её к востоку от великой пустыни другую полосу земли с оседлым и кочевым населением. Таким образом, подданные царя царей сомкнули бы вокруг всей пустыни кольцо. А нужды торговли уж как-нибудь да установили бы между ними общение, необходимое для минимума национальной жизни.

Но англичане потребовали для Белуджистана такой же автономии, как и для Афганистана. Потом они присвоили себе действительный протекторат над ним и взяли в свое владение Кветтинский округ, расширяя его с каждым годом. Затем их комиссары по размежеванию границ (в 1870 и 1873 годах) согласились уступить шаху самую пустынную часть Мекрана и самую болотистую часть Сеистана. В общем это составило обширную территорию, больше одной трети Франции, но почти повсюду или покрытую песками пустыню, или залитую водою с афганских гор и почти постоянно разоряемую кочевниками высот и долин.

Хорошая полиция и осушительно-оросительные работы могли бы создать в этой стране много городов; и англичане имеют обыкновение возмущаться Каджаром, не сумевшим ни устроить ирригацию, ни организовать полицию. Но они забывают, что эта двойная работа для того, чтобы принести пользу, должна охватить всю территорию черноземного Сеистана и большую часть пустыни в Белуджистане. Ведь сами англичане могли выполнить такие работы в своем Египте, только сделавшись хозяевами в Нубии и Судане. Безполезно — да и невозможно — осушать персидскую половину, т.-е. самую низменную часть Сеистана до тех пор, пока ее афганская половина будет низвергать свои потоки и насылать свои армии на только-что отвоеванные земли. Равным образом, невозможно устроить ирригацию и охранять Мекран до тех пор, пока пустыня Белуджистана будет насылать грабителей на возрожденные оазисы: при отсутствии единого хозяина это двойное предприятие было бы ребяческой затеей.

Повторяю, что английская политика иранских ампутаций привела к опустошению страны, к бессилию царя царей и — как к последствию всего этого — к упразднению английской торговли во всей центральной Азии. [159]

Хорасан ¹¹², номинально — провинция Персии, в на-стоящее время находится в торговой и политической зависимости от Российской Империи: русская торговля его кормит; русские агенты его умиротворяют или волнуют по своему усмотрению. В прежнее, — впрочем, близкое к нам, — время один английский дипломат заявлял, что британские ткани не боятся конкуренции на всех рынках северной Персии, даже в Тавризе, так как русские дороги и русский транспорт имеют мало значения ¹¹³.

А в 1907 году британский генеральный консул в Хорасане, майор И. М. Сайкс, писал: "Торговое преобладание России утвердилось окончательно. Казалось бы с первого взгляда, что последняя русско-японская война должна была ослабить здесь русское проникновение, но ничего подобного не случилось; совсем наоборот: лишенная своего дальневосточного владения, энергия русской торговли обратилась именно к этой северной Персии и, несмотря на революционные волнения, торговля эта ничего из своих завоеваний не потеряла" ¹¹⁴.

Последнее донесение английского консула в Мешхеде признает непобедимое первенство русской торговли и указывает причины нового положения дела.

"Хорасан, — говорит он, — граничит с Закаспийской областью, главный город которой, Асхабад, на линии Закаспийской железной дороги, находится всего в 170 милях от Мешхеда. К востоку — единственный афганский рынок в Герате, в 231 миле от Мешхеда; к югу — за исключением Бирджана — нет торгового центра раньше Кирмана (в 600 милях), а Бендер-Аббас, ближайший порт, находится в 90 0 милях; к юго-востоку — англо-индийская дорога на Нушки и Кветту имеет 1,000 миль длины ¹¹⁵. [160]

"От Мешхеда к Асхабаду, к Душаку и к Мерву идут три дороги, которые соединяют Хорасан с Закаспийской областью. Первая из них — лучшая в настоящее время; вторая — самая короткая (84 мили); (третью легче всего было бы превратить в железнодорожный путь). Сообщение с рынками внутренней России через Закаспийскую область происходит тремя путями: зимний и самый скорый нуть — Каспийским морем и потусторонними железными дорогами; летний, более дешевый путь — Каспийским морем и Волгой; постоянный рельсовый путь — по окружности Туркестана: Мерв — Бухара — Ташкент — Оренбург.

"Кроме близости, еще две причины действуют в пользу русских, против англо-индийской торговли: опасности иранской пустыни и бесконечная длительность транспортирования. В Мешхеде у клиента Англии капитал может сделать один оборот в год, у клиента же России капитал имеет возможность "обернуться" пять или шесть раз в год".

Шестьсот километров в длину, с запада на восток, от трехсот до четырехсот километров в ширину, с севера на юг, — это составит больше двухсот тысяч квадратных километров (две пятых Франции). Такова площадь Хорасана, представляющего на краю иранской пустыни большой равнинный "залив", усеянный холмами, господствующими над уступами горного амфитеатра. Эту равнину высушивают — ветры и засыпают дюны пустыни. Холмы — кремнистые; долины кое-где с большим трудом орошаются посредством длинных, плохо содержимым каналов. Уступы многочисленны, но спускаются довольно правильным склоном и прорезаны поперечными проходами и широкими круговыми дорогами. Наличность полицейской охраны и несколько дорог сделали бы две трети этой площади земледельческими; в настоящее время кочевники занимают три четверти ее, а остальные грабят.

По словам английских консулов, здесь должно быть от полутора до двух миллионов жителей. На равнине — три города: Мешхед — с 80,000 жителей, Нишапур — с 20,000 жит. и Сабзевар — может-быть, с 15,000 жит. В горах — три местечка: Будшнурд, Шнрван и Кучан. Три народности, различающихся по происхождению и по языку: от 800,000 до 900,000 иранцев, из которых [161] 300,000 курдов; от 500,000 до 600,000 туранцев; две трети монголов, треть турок; остальные-арабы, армяне, белуджи. Языком государственным и торговым на больших базарах служит персидский; но значительная часть населения говорит только по-турецки. В горах несколько ильханов сохраняют свою независимость, будучи скорее вассалами шаха, чем его подданными; русский Царь с каждым днем приобретает все больше материальных выгод и преданности.

"Мирное проникновение" удовлетворило и кочевников, и оседлых. В отличие от Адзербейджана, в Хорасане нет никого, кто бы был недоволен приездом русских. Даже религиозные интересы и духовные лица служат успеху неверных.

Некогда этот Хорасан для своих сношений с остальным миром пользовался, только западной дорогой и тавризскими караванными или южной дорогой и судами Персидского залива. В новейшие времена англичане несколько упорядочили линию этапов Туршиз — Тун, которая дальше шла через Кухистан к юго-востоку, достигая края пустыни и потом пересекая ее в самой узкой ее части, от Таббаса до Иезда. Иездские индусы и парсы легче могли бы получать нужные им припасы по Карунской ахвазо-испаганской дороге или по буширо-ширазской дороге, идущей от Персидского залива. Но этот объезд, хотя и менее трудный, увеличил бы расходы по доставке и куртаж посредников.

Караванные дороги к Мешхеду.

На дорогах, соединяющих Хорасан с англо-индийскими поставщиками, только три или четыре предмета импорта: чай, индиго, сахар и бумажные ткани — могут выдержать эти громадные расходы, да лишь два предмета экспорта — шерсть и сушеные фрукты. [162]

Только благодаря проведению русского рельсового пути к Асхабаду, мешхедские покупатели стали платить вдвое дешевле за чужеземные продукты и мануфактурные товары, а туземные продавцы стали сбывать с гораздо большей выгодой главные предметы своего производства. Прибавьте к этому, что караваны перевозили ограниченное количество клади; удачен ли или неудачен ли год, а среднее годовое количество грузов трудно поддавалось увеличению. Теперь же вагоны русской железной дороги везут все, что доставляется на ее станции.

К тому же оказывается, что рынок русский и рынок Хорасанский, хотя и очень похожи один на другой, но очень определенно дополняются один другим. Россия для себя или для своих европейских клиентов может приобретать все, что производит Хорасан — особснно шерсть, кожи, ковры, фрукты, шелк и бирюзу (знаменитые Нишапурекие копи все еще разрабатываются). А все то, что требуется Хорасаном, производит или фабрикует Россия: сахар и керосин, бумажные ткани и грубые мануфактурные изделия. Эти Хорасанские клиенты имеют те же вкусы и те же потребности, что два или три других мусульманских рынка европейской и азиатской России.

Только два предмета — чай и индиго — долгое время составляли монополию Индии и англо-индийских комиссионеров. Но посредством ловкой комбинации тарифов и таможенных пошлин Россия начинает прйнуждать индийский чай идти длинным кружным путем через Бомбей — Суэц — Константиноиоль — Батум — Асхабад. И русские маклера в Мешхеде могут продавать этот английский чай.

Как и в Адзербейджане, сюда Россия послала маклеров всевозможных национальностей и религий. И посредством все тех же экспортных премий, тех же преференциальных тарифов, тех же извозопромышленных и транспортных компании, того же учетного банка и тех же платежных льгот Петербург покровительствовал и содействовал своей торговле. Казаки сопровождали почту и охраняли обозы. Врачи и менялы группировались вокруг консульства. Нижеследующие статистические данные, собранные английскими консулами, показывают непрерывное развитие этого проникновения. [163]

Торговля Хорасана и Сеистана

(в тысячах фунтов стерлингов)

Англо-индийский экспорт, за исключением шелковых изделий, совершенно ничтожен: посылают, чтоб чем-нибудь навьючить обратных верблюдов. Из приведенных цифр можно понять, что англо-русское соглашение 1907 года оставило Хорасан в сфере петербургского влияния.

Мешхедские клерикалы, которые одни только пользуются прочным авторитетом в этой стране, говорят не иначе, как с восхищением и признательностью, о России: она освободила их от докучливого туркмена. Священная гробница имама Ризы в Мешхеде считается знаменитейшей святыней Ирана. Она привлекает к себе столько же пилигримов, как гробница Неджефа и Кербелы. В прежние времена по дороге из Тегерана в Мешхед пилигримы знали "семь этапов страха", семь дней пустынного пути между Бостамом и Нишапуром, в продолжение которых им случалось видеть, как налетала вдруг туркменская орда, грабила [164] людей, вскрывала вьюки; забирала деньги и драгоценности, уводила женщин и детей. На всех дорогах, сходящихся в Мешхеде, происходило то же самое. В настоящее время благодаря казакам, конвоирующим русскую почту, эти дороги стали почти безопасны, и мешхедское духовенство получает вчетверо больше дохода с приходящих по ним пилигримов: в 1908-1909 г. — от 80,000 до 100,000.

Поэтому революционная проповедь против шаха, как сообщника неверных, имела здесь лишь посредственный успех. Ни аристократы, ни горожане, ни духовенство, ни купцы — никто не рассчитывал что-нибудь выиграть при перемене режима; одни только тавризские караванщики да маклера враждебно относились к русским конкурентам. Тегеранские рештяне, адзербейджанские турки и кавказские фидаи были посланы сюда на проповедь и всеми средствами, включительно до бомб, "понукали" революцию. Здесь должны были принимать от них предложение услуг; но Каджар, слуга русских, до конца мог рассчитывать на преданность Хорасанцев. Ни один ильхан, ни одна патриотическая дружина не отправились из Мешхеда на соединение с патриотами юга или севера.

Январь-февраль 1907 года. — Местное собрание — в Мешхеде сформировалось не без волнений. Тридцать пять тавризских турок, проживавших в Мешхеде, поклялись пожертвовать своею жизнью и своим имуществом для завоевания политических вольностей. Местное собрание, превратившееся скоро в городскую думу, стало ареной борьбы между купечеством и духовенством. Весь штат служащих при священной гробнице послал шаху адрес, в котором муштехеды, муллы, сеиды клялись, что они не желают подчиняться никакому народному собранию и не признают иной власти, кроме власти самого шаха, ¹¹⁶

Март-июль 1907 г. — Весь Хорасан спокоен: ни одного выдающегося случая.

0ктябрь-ноябрь 1907 г. — Туркмены сделали набег: убили 83 человека в Сафьябаде; напали на медные рудники в Мяндеште, убили 7 человек, увели 50 женщин и угнали баранов; прошли всю местность до Дерегеза, взяли в плен 71 челов., убили 100 [165] пилигримов, да 200 захватили на дороге из Тегерана в Мешхед. Местное собрание обсуждает эти события: на совещание приглашены Шаукат-уд-Доулэ, хан тимурских монголов, и Шуя-уль-мульк, хан хазарасских монголов, а также генерал, командующий армией в Хорасане. Первый сказал: "Я охотно дам вам добрый совет, но не дам людей, пока правительство не достанет денег". Второй, процитировав стихи одного поэта, сказал, что он и его брат разорены грабительством губернаторов, и что у них не осталось ни одного хазарасского солдата, но что если правительство даст денег, то у них найдется двести человек. Третий в заключение сказал: "Люди у нас есть, и в достаточном количестве, но нет денег. Только многие из этих людей существуют лишь на бумаге, а среди остальных у многих — несколько слабое сердце, и они пойдут в бой только в том случае, если на них сойдет с небес особливая благодать".

"Местное собрание постановило; что правительство изыщет средства, а вожди наберут людей, и отдало генерал-губернатору распоряжение — добыть денег. Обменявшись депешами с Тегераном, отправились в арсенал и объявили о посылке оружия и военных припасов в Сабзевар. Если правду сказать, то нечего было послать: чиновники все распродали. Но было постановлено — отправить в путь две пушки, пятьсот пехотинцев и сотню всадников, которые, конечно, никогда не выступят в поход.

"Многие из русских подданных находятся в критическом положении. Русское посольство уже два раза делало представления в Тегеране. Вмешательство русских войск может сделаться необходимым. После долгих, усилий, Тегеран поручил Сепехдару (будущему генералу рештян) руководство военными операциями против туркмен. Его превосходительство решительно отправился на театр своих будущих подвигов, но задержался в Реште, откуда он должен отиравиться в Бендер-Газ ¹¹⁷.

Декабрь 1907 г. — Сепехдар назначил пятнадцать дней для переезда из Решта в Астрабад. Местное собрание в Мешхеде безрезультатно требует [166] средств на мобилизацию необходимых войск. Несколько небольших отрядов послано было в Кучан и Сабзевар; но, не имея ответственных командиров, они дезертировали, а из 3.000 патронов, отправленных по почте в Кучан, 2.700 штук пропало в дороге.

Январь-февраль 1908 г. — Сепехдар, губернатор Астрабада, получил в подкрепление 100 тимурских всадников, 200 курдских всадников и семненский полк. Местное собрание предписало ему не выступать из аккальского лагеря до тех пор, пока не будут возмещены все убытки, причиненные грабежами. Сепехдар просил у народного собрания подкреплений и приказа местному собранию в том смысле, чтобы оно не вмешивалось в его действия. Мешхед по-прежнему спокоен; весь интерес сосредоточен теперь на муниципальных выборах, в которых народная партия берет верх. Реакционное духовенство пыталось затормозить движение, но увидело, что открытая оппозиция бесполезна; высшие духовные лица, боясь последствий, приняли сторону патриотов.

Март-апрель 1908 г. — Мешхед продолжал быть спокойным; в провинции увеличиваются убийства. Местное собрание серьезно взволновано: по наущению некоторых денотатов, солдаты, протестовавшие против расхищения их жалованья, избили одного из вождей реформистского движения; говорят, что он требовал новых выборов, более демократических; другие желали быть вновь избранными в полном составе.

Июнь-июль 1908 г. — Мешхед продолжает быть спокойным. Устроенный шахом государственный переворот принят без протеста; во всех мечетях совершены молебствия в возблагодарение Богу за шахский успех. Народная партия приняла поражение без малейшего желания борьбы.

Октябрь-декабрь 1908 г. — Пришло письмо от священников Кербелы, которые резко нападают на шаха и призывают Хорасанский народ к мятежу. В ноябре 4.000 учащихся собрались у Гробницы. Базары закрыты. После ареста народных вождей вспыхнул бунт. Перестрелка между учащимися и войсками. Число революционеров увеличивается. Несколько купцов присоединилось к учащимся.

Январь-февраль 1909 г. — Националистическое движение подавлено; но непримиримые поддерживают [167] агитацию. Фарсистанские бродяги шляются по пустыне и грабят оазисы до самого Таббаса.

Март-июнь 1909 г. — Пришли в каспийские порты русские канонерки. Русские казаки — в Асхабаде и Мешхеде. Джафербайские туркмены телеграфировали шаху из Астрабада, что они ему верны и возьмутся обуздать националистов, если он пришлет им командира. Двадцать фидаев высадились в Бендер-Газе, и народ из Астрабада идет к ним навстречу с красными знаменами и с криками: "Да здравствует конституция! Долой Мохамеда-Алия!" В Мешхеде — мятеж, бомбы, восстановление местного собрания. Клерикальная партия покоряется неизбежному. Приветствуют конституцию, которую шах восстановил. Приветствуют взятие Тегерана и низложение шаха Мохамеда-Алия революционерами юга и севера".

К югу от Хорасана англо-русское соглашение 1907 г. признало сферой английского влияния все большие и малые дороги пустыни и все острова иранского Архипелага — то, что английские консулы в своих донесениях называют Каинской страной и Сеистаном. Вынужденная отказаться от Хорасана и от своих прежних дорог в направлении к туркменской Азии, английская торговля хотела сохранить, по крайней мере, монополию на перекресток, в котором сходятся две дороги, идущие от Инда и от Персидского залива — индо-белуджистанская дорога от Нушки в Сеистан и англо-персидская дорога от Бендер-Аббаса в тот же Сеистан. Русские казаки, почтосодержатели, банкиры, маклера и врачи начали уже мирное нашествие на эту территорию, где повторение чумной эпидемии и разбойничество кочевников давали слишком много поводов для вмешательства. Достаточно обширная, но мало населенная, эта сфера английского влияния, может-быть, дождется когда-нибудь процветания, когда болота будут превращены в плантации хлопчатника, миллионы гектаров пойдут под эту культуру. Но пока ничего не сделано. Каинская страна все еще представляет только отдельные оазисы вокруг Бирджана, важнейшего базара, к которому идут шесть или семь дорог пустыни и где заключаются большие сделки на шерсть. [168]

"Третья часть шерсти, добываемой в Каинской стране, потребляется на месте. Остальное экспортируется. Цифры;: 1907-8 г. (в весовых английских фунтах) могут:; быть приняты за среднюю годовую ¹¹⁸

Хорасан и Россия 700

Бендер-Аббас. 500

Испагань 500

Тегеран 450

Кирман 250

Иезд 250

Нушки 250

Афганистан 200.

Сеистан постоянно представляет в зимнее время сплошной разлив, а в летнее время равнина высохшего и растрескавшегося болота вокруг базара Насретабада и главной таможни в Кух-Малик-и-Сиа.

Пастушеская жизнь продолжает свои перекочевки ¹¹⁹: 35,000 голов крупного скота, 13,000 овец, 40,000 коз — в Сеистане; около 600,000 овец и коз — в Каинской провинции. На 100,000 жителей Сеистана приходится 25,000 кочевников; столько же их, вероятно, приходится на 200,000 жителей Каииской провинции.

Для того, чтобы развить здесь свою торговлю, англичане пробовали те же средства, какие применяют русские на северных базарах. Это-упорядочение дорог и транспортирования, премии, дифференциальные тарифы, уплата сборов и платежные льготы. Но едва начатое дело встречает почти непреодолимые трудности! Персидский залив и Индия так далеки! А лежащую между ними пустыню так тяжело и так опасно переходить! И гораздо удобнее направлять к Мешхеду обозы с сырой кожей, шерстью, сушеными фруктами и перьями (в этих болотах водится бесчисленное множество птиц), т.-е. главными предметами экспорта, которые русский маклер в Мешхеде берется отправлять в Европу. [169]

Бирджанский импорт

(в тысячах фунтов стерлингов).

Когда англичане осушат Сеистан и проведут в нем орошение, когда они усмирят и засолят Каинскую провинцию, придут, вероятно, русские маклера и извозо-промышленники и присоединят к своему Хорасанскому владению эти оазисы иранской пустыни, если только английские рельсовые пути не соединят их с портами Персидского залива или с базарами Инда. Но каковы расходы на проложение рельс по шестистам километрам белуджистанской пустыни до Нушки, или на прорытие выемок и туннелей и на устройство подъемов и насыпей через складки мекранских гор! А какую торговлю эти дороги будут обслуживать?

Главный экспорт Сеистана: топленое масло — 200.000 английских фунтов (весовых); опий — 2,600 фунтов; 2,000 штук воловьих шкур; 20,000 шт. овечьих и козьих шкур; 25,000 шт. ягнячьих шкурок; 300,000 фунтов шерсти; от 30,000 до 35,000 фунтов пера разных сортов.

Каинская провинция могла бы тоже поставлять опий, немного больше шерсти (почти вся шерсть перерабатывается в ковры на месте), миндаль и пряности: шафран, вонючую камедь, персидскую манну, ююбу, римский тмин, лавзонию и пр. Шелковое производство, еще недавно процветавшее, сильно сократилось; но русские маклера вновь подвозят яйца шелкопряди из Малой Азии, и некоторая уверенность в завтрашнем дне повела бы к быстрому увеличению шелковичных плантаций. Старинные медные рудники в Калла Зарры, Пешкаране, Халиране и других местах не эксплуатируются.

Экспорт Каинской провинции

(в тысячах фунтов стерлингов).

[170] Сеистанский импорт: индиго, чай, бумажные ткани в некоторые мануфактурные товары. Индия может удержать за собой монополию только на два первых; еще русская торговля Батума и Астрабада хочет урвать здесь и для себя куртаж.

В конце концов, несмотря на усилия индусских купцов, которых англичане водворили на здешних базарах, эти провинции еще спят сном ислама и пустыни. Их роль в персидской революции равнялась нулю. Они живут вне государства, и, не будь таможенных чиновников, которые взыскивают пошлины на границах, власть шаха в них была бы номинальной. Из местных вождей и крупных землевладельцев одни повинуются английскому консулу, другие находятся под русским влиянием. Никто не хлопочет ни о Народном Собрании, ни об абсолютной монархии. Здесь желают только одного — сравнительной безопасности дорог и снятых урожаев, и опыт соседей, как видно, показал, что русский Царь, а не шах, дает энергичную полицейскую охрану.

* * *

Здесь лучше, чем в остальном Иране, можно понять глубокие причины персидского упадка. Если в последнее столетие империя Каджаров никогда не была устойчивой, если в настоящее время ей грозит исчезновение, а вместе с ней — и независимости всего Ирана, то эта гибель подготовлена, конечно, интригами и посягательствами Петербурга. Но еще больше содействовали этому лондонские расчеты и хитросплетения.

Русские отняли у нее большие территории на северо-западе и большие подвластные ей земли на северо-востоке — кавказские провинции и княжества, ханства Аральского моря; они лишили ее свободного пользования Каспийским морем и соприкосновения с Европой и Китаем. Это — утраты, дорого стоящие, даже разорительные, но не смертельные. Их перенесла бы эта империя, если бы она могла жить самостоятельной жизнью, и если бы ей удалось посредством южных морских путей найти то, чего русские помешали достигнуть северными сухопутными дорогами.

Ио англичане, считая, что они защищают свои индийские границы и дороги, по которым направляются к [171] центральной Азии их бумажные ткани, всегда мешали Персии достигнуть этого необходимого развития. Они, кажется, надзирали за ее слабым ростом, подражая тем "мастерам калек", которые живут уродствами своих детей-мучеников.

Если бы понадобилось изобразить эту империю — прежде чем она исчезнет — в карикатурном, но похожем портрете, ее следовало бы представить в виде однорукого калеки со сплющенной головой (это — Прикаспийские провинции), с туловищем нормальным, но изъеденным туберкулезом (это — Ирак и Фарсистан), с огромным пустым желудком (это — пустыня), с правой здоровой рукой (это — Адзербейджан), с изъеденным гангреной обрубком вместо левой руки (это — Хорасан) и с двумя отрубленными чуть не по бедра ногами (это — Сеистан и Мекран). В общем — миллион семьсот тысяч квадр. километров, т.-е. втрое больше поверхности Франции, и девять или десять миллионов жителей, из которых два с половиною или три миллиона кочевников, полтора миллиона горожан, а остальное население — земледельцы, всегда готовые бросить свои нивы. Таково политическое тело, которому каджары должны были в последнее столетие обеспечить существование: мог ли даже хороший режим дать этому болезненному организму долгую жизнь?

Англо-русское соглашение 1907 года было не увенчанием англо-индийской политики, какою она сложилась в XIX столетии, а скорее резким уклонением от нее. По-видимому, мятежные требования, неожиданно предъявленные их индийскими подданными, вызвали у англичан старание ограничить свою внешнюю ответственность и примириться, наконец, с отступлением, к которому их противники принуждали уже целое столетие, но которое Лондон делал против своей воли, с большим сожалением и всегда с надеждой на свое возвращение. Вместо работ по постройке далеких крепостей, которыми англичане увлекались в прежнее время, теперь они, смирившись, занимаются только тем, что воздвигает перед своей Индией совсем близкие укрепления, зашита которых находится непосредственно в их руках.

Сто лет тому назад их горизонт был менее ограничен. Независимость всего ислама, азиатского, европейского и африканского, от Гибралтара до Кашгара, [172] включая Константинополь и Хиву, была в их глазах необходимой оградой для их "estate" ¹²⁰, а Дунай, Кавказ и Аральское море считались его пограничными укреплениями. Для того, чтобы обеспечить себя вдали, они оккупировали княжества, осаждали Севастополь, поддерживали Шамиля, снабжали припасами ханства. Целость Турецкой империи, Персидского государства и Афганского княжества составляла тройственный догмат их дипломатии.

Позже они отказались от северо-африканского ислама в пользу честолюбивых замыслов Франции. Они урезали или позволили урезать Турецкую империю аннексией Кипра, своей оккупацией Египта и своим согласием на операции Франции в Тунисе, Австрии — в Боснии и России — в Закавказье. Оспаривая каждый шаг русских, они допустили все проникновение их в ханства, а потом их водворение в самых воротах иранского плоскогорья и китайского Туркестана. После этого Лондон еще двадцать пять лет (1882-1907 годы) пытался защищать линию азиатских плоскогорий, от Босфора до Памира. Потом немецкий натиск на Турцию и русский — на империю царя царей прорвали эту линию.

Этому, несомненно, благоприятствовал резкий надрыв сил в 1896-1900 годы: Англия извела своих людей и свои миллиарды в южной Африке. Теперь мы видим цену, уплаченную за бурскую аннексию: Германия наложила свою руку на Багдад, а Россия — на персидские базары.

Англия должна отступить очень далеко к югу от Босфора и Каспийского моря и оставить завоевателям все пространство анатолийского и иранского плоскогорий. Она теперь озабочена лишь тем, чтобы удержать за собой "сферы влияния" в тех пунктах, где большие сухопутные дороги подходят к границам ее Индии или к Персидскому заливу и Оманскому морям, называемым ею прихожими своего "estate". В афганскую сферу входит Герат — Кандагар, перед проходами, спускающимися в долину Инда; турко-персидскую сферу составляют Багдад — Ковейт, перед устьями рек, впадающих в Персидский залив; персидская сфера это — Бирджан — Бендер-Аббас, перед белуджистанскими воротами, ведущими к Нушке и Кветте. [173]

Отныне Лондон допускает, чтобы Персия была разделена на три пояса: русский пояс заключает в себе весь север по ломаную линию Керманшах — Испагань — Иезд — Тун — Хаф — Зульфикар; английский пояс — вдвое меньше, в юго-восточном углу: Бендер — Аббас — Бирджан — Даракш; нейтральный пояс — в промежутке. И это называется, как сказано во вступлении к англо-русскому соглашению, "уважать целость и независимость Персии", с "искренним пожеланием сохранения впредь порядка на всем пространстве страны и ее мирного развития"!

Комментарии

96 См. научное описание de Morganв I-м томе его «Mission», а также пять первых глав в «La Perse d'aujord'hui» Aubin'a.

97 De Morgan, «Mission», II, стр. 28.

98 «Diplomatic and consular reports», Miscellaneous Series, №590, стр. 49.

99 De Morgan, «Mission», II, стр. 18-19, 25-26.

100 De Morgan, «Mission», II, стр. 94. В персидском романе Moriar'a «Hadji-Baba» читатель найдет прекрасную картину курдской жизни.

101 De Morgan, «Mission», II, стр. 26.

102 De Morgan, «Mission», II, стр. 58.

103 Е. Aubin, «La Perse d'aujourd'hni», стр. 53.

104 Dе- Morgan, «Mission», II, стр. 40 и 41.

105 He y дел.

106 «Diplomatic and consular reports», № 2685.

107 «Diplomatic and consular reports», №№ 3308, 3736 и 4184.

108 Относительно этих разбойничьих набегов читатель найдет интересные подробности в упоминавшемся уже персидском романе Moriar «Hadji-Baba».

109 См. «La Rivalite anglo-russe en Asie» д-ра Rouire (Париж. 1908 г.). Там читатель найдет хороший очерк всего этого англо-афганского вопроса.

110 С. R. Alarkham, «A general sketch of the history of Persia», стр. 504.

111 «Journal of a diplomate», II, стр. 216, — цитирован Керзоном в ого «Persia» (I, стр. 80).

112 Кроме прежних и новых путешественников, надо прочесть донесения английских консулов, особенно с 1897 (о применении нового русского тарафа) по 1908 год: «Diplomatic and consular reports», Annual Series», №№ 2008, 2202, 2368, 2533, 2921, 3267, 3376, 3499, 3724, 4006, 4162 и 4376. Здесь лучше, чем где-либо в другом месте, изложены экономические основания англо-русского соглашения 1907 года.

113 «Notos on british trade and foreign competition in North Persia» by E. F. Law, «Diplomatic and consular reports», Miscellaneous Scries, № 19 (декабрь 1888 года).

114 «Diplomatic and consular reports», № 4006.

115 «Diplomatic and consular reports», Annual series, №4376, появившийся в октябре 1909 года.

116 «Синяя Книга», 4581, стр. 24 и след.

117 «Синяя Книга», 4581 стр. 79-80.

118 «Diplomatic and consular reports», № 4396.

119 Более подробные сведения с 1904 года сообщаются в донесениях английских консулов (вице-консульство сеистанское и каинское учреждено в 1901 году): «Diplomatic and consular reports», Annual Series, №№ 3500, 3728, 3970, 4156, 4396.

120 Владения.

Текст воспроизведен по изданию: В. Берар. Персия и персидская смута. СПб. 1912