КАЗИ-АХМЕД

ТРАКТАТ О КАЛЛИГРАФАХ И ХУДОЖНИКАХ

Мавлана Малик, хотя имеет известность в качестве [147] дейлемца, но он — казвинский Фильвакуши (Алам ара, 124, мастер Малие упомянут в качестве казвинца-дейлемца). Вначале он упражнялся у отца, мавлана Шухр-Эмира (Ср. стр.82: Шухрэ), в письме сульсом. Он прекрасно писал насх и письмена “шестерки”. Не подписанное его именем писание никто не отличит от писаний мастеров “шестерки”. В конце концов он перешел на насталик и стал в этой отрасли выдающимся века, более известным, чем в чем-либо. Он был незаурядным в отношении мудрости и духовного водительства; он тратил большую часть времени на изучение и диспуты (Huart, 232: мастер Малик принадлежит к ордену дервишей-накшбендиев). Вначале он был в возвышенной семье его высочества, чье прибежище — милосердие, Кази-и-Джихан, вакиля, в высокой свите. В те дни учитель ученых хаджэ-Джамал ад-дин Махмуд Ширази, величайший из ученых исследователей, был также при той высокой семье; они [мавлана Малик] учились у него. После того, согласно высокому приказу государя, покоряющего климаты, он занял место в китаб-ханэ царевича, украшающего мир, победоносного султана Ибрахим-мирзы; в 964 году (1556/57 г.) он отправился вместе с мирзой в высокий Мешхед. В течение полутора лет он проживал в том цветнике. В те дни сей смиренный некоторое время упражнялся у них в письме. Когда господин султанов, распространитель веры имамов, чистых и невинных, окончил в стольном городе Казвине постройку благословенного дворца, и назрела нужда в каллиграфической работе, получил /99/ честь издания приказ, влиятельный, как судьба, об истребовании мавлана; царевич, достоинством подобный Сатурну, должен был прислать его [мира] ко двору убежища вселенной. Согласно приказанию, тот, прибыв в стольный город, приступил к тем обязанностям. Надпись в саду Садат Абад также принадлежит письму мавлана, а хронограмма сада от плодов таланта покойного кази-Атааллах Варамини. Прекрасно сказано и очень хорошо сплетено: [148]

О, как величествен прекрасный замок великого шаха (Размер: мутакариб),
Ведь порог его сравнялся с Сатурном.
Когда шах всходит на его верх, разум говорит:
Это — некий Моисей обитает на Синае.
Я придумал для года окончания его —
От одного полустишия произошли две даты, —
Шах спросил о годе даты, я сказал:
“Высший рай” и “лучшее из жилищ” (Хронограмма заключается в числовом значении букв, составляющих слова: “высший рай” и “лучшее из жилищ” =2+5+ +300+400+2+200+10+50 = 969 и 600+10+200+1+30+40 + +50+1+7+30 = 969, что соответствует 1561/62 г. н. э. Согласно Зейн аль-абидину, 266-б (сообщение, отсутствующее в Шараф-намэ, II, 196), дворцовые сады Казвина начали сооружаться по личному плану шаха Тахмаспа в 1543/44 (950) г.).

А то, что написано в айване Чихил-Сутуна, — газель хадже-Хафиза:

Созвездие Близнецов на заре положило передо мною перевязь (Размер: музари),
Что значит — “я — раб шаха и клянусь”.
Кравчий, подойди! Ибо при помощи устрояющего счастья
Исполнилось от бога мое желание.
О, шах! Если я достигну трона головою, полною мудрости,
Все же я лишь раб этой превосходительности и нищий тех дверей.
А если ты не поверишь в этом рассказе сему рабу,
Я приведу доказательство из речений Камаля:
Если я оторву от тебя сердце и отниму любовь,
Ту любовь кому брошу? то сердце куда дену?

А эту газель, принадлежащую мавлана Хусам ад-дин Маддаху, — на него милосердие! — согласно высокому приказу он написал на портале Чихил-Сутун и прекрасно начертал: [149]

/100/ Мы — рабы царя мужей (Размер: хафиф) —
Не признаем другого руководителя, кроме Али;
Мы — прах ног Абу-Зар Гаффара (Абу-Зар Гаффар — друг Али),
Рабы веры Сальмана.
В отношении верности и любви к Хайдару
Что бы ни сказал, мы — в тысячу раз больше.
Жаждущие земли Кербелы и Неджефа,
Мы — паломники хорасанской Каабы,
Все, что находится в описании Муртаза,
Мы нашли в слове славословия.
Послание, которое было бы лишено его имени,
Мы не читаем, если бы даже наши головы пропали,
Пусть от нас убегут лисицы!
Мы знаем логовище льва-самца!
Враги Али, словно бутоны, с кровавым нутром,
Мы — словно розы с смеющимися лицами.
Благодарность богу! как Хусам ад-дин
В нищете мы являемся нищими султана.

Дата — 966 год (1558/59 г.). Мавлана после окончания надписей не получил отпуска на возвращение в наисвятейший Мешхед, несмотря на то, что его высочество мирза постоянно делал представления наивысочайшему трону. Мавлана таким образом в стольном городе Казвине занимался изучением и обсуждением, перепиской и писанием кита до того времени, пока не отправился на тот свет в Казвине в 969 году (1561/62 г.; Huart, 238, указывает на 1553 (960) г. как на дату смерти мастера Малика). Один из современных ученых сочинил относительно даты смерти мавлана:

/101/ Сотня жалостных восклицаний! ушел из мира Малик, единственный своего века (Размер: музари).
Он был каллиграфом, ученым, дервишем, шедшим по правильному пути,
Он был Якутом своего века; день, в который он ушел из мира, [150]
Стал хронограммой его смерти: “Якут [яхонт] века—Малик” (Хронограмма заключается в числовом значении букв, составляющих слова: “Якут века — Малик” = 10+1+100+6+400 + +70 +90 +200 +40 +1+30 +20 = 968, или 1560/61 г. н. э. Эта дата противоречит стр. 149, примечание 4).

Он хорошо сочинял стихи, по большей части касиды и газели. Для царевича луноликого, победоносного султана Ибрахим-мирзы, он сочинил “Гуи о чоуган”, где у него прекрасно объяснены правила игры в поло.

Эти стихи принадлежат мавлану:

Чтобы обольстить меня, ты сначала притворилась верной (Размер: музари),
Когда унесла основу моего сердца, то открыла руку притеснения.
Она не чужая из глубины сердца, моя владеющая сердцем возлюбленная (Размер: рамал).
Она показывает себя влюбленной для моей обиды.
Тело мое все в синих цветках от камней красавиц (Размер: хазадж),
Мой стан — пальма горя, они ее цветы.

И этот отрывок также принадлежит ему:

Малик! Лучше, чтобы ты искал какого-либо друга (Размер: рамал),
Чтобы ты тревожился за его плохое и хорошее,
Не видав от него радости и спокойствия,
Чтобы был соучастен с ним в горе и печали.

Мавлана начал список Корана почерком насталик, споспешествования к окончанию не получил, — должно быть, не обладает счастьем. Хотя друзья хотели, а так случилось (Текст неясен). От мавлана Малика остался один сын по имени мавлана Ибрахим. Он стал выдающимся в [151] изучении /102/ наук и в стихах. Своим прозванием он сделал “Са-гири”. После того как мирза-Махдум Шарифи (Мирза-Махдум Шарифи был близок к Пери-хан-ханум и так же, как упомянутая царевна, являлся приверженцем сближения шиизма и суннизма. В кратковременное правление Исмаила II он был одним из двух садров (Алам ара, 110)) бежал в Рум, он также бежал, отправился в ту страну и край, там и умер.

Мир-Садр ад-дин Мухаммед — сын его высочества мирзы Шараф-и-Джихан. Он — из сеидов “хасани”, “сейфи” (Разряд сеидов, ведущих свою генеалогию от аль-Хасан-ибн-Али) стольного города Казвина. Достоинства и совершенства, той светлости в сочинении стихов во всяком роде более того, чем можно это описать. Их благородное имя упомянуто в этой рукописи ввиду мастерства в письме. Упражнение в почерке насталик и обучение ему они брали у мавлана Малика. В непродолжительное время они, изволив усовершенствоваться, стали известными; не имеют равного в отношении вкуса в эпистолярном искусстве и изяществе выражений. Они пишут “Тазкират аш-шуара”, (Литературная антология) занимаются этим уже более тридцати лет. Надеюсь, что будут успешны в окончании [этого сочинения] в том виде, как замыслил благодетельный помысел той светлости (Садр ад-дин Мухаммед ибн мирза-Шараф, брат Рухаллаха, в Алам ара, 125, упомянут в качестве мастера насталик, ученика мастера Малика. Садр ад-дин отличался разнообразием своих художественных и научных интересов. По сообщению Алам ара, упомянутая в тексте литературная антология осталась незаконченной).

Мавлана Дуст Мухаммед из города Герата (Алам ара, 124: Дуст Гератский) — ученик мавлана Касим Шадишаха. Он написал почерком насталик список Корана. У шаха, равного достоинством Джаму, пребывающего в раю, к нему было полное расположение. Он удалил всех писцов из китаб-ханэ, кроме него; он давал обучение почерку царевне Султаным. (Сестра шаха Тахмэспа, Михин-бану, прозванная Султаным, ум., в 1561/62 (969) г. (Шараф-намэ, II, 217—218). Известны два каллиграфических отрывка стиля насталик ее работы, входящие в состав известного альбома Бахрам-мирзы.(Sakisian, 118—120) Мавлана Рустам Али был племянником [по [152] сестре] мастера Бехзада, художника, прекрасно писал, был хорошим писцом. Вначале он был в китаб-ханэ его высочества, чье убежище — милосердие, Бахрам-мирзы, в конце дней старчества пребывал в китаб-ханэ его сына, его высочества, находящегося в раю, победоносного султана Ибрахим-мирзы, — да освятит бог место его /103/ успокоения! — в священном, пресветлом Мешхеде; там он и упокоился в 970 году! (1562/63 г.) похоронен рядом с мазаром покойного мавлана султан-Али Мешхеди.

Мавлана Мухибб-Али был любимым сыном мавлана Рустам Али, хорошо писал крупно и мелко, был китабдаром его высочества, пребывающего в раю, победоносного султана Ибрахим-мирзы, — да прохладит бог его могилу! — был в числе его приближенных. Он писал под именем “Ибрахими”. После двадцати лет придворной службы его высочеству мирзе [Мухибб-Али] удалили от службы его высочеству мирзе и потребовали в стольный город Казвин. Через некоторое время, взяв отпуск на предмет паломничества к высоким священным мощам, достоинством равным райскому лотосу, мавлана отправился в паломничество. По возвращении, немного времени спустя, он умер в Казвине (Huart, 231, приводит биографию Мухибб-Али с прозвищем Наи, т. е. играющий на флейте. Близкая по фактическому материалу к Huart, биография того же Мухибб-Али Наи находится в Тухфэ-и-Сами, 84. По словам Тухфэ-и-Сами, этот Мухибб-Али “хорошо играет на флейте и не плохо пишет почерком насталик”. Биография Мухибб-Али Наи весьма мало (за исключением некоторых деталей) напоминает биографию мастера в нашем трактате. По-видимому, у Huart мы имеем смешение двух биографий.). Его останки перевезли в наисвященный, пресветлый Мешхед и похоронили рядом с отцом его мавлана Рустам Али. Относительно даты его смерти некоторые из талантливых людей сочинили этот отрывок, а покойный мастер мир-сеид-Ахмед написал его на могильной плите:

Увы! ушел из тленного мира мулла-Мухибб-Али. (Размер: музари)
О, господи, пусть ему местом будет середина рая!
Как он был почитаем и уважаем людьми этого мира, [153]
Да будет он также почтен, о, господи, на том свете.
Я спросил у ума дату его смерти. Тот ответил:
“Да будет имам защитником муллы-Мухибб-Али”. (Хронограмма заключается в числовом значении букв, составляющих слова: “да будет имам защитником муллы-Мухибб-Али” (удвоения букв в словах “мулла” и “Мухибб” не приняты во внимание) =40 +30 +1 +40 +8 +2 +70 +30 +10 +200 + 1 +300 + 1 + +80+1+40+2+1+4+1 = 973, что соответствует 1565/66 г. н. э.)

Хафиз Баба Джан. Он также прекрасно писал и хорошо играл на лютне (Алам ара, 124, упоминает его в числе мастеров насталика; Тухфэ-и-Сами, 82, сообщает об его искусстве составлять загадки). Некоторые считали его /104/соперником прежнему мавлана Абд аль-кадиру (Умер в 1435 (Journal Asiatique, 1862, pp. 275—277, n. 1); был известен как художник, музыкант, поэт и каллиграф). Он работал также по инкрустации золотом (Тухфэ-и-Сами: Баба Джан работал по кости). Его брат хафиз-Абд аль-Али Турбати пребывал на службе у покойного государя Хусейн-мирза-и-Байкара. Они из благословенного селения Турбат попали в Ирак и обосновались в Ираке. Мир-Сани Нишапури хотя был из поэтов своего времени, но писал почерком насталик весьма со вкусом и прекрасно (Тухфэ-и-Сами, 48, дает также высокую оценку каллиграфическим способностям мир-Сани). Стихи его известны, а его диван [собрание стихов] всюду переписывается. Эта газель принадлежит ему:

Нас сильно измучила ночь скорби. (Размер: хазадж)
Где утро? Ведь наше зеркало заржавело!
Ныне не распустился для меня мой улыбающийся бутон.
Где, с кем его сердце, которое отвратилось от меня?
Любовь к моей луне зажгла огонь в сердцах соперников.
Я сгораю от того пламени, что даже занялся в камне.
……………….. (В тексте пропуск)
Усвоилось свойство птиц, поющих перед утром. [154]

Мир Сани вел себя подобно дервишу и подвижнику-аскету, был отменен в добронравии, тонкомыслии, несравненен в собеседовании и манерах обращения; под конец он попал из Хорасана в Ирак, а из Ирака ушел в Азербайджан и поселился в стольном городе Тавризе. Он предался сердцем покойному мирза-Абд аль-Хусейну, племяннику [по брату] мирза-Сати, /105/ мух- тасиба (Мирза-Абд аль-Хусейн ибн-мир-Фасих вел свое происхождение от султана династии Кара-коюнлы-Джихан-шаха 1437 (841)— 1467 (872); при шахе Тахмаспе и Мухаммеде Худабандэ он занимал высокое служебное положение, как и его родственник мирза-Сати (Алам ара, 111); мухтасиб — одна из высших полицейско-религиозных должностей). В этой дружбе его дела пришли в расстройство, в том опекаемом месте он скитался подобно безумцу. Как мотылек, сгорел в молодых годах в огне чувств, в короткий срок улетела птица души его и перенеслась в иной мир. Его похоронили против дверей дома его друга — внизу постройки Джиханшахи (Под “постройкой Джиханшахи”, очевидно, следует разуметь выстроенную Джихан-шахом мечеть (В. В. Бартольд. Историко-географич. обзор Ирана, 147) и службы. Алам ара, 111, сообщает, что мирза-Абд аль-Хусейн жил в месте Джиханшахиэ, носившем название Музаффариэ). Остроумцы того времени сочинили эту хронограмму и написали на камне башни.

ХРОНОГРАММА

Мир Сани — накрытый стол острых смыслов (Размер: рамал),
Тот, от которого сиял свет любви,
Постоянно его образом действий была любовь.
О, господи, да будет жилищем его Синай любви!
Год даты его смерти двумя способами
Я сплел из выражений “страсти к стихам” и “волнения любви” (Двойная хронограмма, заключающаяся в числовом значении букв, составляющих выражения “страсть к стихам” и “волнения любви”; “страсть к стихам” = 300+6+ 100+300+70+200 = 976, что соответствует. 1568/69 г. н. э.; второе выражение, долженствующее составить ту же цифру, в тексте читается, как “тавр любви”, очевидно, ошибка переписчика; следует читать^:“волнения любви” = 300+6+200+70+300+100 = 976). [155]

Мир-Мухаммед Хусейн Бахарзи (Бахарз — один из районов Герата) — [один] из учеников мавлана Касим Шадишаха. Он из видных сеидов селения Зарэ в Бахарзе, из детей мир-Сании (О мир-Сании см. В. В. Бартольд. Мир-Али-Щир и политическая жизнь, сб., 1928, стр. 162), который был некоторое время везирем опочившего государя султан-Хусейн-мирзы. Его писание очень зрелое, со вкусом, он писал красивее, чем большинство писцов Хорасана. Несколько лет во времена шаха, пребывающего в раю — чья обитель рай, — он находился в стольном городе Казвине, где был день и ночь в обществе и дружественных отношениях со столпами победительной державы, проводил время приятно. Затем он пожелал возвратиться в Хорасан, изволил переселиться в свое место жительства, приступил к занятиям земледелием и хозяйством. Во время хорасанского междувластия он разорился; /106/ в те дни он и упокоился — на него милость от возлюбленного бога! Мир-Мухаммед Хусейн был до чрезвычайности родовитым, благородных качеств и очень общителен. Он хорошо также сочинял стихи. Вот эти принадлежат ему:

Блаженна та, от огня любви к которой загорелась моя рубашка (Размер: четырехстопный хазадж),
Не смогут более шипы порицания разрывать мой подол.
Не знающий о дыме опьянения, шейх, нам запрещает (Размер: рамал.),
О, если бы он выпил один глоток, чтобы добыть хал.
О, господи, горесть неизбежного удаления доколе (Рубаи) ?
С болью и горестью разлуки терпение доколе?
Мы — от тебя далеко, а близки к умиранию,
Мы близки к умиранию, удаление доколе?

Мир-Махмуд Аризи был из сеидов, истинных по происхождению, “аризи”, города правоверных Сабзавара, из [156] видных царских людей. Очень красиво писал. Так как он не испытывал нужды, то мало занимался работой. Он принадлежал к людям собрания господина султанов, справедливейшего из хаканов — да осветит бог его могилу! — и имел полное приближение.

Хафиз-Камал ад-дин Хусейн Вахид ал-айн [с одним глазом] происходил из стольного города Герата. Он хорошо писал насталиком и делал среднее из письмен “шестерки”, хороший мастер по ляпис-лазури (Ars Islamica, v. .II, p. I, A1bert Gabrie1. Le mesdjid-i-djuma d'Isfahan указывает на наличие в исфаханской мечети надписи, датированной 1531/32 (938) г. и имеющей подпись Камал ад-дин Хусейн из Герата). Из Хорасана он попал в Ирак, некоторое время жил в городе правоверных Куме. Он прекрасно читал Коран. Из Кума он попал в высокую свиту и в сем наиблагороднейшем собрании на него возложили чтение Корана. /107/ Он говорил: “Мне не подобает чтение”. Он был дервишем и смиренным. Шах, обитающий в раю, чье жилище рай, изволил ему пожаловать палатку, коня, верблюда, сбрую и снаряжение. Он не принял и не соблазнился. Он одевался в войлок и пешком пускался в путешествия, обладал полным талантом в науке о философском камне. Затем из Ирака он возвратился в Хорасан и умер в священном, пресветлом Мешхеде в 964 году (1556/57 г. Согласно Huart, 232, он умер в 1566/67 (974)).

Мавлана Салим Катиб был одним из сыновей слуги покойного садра эмир-Джамал ад-дин Мухаммед Астра-бади (Мир-Джамал ад-дин Мухаммед Астрабади был назначен на .должность садра в начале правления шаха Тахмаспа в 1523/24 (930) г. (Шараф-намэ, II, 169, без указания имени; Зейн аль-абидин, 252-б, указано имя “Мухаммед”; у Huart, 234, ошибочно “Хайдар”). Отец его — абиссинец. Так как у него были природные способности, он преуспел в искусстве письма, стал мастером в письме, не имел соперника в цветном письме, был хорошим составителем кита и писцом, и в писании его считают соперником мавлана султан Мухаммед Нура. Он всегда проживал в священном, светлом Мешхеде и там скончался (Huart, 234: дата смерти Салим Катиба 1582 (990) г.). Он имел [157] также талант к стихам, и этот начальный стих принадлежит ему:

О, господи, выброси из мира неприемлющих, несколько, (размер: рамал)
Обрати главой в пустыню небытия нескольких диковинных гулей.

Мавлана шах-Мухаммед Катиб был его учеником. Он происходит из священного Мешхеда. Писание его было не хуже писания его учителя мавлана Салим. Он также сочинял стихи, сделав своим прозванием “Вакифи” (Huart, 238: “Васики”).

Эта газель принадлежит ему:

Тебе понравилось мучительство над моей душой, о луна! (размер: хазадж)
Ты проявила верность, да благословит тебя бо г.
Соперник, равный качествам с собакой, в пустыне /108/ отъединения
Стал скитаться в бедственном положении, слава богу!
У меня в сердце стали узлом желания
От тех длинных кудрей и короткой жизни.
Никто не слышал от побледневшего отшельника
Ничего, кроме бессодержательного разговора.
Когда мне, подобно Вакифи, станет стыдно 
Нищенствовать у дверей знающих сердец.

Он употреблял опий и умер в священном Мешхеде.

Мавлана Мухаммед Амин, мешхедец по происхождению, был из учеников мавлана шах-Мухаммеда (Упомянут Алам ара, 126). Его каллиграфические способности развились очень быстро, он обладал совершенством, красотой и изяществом. Уехал в Индию.

Мавлана Айши — один из признанных писцов стольного города Герата. Он хорошо работал, писал манерой мавлана султан-Нура. Из Герата он прибыл в [158] священный, наисветлейший Мешхед и был в благоустроенном китаб-ханэ царевича людей, победоносного султана Ибрахим-мирзы, — да прейдет господь от его грехов! — совершал писание, был обладателем всяческого содержания и подарков. Мавлана также был опиоманом. Хорошо сочинял стихи. Эта газель принадлежит ему:

Судьба в своем тиранстве не дала мне дороги на твой пир. (Размер: камал)
Я очень старался, но счастье мне не стало помогой. 
Когда они, подобно мне, плакали и рыдали у ее дверей, 
Она не дала этим несчастным средства от плача и печали.
Унижение, что претерпело сердце от шипов пустыни упреков, —
При этом унижении она мне не дала почета царства двух миров.
/109/ Я сказал ей: сердце жаждет свидания с тобой, а не ночного бдения,
Она унесла сон беспечности, и не дала пробуждения
Если султан любви дал нам стремление к свободе, 
Она не внушила иного желания, кроме желания быть пленником.
С тех пор, как ты, Айши, стал опьяненным от кубка любви того солнца,
Кравчий времен не дал тебе трезвости от того вина.

Он упокоился в священном, пресветлом Мешхеде (Huart, 220: Айши происходил из Тавриза и, был учеником Касим Шадишаха).

Мавлана Абд-аль-хади был шурином и учеником мавлана Малика.

Он обладал страстью к изучению наук, прекрасно писал крупное писание, совершал подрезку калема чрезвычайно откосо и был признанным поэтом. Он — превосходен в искусстве стихов; эта газель — из его стихов:

Ты сказала мне, что ты не питаешь такой привязанности, как я (Размер: хазаджа) [159]

У тебя также нет такого пленения, как у меня, 
Как же ты можешь знать о тоске у снедаемых любовью? 
Ведь ты не имеешь в сердце жгучего клейма влюбленности.
Как ты поймешь мое сердце?
Ведь ты не имеешь в сердце привязанности, как я. 
Станет явным, когда я умру в верности к тебе, 
Что, подобно Хади, ты не имеешь верности.

Сочинители ................. (Текст испорчен) эту газель в Нишапуре ............ (Текст испорчен) мавлана............ (Текст испорчен) имел в музыке полный талант, был хорошим композитором. Диван его газелей содержит около двух тысяч стихов. Он упокоился в Казвине в 967 году (1568/69 г.).

Его высочество, чье прибежище — милосердие, Абу-ль-Фатх султан-Ибрахим-мирза из числа мастеров в письме. Его высочество мирза, хотя некоторое время брали обучение у мавлана Малика, но так как разумение, врожденные природные достоинства того величества ..... ............. (Тест на миниатюре, фраза не закончена), то наивысочайшее превосходительство /111/ был проницательностью равен Меркурию. Они изволили упражняться по письменам и кита мавлана мир-Али, в короткий срок преуспели, стали писцом кита, писали крупное очень привлекательно, прекрасно и со вкусом, — их кита увозили по сторонам и округам вселенной, а иной раз они изволили писать мелко и тоже в чрезвычайной элегантности и свежести.

Его почерк, как пушок красавиц, сердцеобольстителен (Размер: мукариб),
Из сердца уносит покой и из души терпение; 
Его перо является тем прихотливым волшебником, 
Который на лицо дня набрасывает кудри ночи. 
Когда он стал от колдовства чародеем,  
То от каждого запутанного дела он развязал узел. [160]

Сей нижайший не видел никого таким ревнующим и взыскующим по письму мавлана мир-Али, как этого, разного по достоинству Марсу, никто больше не собрал из писаний мир-Али, чем та наивысочайшая превосходительность. Мнение сего купленного за деньги раба, того равного по достоинству раю, таково: без преувеличения половина того, что мавлана мир-Али в течение жизни написал во всяком виде, находилась в благоустроенном китаб-ханэ того светоча очей мира и мирян. Тому царевичу принадлежало несколько томов муракка, которые мавлана мир-Али написал и оставил в наследие для обеспечения своего последнего дня и для путешествия в Хиджаз, вместе с кита, некоторыми из списков и кни г.

/112/ Утверждение писанием достоинств и способностей, талантов и совершенств того похвального по качествам — беспредельное море! Это не может быть делом ни одного летописца! Истинно, если бы воскрес Сахбан (Имя человека, славившегося красноречием) и обрел бы жизнь Ибн-Мукла, — и они не смогли бы справиться с упоминанием десятой из десятой доли. Если же теперь или впредь появится кто-нибудь, принимающий на себя такую обязанность, найдет время и досуг, то потребуются тома для составления тех глав. Но так как сей давний слуга, являющийся слугой-рабом и сыном слуги-раба того сборища добрых качеств, получил развитие и воспитание на службе и в рабстве того ларца перлов султанатства и талантливости, то вот он привел немногое общее из того длительного, исполненное краткости и сокращенности, в пятом [?] томе (Очевидная описка; слова “пятый том” относятся к Хуласат ат-таварих) книги “Маджма аш-шуара ва минакиб аль-фудала”, сей раб указал и написал относительно великолепности, немного о радостных и приятных днях из времени того, равного по достоинству Плеядам, также в пятом томе книги “Хуласат ат-таварих”, написанной относительно событий султанов Сефевидов и семейства, ведущего свое происхождение от Муртаза. С тех пор как небосвод открыл свой [161] глаз, никогда он не видел ни одного [более достойного] в отношении собрания добродетелей, тонкомыслия, талантливости и разумности, чем тот ангелоподобный. Перечисление добродетелей, достоинств, высоких совершенств и доблестей того равного по достоинству Джаму, чье обиталище — рай, — дело невозможное, так как они [достоинства] неисчислимы и неперечислимы. Они вместили в себя все знания, постигаемые разумом и переданные [по традиции]; они стали вместилищем всех производных и основ. Они всегда имели прилежание в чтении слова всеведущего. Чтение “ушарэ” и науку /113/ чтения Корана они проходили у покойного шейх-Фахр-ад-дин Таи и его отца щейх-Хасама, исследуя науку о мужах [веры] и расследуя книги преданий о пророке и имаме; они изволили осведомляться в истории и науке генеалогий. В отношении натурфилософии, теологии и медицины они были Каноном (Название сочинения Авиценны) времени и причиной отставания всех. В отношении математических наук, по части космографии, математики, астрономии и музыки они были мастером, талантом и сочинителем. Картины и портреты того солнцеликого царевича упоминаются всеми современниками, известны в населенной четверти мира. В поэзии и стихотворчестве они были сладкоязычны и правильно-изъяснительны. Они изволили избрать своим прозванием Джахи в соответствии с шахским достоинством; они сочиняли персидские и тюркские стихи, в тех и других много говорили относительно кравчего. В науке метрики и рифмы они были сами мастером, — существует диван их произведений приблизительно в пять тысяч стихов всякого рода. А эти стихи написаны как благословение:

Не умилосердствовал ось надо мной злолюбие времени (Размер: музари), 
Подконец отбросило далеко от того праха порога. 
Та сведущая луна, что милостива к пленникам, 
Я не знаю, знает она или нет о моих обстоятельствах. [162]

И еще:

Я пришел с сотней надежд, но не знаю, когда снова (Размер: рамал)
Произойдет наше сообщество, о, злолюбовная.

И еще:

После тысячи ночей, когда ты достиг пиршества (Размер: музари),
Джахи! — удача! Не отводи от нее глаз!

И еще:

/114/ Джахи! Постарается, может быть, тусский мученик (Размер: музари)
Да придет мне от глины Сабзавара вечный покой.

И еще:

От жестокости не стони, Джахи, не хорошо нетерпенье (Размер: рамал), 
Даст бог милосердие сердцу нашего государя.

И еще:

Доколе говоришь, что во сне твоем ночью приду (Размер: рамал),
Доколе во сне ты заставляешь бодрствовать мои глаза.

РУБАИ

Ты, кокетка, мой смертельный враг, пока,  
Без любви, словно непостоянная судьба, пока,  
Хотя нет сил от блеска ее появления у меня.  
У меня в жилье — тебя нет, пока.

Ни один из султанов и хаканов не обладал более цветущим китаб-ханэ, чем тот могущественный царевич; [163] большинство прекрасных мастеров письма, живописцев, художников, орнамента листов и переплетчиков совершали службу в том месте. Из поэтов хаджэ-Хусейн Санаи Мешхеди “второй Хакани” (Хаджэ-Хусейн Санаи, сравниваемый с поэтом XII в. Хакани, происходил из Мешхеда, он носил, по Алам ара, 121, прозвище Хорасани) были в услужении того мирзы. Около трех тысяч томов книг и списков было собрано в китаб-ханэ того света сада и светоча зрачка. Они не имели равного и подобного в создании загадок, в эпистолярном искусстве; секретари — Меркурии по достоинству — были воспитанниками школы того, чье обиталище — рай. Все благородные беседы его были остроумны, а прекрасные его речи — удивительны. Его натура стремилась к приятному, была склонна к веселью и радости. Должно быть записано и занесено все, что исходило из рассыпающих перлы и жемчуг речей того славного. [Таков, например], ответ на послание нескольких поэтов, как-то: мавлана Лутфи Исфахани, мавлана Мейли Харави, мавлана Шарафа Хаккак, мавлана Харфи (Тухфэ-и-Сами, 153, упоминает о поэте Харфи, однако тожество отца, упоминаемого в Тухфэ-и-Сами и в нашем тексте, не может быть подтверждено), мавлана Камала Шуштари, мавлана Шуури Нишапури, хаджэ Ахмед Мирака Суфи /115/ Мешхеди. В священном, пресветлом Мешхеде они обратились с письменной просьбой к его высочеству мирзе, редкости века, разрешить взять с собою на прогулку мавлана Касима Кануни. А его высочество мирза называл мавлана Касима в разговоре “душа моя”. Так вот они начертали благословенным пером такое послание: “Душа моя” проявила милость [лутфи] в том, чтобы совместно с поэтами всюду, куда они ни возымели бы желание [мейли], они шли бы на прогулку, признавали бы своим почетом [шараф], не говорили бы ни одного слова [харфи] в извинение и чтобы они не произносили “совершенство [камал] — безумие [би-шуури] и далеко от дела суфия [суфи]”.

В критике стихов они были разрешением поэтических тонкостей, знатоком тонкой мысли, по суфизму и в [164] страсти “вторым Хакани”, “Мавлана-Манави” (Прозвище известного поэта XIII в. Джалал ад-дин Руми), “мир-Хосровом Дехлеви”. Из поэтов последних времен они отдавали полное предпочтение стихам мавлана Лисани Ширази, (Тухфэ-и-Сами, 104: ум. в 1535/36 (942) г.) называя мавлана отцом и величая “баба”. Они изволили выбрать пятнадцать тысяч стихов из полного собрания баба-Лисани, никогда не расставались с ним, постоянно читали эти стихи своим вдохновенным голосом в соответствии с экстазом и наитием.

Я никогда не огорчил ни одного муравья, (Размер: музари)  
Это султанатство равно царству Сулеймана.

По смелости и храбрости они уподоблялись Муртаза, по горячности Хайдару, грозностью походили на Исмаила (Разумеется шах Исмаил I и его отец Хайдар). По эскизам тушью и живописному изображению они вызывали в памяти образ Мани и мастера Бехзада /116/ Харави. Они не находили себе равного по игре в поло, гоньбе кабака (См. введение, стр. 21, прим. 1), метанию стрел.

В поло он, когда нападал по-турецки, (Размер: мутакариб)  
Мячом играл, как головою врага.

В ружье они довели упражнение до того, что пуля не стремилась в иное место, кроме как в цель. В плавании они изволили двигаться, подобно судну без якоря по лону вод, словно рыба двигались, и в таком состоянии они стреляли из лука, а на руке вращали балансир. Из [музыкальных] инструментов они одобряли тамбур и играли на нем чрезвычайно хорошо. В шахматы играли, не глядя на доску. У них были золотые руки в поварском искусстве, в изготовлении европейских лакомств, в печении “грузинского хлеба”, в приготовлении приправ к мясу, других сладостей, варений, разнообразных кушаний. Они были мастером и в других искусствах, как-то: в [165] вырезании зихгира (Кольцо, носимое стрелками из лука на большом пальце правой руки), устройстве стрел, гранильном искусстве, гравировании, ложечном деле, шитье перчаток для птичьей охоты, устройстве тамбура, переплетном деле, орнаментации-золочении рукописей, розбрызге, портретном деле, окраске и золотом деле. Его благородная природа и превосходный разум к чему ни прикасались, в том имели мудрость основополагателя. Никакое занятие, ремесло или искусство не избежали его руки. Мастера всяческих искусств получали в качестве учеников обучение и инструкции от той сущности времени. Несмотря на царское происхождение и возвышенность величия, они никогда не позволяли неуважительности в силу пышности и значения, избегали таких положений. Они постоянно находились в обществе бедняков, отшельников и дервишей, /117/ признавая такой образ поведения лучше, чем роскошь и султанское величие. Любовь и страсть его были, пожалуй, еще лучше, чем все занятия и таланты; они тратили все благородное время на любовь к юным и стремление к тюльпаноликим, как сами изволили указать о том:

Маджнун — бродяга, Горокопатель (Разумеется Фархад) — жестокосерден (Размер: рамал.),  
Джахи положил в мире обычай и правила страсти.
От праздности, радости веселия, наслаждения......(Текст неисправен)

В отношении красоты нрава, привлекательности выражений и оборотов речи, милости и сострадательности ко всем тварям они походили на великих предков и благородных дедов. Во время гнева, дурного настроения и раздражения не доводилось слышать пустых слов и оскорбительных речей от благожелательного языка того светила зодиака халифатства. Всякий, кто служил той самой избранной сущности рода Муртаза, тому идеальному образцу семейства сефевидов, наблюдал обстоятельства, качества, нравы и манеры славного, равного в достоинстве Сатурну, не видел более лика радости и не знал веселия, после того убиения и того тиранства, которые [166] пали благодаря неустройству вероломной судьбы на лучшего из праведных. [В то время] благородный возраст того наивысочайшего превосходительства, высоко-славного, был тридцать четыре года, соответствуя жизни величественного его деда, славного государя вечной памяти, султана шаха Исмаила (Шах Исмаил умер в возрасте 37 (Алам ара, 33) или 38 лет (Тухфэ-и-Сами, 38/9)) — да осветит бог его могилу! В расцвете молодости и юности, во времена веселия и радости, в полноте жизни и бытия он изволил отойти из /118/ этого тленного мира во дворец вечности по воле неба и с глаз вращающегося небосвода (См. введение, стр. 23—24).

О, господи! мы горюем о его жизни, (Рубаи) 
Вечно с болью оплакиваем его, 
Излагаем боль сердца и тоску по нем 
Или сокрушаемся по его добродетели и молодости.

В непродолжительное время от злополучных дней, после периода распознания осуществилось приобретение всех этих [нынешних] совершенств, споспешествований, божьих милостей и беспредельных благодеяний! Но во время побоища царевичей, каждый из которых был созвездием с неба султанатства и наместничества, сочинили это рубаи согласно языку обстоятельств тех печальных дней и периоду прохождения через текущее время:

О, сердце! Так как твое седалище — сей дворец, (Рубаи)  
Не сиди беззаботным на месте прохождения потока бренности. 
Поодиночке ушли все спутники,  
Не успел ты сомкнуть глаза, как уже наша очередь.

Проявление того страшного ужаса, случай несчастья произошел в городе скорбей, Казвине, в конце дня в воскресенье, пятого числа месяца зу-ль-хиджэ 984 года (23.II.1577 г.). Дочь того царевича изобилия подезностей [167] Гоухар-шад-бекум приказала перенести благословенные останки его к воротам моря познания и истины, в священный, пресветлый Мешхед — его похоронили во вратах святилища и почитаемого цветника; место своей могилы они указали сами, ранее в дни жизни и управления священным, высоким Мешхедом. И вот странность: в том самом месте их последней воли появилось водохранилище [сардабэ], /119/ которое обладало совершенством чистоты, опрятностью и светлостью, было свободно от всего.

Красноречивейший из последующих мавлана Абди Джунабади (Поэт Абди упомянут в каталоге Ch. Rieu (Supplement № 307) в качестве подражателя Саади; умер в 1580 (988) г.; место его происхождения не указано) — над ним милость господня! — сочинил хронограмму относительно того события:

Роза цветника Хейдара Каррара, (Размер: хафиф; Каррар — прозвание Али)
Отпрыск рода Ахмеда (Наименование пророка Мухаммеда) — Ибрахим,  
Он прикасался своим венцом о небо, когда сложил  
В обиталище Ризы голову подчинения.  
Во время ухода из этого дворца тщеславия, 
С верным сердцем и беспорочным естеством,  
Он сказал о хронограмме: годом моего убиения  
Напишите: “убит Ибрахим”. (Хронограмма заключается в числовом значении букв, составляющих слова: “убит Ибрахим” = 20 +50 +400 +5+1 +2+200 + +1+5+10+40 = 984, что соответствует 1577 г.)

О, господи, соедини его [в день страшного суда] с тем, кто нарицаем Абу-ль-Хасан, имамом, которому мы обязаны повиновением, обязаны чистотой — над ним божье благословение! — и пройди мимо его проступков и преступлений!

Мавлана Яри Харави Катиб происходил из Герата и был несравненен в писании. Он не покидал Герата, не совершал путешествий. Он — из [числа] знаменитых, признанных писцов Хорасана. Хорошо сочинял стихи. Упокоился в Герате. Мир-Муизз ад-дин Мухаммед (Упомянут Алам ара, 125) [168] происходил из сеидов “хусейни” города веры Кашана, был чрезвычайно экстатичный, не заботился о завтрашнем дне, большую часть времени занимался голубями. Он вознес мастерство письма до такой ступени, что стал лестницей его. Писал прекрасно крупно и мелко. Его писания купцы по большей части вывезли в Индию. Он также хорошо сочинял стихи. Эти стихи принадлежат ему:

/120/ Тот цветок он поранил клеймом своей руки (Размер: музари), 
Никогда никто не сделал этого дела своей рукой. 
О, ты, в честь славного имени которого во всех обстоятельствах (Рубаи) 
Подняли знамя сана и величия!  
В твоей ставке счастье от сонма рабынь,  
У твоего дворца удача от войска рабов.

Он умер в 995 году (1586/87 г.).

Мавлана Мухаммед Хусейн был сыном покойного мавлана Йнайат аллаха Табризи. В начале дел он пришел в священный, пресветлый Мешхед, упражнялся и обучался в услужении мастера мир-сеид Ахмеда Мешхеди — милость на него господа! В короткое время он преуспел, так усовершенствовал свое письмо, что уподобил его работам мастеров (Алам ара, 125, упоминая Мухаммеда Хусейна и восхваляя его работу, делает любопытную оговорку: “хотя письмо мастеров насталика, каким пишут в Ираке и Азербайджане, в глазах мастеров Хорасана не имеет больших достоинств”). Оттуда он прибыл в Ирак; во время правления шаха Исмаила II ему было поручено заведывание по устройству надписей на зданиях благословенного дворца и дворцовых служб покойной Пери-хан-ханум. В дни юности он покинул сей тленный мир.

Мавлана Баба-шах происходил из Исфахана; он также — из выдающихся мастеров письма. Больше всего он занимался копировкой, писал весьма со вкусом. Он ушел к возвышенным могилам, степенью равным райскому [169] лотосу, некоторое время работал в городе ислама Багдаде; там и умер в 996 году (1587/88 г. Алам ара, 125, дает весьма высокую оценку его работе: “поистине в Ираке не встречалось писца подобного ему, а также в это время не было и в Хорасане”, и жалуется на редкость работ мастера, которые в большинстве были вывезены и проданы за большую цену. Huart, 235, сообщает со слов использованного им автора каллиграфического трактата о нахождении мастера в Исфахане в 1586/87 (995) г.; здесь же приводится дата его смерти 1603/04 (1012) г.).

Мавлана Мухаммед Риза Чархтаб (“Колесник”) Мешхеди — из выдающихся учеников покойного мир-сеид-Ахмеда, пишет весьма прекрасно, он из признанных мастеров письма, занят писанием в городе благочестия Иезде.

Иса-бек был сыном Мухаммеда-скорохода (Упомянут в Алам ара, 126, как сын скорохода Мухаммеда и внук скорохода Али), который был из скороходов государя, завоевателя стран, вечной памяти султана — шаха Исмаила, упокоившегося — да освятит бог его могилу! Он служил некоторое время стремянным шаха, чье обиталище в раю, был чрезвычайно достойный и способный, прекрасно писал стилем насталик. Большую часть кита работал цветными, и кита своего письма отдавал людям.

Мавлана Мухаммед Заман; хотя род его был из города веры Кирмана, но он родился и воспитался в стольном городе Тавризе; он пишет письмом “табризи”; весьма деликатно, зрело и со вкусом пишет.

Мир Халилаллах Хусейни — дядя сего нижайшего. Он хотя вначале упражнялся в письме таликом, [но] после тридцати лет перешел на насталик. Когда он пребывал в священном, высоком Мешхеде на службе царевича, украшающего мир, Абу-ль-Фатх султан-Ибрахим-мирзы, — милость господня над ним! — то был из приближенных и особо близких тому, чье обиталище в раю. Во время придворной службы его величеству, чье прибежище — милосердие, он положил начало упражнениям в насталике, упражнялся подле мастера мир-сеид-Ахмеда Мешхеди, — на нем милость! — наставление в письме брал у мира, стал от множества упражнений, трудов, стараний мастером в письме; чрезвычайно хорошо писал крупное; [170] письмо его было чистое и со вкусом. Он был выдающимся в отношении отваги, воинских упражнений, метания стрел, игры в “кабак” и “чоуган”. В искусстве стрельбы из ружья /122/ дошел до того, что он всегда попадал в цель; в игре в “чоуган” и гоньбе “кабак” был сотоварищем с его высочеством мирзой; они похищали мяч первенства и превосходства у других таджиков. Он в равной степени отдавал время и мячу и калему. После смерти изобильного пользами царевича они не делили сообщества ни с кем другим, отвратили взор от всего и занялись в Кумской области земледелием, послушанием и набожностью, изволили избрать угол затворничества. Они также хорошо сочиняли стихи, и этот начальный стих принадлежит им:

Удаленность от пиршества свидания с тобой не от меня, изгнанного, (Размер: рамал) 
Это сделала злая судьба, от злой судьбы все это — недалеко.

Мавлана Мухаммед Шариф происходит из знатных арабов-нумейри; благодаря природным способностям проявил отменные качества. Он прекрасно писал как крупно, так и мелко и был полностью наделен другими талантами, как-то в резьбе печатей: он резал по сердолику стилем насталик также хорошо, как писал. Военная доблесть и храбрость — у него врожденные.

Мир-Имад происходит из сеидов — “сейфи” стольного города Казвина, из признанных мастеров в письме. Он пишет крупно и мелко, то и другое прекрасно и со вкусом. Из Казвина он ушел в путешествие в Хиджаз. (Huart, 239—242, подробно дает биографию этого первоклассного мастера. Мир-Имад вначале учился живописи у художника Иса в Казвине, затем перешел к мастеру Малик Дейлеми, а оттуда уехал в Тавриз, где целиком отдался каллиграфическим упражнениям под руководством мастера Мухаммед Хусейна. С разрешения своего учителя он отправился в Турцию, затем вернулся в Хорасан, посетил Герат и прибыл обратно в Казвин. В 1599/600 (1008) г. он избрал своей постоянной резиденцией Исфахан. Биография кази-Ахмеда останавливается на моменте отъезда мастера в Хиджаз, — б. м., это эпизод из известного по другим источникам рассказа о поездке в Турцию?) [171]

Мир Халилаллах происходит из сеидов наивозвышеннейшего сана области Бахарз. В священном Мешхеде — усыпадьнице имама Ризы — на покоящегося в ней тысяча тысяч благословений, милостей и благожеланий! — он обучался и упражнялся в услужении мастера эмир-сеид-Ахмеда (Huart, 243, называет его учеником Махмуда ибн-Исхак), — ему милость божия! — его письмо чрезвычайно красиво, щеголевато и со вкусом. Он прибыл совместно с /123/ хаканом, завоевателем стран, тенью бога, из Хорасана в Ирак; остановившись на некоторое время в Кашане, оттуда он направился в Индию; в настоящее время он в Индии (Huart, 243, дает подробную биографию мастера, из которой явствует, что кази-Ахмед знал Халилаллаха как младшего современника: по отъезде в Индию мастер уже при шахе Аббасе I был затребован в Иран. Известен спор между ним и мир-Имадом о превосходстве пера. После длительного пребывания в Иране мастер вторично вернулся в Индию, где и умер в Хайдарабаде в 1626 (1035) г.).

Мавлана Мухаммед Багир-хурдэ происходит из Кашана, брат поэта мавлана Максуда (Упомянут в Тухфэ-и-Сами, 146, под именем Максуд-и-Каши), хороший писец, не плохо работает.

Мавлана Малик Ахмед — один из признанных писцов, он хорошо пишет крупное и мелкое. Он уединился в Кухистане, в городе правоверных Куме, где и занимается писанием.

Мавлана мир-Хусейн, избравший прозвище “Сахви”. Его отец был тавризским седельным мастером, у него же появилось стремление к письму и упражнениям, он и занялся этим делом, пишет прозрачно и чисто. После злосчастного румийского междувластья и разрушения стольного города Тавриза он прибыл в Кашан, там поселился и теперь занимается стихотворством. Эти стихи принадлежат ему:

Страсть дошла до такой степени, что если бы то не было [признаком] неверия, (Размер: муджтасс) 
Я поклонился бы тебе и говорил: “это — мой бог”. [172]  
Диковинное состояние, что приносит влюбленному ночь разлуки: (Размер: рамал) 
Не спать и видеть сотни смутных снов.

Хаким Рукна, [настоящее] его имя Рукн-и-Масуд, происходит из медицинской благодетельной семьи. Великие его предки и деды были из числа государевых врачей, /124/ приближенных ко двору — прибежищу халифата. Он также по традиции сопричислен к числу врачей дивана, наделен полным талантом и отменными качествами. Он вполне овладел стилем насталик, прекрасно пишет, чрезвычайно приятно и со вкусом; талантлив и совершенен в разного вида стихах, как-то: газель, касида, кита, рубаи, месневи. Ранее уже случилось отмечать обстоятельства и блестящие [их] стихи в книге “Маджма аш-шуара ва манакиб аль-фудала”. Эти стихи принадлежат ему:

Мученически-убиенный твоим томно-пьяным взором имеет такое качество, (Размер: хазадж) 
Что во время воскресенья из мертвых встанет также пьяным ото сна.

И еще:

Кто не умер в тоске по той дружбе, не является мужем. (Размер: муджтасс) 
Как может умереть своей смертью муж в [этом] мире?

И еще: это конечные стихи из его “Ширин и Хосров”:

Так полон наслажденьем мир от той сахарной улыбки, (Размер: хазадж)  
Что в воздухе увязла нога мухи.  
Если мне местом жительства станет ад, (Рубаи)  
То и ад придет в остолбенение от [пламени] моей груди.  
Если хлопок моей отметины станет нитью свечи,  
То сколько бы ее ни тушили, — опять загорится. [173]

Мавлана Шамс-ад-дин Мухаммед Катиб родом из области Бистам; они учились у покойного мир-сеид-Ахмеда. Большую часть жизни он провел в Герате. Он — из признанных писцов и мастеров. В настоящее время находится в стольном городе Казвине в цветущем китаб-ханэ шаха, тени всевышнего, обладает полной близостью и /125/ почетом, имеет содержание и титул.

Мавлана султан-Хусейн Туни является учеником мир-Мухаммеда Хусейна Бахарзи, хорошо владеет почерком насталик, как мелким [видом], так и средним. Он был известен в Хорасане, оттуда прибыл в Ирак, находится в стольном городе Казвине, занят перепиской. (Huart, 221, указывает, что он работал в китаб-ханэ Фархад-хана)

Мавлана Низам ад-дин Али Риза Табризи. Ранее немного было упомянуто о его достоинствах среди мастеров стиля сульс, но так как в его натуре заложены были такие свойства, чтобы быть выдающимся времен и редкостью эпох в искусстве письма насталиком, и благородная его природа склонилась к этому, то он начал упражняться в том [письме], в короткое время стал мастером, письмо довел до такой высоты, до которой ни у кого не достигает рука, возложил на высокую арку. У него больше большего времени для развития, еще остаются дни юности. Его копировка стиля мавлана мир-Али неотличима [от подлинника]. А то, что проистекает от их калема, рассыпающего драгоценности, с каждым днем проявляется отчетливее. Время украшено его высокощедрым существованием. Вот стихи в хвалу ему:

Каждый, кто видел письмо Якута, (Размер: хазадж) 
Покупал каждую букву за один мискаль золота; 
Если бы Якут увидел его письмо, 
Он купил бы каждую букву за сто мискалей золота.

Беспредельны прославленные добродетели и похвальные качества тех сливок времени и единственного эпохи. [174] /126/ В течение двух (Фраза написана на миниатюре)) лет они были спутником и /127/ сопутешественником хану времени в Хорасане и Мазандеране, а теперь они пребывают на придворной службе у шаха мира, тени всемогущего, в стольном городе Казвине. Там они работают кита и писания для того наивысочайшего превосходительства, внешним видом похожего на луну, величественного, как планета Венера, проницательного, как планета Меркурий, и стремительного, как планета Марс. Войдя в состав придворных, они постоянно пользуются почетной близостью в раеподобных, украшенных вечностью, собраниях и августейших небесноподобных заседаниях; они — в кругу самых близких, среди наделенных щедрыми милостями, прославлены и возвеличены безграничными любезностями, подарками и ласками. Есть надежда, что преуспеют в достижении всякого успеха и высоких степеней, всегда будут предметом попечения того удостоившегося внимания всевышнего отпрыска пречистых имамов. Иногда они помышляют о стихах; это рубаи от плодов его размышления:

С тех пор, как от огня любви к тебе мое сердце стало кебабом, 
Постоянно идет из глаз и сердца соленая вода.  
Покой и страсть к тебе — дело тщетное;  
Терпенье беспокойного сердца — рисунок на воде.

Мавлана Ниматаллах — один из детей чтеца Корана в священном, высоком, пречистом Мешхеде. Отец его был чтецом в том достойном небес святилище; также и он сам в этом искусстве бесподобен, мастер чтения. Он хорошо пишет насталиком. Вначале он обучался в священном Мешхеде у мастера эмир-сеид-Ахмеда, затем в стольном городе Казвине он упражнялся в услужении /128/ у мастера времени мавлана Али Риза Табризи и, развившись подле них, обладает многими совершенствами. Он также хорошо сочиняет стихи. Эти стихи принадлежат ему: [175]

Да будет запретным для тех очей наслаждение лицезрения тебя, (Размер: хазадж) 
Ибо знакомит сон с мечтой о тебе;  
Из монастыря я опять иду к каабе,  
Я — из людей истины, не из людей аллегории,  
С душой на ладони, с сердцем в рукаве я иду  
По направлению к тебе с тысячью нужд, слабостей и молений. [176]

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

О ХУДОЖНИКАХ-ОРНАМЕНТАЛИСТАХ, МАСТЕРАХ РОЗБРЫЗГА, КИТА И О ТОМ, ЧТО К СЕМУ ОТНОСИТСЯ

Ранее было указано, что калем бывает двух видов (Ср. стр. 57): один — растительный, это подробно изложено, другой — животный; что касается до животного калема, то это — кисть. Посредством ее чудодеи в знании, подобно Мани, китайские и европейские волшебники воссели на трон страны таланта, стали мастерами мастерской судьбы. Изобразители телесной внешности и [мастера] этого чудесного искусства возводят происхождение сего таланта к чудеснопишущему, возвышенному калему пятерицы семейства под плащом, т. е. к Али, избранному, милостивому, душеприказчику Мустафа — над ним божьи молитвы и мир! — и ссылаются на то, что среди чудодейственных изображений от калема того святейшества, что украшены их золочением, они воочию наблюли; они [Али] начертали: “написал сие и украсил сие Али ибн-/129/ Абу-Талиб” (То же возведение живописи к Али ибн-Абу-Талиб у Дуст-Мухаммеда (BWG, 183)). Относительно этого приводится рассказ в убранстве стихов: [177]

СТИХОТВОРНЫЙ РАССКАЗ

Я слыхал, что китайские художники (Размер: мутакариб) 
Впервые, как стали изобразителями, 
Кровью сердца замешивали краску, 
Набрасывали подобие роз и тюльпанов, 
Так что волос становился тонким от того желания. 
Из-за рассечения волос — их кисть из волоса! 
Они украшали одну страницу цветами 
По обычаю и красоте, как сами хотели. 
По той причине называли их китайскими, 
Что преуспел в том китайский тростник. 
Когда круг пророческой миссии дошел до Мухаммеда, 
Он зачеркнул все другие веры; 
Китайские ремесленники — китайцы по рождению, 
Делали первые изображения черными, 
Украшали также страницы молитвою. 
Захотели подобие ее от царя пророков. 
Вот только рисунками украсился лист, 
Словно поднос заполнился тюльпанами и лепестками. 
Они это понесли от глубины неверия 
С молитвою к шаху мужей Али. 
Когда царь святости увидел изображение, — 
Посредством чудодейственности он взял от них калем, 
Сделал исламское душевосхищающее начертание (Ср. Дуст-Мухаммед (BWG, 183)) 
Так, что изменились китайские люди.  
Когда сия основа выпала из их рук,  
Стали низкими их другие изображения.

/130/ Да не останется скрытым, что поразительные мысли и дивные идеи людей этого искусства известны во всех округах и заслуживают внимания всех владеющих зрением. Из людей искусства нет ни у кого [такой] силы воображения и тонкости таланта, что присущи этим людям. Образ, что рисуется на скрижалях мысли художника, никто не изобразит в зеркале красоты. [178]

РАССКАЗ

Рассказывают, что некий бесподобный художник в Хорасане дружил с одним талантливым золотых дел мастером. Они не могли обходиться друг без друга. А с художником случилось разорение, и никоим образом он не мог продолжать существование в любезном отечестве. Вот замыслил он уехать в Рум вместе с золотых дел мастером, ушел из Хорасана в его содружестве в тот край. Остановились они в одном языческом храме, хитростью и обманом привлекли к себе поклонников сего храма. Прожили там годы и вошли в такое доверие, что в их руках оказались ключи от идольского храма. Однажды ночью они разбили идолов, вытащили из того монастыря несметное количество золота и серебра и, освободив себя остроумной хитростью, постепенно достигли своего любезного отечества. Спрятав в сундук золото и серебро, они положили в своем доме; во время нужды открывали и тратили. Однажды золотых дел мастер украл половину того /131/ серебра и золота, захоронил в некое место. Когда художник поглядел на сундук, он сообразил, в чем дело, но сколько ни допрашивал золотых дел мастера, тот не признавался. Волей-неволей он принужден был что-то придумать. Вошел он в сношения с одним охотником и, после посылки соответствующих подношений, взял у охотника двух медвежат, привел в дом, вытесал из дерева статую в виде золотых дел мастера и каждый раз как давал еду медвежатам, клал ее за пазуху того подобия, так что медвежата привыкли к тому. Однажды он привел в гости золотых дел мастера с двумя сыновьями и, оставив на ночь, украл у него сыновей. Утром, что ни предпринимал золотых дел мастер, не смог получить детей. [Тогда] он поспешил совместно с художником к дому судьи. Художник сказал в присутствии судьи: “Приключилось странное происшествие: я положил его сыновей на ночь в доме, а утром нашел их превращенными в двух медвежат. В смущении я не сообщил ему о тайне”. Дело дошло до того, что присутствовавшие сказали: “Перевоплощений не бывает среди последователей веры его святейшества прибежища пророчества — благословение божие [179] над ним, семьей его и мир! Быть может, он сделал что-нибудь, не соответственное вере его пророческого святейшества, вот сыновья его и приняли такой вид”. Итак, позвал он медвежат в собрание, а так как прошло два срока кормления и медвежата были чрезвычайно голодны, — только их взор упал на золотых дел мастера, а они приняли его за то самое подобие, то начали совать головы за пазуху, ластиться. Все сочли это бесспорным, и оба покинули заседание. Пришла на ум золотых дел мастеру история с его вероломством, протянул он руку раскаянию и доверию, пришел в дом художника, поклонился до земли и, достав украденное золото и серебро, возвратил художнику. Тот же, взяв у него медвежат, увел внутрь, возвратил двух его сыновей, /133/ сняв покров с лица тайны, обнял своего друга и попросил извинения.

СТИХОТВОРНЫЙ РАССКАЗ

Рассказывают, что был некий государь, (Размер: хазадж) 
Ликом подобный луне, величественный, как солнце; 
У него не лицо — как бы тюльпаны сада, 
Как бы нераспустившиеся нарциссы предгорий. 
Он был близок с некиим счастливым собеседником, 
Который имел наличность таланта в руках. 
Человек, рисующий подобно Мани, так что во время начертания 
Запечатлевалось его начертание отпечатком судьбы.  
Когда он изображал воду на камне,  
Всякий, кто видел, разбивал кувшин; 
Если он протягивал калем вокруг луны,  
Луна не видела мрака заката.   
От сущности свежести, которая была в калеме,   
Он обладал влиянием жизни в начертании.   
Изображение его начертания было китайского стиля,   
Художество его было бедой для веры.    
От мира жизни он имел сотню похвал, [180]
Его калем держал в руках самое душу. /134/   
Солнцеликий шах, гневом подобный небесам,   
Смотрел на своего Мани одним глазом;    
Ему был близок другой, подобный по кисти Мани,   
Но который таил в сердце ненависть.    
Он хотел устроить хитрость,   
Сыграть с ним в коварство.  
Он устроил такую уловку, что шах-миродержец   
Захотел своего изображения.  
То изображение.................... (Рукопись дефектна)
Он замыслил о художестве сам с собой.  
Он взял страницу, очаровывающую сердце.  
У шаха одна стрела в руке......... (Рукопись дефектна)
От стрелы во время......... (Рукопись дефектна)  
Следует прищурить один глаз. /133/    
От этой новой мысли тот мудрец   
Распутал узел из нити таланта.   
Шах нашел тогда его мысль соразмерной волшебству,   
Подарил ему в награду за труд два царства;   
Один дар — за форму мастерства,   
Другой — за фантазию.  
Из-за этого случая разбилось сердце завистника;   
Лишенный надежды, он укрылся в уголке труда.

Как в письме шесть калемов являются основой, так в этом искусстве также уважаются семь основ: ислими, хатаи, фаранги, фасали, абр, акрэ, салами (Хатаи — китайский; фаранги — европейский; акрэ — Агра (?); абр — “облака”, ср. абри (Рук. 146, 150); ислими — в персидско-русском словаре Steingass переведен, как “а species of painting”, в словаре Ягелло — “сорт краски”. Алам ара, 33, приводит стих по поводу поражения при Чалдыране Исмаила I османским султаном Селимом, в котором Исмаил I назван своим литературным прозвищем Хатаи, а султан Селим — Ислими).

Да будет счастье волшебствующим мастерам кисти, (Размер: мутакариб)  
Дающим душу чародейской кистью.[181]
Они прилепляются к каждому творению,    
Вызывают к жизни подобие каждого;   
Они — последователи творчества чистого бога,   
От циркульного круга небес до земной поверхности.   
Они взирают на творение,  
Снимают копию с каждой страницы; /137/  
Их творчество — путеводитель к изображению мира,   
Калем подле них опрокинувшийся для коленопреклонения!  
Не понимаю, изображением, что он показывает,   
Как будто людям слова говорит он.

Так как мастеров этого искусства больше того, что можно ввести в круг подсчета и в сферу ограничения, больше того, чтобы самых знакомых из них можно было счесть в мастерских [“бог ....... дает вам] различные образы и образы дает вам красивые” (Коран, 40, 66; в тексте только конец айята, в скобках нами приводится сокращенно начало), то [сей смиренный] удовольствовался указанием на некоторых последних из них. Что же касается известных мастеров Хорасана, как-то: хаджэ Мирак, мавлана хаджи-Мухаммед (Упомянут Хабиб ас-сияр, III, 342; В. В. Бартольд. Мир-Али-Шир и политическая жизнь, стр. 160), устад- Касим Али (Агnо1d, 139—140: перевод Хабиб ас-сияр и Хуласат аль-ахбар — подробная биография мастера), Чихрз-гушаи (Чихрэ-гушаи: Edwards, 208 — “художник”, BWG, 189—190: “портретист”), после того устад Дарвиш и Халифэ Хивинский, то они не имели похожих и подобных. После них — редкость эпохи, наичудеснейший веков, мастер Бехзад, он — из Герата.

Мастер времени его светлость Бехзад (Рубаи),  
Он выразил в полной мере дар талантливости.  
Мало рожденных в достоинстве Мани от матери времени (Первое и третье полустишия — рубаи, по содержанию весьма близки стихотворной хронограмме Дуст-Мухаммеда (BWG, 186): “единственный века Бехзад, тот, подобно которому мало рождено из чрева матери дней”),   
Ей-богу, Бехзад от нее хорошо рожден. [182]

Мастер остался в детстве без матери и отца; его воспи-/138/ тал устад Мирак Наккаш (Наиболее полную сводку биографического материала о Бехзаде см. R. Ettinghpusen. Enzyklopaedie des Islam, Erganzungs band, Lieferung I, s.s. 40—42), который был китабдаром покойного государя султан-Хусейн-мирзы. Он преуспел в короткое время, довел дело до того, что с тех пор, как получило существование изображение, никто не видел подобного ему изобразителя.

Его рисунок углем по искусству исполнения (Размер: усеченный мутакариб)  
Лучше, чем произведение кисти Мани.  
Если бы Мани о нем знал,  
Он бы взял с него подражание.  
Является его изображение птицей, сердцепленительной,  
Подобно птице Христа, увлекает душу.

Мастер был на поприще деятельности от радостного времени мирза-султан-Хусейна до некоторого времени от начальных дней правления шаха, чье жилище — рай, чье обиталище — высшее небо, господина султанов шаха Тахмаспа. Чудесные памятники их письма — многочисленны. Его смерть в стольном городе Герате, в районе Кух-и-мухтар; (Казаргах? А. А. Семенов. Рукопись “Бустан” шейха Са-ади и т. д., op. cit, “гора Мурад”) он похоронен в ограде, полной живописных изображений (Указание на место нахождения могилы Бехзада в Герате в нашем трактате — единственное в литературе; см. в дополнение к статье R. Ettinghousen — Б.П. Денике. Живопись Ирана, 1938, стр. 85 и т. д., а также статью С. Xанеари. Армаган, 1937, № 4).

Дуст Диванэ — один из несравненных учеников мастера Бехзада, совершенен в искусности и способности. Некоторое время он провел в услужении государя, равного по достоинству Джаму, чье обиталище — рай, после того уехал в Индию и преуспел там. У стад-султан-Мухаммед происходит из стольного города Тавриза. В то время, когда мастер Бехзад прибыл из Герата в Ирак, [183] устад-султан-Мухаммед был в китаб-ханэ шаха, чье обиталище — рай, чье местопребывание — райские сады, и занимался наставлением того Хосрова четырех климатов, та наивысочайшая светлость райского /139/ достоинства у него упражнялась в живописном искусстве. Устад-султан-Мухаммед лучше других изображал повадку [?] кызылбашей. Смерть его в стольном городе Тавризе (Общий обзор о султан-Мухаммеде: Sakisian, 110—115).

Государь, чье обиталище — рай, покоящийся в раю, вечной памяти шах Тахмасп аль-Хусейни, — да осветит бог его могилу! Хотя сие есть оставление приличий и смелость (Та же извинительная фраза за дерзость упоминания имени шаха среди мастеров в Алам ара, 127), но так как у наивысочайшей светлости небесного достоинства была полная охота к чудеснодейному делу и в этом искусстве они были мастером [сей нижайший], упомянул благословенное имя того, чье обиталище — рай, к благости и почету для сей честной рукописи, к украшению и благословению им в этом высоком трактате. В начале дел они [шах Тахмасп] имели большое пристрастие к упражнению в стиле насталик и в художестве, тратили на это свое благословенное время, стали несравненным мастером, в рисунке и художестве возвысились над всеми художниками; их способ обрезки калема и движение начертаний были достойны ста тысяч восхищений и одобрений.

Да возвысит бог тот душеоболыцающий тростник, (Размер: мутакариб)   
От которого получил украшение престол небес.  
Такую душу находит начертание от его тростника,  
Что жизнь стекает каплями с кончика калема.  
Он является убежищем всего творения,  
Сделала на начертании его рука поцелуй.  
Когда ему требуется калем для начертания,  
Он устраивает калем из перьев ангелов.  
От страсти к нему раковина подняла голову из воды,  
/140/ Дабы стать осчастливленной от его руки, как от облака, [184]
Дело калема возвысилось потому,   
Что он поместил его [калем] между двух пальцев;   
Когда калем в охоте за волосом [т. е. тонкостью] становится барабаном,   
От сего встает волос на теле льва.

Существует много изображений и работ; того высокодрагоценного, бесподобного в айване “Чихил Сутун” (“Сорок колонн” — разумеется казвинская постройка шаха Тахмаспа; айван — портал, ниша) есть один-два маджлиса (BWG, 189: group pictures, жанровая картина). В те дни дело мастеров письма и художников достигло до наивысочайшей ступени, они имели полную приближенность, все собирались в благоустроенном китаб - ханэ того, чье жилище в раю, чье обиталище в высшей сфере неба, относительно чего поэты времени сочинили:

Неутеснительно прекрасно развивались (Рамал)  
Писец и художник ............... (Текст испорчен)

Его высочество, украшающий рай, Бахрам-мирза. У той светлости также была полная охота к живописному делу, всегда в китаб-ханэ того, чье обиталище — рай, были выдающиеся мастера письма и художники, в упражнениях живописью они достигли наивысочайших ступеней. Глава сонма талантов мира Абу-ль-Фатх султан Ибрахим-мирза — да совокупит его господь с успокоительным имамством! — были мастером в этом искусстве, имели в живописном изображении и украшении золотые руки; они совершили хорошие успехи благодаря тонкомыслию и глубокому размышлению.

Волос его калема благодаря мастерству (Размер: хазадж)  
Душу давал неодушевленной форме.

/141/ В священном, светлейшем Мешхеде они составили муракка из почерков мастеров и живописных изображений [185] мастера Бехзада .............. (В рукописи пропуск) пусть мне даст землю мир Мусаввира (Sakisian, 116—117, называет отцом мир-сеид-Али мир-Мансура художника из Бадахшана) [художника], тысячу туманов /142/ за него в подарок я пришлю из Индии. Из-за этой истории его сын мир-сеид-Али, который в отношении талантливости был лучше отца, поспешил в Индию (Sakisian, 116—117, называет мир-сеид-Али одним из основателей школы индо-персидской миниатюры в Индии). Отец и сын, оба очутились в несчастном положении и там успокоились так, как сказал Газали:

Я иду в сторону Индии, так как там (Размер: хафиф)  
Людям таланта хорошо.  
Ведь щедрость и великодушие у людей [этого] времени  
Оказались в печальном положении.

Мавлана Кадими (BWG, 186: Мухаммед Кадими, Sakisian, 53, указывает на миниатюру за подписью Кадими) — муж с качествами абдаля; шах — прибежище мира, чье обиталище в раю, — держал его в цветущем китаб-ханэ в качестве портретиста. Он хорошо сочинял стихи; этот начальный стих принадлежит ему:

Соперник хотел придти незваным на твое угощение, (Размер: хазадж)    
Твой привратник запретил. О! я — пес твоего привратника.

Хаджэ Абд аль-ваххаб и его сын Абд аль-азиз происходят из Кашана; (Sakisian, 112, note 3, .с ссылкой на Али называет местом происхождения Абд аль-азиза гор. Исфахан) оба — несравненны в деле живописного искусства. Шах, чье жилище в раю, чье обиталище — высшая сфера рая, изволили звать Абд аль-азиза своим учеником; (Sakisian, 112, note 3, с ссылкой на Аали называет шаха Тахмаспа учеником Абд аль-азиза) они имели наставление в живописном искусстве у того бесподобного государя. Хаджэ Абд [186] аль-азиз стал весьма приближенным. Подконец он сговорился с одной компанией неразумных и порочных, они подделали печать шаха, чье обиталище — рай; по той причине он лишился ушей и носа (Ср. Sakisian, 120—121. Б. П. Денике. Живопись Ирана, 123: со слов Аали, Абд аль-азизу был отрезан нос за попытку бежать в Индию). Мирза Гаффар — сын кызылбаша; он преуспел так, что все его признали, был несравненен. Мавлана мирза-Али является сыном мастера султан-Мухаммеда, в живописном искусстве не имел /143/ равного и подобного; он преуспел в изображении так, что мало кто мог равняться с ним (См. Sakisian, 115—116: характеристика). При жизни отца он возрос в китаб-ханэ хакана, равного по достоинству Джаму. Мавлана Музаффар Али (Алам ара, 127: упомянут в числе выдающихся художников времени правления Тахмаспа) — племянник по сестре писца мавлана Рустам Али, уже упомянутого в числе мастеров насталика. Его отец был хорошим учеником мастера Бехзада. Он в конце концов преуспел так, что люди сравнивали его с Бехзадом; кроме изображения он и в каллиграфической копировке имел удивительнейший почерк, хорошо писал почерком насталик, прекрасно делал розбрызг и орнаментировку, был выдающимся века в окраске и лакировке; мало кто был всеобъемлющим, как он. Он также устроил один муракка.

Ага Хасан Наккаш происходил из Герата, он был несравненен в живописном искусстве. Он по приказанию покойного Мухаммед-хана Шараф ад-дин-оглы Таклю (Зейн аль-абидин, 274 а: Мухаммед-хан Шараф ад-дин умер в 1556/57 (964) г.) украсил живописью внутренние помещения священной, пречистой, равной степенью небу гробницы имама Ризы — на покоящегося в ней тысяча молитв, пожеланий и благословений! Он там воспроизвел этот стих в соответствии со своими обстоятельствами:

ВращалсяХасан вокруг твоих дверей на пути “тавафа” (Размер: муджтасс. “Таваф” — обряд, сопровождающий паломничество в Мекку, — хождение процессии вокруг “каабы”),
Ты — кааба и устроил все его нужды. [187]

Он умер в стольном городе Герате и похоронен рядом с мазаром гератского пира, в Казаргахе, в помещении, полном живописных изображений.

Мир Зейн аль-абидин Табризи (Алам ара, 127; англ. пер. Arnold, 141) был учеником и внуком по дочери мастера султан-Мухаммеда. Он не ниже /144/ других в отношении украшения, изображения и живописного искусства занимался художеством в шахском кар-ханэ (Кар-ханэ — ателье, мастерская), был обладателем содержания и подарков.

Мавлана шейх-Мухаммед (Алам ара, 128; англ. пер. Arnold, 143; у Arnold: Ширази) происходил из города правоверных Сабзавара, сын мавланашейх-Камаля, упомянутого ранее мастера почерка сульс. Он — несравненный художник, ученик мастера Дуст Диванэ; он хорошо писал, весьма превосходно работал насталиком. В живописи он следовал китайцам, и, сколько он в изображении ни делал китайского, люди говорили: “хорошо”. В копировке он передавал почерки мастеров, поправляя кистью таким образом, что было незаметно. Он был прекрасным художником, орнаменталистом, писцом; работал в священном, пресветлом Мешхеде в китаб-ханэ возвышенного до рая султан-Ибрахим-мирзы, был придворным и обладал содержанием.

Мавлана Камал был художником по изразцам и учеником Абд аль-азиза, художника; совместно с учителем потерял уши (Sakisian (по Аали), 121, вместо мавлана Камал упомянут мулла Али Асгар). Мавлана Али Асгар Мусаввир (Алам ара, 128—129, упомянут в числе художников мастерской шаха Тахмаспа; англ. пер. Arnold, 143) — учитель сего смиренного, происходит из Кашана. Он также был в числе художников китаб-ханэ его высочества мирзы, был придворным и обладателем содержания. Мавлана Яри Музаххиб (Упомянут у мирза-Мухаммед Хайдар Дуглата (BWG, 191); также Алам ара, 129, в биографии мастера Хасана Багдади; англ. пер. Arnold,. 144, поименован “Бари” (?)) происходил из Герата, современник мастера Бехзада; он обладал многими совершенствами и прекрасно сочинял стихи; эта газель принадлежит ему: [188]

/145/ Та, с ликом пэри, которая намеревается покинуть родину, (Размер: муджтасс)
Она еще не ушла, а я в надежде на ее возвращение.  
Хотя она ушла из сада сердца и очей, но осталась  
Мечта о ее стане, словно кипарис, и лице, как жасмин.  
У меня нет сил идти, нет терпения оставаться.  
Ты, о, друг! расскажи ей что-нибудь о моем положении.  
Побелели у меня глаза от ожидания — где  
Зефир, что приносит аромат ее рубашки?  
Не потайна моя способность к разговору,  
А как мне изъяснить свое положение в ее сообществе?  
Быть может, подруга сжалится надо мной, о друг!  
Расскажи повесть о Маджнуне, о состоянии ее Горокопателя;  
Быть может, от свидания с тобою получит свою жизнь Яри,  
А если не так, — одинаковы для него без тебя смерть и жизнь.

Мавлана Гияс ад-дин Мухаммед Музаххиб-и-Мешхеди (“Мешхедский орнаменталист-позолотчик”) — изобретатель розбрызга, (См. стр. 192, прим. 1) несравненен в изображении и орнаменте-золочении, современник покойного мавлана султан-Али Мешхеди. Он умер в последний день лунного месяца джумада I 942 года (26 ноября 1535 г.) в священном, пресветлом Мешхеде и похоронен рядом с мавлана султан-Али.

Мастер Хасан по происхождению багдадец (Алам ара, 129; англ. пер. Arnold, 144), а воспитание получил в Тавризе; он был в свое время бесподобен в искусстве орнаментики-золочения; он украсил священный порог имама, мученика за веру, счастливого, смиренного Абу-Абдаллах аль-Хусейни, действительно, в этом деле обнаружил золотые руки, до прекращения времен будет предметом внимания мирян. [189]

Мавлана Абд ас-самад Мешхеди (Saldsian, 116—117: один из основателей Индо-персидской школы миниатюры); он также был их современником, в искусстве розбрызга бесподобен. Также хорошо сочинял стихи. Эти стихи принадлежат ему:

/146/ Твое серебряное тело нежно, как молодой миндаль, (Рубаи)  
Миндалины твоих очей лучше этого,   
Твои зубы и губки, когда ты говоришь, будто   
Смешались друг с другом молоко и сахар.

Мавлана Мухаммед Амин Джадвал (Джадвал — линия, отделяющая поля в рукописи; в хороших рукописях поля отделены от текста рамкой) — из Мешхеда. Он не имел равного в орнаменте-золочении, не имел соперника в искусстве реставрации книг, розбрызга, окраски бумаги, особенно различных абри. Он — учитель сего смиренного. Он не имел в своем искусстве подобного себе, обладал многими совершенствами и способностями. Упокоился в священном Мешхеде.

Мавлана Абдаллах Музаххиб (Алам ара, 129; англ. пер. Arnold, 144) происходил из Шираза, в орнаментации-золочении и фронтисписи он имел золотые руки, никто не работал лучше, чем он, по окраске и лакировке. В течение двадцати лет он был в китаб-ханэ царевича изобилия полезностей Абу-ль-Фатх султан Ибрахим-мирзы, обладал придворной службой и содержанием; после упокоения той наивысочайшей превосходительности, оставив придворную службу, он поселился в священном, пресветлом Мешхеде, приняв обязанности слуги при святилище небесноподобной гробницы, при могиле его высочества, степенью равного небу.

Мир Яхья — из сеидов, истинных по происхождению, стольного города Тавриза, не имеет соперника в орнаментации-золочении, является мастером времени: он — в высшей степени дервиш, бедняк, нетребователен, всегда занят делом. После беспорядка от злосчастных румийцев и разрушения стольного города Тавриза он проживает в городе исповедующих божие единство Казвине. [190]

/147/ Абу-ль-Масум-мирза по происхождению из наивеличайших эмиров муслю-туркменов, сын дяди [по матери] шаха, достоинством равного Александру Абу-ль-Галиб султан-Мухаммед-государя. Изысканность его изображений не имеет себе равной в рисунке. Все свое время он тратит непрерывно на искусство и занятия, ни на мгновение он не остается свободным от дел и занятий художеством. Он бесподобен в художестве, в искусстве резьбы, реставрации книг, розбрызге, переплетном деле, картонном искусстве, вырезывании печатей, принадлежностей для стола, ложек, работе по ляпис-лазури и другой тонкой художественной работе. Длительное время .................... (Текст испорчен) дни юности довел до седины, все благородное время он тратил на художество и теперь занят тем же самым.

Сиавуш-бек—раб-слуга шаха, чье обиталище в раю. В изображении он — выдающийся ученик художника мавлана Музаффар Али. В этом деле он редкостен по силе выразительности калема и могуществу над начертанием; чрезвычайно способен. Ныне он поотстал от того дела и не работает (Алам ара, 128; англ. пер. Arnold, 143: указывает, что Сиавуш-бек работал в шахском китаб-ханэ еще во время правления Исмаила II).

Мавлана Хабибаллах из Савэ, жил в Куме, по ловкости рук стал тем, на кого указывают миряне пальцем, в отношении художества сделался душеобольстителем людей [этого] времени, день ото дня совершенствуется.

Садики-бек (Алам ара, 127; англ. пер. Arnold, 142: весьма близкая к кази-Ахмеду биография Садики-бек Афшара, художника, поэта и отважного воина) происходит из племени афшаров, в деле художества и изображения — несравненен и бесподобен; ныне ему поручено исполнение должности китабдара шаха завоевателя стран, тени всемогущего. Он /148/ сочиняет очень хорошо стихи; имеется много принадлежащих ему касид, кита, газелей и рубаи. В изображении, окраске, изображении лиц............ (Слово не разобрано) до того довел, что понимающие люди изумляются, глядя на это. В [191] отношении храбрости и отважности он может не ставить себя ниже смельчаков [этой] эпохи. Художник красоты (Мусаввир-и-зиба) ага-Риза является сыном мавлана Али Асгара (Edwards, 207—208, приводит текст своей рукописи и английский перевод отрывка о художнике ага-Риза; имя “Али” у Edwards, р. 207, отсутствует); правильно, что время гордится его существованием, ибо в расцвете юности он довел до такого мастерства изящество кисти, живописность и сходство, что если бы были живы Мани и Бехзад, они бы по сто раз в день хвалили его руку и кисть. В настоящую эпоху он не имеет соперника; мастера-художники, искусные живописцы, которые живут в наше время, признают его безукоризненным. Он похитил у предшественников мяч первенства и все еще имеет дни для совершенствования; надо надеяться, что преуспеет. Он назначен на должность придворной службы могущественного государя семьи пречистых имамов. Один раз он совершил такое изображение, что тот славный государь невольно изволил выразить тысячу одобрений и похвал. Хотя в эти дни сей раб не удостаивался встречи с ним и они незнакомы с сим смиренным, но все же ученичество [сего нижайшего] по отношению к ним действительно (Edwards, 208). В то время как его почтенный родитель был в священном Мешхеде в китаб-ханэ его высочества мирза-Абу-ль-Фатх Ибрахим-мирзы, около /149/ десяти лет он жил в доме отца сего нижайшего, который был в должности везира при его высочестве мирзе. В ранней молодости сей нижайший упражнялся у них в искусстве арабеска (Пичак; в нашей рукописи термин не имеет подстрочных точек. Перевожу термин, следуя Edwards, 208), и наши семейства не теряли связи по причине близости Кума и Кашана. Мавлана Бадр-Али Кати происходил из Бадахшана, пришел в священный Мешхед, ходил одетый в дервишское одеяние и войлок, был до чрезвычайности просветленный и добродетельный. Он глядел на образцы письма мир-Али и вырезал таким образом кита, что не было никакой разницы и преимущества между этим вырезанным и тем отрывком; все, что оттуда выходило, становилось кита, [192] и то вырезанное было само кита красивее, чем то [?]. Он упокоился в священном Мешхеде. Многие люди учились у него, следовали ему, но не могли сравняться с ним. Мавлана Кепек происходил из Герата. Он хорошо делал акс. Он уединился для религиозных целей в священном, пречистом Мешхеде, равном достоинством высшему небу, проживал в медресе Шахрухи, совершая изобретения и приобретения в том искусстве. Он создавал диковинные изображения, чудные рисунки, редкостные окраски. Его аксы освободили людей от розбрызга (Переводимый всюду через “розбрызг” (афшан) термин обозначает покрытие фона золотой пылью (А. А. Семенов. Рукопись “Бустан” Сзади работы гератского мастера и т. д., op. cit; термин акс, имея в основе значение “отражение (света)”, в соединении с глаголом в современном персидском языке означает фотографирование. Б. м., “акс” в нашем трактате покрытие фона силуэтами (растений, цветов, животных и т. д.)).

Мавлана....... бек Табризи был несравненный переплетчик, бесподобный мастер кожаного переплета. Он так был в том деле редкостен и искусен, что в корешок сшивал листы рока и переплетным ножом выравнивал дни судьбы, его работа углов была подобно звездам, а работа медальона — словно солнце. Он был очень беден и экстатичен. Ввиду беспорядков от злосчастных румийцев он прибыл /150/ в стольный город, принялся за дело, намереваясь поселиться в городе правого пути. Господь не помог, — “ни одна душа не знает, в какой земле умрет он”, — он упокоился в чумную эпидемию в 1000 г. (1591/92 г.) в стольном городе — на него милость от возлюбленного бога!

Мавлана Яхья происходит из Казвина, в реставрации книг, окраске бумаги и абри очень ................ имеет в отношении бумаги абри хорошие приобретения и абри...............и большую часть времени в соборной мечети стольного города в услужении...... и споспешествование к окончанию от бога (Остатки колофона) ..........

Текст воспроизведен по изданию: Кази-Ахмед. Трактат о каллиграфах и художниках. М. Искусство. 1947