КАЗИ-АХМЕД

ТРАКТАТ О КАЛЛИГРАФАХ И ХУДОЖНИКАХ

Второй мавлана Абд аль-карим, известный под прозванием “Падишах”. Он писал стилем своего брата, Аниси, так, что трудно различить его письмо от письма брата. Причиной же, почему он сделал своим именем “Падишах”, является то, что мозг его спутался, он писал людям чудные приказы, вспоминая [?], (Текст нашего трактата буквально воспроизводит текст биографии Абд аль-карима в Тухфэ-и-Сами, 81—82; выражение “вспоминая” отсутствует в Тухфэ-и-Сами) но был бедняком и безобидным. Он писал в конце кита “написал жираф” (В Тухфэ-и-Сами, 82: “написал бог”), а иногда “написал Падишах”. Несмотря на такие обстоятельства, иногда он обдумывал стихи, и эти стихи /56/ принадлежат ему: [106]

Я поместил тебя в зрачке, (Непередаваемая игра значением слова, означающего зрачок и уменьшительное от “люди”) чтобы ты была укрыта от людей, (Размер: хазадж; эти же стихи в Тухфэ-и-Сами, 82)
Потому что узнал, что там даже ты будешь среди людей.

И еще такие:

Ты не говоришь слова со мной, а когда говоришь, (Размер: хазадж; эти же стихи в Тухфэ-и-Сами, 82)
Я не сознаю от изумления, с кем ты говоришь.

Но тот, кто похитил мяч превосходства, это — кибла каллиграфов мавлана султан-Али Мешхеда, письмо которого среди письмен, как солнце по сравнению с прочими планетами. Письмо его завоевало мир и достигло такой степени [совершенства], что кажется невероятным, чтобы кто-нибудь мог достичь до той же степени. Мавлана написал “Рассуждение”, где изложил свои обстоятельства, дни упражнений, начало развития, пост, сновидение, полученные милости от его святейшества шаха мужей, эмира всех эмиров, становление мастером в письме, а также относительно познания стиля, обучения и методов упражнения. Как показано в этой рукописи, он некоторые истины изложил в стихотворном “Рассуждении”, откуда становится известным, когда он преуспели как слава его достигла до краев мира и распространилась. Покойный государь султан-Хусейн-мирза-Байкара потребовал его [к себе]. Он провел некоторое время в стольном городе Герате в китаб-ханэ того усопшего государя. В те дни он исполнил много писаний. Надписи на строениях сада Джихан-ара (Дворцовый сад, расположенный по дороге из цитадели Герата в Казаргах; название сохранилось в имени селения Баг-и-Мурад (N. Khanikoff. Plan archeologique des alentours de Herat, Journal Asiatique, I860)), известного как сад Мурад, целиком его письма. Их благородному письму принадлежат листы “Маджалис ан-нафаис”, что из тюркских [107] сочинений мир-Али-шира (Известный государственный деятель, поэт, каллиграф и меценат; род. 1440/41 (844) г., ум. 1501 (906) г. “Маджалис ан-нафаис” были написаны около 1490/91 (896) г., см. критические замечания В. В. Бартольда на эту указанную в самом сочинении дату в статье “Мир Али Шир и политическая жизнь”, сборник АН СССР, 1928, стр. 126) и очутились в водяном бассейне [?], каждая страница, каждый лист имеют извинение от изображения людей [?] (Чтение сомнительно). Мавлана после смерти мирзы /57/ и уничтожения его державы, прибыв в священный пречистый подобный небу Машхед, (По Тухфэ-и-Сами, 203, султан-Али после смерти своего гератского патрона служил некоторое время у Шейбани-хана Узбек) уединился, дабы данную в залог жизнь вручить ангелу Азраилу. Кончина его 10-го месяца раби I 926 года (2/1II 1520. В биографии, приведенной у Хондемира, датой смерти указан 1513/14 (919) (Хабиб ас-сияр, III, 344—345; у Мирхонда, VII, 931 приведена дата 909, что, очевидно, результат описки); датировка Хондемира противоречит как свидетельству нашего текста, так и датировке стихотворного рассуждения, принадлежащего самому султан-Али (рук. 81)). Хронограммою стало:

Скорбь без счета способом загадки. (Хронограмма, несмотря на различные подсчеты, не разгадана)

Его могила напротив и пониже [могилы] его святейшества восьмого доблестного имама, поручителя, кому обязаны повиновением, обязаны непорочностью, в непосредственной близости к зданию гумбеда эмир-Али-Шира (О могиле султана-Али в Мешхеде см. также Хабиб ас-сияр, III, 345; неясно определение места могилы через гумбед мир-Али-шира. Мир-Али-шир был похоронен в Герате рядом с построенной им соборной мечетью (В. В. Бартольд. Мир-Али-Шир и политическая жизнь, 159). Остается предположить, что текст имеет в виду мешхедскую постройку мир-Али-шира), снаружи близ стальной двери. Мавлана имел выдающихся учеников, которые стали известностью века, единственными в эпохе.

Он, кто в мире письмом, подобным мускусу, (Размер: рамал)
Уничтожил целиком письмо всех мастеров. [108]
Его ученики стали истинным образом
На пути к истине, ангелами Карам аль-катибин. (Ангелы, на обязанности которых по мусульманским религиозным воззрениям лежит ведение счета добрым и плохим делам)

Мавлана Мухаммед Абришуми был выдающимся из его учеников. Он произнес эти стихи, написав их на гробовой плите мавлана своим письмом, дабы они остались ради воспоминания на странице времени:

Он, чье перо начертало письмо, восхищающее душу, (Размер: музари)
По его букве провел черту писец судьбы.
Калем получал жизнь, когда касался его руки,
Но под конец превратился калем его руки в прах под ногой.
Стиль его работы также был хорош на дороге стиха,
Прелесть слова словно красота его письма — обольщающая душу.
Избрал себе дорогу в соответствии с именем
Султан Абу ль-Хасан Али ибн-Муса ар-Рази — мир ему! (Слова “мир ему” не входят в размер стиха)
/58/ Обращается к тлену все, что ты видишь, кроме него,
Остается только бог и не остается ничего, кроме бога.

Эти стихи от плодов таланта мавлана султан-Али. Их мавлана Мухаммед Абришуми так написал на доске могилы мавлана: “это рубаи из произведений “покойного мастера; написал его Мухаммед Абришуми”. (Арабская фраза)

Нижний мир является сущностью небытия и страдания.
Берегись искать в нем мира и тишины.
Так как большая часть мира есть в конце концов страдание,
Мы ушли от этого страдания с сердцем, облитым кровью.

Мавлана хорошо сочинял стихи. Эти начальные стихи принадлежат ему: [109]

Весенняя роза — отражение тех ланит розово-цветных, (Размер: музари; те же стихи приведены также в биографиях мастера в Тухфэ-и-Сами, 69; Хабиб ас-сияр, III, 345; Мирхонд, VII, 93)
Как моя слеза — отражение моего наполненного кровью сердца.

А также это указание на свое состояние:

Жизни моей стало шестьдесят и три, не много - не мало, (Размер: мутакариб; эти же стихи в сокращенном виде (с пропуском второго двустишия) приведены также в Тухфэ-и-Сами, 69)
Все еще у меня молодо мускусное письмо,
Все еще я таков по милости бога,
Что воистину не испорчу листа,
Смогу еще и мелко, и крупно
Написать “раб султан-Али”.

Памятником мастерства мавлана, что останется до дня страшного суда, являются те выражения и отдельные фразы, которые он начертал на мраморном камне (Горные районы Герата согласно хронике Муин ад-дина Исфизари славились разработками белого камня, напоминавшего мрамор; из этого камня приготовлялись колонны, погребальные памятники и т. д. (Journal Asiatique, 1860, p. 486)). Все, кто видел это, признают мощь и чудодейственность его в письме, которое он утвердил на освобожденной от грехов могильной плите мирза-Мансура, отца покойного государя мирза-султан Хусейна, находящейся на дворе мазара гератского пира хаджэ Абдаллаха Ансари, (Могила знаменитого гератского пира (старца) Абдаллаха Ансари (XI в.) находится к с.-в. от города у подножия горного хребта (N. Кhanikоff. Plan archeologique des alentours de Herat, Journ. As., 1860) и носит название Казаргах (о происхождении названия и вариантах произношения см. Barbier de Meynard, Journ. As, 1860, p. 479, n. 1; p. 506, n. 1, а также В. В. Бартольд. Историко-географический обзор Ирана, 40). По сообщению Н. Ханы-кова в Казаргахе им были обнаружены могилы пяти тимуридов, среди которых упоминается могила Гияс ад-дин Мансура (Journ. As., 1860, p. 542)) — милость на него от господа-бога! — вне стольного /60/ города Герата. [110]

ПЕРЕДАЧА НАДПИСИ

Это возвышение [суффа], чудесно основанное на крепких столбах, которое от полноты, чистоты и ясности, предела радости и лучезарности повествует и передает о красоте садов Ризвана, прелести раев и от успокоительного пространства которого блещет и изливается свет божественной милости и следы беспредельной благости, воздвигнуто для могилы счастливого, успокоившегося султана Гияс ас-султанэ ад-дин Мансура и почивших детей его в дату 882 г., (1477/78 г.) так что безграничная милость показывает его чистоту, а зефиры высшего рая приходят от амбровых его благоуханий...

Когда стала раем могила Мансур-султана, (Размер: рамал)
Этому зданию пришлась дата очень хорошим образом.
Написал то раб султан-Али аль-Мешхеди.

На надгробных плитах большинства тимуридских царевичей и сыновей чагатайских эмиров, которые схоронены в том мазаре и вокруг того отменного города, (Вторьм местом погребения гератской знати (кроме упоминавшегося Казаргаха) была Мусалла, где Н. Ханыковым обнаружено девять могильных плит (Journ. As., I860, p. 542—543)) стихи и письменные даты принадлежат письму мавлана. Из учеников мавлана наиболее известны пятеро: мавлана Мухаммед Абришуми, мавлана султан Мухаммед Hyp, мавлана Мухаммед Хандан (Нuагt, 224, называет его сыном султан Али Мешхеди; Публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина (Ленинград) обладает альбомами с образцами его работы (Вост. № 147)), мавлана Зейн ад-дин Махмуд, мавлана мир-Али Джами. Эти пять человек сделались мастерами в письме, [находясь] в услужении мавлана султан-Али. Они стали выдающимися времен и мастерами эпох. “Рассуждение”, написанное мавлана султан-Али относительно письма и законов обучения, таково: [111]

РАССУЖДЕНИЕ МАВЛАНА СУЛТАН-АЛИ /61/

О, калем! заостри язык изъяснения (Все рассуждение написано размером хафиф)
Для прославления господа двух миров,
Того господа, который сотворил калем,
А тем калемом начертал слова творения.
Все, что было, есть и будет,
Он соизволил записать в книге щедрости.
Все совершенные уничтожаются в его существе
Описатели бессильны в описании его качеств.
Он сам славословящий и сам бо г.
Ступай и воскликни: “слава тебе”.

Мустафе (Одно из названий пророка Мухаммеда), который является господней милостью,
Нет нужды читать и писать. Ему стало известным со дня вечности
Все, что начертало перо творения;
Его сердце — достоверная памятная доска,
Расстояние длины двух луков — его место и жилище.
Погляди на слои неба,
Они полны от края до края перлами и драгоценностями,
Это — следы того разбрасывания;
Прочти и пойми описание восхождения на небо,
Дабы тебе стало известно о совершенстве пророка,
Пророка, Хашимита (Указание на генеалогию пророка.), Муталлибита (Указание на генеалогию пророка.),
Да будет божье благословение на его душу,
На семейство и его друзей!
Прежде времени царя пророков,
……………………………………… (Не разобрано) /62/
Начало почерку, которым руководились в писании,
Был почерк еврейский и макали. [112]
Муртаза основу почерка куфи
Проявил и дал развитие.
А эти другие почерка, которые мастера
Изобрели, знай, — также от куфи.
Изобретатели, имена которых находятся в этой главе,
Суть Ибн-Мукла и Ибн-Бавваб.
Опора имени письма в добродеянии (Сравни рукопись 14),
В таком случае Муртаза-Али сначала,
Так же, как он во всех науках
Для ученых в науке, — имам наук.
Эти все знания эмир терпением
Приобрел из града знания.
Всякий, кто познает врата града знания,
Наличностью его во временной жизни станет сокровищница знания,
Стремлением Муртаза-Али в письме (Сравни рукопись 11)
Было не только изображение букв и точек,
Но основы, чистота, добродетель;
Кто сказал “письмо — половина знания”?
Глава пророков в знании и мудрости.
То было письмо Муртаза-Али,
Потому пророк сказал “половина знания”.
Такое письмо! куда ему быть по силам человечества!
То другое перо и другая рука! /63/
Чистый калем того возвышенного величества
Испил воду из райского источника.
Рассеивающая перлы рука его — казна пропитания,
Его тростник — ключ к дому пропитания,
Что мне сказать о чернилах его и чернильнице?
Вода жизни, спрятанная в потемках.
Прах его ног — сурьма для взгляда,
Место поцелуев для ангелов и людей,
Выслушай эти один-два соответствующих двустишия,
Они — из “Хадикэ” во славу льва божьего:
“За всякого врага, которого он сбросил с но г.
Слава на его руке, а ударяющий — бог” (“Хадикэ” Санаи, бомбейское литографированное издание, 1859 (1275) г., стр. 131). [113]
“Не слушаешь ты, невежда, о сыновьях Хашима,
И об [айяте] “рука Божия поверх рук их” (Коран, 10, 48).
Хвалу царю совершенных этак произносили!
Все обтачивали перлы смысла.
Я, у которого нет достатка, кроме скорби,
Как я пойду к каабе, когда нет средств.
Каково было перо, о, господи, и какова рука!
Калем до этого места добрался и головка сломалась.

О ПРИЧИНЕ СОСТАВЛЕНИЯ КНИГИ

От юности было у меня стремление к письму,
Любовь к письму гнала у меня поток [слез] из ресниц.
Я немного бывал на улице, Сколько мог я писал.
“Так что из пальцев ты сделал калем,
В мечтах о почерке ты чертил” (Графически глагол дает основание для чтения глагольной формы 1л. ед. ч., но такое чтение глагола, естественное для непрерывности повествования от имени автора, не укладывается в размер стиха).
Как-то однажды сеид дервишества
Пришел ко мне в виде, вызывающем жалость,
Он отыскал мой калем, бумагу и чернила,
Для первого дня двадцать девять букв
Он написал и, уходя, вручил мне.
От его милостей я стал радостным,
Потому что он был абдал (Абдал — один из 70 праведников, ради которых по мусульманскому религиозному преданию бог не прекращает существования вселенной) и владетель халя (Хал — состояние мистического экстаза (в суфийской терминологии) и “обстоятельства”, “условия” в обычном понимании этого слова),
Его хал стал изменяющим обстоятельства.
По этой причине у меня увеличилась любовь к письму,
Я оказался с сердцем, охваченным [любовью] к простому мужу.
С тех пор прошло некоторое время.
Моя любовь к письму перешла через это и через то.
Я возжелал поста Али, [114]
Точил свой калем упражнением (Буквально “я сделал калем блестящим в упражнении”),
В мечте о том, чтобы открыл дело
Царь, во сне проявил бы мне красоту.
Вот однажды ночью я увидал сон в виде образа,
Который дал мне диплом и подарил мне платье.
Я сократил о сне,
Рассказ о сне был долгим и длинным.
Из этих слов с лаской он мне сказал больше,
Так что я не имею сил передать и слушать,
Чтобы никто себя не обесчестил
И по отношению ко мне не имел бы плохого умысла.
Я, султан-Али, — раб Али,
Известность моего письма от имени Али.
Пусть оно говорит день и ночь о пророке и любимце бога,
Упоминая о нем и в мелком [стиле] и в крупном.
/66/ Когда возраст жизни достиг до двадцати,
Письмо страсти подуло с моей страницы.

О ГОДЕ ИЗ ВРЕМЕН

Я обратил лицо в угол школы.
Ни кривой мысли, ни соблазна.
День до вечера я упражнялся,
Не было заботы ни о сне, ни об еде.
Большинство дней, как в месяц поста,
Я постился в совершенной чистоте,
Вечером я бывал на могиле Риза,
Терся головой о тот поро г.
Когда я окончил пост,
Я отправился к матери внутрь дома.
Я приготовился душою послужить ей,
Закрыл дверь своих потребностей.
С тех пор как узнал, я не обидел ее,
Провел время с ней.
Я оттого не сказал о моем отце и моем положении,
Так как он отошел от мира,
Оставив меня одиноким семи лет. [115]
В сорокалетнем возрасте он ушел от нас.
Изложение набожности и послушания обоих
Не подобает мне, недостойному.
Да будет божья милость на них!
Да будут души их в близости!

ОБ ИСТИННОСТИ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ /66/

Так как от безграничных и бесчисленных упражнений
Я стал, говоря коротко, известным в Мешхеде,
Ко мне лунощекие, с подбородками, как серебро,
Для всякого обучения почерку прекрасным образом
Приходили и издалека и поблизости
Как из тюрков, так и из таджиков.
Все они были моими друзьями и братьями,
Всегда они были со мною.
Я закрыл глаза головы и открыл тайные,
Ибо гляденье глазами головы не всегда надежно.
Глаза головы — порочно видящие, с ущербом,
Тайные глаза на что посмотрели, то есть возлюбленно.

В ОБЪЯСНЕНИЕ СВОЕГО ПОЛОЖЕНИЯ

После того как я оставил школу,
Никто не видел, чтобы я бродил округ медресе.
Я запрятался в уголок своего дома,
Я сказал раненному от жара в груди сердцу:
О, сердце! или лучше сказать “прости” письму,
Стереть рисунок письма со скрижалей сердца,
Или же усовершенствовать его так, чтобы о нем говорили,
Искали бы душою у меня букву за буквой.
Затем я уселся в полной старательности и рвении.
Короче говоря, весь день до вечера
К упражнению, препоясав чресла словно калем,
Засел в уединении.
Я отошел от друзей, родных и приятелей.
В конце концов я получил споспешествование
Сказал пророк, тот шах — повелитель, —/67/ [116]
Не отвращайся от преданий о пророке!
Всякий, кто страстно что-нибудь возжелает, —
Это откроется впоследствии перед ним.

О ТОЛКОВАНИИ ЧЕТКОГО ПОЧЕРКА

Почерк, который известен как четкий, —
Указание на хороший почерк.
Письмо существует ради того, чтобы читали,
Не для того, чтобы в чтении его были беспомощны.
Красота письма делает глаз светлым,
Безобразие письма делает глаз банной печью.

О ПОЗНАНИИ КАЛЕМА

Вначале я сделаю толкование о калеме.
Выслушай эти слова относительно тростника:
Тростник должен быть красноцветен,
Не должен быть твердым, словно камень,
Не черен, не короток и не длинен.
Запомни, о, юноша! По необходимости
Средний, не крупный и не тонкий,
Средина его белая, а не темная,
Ни корневого в нем утолщения, ни узла.
В царстве письма нужно хорошее снаряжение.
Если тростник [слишком] твердый или мягкий,
Следует отказаться от того и другого. (Фатхаллах, 9-а, называет несколько сортов тростника, употреблявшегося для выделки калема в XVI в.: васитский, амолийский, египетский, мазандеранский. Наилучшим сортом тростника считался привозимый из Васита, на втором месте стоял .тростник, шедший из Амоля. Именно о васитском тростнике, повидимому, говорит и Адам Олеарий (русск. пер., 810): “и привозятся [перья, тростник] частью из Шираса, частью же с Аравийского залива, где растут в изобилии”)

/68/ Потребуй полномерной сажи,
Сажи один сир и четыре сира смолы.
Скоро ли, долго ли отыщи купороса и чернильного орешка, [117]
Возьми один сир от того и из этого два сира,
Смолу лей в воду, чистую от пыли,
Пока не разведется в чистую, словно медовая вода.
Один-два дня крепко сбивай ее со смолой.
Вычисти помещение от пыли и сора,
Растирай ее до ста часов.
Запомни от меня эти прославленные слова:
Каменные квасцы гораздо лучше купороса,
А этого никто не знает, кроме сего нижайшего.
В отношении черноты бывает от купороса ущерб;
Вместо купороса гораздо лучше каменные квасцы.
Вскипяти воду с чернильными орешками и смотри,
Чтобы она стала весьма чистой и удовлетворительной.
После этого наливай понемногу,
Попробуй, но без нетерпения,
Дабы в то время, как устоится,
В писании твое сердце было бы спокойно.
Не жалей для этого труда,
А иначе знай: дело, что ты сделал, — бесполезно (Рецепт приготовления чернил по-французски переведен Huart, 222-223. Кроме рецепта султан-Али, имеются рецепты в упоминавшейся “Книге каллиграфов” ибн-Дурустуия, стр. 93—94; в трактате Фатхаллаха, 10а—13а, изобретение приводимого рецепта чернил приписывается Якуту. А. Олеарий упоминает о чернилах, привозимых из Индии в твердых кусочках, длиною в палец; эти твердые чернила растворяли в древесном клее. Такие покупные в готовом виде чернила, а также собственного производства (из гранатной кожицы, чернильных орехов и купороса), по всей вероятности, и были чернилами, которые употребляла основная масса грамотного населения того времени).

В ОБЪЯСНЕНИЕ ПОЗНАНИЯ БУМАГИ

Нет бумаги лучше, чем хатаи (Аали, II: в стихотворении, посвященном сортам бумаги, на первое место ставит бумагу из Дамаска, Индии и Багдада; самаркандская бумага находится на четвертом месте; хатаи — китайская).
Но требуется испытание.
Шафран, хна и несколько капель
Чернил есть [способ для испытания]. Раньше этого не одобряй! /69/ [118]
Как хороша самаркандская бумага!
Не отвергай ее, если ты умен.
Письмо по ней идет чисто и хорошо;
Однако она должна быть светлой и белой.

ОТНОСИТЕЛЬНО ЦВЕТА БУМАГИ, КАКОВОЙ ХОРОШ ДЛЯ ПИСЬМА

Нет лучше цвета, чем цвет хны.
Нет необходимости для того, чтобы ты испытывал:
Письму по нему хорошо, также хорошо золоту,
Украшение хорошего письма — приятно.
Для письма приличествует полуцвет,
Чтобы от него глаза успокаивались.
Цвета красный, зеленый и белый глаз
Поражают, как глядение на солнце.
Цветам, которые являются темноватыми,
Подходяще для них цветное письмо.

В ОБЪЯСНЕНИЕ УСТРОЙСТВА АХАРА

(Состав, которым пропитывают бумагу перед лощением)

Приготовь ахар из крахмала,
Запомни эту речь от дряхлого старика!
Сначала сделай тесто, налей воды,
Затем вскипяти это один момент на жарком огне;
Потом прибавь к этому клеевой вязкости,
Процеди не мягко и не крепко,
Три по бумаге и старайся,
Чтобы бумага не отошла с места;
Когда ты дашь своей бумаге ахар,
Помажь по бумаге немного водой, осторожно.

/70/ ОПИСАНИЕ ЛОЩЕНИЯ БУМАГИ

Лощить бумагу следует этак:
Чтобы не обнаружились на ней трещины,
Доску для лощения надлежит чисто вытереть
В силу руки, но не сильно и не слабо. (А. Олеарий, 810: “они выглаживают ее [бумагу] камнем, которым трут краски, или гладкой раковиной, и делают ее так чисто, что на ней нет ни морщинки, ни волоска и на ощупь точно полированная доска”) [119]

ОПИСАНИЕ ПЕРОЧИННОГО НОЖА

Я сделаю тебе указание на перочинный нож,
Объявлю потайные слова:
Его лезвие не длинное и не короткое,
Не тонкое и не широкое, соответственное,
Так, чтобы он вращался в кончике калема,
И такой калем стал бы достойным начертания.
Сколь возможно, не чини калем быстро,
Долго чини и себя не беспокой.
Кончики калема не стругай длинными, —
Для письма не хорошо. И конец
Также не делай коротким, так как не хорошо.
Послушай это положение и не ищи доказательства,
Немного почисти его изнутри,
С внешней [частью] калема ты не имеешь дела,
Открытую щель не делай, так как не одобрительно;
Дверь тревоги перед собой закрой.
Соблюдай образ умеренности,
А не то поприще, где ты работаешь, — бесполезно.
Инси [левую сторону] и вахши [правую] не равняй,
Четыре шестых и две шестых — устарело.

/71/ ОПИСАНИЕ НАЙ-КАТ (Пластина-подставка для обрезки калема)

Най-кат должен быть чистым и светлым,
Чтобы в нем можно было увидеть отражение лица.
Не печалься о толщине тростника,
Она лучше для обрезки, — я объявил.
Знай, что правила обрезки неисчислимы,
Всякий, кто узнал [их], есть человек дела.

ОПИСАНИЕ ОБРЕЗКИ КАЛЕМА

Положи свой калем на най-кат;
Если ты не возьмешь калем пальцем — хорошо,
Сначала крепко возьми перочинный нож.
Если ты не освоишься с най-катом, [120]
Устрой крепко калем на своем ногте,
Дабы в обрезке не случилось ранения.
Первая обрезка не выйдет хорошо,
Вторая, если будет хорошей, ладно.
Срежешь косо — получится погрешность,
Сделаешь среднее — сойдет.
До тех пор, пока ты будешь слышать звук резки калема,
Не будь беспечен в резке того калема, —
Звук от резки калема — нехорошо,
Ведь он [звук] — голос вопля от боли.
Одним словом, должна быть чистой обрезка калема,
Дабы удалось от твоей руки дело.

ОБ ИСПЫТАНИИ КАЛЕМА

О, писец! Когда ты обрезал калем,
Намазал землю на калем, —
Тот калем испытай точкой.
Выслушай это слово от древнего старца:
Когда от калема выйдет правильной точка,
Если [собираешься] свершить красивое письмо, [будет] ладно.

Хотя насх-и-талик существует мелкий и крупный,
Начальным изобретателем является хаджэ-мир-Али,
У него было родство с Али Азали;
Генеалогия его также достигает до Али.
С тех пор как существовал мир и человек,
Никогда не было в мире этакого письма,
[Который] он соизволил положить тонким разумом
Из почерка насх и из почерка талик.
Тростник его пера — от того сладостного, [121]
Чистое происхождение которого из почвы Тавриза.
Не отрицай этого по незнанию!
Знай, он не был без владетельности;
Писцы, старые или новые,
Суть собиратели колосьев от его жнива.
Мавлави Джафар и еще Азхар —
Мастера в письме, чистейшие из чистых.
Он был великолепен во всех почерках,
Я слыхал эти слова от мастеров.
Чистое письмо его соразмерно его стиху,
Похвала ему — сверх границ,
/73/ Он был современником совокупности качеств
Шейха сладкоречивого, шейх-Камаля,
Так что стихи его, словно плоды Ходжента, (Разумеется поэт Камал Худжанди) —
Они слаще рафинада и сахара.
Все ушли из этого тленного мира,
Спрятали лицо под могильной завесой.
Во имя их мне следует помнить и читать:
“Дух божий и души их”.
.................................. (Текст неясен)
После них существует “подъем и спуск”,
Также появляется и принято “шамре”,
Не ищи в “насх-и-талик” “ирсал”,
Ибо в этой главе нет об этом речи.
В других почерках существует “ирсал”,
Это знай и не проходи мимо этого слова.

СОБИРАНИЕ ПИСЬМЕН МАСТЕРОВ НА ПРЕДМЕТ ИЗУЧЕНИЯ И ВЫБОРА СТИЛЯ

Собирай письмена мастеров,
Бросай взгляд на это и на то.
[Если] твое существо потянулось к кому-нибудь,
Кроме его письма, на другие не следует смотреть
До тех пор, пока твой глаз насытится его письмом,
Пока буква за буквой из его письма не станут, как перлы. [122]

Упражнение состоит из двух видов, и я не скрыл,
Я сказал тебе, о, прекрасный юноша!
/74/Назови один — “калеми”, другой — “назари”. (Два педагогических приема для обучения письму достаточно точно обозначены в самих терминах: калеми (от калем—перо) — практика владения калемом, назари (от назар — взгляд) — изучение какого-либо стиля путем наблюдения)
Эта речь не подлежит отвержению и отрицанию.
“Калеми” — упражнение в передаче;
Днем упражнение в мелком [почерке], вечером — в крупном.
Знай, что “назари” — смотрение на почерк,
Осведомление о выражениях, буквах и точках.

О ПИСАНИИ С РАССМОТРЕНИЕМ И ОСНОВАНИЕМ

Во всяком письме, которое будешь передавать,
Старайся не тратить зря времени (Буквально “старайся не ковать холодное железо”.).
Букву за буквой его хорошо обдумай,
А не так, чтобы только взглянуть и снебрежничать.
Посмотри на силу и слабость букв,
И “соединение” их имей в виду;
Следи за их “поднятием” и “спуском”
Так, чтобы ты учел и то, и другое.
Будь осведомленным о “шамрэ” письма,
Дабы было чисто, красиво и соответственно.
Когда ты освоишься с мастерством письма,
Сядь в углу и зря не слоняйся!
Короче говоря, достань какую-нибудь рукопись
Хорошего стиля и всмотрись,
Таким же форматом, линовкой, калемом
Подготовься, чтобы ее написать.
После того напиши несколько букв.
Не одобряй в себе самодовольства!
Стремись, чтобы [в (В тексте пропущен предлог, требуемый и размером и смыслом фразы)] своем передаточном письме [123]
Не стать небрежным, делаешь ли ты много или мало.
Передаче надлежит полная старательность,
/75/ Следует строку [оригинала] выполнять за строкой,
А не так — положишь начало строке,
Случились две плохие буквы сначала,
Оставишь и снова другую букву
Начнешь. Пройди от этой ошибки,
От ошибки ведь никто не бывает уволен,
Цыновка никогда не бывает атласной.

Стихотворное изложение законов почерка
По [мнению] сего нижайшего — чистейшая ошибка,
Нельзя также быстро писать (Чтение не совсем ясно),
И относительно этого нет никакого слова,
Оттого, что в почерке нет границы и края,
Подобно выражениям, которым нет предела.
Все же несколько слов об отдельных статьях
Представлю; не одобряй больше, чем это.

О ПРАВИЛАХ ПИСАНИЯ ОТДЕЛЬНЫХ И СОЕДИНЕННЫХ БУКВ

Несколько букв, изображения которых
В основном подобны, называй одним [названием] (Фатхаллах, 20-б: называет со слов Ибн-Мукла буквы, отличающиеся друг от друга только надстрочными и подстрочными знаками, а не основным начертанием — “сестрами”).
Долготу удлиненного “син” а (Название букв.) и головку “айн” а (Название букв.)
Перед тобою сделаю их явными без недостатка.
Это — стихотворное рассуждение о буквах
От “алиф”а (Название букв.) до “хамзэ” (Название букв.) и ....……….. (В тексте пропуск)
Для всех их можно установить правила,
Ни от кого не скрывая, один, два, три способа. [124]
/76/ Когда письмо бывает ясным, можно указать
На достоинства его и недостатки, не скрывать.
О, если ты не положил ни в какой букве начала,
Каким образом мастер даст тебе обучение?
Ведь обучение почерку прекрасным образом
Нельзя давать заглазно.
Начало почерка скрыто, и ты сам не присутствуешь, —
Твое возражение не имеет смысла.
Знай, что наука письма — потайна,
Никто не знает, пока не постарался,
Пока не скажет твой учитель языком,
Ты не сможешь писать это легко.
Способом узнавания и многого и малого
Является “калеми”, а также “забани” (Забан — язык; забани — устное обучение).
Устное обучение признай достойным важности,
Дабы стало все трудное легким.

О ПРАВИЛАХ ОТДЕЛЬНЫХ БУКВ

В “алиф”е следует три движения,
Хотя то и не идет от калема. (Фатхаллах, 19-а—19-б, в разделе о написании отдельного а лифа указывает: “следует, чтобы в нем [алифе] было немного “движения”, — харакат; в [почерке] мухаккак — незаметное, в сульс — очевидное, в тауки и рика — чрезвычайно очевидное, в насх и рейхан — чрезвычайно незаметное”. Деление на две степени незаметности и очевидности явления, называемого “хара-кат”, по-видимому, может соответствовать лишь значению неровности линии в смысле наличия в ней узости и толщины, но не значению кривизны, искривления линии, о кривизне алифа говорит последующая за цитированной фраза, уподобляющая алиф почерков “шестерки” человеку, смотрящему себе в ноги. Алиф на-сталика, как он представлен в рукописи XVI в., являет собою вертикаль, характеризующуюся: 1) по сравнению с почерками ситтэ незначительностью высоты, примерное соотношение высоты алифа насталика к алифам других почерков 1 : 2 или 1 : 3, 2) откосом верха и сведением низа к шамрэ, 3) еле заметным утоньше-нием, идущим к низу всего туловища буквы. Таким образом, мне кажется, возможным предположить, что под тремя “движениями” трактата султан-Али могут разуметься: 1) откос верха, 2) утоньшение туловища, 3) шамрэ низа. Быть может, тонкость всех этих “движений” объясняет последующее указание, “хотя то и не идет от калема”) [125]
“Би” и “ти” (Название букв в современном языке “бей” и “тей”), если ты ведешь длинными,
Приподнимай начало их над концом (В трактате Фатхаллаха, 19-б—20-а, графическое изображение буквы ба и ей подобных членится на два элемента: “плечо” и “прямая”, по-видимому соответствующих “начало” и “конец” трактата султан-Али);
Но всякий раз, как напишешь их короткими,
Надо тянуть их прямо — быть внимательным.
Сделай начало “джим”а (Буква “Джим” в трактате Фатхаллаха, 20-б, составляется из двух элементов: плечо и окружность. Начало — плечо в почерках “шестерки” — равнялось шести точкам) в две с половиной точки,
А круг его, как тебя обучить? —
Когда не выйдет в писании,
Если побеседую с тобою, — будет ладно.
/77/ Алифы “каф”ов (“Алифы кафов” — вертикаль; каф — название буквы.) предпочтительнее длинные,
Концы “каф”ов — подобны “би” и “ти”;
Долгота “син”а так же, как длинные “би” и “ти” (Разумеется написание так называемого “сина, похожего на лук”, т. е, не зубчатого),
Приподними начало его над концом.
Если эти два полустишия стали повторенными,
Была нужда, оттого и написаны.
Знай, головка “айн”а, как “сад” и подкова, —
Нет другой формы, — слово глаз Али.
…………………………………… (Текст испорчен)
Я тебе сказал от лица мастерства,
Но........ (Текст испорчен) две в другом виде,
Чтобы они явились взору более приятными,
Можно также легко их писать:
Одну “пастью льва”, другую “драконом” (Фатхаллах, 28-б—30-б, различает шесть видов буквы “айн”. Из упомянутых в трактате султан-Али Мешхеди два первых “айна” — в виде подковы и айн с головкой в форме буквы “сад” — самим своим названием указывают на форму “начала” “айна”. Что касается “айн-львиный зев” и “айн - пасть дракона”, то оба эти вида употребляются при наличии соединения с предыдущей и последующей буквой (“айн - львиный зев”) или только с предыдущей (“айн - пасть дракона”)).[126]
“Хи” бывает “дал” и “фи”, обладающее двумя “сад” (В полустишии — лишний союз, нарушающий размер стиха. По-видимому, полустишие испорчено и в отношении смыслового содержания. Быть может, вместо “фи” следует читать “хи”?)
И эти два дают почерку красоту и прелесть;
Можно также, чтобы “хи” было из двух “сад”ов,
Так что подъем его в виде двух “айн”ов.
Бывают также два-три других вида “хи” (Фатхаллах, 38-а—38-б и 42-б—43-б, различает девять видов буквы “хи” или “хей” (современное произношение). Из упомянутых в трактате султан-Али Мешхеди видов написания “хи”: так называемый “хи, подобный далю”, пишется или в начале, или в середине слова (преимущественно в тех случаях, когда ему предшествует или буква “лям” или зубец); второй вид “хи”, носящий название “хи — два” “сад”, пишется после буквы “лям”, — рисунок “хи” составляется как бы из двух положенных друг на друга “сад”),
То ясно у людей распознания (В трактате Фатхаллаха после главы об отдельных буквах идет глава о написании связанных букв).

В ОБЪЯСНЕНИЕ ИСПРАВЛЕНИЯ НАПИСАННОГО НЕХОРОШО — ЭТО ДЛЯ МАСТЕРА

Исправление письма неодобрительно,
Не применяется мастерами.
Если явится неисправность в чертах некоторых букв,
Которую необходимо исправить,
По необходимости сделай калемом ее исправление,
Но удались от удачи в том.
/78/ Не делай исправления перочинным ножом,
Каллиграфы — не хирурги.

О, ты, который хочешь стать мастером в письме,
Стать людям приятным и другом,
Устроить край письма своим местопребыванием,
Чтобы весь мир знал тебя, (Буквально “весь мир устроить под свое имя”) [127]
Тебе следует оставить покой и сон,
И это надо сделать со времени молодости;
Голову о бумагу, как калем тереть,
День и ночь от этой работы не отдыхать,
Отказаться от своих желаний.
Отвернуться от страсти стяжательства и алчности,
Бороться также с плотскими страстями,
Рубить шею плохим страстям,
Дабы ты знал, что такое малая священная война,
Что такое обращение к великой.
То, что считаешь невозможным для себя,
Этим никого не должен ты оскорбить.
Берегись, я сказал тебе, не обижай душу,
Так как от обижающего душу истина отвращается.
Сделай своим постоянным занятием — довольство и послушание,
Не будь ни одного часа нечистым,
Всегда признавай необходимым отстранение
От лжи, вожделения и клеветы,
Удаляйся от зависти и завистливых людей,
Так как от зависти происходит для тела сто несчастий;
/79/ Не имей в обычае козней и плутовства,
Не избирай нехороших свойств;
Всякий, кто от плутовства, козней и лицемерия
Очистился, — стал мастером в письме.
Тот знает — кто знает душу.
Чистота письма — чистота души.
Письмо — обычай чистых,
Болтаться зря не дело для чистых.
Уединись! Удались от мира!
Запомни эту речь древнего старца.

Муртаза, истинно царь святых, (Сравни рук. 14)
Во времена наместничества халифов
Отшельничество устроил обычаем. [128]
Дабы освободиться на некоторое время от болтовни,
Он по большей части писал Коран.
Оттого письмо получило правило, величие и честь;
И те науки, которые являются в мире знаменем,
Также в ту эпоху он излил калемом.
А если бы не так, то в свое время Господин двух (Т.е. двух миров: “того и этого света”) дворцов,
Когда был бы свободен от докуки и скорби?
Цель сего нижайшего в этом писании,
Как бы оно ни было незначительно:
Отшельничество необходимо для письма и наук.
Спрячься в угол, тогда станет ведомо.

О ПОЛЕЗНОСТЯХ МОЛЧАНИЯ И ИЗЛОЖЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

/80/ Один отрок говорил много речей,
Он все рассказывал из старых происшествий.
Случилось остановиться одному старику
Для выполнения такбира. (Молитвословие, начинающееся словами “аллах акбар” — “бог велик”)
Сказал ему юноша: “Ты — собеседник,
Скажи как из нового, так и из старого”.
Старец сказал: “Если ты опьяненный,
Какая речь будет лучше молчания”.
Мешхедский писец! Ты также прислушайся
К словам нищего старца и стань молчалив;
Снаряжение для обучения этому, великой науке,
Заимствуй из совета старика,
“Ты дал миру образец наставления (Сравни стр. 113, примечание 2),
Когда усмотрел права учительства”.
Не пренебрегай бумагой, чернилами и калемом,
Ибо от них в мире ты — знак.
Долгую жизнь ты чернил белую бумагу,
А твое сердце не стало осведомленным
За это время, когда у тебя самого стало черное белым (Разумеется седина) [129]
Отказавшись от надежд жизни,
Старайся о совершенстве познания;
Ищи прощения своим грехам,
Перевертывай листы написанного,
Читай книгу своей жизни.

ДАТА БЛАГОРОДНОГО ВОЗРАСТА МАВЛАНА И ИСТИННОСТЬ ЕГО ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Драгоценной жизни было семьдесят и четыре,
Пришли в упадок весь ум и распознание
/81/ “Хотя по отношению к юности он не был стар, (Сравни стр. 113, примечание 2)
Но какая польза в таком увечном извинении”.
Я сказал тебе это увечное извинение потому,
О, достохвальный друг! — и не утаил,
Что от несчастного бедствия Европы
Я стал увечным от волдырей.
Непрерывно в течение нескольких лет
Я был измучен болью волдырей;
У измученного душой от сил не осталось и следа,
Нельзя сказать стих лучше этого.
Особенно в Мешхеде, разрушенном, безводном [?], (В тексте непонятная расстановка диакритических знаков; трактую слово, как “би-аб”, — безводный)
Ты упал разрушеннее, чем разрушение.
Увы! об этой неизлечимой болезни
Никто меня не расспрашивал.
Знакомый спрашивает о здоровье знакомого,
У мешхеди (Мешхеди: происходящий из Мешхеда и паломник к гробнице восьмого имама в Мешхеде) кто о чем спросит?
Я пожелал упомянуть о себе и своем положении,
Дабы успокоить свою тоску в писании.
Упоминание о печали умножает печаль,
Если я оставлю эти слова, так и следует.
Приступаю к указанию года и месяца,
Чтобы отметить дату этого письма. [130]

ДАТА СОСТАВЛЕНИЯ ЭТОГО РАССУЖДЕНИЯ

О годе составления в стихах этой книги
Начертало перо: девятьсот и двадцать.
Был первый месяц от начала года (Мухаррам (первый месяц мусульманского летоисчисления) 920 г. равняется 26.II—28.III. 1514 г. Итак, хронологическая канва жизни султан-Али Мешхеди на основании данных биографии и стихотворного рассуждения представляется в следующем виде: 1442 (846) — год рождения (Рук. 80, 81 ); 1449 (853) — смерть отца (Рук. 65); 1477 (882) — надпись в Герате на могиле султана Мансура (Рук. 58); 1503 (909) — дата написания автобиографического стихотворения (.Рук. 58); 1514 (920) — дата написания стихотворного рассуждения (Рук. 81); 1519 (926) — дата смерти (Рук. 57)),
Когда дошла до конца беседа,
/82/ Изложение учения о письме от многого и от малого
Я завершил начертание этого “Рассуждения”;
То, что знал и не знал,
Короче говоря, я высказал, как мо г.
Я изложил свои достоинства и недостатки,
То, что было скрыто, сделал явным.
О, как прекрасны те, кто закрывает пороки,
А не те, которые стремятся испытать пороки!
Береги истину, порок да будет закрыт!
Во имя пророка, его семейства и сподвижников!

Мавлана Сими Нишапури был чрезвычайно талантливым мастером в искусствах. Он стал мастером письма в священном Мешхеде, степенью равном высшей сфере небес, и учительствовал в школе. Он писал семью почерками (Фатхаллах, 17-а: “и видов письма — семь: мухаккак, сульс, тауки, рейхан, насх, рика и губар”), не имел равного в мастерстве стиха, переписки и загадки, был выдающимся эпохи в писании красками, одноцветном рисунке, розбрызге, украшении-золочении, имеет трактат об этих искусствах, им также написано сочинение по эпистолярному искусству. Он — мастер искусства. Дети вельмож благодаря своему счастью кое-чему у него обучались, и каждый, кто обучался у [131] него, достигал какой-нибудь степени. Хаджэ-Абд аль-хай, мунши, является его учеником. Современники считали неоспоримым......, (В тексте пропуск) что мавлана Сими в один день высказывал и писал две тысячи стихов, чего нет ни у кого из поэтов и писцов. Для надписи на гнезде своего перстня он произнес этот стих и отдал /83/ граверу выгравировать:

В один день в хвалу чистому царю творения (Размер: рубаи)
Сими две тысячи стихов сказал и написал.

И этот стих принадлежит также ему:

Сердце бедняка, нуждающееся, жаждущее, (Размер: хазадж)
Нет терпенья в груди от любви к твоим бровям.

И еще:

На край крыши пришла та луна, сказала: “Надо умереть тебе, (Размер: рамал)
Ибо солнце прекрасной жизни пришло на край крыши”.

И эта загадка на имя “наджм” принадлежит ему:

Не вмещается от радости мозг в коже, (Размер: хазадж)
Когда Сими......... (Возможно толкование “сделал — вот я готов”. Загадка на имя “наджм” — “звезда” не разгадана) тем устам (Биография Сими Нишапури, обладавшего наряду с гигантской стихотворной продуктивностью таким же гигантским аппетитом, подробно изложена по Доулет-шаху и Хондемиру — Huart, 107).

Мавлана мир-Али происходил из великих сеидов стольного города Герата. Он похитил у всех в письме мяч первенства и превосходства. В основах этого стиля письма он является зачинателем новых правил и похвальной [132] манеры, но не равняется с мавлана султан-Али, почему и сочинили полустишие:

Верно, что ни один эмир не равняется с султаном (Размер: музари; “эмир” — мир-Али, “султан” — султан-Али).

Мир вначале учился у мавлана Зейн ад-дин Махмуда (Ученик султан-Али), после того в священном, пречистом, возвышенном Мешхеде находился в услужении мавлана султан-Али, упражнялся и там получил развитие. Он довел крупное и /84/ мелкое [письмо], кита и переписку до наивысшей ступени [совершенства] и возложил на столь высокий свод, что туда не достичь руке ни одного из каллиграфов. В числе памятников той эпохи эти стихи написаны блистающим рассыпающим жемчуг калемом и водружены на высокогаллерейных зданиях обители сеидства, усыпальницы имама Ризы, степенью, равной высшей сфере неба, — на паломников ее тысяча тысяч милостей и благословений!

Мир на семейство Та-ха и Иасин! (Размер: мутакариб. Та-ха — наименование двенадцатой главы Корана; Иасин — эпитет пророка Мухаммеда)
Мир на семейство благости пророков!
Мир на Цветник, в котором отпускаются [грехи],
[Мир] имаму, покровительства царства и веры.
Истинному имаму, единственному царю,
Сокровенное убежище дверей которого — место поклонения султанов,
Царю дворца тайнознания, цветку сада милости,
Луне зодиака могущества, жемчужине ларца величия,
Али ибн-Муса Риза, которому от его бога
Стал титул “риза” (“Риза” — милость, милосердие), ибо милость была у него обычаем.

И еще из его творений:

Райские гурии ищут аромата его лика, (Размер: мутакариб)
Праха его жилищ на мускусные косы.
Если ты хочешь взять в ладонь его полу, (Размер: рамал)
Ступай, убери полу от всего, что кроме него, [133]
Слуга семьи Али-Али Хусейни (Али Хусейни — мир-Али).

Последним эмир изволил написать стих этой газели:

Когда отведает Джами (Знаменитый поэт XV в., находился при дворе султанов-ти-муридов: Абу-Саида и султан-Хусейна, род. 1414 (817), умер 1492 (898).) сладость меча его любви (Размер: мутакариб),
Что за горе, если его поразит кинжал ненависти противника.

И эти два двустишия мир сочинил относительно даты той надписи средним почерком. С каждой стороны той /85/ страницы, написавши внизу косо по два полустишия этаким образом, он изволит строить хронограмму:

Осталось на странице дней от мускусного моего пера (Размер: рамал)
Воспоминание, о котором будут говорить люди пера,
Относительно даты, месяца и года надписи; сегодня
Десятого зу-ль-када, (Название одиннадцатого месяца мусульманского лунного года) перо судьбы свершило начертание (Хронограмма заключается в числовом выражении букв, составляющих слова “перо судьбы” = 20+30+20+100+800+1 = 971; зу-ль-када 971 г., т. е. 11.VI—11. VII 1564 г.; дата вызывает сомнение, принимая во внимание биографические данные мир-Али, приводимые на стр. 137)

И эти стихи также от плодов искусной природы мира; он их написал крупным письмом и также укрепил в городе .ееидства против изголовья.

Отрывок из его творений:

Этот редкостный стих в хвалу восьмого имама, (Размер: рамал)
Наследника пророческого знания, драгоценной наличности повелителя правоверных,
Каабы господ счастья, киблы людей веры, [134]
Того царя-царей, который пришелся порогом для небожителей,
Сие также признак его превосходства, что этому стиху
Год написания пришелся “хвала восьмому имаму” ( Хронограмма заключается в числовом выражении букв, составляющих слова: “хвала восьмому имаму” = 40 +4 +8 +1 +40 +5 + +300+400+40+10+50 = 939 = 1532/33 г.).

И это рубаи также из его стихов; оно написано вслед за тем:

О, прах твоих дверей — место поклонения для знатных и простых,
Честь семи стран — сие чудное место!
Всякий, в сердце которого отсутствует огонь любви к тебе,
Пока существует, пусть будет в сотнях горестей и огорчений.

Этот отрывок сочинен: в честь Захир ад-дин Мухаммед Бабур-мирзы (Основатель велико-монгольской династии в Индии, ум. в 1530 (937) г.) ибн-Умар-шейх ибн-султан Абу-Саид ибн-султан Мухаммед ибн-мирза Миран-шах ибн-эмир Тимур Гургана, государя царств.

/86/ Моя голова — прах дверей государя царства слова (Размер: рамал),
Гордости царей царств, чести рода Тимура²,
Государя мудрых, океана благородства, рудника щедрости,
Главы талантливых, шаха Мухаммеда Бабура. (В оригинале имя “Тимур” таюке рифмуется с именем “Бабур”, что является подтверждением правильности чтения имени основателя велико-монгольской династии в Индии через “Бабур”, а не “Бабер”)

И еще из стихов мира в изъяснение предыдущего:

Ты — владыка века и глава всякого, не имеющего родины,
Ты — хакан доблести и Хизр (Пророк, нашедший “воду жизни” и получивший бессмертие) времен. [135]
После твоей речи нет сейчас во вселенной
Собрания смыслов, ты — шах царства слова.

И это рубаи он сочинил в Бухаре для Убейд-хана Узбека (Убейдаллах-хан ибн-Махмуд, брат Шейбани-хана, правил в Бухаре с 1512, стоял во главе всех узбеков с 1533, ум. в 1539 (В. В. Бартольд. История культурной жизни Туркестана, 97); в Тухфэ-и-Сами, 20, упомянут в качестве поэта ) и написал крупным почерком:

Да будет хан распростирающим сень на каждую главу,
Тебе друг — счастье, будь удачлив!
Будь успевающим в сердечных желаниях!
О, боже! Тебе да будут покорены горизонты (Рубаи на тюркском языке)!

И это рубаи также принадлежит миру, оно — очень любовно:

Черные очи твои горько убили меня, что мне делать?
Они похитили терпенье и покой моего сердца, что мне делать?
Без тебя у меня нет терпенья на один вздох, что мне делать?
Короче говоря, мое дело ушло из рук, что мне делать?

И эта загадка на имя “Махди” принадлежит миру:

Блажен тот, кто захвачен любовью, (Размер: рубаи)
Стал отчужденным от себя и знакомых,
Сразу освободился от оков разума,
Стал в питейном доме без головы и ног. (Та же стихотворная загадка в несколько измененной редакции в биографии мир-Али в Тухфэ-и-Сами, 47)

И этот отрывок он изволил сочинить относительно письма, законов упражнения и мастеров в письме:

/87/ Существует пять добродетелей; если их не будет в письме, (Размер: рамал)
Быть мастером в письме согласно разуму — дело безнадежное: [136]
Точность, осведомление в письме, добротность руки,
Терпение в перенесении труда и совершенство письменного снаряжения.
Если из этих пяти в одном произойдет недостаток,
Не получится пользы, хоть старайся сто лет.

Мавлана прожил некоторое время в стольном городе Герате. Когда Убейд-хан Узбек отнял власть в стольном городе Герате у покойного Хусейн Шамлу и попечительство царевича, ангелоподобного Сам-мирзы, он изволил перевести мавлана мир-Али вместе с другими видными людьми Герата в Бухару в 935 году. (935, т. е. 1528/29 г. Имеются в виду события 1528/29 (934/35) г., связанные с походом узбеков на Герат (Алам ара, 39, Шараф-намэ, II, 169—171). Хусейн-хан ибн-Абди-бек Шамлу, приходившийся по женской линии племянником шаху Тахмаспу, был назначен в качестве правителя Герата в 1525/26 (931) г., после смерти своего брата Дурмыш-хана (Зейн аль-абидии, 253-а). Исходя из этих данных, следует признать неверными даты переезда мир-Али в Бухару как в Тухфэ-и-Сами, 47 (1519/925), так и у Huart, 227, 1538/39 (945)). Мир провел некоторое время в Бухаре в китаб-ханэ Абд аль-азиз-хана (Время правления 1540 (947)—1549 (957). Известна рукопись работы мир-Али 1537/38 г. для китаб-ханэ Абд аль-азиз-хана — “Сокровищница тайн” Низами (В1осhet. Peintures de mss. arabes, pers. de Bibl. Nat., p. 7)), сына Убейд-хана, и этот отрывок, ставший всесветно известным, мир сочинил в то время в Бухаре из-за чрезвычайности душевного расстройства и горести:

Целую жизнь от упражнений согнутым был мой стан, как арфа (Размер: рамал),
До тех пор, пока почерк у меня, несчастного, не стал этакого канона,
Меня требуют все цари мира, а у меня
В Бухаре печень из-за средств к существованию облилась кровью (Алам ара, 129, относит второе двустишие к биографии ага-Риза, передавая его в следующей редакции:

Меня требуют все цари мира, а у меня
В Исфахане печень из-за средств к существованию облилась кровью.), [137]

Сгорело от печали мое нутро. Что мне делать? Как устроиться?
Ведь нет у меня из этого города дороги для выхода,
Это несчастье пришло теперь на мою голову от красоты письма. (Второе и третье двустишия переведены по-французски Huart, 227)
Увы! Мастерство в письме стало цепью на ногах у меня, безумного.

В Бухаре мавлана и изволил отправиться в мир вечности, (Huart, 227 и примечания, называет датой смерти мир-Али 1558/59 (966) г., указывая вместе с тем, что по данным одной рукописи Тухфэ-и-Сами датой смерти может быть и 1544 (951) г. В печатном издании Тухфэ-и-Сами дата смерти мир-Али отсутствует. Сравни также стр. 133, примечание 6) — на него милость возлюбленного бога! Муракка, кита и писания мира распространены в пределах четвертой населенной части вселенной.

/88/ Хаджэ-Махмуд ибн-хаджэ-Исхак аш-Шахаби происходит из поселения Сиавушан (Селение близ Герата, славившееся фруктами (Journal Asia-tique, 1860, p. 477, Муин ад-дин Исфизари)) стольного города Герата. Его отец хаджэ-Исхак во времена управления Дурмыш-хана Шамлу (Смотри стр. .136, примечание 1) был градоначальником [калантар] стольного города Герата. В то время, когда Убейд-хан захватил Герат, как было упомянуто, он отвел хаджэ-Исхака с родственниками и детьми в Бухару, так что мавлана мир-Али был их спутником. Он взял в ученики хаджэ-Махмуда ввиду того, что они были из одного города, он у него воспитался и развился. Хаджэ-Махмуд дошел у мира до такой степени, что некоторые считают его письмо выше, чем письмо мира. Сам мир говаривал: “я, мол, приобрел ученика лучше себя”. Этот отрывок мир сочинил относительно него:

Хаджэ-Махмуд несколько времени (Размер: хафиф)
Был учеником сего нижайшего и смиренного. [138]
Я научил его от малости разума
Тому, что знал из малого и великого;
Из-за его обучения мое сердце обливалось кровью,
Пока почерк его не получил образа писания.
В отношении его не произошло оплошности,
Однако и он также не делает погрешности.
Хорошее и плохое — все, что он пишет,
Все он делает в честь сего смиренного. (Эти стихи без первого и второго двустишия приведены также в биографии мастера в Алам ара, 124—125; в такой же неполной редакции во французском переводе Huart, 229)

Хаджэ-Махмуд, после того как некоторое время провел в Бухаре, истосковался в том месте, прибыл в Балх, там поселился, собрал большое общество и не имел нужды /89/ в переписке. По этой причине его письмо редкое; приближенные тамошних султанов, всякий, кто приходил с ним повидаться, докучал ему [просьбой написать] (Алам ара, 124—125, сообщает, что любители каллиграфии предпочитали работу хаджэ-Махмуда работе даже такого выдающегося мастера, как мир-Ахмед Мешхеди) кита. Он хорошо играл на лютне и шатаргу и похвалялся более играми и забавами (Нuart, 229: умер в Герате в 1583 (991) г. (?)).

Мавлана Махмуд Чапнавис (Слово чап — левая сторона, как и в русском языке, означает также обратную сторону, изнанку (“надеть платье на левую сторону”), отсюда чапнависи — письмо, написанное в обратную сторону, как обычно пишут для печатей. Мастера, носившие название чапнавис, по мнению Huart, 107, р. 1, упражнялись в писании такого рода левой рукой). Он был мастером письма стольного города Герата и писал насталиком со вкусом и чисто. Он изобрел письмо, из составления букв которого получались изображения людей и животных (Тухфэ-и-Сами, 85, указывает, что Махмуд Чапнавис изобрел письмо, называвшееся “близнецы”). Так, он написал с двух сторон это полустишие “цена на сахар и рафинад понизилась из-за места, где много сахара” (“Шакаристан” означает одновременно и плантацию сахарного тростника и метафорически — губы возлюбленной), в виде трех-четырех людей, которые как бы были один под другим; и изображения и письмо были в [139] совершенстве искусности и прелести. В стихах его прозвищем было “Маджнун”; книга “Наз-о-ниаз” состоит из его стихов; книга “Лейла ва Маджнун”, также из его стихотворений, написана в честь его величественного высочества, прибежища милости Сам-мирзы, и его высочество мирза в сборнике “Тухфат-ас-Сами” упомянул о нем подробно (Тухфэ-и-Сами, 85: “он (т. е. мастер Маджнун) составил в мою честь стихотворное “Рассуждение” относительно Лейла и Маджнун, а также относительно почерка, чернил и окраски бумаги и относительно того, что относится к окраске бумаги, из этого осталось в памяти:

Краска, благодаря которой письмо бывает красивым, состоит из раствора хны и шафрана).

Это — стих из касиды, которую он сочинил в восхваление господина султанов, слуги его святейшества, повелителя правоверных шаха Тахмаспа:

Бирюза небес в твоем перстне (Размер: музари. Двустишие приведено в биографии мастера в Хабиб ас-сияр, II, 137, и Тухфэ-и-Сами, 85),
Лик земли целиком под твоей печатью.

Мавлана Махмуд Маджнун написал рассуждение относительно почерка и обучение буквам изложил некоторым способом (См. прим. 1, а также мою работу “Маджнун, поэт, каллиграф из Герата” (сборник в честь академика И. Ю. Крачковского)).

Мавлана Абди (Абди — сокращение от Абдаллах (Huart, 224)) происходит из Нишапура. Он очень хорошо писал насталиком, был несравненным писцом и, ставши приближенным султанов, большую часть /90/ времени провел в придворной службе у шаха, прибежища милости, пребывающего в раю, господина султанов, справедливейшего из хаканов, вечной памяти шаха Тахмаспа, — да освятит господь его могилу! Мавлана шах-Махмуд Зарин-калем — его племянник [по сестре] и ученик. О нем также рассказывают, что он говорил в обстоятельствах раздражения мавлана шах-Махмуду: “О, несчастный! стремись стать мастером в письме. Если ты не будешь писать подобно мне, по крайней мере будешь [140] писать подобно султан-Алиишке и мир-Алиишке” (Разумеется султан-Али и мир-Али. Edwards, 202—205: текст и английский перевод биографии шах-Махмуд Зарин-калема, начиная с рассказа о словах Абди).

Мавлана Абди сочинял хорошо стихи, у него очень красивые произведения. Это — от плодов его таланта:

Тот прах дверей нам достаточен в качестве трона султанатства (Размер: музари.),
На голове нашей золотая корона из молний горестных восклицаний,
О, сердце! Держи натянутыми, как Абди, поводья терпенья,
Ибо вполне достаточно твоей страсти к луноподобным (Это стихотворение приведено также в биографии мастера в Тухфэ-и-Сами, 81. Тот же источник говорит по поводу смерти мастера: “в эти два года он [Абди] поспешил на тот свет”. Следуя этому указанию, можно предположить, что смерть мастера последовала между 1548—1550 (957)г г. (дата написания Тухфэ-и-Сами).).

Мавлана Низам ад-дин шах-Махмуд Зарин-калем (Нuart, 225, прозвищем “зарин-калем” (золотое перо) ошибочно именует Абди. Зарин-калем было прозвище шах-Махмуда, на это указывает и Алам ара, 124) является его учеником; он происходил из нишапурского края и в переписке был несравненный, не имеет подобного себе. Многочисленны его кита, как крупные, так и мелкие. Он написал “Хамсэ” почерком губар для шаха, равного достоинством Джаму, чей дворец в раю, господина султанов, справедливейшего из хаканов, так что все мастера удостоверили, что так правильно и чисто не исполнял ни один мастер почерка; это “Хамсэ” завершено живописными изображениями мастера Бехзада, /91/ художника. (То же самое Huart, 239; здесь же Huart называет шах-Махмуда учеником мир-Али и султан-Али, что ошибочно, ср. Тухфэ-ц-Сами, 81) Мавлана в дни развития, юности, произрастания и всего существования и жизни находился в свите шаха, чья обитель в вышнем раю. Некоторое время он проживал в стольном городе Тавризе, в медресе Насириэ, [141] на верхнем этаже [бала-ханэ] северной стороны того места. В конце дела, когда тот государь достоинства Сатурна соскучился от русла письма и живописи и занялся важными делами царствования и государства, благоустроением поселений и устройством народа, (Об охлаждении шаха Тахмаспа к искусству рассказывает также и Алам ара; 127 и 135; шахом были освобождены от службы при дворе не только каллиграфы и живописцы, но и музыканты) мавлана, получив отпуск, прибыл в священный Мешхед, степенью равный высшей сфере неба, там поселился и проживал в верхнем этаже, в медресе, известном под именем “Кадамгах-и-хазрат-и-имам”, — на него самые отличные благословения и приветствия! — что помещается в стороне здешнего Чахар-бага, занимаясь паломничеством и поклонением; вместе с тем он работал, писал кита. Добродетельные друзья, посещая его, были счастливы его беседой. Он прожил таким образом около двадцати лет. Мавлана никогда не стремился к обзаведению семьей, не был женат, работал и жил согласно требованиям честного айята: “Бог благовествует тебе о Иоанне, который будет великим девственником, пророком, одним из числа праведных”; (Коран, III, 34) он не имел также близких и родных, был уединен и одинок. Ни в каком отношении он не был получателем пенсий и содержаний, ни от кого не искал какого-либо покровительства. Он скончался в высоком, пречистом, священном Мешхеде в 972 году, (1564/65 г. Huart, 226, годом смерти мастера называет 1545 (952), что неверно. Ближе к дате смерти Махмуд Зарин-калема находится у Huart, 239, дата смерти мастера Махмуда, написавшего почерком губар “Хамсэ” Низами. Наш текст, таким образом, разрешает неясности, имеющиеся в работе Huart, по поводу Махмуд Зарин-калема и “Хамсэ”) похоронен рядом с мазаром покойного мавлана султан-Али. Мавлана шах-Махмуд сочинял очень /92/ хорошо стихи; он сочинял хорошо стихи разных видов: касиду, газель, кита и рубаи. Эти стихи из его касиды, которую он сочинил в хвалу его святейшества имама-льва, — на него благословение и мир! Он написал ее крупным письмом и поместил в проходе обители сеидства: [142]

О, господи! Хотя всю жизнь Махмуд-писец (Размер: мутакариб)
В непокорстве исписывал тетрадь,
Проведи по слову его прегрешения черту прощения
Во имя Али — сына Муса сына Джафара.
Милосердие! Ибо я, мало стоящий,
В неведении разом провел времена.
Как часто при воспоминании грехов в забвении
Я золочу лицо слезою раскаяния!
В своей милости, государь, прощающий прегрешения,
На письме грехов его проведи черту от начала до конца.

Эти стихи — из той касиды, которую он сочинил в хвалу того святейшества, — благословение божие и мир над ним! — написал крупным письмом и поместил в проходе обители сеидства той гробницы, степенью равной высшей сфере неба. Мавлана сочинил около пятисот стихов: касид, газелей, кита, рубаи. Вот газель, принадлежащая ему, написана для украшения этой рукописи:

Мое сердце искало уста подруги и потеряло себя (Размер: муджтасс).
Когда око отметило на ее рубиновых устах улыбку,
Расцвел бутон сердца; душа обрела новую жизнь
С тех пор, как она открыла уста, дающие жизнь, и заговорила.
/93/ Какая милость! когда ее очи — мучители ныне —
Взглянули на измученных сердцем с милосердием.
Когда подруга сочла меня в своре своих собак,
Она сделала меня дорогим и уважаемым меж людьми.
Всякий, кто, как Махмуд, отказался от мира,
Добился многочисленных наслаждений в уголке
бедности и воздержания.

-------------------------------------------------------------

О, сердце! Я сильно собою опечален (Размер: хазадж. Этот стихотворный отрывок (кита) отсутствует в тексте, опубликованном Edwards'ом, 202—205).
О, если бы моего существования не было!
Я не провел ни одного дня в своей жизни [143]
Так, чтобы оно было угодно предмету поклонения.
Ни одного раза бедняк и несчастный
Не стал доволен моим благодеянием.
Такого нестоящего перед творцом и тварью,
Подобно мне, другого не существовало
Зефир, благостно унесись в ее сторону (Размер: хазадж),
Скажи ей: “О, итог жизни!
Ты — солнце красоты и, однако, не достаются
Людям крупицы расположения от твоего сердца.
Так как доброта необходима при красоте,
Ничего не делай, насколько можешь, кроме доброго”.
В те края, где нет красиволикой (Размер: мутакариб),
Я не пойду, хотя бы все было раем, —
Оттого, что, кроме красивого лица, в мире
Для меня все существующее — безобразно.
Никогда ты не пройдешь мимо униженных (Размер: хафиф),
[Не бросишь] из-за кокетства взгляда в сторону молящих.
Ты упоена вином красоты! нет у тебя
Сочувствия к сердцам [тех], кто ранен в грудь.

Сей нижайший, смиренный в 964 году, (1556/57 г.) в дни молодости /94/ добрался до священного, высокого Мешхеда и в течение восьми лет был у той подобной вечности гробницы. Мавлана занимался писанием и созданием кита; в течение восьми лет он был еще в оковах жизни. Сей нижайший некоторое время упражнялся и обучался письму у мавлана.

Мавлана Касим Шадишах был из признанных мастеров в письме; в этом отношении его считают соперником мавлана султан-Мухаммед Хандана. Он со вкусом работал кита (Huart, 249, ошибочно датой смерти Касим Шадишаха называет 1640/41 (1050) г.). [144]

Мавлана Джамшид Муаммаи (Прозвище, означающее составителя загадок) — сын мавлана Ахмед Руми (Руми — в первоначальном значении “византийский”, после образования османской Турции — “турецкий”, “западный”, таким образом, текст разумеет, что отец мастера Джамшида был с запада, из Турции), но развился в стольном городе Герате, там стал мастером в письме. В искусстве загадок он, не имея себе равного и подобного, является одной из знаменитостей.

Мастер эмир-сеид-Ахмед Мешхеди — над ним милость его святейшества! — был из сеидов-хусейни высокого пречистого Мешхеда. Отец его занимался свечным делом. Он, когда обрел образ письма и нашел вкус в нем, пошел в стольный город Герат к мавлана мир-Али, вошел в число учеников; под руководством мира письмо его получило развитие, он стал мастером в письме, стал выдающимся из учеников мира; все, что он писал, не разнилось от стиля мира. Из Герата он попал в Балх, из Балха ушел в Бухару, там также жил при мире, /95/ работая в китаб-ханэ Абд аль-азиз-хана — сына Убейд-хана Узбека (Алам ара, 124, сообщает, что каллиграфические работы мир-сеид-Ахмеда пользовались большим распространением в Индии и Средней Азии (Мавераннахре)). Он хорошо писал крупно и мелко. После смерти Абд аль азиз-хана Ахмед возвратился в священный Мешхед, степенью равный высшей сфере неба. Проведя некоторое время в наисвященном Мешхеде, он отправился ко двору высокодостойного государя, господина султанов, справедливейшего из хаканов, поехал в Азербайджан и Ирак, некоторое время был придворным в высокой свите, был вхож в раеподобные собрания того государя, равного по достоинству Джаму, получал покровительство. В те дни мир-[Ахмед] занимался посланиями, что писались к государю Рума и его людям. Получив затем увольнение, он прибыл в высокий Мешхед. Решено было, чтобы он совершал писание для государя, чье жилище в раю. Ему был назначен перевод, который покойный ага-Камали, везир Хорасана (Ага-Камал ад-дин Зейн аль-ибад Кирмани упомянут в. списке везиров Хорасана (Алам ара, 121)), ему [145] доставил из средств государевых имений; также соблаговолили ему пожалование в священном, пресветлом Мешхеде. Мир около пятнадцати лет спокойно и радостно занимался делом писания и составления кита в том хранимом пречистом [месте]. Много безбородых из Мешхеда и тюльпанощеких из той округи и ее пределов упражнялись и обучались письму в услужении миру; в то время базар любви и упражнений был горячий, каждую неделю два дня происходили в их помещении скопление увлеченных, помещение мира было словно цветник, место прогулок и любования. Мир имел двух /90/ выдающихся учеников, которые были предметом его попечения и к которым он прилежал душою; оба они были по происхождению мешхедцы и совершили полное развитие. Один — мавлана Хасан-Али; он после смерти мира очутился в Герате, некоторое время там прожил, оттуда прибыл в Ирак, а из Ирака ушел в паломничество к высоким местам поклонения. Три-четыре года он пробыл в Багдаде, а оттуда направился на поклонение двум честным святыням и в 1003 году (1592/93 г.) умер в Хиджазе. Другой — мавлана Али-Риза. Они оба писали очень хорошо, со вкусом, в Хорасане были признанными мастерами в письме. Хакан, чье местопребывание в раю, в высшей небесной сфере, благодаря речам некоторых корыстных людей, отвративши от него [мира] расположение, отобрал переводы и годичные пожалования. Мир при помощи некоторых купцов .... (Текст испорчен) уплатил за то, намереваясь уехать в Индию. Тот план не осуществился. В конце концов дела мира пришли в полное расстройство. Так как покойный мир-Мурад хан Мазандеранский в 964 г. (1556/57 г.), во время пребывания в священном, высоком Мешхеде в течение одного года по благочестивым целям, познакомился с миром, то произошло так, что он послал одно лицо за ним с некоторыми определенными средствами. [Мир] отправился в Мазандеран и несколько лет прожил в той области. Из Мазандерана он снова возвратился в наисвященный, светлейший [146] Мешхед для свидания с детьми; в это время вступил на /97/ трон султанатства и верховного правления шах, равный по достоинству Джаму, — шах Исмаил Второй (Время правления 1576 (984) - 1578 (985)). За миром кого-то прислали, мира из священного Мешхеда привели в стольный город Казвин, мира всячески обласкали, дали место в верхнем этаже при воротах сада Садат Абад. Когда шах Исмаил упокоился в обители вечности, мир снова возвратился в Мазандеран и умер в Мазандеране в году 986 (1578/79 г.). Мир имел двух хороших сыновей, они упражнялись, но не заняли места мира. Мир очень хорошо сочинял стихи и по временам проявлял благотворительность. Эти стихи принадлежат ему:

В ночи разлуки с тобою, о сребротелая, я сгораю. (Размер: рамал)
Ты — свеча пиршества других, а сгораю я.
Иногда, из-за завесы, было мое существование скукой, (Рубаи)
А иногда я имел о судьбе сотни тщетных мыслей,
Неожиданно я попал в тенета некоей очаровательницы,
От всех цепей я стал спокоен душою.

Когда покушение на мое сердце сделала ты, сребротелая (Рубаи),
Унесла у меня сразу покой и отдых;
Теперь сердце унесла и посягает на душу.
Увы, нет иного средства, как смерть.

Сей смиренный два раза, когда отправлялся в священный, пресветлый Мешхед и занимался учением, вместе с тем брал у мира упражнение, обучался у них письму, был в качестве его ученика. Мир изволил написать на имя сего смиренного один муракка, несколько отдельных /98/ строк и множество кита; это все утерялось из-за изменчивости времен и событий, неустроений вероломной судьбы и помех злых людей.

Текст воспроизведен по изданию: Кази-Ахмед. Трактат о каллиграфах и художниках. М. Искусство. 1947