Глава II

«МУНША'АТ» КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК

При изучении истории средних веков Ирана и Индии ученые довольно широко пользуются письменными историческими памятниками на персидском языке, отдавая при этом предпочтение повествовательным источникам. В деле их издания, перевода и истолкования трудных для понимания мест очень многое сделано российскими исследователями. Но надо отметить, что по сравнению с документальными источниками нарративные страдают значительными недостатками, заключающимися в том, что и официальные хроники, и жизнеописания правителей отличаются не только своей тенденциозностью, но и однобоким подходом авторов, которые могли и прибавить от себя, и исказить факты, тогда как документальные источники, содержащие подлинные документы и созданные «в процессе общественных взаимоотношений, служат их упорядочению и выполняют юридические функции» (Аласания Г. Г. Классификация грузинских письменных исторических источников. Тбилиси, 1986. С. 42-43). Примером сказанному могут послужить сборники официальной переписки «мунша'ат», в которых содержатся ценные исторические письма, указы правителей, государственных и религиозных деятелей. В нашей научной литературе эти документы использованы недостаточно полно; между тем они представляют интерес во многих отношениях.

В средние века сборники официальных документов «мунша'ат» были широко распространены в виде рукописных книг. Переписывали эти официальные письма, хранящиеся в государственной канцелярии, катибы (мунши), благодаря усилиям которых дошли до наших дней важные исторические документы.

Как известно, в средние века при установлении межгосударственных связей и контактов важную роль играла переписка. Поэтому наука «илм [21] уль-инша'» на Востоке была возведена в ранг искусства и имела давние традиции. Самыми ранними памятниками литературы, которые положили начало новому направлению в персидской прозе — искусству «инша'», по мнению персидского исследователя К. Туйсеркани, являются указы, письма и образцы грамот, составленные Мунтаджаб ад-дином Бади и Рашид ад-дином Ватватом (Касем Туйсеркани. Намеха-и Рашид ад-дин Ватват ба муга, дцаме-и дар баре-и шарх-и хал ва нагд-и асар-и Рашид ад-дин ва хатиме-и дар та'арофе риджали ке нам-и ишан дар асар Рашид амаде аст. Тегеран, 1338. С. 78, 79). После этого появляется практика составления отдельных сборников из писем и документов именитых катибов, которая продолжалась вплоть до XX в. (Мунтаджаб ад-Дин Бади Атабек ал-Джувайни. Ступени совершенствования катибов (Атабад ал-катаба) / Пер. с перс., введ. и коммент. Г. М. Курпалидиса. М., 1985. С. 8) Одним из ранних пособий по составлению арабских писем является недавно обнаруженное в Институте рукописей НАН Азербайджана сочинение Салах ад-дина ас-Сафади (1296-1363) «Ар-рисалат», написанное в XIV в. (Салах ад-дин ас-Сафади. Ар-рисалат // Рук. ИР НАН Азербайджана. Ш. М-119)

Составлению писем начинают придавать государственное значение — открываются специальные школы для катибов, которые после овладения профессией и мастерством мунши поступали на службу в государственную канцелярию. Известно также, что одним из первых катибов, добившихся официального признания, был Абдулхамид бен Яхья, служивший при дворе Мирвана II, последнего правителя из арабской династии Омейядов. На Востоке прославились и такие мунши, как ал-Кашкашанди ибн Фазлуллах, ибн Муаййад ал-Багдади, Мухаммед Нахчивани, Абуль Фазл и др. (Фэрзэлиjев А. М. «Муншэ» атлар гиjэтли тарихи мэнбэ кими // Орта эср адазмалары вэ Aзэp6ajчaн мэдэниjjэти тарихи пробдемлэри. Елми-нэзэри конфрансын материаллары. Бакы, 1989. С. 86).

О важности изучения образцовых формуляров «инша'» еще в XIX в. писал В. Р. Розен: «Систематическое изучение сохранившихся таких сборников со временем обещает дать богатые результаты для более глубокого понимания разных сторон быта мусульманских народностей, равно как и для истории данного языка» (Розен В. Р. Образчик персидского канцелярского слога 6-го века хиджры // ЗВОРАО. Т. VIII. СПб., 1894. С. 154).

В фондах и библиотеках России и других стран мира хранится большое количество рукописных сборников типа «мунша'ат». Институт рукописей НАН Азербайджана также имеет обширную и ценную коллекцию работ «инша'» на персидском, турецком, азербайджанском языках, которые нуждаются в тщательном исследовании. Здесь хранятся сотни сборников писем, которые идут под разными наименованиями: «мунша'ат», [22] «тарассул», «мактуб», «инша'» и др. Мы поставили перед собой задачу по мере возможности исследовать не изученные ранее и не освещенные в научной литературе вышеназванные рукописи Института. При работе над собранным материалом был обнаружен необычайно интересный и ценный сборник официальной переписки «Мунша'ат-и Салатин» (Ш. Б-2103), переписанный в XVII в. В эту коллекцию вошли дипломатическая корреспонденция сефевидских правителей и османских султанов, узбекских ханов и могольских императоров, письма, написанные государственными и религиозными деятелями того времени.

По своему содержанию эти письма являются важными историческими источниками, имеющими большое значение для правильного понимания событий политической истории, установления точных дат и т. п. Научная значимость писем определяется и тем, что в них излагается точка зрения шаха-адресанта на происшедшие события, и, таким образом, они удачно противопоставляются длинным красочным рассказам средневековых историков.

Несомненный интерес представляют и тексты писем с точки зрения языка. Здесь отметим, что наряду с письмами, написанными простым языком, встречаются и составленные в напыщенном стиле с изобилием арабской лексики. Кроме этого, письма являются ценными источниками по сефевидсной дипломатике — проблеме, совершенно не исследованной российскими учеными.

Перед тем как перейти к подробному разбору этих посланий, мы попытаемся по мере возможности охарактеризовать, классифицировать и провести научный анализ произведений «илм уль-инша'».

§ 1. «ИНША'» И ЕГО ФОРМЫ

По своей сущности «инша'» (IV порода от м. — создание, производство, составление; сочинение, писание; стиль, слог; конструкция; литература (см.: Штенгесс Ф. Полный персидско-русский словарь / Пер. и доп. И. Д. Ягелло. Ташкент, 1910 (далее — Персидско-русский словарь И. Д. Ягелло). С. 158) является искусством литературной композиции, имеющим две основные формы. Автор известного сочинения XV в. «Маназир уль-инша'» Махмуд Гилани называет первую форму «инша'» термином «хутаб» (Маназир уль-инша. Л. 5а), т. е. литературными проповедями (Рис. со с. 32 оригинала. Мн. ч. от Рис. со с. 32 оригинала. — проповеди, поучения (см.: Персидско-русский словарь И. Д. Ягелло. С. 584). Но в свое время термин этот не утвердился и не получил широкого применения. Он [23] может быть переведен как «литературное инша'», или беллетристика. Вторая форма была названа «тарассул» (V порода от — осторожность в письме, записная книга (см.: там же. С. 164), что можно перевести как «эпистолярное инша'». Другой известный историк и исследователь «инша'» — Мухаммед Нахчивани, автор «Пособия для писца...», не признавал форму «хутаб» и трактовал «тарассул» как собственно «инша'», считая его единственной формой литературной композиции (Дастур аль-катиб. I. С. 164).

Важно отметить, что в средние века обязательной частью «инша'» являлась бухгалтерия, известная под названиями «невисандеги» (здесь: «счетоведение») или «сийак» (здесь: «ведение счетных книг»). Нахчивани называет эту часть «илм-и истифа'-и мал», т. е. «искусство приобретения и описания дохода» (Там же). По предмету счетоведения как в Иране, так и в Могольской империи было написано огромное количество книг, и большинство из них носило название «дастур аль-амал» (См. подробнее: Rieu. Catalogue. II. P. 804. Add. 6641; Ethe H. Catalogue of the Persian Manuscripts in the India Office. II. № 2125. P. 1167). Знание бухгалтерии было необходимым и обязательным требованием для карьеры писца-катиба, неосведомленность в этой области делала его некомпетентным в профессии и мешала продвижению по служебной лестнице (Calendar of Documents. P. 1).

Свидетельством того, что счетоведение было частью «тарассула» и его обязательным разделом, является то, что почти во всех сборниках типа «мунша'ат», просмотренных нами, имеются учебные разделы по счетоведению и примеры бухгалтерских расчетов, хотя, по нашему мнению, бухгалтерия является предметом, совершенно отличным от художественной литературы.

Обе формы, указанные выше — «тарассул» и «хутаб», — неразрывно связаны друг с другом, и ни одна из них не может рассматриваться отдельно, потому что обе несут одинаковую нагрузку — изложение сути какого-либо события или предмета в изящной форме. Общими для них также являются и многие темы. Первоначально многие письма составлялись путем присоединения эпистолярных фраз к началу или концу отрывков из литературных произведений, тем самым им придавалась форма письма. И поэтому для того, чтобы стать профессионалом в искусстве «тарассула», катиб должен был обязательно овладеть мастерством в «хутабе», или литературном «инша'».

«Хутабом» могут считаться все изящно написанные литературные отрывки, которые обязательно должны были быть лаконичными по форме. [24]

Поэтому каждый из них вполне может считаться литературной миниатюрой. Темами для них могли служить самые различные предметы, события, явления, включая даже самые незначительные и необычные.

Самой излюбленной и распространенной темой не только восточной поэзии и прозы, но и литературного «инша'» являлись весна и связанный с ней расцвет природы (Мухаммед Али Джамалзаде. Бахар-и Иран ва бахарийа дар ше'р-и фарси. Тегеран, 1346. С. 289).

Эта тема часто поднимается и в официальных посланиях, написанных для правителей, и в частной переписке, и она была идеальной для демонстрации мастерства и способностей катиба.

Стиль «хутаба», как правило, был витиеватым, напыщенным и изобиловал метафорами. Здесь писец мог использовать все виды литературных приемов и ухищрений, наиболее популярной из которых была так называемая «талазума», т. е. растянутая метафора, широко распространенная как в персидском, так и в могольском «инша'» (См. подробнее: Мухаммед бен Исра 'ил. Маджма' уль-инша' // Навал Кишор Пресс. 1887. С. 209-211).

Однако в дальнейшем с развитием эпистолярного жанра большее значение стали придавать сути писем, составляя их более простым и понятным языком. При этом мунши не отказывались от использования различных приемов и ухищрений.

§ 2. КЛАССИФИКАЦИЯ «ТАРАССУЛА»

В средние века специалисты «инша'» классифицировали письма по положению и статусу адресанта относительно положения и статуса адресата, а также по тематике посланий. Но здесь необходимо отметить, что изучение «инша'» в Иране и Индии сильно пострадало от неопределенности и отсутствия четкости в терминологии. В заголовках писем из различных коллекций можно встретить такие наименования, как «наме», «китабат», «рук'а», а также многие другие названия, беспорядочно использованные для обозначения писем одного и того же класса, и это, безусловно, затрудняет их классификацию. Примером этому может послужить арз-дашт шаха Тахира Дакина, написанный на имя шаха Тахмасиба, в котором автор дает разные названия одному и тому же посланию, написанному ему шахом Тахмасибом: «ферман», «нишан», «мисал», «амр», «парванче» (Полный текст арз-дашта шаха Тахира Дакини шаху Тахмасибу см.: Шах Тахмасиб Сафави. С. 69-79). Подобные примеры можно найти и в других письмах из коллекций Института рукописей НАН Азербайджана. Однако надо [25] отметить, что бывали и такие случаи, когда авторы при употреблении вышеназванных наименований четко определяли значения большинства из этих терминов, различая каждый из них.

При разборе писем из фонда Института нас удивило, что для обозначения официальных шахских посланий ни в сефевидском, ни в могольском «инша'» нет определенного термина. Этим отличается османское «инша'», где в названиях писем, написанных одним султаном другому, используется определенный термин — «наме-и хумайун», т. е. «высочайшее письмо». Среди просмотренных нами рукописей по «инша'» лишь в немногих встречаются материалы, опираясь на которые удается систематизировать и верно классифицировать различные виды «тарассула».

Начиная с XIV в. катибы составляют формуляры образцов писем, опираясь на которые мунши могли составлять официальные послания. Но подобных работ для изучения терминологии и правил «инша'», по-видимому, было недостаточно, так как почти все виды писем определялись одним и тем же термином.

Одним из наиболее полезных трудов было сочинение Мухаммеда Нахчивани «Пособие для писца...», где дается тщательно разработанный формуляр писем на персидском языке. Но Нахчивани также почти полностью воздерживается от использования какой-либо терминологии для различных видов писем. Другой автор работы по «инша'» — Амир Хосров в «Раса'ил аль-иджаз» упоминает о различных видах писем, но не пытается их систематизировать (Amir Khusrau. I'jaz-i Khusrawi. Luckhnow, 1876. III. P. 3). Среди них он выделяет «амсала» (повеления), «парвана», «мактубат-и газа ва машаик ва садат» (письма, написанные кази, мистиками-сайидами), «мактубат-и асхаб-и манасиб-и диван ва кутаба ва дигар асхаб-и ашгал» (письма, написанные чиновниками дивана, катибами и др.), любовные письма, корреспонденцию между родителями и детьми, «рук'ат ва китабха-и мутафаррик» (послания и прочая корреспонденция) (Ibid).

Полезной работой по правилам и принципам «инша'», на наш взгляд, является сочинение Махмуда Гилани «Маназир уль-инша'», в котором дается хорошая, но не совсем полная и всесторонняя классификация различных форм тарассула.

Итак, опираясь на изученный нами материал, можно разделить «та- рассул» на две части: официальные послания — «тауки'ат» и неофициальные письма — «мухаварат». Первая часть состоит из: 1) «фарамин-и султани» (шахские указы); 2) «ахкам-и дивани», включая «парванче»; 3) «нишан» (указы принцев, а также сыновей принцев); 4) «хукм», [26] т. е. указы, изданные супругой шаха или матерью последнего. К неофициальным посланиям относятся: 1) «мукатабат» (общий термин, подразумевающий корреспонденцию); 2) «муфавадат», т. е. переписка высокопоставленных лиц. В «мукатабат» входят: 1) «рук'ат», т. е. письма от высшего класса к низшему; 2) «макатиб» или «мурасалат» (корреспонденция между равными); 3) «мурафа'ат» (письма представителей низшего класса к вышестоящим).

В свою очередь, некоторые вышеназванные термины включают в себя несколько видов писем. Так, например, в «фарамин-и султани» входят: 1) «ферман» (Ферман — какой-либо шахский указ или послание, изданные шахом или канцелярией под шахской печатью; провозглашение общих законов); 2) «ферман-и байази» (Ферман-и байази — указ, изданный самим шахом без тщательной процедуры дафтаров для крайне важных и необходимых вопросов); 3) «фатх-наме» (победная реляция); 4) «гоул-наме»; 5) «ахд-наме» (договоры и соглашения); 6) «ахкам»; 7) «разм»; 8) «ишара»; 9) «калима»; 10) «маншур».

В работах по «инша'» можно встретить и следующие виды «муфавадат»: 1) «шукка»; 2) «ракам»; 3) «ахкама» (письма религиозных деятелей); 4) «хитаб»; 5) «китаб» (два последних термина относятся к переписке между шахами); 6) «мухатаба» (три последних термина относятся к письмам привилегированных классов); 7) «мупатафа» (дружеская переписка высокопоставленных лиц); 8) «муфавада»; 9) «сазифа» (письма от уважаемых лиц, например родителей, учителя и др.); 10) «мушрафа»; 11) «щарифа» (два последних термина относятся к письмам дворян); 12) «му'атафа» (дружеская переписка высокопоставленных лиц).

Следующий термин «мурасалат», или «макатиб» подразделяется на: 1) «мурасала» — шахское письмо; 2) «рисала» — письмо с неуверенной просьбой; 3) «ракима» — письмо, написанное равными одного класса; 4) «намика»; 5) «аника» (два последних вида представляют собой письма между равными); 6) «китабати» — письма между друзьями, шахами; 7) «матайа» — письмо с поручением; 8) «мутабайа» — письмо, написанное в шутливом тоне; 9) «мактуб»; 10) «наме»; 11) «хатт» (три последних вида — письма широкого назначения; 12) «да'вати» — дружеская переписка между равными одного класса.

На несколько видов разделяется и «мурафа'ат»: 1) «арз-дашт»; 2) «ари- за» и 3) «арзи» — обозначают послания, написанные подчиненным вышестоящему лицу, т. е. дворянину; 4) «ваджиб аль-арз».

Список терминов, перечисленных выше, показывает, какое огромное количество терминов существовало в средневековом персидском «инша'». Наиболее распространенными и часто употребляемыми являлись [27] терми- ны «китаб», «хитаб», «ферман», «фатх-наме», «ахд-наме», «нишан», «шук-ка», «арз-дашт», «хазб уль-хукм», «тахнийат-наме», «та'зийат-наме». А такие термины, как «наме», «рук'а», «тарифа», «ахкам», «маншур», «раки- ма», «хатт», «мактуб», не имеют определенного употребления, т. е. часто одно и то же понятие обозначается различными терминами или же одним и тем же термином называют различные виды писем. Однако такие термины, как «маншур» и «ракам», имели довольно определенное значение и использовались в работах известных мастеров.

Как следует из фактов, большинство указанных терминов просто обозначает слово «письмо», из чего можно заключить, что в терминологии «инша'» наблюдается слабая упорядоченность, когда одним и тем же термином обозначаются разные понятия, одному и тому же понятию присваиваются разные названия, а необходимые термины в то же время отсутствуют. Такая хаотичность требует дальнейшей работы в упорядочении терминов и понятий, которую трудно решить в рамках данного исследования.

§ 3. СТРУКТУРНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ШАХСКИХ ПИСЕМ

Изучая структуру писем, входящих в «тарассул», мы остановились только на шахских письмах из изучаемой нами рукописи «Мунша'ат-и Салатин», которая содержит официальные документы, являющиеся ценным материалом по изучению дипломатических отношений между Сефевидами и Моголами, и представляет определенный интерес для построения истории восточной дипломатики.

Как показало исследование собранного материала, в персоязычном «инша'» шахское письмо не имеет своего точного названия. Как указывалось выше, в сефевидском и могольском «инша'» шахские письма имели такие названия, как «хитаб», «китаб», «наме», «мактуб» и даже «рук'а». Однако очевидно, что эти термины с одинаковым успехом могут быть использованы для любых видов писем. Интересно, что Махмуд Гилани в работе «Маназир уль-инша'» не трактует шахское письмо как отдельный класс, исходя из того, что вся корреспонденция, исходящая от шаха, адресуется только подчиненным. По его схеме шахское письмо классифицируется как «мактуб», означающее корреспонденцию между равными (Маназир уль-инша. Л. 606). Индийский ученый М. Момин различает четыре термина, относящихся к [28] шахским письмам, — «хитаб», «китаб», «мурасала» и «китабати» (Momin. The Chancellery and Persian Epistolography. P. 148-150). Однако, по нашему мнению, ни одно из этих наименований не может быть термином.

Исходя из изученного многочисленного материала, можно прийти к выводу, что не каждое письмо, написанное одним шахом другому, может классифицироваться как шахское письмо (идентично «наме-и хумайун» в османском «инша'»). Мы считаем, что шахским письмом может считаться лишь письмо государственного значения, т. е. это должно быть законченное письмо с полным шахским протоколом и, главное, посланное через официальное лицо, т. е. собственного посла или отъезжающего посланника шаха-адресата. Короткое, частное письмо, написанное одним шахом другому в неофициальном дружеском тоне, не может считаться шахским письмом. По нашему мнению, оно может быть обозначено как шахское «рук'а» («рук'а-и падишах») или шахское письмо в стиле «рук'а» (Мунша'ат-и Салатин (письмо, написанное Джахангиром шаху Аббасу). С. 195).

Шахские письма можно классифицировать по их тематике по нескольким категориям: шахское письмо обычное, написанное по поводу важного события или с целью установления, возобновления отношений или достижения взаимного понимания; поздравительное шахское письмо, шахское письмо с выражением соболезнований. Темы поздравления и соболезнования иногда могли не только сочетаться в одном письме, но и каждая из них или обе они могли сочетаться с другими вопросами. Конечно, встречаются письма, написанные исключительно на случай поздравления и соболезнования.

Из всех работ, рассматривающих правила «инша'» и образцы писем различных видов, можно извлечь что-то полезное о классе шахских писем. Наиболее интересной из всех работ, просмотренных нами, является «Дастур аль-катиб» Мухаммеда Нахчивани, в которой детально даются протоколы и формуляры различных видов писем. Автор дает 6 форм каждого из начальных протоколов («алкаб» или титулы адресата), благословения («ад'ийа») и упоминания о себе («зикр-и катиб») (Дастур аль-катиб. I. С. 125-133). Нахчивани дает и 20 форм различных тем шахской корреспонденции, т. е. «зикр-и ахвал» (повествования) (Там же. С. 29-30) :

- поздравление со вступлением на престол;

- совещание, совет («насихат»). Эта часть включает в себя 17 форм писем первой инстанции («хитаб») и 17 форм ответа («джаваб»); [29]

- завоевание и открытие маршрута паломничества;

- победа армии и поражение врага;

- возглавление военного похода;

- поиск помощи;

- утешение потерпевшего поражение;

- поиск дружбы и сотрудничества;

- поиск супружеского союза и отклик на него;

- поздравление с женитьбой;

- осуждение или недовольство;

- поздравление с рождением сына;

- принесение извинения, поиск прощения;

- просьба о милости или мире и предоставление их;

- договоры и пакты;

- заключение договоров;

- рекомендации;

- соболезнование;

- просьба о протекции торговцам и караванам;

- поиск шахской аудиенции и услуги.

Изучение структуры текста рассматриваемых писем показывает, что они содержат целый ряд индивидуальных особенностей и формул, которые образуют саму основу построения определенной группы документов, т. е. их условный формуляр. Условные формуляры этой разновидности дипломатических документов на персидском языке еще не изучены с такой тщательностью, как это сделано в российской дипломатике применительно к средневековым актовым материалам (Каштанов. Очерки русской дипломатики. Гл. II).

В работе над структурным анализом шахских писем большую помощь нам оказал труд «Маназир уль-инша'» Махмуда Гилани (Маназир уль-инша'. Л. 72а). Опираясь на него, можно выделить 14 «клаузул» (Клаузула — отдельная мысль изучаемого текста, категория изучения его формы наряду с конечным и начальным протоколом (см.: Фарсобин. Источниковедение и его метод. С. 222), в восточном «инша'» называющихся «рукнами» (Рукн — здесь: основа базис; главный, основной элемент) и составляющих полное шахское письмо. Подобная структура писем была присуща большинству шахских писем и в сефевидском, и в могольском «инша'» на протяжении длительного времени, включая XVI и XVII вв.

Ниже приводятся компоненты «рукны» условного формуляра, т. е. общая схема построения текстов шахских писем по принципу выделения логически законченных по мысли выражений: [30]

- начальное слово, названное Махмудом Гилани «мифтах» (Маназир уль-инша'. Л. 796);

- хвала («сана») адресата;

- благословление («ду'а») адресата;

- имя адресата;

- упоминание о себе («зикр-и катиб»);

- приветствие («салам-и тахнийат»);

- выражение приветствия и добрых пожеланий («иблаг-и салам»);

- тоска по адресату («иштийак»);

- поиск встречи с адресатом («талаб-и мулагат»);

- дата написания;

- рассказ о своих делах («и'лам-и ахвал»);

- ожидание и мольба, т. е. демонстрация адресату ожидания автора и просьба, обращенная к нему («тавакку ва илтимас»);

- начало и конец («мукаддама-и ихтимам»);

- вывод с благословением («ду'а»).

Как показывает опыт, девятый «рукн», т. е. поиск встречи с адресатом, в шахских посланиях имеет угрожающее значение, а именно подразумевает возможность вторжения. Примером сказанному может послужить переписка шаха Аббаса I с Абдул-Мумин ханом (Текст писем см.: Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. Т. IV. С. 311-314).

Согласно Махмуду Гилани, допустимо пропустить несколько «рукнов» или поменять их местами. По его словам, первый и второй «рукны», т. е. начальное слово и хвала адресата, могут быть опущены, и письмо может начинаться с «ду'а». Восьмой и девятый «рукны» — тоска по адресату и поиск встречи с адресатом — также могут быть опущены. Махмуд Гилани считает, что можно опустить и «рукн», где указывается дата написания письма. Обязательными являются лишь 5 «рукнов»:

- «ду'а»;

- «салам-и тахнийат» (приветствие);

- формула «иблаг» (выражение приветствия и добрых пожеланий);

- «и'лам» (рассказ о своих делах);

- вывод с «ду'а» (Маназир уль-инша'. Л. 81а).

Структурные компоненты, так называемые «рукны», взятые нами из сочинения Махмуда Гилани, обеспечивают верное направление в изучении формуляра и анализа писем сефевидского и могольского «инша'». Здесь надо сказать, что многие государственные письма того времени неизменно начинаются со слов об Аллахе, Святом Пророке и его потомках. [31]

Тщательный разбор шахских писем из коллекции Института рукописей НАН Азербайджана и других собранных материалов подтверждает правильность структурной системы, приведенной нами выше, с незначительными видоизменениями некоторых клаузул и дает возможность добавить несколько «рукнов», которые отсутствуют у Махмуда Гилани:

- хвала Аллаху, Святому Пророку и его потомкам;

- упоминание послов;

- желание узнать о благополучии адресата;

- просьба о продолжении переписки.

Письмо, которое пишется в ответ, имеет дополнительные «рукны» к полному письму первой инстанции и включает в себя 16 или 17 «рукнов», т. е. прибавляется еще З (Там же. Л. 736):

- хвала письма, на которое пишется ответ;

- упоминание о получении письма, на которое пишется ответ;

- хвала времени, когда письмо, на которое пишется ответ, было получено.

В качестве иллюстрации вышесказанного был произведен структурный анализ нескольких писем из официальной переписки сефевидских шахов и могольских императоров, который и приводится ниже. Первое из них — письмо с полным шахским протоколом, написанное Джахангиром шаху Аббасу I (Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. Т. IV. С. 297-299):

- «шарита»;

- упоминание адресата с титулами;

- благословение «ду'а»;

- рассказ о своих делах;

- хвала времени;

- хвала письма, на которое был написан ответ;

- упоминание посла адресата с титулами и рекомендациями;

- упоминание письма, на которое был написан ответ;

- выражение благословения;

- выражение тоски;

- пожелание узнать о благополучии адресата;

- просьба о продолжении переписки;

- упоминание о собственном после;

- благословение «ду'а».

Далее нами приводится структурный анализ письма, написанного шахом Аббасом I в ответ на письмо Джахангира (Там же. С. 300-301): [32]

- упоминание письма, на которое был написан ответ;

- упоминание адресата;

- хвала времени получения письма, на которое был написан ответ;

- упоминание о получении письма, на которое был написан ответ;'

- упоминание о себе;

- упоминание посла адресата с похвалами;

- хвала письма, на которое был написан ответ;

- рассказ о себе;

- хвалебное упоминание о собственном после;

- выражение ожидания;

- «ду'а».

Ниже дан структурный анализ сокращенных вариантов двух писем. Первое из них — письмо, написанное шахом Аббасом I Джахангиру (Там же. С. 103-105):

- благословение и хвала адресата;

- рассказ о себе;

- упоминание о себе;

- продолжение рассказа;

- ожидание и просьба;

- вывод с «ду'а».

- Ответ Джахангира, написанный на письмо шаха Аббаса I (Там же. С. 105-107);

- хвала Аллаха с упоминаниями о святости договоров и значении соглашений между правителями;

- рассказ о себе;

- упоминание адресата;

- упоминание о получении письма, на которое был написан ответ;

- продолжение рассказа;

- «ду'а».

Ниже для иллюстрации вышесказанного о структурном анализе приводится текст полного шахского письма из «Мунша'ат-и Салатин», написанного Акбаром шаху Аббасу I (Мунша'ат-и Салатин. С. 53-60), которое включает в себя все компоненты условного формуляра, характерного для официальных посланий рассматриваемого нами периода. [40]

§ 4. СТИЛЬ СЕФЕВИДСКИХ И МОГОЛЬСКИХ ОФИЦИАЛЬНЫХ ДОКУМЕНТОВ

Несмотря на то, что нами не ставилась задача изучения литературного стиля сефевидского и могольского «инша'», мы не можем обойти молчанием этот вопрос. В данном параграфе мы постараемся поделиться основными наблюдениями, которые были сделаны нами в ходе обработки собранного материала.

Как известно, в средние века на Востоке большое значение придавалось стилю официальных посланий, которыми обменивались правители разных стран. Искусство мунши, которому поручалось составлять дипломатические послания, заключалось в том, чтобы он мог отразить любой вопрос, поднятый катибом правителя-адресанта, и достойно выйти из трудного положения. Каждый именитый мунши имел свой, характерный ему стиль, так что можно было безошибочно определить, кто составлял данный документ.

Известно, что огромное влияние на могольское «инша'» оказало персидское, имевшее более глубокие и давние традиции. Здесь мы не согласны с индийским ученым М. Момином, который в своей монографии говорит о влиянии Средней Азии на могольское «инша'», ни слова не сказав о персидском влиянии как на сам язык, так и на стиль в могольский период (Momin. The Chancellery and Persian Epistolography. P. 21-28, 152-160). Известны факты, когда могольские императоры приглашали на службу к своему двору прославленных мунши из Сефевидского государства (Riazul Islam. Calendar of Documents. I. P. 34). Тем не менее, труд М. Момина представляет определенный интерес, так как он не только прослеживает происхождение риторических приукрашиваний и помпезности стиля в произведениях могольских «инша'», начиная с сельджукского и хорезмского периодов, но также останавливается на наследии знатока могольского «инша'» Амира Хосрова Дехлеви и рассматривает лингвистические, общественные и политические обстоятельства, которые способствовали эволюции появившегося в могольский период особого, «истинно индийского по духу», стиля «сабк-и хинди» (Momin. The Chancellery and Persian Epistolography. P. 28).

С точки зрения стиля чрезвычайно интересным является первое письмо, написанное Хумайуном шаху Тахмасибу, где он просит убежища в Иране (Мунша'ат-и Салатин. С. 132). Это послание не только краткое, простое и прямое, но, несмотря на то, что Хумайун выступает в нем в роли просителя, оно, хоть и [41] почтительно по тону, не лишено в то же время чувства собственного достоинства. Вероятнее всего, это письмо было написано Байрам беком, который и уговорил своего хозяина отправиться в Иран. В отличие от этого послания, письма шаха Тахмасиба Хумайуну отличаются некоторой помпезностью и тяжеловесностью (Там же. С. 28-29).

Своего расцвета сефевидское и могольское «инша'» достигли во время правления Акбара и шаха Аббаса I. Придворный историк шаха Аббаса I был выдающимся мунши. Сходство стиля в определенных местах «Тарих-и алам арай-и Аббаси» и некоторых письмах шаха Аббаса I говорит о том, что эти письма были написаны Искендер беком Мунши, хотя «мунши аль-мамалик» («главный мунши страны») в то время являлся Абд уль-Хусейн аль-Насири аль-Туси. Стиль дипломатических писем шаха Аббаса I отражает его величественность, сознание неограниченной власти, порожденные его успехами на всех фронтах, а также уверенность, характеризующая его отношения с соседями, враждующими с ним на востоке и западе. Однако дружеские «рук'а», которые были написаны им Джахангиру (Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. Т. IV. С. 93), сильно отличаются от его официальных писем — они отмечены приветливостью и добродушием.

В письмах шаха Сафи стиль вновь становится нудным и тяжелым (Riazul Islam. Calendar of Documents. I. P. 252, 256). Его «мунши аль-мамалик» все еще являлся Абд уль-Хусейн аль-Насири аль-Туси.

Сефевидская дипломатическая корреспонденция достигла своей высшей точки развития в «инша'» Мухаммед Тахир Вахида Казвини. Послания, написанные им для шаха Аббаса II, Таги Сару и Хасан Хана Шамлу, являются шедеврами дипломатического эпистолярного жанра (Текст письма см.: Сабатийан. Аснад ва нашеха-и тарихи: доура-и Сафавийа. С. 347-352). Сравнение писем, которыми обменивались сефевидские и могольские высокопоставленные чиновники в годы несовершеннолетия шаха Аббаса II, почти всегда говорит в пользу Сефевидов. Это происходило благодаря мастерству Тахир Вахида, писавшего ответы на могольские письма. Стиль его письма отмечен достоинством, силой и полностью лишен хвастовства и напыщенности. Он умел приводить сильные доводы против каждого вопроса, поднятого могольской стороной (Riazul Islam. Calendar of Documents. I. P. 34).

Непревзойденной славы в Индии и Иране в литературном и эпистолярном «инша'» сумел добиться Абуль Фазл Аллами, визирь императора Акбара. Послания, написанные им, считались образцом стиля дипломатической переписки и хранятся во многих рукописных коллекциях в [42] Индии, Средней Азии, Афганистане, Иране, Турции и других мусульманских странах. Они написаны пышным слогом, некоторые места — рифмованной прозой и стихами, часто рассыпаны колкие намеки в адрес противников (См.: Антонова К. А. Дипломатическая Индия в средние века. История дипломатии. М“ 1959. С. 228). Кроме того, для его стиля была характерна величественность выражений, и особенно бросается в глаза то, что он отдавал предпочтение употреблению родных персидских слов арабским. Нам трудно согласиться с высказыванием о том, что влияние Абуль Фазла оказалось не совсем полезным для могольского «инша'» из-за того, что многие мунши не смогли достичь значительных успехов в языке и стиле потому, что пытались подражать ему, утратив при этом свою индивидуальность и способности. В результате в Могольской империи сложился и получил распространение напыщенный искусственный стиль. В период правления Джахангира его иностранная переписка «пострадала» не так сильно, как во времена Акбара. Сам Джахангир, кстати, продолжая традицию своего деда Хумайуна, писал в простом и грациозном стиле, о чем свидетельствуют его мемуары «Тузук-и Джахангири». Своего расцвета напыщенный стиль подражателей Абуль Фазла достиг в период правления сына Джахангира шаха Джахана и был характерен для всей его дипломатической корреспонденции.

§ 5. ПРАВИЛА И ПРОЦЕСС СОСТАВЛЕНИЯ ОФИЦИАЛЬНЫХ ДОКУМЕНТОВ

В Сефевидском государстве, в котором отдел корреспонденции был утвержден гораздо раньше, чем у Моголов, была установлена последовательная и устойчивая процедура составления и написания государственных бумаг. Конечно, бывали случаи, когда шах мог поручить составление государственных документов кому-то другому, например, визирю (Текст письма см.: Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. С. 232-234), но большинство персидских официальных посланий готовилось в государственной канцелярии «дар уль-инша'» «мунши аль-мамаликом». Лишь иногда шах мог собственноручно написать короткое письмо (Текст письма, собственноручно написанного Джахангиром, см.: Мунша'ат-и Салатин. С. 195). В случаях же особой важности составлялось несколько черновиков, из которых наиболее подходящий отправлялся адресату (Три варианта одного и того же письма см.: Там же. С. 195-210).. [43]

В качестве интересного примера можно привести факт, о котором упоминает Амин Ахмед Кумми в «Хуласат ат-таварих», о том, что шаху Тахмасибу I для написания письма с поздравлениями и соболезнованиями к турецкому султану Селиму II понадобилось восемь месяцев. Амин Ахмед Кумми и его отец, занимавший пост «мир мунши» у шаха Тахмасиба, переписывали это послание. В его подготовке принимали участие также поэты, ученые, которые приносили свои черновики в стихах и прозе для одобрения их шахом. Когда послание было готово, его текст занимал около 75 страниц (Цит. по: Сабатийан. Аснад ва намеха-и тарихи: доура-и Сафавийа. С. 142).

Несмотря на то, что Моголы еще со времен императора Бабура вели активную дипломатическую переписку с иностранными государствами, в Могольской империи в течение почти столетия не было даже органа, который назывался бы «дар уль-инша», как это было в Сефевидском государстве (Qureshi I. Н. Administration of the Mughal Empire. P. 82). Моголы не придавали должного значения корреспонденции, как это делали другие мусульманские династии, правившие в Индии до них. Известно, что в Делийском султанате одним из четырех центральных министерств, т. е. «четырех столпов, поддерживающих свод государства», являлся «диван-и инша'», или министерство корреспонденции (Idem. Administration of the Sultanat of Dheli. Karachi, 1958. P. 85). В Могольской империи имелся только протокольный отдел, где хранились оригиналы и копии важных государственных документов и откуда средневековый историк Баязид Байат раздобыл в 1000/1592 г. копию фермана шаха Тахмасиба (Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 11. Текст фермана см.: Мунша'ат-и Салатин. С. 28-30). Важно отметить, что недостатка в обученных и талантливых катибах в Могольской Индии не было. Здесь высоко ценилась профессия каллиграфа и мунши, и на службу к императорскому двору привлекалось большое количество талантливых людей как из самой империи, так и из-за ее пределов, особенно из Ирана. В Могольском государстве император мог возложить составление официального письма на любого, кого посчитал нужным, независимо от рода службы. Большинство посланий императора Акбара были составлены Абуль Фазлом. Но известен случай, когда несколько вариантов письма Акбара были составлены известным мастером литературного стиля Абуль Фатхом Гилани (Akbar-nama. Р. 754-761; см. также: Mukatabat-i Allami. Lucknon, 1863. P. 11-17, 17-26). Джахангир в своих мемуарах особо отмечает, что составление писем возлагалось на имперских мунши (Тузук-и Джахангири. С. 185), но какого-либо упоминания [44] о существовании «дар уль-инша» не встречается. Как пишет индийский ученый М. Момин, «только со времен шаха Джахана многократно упоминается "дар уль-инша"» (Momin. The Chancellery and Persian Epistolography. P. 35).

В предисловии к книге «Дипломатическая корреспонденция между Мир Низам Али-ханом и Ост-Индской Компанией» Ю. Хусейн, говоря об организации отдела корреспонденции «дафтар-и дар уль-инша», дает интересные сведения о процессе написания официальных писем у Ни- замшахов Деккана. Он пишет: «Процедура, установленная относительно корреспонденции, была тщательно разработана. Был определен специальный час для чтения писем и докладов правителю, который давал словесные инструкции и указывал на вопросы, которые надо подчеркнуть. Мунши по указанию правителя готовили черновики ферманов, писем, которые представлялись ему для одобрения. Символ утверждения ставился наверху и внизу черновика. Каллиграф делал красивую копию черновика под присмотром «назима дафтар-и дар уль-инша», которая снова представлялась правителю. Для окончательного одобрения правитель в конце письма своей рукой надписывал, после чего письмо скреплялось королевской печатью» (Diplomatic Correspondence between Mir Nizan Ali Khan and the East India Company. P. I-II).

В средние века большое значение имело и то, как составлялось письмо и для кого оно предназначалось. Почти во всех пособиях по правилам «инша'» этому уделялось большое внимание. Так, например, в «Дастур аль-катиб» Мухаммед Нахчивани дает следующие советы катибу: «Если адресат выше по положению, чем автор письма, размер бумаги должен быть средним, а толщина пера — соразмерной неисписанному пространству бумаги. Если адресат ниже автора по положению, размер бумаги должен быть больше, расстояние между линиями — шире, перо — толще, а неисписанное пространство наверху — больше. После написания письма катиб должен оставить полоску бумаги с правой стороны в конце листа так, чтобы бумага не была квадратной формы. Непозволительно писать ответ на обороте письма, написанного старшим по положению. Это можно делать лишь в том случае, когда письмо, на обороте которого пишется ответ, написано низшим по положению. Это можно делать и с равными, но с извинениями» (Дастур аль-катиб. I. С. 84-85).

Далее Нахчивани дает практические советы мунши, когда и где нужно сидеть, когда пишешь письмо: не писать, когда тебе очень жарко или холодно, если ты голоден или испытываешь жажду или когда тебя [45] одолевает гнев или страсть. Место работы катиба («макан-и китаб») не должно быть холодным или жарким, тесным или темным. Мунши должен сидеть вдали от толкотни и сквозняка там, где ему никто не помешает. «Писец должен писать в такое время и в таком месте, чтобы он мог работать со спокойным умом», — пишет Нахчивани (Там же. С. 87-88).

Все требования и правила для мунши, указанные выше, обязательно выполнялись писцами. Мунши являлись одними из самых важных чиновников в государстве, активно участвующими в общественно-политической жизни страны. От их языка, стиля и тона писем, а также профессионализма в какой-то степени зависели дипломатические отношения с другими странами.

§ 6. ДОСТОВЕРНОСТЬ ПИСЕМ, СОБРАННЫХ В «МУНША'АТ-И САЛАТИН»

Важность дипломатической переписки как исторического источника невозможно недооценить. Письма подтверждают, дополняют, а нередко и опровергают описания событий и фактов, данных в хрониках и официальных историях. Так, например, письмо Джахангира к Имам Кули хану (Riazul Islam. Calendar of Documents. Т. I. P. 236-237), посланное через Мир Барака, и нишан (Ibid. P. 234-235), адресованный Джахангиром самому Мир Бараку, дают совершенно иную картину, чем та, которая представлена летописями царствования могольского императора (Ibid. P. 86-92). Другим чрезвычайно интересным примером, когда исследование проливает новый свет на дипломатические отношения Сефевидов и Моголов, являются письма, которыми обменивались могольские чиновники и правители с чиновниками в Иране в последние годы шаха Сафи и в начале царствования шаха Аббаса II (Riazul Islam. The Shamlu Letters. A New Source of Iranian Diplomatic Correspondence. Karachi, 1971).

Важность каждого конкретного письма зависит от целого ряда показателей: от сущности исторического материала, содержащегося в нем; от того, в какой степени данное письмо раскрывает политику правителя или изменения в ней; от обстоятельств, в которых оно было написано, а также от содержащихся в нем доказательств, подтверждающих или опровергающих сведения, полученные из других источников. Однако в [46] случае с шахской корреспонденцией каждое из этих писем представляет большой интерес, даже если в них не содержится никакой исторической информации, поскольку они отражают отношение переписывающихся друг к другу. А зачастую бывает, что внешне короткое послание, имеющее не особо емкое содержание, является более важным, чем длинное письмо. Примером этому может служить короткое письмо Джахангира к шаху Аббасу, в котором он поздравлял последнего с завоеванием Багдада. Оно является чрезвычайно важным, так как демонстрирует слабую позицию могольского императора (О содержании письма см.: Riazul Islam. Calendar of Documents. Т. I. P. 217).

Одним из самых важных вопросов источниковедения является вопрос о достоверности документов, в данном случае официальных писем, зарегистрированных в различных коллекциях, причем зачастую установление подлинности этих документов является совсем нелегким делом. Как отмечалось выше, известны случаи, коща на один и тот же случай составлялось несколько черновиков, из которых отправлялся лишь один, остальные же оставались в государственной канцелярии. Кроме того, известно, что знаменитые мунши писали образцы разных видов писем в качестве пособий для начинающих. Эти образцы составлялись на разные темы, в том числе и дипломатические. Нередко они изобилуют историческими именами, в них даются такие подробности, которые неискушенный и незнакомый с этими фактами и событиями человек может принять за подлинные. В такие пособия включались также и черновики писем, которые были составлены, но по каким-то причинам не были посланы. Примером такого рода сочинений может послужить «Бада-и уль-инша» Хакима Юсуфи (См. описание: Ethe. Catalogue of the Persian Manuscripts in the India Office) и др. Как правило, во введении к таким рукописям поясняется, что все письма, дающиеся там, являются образцами. Встречаются также и коллекции, в которых эпистолярная литература, составляющая только раздел, перемежается с письмами, которые являются подлинными. В качестве примера можно привести исследуемый нами «Мунша'ат-и Салатин». К тому же надо учесть, что в нашей рукописи отсутствуют первые страницы введения, что затрудняет исследование этого списка. Именно по этой причине мы не можем назвать имени автора и точного названия рукописи, и поэтому она условно названа нами «Мунша'ат-и Салатин», так как большинство писем, входящих в ее состав, является шахской перепиской Сефевидов с правителями других стран.

Но можно с уверенностью утверждать, что письма Сефевидов и Моголов — настоящие, так как для каждого имеющегося у нас послания есть то или иное подтверждающее доказательство его подлинности: либо оно [47] дается или упоминается в хрониках, либо имеется в других коллекциях. Примером могут служить письма Хумайуна шаху Тахмасибу (Мунша'ат-и Салатин. С. 132), письмо Джалал ад-дина Акбара к Абдулла хану Узбеку (Mukatabat-i Allami. P. 4-11) о пограничном урегулировании между Могольской империей и узбекскими владениями, письмо Акбара к шаху Аббасу I (Сабатийан. Аснад ва намеха-и тарихи: доура-и Сафавийа. С. 298-300) и др.

Если о содержании, отправке или получении писем упомянуто в нарративных источниках, то не может быть абсолютной уверенности в том, что они действительно были отправлены или получены. Однако при отсутствии каких-либо доказательств противоположного можно предположить, что письма были посланы и получены, то есть являются подлинными. А так как для одного письма составлялось несколько черновиков, может возникнуть сомнение, какой из нескольких вариантов был послан. В таком случае все черновики являются интересными, но установление подлинности значительно затрудняется.

Что касается вопроса о критической оценке материалов «Мунша'ат- и Салатин», то их историческая достоверность подтверждается не только целым рядом знаменательных дат, приводимых в этих посланиях, подробным описанием исторических событий, упоминанием известных исторических личностей из числа правителей, визирей, военачальников, знаменитых государственных, религиозных и общественных деятелей, ученых и литераторов, но и сообщением о строительстве крупных общественно-исторических объектов, сведения о которых встречаются в различных исторических хрониках, жизнеописаниях правителей и географических сочинениях XVI-XVII вв. Определенная часть конкретной информации, почерпнутой из материалов «Мунша'ат-и Салатин», также перекликается с данными, приводимыми в специальных прозаических и стихотворных трудах известных поэтов и ученых того времени.

§ 7. ПАЛЕОГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ СПИСКА «МУНША'АТ-И САЛАТИН»

Известно, что владение искусством «инша'» в средние века считалось признаком высокой культуры, и поэтому было много людей, кроме тех, кто специализировался в «инша'», которые занимались им благодаря [48] своему образованию или в ходе подготовки к официальной карьере. На подобную литературу в то время был большой спрос. У мунши существовала практика переписывать копии с официальных писем и отрывков из беллетристики. Из этих писем самим автором, его поклонниками, родственниками или учениками составлялись коллекции, которые затем распространялись наряду с литературными и нарративными сочинениями. Не каждое сочинение «инша'» имело большой тираж. Но произведения таких прославленных мастеров как Хиндушах Нахчивани, Искендер бек Мунши, Абуль Фазл, Тахир Вахид Казвини, пользовались неизменным спросом.

Исследуемый нами список «Мунша'ат-и Салатин» является одним из ценнейших источников по изучению истории Азербайджана XVI- XVII вв., а также дипломатии ряда стран, в частности Азербайджанского государства Сефевидов, империи Великих Моголов,, Османской империи, государства Шейбанидов и др. Уникальность этого списка, в котором собраны копии писем периода Сефевидов и Моголов, состоит в том, что оригиналы этих писем не дошли до наших дней. О том, что оригиналы полученных писем и копии отправленных хранились в государственных архивах Ирана и Индии, свидетельствуют и Баязид Байат, Фазли Исфахани и Абд ул-Хусейн аль-Насири аль-Туси (Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 11). Но, видимо, в результате войн и грабежей, выпавших на долю иранской и индийской столиц в XVII- XIX вв., эти архивы исчезли, хотя некоторые из этих документов, возможно, находятся в частных коллекциях. Однако известно, что как сефевидские, так и могольские шахские письма, посланные к османскому двору, сохранились в турецких архивах (Hikmet Bayur Y. Osmanli Padisahr II Suleyman Gurkanh Padisahi I Alamgir (Evrengzeb)-e Mektubu // Turk Tarih Kurumu. Belleten. Cild. XI. Ankara, 1950. S. 269-287).

Как отмечалось выше, из-за отсутствия первых двух и последнего листов имя автора «Мунша'ат-и Салатин» осталось неизвестным. И поэтому время переписывания этих писем можно установить исключительно по палеографическим данным этой рукописи. Однако палеографический анализ затруднен тем, что бумага рукописи — восточного производства, без водяных знаков, темного цвета и слабо лощеная. Текст на некоторых листах пострадал как от сырости, так и от плохой реставрации, произведенной, по-видимому, в начале XX в. После тщательного изучения особенностей почерка и сравнения его с почерками других рукописей и бумаги, а также учитывая, что дата переписки самых поздних копий писем относится к середине XVII в., мы пришли к выводу, что список был переписан во второй половине — конце XVII в. [49]

Рукопись написана черными чернилами, заголовки писем, указывающие на то, от кого и кому адресованы эти письма, цитаты из Корана и хадисы выделены красными чернилами. На полях некоторых листов помещено несколько копий писем, приписанных, по-видимому, другой рукой и более темными чернилами. Той же рукой в тексте сделаны небольшие исправления на полях. В некоторых местах имеются не совсем разборчивые печати ее владельцев. Написан список почерком «насталик», пагинация — построчная, восточная и современная, кустоды — последовательны. Размер листа — 24 х 17, текста — 16,5 х 10 см, объем сборника — 548 страниц. Переплет — современный, картонный, на обложке — кожаная облицовка с тиснением, по-видимому, вырезанная с обложки оригинала и наклеенная при реставрации книги.

Письма, содержащиеся в коллекции, написаны на азербайджанском, персидском и турецком языках. Собранные в рукописи официальные послания можно классифицировать следующим образом:

- документы, относящиеся к сефевидо-могольским отношениям;

- документы по сефевидо-османским отношениям;

- документы по сефевидо-узбекским отношениям;

- переписка тюркской (азербайджанской) племенной знати;

- переписка между государственными и религиозными деятелями.

Кроме того, в список также включены образцы писем средневекового эпистолярного жанра, составленные известными мастерами «инша'».

Среди официальных документов встречаются копии шахских указов (ферманов), верительных и вакуфных грамот, заявлений (арздаштов), победных реляций (фатх-наме) и др. Особый интерес для нас представляет дипломатическая корреспонденция, которая велась между сефевидскими шахами и могольскими императорами. Среди них можно выделить послания Хумайуна, адресованные шаху Тахмасибу; письмо шаха Исмаила II, написанное Мухаммеду Хаким Мирзе, брату Джалал ад-дина Акбара; письма шаха Аббаса I, написанные императору Акбару; послания Акбара к шаху Аббасу I; несколько писем, которыми обменивались шах Аббас I и Джахангир, а также письмо принца Данийала, сына Акбара, написанное шаху Аббасу I.

В собрании есть письма, написанные шахом Тахмасибом Адильшаху, правителю Биджапура, Бахадур ханом — Хумайуну, императором Акбаром — Челеби беку, Джахангиром — Камран беку и др.

Сведения, которые можно почерпнуть из этих писем, помогут пролить свет на многие аспекты политической и социальной жизни средневекового Азербайджана, а также уточнить некоторые моменты дипломатических связей с соседними странами в XVI-XVII вв. [50]

Глава III

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ ОТНОШЕНИЯ СЕФЕВИДОВ И ВЕЛИКИХ МОГОЛОВ В СЕРЕДИНЕ XVI В.

(по материалам «Мунша'ат-и Салатин»).

В начале XVI в. с образованием Азербайджанского государства Сефевидов началась новая эпоха в истории Ирана. Чтобы поддержать единство ряда стран и областей с разным этническим составом и экономикой, Сефевиды навязали разноплеменному мусульманскому населению своей державы единое государственное вероисповедание — шиизм, а именно толк умеренных шиитов-исламитов. После издания известного указа шахом Исмаилом I в 1501 г. начались гонения на суннитов, а также на «крайних шиитов». «Началось время, — пишет И. П. Петрушевский, — мрачного фанатизма могущественного шиитского духовенства, а также прекращение связей со Средней Азией и другими суннитскими странами» (Пигулевская и др. История Ирана. С. 255). Этим, по-видимому, объясняются многочисленные военные столкновения между Сефевидами и суннитскими государствами: Османской империей — на западе и узбеками — на севере. Именно поэтому шах Исмаил I был очень заинтересован иметь союзника в лице Захираддина Бабура -— правителя маленького удела в Кабуле. Несмотря на то, что в «Мунша'ат-и Салатин» и других источниках подобного вида отсутствуют письма, касающиеся взаимоотношений шаха Исмаила I и Захираддина Бабура, опираясь на другие имеющиеся у нас нарративные источники и исследования современных российских и зарубежных историков, попытаемся обобщить эти материалы и дать полную и разностороннюю картину политических событий, связанных с отношениями этих двух молодых государств, которые, как показала история, нуждались в поддержке и помощи друг друга. [51]

Первые контакты между шахом Исмаилом и Бабуром возникли в 1510 г., т. е. задолго до образования последним империи Великих Моголов. 2 декабря 1510 г. при Мерве шах Исмаил I нанес сокрушительное поражение Шейбани хану Узбеку. Мухаммед Хайдар, современник событий, в труде «Тарих-и Рашиди» писал об этой битве: «История не знала, никто не читал и не слышал о [другом таком] сражении, в котором все военачальники армии были убиты» (Тарих-и Рашиди. С. 235-236; Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих // Рук. ИР НАН Азербайджана. Ш. Б-1696. Л. 686). Воины шаха Исмаила, кроме других трофеев, захватили гарем Шейбани хана и большое количество пленных. В числе последних была сестра Бабура Ханзаде-бегум. Когда о знатной пленнице узнал шах Исмаил, он оказал ей большие почести и в сопровождении специальных проводников отправил ее в Кундуз, ставку Бабура-падишаха» (Цит. по: Азимджанова. Государство Бабура. С. 87).

Известие о победе кызылбашей над узбеками застало Бабура в Кабуле через несколько дней (Там же. С. 88. — Однако автор ошибается, указывая, что весть о победе шаха Исмаила Бабур получил в декабре 1511 г., и ссылается при этом на рукопись «Тарих-и Рашиди». По-видимому, это чисто техническая ошибка автора этого списка. Хасан Румлу, как и Хондемир, датирует это событие концом 918/1512 г. (см.: Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 716; Хабиб ас-сийар. Ч. 4. С. 67). Эту новость ему сообщил его двоюродный брат хан Мирза, находившийся в это время в Бадахшане (Тарих-и Рашиди. С. 237-238; см. также: Babur-nama. Р. 350). Бабур, узнав о поражении узбеков и смерти Шейбани хана, немедленно отправился из Кабула в сторону Кундуза и, несмотря на суровость высокогорной зимы, преодолел этот путь к январю 1511 г. В этом походе Бабура сопровождал молодой Мирза Хайдар Дуглат, автор «Тарих-и Рашиди» (Тарих-и Рашиди. С. 239).

Вскоре после того, как Бабур достиг Кундуза, к нему прибыл посланник шаха Исмаила вместе с Ханзаде-бегум, сестрой Бабура. Этот дружественный жест со стороны шаха позволил Бабуру надеяться на возможную поддержку кызылбашей, в которой он так сильно нуждался, тем более что сефевидский посол источал дружелюбие и любезность, рассчитанные на то, чтобы привлечь Бабура к поддержке Сефевидов (Там же).

В ответ к шаху Исмаилу была направлена дипломатическая миссия во главе с двоюродным братом Бабура ханом Мирзой, правителем Бадахшана. Он был с большим почтением принят шахом, которому пришлись по душе планы Бабура об их совместном походе в Мавераннахр (Азимджанова. Государство Бабура. С. 90), и, как свидетельствуют источники, шах Исмаил вскоре удовлетворил просьбу [52] Бабура о военной помощи против узбеков (Мухаммед Хасан хан. Тарих-и Мунтазими Насири. Тегеран, 1298-1300 (далее — Тарих-и Мунтазими Насири). С. 93. Однако Рийазул Ислам сомневается, что шах Исмаил удовлетворил просьбу Бабура о военной помощи в данных переговорах (см.: Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 6). По условиям договора, заключенного между ними, любые области за Аму-Дарьей, завоеванные в этой войне, будут принадлежать последнему (Тарих-и Рашиди. С. 239).

Вдохновленный благосклонностью шаха Исмаила, Бабур прошел из Кундуза в Хисар Шадман и захватил его. Это была его вторая, успешно закончившаяся попытка захвата крепости. Успех открыл перед Бабуром широкие перспективы овладения всем Мавераннахром и возвращения трона предков в Самарканде. Однако эта задача оказалась непосильной из-за отсутствия достаточной военной мощи, и поэтому Бабур снова отправил своих послов к шаху Исмаилу, заверяя его, что если с его помощью ему удастся завоевать Самарканд, то в честь шаха Исмаила будет прочитана хутба и отчеканена монета с его именем (Тарих-и Мунтазими Насири. С. 93; см. также: Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 716; Азимджанова. Государство Бабура. С. 91). Из известных нам летописцев только Хондемир сообщает, что, кроме вышеназванных слов из «Тарих-и Мунтазими Насири», в своем письме Бабур обещал также распространить «шиизм во всех владениях, которые он завоюет» (Хабиб ас-сийар. III. Ч. 4. С. 66). Узнав об этом, шах Исмаил прислал в лагерь Бабура значительное войско во главе с Шахрух беком Афшаром, сыном Ахмеда Суфи (Тарих-и Мунтазими Насири. С. 93; см. также: Тарих-и Алам арай-и Аббаср. С. 30; Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 716). Бабур сумел привлечь на свою сторону большое количество народа. Одержав ряд побед, он вступил в Самарканд и первым делом щедро наградил своих союзников (Тарих-и Рашиди. С. 246, Хасан Румлу. Ахсан ат-тавари. Л. 726). Сдержав свое обещание, Бабур якобы отчеканил монету с именем шаха Исмаила I и прочитал хутбу в его честь с упоминанием 12 шиитских имамов (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 726; Хабиб ас-сийар. III. Ч. 4. С. 67), а по свидетельству очевидца Мирза Хайдар Дуглата, даже надел кызылбашское платье, включая и тадж (Тарих-и Рашиди. С. 246).

Вопрос о хутбе в честь шаха Исмаила I и чеканке монет с его именем освещен по-разному не только в трудах сефевидских и могольских средневековых историков, но и в современных работах. Как нам кажется, разработка данной проблемы является очень важной, так как этот вопрос оставил глубокий отпечаток на развитии взаимоотношений между двумя династиями на протяжении длительного времени и до сих пор вызывает многочисленные разногласия среди исследователей. [53]

А по сообщениям индийских персоязычных источников, монеты с именем шаха Исмаила I были отчеканены, но хутба в его честь вместе с именами 12 шиитских имамов прочитана не была (Там же. С. 239; см. также: Тарих-и Мунтазими Насири. С. 94). К сожалению, Бабур в своих мемуарах этот вопрос обходит молчанием.

Что касается сефевидских источников того периода, то они также не единодушны в освещении этой проблемы. Например, Искендер бек Мунши сообщает о факте прочтения хутбы в честь шаха Исмаила, но не упоминает о чеканке монет с именем последнего (Тарих-и Алам арай-и Аббаси. С. 30). Современники событий Хондемир и Хасан бек Румлу определенно говорят как о прочтении хутбы в честь шаха Исмаила, так и о чеканке монет (Ахсан ат-таварих. Л. 726; Хабиб ас-сийар. III. Ч. 4. С. 67; Fuad Kopruui М. Babur. 'slam Ansiklopedisi. С. II. Istanbul, 1970. S. 181). Мы считаем, что в пользу фактов говорят свидетельства о недовольстве жителей Самарканда, население которого исповедовало ислам суннитского толка. И поэтому эти действия Бабура были восприняты крайне болезненно (Азимджанова. Государство Бабура. С. 94). По свидетельству Мухаммеда Хайдара, в Мавераннахре считали, что союз Бабура с Сефевидами вызван «чрезвычайными обстоятельствами, и как только цель будет достигнута и иго кочевников сброшено, все связи с нечестивцами-шиитами будут сразу же разорваны» (Тарих-и Рашиди. С. 240).

О факте чеканки Бабуром монет с именем шаха Исмаила I и хутбы в честь 12 шиитских имамов также существует множество свидетельств. Если обратиться к нумизматическим данным, то надо упомянуть об одной золотой монете с шиитской надписью и именем шаха Исмаила I и четырех серебряных — с краткими шиитскими надписями и именем султана Бабура Бахадура, описанных Р. Пулем (Lane-Poole S. Catalogue of the Coins of the Shahs of Persia in the British Museum. London, 1887. P. XXIV-IX, 210-211. — С. Лейн-Пуль также описывает четыре серебряные монеты как монеты, отчеканенные Бабуром (см.: Lane-Poole S. Catalogue of the Coins of the Mughal Emperors in the British Museum. London, 1892. P. 6). Но принадлежность данных монет Бабуру ставит под сомнение то, что еще шесть монет, аналогичных четырем, указанным выше, но отличающихся по типу, были найдены Р. Берном, который считает, что они были отчеканены Абуль Касимом Бабуром из Герата (851-861 г. х.), и непохоже, что Бабур, владевший Самаркандом всего 8 месяцев (с октября 1511 по май 1512 г.), отчеканил пять монет разного типа за столь короткий период (Цит. no: Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 193).

Исходя из этого, можно прийти к выводу, что золотая монета, имеющая шиитскую надпись и имя шаха Исмаила I, которую Р. Пуль описал как [54] похожую по фактуре и оформлению на монеты из Астарабада, Герата и Мерва (Lane-Poole S. Catalogue of the Coins of the shahs of Persia. P. XXIV-XXV) (т. е. вне территорий, когда-либо контролировавшихся Бабуром), была выпущена на северо-западе владений шаха Исмаила I. Опираясь на высказывания, встречающиеся в различных нарративных источниках, можно заключить, что Бабур действительно чеканил монеты, имевшие имя шаха Исмаила I и шиитские надписи, но то, что ни одна из них до сих пор не была найдена, на наш взгляд, верно объясняется Риазулом Исламом в его работе «Индо-персидские отношения». Он высказывает предположение, что Бабур чеканил эти монеты для того, чтобы доказать свою верность шаху Исмаилу I, а не для обращения в Самарканде, и их полное исчезновение объясняется тем, что отчеканены они были в небольшом количестве для преподнесения шаху Исмаилу I в качестве подарка (Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 193).

Выше уже указывалось, что Бабур обещал после завоевания Мавераннахра принять шиизм. Этот вопрос также был очень важным для изучения развития дальнейших отношений между Бабуром и шахом Исмаилом I, так как эта тема тоже часто затрагивается в посланиях, которыми в дальнейшем обменивались наследники двух правителей. Поэтому необходимо подробно остановиться на этой проблеме, но следует отметить, что мы не ставили перед собой задачу рассматривать религиозные воззрения Бабура в целом.

Как известно из источников, еще до сближения с шахом Исмаилом I Бабур имел дружеские отношения со многими шиитами. По словам Хондемира, у Бабура была сердечная дружба с известным ученым-астрономом Гияс ад-дином Мансуром (Хабиб ас-сийар. III. Ч. 4. С. 98-99), в будущем занимавшим пост садра (Садр — глава духовного ведомства, несший ответственность за пресечение и подавление еретических антифеодальных движений, а также повсеместное насаждение и Укрепление позиций шиизма (см.: Эфендиев О. А. Азербайджанское государство Сефевидов в XVI веке. Баку, 1981. С. 259) Хорасана. У него также завязалась крепкая дружба с Хондемиром, известным историком-шиитом, которого Бабур, став могольским императором, пригласил на службу к своему двору, и Хондемир, спустя короткое время, принял приглашение Бабура (Хондемир. Наме-и Нами // Рук, ИР НАН Азербайджана. Ш. М-209. JI. 17-19). Чуть позже Бабур пригласил Байрам бека из кызылбашского племени «бахарлу», который был шиитом, в качестве воспитателя своего сына Хумайуна (Ма'асир-и Рахими. I. С. 64-65).

Согласно источникам, Бабур принял шиизм, провозгласил хутбу на шиитский манер и даже надел платье кызылбашей, подвергнув тем самым себя опасности со стороны узбеков-суннитов. В конечном счете это [55] привело к тому, что он был вынужден оставить Самарканд. С другой стороны, эти действия Бабура сблизили его с Сефевидами и укрепили их дружеские отношения. Исходя из этого, можно предположить, что он был суннитом, не сковывавшим себя религиозными догмами и не испытывавшим сильной антипатии к шиизму. По-видимому, Бабур разыгрывал шиита из политических соображений, так как когда эта необходимость отпала, он с той же легкостью вернулся к старой вере, с какой ее покинул, что лишний раз подтверждает, что это было лишь ловким маневром с его стороны.

Доказательством этому служит поведение Бабура после завоевания Самарканда. После установления там его господства между кызылбашскими военачальниками и местной феодальной верхушкой и духовенством выявились острые противоречия. Бабур, хотя и соблюдал лояльность по отношению к шаху Исмаилу I, но в какой-то форме выражал и недовольство действиями кызылбашей. Один из кызылбашских военачальников пo имени Мухаммед Джан, служивший в армии Бабура, сообщал шаху Исмаилу I, что Бабур после завоевания Самарканда и Бухары стал высокомерным и намеревается разорвать союз с Ираном (Хабиб ас-сийар. III. Ч. 4. С. 66-67). Получив это известие, Исмаил в начале 1512 г. направил в Мавераннахр сильный отряд во главе с эмиром Наджмом Сани, по-видимому, для того, чтобы принудить Бабура к полному повиновению (Там же). Но ко времени прибытия Наджма Сани надобность в проведении карательной акции против Бабура отпала, так как узбеки в апреле 1512 г. нанесли ему поражение при Кули-Малике (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 726). Здесь необходимо подробнее остановиться на этих событиях в истории отношений Сефевидов и Моголов, так как они не раз находили свое отражение на страницах переписки представителей сефевидской и могольской династий и до сих пор вызывают споры среди ученых.

После поражения Бабура при Кули-Малике узбеки представляли для Сефевидов большую угрозу, чем раньше, и Наджм Сани, не поставив в известность шаха Исмаила I и явно переоценив свои силы, решил направить удар против узбеков. Вместе с 12-тысячным войском он через Джам и Мархаб Двинулся в Балх и послал к Бабуру в Хисар Шадман просьбу присоединиться к нему. Бабур пришел на помощь Наджм Сани, и они вместе направились в Бухару, где находились мощные силы узбеков Джани бека и Убайдулла хана. Прежде чем они успели добраться до Бухары, стало известно о других силах узбеков под предводительством Тимура султана и Абусайид султана, которые двигались из Самарканда с целью укрыться в крепости Гудждуван. Из-за приближавшейся зимы обстановка для союзников была [56] неблагоприятной. Бабур предлагал отступить, чтобы переждать зиму, а Надаем Сани настаивал на сражении, что, естественно, вызвало недовольство Бабура и его войска. В ноябре 1512 г., когда из Бухары подоспели большие силы узбеков во главе с Джанибеком и Убайдулла ханом и гарнизон Гудждувана выступил из крепости, произошло сражение. И Бабур, во время битвы стоявший в резерве, отступил без боя и отрезал путь к Хисару. Тем временем узбеки напали на сефевидское войско, захватили и казнили Наджма Сани. Таким образом, союз между Бабуром и шахом Исмаилом I перестал существовать (Азимджанова. Государство Бабуров. С. 97). Надо отметить, что действия Бабура его противники неоднократно ставили в вину Моголам, особенно Хумайуну, во время его бегства в Иран. Об этом не раз упоминалось, когда в дальнейшем возникала конфликтная ситуация между двумя правящими династиями.

Однако шах Исмаил I не терял надежды на восстановление прежних отношений с Тимур идами. Агент Исмаила Мирам был послан в Мавераннахр со специальным поручением перехватывать все письма Бабура, отправлявшиеся в Бухару, а также для того, чтобы войти в доверие к приближенным Бабура. Однако, судя по данным из некоторых источников, Бабур больше не стремился к дружбе с шахом Исмаилом I (Там же. С. 97-98). Здесь необходимо заметить, что хотя военный союз между сефевидским шахом и Бабуром распался, но его роль в развитии дальнейших взаимоотношений невозможно не оценить. Как показывают дальнейшие события, в это время появляются зачатки дипломатических отношений, которые, несмотря на перерыв, впоследствии возобновляются и развиваются, и ссылки на союз шаха Исмаила I и Бабура становятся традиционными в дипломатической корреспонденции представителей правящих династий этих двух великих государств.

Хотя С. А. Азимджанова пишет, что «возобновление тесных отношений между Тимуридами и Сефевидами наступило при наследнике Бабура Хумайуне, который потерпел поражение в борьбе с Шер-Шахом Суром и вынужден был бежать в Иран» (Там же. С. 98), позволим себе не согласиться с ней так как имеющиеся у нас данные из источников говорят об обратном: отношения с Сефевидами, а именно с шахом Тахмасибом (Сын шаха Исмаила I правил в 1524-1576 гг. (см.: Босворт К. Э. Мусульманские династии. М., 1971. С. 226), возобновились еще при Бабуре вскоре после того, как последний основал империю Великих Моголов (В 1526 г. Бабур после победы над делийским султаном Ибрахимом Лоди при Панипате положил начало Могольской империи в Индии (см.: Синха Н. К., Банерджи Ч.А. История Индии. М“ 1954. С. 212), и продолжались до конца его жизни. [57]

После смерти шаха Исмаила I в 1524 г. и завоевания Дели и Агры Бабур послал подарки некоторым близким людям в Хорасане и Иране (Западной Персии) (Мунтахаб ат-таварих. С. 337; см. также: Табакат-и Акбари. С. 17; Акбар-наме. С. 99). Этот жест уважения к своим доброжелателям в Иране отражал его желание оставаться в дружественных отношениях со своим самым могущественным соседом. Неудовлетворенный интерес Бабура к своим наследственным владениям в Мавераннахре также требовал, чтобы он оставался в самых лучших отношениях с Сефевидами.

Спустя некоторое время после наследования Тахмасиба Бабур первый предпринял попытку возобновления дипломатических отношений с Сефевидским государством — он послал своего посла Хаджаги Асада с поздравлениями к Тахмасибу, сменившему на троне шаха Исмаила I (Захираддин Бабур. Бабур-наме // Рук. ИР НАН Азербайджана. Ш. С-391. JI. 374а; см. также: Тарих-и Фиришта. I. С. 385). Посол вернулся в Индию в декабре 1527 г. вместе с представителем шаха Тахмасиба Сулейманом Ага (Захираддин Бабур. Бабур-наме. Л. 3746). Впоследствии Сулейман Ага принимал участие в битве при Канве в марте 1527 г. на правом фланге армии Хумайуна мирзы, а Хаджаги Асад — на левом фланге. Спустя два месяца Хаджаги Асад в качестве посла Бабура с подарками вновь был послан к шаху Тахмасибу, и Сулейман Ага сопровождал его (Там же. Л. 3896).

Хотя в источниках не встречается никаких упоминаний о дипломатических отношениях с Персией в последние два года жизни Бабура, но, по сведениям из «Бабур-наме», можно заключить, что он все время старался держаться в курсе дел, происходивших в Иране. Он просил своего сына Камрана мирзу в Кабуле узнать о положение дел шаха Тахмасиба, который находился в состоянии войны с узбеками (Там же. Л. 394а). Бабур получил полный доклад Хумайуна мирзы из Бадахшана о победе шаха Тахмасиба при Джаме в 1528 г. над объединенной армией почти всех узбекских правителей (Там же. Л. 399а, б). Все сведения, появляющиеся в «Бабур-наме», свидетельствуют об активном интересе Бабура к делам Сефевидского государства. Там же упоминается письмо, написанное Бабуром в 1529 г. правителю Кабула и Кандахара Камрану мирзе, в котором он советует Камрану позаботиться о своих взаимоотношениях с Тахмасибом.

В январе 1529 г. от шаха Тахмасиба ко двору Бабура прибыло посольство во главе с Хасаном Челеби (Там же. Л. 4026). Однако о возвращении этого посольства никаких сведений не встречается. [58]

Бабур умер в 1529 г., но его дружба с шахом Исмаилом I долго служила примером для потомков Сефевидов и Моголов, о чем свидетельствует дипломатическая переписка правителей этих двух династий.

Собранный материал, в том числе и копии подлинных исторических писем из ценной рукописи «Мунша'ат-и Салатин» и других подобных коллекций позволяют нам подробно остановиться на дипломатических отношениях Сефевидов и Моголов, начиная с середины XVI в. Имеющаяся у нас дипломатическая корреспонденция правителей этих государств почти неизвестна и не исследована в России, и поэтому тщательное изучение этих документов позволит устранить пробелы в событиях рассматриваемого периода и пролить свет на некоторые аспекты истории связей, существовавших между этими государствами.

Из сведений, почерпнутых из документальных и повествовательных источников, а также сочинений современных историков, становится очевидным, что между шахом Тахмасибом I и Хумайуном (Сын Бабура правил с 1530 по 1540 г. и с 1555 по 1556 г. (см.: Босворт. Мусульманские династии. С. 268) отсутствовали какие-либо контакты в первые 13 лет правления последнего. Первым шагом в восстановлении связей между двумя династиями было обращение Хумайуна к шаху Тахмасибу с просьбой о предоставлении ему убежища в Иране и оказании военной помощи в борьбе за власть в Могольской империи (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 182а). Хотя просьба Хумайуна была весьма неожиданной для иранской стороны, но тем не менее, как показывают дальнейшие события, она была удовлетворена Тахмасибом.

После сокрушительного поражения при Хардои, нанесенного армией Шер шаха (Вождь афганцев из племени Сур, правил с 1540 по 1545 г (см.: Босворт. Мусульманские династии. С. 244; см. также: Всемирная история. Т. IV. М., 1958. С. 603) могольскому императору в 1540 г., последний направился в Пенджаб, а затем, тщетно пытаясь привлечь на свою сторону своих братьев Камрана и Аскари, ушел в Синд (Синха, Банерджи. История Индии. С. 216). Его положение было крайне тяжелым: покинутый всеми, он был вынужден бежать во владения Сефевидов в сопровождении жены, ее служанки, 40 воинов и близких людей (Антонова. Очерки общественных отношений. С. 40; см. также: Эфендиев. Азербайджанское государство Сефевидов. С. 108).

По настоянию сопровождавшего его друга Байрам бека Бахарлу Хумайун пишет из Гармсира шаху Тахмасибу письмо (Ма'асир-и Рахими. I. С. 575), текст которого имеется в «Мунша'ат-и Салатин» (Мунша'ат-и Салатин. С. 132). Так как из его содержания явствует, что [59] письмо написано до того, как он ступил на землю Персии, то можно с уверенностью датировать послание декабрем 1543 —январем 1544 г. По-видимому, император не хотел вступать во владения шаха, не имея на то разрешения последнего. Но преследование людей сводного брата Аскари мирзы заставило его пересечь границу иранской провинции Систан еще до получения ответа от шаха Тахмасиба (Акбар-наме. I. С. 203-204). Хотя Абуль Фазл в «Акбар-наме» сообщает, что Хумайун повернул в Персию с целью посещения Мекки (Там же. С. 203), но письмо Хумайуна, а также сведения из «Ахсан ат-таварих» опровергают причину, приведенную Абуль Фазлом (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 182а). Для подтверждения подлинности письма мы сравнили его с копией из тбилисского списка Хайдара Эвоглу (Абуль Касим Хайдар бек Эвоглу. Нусха-и джами'а-и мурасалат-и улул-албаб // Рук. ИР им. К. С. Кекелидзе АН Грузии Ш. РК 21/55. Л. 976 (далее — Нусха-и джами'а-и мурасалат-и улул-албаб). Анализ показал, что письмо из нашего списка является подлинным, и, следовательно, сведения, дающиеся в нем, достоверны.

В отличие от других шахских писем того времени, данное послание Хумайуна является кратким и лаконичным и написано без соблюдения обязательного протокола, по-видимому, из-за тяжелого положения автора. В то же время оно является редким образцом эпистолярного жанра, отличающимся своей непритязательностью, краткостью и прямотой.

В письме Хумайун без тени лести заявляет о своей искренней любви к шаху Тахмасибу: «Мое сердце, наполненное искренней любовью [к Вам}, постоянно тянулось к порогу Его величества, от которого исходят счастье и успехи...» Затем он повествует о превратностях судьбы, заставившей его «покинуть обширные владения великого Хиндустана и прибыть в тесный Синд...». Хотелось бы отметить, что в письме могольский император, не обращаясь открыто, намекает на свое желание найти пристанище в Иране и получить военную помощь от шаха Тахмасиба: «Сейчас в результате больших усилий на горизонте видны крылья птицы счастья и удачи. Надеюсь, что после возвращения власти, которая является источником многих успехов, я смогу изложить Его Величеству все пережитое мною» (См. прил. № 1 данной работы). Наши предположения подтверждаются и свидетельствами нарративных источников (Акбар-наме. I. С. 191-192; см. также: Хумайун-наме. С. 168; Ма'асир-и Рахими. I. С. 574-575; II. С. 16-17). Из них мы также узнаем, что когда Хумайун [60] в сопровождении небольшой группы верных ему людей пересек границу Ирана и вступил в Систан, он с почетом был принят сефевидским правителем Ахмед Султаном Шамлу (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 182а; Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 9).

Получив письмо от Хумайуна, шах Тахмасиб был очень польщен, что бывший император Индии пришел просить убежища и военной помощи именно у него. Доказательством этого служит тот факт, что после получения письма шах Тахмасиб приказал три дня бить в барабаны (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 182а). Он сразу же написал деликатный и вежливый ответ, в котором говорится, что самым его заветным желанием было принять высокого гостя и что из письма падишаха (Хумайуна), которое было получено с уважением и почетом, он узнал о превратностях его тяжелой судьбы. Затем Тахмасиб дает понять Хумайуну, что если он (Хумайун) и в дальнейшем будет продолжать в духе искренней преданности, как и его отец, то добьется союза с его династией, и все его дела будут справедливо оберегаться благосклонностью имамов и его (шаха) поддержкой. Далее шах выражает надежду, что в скором времени встретится с Хумайуиом, и с нетерпением ждет его приезда (Полный текст письма см.: Sukumar Ray. Humayun in Persia. Calcutta, 1948. P. 67-68).

В это же время шах Тахмасиб издает ферман по приему Хумайуна, датированный январем 1544 г. Копии этого фермана были разосланы всем правителям провинций, через которые император должен был проехать к Казвину, персидской столице (Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 18; см. также: Акбар-наме. I. С. 208), где его ждал шах Тахмасиб. Этот ферман является единственным в своем роде документом во всей корреспонденции между Сефевидами и Моголами из-за своего объема и всевозможных содержащихся в нем подробностей (Полный текст фермана см.: Шах Тахмасиб Сефеви. С. 53-61; см. также: Ма'асир-и Рахими. I. С. 577-578; Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 12-31; Акбар-наме. I. С. 418-431). Он свидетельствует о страстном желании шаха Тахмасиба в полной мере проявить свое гостеприимство и, как он сам говорил, «оставить запись на страницах истории» (Акбар-наме. I. С. 207).

Ферман начинается с того, что шах извещает Мухаммед хана Шариф ад-дина Огау Текелю, беглярбека (Беглярбек (бек беков) — шахский наместник в Сефевидском государстве, стоящий во главе области (эйалета, ми. — эйалат) (см.: подробнее: Эфендиев. Азербайджанское государство Сефевидов. С. 271) Хорасана, и лала (Воспитатель и наставник принца у кызылбашей) принца Султан Мухаммеда (сына шаха Тахмасиба) о благосклонности шаха, а также о том, что его (беглярбека) арз-дашт, посланный с Хасан беком Текелю, [61] был получен во вторник 5 шавваля 950 г. х. Подробности, которые дает Мухаммед хан относительно прибытия «султан ас-салтанат ва'л-хилафат ва'д-даулат Мухаммед Хумайун Падшах», привлекли внимание шаха и осчастливили его (шаха), и данный ферман был издан в тот же день. Мухаммед хан должен обязательно выполнить все поручения, дающиеся в этом фермане.

В фермане указывается, что когда император Хумайун отправится из Нимруза и Сиджистана (Систана) в Герат, Мухаммед хан должен разослать копии этого фермана к хуккамам (Правители, официальные лица, офицеры (перс). этих областей, чтобы они смогли предпринять все возможное по приему императора. Каждый из них должен подарить императору девять самых лучших скакунов, устроить пир в его честь и преподнести пешкеш (Подарок (перс). Правителям следует обеспечить императора всем необходимым, когда он будет проезжать через их земли. Эмиры обязаны преподнести ему три пары ковров, каждый размером в двенадцать зар (Мера длины, приблизительно равная 104 см), девять кусков шелкового бархата (махмал-и аб-ришам) и двенадцать подушек. Правители должны служить императору так же, как они служат ему (Тахмасибу).

Когда император доедет до окраины Герата, Мухаммед хан должен послать ему навстречу своего сына Татар бека с двенадцатью верблюдами, нагруженными халвой и другими сластями. Татар бека должны сопровождать десять высоких военачальников с девятью лошадьми в богатом убранстве (Ссылаясь на этот документ, О. А. Эфендиев ошибочно пишет, что Хумайуна встречал сам Мухаммед хан Шереф ад-дин, беглярбек Хорасана (см. подробнее: О. А. Эфендиев. Азербайджанское государство Сефевидов. С. 108). Один из вузара'и карван (Предводители каравана) и 500 слуг Мухаммед хана также должны поехать вместе с Татар беком. Следовало составлять дневник («рузнамечэ») о путешествии падишаха через Хорасан с подробностями о всех событиях и устройствах его приемов во всех местах. Вышеупомянутый визирь (т. е. «везир-карван») должен сопровождать падишаха прямо до столицы и привези с собой «рузнамечэ» для передачи шаху. Кроме всего прочего, в фермане даются детальные указания, какое количество и какие яства, сладкие блюда и щербеты следует подать высокому гостю.

Согласно инструкциям шахского фермана, по пути следования императора в Казвин, где последний должен был предстать перед шахом Тахмасибом, ему везде оказывали роскошный прием (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 182а). В Герате, бывшей столице [62] Тимуридов Байкара, который Хумайун жаждал увидеть (Акбар-наме. I. С. 214; см. также: Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 10, 31), в марте 1544 г. на официальной церемонии Новруза последний возглавлял торжество как падишах соседней страны, и от всех вельмож и официальных лиц, по словам Абуль Фазла, ему были преподнесены всевозможные дары (Акбар-наме. I. С. 214).

Перед тем как покинуть Герат, Хумайун пишет еще одно письмо шаху Тахмасибу, которое датируется мартом 1544 г. (Мунша'ат-и Салатин. С. 27-28. Текст данного письма полностью совпадает с письмом Хумайуна шаху Тахмасибу из тбилисского списка (см.: Нусха-и джами'а-и мураса- лат-и улул-албаб. Л. 986 99а; см. также: Шах Тахмасиб Сефеви. С. 51-52). Стиль этого послания, в отличие от предыдущего письма императора, тяжелый и витиеватый. Оно написано в подражание шаху Тахмасибу, по-видимому, для того, чтобы добиться расположения последнего. Несмотря на это, данное письмо является очень важным, так как в нем Хумайун, потворствуя религиозным воззрениям шаха Тахмасиба, не только упоминает и восхваляет шиитских имамов, но и говорит о своем желании посетить усыпальницу одного из них, находящуюся в Мешхеде (Имеется в виду гробница Имама Резы, восьмого из двенадцати шиитских имамов). Надо отметить, что это не совсем обычный случай, когда монарх-суннит в угоду монарху-шииту открыто говорит о своих симпатиях к шиизму.

Хумайун начинает письмо с заверений в вечной любви к Всевышнему, священному роду Пророка (Имется в виду пророк Мухаммед) и святым имамам. Говоря о своей приверженности исламу, он пишет, что пока он имел власть, данную ему Провидением, по мере своих сил и возможностей проявлял усилие и усердие по выполнению всех предписаний веры (Имеется в виду ислам) и осуществлению догм шариата главы посланников» (Имется в виду Мухаммед). Далее он жалуется, что ему «не довелось иметь счастье обойти вокруг могил святых Имамов, особенно Мешхеда (Имеется в виду город Мешхед (букв, «место мученической гибели» — перс.), где находится гробница восьмого шиитского Имама Резы) Резы, султана ангелов и людей, покровителя обездоленных—Абуль Хасана Али ибн Муса ар-Реза — тысячи ему приветствий и восхвалений!.. Всегда, день и ночь, я беспрерывно молился повелителю миров, чтобы он способствовал достижению такого счастья (Имеется в виду разрешение на посещение гробницы имама Резы). И вот появились плоды этих молений — благоухающий ветерок милосердия донесся до жителей дома скорби и разлуки, ангел-вестник постучался в дверь с благой вестью и сообщил о возможности посещения гробницы Имама Резы» (См. прил. № 2 данной работы). [63]

В нашем «Мунша'ат» имеется послание шаха Тахмасиба, написанное в ответ на вышеупомянутое письмо Хумайуна (Мунша'ат-и Салатин. С. 28-30). Но здесь данное и предыдущее письма идут под одним заголовком, и поэтому их можно принять за один документ. Но, благодаря возможности сверить эти письма с имеющимся в нашем распоряжении микрофильмом тбилисского списка коллекции Хайдара Эвоглу (Нусха-и джами'а-и мурасалат-и улул-апбаб. Л. 97б-98а), нам удалось установить заголовок следующего письма, который отсутствует в нашей рукописи. А так как для заголовка второго письма оставлено пустое место, можно сделать вывод, что переписчик данной рукописи забыл написать это заглавие.

По тону ответа шаха Тахмасиба видно, что он весьма польщен тем, что Хумайун склоняется к шиитским догмам, и отвечает последнему вежливым письмом, которое имеет несколько тяжеловесный стиль и изобилует арабскими цитатами. Шах пишет, что «из содержания этого высочайшего письма (Хумайуна) выяснилось, что источником Вашего внимания и великодушия для начала этого дела (Речь, по-видимому, идет об оказании военной помощи Хумайуну со стороны шаха Тахмасиба, что впоследствии было сделано) является только путь любви и покорности к указывающему правителю дорогу роду Пророка, [и] нет сомнения, что в результате этой веры (Имеется в виду шиизм), о правильности которой свидетельствуют слова Всевышнего (цитата из Корана), удастся добиться таких побед, что все люди мира будут воспевать их... И вести о [наших] победах и поражениях врагов в результате [Вашей] помощи и содействия дойдут до небес, и сад любви к роду Пророка расцветет все пышнее» (См. прил. № 3 данной работы). Далее Тахмасиб выражает надежду, что «после [их] полезной встречи будет столько удач и побед, что о них узнают во всех уголках Хиндустана, Туркестана, Ирана и Турана, [и] их будут вспоминать веками. С помощью Его Величества [Хумайуна] [я] сровняю с землей завистников и сеятелей раздора в Индии, огненным мечом разгромлю ту группу негодяев (Имеются в виду Шер шах и его сторонники, вынудившие Хумайуна покинуть свои владения в Индии), превращу тьму неверия того края в свет истинной веры (Имеется в виду обращение в шинзм), и все люди земли будут наблюдать за победами и успехами нашего освещающего весь мир меча» (См. прил. № 3 данной работы). Как видно из письма, Тахмасиб подает надежду Хумайуну на получение военной помощи в том случае, если последний примет шиизм. [64]

Хумайун отправился в Мешхед к гробнице имама Резы и там получил письмо, в котором Тахмасиб просит его приехать в Казвин повидаться с ним (Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 29). По желанию шаха Хумайун отправляет в Султанийе, летнюю резиденцию Тахмасиба, Байрам бека, с которым шах обсуждает подробности предстоящего приема Хумайуна (Ма'асир-и Рахими. I. С. 590).

Недалеко от шахской стоянки Северлик, близ Султанийе, Хумайун был встречен братьями шаха Бахрамом и Самом, визирем Гази Джаханом, курчибаши Севиндик беком и другими высочайшими чинами государства. Когда Хумайун приблизился к шахскому шатру, шах Тахмасиб вышел из шатра и сделал несколько шагов вперед, и присутствующие стали свидетелями «соединения двух светил» (Ахсан ат-таварих. JI. 1826; см. также: Эфендиев. Азербайджанское государство Сефевидов. С. 109).

Как отмечает Шараф хан Бидлиси, в числе даров Хумайуна, преподнесенных шаху, был «алмаз весом в 4 мискаля и 4 данга, равного которому не созерцало око судьбы на протяжении веков и столетий, и ухо времени не слышало о подобном» (Шараф-хан ибн Шамсаддин Бидлиси. Шараф-наме / Пер., предисл., примеч прил Е. И. Васильевой. М., 1976. И. С. 196- 197).

Хумайун был тепло принят Тахмасибом, и в честь высокого гостя был дан грандиозный пир. Шах посадил императора справа от своего трона и любезно с ним беседовал. Затем шах Тахмасиб предложил ему надеть тадж, имевший шиитское значение, на что Хумайун с готовностью согласился (Акбар-наме. I. С. 216-217). То, что Тахмасиб в первую же встречу заговорил о тадже, свидетельствует о том, какое большое значение он придавал обращению Хумайуна в шиизм. Надо отметить, что самым сильным фактором, влияющим на отношение шаха к Хумайуну, являлись религиозные мотивы. Это подтверждается тем, что когда Хумайун более года был фактически пленником шаха, последний ни разу не предпринял попытки сделать его своим политическим вассалом, зато, как показывают события, не жалел усилий для того, чтобы Хумайун стал шиитом. Современные индийские ученые, в частности Ишвари Прасад, упрекают шаха Тахмасиба в религиозном фанатизме, считая, что он, воспользовавшись неудачами своего гостя, навязал ему шиизм, а Хумайун, находившийся в стесненных обстоятельствах, был вынужден принять внешние признаки вероисповедания (Ishwari Prasad. The Mughal Empire. P. 87-88. — Однако Гюльбадан-бегум рассказывает, что его высочество весело проводил время, и шах разными путями демонстрировал свое хорошее отношение к нему и дарил ценные и редкие подарки (см.: Хумайун- наме. С. 174). Абуль Фазл также подробно и пространно описывает хороший прием, оказанный Хумайуну в Персии (см.: Акбар-наме. I. С. 412, 452). [65] Но сведения, полученные из вышеуказанного письма Хумайуна к шаху "Гахмасибу, опровергают подобные мнения и свидетельствуют о том, что Хумайун первый поднял эту тему, говоря в письме о шиитских имамах и своем желании посетить гробницу имама Резы, тем самым дав Тахмасибу повод надеяться, что он (Хумайун) склоняется к переходу в шиизм. Кроме того, известно, что последний, как и Бабур, придерживался либеральных взглядов на религию: при его дворе служило много шиитов (Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 64-65; см. также: Акбар-наме. I. С. 292), в частности его ближайшим другом был Байрам бек Бахарлу. Нет сомнения, что Хумайун, как и его отец, принял шиизм по политическим соображениям. Об этом красноречиво говорит тот факт, что, вернувшись из Ирана, он вновь стал исповедовать суннизм, о чем свидетельствуют монеты, отчеканенные им по возвращении в Индию (Lane-Poole. Catalogue of the Coins of the Mughal Emperors. P. 9; см. также: История дипломатии. I. С. 227). Известно, что шах Тахмасиб продолжал поддерживать дипломатические отношения с Хумайуном даже после того, как последний, при помощи Тахмасиба завоевавший Кандахар, по договоренности должен был передать его Сефевидам, но оставил крепость за собой. Согласимся с точкой зрения историка М. Р. Казими, который считает, что обвинения индийских историков в адрес сефевидского шаха в том, что последний заставил Хумайуна принять шиизм под угрозой смерти, не имеют под собой почвы: «Если бы его [Тахмасиба] единственной целью было обратить Хумайуна в шиизм, то почему же тогда он не отозвал свои войска обратно, когда узнал, что тот отказался от навязанного вероисповедания?» (Kazimi. Humayn in Iran. P. 9).

По свидетельству многих источников, между шахом Тахмасибом и Хумайуном во время пребывания последнего в Иране на какое-то время возникли прохладные отношения (Тазкират уль-ваки'ат. С. 68-69; см. также: Ishwari Prasad. The Mughal Empire. P. 188). Одна из причин разногласий, согласно источникам, заключалась в том, что возвращающиеся из Мекки через Иран вельможи враждебно настроенного брата Хумайуна Камрана Мирзы говорили шаху, что Хумайун не достоин быть падишахом, и если шах даст им войско, то они отвоюют Кандахар и передадут его Сефевидам (Тазкират уль-ваки'ат. С. 68-69), Что вышеупомянутые вельможи действительно повинны в ухудшении отношений между Тахмасибом и Хумайуном, свидетельствует то, что после перемирия двух правителей эти люди были арестованы шахом (Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 35). Другая причина неприязни шаха к Хумайуну, по словам очевидца Джаухара Афтабчи, состоит в том, что после завоевания Гуджарата Хумайун заявил, что по силе [66] и престижу он превосходит сефевидского шаха. На Хумайуна донесли Тахмасибу, и когда последний спросил Хумайуна об этом, тот попытался оправдаться, что подразумевал территориальные пропорции Ирана и Индии. Естественно, что Тахмасибу не понравился такой ответ, и он напомнил Хумайуну, что тот низложен из-за самонадеянности и высокомерия (Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 35). Кроме того, шаху Тахмасибу не раз напоминали о поражении сефевидской армии и гибели Наджма Сани при Гудждуване по вине отца Хумайуна Бабура и предупреждали, что Хумайун поступит точно так же (Мунтахаб ат-таварих. I. С. 444).

Чрезвычайно интересным является письмо, проливающее свет на некоторые аспекты отношений Сефевидов и Моголов, написанное шахом Тахмасибом турецкому султану Сулейману Кануни (Османский султан, правил с 1520 по 1566 г. (см.: Босворт. Мусульманские династии. С. 185) о религии. Хотя письмо не было отправлено адресату, о чем говорит его заголовок в одном из списков (Riazul Islam. Calendar of Documents. P. 11. Заголовок письма под № OR.3482, 71 в, использованного Р. Исламом, гласит: «Ответ, написанный шахом Тахмасибом на наглое письмо султана Сулеймана о религии, но так как султан искал мира, письмо не было отправлено»), оно является подлинным, что доказывается его частым появлением в различных сборниках официальных писем (См. подробнее: Там же; Мунша'ат-и Салатин. С. 60-80; Шах Тахмасиб Сефеви. С. 203-237). По всей вероятности, это черновик, который был составлен в шахской канцелярии. Но, несмотря на это, оно представляет большую историческую ценность, так как прекрасно иллюстрирует отношение шаха Тахмасиба к Хумайуну во время пребывания последнего в Иране. Написано оно в напыщенном стиле, тон письма — чрезвычайно надменный. Предлагаем отрывок из письма, касающийся Хумайуна и представляющий, на наш взпхяд, большой интерес: «Правители Мавераннахра, которые раньше шли по пути вражды и упрямства, в настоящее время полностью подчиняются нам. И Хумайун — великий падишах и умный правитель Индии, который обладал несметными богатствами и огромными владениями, был справедливым государем и никогда не обижал своих подданных. У него было огромное войско. Только количество его всадников достигало 500 тысяч, и говорят, что помимо этого, он имел в своем распоряжении 12 тысяч боевых слонов. Но в конце концов он попал под влияние проклятого Сатаны: у него появились дурные мысли о своем величии, законы шариата были преданы забвению в его владениях, повсюду укоренились разврат и безнравственность. И дело дошло до того, что он однажды собрал свой совет, в состав которого входили высокопоставленные чиновники и столпы государства, а также [67] брахманы и астрологи, и сказал: "Мне приснилось, что Солнце, Луна и некоторые звезды сошли с небес и стоят перед моим престолом". И потребовал растолковать этот сон. Брахманы тотчас же ответили: "Расположение небесных тел подтверждает правильность Вашего сна, который предвещает Вам грядущее возвышение и успех, а именно то, что правители Рума, Ирана, Турана и всех других стран мира в скором времени полностью попадут под Ваше подчинение и будут стоять перед Вашим престолом в ожидании приказов. И этим будет положен конец их правлениям". А один чагатайский эмир пошел еще дальше и начал сразу же распределять места для правителей завоеванных стран и указывать, кому где лучше стоять. И Хумайун с большим удовольствием слушал всю эту бессмыслицу.

Но скоро произошло обратное. Несмотря на все огромные богатства и войско, он потерпел поражение от рук правителя Афганистана Шер шаха, который к тому же был его вассалом. Таким образом, ему пришлось испытать Божье наказание. Он отправился в сторону Кандахара, но там его встретил постоянно враждующий с ним брат Камран, который окружил его большим войском. Но он [Хумайун] сумел прорвать осаду и с небольшой группой своей свиты прибыл в Хорасан, где нашел убежище у нашего наместника. Тогда он понял, что пустословие и хвастовство не нравятся Богу и за это приходится нести суровую кару... Хумайун, который в десять и даже в сто раз был сильнее и богаче, выразил покорность нам и нашел спасение... Но мы встретили его достойно, окружили заботой, выделили необходимую помощь, предоставив ему 20 тысяч отборных всадников, и в полном величии отправили в сторону Газни и Индии. И он с помощью наших славных воинов победил своего брата Камрана и выколол ему глаза и затем завоевал Кандахар, Газни, Кабул, Мултан и Афган и отправился в свою сторону. Так бывает, когда один знатный правитель пользуется поддержкой какого-либо могущественного султана...»

Несмотря на то, что между шахом Тахмасибом и Хумайуном во время пребывания последнего в Иране некоторое время отношения были испорчены, тем не менее, когда афганский правитель Шер шах, повсюду разыскивающий бывшего императора, послал человека ко двору Тахмасиба Сефеви с просьбой схватить Хумайуна и отправить его в столицу Индии, что послужило бы укреплению отношений между Индией и Се- февидами», шах Тахмасиб счел это большой дерзостью правителя Индии и приказал отрезать нос и уши индийскому послу. В ответ на это Шер шах приказал изувечить и изгнать из страны «восемнадцать отрядов кы- зылбашских дворян, связанных с Хумайуном [или его семьей], живущих в разных частях города или страны» (Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 202). [68]

После этого Шер шах намеревался отправить свое посольство в Турцию. Согласно Бадауни, Шер шах говорил: «Если мы пошлем посольство в Турцию и убедим османского правителя начать военные действия против этих безбожников — кызылбашей, то в игру будет введена артиллерия турецких войск, способная сравнять с землей страну кызылбашей. Пусть тогда турецкая армия нападет с севера и запада, а наша — с юга.. ,» (Badaoni. Muntakhabu-t-Tavarikh. Vol. I / Transl. by G. Ramking. Calcutta, 1898. P. 478-481).

Ни в одном из источников не нашлось подтверждения тому, что это посольство было отправлено. Однако вполне вероятно, что пока Хумайун находился в Иране, Шер шах обдумывал идею создания антисефевидского союза с Османской империей. Но, по-видимому, смерть Шер шаха в мае 1545 г. помешала претворить в жизнь задуманный им план.

В 1544 г. шах Тахмасиб с большими подарками отпустил Хумайуна и дал ему 12-тысячное войско во главе со своим сыном Султан Мурадом Мирзой, Будаг ханом Каджаром и Шахверди беком Устаджлу (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 1826. — Однако автор этого труда указывает, что численность войска, данного шахом Тахмасибом Хумайуну, составляла 6 тыс. человек (см. также: Тарих-и Алам арай-и Аббаси. С. 98; Эфендиев. Азербайджанское государство Сефевидов. С. 109). По договору, заключенному между Тахмасибом и Хумайуном, последний должен был захватить Кандахар, находившийся в руках его братьев Камрана и Аскари, и передать его Сефевидам (Roy Choudhury. The State and Religion. P. 90). После 6-месячной осады Хумайун с помощью кызылбашских войск взял Кандахар, дающий ежегодно 40 тысяч туманов дохода, и передал его людям шаха Тахмасиба (Шараф-наме. II. С. 196-197). В 1545 г. Хумайун захватил Кабул и вскоре, воспользовавшись первым удобным случаем, опять вступил в Кандахар (История дипломатии. I. С. 227), мотивируя свое пребывание там отсутствием зимнего пристанища и тем, что кызылбаши отказались предоставить ему это пристанище (Roy Choudhury. The State and Religion. P. 91). На самом же деле Хумайун хорошо понимал, как важно владеть Кандахаром, контролирующим главный путь между Индией и странами Западной Азии. Шаху пришлось уступить потому, что в тот момент он должен был защищать свои владения от турок и узбеков. Хумайун пожаловал Кандахар своему другу Байрам хану, который, в свою очередь, передал управление Кандахаром шаху Мухаммеду Кондахари от своего имени (Srivastava. Policies of the Great Mughals. P. 119). И шаху Тахмасибу не оставалось ничего другого, как ратифицировать этот договор (Roy Choudhury. The State and Religion. P. 91). [69]

В дальнейшем взаимоотношения Хумайуна и шаха Тахмасиба, несмотря на захват Кандахара, складывались дружеские и сердечные. После того как Хумайун захватил Кабул и установил там свою власть, двое монархов обменялись несколькими посольствами. Первое посольство во главе с Валад беком Текелю прибыло от шаха в 1546 г. Валад бек со своими курчиями принимал участие в военной экспедиции Хумайуна в Бадахшане на его стороне. Посольство было отпущено в том же году и по дороге в Персию прибыло в Кабул, который снова был захвачен Камран мирзой. Брат Валад бека предлагал ему в доказательство своей верности убить Камрана. Но, будучи искусным дипломатом, Валад бек понял, что это не в их интересах — он вез с собой письмо Хумайуна к шаху Тахмасибу и приглашения к Хаджи Абд ас-Самаду, известному персидскому художнику, и другим на службу к могольскому двору (Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 64-65: см. также: Акбар-наме. I. С. 249, 252, 259).

В 1548 г. Хумайун послал Хаджи Джалаладдина Махмуда послом в Персию, но тот по некоторым причинам остановился в Кандахаре и в следующем году был отозван в Кабул (Акбар-наме. I. С. 284, 292). В 1549-1550 гг. Хумайун послал своего министра финансов казны шейха Али к шаху с письмом с подробным описанием мятежа Камрана мирзы (Текст письма см.: Sukumar Ray. Humayun in Persia. P. 79-83). Шах Тахмасиб послал сердечный ответ на это письмо с Камаладдином Улуг беком Арабгирлу, советуя Хумайуну не проявлять милосердия к Камрану мирзе и предлагая, если потребуется, военную помощь (Ibid. P. 78-86).

В 1551 г. Хумайун отправил из Кабула в качестве посла к шаху Тахмасибу Хаджи Гази, который вернулся обратно в 1554 г. Во время его пребывания в Иране Тахмасиб отправил краткое собственноручно написанное письмо к Хумайуну, в котором говорилось о подавлении в 1549 г. восстания Алкаса мирзы (Брат шаха Тахмасиба, правитель Ширвана, восставший против Тахмасиба, помилованный им. Затем он вновь поднял мятеж и, спасаясь от гнева шаха, нашел убежище у османского султана (см.: подробнее: Savory R. Iran under the Safavids. Cambridge, 1980. P. 62) и его связи с возобновившимся мятежом Камрана и поражении последнего (Erskine. History of India. Vol. II. P. 343-344; 357, 397, 405-406).

Последнее зарегистрированное посольство от шаха Тахмасиба прибыло в Кабул в 1553 г. Во главе его приехал Улуг бек, привезший всевозможные подарки для Хумайуна. Прибытие миссии относится ко времени, когда Хумайун готовился к завоеванию Индии (Тазкира-и Хумайун ва Акбар. С. 173-175; см. также: Акбар-наме. I. С. 335). С 1553 по 1556 г. шах Тахмасиб был занят делами на западных границах своего государства [70] с Османской империей и пытался заключить договор с султаном Сулейманом Кануни (Лишь в 1555 г. между этими государствами был заключен так называемый Амасийский мирный договор, завершивший первую полосу османо-сефевидских войн (см. подробнее: Пигулевская и др. История Ирана. С. 259), а в это время Хумайун вел боевые действия с целью восстановления и объединения своих бывших владений. Именно этим, по-видимому, объясняется отсутствие дипломатических обменов между двумя монархами.

В 1554 г. Хумайун вторгся в Индию, в следующем году— захватил Лахор, Пенджаб, Дели и Агру. Он также нанес поражение Мухаммед Суру в Чхапарагхате, недалеко от Калпи. В январе 1556 г. Хумайун умер в Дели (Синха, Банерджи. История Индии. С. 200).

Трон Могольского государства наследовал 14-летний сын Хумайуна Акбар, царствование которого знаменуется появлением новых аспектов в индо-иранских отношениях. При нем политические связи, представлявшие собой отношения «старший — младший», вошли в новую фазу. Терпимость Акбара в вопросах веры и одинаковое отношение к суннитам и шиитам смягчило религиозную враждебность сефевидских правителей, ревностных сторонников шиизма, и в то же время подняло престиж династии Моголов далеко за пределами Могольского государства. Возможности богатой империи позволяли Акбару оказывать щедрое покровительство искусству и литературе, а его роскошная столица Фатхпур Сикри привлекала талантливых людей не только из разных уголков Хиндустана, но и из-за границы, особенно из Ирана и Средней Азии (Sukumar Ray. Indo-Peisian Contacts during the Age of Akbar. P. 18).

Между сефевидским и могольским дворами установились почти регулярные дипломатические обмены. В самом начале царствования Акбара его «хан ханан» Байрам хан отправил Шах Гази султана послом к шаху Тахмасибу. Он считал необходимым установить дружественные отношения между могольской и сефевидской династиями, тем более, что у Акбара в это время были трудности в Индии (Хотя 14 февраля 1556 г. в Пенджабе и состоялась церемония возведения Акбара на престол, но это означало лишь притязания на верховную власть, так как для того, чтобы добиться действительной власти, Акбар должен был сначала справиться с Хему, который служил Адиль-шаху Суру и с большой армией двигался в сторону Дели. 5 ноября 1556 г. состоялась вторая Панипатская битва, имеющая решающее значение. Хему был убит, и спор между афганцами и Моголами за владычество в Дели был окончательно решен в пользу последних (см. подробнее: Синха, Банерджи. История Индии. С. 221-222) и ему требовалась хотя бы моральная поддержка шаха Тахмасиба. Последний встретил посла с почестями и присвоил ему звания «эмир» и «султан» (Sukumar Ray. Indo-Persian Contacts During the Age of Akbar. P. 18). [71]

В начале правления Акбара вновь всплывает вопрос о Кандахаре, который в свое время Хумайун при поддержке кызылбашских сил должен был отвоевать у Камрана мирзы и передать Персии (Акбар-наме. II. С. 53, 79; см. также: Тарих-и Алам арай-и Аббаси. С. 70).

Владение Кандахаром, важным стратегическим пунктом, было крайне необходимым как для могольской, так и для сефевидской стороны. Это была самая неприступная крепость на Востоке и, как пишет Рийазул Ислам, «местонахождение Кандахара было существенным для безопасности как Кабула, так и Хорасана, и не случайно, что он был яблоком раздора между Моголами и Сефевидами. И в самом деле, он оказался именно тем камнем, о который, в конечном счете, были разбиты их традиционно дружественные отношения» (Riazul Islam. Indo-Persian Relations. P. 14). По мнению индийских ученых, без Кандахара, который являлся первой линией обороны Индии, Могольская империя не могла быть в полной безопасности. Помимо этого, крепость являлась крупным торговым центром на пересечении караванных путей, по которым путешествовали купцы из разных частей Азии (Srivastava A. L. The Mughal Empire (1526-1803 A. D.). Agra, 1957. P. 511; см. также: Srivastava. Policies of the Great Mughals. P. 114).

В 1558 г., по свидетельству «Ахсан ат-таварих», шах Тахмасиб, по-видимому, улучив удобный момент, послал в Кандахар большие силы, которые после короткой осады захватили крепость (Хасан Румлу. Ахсан ат-таварих. Л. 232а, 2326).

И естественно, что прямым результатом захвата Тахмасибом Кандахара было некоторое охлаждение дружеских отношений Моголов и Сефевидов. В 1562 г. шах Тахмасиб послал посольство к Акбару, с которым отправил письмо с выражением соболезнований по поводу смерти его отца и поздравлением в связи с его вступлением на трон (Текст письма см.: Акбар-наме. II. С. 263-267).

О большом значении, которое Тахмасиб придавал поддержанию дружественных связей с Моголами, говорит то, что главой посольства шах назначил своего двоюродного брата Сейид бека Сефеви, сына Масум бека Сефеви. Родство с шахской фамилией и высокий статус посла были особо подчеркнуты шахом Тахмасибом в письме, которое было написано в теплом и сердечном тоне.

Как было принято, шахское письмо начиналось с длинного перечисления титулов и похвал. В письме Тахмасиб напоминает о своей давней дружбе с Хумайуном и говорит, что давно собирался послать посольство по случаю смерти Хумайуна и поздравления Акбару с наследованием престола, но то одно, то другое событие препятствовало этому. Тахмасиб также упоминает о после Байрам хана шахе Гази султане, который выразил [72] искреннюю покорность и добрую волю императора. Далее в письме говорится, что Гази султан отпущен с почетом, а на его место посылается Сейид бек Сефеви, чтобы выразить соболезнование и поздравления сефевидской стороны. В письмах шах Тахмасиб просит о добром обхождении с послом и быстром его возвращении из Индии, а также возобновлении дипломатических отношений (Акбар-наме. II. С. 170-173; см. также: Мунтахабат-таварих. II. С. 52; Тарих-и Алам арай-и Аббаси. С. 290).

Вероятно, из-за недавнего захвата Кандахара кызылбашами Акбар не послал ответное посольство и письмо Тахмасибу. В 1564 г. шах Тахмасиб вновь посылает посла с письмом и диковинными подарками из Ирана. В этом письме Тахмасиб, напоминая о своей дружбе с Хумайуном, рекомендует султана Махмуда Бхаккара (Султан Махмуд Бхаккара (1493-1574) добился власти в Бхаккаре в 1555 г. и до конца жизни вел активную политическую жизнь в Синде) на пост «хан ханана» Акбара. В ответ шаху Акбар написал, отмечая, что он уже даровал этот титул Муним хану, а в Могольской империи лишь один человек может носить это звание, и султан Махмуд и в дальнейшем будет пользоваться расположением императора. Сефевидские послы в этом же году были отправлены в Персию (Акбар-наме. II. С. 237).

О дальнейших дипломатических обменах между шахом Тахмасибом и Акбаром нигде не упоминается. Ослаблению дипломатических связей между Сефевидами и Моголами могло послужить то, что шах Тахмасиб в конце своего царствования стал активно поддерживать дипломатические отношения с правителями Деккана и обмениваться с ними частыми посольствами (Как известно, к концу XV в. в Деккане образовалось 5 независимых мусульманских султанатов: Хандеш, Ахмеднагар, Биджапур, Бидар, Голконда. В Ахмеднагаре, Биджапу- ре и Голконде исповедовали шиизм. И именно этот фактор был главной причиной хороших отношений и тесных связей с Сефевидами. В рукописи «Мунша'ат-и Салатин» имеются два важных письма, редко встречающихся в списках других библиотек и фондов, касающихся взаимоотношений шаха Тахмасиба с декканскими султанами. Ввиду их исключительной ценности мы включили в Приложения переводы этих писем (см. прил. № 4, 5 данной работы). Моголы никогда не признавали независимость этих правителей, ревниво воспринимали любые контакты Сефевидов с ними и решительно протестовали против включения в «хутбу» имени правящего сефевидского шаха. Но эти разногласия в целом не повлияли на отношения Сефевидского и Могольского государств.

По свидетельству Абуль Фазла, в 1572 г. принц султан Мухаммед Ху- дабенде, старший сын Тахмасиба и правитель Хорасана, отправил своего посла Яр Али бека Туркмена к Акбару, когда последний двигался из [73] Сирохи в Патан (Акбар-наме. II. С. 262-267, 358; III. С. 5; см. также: Табакат-и Акбари. II. С. 262- 263, 373; Тарих-и Алам арай-и Аббаси. С. 290). По всей вероятности, цель этого посольства состояла в том, чтобы добиться дружеского расположения императора с намерением заручиться поддержкой при спорном наследовании престола.

Несмотря на то, что в отношениях Моголов к Сефевидам наступило некоторое охлаждение, с одной стороны, из-за взятия Кандахара шахом Тахмасибом и, с другой стороны, из-за поддержки Тахмасибом декканских правителей. В дальнейшем, при наследниках Тахмасиба, контакты между этими двумя державами успешно развивались.

После смерти шаха Тахмасиба в 1576 г. трон Сефевидской державы наследовал его второй сын Исмаил II (1576-1577). Во время его короткого правления упоминаний о каких-либо дипломатических обменах с могольским двором нигде не встречается. Но известно, что он вел переписку с братом Акбара Мухаммедом Хаким мирзой, так как во многих списках, в том числе и нашем (Мунша'ат-и Салатин. С. 170-172; см. также: Нусха-и джами'а-и Мурасалат-и улул ал-баб. Л. 1326-134а; Шах Тахмасиб Сафави. С. 503-505), появляется текст одного из писем, написанных шахом Исмаилом II к наместнику Кабула Мухаммеду Хакиму. Из содержания письма явствует, что оно написано Исмаилом II в ответ на письмо Мухаммеда Хакима, в котором тот просит разрешения пройти через территорию Ирана в Мекку для совершения паломничества. Исмаил обращается к правителю Кабула как самостоятельному монарху, называя его «падишах-и маснад нешин», т. е. «законным падишахом» (Мирза Хаким зачитал в Кабуле хутбу, в которую было включено его собственное имя, что явилось вызовом Акбару. Восстание Мирзы и его сподвижников на северо-западе явилось свидетельством непопулярных мер, принятых Акбаром в отношении непримиримых суннитов и шиитских «улама», недовольных джагирдаров (см.: Roy Choudhury. The State and Religion. P. 100). Это можно объяснить тем, что противники религиозной реформы Акбара (Во время правления Акбара полностью изменился политико-религиозный облик государства Моголов — были реорганизованы службы «кади» и «садр». Акбар также допускал к своему двору духовных наставников — брахманов, индийских феодалов — раджпутов (см.: Антонова. Очерки общественных отношений. С. 245) поддерживали его брата Мухаммеда Хакима в качестве претендента на индийский престол (Там же. С. 14). А так как известно, что шах Исмаил П сам тяготел к суннизму (Почти сразу после коронации Исмаила II его стали подозревать в приверженности к суннизму, о чем свидетельствует «Тарих-и Алам арай-и Аббаси» (с. 214). Исмаил, в частности, запретил обычай публичного проклятия (табарра'и) Абубекра, Омара и Османа на площадях города, что вызвало недовольство шиитского духовенства. Суннитские симпатии шаха Исмаила II ярко проявились в чеканенных в его правление монетах: он убрал традиционную шиитскую формулу, которая стояла на одной из сторон монеты (см.: Эфендиев. Азербайджанское государство Сефевидов. С. 139-142), то он, естественно, также был склонен видеть Мухаммеда Хакима мирзу на престоле Индии. [74]

Из письма становится ясно, что шах Исмаил II послал это письмо с Феридун Мухаммед ханом, возвращавшимся после совершения паломничества домой, в Кабул. Оно написано в сердечном тоне с изъявлениями дружбы и преданности: «Наше сердце, наполненное чувствами давней дружбы и любезности, постоянно желает усиления могущества [Мухаммед Хакима] и возвращения [его] положения» (См. прил. № 6 данной работы).

Далее шах Исмаил II отмечает, что он установил в Иране мир и безопасность, а также обеспечил охрану и целостность паломников, проходящих через Иран в Мекку. Вопрос о свободе передвижения паломников был очень важным для суннитских соседей Сефевидов и часто поднимался в их дипломатической корреспонденции. Шах Исмаил II также напоминает о старинных узах дружбы, связывающих обе эти династии: «Когда могучий падишах Захираддин Мухаммед Бабур, твой высокопоставленный дед, обратился за помощью к моему благородному деду шаху Исмаилу [I] — да поместит Аллах его душу в райских садах! — который в своем величии не уступал Феридуну, Джамшиду, Искендеру и Сулейману (Героические персонажи поэмы Фирдоуси «Шах-наме»), он проявил огромное великодушие, и в результате оказанной им помощи и поддержки его победоносной армии тот господин [Бабур] осуществил свои намерения и добился своей цели. И после этого твой почтенный отец Муизз ад-дин Хумайун-падишах также обратился к высокому двору моего покойного отца [шаха Тахмасиба I] — да освятит Аллах его могилу! — и, пользуясь его поддержкой и помощью, победил своих врагов и вернул обратно хранимые Богом владения...»

Как видно из письма Исмаила II, Мухаммед Хаким мирза собирался совершить паломничество в Мекку и по пути посетить Иран. «Если будет угодно Аллаху, — писал шах Исмаил II, — то в скором времени [Мухаммед Хаким] своим посещением окажет честь этой [нашей] стране, что будет способствовать усилению взаимной доброжелательности и укреплению дружбы...» Затем он выражает надежду, что Хаким мирза в будущем пошлет своего посла в Иран, чтобы открыть дипломатические отношения.

Шаху Исмаилу II на престоле Сефевидского государства наследовал его слепой брат шах Мухаммед Худабенде в 985/1577 г. Его правление было беспокойным, знать стала более могущественной, правители провинций действовали самостоятельно, усиливалась вражда между вождями кызылбашских племен и, как следствие, шахская власть была фактически парализована (Тарих-и Алам арай-и Аббаси. С. 273; см. также: Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. I. С. 53). Османы, воспользовавшись трудным положением [75] в стране, неоднократно вторгались в Иран (Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. С. 47). Известно, что шах Мухаммед Худабенде послал посольство в Индию во главе с султаном Кули Чандан Оглы с просьбой о военной помощи. Акбар намеревался послать одного из своих сыновей в Персию с целью наказать кызылбаш- ских вождей за их непокорность и даже думал сам приехать в Хорасан на помощь шаху против турок, но в дальнейшем этим планам не дано было осуществиться (Акбар-наме. Ш. С. 497-501; см. также: Фалсафи. Зендегани-и Шах Аббас-и Аввал. I. С. 216-217).