КОСОГОВСКИЙ В. А.

ДНЕВНИК

[О роли духовенства]

"...Не могу умолчать об одном обстоятельстве, весьма характерном для уяснения той громадной роли, какую играет здесь духовенство. Выше сего мной было упомянуто, что в самом начале кризиса (Речь идет о денежном кризисе в Иране в 1896-1897 гг) к движению против Шахиншахского банка примкнули также сейиды, почитаемые в народе за потомков Мохаммеда, а потому пользующиеся в стране громадным влиянием. В настоящее время глава этих сейидов, Наиб-Саадат, восседает в присутственное время в операционных комнатах Шахиншахского банка и таким образом самым фактом присутствия своего в стенах банка является для последнего действительной гарантией против возможности каких-либо насилий со стороны как самих сейидов, так и народа. Само собой разумеется, такого влиятельного защитника Шахиншахский банк приобрел путем солидного денежного подкупа".

[Причины обесценения банкнот Шахиншахского банка]

...Переходя засим к объяснению причин, вызвавших... полное дискредитирование и обесценение банкнотов Шахиншахского банка, то главнейшие из них нижеследующие.

1.Усиленный вывоз серебряных кранов в Закаспийский край. Операция эта имеет целью периодическое снабжение за наличные кредитные рубли покупателей [138] среднеазиатских и персидских товаров (хлопок, каракуль, шерсть и проч.) персидской серебряной монетой для расчетов с местными торговцами. Точной цифры вывоза серебряных кранов из Тегерана в Закаспийский край сообщить не могу, так как обороты по этой операции сохраняются в самом строгом секрете; во всяком случае они выражаются в сотнях тысячах туманов. Параллельно с Шахиншахским банком экспортом персидской серебряной монеты занимаются некоторые из здешних банкирских домов. Вывозимые в Закаспийский край серебряные краны остаются или на месте или же распространяются в смежных с этим краем областях, обратно же в Тегеран краны эти не возвращаются.

2.Временное прекращение здешним монетным двором чеканки серебряной монеты. Вследствие серьезных повреждений машин чеканка монеты была приостановлена более чем на месяц, а потому в течение этого времени Шахиншахский банк не имел постоянного источника для пополнения значительных расходов серебряной монеты по разнообразным операциям банка. Практикуемый здесь способ чеканки серебряной монеты состоит в том, что как частные лица и учреждения, так и само правительство (вернее монетный двор) выписывают из России или из-за границы серебро в слитках и дают таковое за известное вознаграждение для чеканки из него монеты местному монетному двору. В настоящее время количество этого металла в слитках, — выписанного одним Шахиншахским банком, составляет свыше 1000 пудов, из коих 670 пудов, как объяснено выше, хранятся в кладовой ссудного банка. Ныне, когда работы на монетном дворе возобновились, чеканка монеты идет обычным порядком

3.Чрезвычайное накопление банкнотов в Тегеране. Вопрос о количестве выпущенных Шахиншахским банком банкнотов является менее всего выясненной стороной переживаемого кризиса, В личных моих переговорах по сему вопросу с директором банка Рабино последний заявил мне, что в Тегеране до момента возникновения кризиса обращалось банкнотов на сумму 700 тыс. туманов и что за последнее время принято этим банком для размена на серебряные деньги до 400 тыс. туманов; таким образом, по его словам, остается банкнотов в обращении только на 300 тыс. туманов. Не имея никаких данных [139] для определения хотя бы приблизительной суммы выпуска Шахиншахским банком банкнотов, тем не менее нахожу, что показываемая г. Рабино сумма остающихся в обращении банкнотов (300 тыс. туманов) несравненно ниже действительной; по моему твердому убеждению, равно как и мнению оперирующих здесь банкирских домов и крупных базарных саррафов (Сарраф - ростовщик, обладатель денег, выдаваемых в виде ссуд под высокие проценты) весьма компетентных и близко стоящих к Шахиншахскому банку по операции выпуска им банкнотов, последних остается в обращении никоим образом не менее 1 млн. туманов, из чего следует заключить, что к числу серьезных факторов, вызвавших недавнюю панику, надлежит отнести неумеренный выпуск банкнотов Шахиншахским банком.

4. Стачка местных капиталистов и саррафов. Шахиншахский банк, производящий по всей стране важнейшие и прибыльнейшие операции (выпуск банкнотов, разного рода ссуды как частным лицам, так и правительству (Долг персидского правительства Шахиншахскому банку по выданным последним в разное время под бераты (обязательства) суммам выражается в настоящее время в сумме 1 млн. туманов), учет векселей, экспорт серебряной монеты и пр.), естественно, является сильным конкурентом и противником для здешних крупных капиталистов-саррафов и для некоторых банкирских домов (например, братья Туманьянц), зорко следивших за деятельностью Шахиншахского банка в тех, конечно, видах, чтобы подорвать престиж этого банка и таким образом самим стать во главе важнейших финансовых операций страны. По этим именно соображениям в то время, когда ни для кого не составляло тайны, что серебряный фонд Шахиншахского банка истощен до последней степени, образовалось нечто вроде синдиката из влиятельных капиталистов-саррафов и банкирских домов, в состав которого вошли: братья Туманьянц, Хаджи-Лютф-Али, Этадье, Хаджи Багир, Малек-Туджар и др.

Синдикатом этим как непосредственно от себя, так и через их многочисленных агентов представлены в Шахиншахский банк для обмена на серебряные монеты громадные партии банкнотов. Это был первый сигнал к панике, моментально охватившей все население и решившей на более или менее продолжительное время судьбу банкнотов. [140]

В этой стремительной атаке на Шахиншахский банк особенная энергия и рвение были проявлены одним из членов названного синдиката Малек-Туджаром, влиятельнейшим купцом в городе, вызвавшим своим образом действий вмешательство правительства, выразившееся в отдаче приказа об его аресте. Вовремя предупрежденный об этом, Малек-Туджар скрылся в доме одного моджтахеда.

В заключение позволю себе высказать личные мои соображения и выводы, касающиеся только что пережитых событий, грозивших разыграться в настоящий народный бунт.

Неоспоримо, главным виновником этих событий является Шахиншахский банк, злоупотреблявший выпуском в народное обращение чрезвычайного количества банкнотов, явившихся на смену серебряным кранам, которые нужны были ему для экспорта в Закаспийский край и для снабжения необходимыми средствами своих филиалов в главнейших городах Персии. Но не в меньшей степени ответственно за эти события и персидское правительство, не принявшее в свое время необходимых мер к тому, чтобы обеспечить безостановочность в работе монетного двора, как я уже сказал, бездействовавшего в течение более месяца и именно в то время, когда на тегеранском рынке особенно ощущался недостаток в серебряных кранах.

Недостаток этот с избытком мог быть пополнен теми запасами серебра в слитках, какими располагал Шахиншахский банк ко дню кризиса (свыше 1000 пудов), конечно, при условии исправности в работах монетного двора.

Вообще же говоря, беспристрастное изучение обстоятельств, вызвавших всего несколько дней тому назад огромную панику в тегеранском населении, должно убедить, что ни в самый разгар кризиса, ни тем более в данный момент не было и не может быть серьезных опасений за возможность полного банкротства Шахиншахского банка, неопровержимым доказательством чего является свободное предложение со стороны сего банка уплачивать за банкноты золотой персидской монетой (ашрафи), имеющейся у него в громаднейшем запасе, с обязательством банка через известный промежуток времени обратно принять эту монету и получить за нее причитающуюся [141] сумму кранов (Ашрафи не употребительны в Персии, так как все без исключения сделки совершаются здесь на серебряные краны являющиеся по всей стране единственной и действительной единицей ценности. Персы избегают брать ашрафи еще и потому, что эта монета подвержена относительно частым колебаниям в цене). Другим не менее убедительным доказательством устойчивого положения Шахиншахского банка является то обстоятельство, что паника охватила только Тегеран, решительно ничем не отразившись на других крупных центрах Персии, в которых имеются филиалы Шахиншахского банка (Табриз, Исфаган, Мешхед, Решт и др.).

Таким образом, все это вместе приводит к убеждению, что переживаемый тревожный кризис с серебряной монетой имеет исключительно местный и к тому же временный характер, безусловно, исключающий всякую мысль о возможности в данный момент краха Шахиншахского банка.

Правда, кризис этот на продолжительное время дискредитировал банкноты сего банка, причинив ему огромные материальные убытки и убедив его, что по крайней мере в данный момент банкноты эти не могут найти никакого помещения на рынке, а потому подлежат извлечению из обращения. В этом именно направлении и проявляется в настоящее время деятельность Шахиншахского банка".

* * *

Всеми этими междоусобиями воспользовались враги английского банка, главным образом мелкие базарные банкиры (саррафы), и обратились к Хаджи Малек-Туджару, т. е. к "царю купцов", купеческому голове не только Тегерана, но и всего Азербайджана, из которого он сам родом.

Хаджи Малек-Туджар — человек весьма популярный и имеющий огромную партию, состоящую из очень богатых купцов (больше азербайджанских) и многих главных моджтахедов, в том числе и наиболее могущественного в данное время моджтахеда Хаджи Мирза Хасана Аштиани. Это тот самый Хаджи Малек-Туджар, с помощью которого вышеупомянутый моджтахед Хаджи Мирза Хасан [142] Аштиани в 1893 г. поднял бунт по поводу английской табачной монополии при следующих характерных обстоятельствах. Главный моджтахед всех шиитов всего земного шара, живший в Неджефе (близ Кербелы), Хаджи Мирза Хасан Ширази, известный в народе под именем просто Джанабе-мирза и носивший титул "имам-е аср", т. е. "современный наместник пророка", получив от вышеупомянутого Хаджи Малек-Туджара подробные сведения о замыслах англичан при помощи табачной монополии захватить в свои руки всю Персию, немедленно, несколькими словами, начертанными на арабском языке, запретил всем шиитам земного шара курение табака и запрет этот прислал тому же Хаджи Малек-Туджару. Последний предъявил подлинник моджтахеду Хаджи Мирза Хасану Аштиани, а копии разослал по всей Персии с баснословной быстротой; при этом Хаджи Малек-Туджар назначил для всей Персии один и тот же день и час для объявления приговора Кербелайского моджтахеда...

Объяснив Хаджи Малек-Туджару критическое положение английского банка, саррафы просили его заступиться за них и сделать какую-нибудь пакость английскому банку. А в это время английский банк был действительно в безвыходном положении, ибо, не получая в течение 15 дней новой серебряной монеты, израсходовал весь ее наличный запас. Вот в этот-то критический для английского банка момент Хаджи Малек-Туджар созвал к себе несколько купцов-сейидов (потомков пророка Мохаммеда с зелеными чалмами), как имеющих большое значение в глазах народа и действующих неизмеримо нахальнее других, и, снабдив их крупными банковскими билетами на сумму свыше 10 тыс. туманов, направил их всех сразу в отделение английского банка, в караван-сарай Амир. Одновременно с первой толпой Хаджи Малек-Туджар направил другую толпу, также снабженную массой крупных кредитных билетов, в самый английский банк на майдане Топхане (Артиллерийской площади). Все эти кредиторы одновременно начали настойчиво требовать немедленного размена их бумаг на серебро. Ни банк не был в состоянии дать всей требуемый серебряной монеты, ни банковские приемщики не успевали исполнять требования наглых предъявителей, и начался беспорядок. [143]

[Причины отказа шаха от поездки в Европу]

(Из письма В. А. Косоговского Е. К. Бюцову в Министерство иностранных дел).

26 августа. Все причины, почему шах отказался от поездки в Европу в настоящее время, пока едва ли могут быть определены совершенно точно. Первая и самая главная причина — это, конечно, финансовые затруднения. Вторая — еврейский вопрос: некий моджтахед сейид Рейханолла потребовал, чтобы шах для всех евреев... установил особые отличительные наружные знаки. После долгих рассуждений евреев действительно заставили, и они теперь носят особые ярлыки с надписью "Джамаэт-е яхуд", что значит "Еврейская община".

По этому поводу ходили довольно упорные слухи, будто персидское правительство намерено также и арелян, халдеян и вообще всех остальных немусульман заставить носить подобные же ярлыки. Эти слухи сильно волновали общество и могли повести к крайне печальным последствиям, особенно при теперешнем бессильном и неустойчивом персидском правительстве, и не на шутку встревожили шаха.

Но со своей стороны, помимо вышеупомянутых причин, я позволю себе думать следующее: подбивал шаха на эту поездку Фарман-Фарма, твердо рассчитывавший за время отсутствия шаха остаться правителем государства. Когда же шах якобы для этой цели на время своей отлучки вызвал из Табриза валиахда, Фарман-Фарма сразу изменил тактику и всеми мерами стал отговаривать шаха от заграничной поездки, ругая все европейское и прельщая шаха Демавендскими горячими водами...

[Порядки, введенные Фарман-Фармой в армии]

28 августа. В нынешнем же году Фарман-Фарма затеял сарбазский лагерь позади монетного двора, на отчаянном солнцепеке; результат понятен: у голодных, холодных, голых и совершенно непривычных сарбазов повальная лихорадка скоро перешла в брюшной тиф. Холодные ночи, следующие за знойными днями, каждые [144] сутки уносили из сарбазского лагеря нe менее двух-трех жертв. Некоего Аббас-хана, воспитанника бывшей австрийской военной миссии, вздумавшего и утром и вечером по 7—8 часов в день школить полубосых сарбазов, заставляя маршировать по камням, сарбазы избили, а палатку его изорвали в клочки; этого general’я Фарман-Фарма до сих пор где-то тщательно скрывает от рассвирепевших азербайджанских сарбазов.

[О займе]

Косоговский — Щеглову (Письмо из Тегерана в Зергендэ

(Зергендэ — живописное местечко под Тегераном, летняя резиденция дипломатических деятелей России, Англии и других стран)

26 сентября. Хотя я убежден, что вам все известно, тем не менее и со своей стороны считаю долгом довести до вашего сведения о решении персидского правительства произвести заем в 8 млн. (16 куру ров) туманов на следующих условиях: берут 8 млн. на 20 лет, по истечении коих должны быть погашены и капитал и проценты с него. В виде гарантии в уплате персидское правительство отдает те 450 тыс. туманов ежегодных, которые после отрешения садр-азама были надбавлены на ежегодные доходы правительства с таможен.

Персидское правительство желало заключить этот заем в Германии, но бельгийцы претендуют, что они затратили непроизводительно столько своих капиталов в Персии (газовое освещение, сахарный завод, железная дорога в Шах-Абдол-Азим), что по всей справедливости персидское правительство должно совершить этот заем именно у бельгийцев.

Пока тянулись переговоры нерешительного правительства, часть крупных вельмож предлагала совершить заем у России...

...Всех 8 млн. туманов Персии сейчас не нужно; но она решила взять их в надежде рассчитаться: 1) с долгом за табачную монополию, 2) с английским банком Шахиншах и 3) с бератами (содержание армии и вообще всех служащих и пенсионеров) за последние годы. [145]

Новые затеи Амин од-Доуле

2 октября. Возвращение всех магалов в столицу. Идея, нельзя отрицать, богатая и правильная, но едва ли осуществимая в Персии. До сих пор, чтобы в Персии получить жалованье, надо было найти соответственный источник — магал. Раз магал уже найден, его можно всегда перевести в любую провинцию: тогда губернатору, прибавив новый магал... взамен должны скинуть столько же с цифры представляемых им доходов.

Но при этом надо иметь в виду главнейшее зло, разъедающее Персию, — это всегда и во всем дух откупной системы: если мне переводят, например, из Тегерана в Хорасан магал в 100 туманов ежегодно, то я не получу эти 100 туманов прямо из казны чистыми деньгами, но мне дадут какую-нибудь отрасль доходов в 100 туманов ежегодно; и тогда уже от моей ловкости, бессердечия, алчности, общественного положения и обстоятельств будет зависеть, насколько больше 100 туманов сумею я высосать из предоставленной мне статьи. Некоторые, отделив известную лепту губернатору и его чиновникам, все-таки умудряются заполучить вдвое, втрое и больше, чем сколько им назначено, не считая уже того, что во все время пользуются бесплатно и курами, и маслом, и всеми иными продуктами кормятся на счет магала, а если это чиновник или вообще лицо с весом, то магальную деревню разоряет уже не только он один, но еще и целые стаи его приближенных и алчных слуг. Но зато бывают и обратные случаи: некоторые затрачивают труд и капитал на свои магалы и, приведя их в лучшее состояние, поднимают их доходность.

И это было введено в систему. Все знали и считали, что иначе и быть не может, — до самого шаха включительно. Вот Амин од-Доуле, кабинетный делец и мыслитель, никогда, нигде не губернаторствовавший, и вздумал сломить старую систему и устроить по-европейски: все доходы государства должны поступать не на именные магалы, а прямо все в одну общую государственную казну. Тогда все служащие должны будут получать все свое содержание непосредственно из одной государственной казны... Этим Амин од-Доуле надеется уничтожить незаконные и разорительные для страны поборы. Даже полки тегеранского гарнизона, а равно все служащие в столице, [146] командируемые в провинции, должны будут получать все свое содержание уже не из тех провинций, куда командируются, но все целиком также из государственного казначейства... В настоящее время Амин од-Доуле решил увеличить и назначить по провинции справочные, цены, соответствующие действительным местным базарным ценам (?). Решил многим урезать, т. е. сократить, а некоторым и совершенно уничтожить пенсии, жалованье, анамы. Решил уничтожить наследственные пенсии и наследственное жалованье, до сих пор обращавшееся в наследственные пенсии.

Всеми этими мерами Амин од-Доуле рассчитывает настолько упорядочить и повысить доходы государства, что полагает не только совершенно уничтожить ежегодный дефицит, но еще и иметь ежегодный излишек до 250 тыс. туманов (1/2 миллиона руб.). Но все это не более как кабинетные фантазерства, бумажные измышления, которые хороши, быть может, на бумаге или в устах профессора государственной экономии...

Хоть бы дело кашанцев: притащились люди по правому делу в столицу к Амин од-Доуле, везир-азаму, решителю судеб персидского народа — и что? Продержал он бедный люд — землевладельцев, хлебопашцев, едва снискивающих денное пропитание, — 40 дней в столице, где бедняки-крестьяне в течение этих 40 дней должны были ведь есть, жить, иметь ночлег... "Сегодня да завтра, завтра да послезавтра", и в конце концов: "У меня поважнее ваших решаются дела, а вы можете обратиться к Низам ос-Салтане, министру юстиции". И когда кашанцы вздумали выразить свой протест против такого бесчеловечного, вопиющего к ним отношения, их стали называть крамольниками, негодяями и даже, по какой-то совершенно непонятной причине, неблагодарными. Ну что после этого можно ждать от народа? Всякому терпенью есть предел— и чего-нибудь да дождутся!

[О мошенничествах при доставке продуктов]

2 октября. ...Ежегодные доходы и повинности, представляемые губернаторами провинций, разделяются на два рода:

1) нагди, т. е. наличными деньгами, и

2) джинси, т. е. натуральные повинности. [147]

Но так как в Персии при существовании почти исключительно одних только вьючных сообщений доставка продуктов натурой из дальних провинций немыслима да и потом Тегеран не нуждается во всех этих продуктах, в которых, напротив, имеют нужду на месте... то взамен натуральных повинностей до сих пор назначались и устанавливались для них справочные цены, та'сир. Положим, губернатор Урмии должен доставить 5 тыс. туманов деньгами и 1 тыс. харваров (1 харвар=18 пудов) пшеницы. Так как из Урмии немыслимо доставить зерно в Тегеран, то взамен губернатора обязывают представить деньги в сумме, равной стоимости 1 тыс. харваров пшеницы. Губернатор подкупает чиновников, посылаемых из Тегерана для установления справочной цены та'сир, и они устанавливают крайне низкие цены — вдвое, втрое ниже настоящих. Положим, например, что 1 харвар пшеницы стоит 9 туманов, а чиновник устанавливает та'сир, равный 3 туманам за 1 харвар пшеницы. Тогда что же делает губернатор? Он отсылает в казну по справочной цене 3 тумана за 1 харвар, т. е. 3 тыс. туманов за 1 тыс. харваров...; сам же все-таки собирает с жителей всю пшеницу натурой в свои житницы и затем, дождавшись зимней распутицы или весеннего сева, — словом, времени, когда цена на зерно наивысшая, — тем же жителям продает их же пшеницу уже по 9 туманов за харвар, т. е. 1 тыс. харваров за 9 тыс. туманов, наживая таким образом 6 тыс. туманов.

[Опасные симптомы]

Сведения, доставленные из Табриза мусульманином-шиитом: о беспорядках, учиняемых курдами и армянами на персидско-турецкой границе

2 октября. Теперь власть шаха, по словам сартипа Мортаза Кули-хана, не действует далее 4 фарсахоз (25-30 верст) от Тегерана. На дальнейшем же расстоянии власть шаха уже не признается.

В стране начали чувствоваться опасные и тревожные симптомы. Забитый, истощенный народ, до сих пор рабски покорный, потеряв всякое терпение, нет-нет да и начинает высказываться, что дальнейшее существование подобного порядка вещей невыносимо и невозможно…. [148]

2 октября. Последнее время армяне, угнетаемые в Турции, переселяются в Персию; до сих пор около 7 тыс. — 8 тыс. человек нашли себе убежище в провинциях Урмия и Хой. Это переселение армян служило и служит поводом к разным пререканиям между турецким и персидским правительствами; турецкое правительство устроило даже в нескольких пограничных пунктах лагеря; в свою очередь и принц Зафар ос-Салтане, губернатор Урмии, устроил также лагерь на границе же. Турки все время требовали и требуют, чтобы Персия выгнала со своей территории армян, нашедших убежище в Персии, и впредь не допускала бы армян на всю свою территорию; но Амир-Низам, генерал-губернатор Азербайджана, и Зафар ос-Салтане (подчиненный ему губернатор Урмии) отказываются исполнить их требования. Недавно целая партия армян в числе 700-800 человек сделала нападение на племя курда Мохаммед-аги, сына Али-аги Шеккаки, перерезала до 300 человек курдов и ограбила все их имущество. Сын шейха Обейдолла, шейхи Садык и Мохаммед-ага долго требовали удовлетворения от принца Зафар ос-Салтане, но, не получив требуемого удовлетворения, они решились на месть и в один прекрасный день на рассвете напали врасплох на деревню, находящуюся в расстоянии одного фарсаха (7 верст) от города Хоя (деревня Вар), населенную армянами, большей частью пришлыми из Турции. Перерезав почти всех жителей, как мужчин, так равно и женщин и детей и ограбив все их имущество, курды ушли...

[Наглость и алчность Шва ос-Салтане]

7 октября. Мир-пяндж Касым-ага принес более полные сведения: Шоа ос-Салтане возбудил против себя поголовно весь Гилян, выкинув две знаменитые шутки.

1. Наглость и алчность этого деспота превзошла всякие границы: всем Талышем (Талыш — часть Гиляна между р. Карганруд и Астарой) управляет наследственный эмир-туман Носрат-уллах Амид ос-Салтане Талыши, в сущности и теперь еще полунезависимый вассал. Перед ним не только дрожит весь Талыш, но он имеет громадное значение и во всем Гиляне. Преданность к нему талышей [149] так безгранична, как никогда не бывала ни к одному из шахов Каджарской династии: когда его нет в Талыше, то все талыши добровольно признают эту власть за его женой, без разрешения и ведома которой ничего не делается в Талыше.

В настоящее время Носрат-Уллах-хан живет в Тегеране в почетном плену под самым строгим надзором полиции. В Талыше он, считая себя полуцарьком, никогда не уживается ни с одним из губернаторов — вечные столкновения; или же вступает в союз с губернатором, но тогда только не иначе, как в ущерб другим влиятельным лицам Гиляна и Талыша.

У этого вассала есть помощник и вместе с тем родственник, Шир-хан, который за его отсутствием управляет Талышем. Этот известный богач в свою очередь также пользуется огромным значением в Талыше и даже во всем остальном Гиляне.

Алчный Шоа ос-Салтане вздумал ограбить этого Шир-хана: призвав его к себе, восточный сатрап прямо потребовал от него 30 тыс. туманов (60 тыс. руб.) за то только, что он богат. При этом Шоа ос-Салтане объявил ему, что если требуемая сумма не будет представлена немедленно, Шир-хан получит чуб-фаляке (Чуб-фаляке — один из наиболее распространенных в то время видов наказаний: провинившегося клали на спину, его босые ноги привязывали к деревянной палке, концы которой держали два человека, и палач бил палками по ступням ног). Изумленный Шир-хан попробовал было протестовать. Тогда ему действительно закрутили ноги в чуб-фаляке и начали бить палками по пяткам. Ошеломленный полуцарь послал к себе на дом передать жене, чтобы она собрала со всего Решга все, что только может, и, прислала бы ему для вручения юному извергу. Собрали всего на сумму до 10 тыс. туманов, коими откупили... (Видимо, под влиянием каких-то неизвестных нам причин Косоговский в оценке личности Шоа ос-Салтане вступает в противоречие с самим собой (см. стр. 134)

[Порядки при назначении губернаторов]

14 октября. Бывший генерал-губернатор Хорасана Асаф од-Доуле Шихаб оль-Мольк добивался получить вновь освободившееся генерал-губернаторство Кермана за [150] назначением Фарман-Фармы генерал-губернатором Фарса (Шираза). Шах прямо спросил Асаф од-Доуле, сколько тот намерен заплатить за это назначение. Асаф од-Доуле сказал, что 50 тыс. туманов (100 тыс. руб.). Тогда шах ответил ему: "Ну, хорошо, но только с тем, чтобы ты эти деньги выдал сейчас же в уплату долга войскам". Асаф од-Доуле вывалил чистоганом 54 тыс. туманов, которые, действительно, и были немедленно выплачены войскам, после чего шах объявил Асаф од-Доуле: <:Ну, спасибо, а генерал-губернатором в Керман я назначил не тебя, а другого". С Асаф од-Доуле у правительства давно были счеты, и правительство никак не могло заставить его уплатить долг. Теперь расквитались: вор у вора дубинку украл.

Походы, командировки

14 октября. Сюрсат (Вид продовольственной повинности населения), или сурсат (а не сурзат, как пишет Огородников (Один из царских чиновников, работавших в Иране, автор нескольких работ об Иране). Начальником областей и губернаторам должны быть высылаемы маршруты, пути следования шаха или вновь назначенных губернаторов, или высокопоставленных лиц, или частей войск, или некоторых знаменитых иностранных путешественников. При этом маршрутов в европейском смысле слова в Персии не существует, ибо точного распределения времени по дням персы не признают.

Достаточно, если только местным властям будет сообщено лишь общее направление пути, а они в свою очередь лишь в общих чертах подготовят полосу предстоящего нашествия властей или войск.

Когда, наконец, становятся более или менее точно известными пункты остановок, губернаторы стараются содрать и собрать с местного окрестного населения все необходимое не только для грозно надвигающейся своей саранчи, но и еще в большем количестве для приема и затем сопровождения по своему краю саранчи чужой. С окрестных жителей безжалостно собираются, сгоняются и свозятся к пунктам остановок: бараны, куры, яйца, хлеб, мука, крупа, дрова, овощи, осветительные материалы...

Собственно говоря, как уже и сказано, маршрут следования должен был бы назначаться по точному расписанию дней маршрута, остановок и дневок. Но время, а [151] нередко и самое направление марша зачастую изменяется совершенно неожиданно, часто в силу одного только каприза путешествующего вельможи или шаха...

Поэтому зачастую местные власти в предварительно указанных им местах бывают принуждены ждать по нескольку дней, а иногда и недель. Но это отнюдь не смущает ни их самих, ни, тем более, их свиту, ибо все это время они живут всецело за счет того уголка их губернаторства, который имел несчастье подвергнуться их неумолимой оккупации.

Поэтому при путешествиях шахов или даже губернаторов они редко возвращаются по одному и тому направлению. Во-первых, жители обыкновенно откупаются от вторичной подобной напасти, а, во-вторых, и сами они избегают обратного пути по опустошенной, а иногда и озлобленной против них стране...

Номинально, на бумаге, местным жителям за сюрсат уплачивается: им выдают зачетные квитанции. При этом надо сделать следующую основную всегда и во всех случаях оговорку: когда один губернатор сменяется, то не только такие сравнительные пустяки, как зачетные квитанции, но и документы поважнее, выданные прежним губернатором, при новом уже не признаются. А так как в настоящее время, во-первых, губернаторы меняются как перчатки, а во-вторых, все они свои места покупают за деньги и поэтому, понятно, спешат наверстать то, что уплатили за получение ими губернаторского места, то и понятно, выгодно ли им принимать старые зачетные квитанции, т. е., иными словами, выгодно ли признавать долги своего предместника, хотя бы они и были свято законны?

Правительство разрешает, чтобы представляемые квитанции шли за счет податей. Губернаторы, действительно,, стараются нередко в подобных случаях за бесценок скупить подобные квитанции для того, чтобы затем правительству представить их в зачет представляемых губернаторами податей уже в полной цене.

Но и само правительство далеко не во всех случаях признает выдачу зачетных квитанций.

1. В большинстве случаев, если шаху или вообще правительству кажется, что расходы не особенно велики, а это зависит от взгляда, или если любезно предлагает сам губернатор, все расходы производятся безусловно на пишкеш (подарок), т. е. на даровщину. [152]

2. Если само правительство видит, что расходы непосильны для страны, оно приказывает выдавать зачетные квитанции.

3. Сам шах и его андерун (гарем) путешествуют обыкновенно на пишкеш, т. е. на даровщину.

4. Со свиты, если даже ей приказано выдавать зачетные квитанции, никто не решается брать...

5. Части войск как при конвоировании шаха или других высокопоставленных лиц, так равно и при отдельном следовании частей войск при командировках, смене гарнизонов, возвращении домой на льготу и проч. не имеют права выдавать зачетные квитанции и должны платить наличными деньгами. Но это на деле не соблюдается, и все подобные передвижения войск в действительности обращаются в мародерство и открытый грабеж...

Расправа персидского военного министра с генералом от артиллерии начальником штаба генерал-фельд-цейхмейстера

22 октября. Выдавали казвинским артиллеристам суточные. По случаю столь редкого события при разделе суточных присутствовал сам Амир-хан-сардар. Он приказал выдавать по списку.

Из первых же десяти вызванных налицо оказалось только семь, троих же не было. Тогда Амир-хан-сардар сказал: "Да остальные-то, наверное, подставные", так как большая часть только числилась на службе, а в действительности содержалась в отпусках. "Но имейте в виду, [— сказал он, —] я не из тех, которые допустят продолжение подобных мошенничеств".

При этих словах начальник штаба артиллерии генерал-фельдцейхмейстера, адъютант-баши туп-хане-эмир-туман Мирза Исмаил-хан, вспыхнул:

— Кто же это, по-вашему, мошенник? — Первый — ты! — закричал Амир-хан сардар.

— Ты сам мошенник!..

Амир-хан сардар, тучный, очень красивый мужчина [153] огромного роста вскочил и дал начальнику штаба артиллерии две такие плюхи, что тот закружился волчком.

Затем Амир-хан сардар приказал выгнать начальника штаба из комнаты и арестовать, но тот, обозлившись... возопил, обращаясь к артиллеристам:

— Тупчи! Чего вы смотрите? Разве не видите, что вашего хана бьют (Он действительно из очень влиятельных ханов и притом наследственных).

Артиллеристы обнажили тесаки. При этом присутствовал сам начальник артиллерии, или генерал-фельдцейхмейстер (бывший начальник разграничительной комиссии на русско-персидской границе), Амин-Низам эмир-туп-хане...

Присутствовавшие при вышеописанной сцене офицеры, возмущенные ею, побуждали Амин-Низама эмира-туп-хане заступиться за своего начальника штаба и притом так страстно и неудержимо выражали свои порывы, что вконец разорвали штаны своему генерал-фельдцейхмейстеру. Когда Амин-Низам увидел, что тупчи обнажили оружие, и сообразив, что дело приняло слишком опасный оборот, он бросился вперед и закричал:

— С ума вы сошли! Шашки в ножны! — и при этом изрек слова, признанные классическими даже самими персами и послужившими ясным выражением его собственных убеждений. "Да разве военный министр не может разговаривать (!) со своими подчиненными как ему угодно?"

Тупчи, правда, притихли и вложили обратно в ножны свои тесаки, но при этом были до того возмущены, что даже эти грубые люди не могли сдержать негодования при виде унижения и позора своего начальника и, несмотря на всю свою нищету, швырнули выданные было им деньги обратно и все до единого ушли из здания Военного министерства.

Но начальник штаба не унимался... По энергично отданному Амир-ханом-сардаром приказанию, начальника штаба схватили и отвели под арест (Как самого начальника штаба, так равно и его родного брата Мохаммед Ибрагим-хана, вздумавшего было заступиться за брата). Сам же Амир-хан-сардар в своей карете ускакал к шаху (дворец отделен от Военного министерства одной узкой улицей).

Через несколько минут шах послал в Военное министерство десять своих фаррашей... Фарраши эти грубо [154] выволокли обоих братьев из-под ареста, надели на них: цепи, и, как собак, поволокли за собой и толкали их. Всего пришлось пройти не более полутораста шагов, а между тем искусные и опытные фарраши уже успели и на этом пространстве ободрать с них все военное платье, содрать с них все вещи и очистить карманы. Неведомыми путями за эти несколько мгновений оба брата очутились в каких-то серых халатах и простых персидских старых шапках.

Обоих братьев приволокли в цепях в первый двор шахского дворца "Тахт-е мармар"... Так как здесь произошло огромное скопление народа, то братьев перетащили в другой, маленький дворик, отделенный от первого деревянной зеленой решеткой... и здесь их бросили обоих на землю, как собак. В это время вышел из дворца от шаха начальник его фаррашей и палачей, свирепый фарраш-баши Ходжет од-Доуле, и приказал фаррашам подать чуб-фаляке, которые и были немедленно принесены. Но палки оказались не помоченными для того, чтобы были всегда гибкие. Это привело свирепого Ходжет од-Доуле в бешенство, и он стал неистово бить своей толстой сучковатой палкой всех присутствовавших при этом фаррашей и палачей, потребовав, чтобы хоть из-под земли да достали ему свежих чуб (палок, шпицрутенов), и озверился до того, что своей толстой палкой четыре раза ударил по голове и лицу начальника штаба.

Начальника штаба положили на спину, задрали ему ноги, вставили в фаляке босые ноги и закрутили палку; затем восемь шахских палачей разобрали огромный пук длинных палок в среднем толщиной в палец (Фридриховские шпицрутены, применявшиеся и в России,, когда гоняли сквозь строй. Батоги)

Увы, под батогами начальник штаба вел себя недостойно: вместо того чтобы при подобном из ряда вон выходящем торжестве прикусить язык и оставаться немым как рыба, он с первых же ударов стал извиваться, унижаться, молить начальника фаррашей пощадить его. Но тот, увидя кровь, как хищный зверь, свирепел все более и более.

Конечно, легко рассуждать и обвинять, глядя со стороны; в оправдание же несчастный жертвы можно сказать лишь то, что наказание чуб-фаляке, когда оно производится так неистово и ошеломляюще быстро, как производилось в данном случае, действительно ужасно: от ступни [155] до колен ноги истерзаны и буквально изрезаны батогами; кровь хлещет, окровавленная кожа с кусочками теплого человеческого мяса вырывается с батогами, летит в сторону и нередко попадает в лицо присутствующим. Нередко после такого истязания отпадают и отгнивают, а иногда даже и прямо тут же сбивают десять ногтей с пальцев ног.

При наказании в былые времена в Европе шпицрутенами или батогами человека по крайней мере клали хоть лицом вниз; здесь же человек лежит лицом вверх, благодаря чему длинные батоги, захлестываясь, попадают не только по ногам, но и по всему телу и по лицу, иногда вырывая целиком губы и глаза, особенно если батог размачивается, или срезан весенней порой с крупными свежими почками. Обыкновенно во избежание подобных случаев с истязаемыми сами палачи сжаливаются и набрасывают на лицо абу. Но на этот раз свирепый Ходжет од-Доуле не позволил даже накинуть начальнику штаба на лицо и абу, и этого несчастного терзали с открытым лицом.

Каждый из восьми палачей, производивших экзекуцию, дал не менее 50-60 ударов, что в общем составляет от 400 до 500 ударов палок... И это кавалер российского императорского ордена святой Анны 2-й степени!..

Швырнув полубезжизненное тело бесчеловечно изуродованного начальника штаба, палачи снова бросились к младшему брату мир-пянджу Мохаммед Ибрагим-хану (генерал-лейтенант с зеленой лентой "Льва и солнца" 1-й степени) и поволокли его, таща за цепь, совершенно как цепного пса, свалили было на спину и уже подняли было и над ним фаляке...

В эту минуту вошел Амир-хан-сардар из дворца от шаха и приказал прекратить кровопролитие; но неистовый Ходжет од-Доуле вопил: "Мало ему, этой собаке. Он и под чуб-фаляке не хотел покориться и осмеливался говорить дерзости! В амбар их обоих!"

И обоих несчастных братьев поволокли за цепь, точно собак, в амбар; но старший брат, конечно, не мог уже сам переступать, и его волокли за цепь, как безжизненный куль или вообще какую-нибудь вещь... Амбар — это государственная тюрьма, в которую сажают только самых тяжких преступников, помещается в грязном зловонном подземелье; тут же и живут, и едят, и испражняются. [156] Подземелье это никогда не очищается; если истомленный узник скончается, его выволакивают, как падаль. Из этого подземелья никогда уже более не выходят на свет божий...

И я могу считать себя особенно счастливым и искупившим часть своих грехов тем, что мне удалось трех человек освободить из этого ужасного амбара...

Но этим дело еще не кончилось: шах приказал отрубить обоим братьям уши и носы, затем взнуздать, т. е. продернуть в оставшийся кусочек носового хряща шерстяную бечевку, и так водить их по базару на показ всему народу. Тонкая бечевка эта ссучивается из нескольких волосков козьей шерсти, затем вдевается в толстую иглу, которой зашивают мешки, и продевают эту иглу со шнурком сквозь уцелевший кусочек носового хряща (Насколько ужасную боль причиняет эта особого рода узда, довольно сказать то, что бешеные верблюды, на которых ничего не действует, взнузданные подобной уздечкой, становятся кроткими, как ягнята).

Амин од-Доуле поспешил к шаху с целью остановить это новое безумие.

Оба этих несчастных брата — родовые-наследственные ханы, в близком родстве с ханами хойскими, салмасскими и урмийскими. Артиллеристы и даже некоторые сарбазы шевелятся: можно ожидать беспорядков.

...Талышинский хан все время, покуда Мирза Исмаил-хан содержался в амбаре (с 22 по 25 октября до заката солнца), присылал ему пищу и лекарства для исцеления его ран; к величайшему изумлению, Мирза Исмаил-хан уже 25 октября вечером мог ходить: или персидские лекарства имеют сверхъестественные целебные свойства, или фарраши и палачи, бившие Мирза Исмаил-хана, сообразив, что имеют дело с богатым человеком, успели с ним перекинуться двумя-тремя словами и в ожидании гонорара щадили его, несмотря ни на какие настояния обезумевшего от ярости фарраш-баши Ходжет од-Доуле...

25 октября после заката солнца Мирза Исмаил-хана и его брата перевели снова в Военное министерство и на этот раз содержат там, окружая большим почетом, баз цепей; говорят даже, что им на днях пожалуют халаты. Блестящий образчик непостоянства и бесхарактерности теперешнего правительства: нет ничего постоянного, устойчивого ни в гневе, ни в милости... [157]

Иррегулярная конница

26 октября. В городе Сабзеваре Хорасанской "провинции содержится по спискам 250 человек конницы -под начальством некоего Шаджи-е Султана. Эти 250 человек должны были находиться в ведении губернатора, собирать подати, подавлять восстания, преследовать разбойников; из них 125 человек всегда должны состоять налицо, а другая половина — распущена по домам. Собственно говоря, обе половины жили по домам, но на 125 человек конных все-таки губернатор имел право всегда рассчитывать и требовать их от начальника конницы; тот в свою очередь хоть не в один день, а в несколько, но все-таки выставлял для губернатора конных, если и не в полном числе, то приблизительно столько, сколько требовал губернатор. Разумеется, собирая подати и исполняя различные административные поручения, эти конники жестоко грабят народ.

Как сказано, содержат из этих 250 всадников 125 на лицо + 125 человек, распущенных по домам, т. е. в две смены, которые должны чередоваться ежегодно по усмотрению самого начальника конницы, который обыкновенно (так же, как и в данном случае) вместе с тем и местный помещик, а всадники по преимуществу из его собственных крестьян.

За эту повинность как сам хан-помещик, так равно и все его всадники, — если даже они и не из числа его собственных крестьян, — получают следующее вознаграждение и льготы от правительства.

1. Ни сам начальник конницы, ни его всадники не платят податей.

2. Жалованье в размере 22 тумана в год на каждого всадника... на 250 человек в год 5 500 туманов (или около 10 800-11 000 руб., в зависимости от курса). Деньги эти, увы, выдаются на руки самому начальнику конницы и потому, конечно, лишь в исключительно редких случаях, да и то только частью, доходят до самих всадников. Большинство же [командиров] всевозможными вымогательствами удерживают целиком в свою пользу все причитающееся им [всадникам] от казны содержание; более ловкие из них придирками доводят своих всадников до того, что они, — лишь бы избавиться от преследований, — сами добровольно уступают свое жалованье [158] начальнику конницы, и тем [командиры] почти всегда достигают своей цели. При взимании податей и командировках часть, вымогаемая противозаконно от жителей всадниками, идет начальнику конницы; а если всадник истратит целиком высосанные им из народа деньги или станет упорствовать и не давать доли своему начальнику, его заковывают в цепи и начинают мучить и пытать в присутствии его родственников, дабы те сжалились над ним, выкупили бы его...

3. Джире, или суточное довольствие, собирается с местных жителей в счет малиата и притом, разумеется, далеко не в том количестве, как полагается, но в зависимости от многих причин: если начальник конницы — человек сравнительно справедливый (Эта такая редкость в Персии, что если подобный начальник и найдется, о нем кричат все — и свои и чужие — как о небывалом феномене) и держит в руках своих всадников, они получают приблизительно то, что им и полагается; но если начальник конницы, как это обыкновенно и бывает, человек слабый, или нуждается в услугах своих всадников, или они сами — народ зубастый, насилиям и поборам их с народа нег и нет конца..

Нагл-е мекан

В путь сановники и вновь назначаемые генерал-губернаторы пускаются не сразу, особенно если им предстоит уезжать против их воли.

Предварительно вельможа выезжает за город, версты за 3-4-5, много 7-8, располагается там станом преимущественно около одного из загородных садов и живет неделю-другую. Здесь он выжидает сбора своей разношерстной свиты, конвоирующих его войск (Нередко эти войска собираются по нескольку недель и даже, месяцев), окончательного сбора его собственных вещей и чаще всего... выяснения политических обстоятельств. Раз вельможа выехал за городскую черту, уже никто не может сказать шаху, что он ослушался высочайшего повеления и не выступил в поход; значит, форма соблюдена и, по персидским понятиям, сам шах должен быть удовлетворен...

Нередко стоят-стоят, да и вернутся обратно в город [159] и вовсе никуда не поедут; а иногда вместо себя пошлют только своего пишкара (соправителя); а иногда даже и этого не приходится делать, если вельможе удается выждать и затем получить другое, желаемое им назначение.

Вот подобный-то выезд и называется "нагл-е мекан", что значит "переезд с одного места на другое"...

Конвой вновь назначаемых губернаторов

При новых назначениях губернаторы, если только они раньше имели под своим начальством какие-нибудь части, обыкновенно тащат эти части с собой в свое новое место назначения: у них с ними свои счеты и расчеты, связи, симпатии, интересы, сравнительно большое взаимное доверие. Фарман-Фарма ближе всего сердцем к Азербайджану; Керман же и далеко, да и слишком явно высказывал свои антипатии к нему. Вот поэтому-то он и избрал себе в конвой хойских артиллеристов, пришедших из Азербайджанской провинции, где он ранее был командующим войсками, а равно и фоудж "Ардебиль" (впрочем, питающий к Фарман-Фарме самую искреннюю ненависть: это сарбаз фоуджа "Ардебиль" сказал, что "Фарман-Фарма смотрит не глазами, а ртом"), очевидно, надеясь на них все-таки несравненно более, чем на другие части. [160]

1898 год

Волнения среди офицеров-инструкторов по поведу неуплаты жалованья правительством

28 февраля. Офицеры-инструктора, ученики бывшей австрийской военной миссии — цвет персидской армии — не получали в течение 9-10 месяцев жалованья; последние три месяца эти несчастные томились почти ежедневно в здании Военного министерства, где в былое время раздавалось жалованье, и в доме самого Амир-хан сардара; но им всякий раз неизменно говорили; "даст бог, завтра или послезавтра".

Наконец, потеряв всякое терпение, 22 февраля 43 офицера-инструктора, собравшись, вместе явились в дом военного министра Амир-хан сардара; один из этих офицеров, сартип III класса Мирза Абедин-хан, от имени всех товарищей отправился в помещение самого военного министра и заявил ему:

"Через несколько дней наступает ноуруз, а у нас не только что справить праздник, но даже и хлеба не на что купить. Скажите лучше прямо: если мы не нужны правительству, то пусть оно рассчитает нас по сегодняшний день и затем отпустит нас на все четыре стороны, дабы мы могли на стороне изыскивать себе источники пропитания".

Амир-хан сардар обещал по обыкновению выдать им деньги на другой день, т. е. 23 февраля. Тогда эти офицеры, доведенные до отчаяния, решились: если им не дадут денег и на другой день, засесть всем поголовно в бест в английскую миссию.

На основании полученного обещания 43 офицера-инструктора явились 23 февраля на квартиру военного [161] министра за получением обещанного им накануне жалованья. Не только жалованья, но даже и самого военного министра не оказалось налицо. Тогда все 43 офицера-инструктора с шумом и гамом ввалились в помещение сына военного министра эмир-тумана Сейф оль-Молька ("Сабля государства", молодого человека лет 20) и заявили, что не выйдут отсюда, покуда не получат своих денег. Растерявшийся сын военного министра, дабы успокоить негодующих инструкторов, поклялся им, что отец уехал в Доушан-тепе (загородный дворец) к шаху именно по поводу их денег и, даст бог, устроит их дело. Но офицеры уже изверились во всяких клятвах и обещаниях и объявили: "Пусть нас хоть расстреляют, но мы, пока нам денег не отдадут, не уйдем отсюда".

В это время приехал везир-ляшкер Мошир оль-Мольк (контролер Военного министерства); сын военного министра, Сейф оль-Мольк, бросился к нему, умоляя выручить его из беды. Мошир оль-Мольк старался успокоить донельзя раздраженных офицеров и просил их потерпеть еще один денек, клятвенно заверяя, что завтра им дадут деньги, намекая на то, что заем у англичан должен состояться, и тогда правительство сразу удовлетворит все войска и учреждения. Тогда один из них сказал:

"Хорошо, мы и на этот раз уйдем и будет ожидать до завтра, но только до завтра; если же и завтра мы не получим своих денег, то прибегнем к защите английского флага. Вам, вероятно, неизвестно, что мы хотели идти с заявлением к садр-азаму, но не сделали это лишь потому, что из всех 43 человек только у десяти оказалась военная форма: у всех же остальных она заложена, ибо нам есть нечего. Мы здесь все налицо: пошлите к любому из нас на дом, и если вы найдете во всем доме имущества хоть на 10 туманов, мы все позволим себе перерезать горло, — все перезаложили, все пораспродали".

25 февраля офицеры снова настойчиво приступили к Амир-хан-сардару, который им ответил: "Завтра (?) 26 февраля все будут удовлетворены и жалованьем и суточными за шесть месяцев текущего года... Те же, которые что-нибудь уже получили, дополучат следуемое им до шести месяцев".

Когда же офицеры явились и 26 февраля, то их протомили целый час, говоря, что "вот-вот сейчас принесут деньги из шахского андеруна (гарема)". [162]

Все ожидали... Но солнце зашло, а денег так и не принесли. Тогда голодным офицерам объявили, что сегодня уже поздно, но что завтра... деньги достанут, снова намекая на заем, и в понедельник 1 марта всех удовлетворят до последней копейки...

Военный министр Амир-хан-сардар подал в отставку...

"Доходы Фарман-Фармы за время управления Персией"

30 марта. Фарман-Фарма за время своего управления Персией (с 27 октября 1896 г.) успел награбить 800 тыс. туманов (1600 тыс. руб.). Считая, что 100 тыс. руб. он роздал на мелкие подачки, у него чистых осталось все-таки полтора миллиона рублей.

[Обычаи аристократии]

13 июня. Едет сын вельможи с дачи из... Шимрана в Тегеран, лет 9-10, в четырехместной коляске. На широком задке венской коляски сидит ребенок с генеральским гербом на шапке, — значит потомственный генерал. Против него, едва-едва ютясь на передней скамеечке, прицепился почтенный наставник-наблюдатель с длинной седой бородой. А около окна кареты .бежит тучный дядька с обер-офицерским гербом на шапке. На козлах нет никого. На левой же дышловой восседает на персидском седле казанский татарин, беглый из России. Впереди, обливаясь потом, собачьим курц-голопом скачут слуги в синих сардари с огромными белыми пуговицами, в штиблетах, надетых на пробоску, и клетчатых летних штанах без штрипок, вследствие этого поднявшихся до колен, обнажая при этом тощие, мохнатые голени темно-коричневого цвета.

Складчина новых министров на поездку шаха на дачу

21 июня. Шах в половине мая потребовал, чтобы Амин од-Доуле (бывший в то время еще садр-азамом; он пал 24 мая 1898 г.) во что бы то ни стало, откуда хочет, достал ему немедленно 300 тыс. туманов (600 тыс. [163] руб.), из коих половину для того, чтобы, так сказать, заткнуть глотку войскам (среди артиллеристов уже были явные вспышки неудовольствия), не получающим не только жалованья по два-три года, но с ноуруза (9 марта) не получавших даже и джире... а другую половину, чтобы выдать за три-четыре месяца вперед придворным и андеруну и тем доставить им возможность беспрепятственно и роскошно собраться и выехать на дачу... Тогда Амин од-Доуле, выведенный из терпения, грубо ответил, что даже и на один месяц несчастное и вконец истощенное государство не может заткнуть глотки этой ораве алчных, бесстыдных дармоедов (этот ответ также был одной из причин его падения).

Когда же его отрешили от должности садр-азама, то новые члены министерства с Низам ос-Салтане (новым министром финансов) во главе, дабы задобрить прихвостней шаха и с. помощью их снискать его благосклонность и вместе с тем выпроводить шаха из города на дачу, сделали между собой складчину, и... свои добровольные приношения они повергли к стопам своего повелителя, якобы взаимообразно на неотложные государственные нужды.

Всего набралось 150 тыс. туманов, из коих пожертвовали:

Низам ос-Салтане 30000 туманов

Амин оль-Мольк 30000

Мошир од-Доуле .... - . . . 10000

Низам од-Доуле . . . . - ... 10000

и др. в общем на сумму . . - 70000

Итого. . . 150000

Решено было по справедливости так: отдать все эти 150 тыс. шаху, придворным и андеруну. Войскам же опять не дали ни одного гроша, и эти несчастные по-прежнему продолжают страдать и голодать.

[Состояние финансов]

21 июня. Новый министр финансов Низам ос-Салтане, бывший губернатор в Арабистане, а в последнее время министр юстиции и торговли, назначен на эту новую должность 25 мая 1898 г. [164]

Он мечтает попасть в садр-азамы, несмотря на свой 80-летний возраст, и ради этого не задумывается ни перед какими средствами: преследуя исключительно личные интересы, он не останавливается перед окончательным разорением и гибелью и без того уже несчастного своего отечества.

По словам заведующего всеми таможнями Персии, весь остаток таможенных пошлин 1898/99 г. уже целиком распределен новым министром финансов между приближенными шаха, его андеруном (гаремом) и вообще двором шаха... и ныне от этих пошлин осталось всего-навсего только 14 туманов...

Следовательно, все остальные государственные нужды, как внутренние, так равно и внешние, и содержание войск возможно покрыть только из малиатов (податей) с провинций. Но все малиаты провинций, которые Амин од-Доуле, бывший садр-азам, хотел сосредоточить в Тегеране, в общей государственной казне, снова оставлены в магалах (провинциях) и почти целиком там же и разойдутся.

Правда, кроме того, по дастур-уль-амальам (инструкциям) часть сумм все-таки должна поступить в Тегеран; но из всех сумм, которые должны были поступать в Тегеран от губернаторов, большая часть уже забрана о г них правительством вперед в виде авансов, на все же остальное большая часть губернаторов не только представит счета, но найдутся еще и такие губернаторы, как, например, Фарман-Фарма, которые, вероятно, попросят еще и доплату по случаю голода, саранчи, засухи, отправки войск на театр военных действий в Белуджистан и пр. и пр. Есть еще и такие провинции, как, например, Астрабад, которым не хватает своего собственного малиата, и им приходится досылать из Хорасаиской и других провинций. А если некоторые из более добросовестных и богатых губернаторов что-нибудь и дошлют в Тегеран, то это составит лишь ничтожную сумму, каплю в море. Таким образом, на войска и на прочие государственные нужды в государственном казначействе почти ничего не остается на 1898-1899 гг.

Как выйдет из подобного положения правительство в нынешнем 1898/99 году и как снова вывернется Персия,— представить трудно; полагаю, что, наконец, возмутится даже и такой забитый и приниженный народ, как персы. [165]

...Никогда еще казна не была в таком плачевном состоянии, как теперь: помимо всех вышеизложенных в предыдущих рапортах причин, губернаторы, видя бесхарактерность и ничтожество шаха, просто-напросто не желают и прямо отказываются платить этому шаху подати. Да и на самих губернаторах отражается всеобщая распущенность: видя и чувствуя безначалие, помещики и старшины не желают вносить губернаторам подати; в свою очередь крестьяне и арендаторы не желают платить помещикам и старшинам...

Покушение на Мозаффар эд-Дин-шаха в ночь с 21 на 22 июня 1898 г. в Сааб-Крание

Вот как донесено об этом шаху:

"Неизвестный человек пролез через стенку шахского сада как раз около того места, где стоит чятма (Чятма — звено караула из четырех сарбазов) фоуджа “Эмирие". Гулям, занимавший внутренний караул, увидев неизвестного человека, появившегося в шахском саду, немедленно дал знать о том своему начальнику Амир-Бахадур-джангу, и тот немедленно схватил преступника, проникшего почти до самой спальни е. в. шаха... Когда бросились к преступнику, то он так ловко бросил находившийся при нем револьвер, что никто даже этого тогда не заметил и потому при преступнике нашли только перочинный ножичек и больше ничего"...

Шах, по обыкновению не разобрав дела, сгоряча произвел гуляма, схватившего преступника, из рядовых прямо в сарханги, назначив ему при этом сархангское жалованье и, сверх того, по 100 туманов пожизненной пенсии...

Преступника схватили и 22 июня целый день поили вином и водкой, чтобы пьяному развязать язык, но ничего положительного от него не добились.

Переговоры о займе

5 июля. Мартирос-хан ночью у Амин ос-Султана. Толки относительно нового займа у Англии на несколько миллионов и неопределенность положения самого Амин [166] ос-Султана сделались настолько тревожными, что я, наконец, решился сегодня вечером послать к Амин ос-Султану Мартирос-хана...

Перед отъездом я составил для Мартирос-хана конспект тех вопросов, которые он должен был задать Амин ос-Султану... Из этого свидания выяснилось следующее.

У персов нет денег и нет надежд на обычные поступления малиата от губернаторов провинций. Поэтому шах во что бы то ни стало хочет какой бы то ни было ценой добыть денег, денег и денег.

Англичане отлично это понимают и спешат предложить свои услуги, употребляя все усилил, чтобы не упустить этого блестящего случая безжалостна запутать, как паук муху, несчастную Персию в свои крепкие сети.

Равнодушие и недостаток энергии России в данном случае поразительны... Вопрос о займе быстрыми шагами подвигался вперед, а русская миссия все время изволила разъезжать по пикникам в горы...

Главные условия этого хищнического контракта, который смело может быть назван "началом конца Персии", следующие.

Англия дает Персии взаймы на 50 лет 1250 тыс. ф. ст. по 5%. Но Англия дает Персии не все эти деньги целиком в руки, а за вычетом из них долгов: 1) 450 тыс. ф. ст. — долг табачной монополии, 2) около 300 тыс. ф. ст. — долг английскому банку Шахиншах, 3) сравнительно небольшой долг русскому ссудному банку в Персии.

Наконец, англичане дают не 1250 тыс., а за вычетом всевозможных расходов и взяток персидским заправилам всего лишь 1025 тыс. ф. ст. (значит, одних взяток и расходов на сумму 225 тыс. ф. ст., т. е. около 2500 тыс. руб.). Кроме того, Персия должна ежегодно погашать из доходов своих южных таможен около 70 тыс. ф. ст.

В обеспечение же этого долга Англия берет все таможни Южной Персии....

8 июля. Амин ос-Султан просил, чтобы я сегодня же повидался с посланником. Он решился на отчаянный шаг: расстроить английский заем в ту минуту, когда сам он не у дел и когда его подозревают в симпатиях к России. Он все-таки рискнул на этот решительный шаг потому, что слышал уже от меня, что Россия готова дать [167] взаймы то же самое, что Англия, но только на более божеских условиях. Деньги же Персии потребуются немедленно, потому что Англия немедленно прижмет Персию и потребует полной выплаты долгов как за табачную монополию, так равно банку Шахиншах (Рабино) и все прочие долги Англии.

Поэтому Амин ос-Султан настаивает, чтобы посланник сегодня же дал ему категорический ответ, может ли Россия дать Персии безотлагательно всю потребную ей сумму, дабы вполне развязаться с англичанами.

...По-видимому, в Петербурге поняли — неизвестно только в какой степени — значение этого займа, так как посланник получил от министра финансов Витте предложение переговорить с персидским правительством о заключении займа в России на следующих главных условиях.

Международный русский банк дает 40 млн. франков, выпуская акции по 85 % их нормальной стоимости, по 5% годовых, на 40 лет с ежегодной уплатой процентов +1 млн. франков в погашение самого капитала.

В обеспечение Россия требует:

1) доходы с таможен всей Персии, как Северной, так равно и Южной; над всеми таможнями назначается один общий контролер, который должен будет следить за правильным поступлением платежей из таможен на погашение долга; в том же случае, если бы персы вздумали неаккуратно уплачивать свой долг, Международный банк имеет право составить из своих членов комиссию для контролирования поступлений таможенных доходов;

2) доходы со всех рыбных промыслов Персии на Каспийском море (ныне хищнически эксплуатируемых Лианозовым).

Амин ос-Султан, дабы шах и его приближенные не заподозрили его в излишней приверженности к России, склонялся более на то, чтобы заем совершить во Франции, а не в России, но при гарантии России. Ввиду этого посланник поручил мне 21 июля съездить лично, без Мартирос-хана, и передать Амин ос-Султану следующее.

В принципе посланник ничего не имеет против займа в Париже, но при этом считает долгом предупредить, что французский заем причинил бы Персии массу трений. [168]

В России деньги уже готовы и самый заем мог бы состояться в какие-нибудь три-четыре недели, при посредстве персидского посла в Петербурге Мирза Реза-хана Арфа од-Доуле. В Париже же еще надо сформировать общество, найти членов и деньги, выпустить акции и прочее, что займет минимум шесть месяцев, а персам деньги нужны немедленно. Кроме того, при займе в Петербурге все можно обделать через одного Арфа од-Доуле, тогда как при займе через Париж потребовалась бы целая куча новых вводных лиц. Да и вообще всем понятно без объяснения, что легче иметь дело с одним только русским правительством, чем с двумя — и русским, и французским.

Я все это передал и растолковал Амин ос-Султану, который на это ответил: "Все это хорошо; но что я буду делать с англичанами, если они начнут уж слишком круто наседать на шаха?".

Я ответил:

"Во-первых, Англия не имеет права протестовать потому, что деньги эти дает не само правительство, но частное общество “Международный банк".

Во-вторых, русские предлагают выпустить акции по 85% с первого слова; они могли бы выпустить и выше, до 90%, но не делают этого потому, что отчисляют часть на взятки; если же вы откажитесь от взяток, то, вероятно, русские согласятся выпустить и по 90% и, быть может, даже и выше.

Но даже и выпуск по 85% все-таки лучше, чем английский [заем], ибо англичане предлагают не более 82—83%...

Россия обязуется давать по частям, причем первую часть можно дать гораздо больше, чем остальные части.

Россия с первого слова предлагает дать деньги, на 40 лет, но, вероятно, согласится дать, если не на 60, то на 50 лет".

...Посланник говорил мне, будто англичане до того упали духом, что, видя несомненные симпатии Амин ос-Султана к России, сами идут навстречу и предлагают России уже открыто войти с ними в прямое соглашение и братски поделиться с Россией. Англия даст 20 миллионов и возьмет себе юг; Россия же даст тоже 20 миллионов и возьмет себе север Персии. Но посланник от ответа уклонился. [169]

Голод и беспорядок в Табризе

15 августа. Несколько бездушных скупщиков хлеба скупили по сравнительно дешевым ценам хлеб в надежде продать его, когда у народонаселения совсем истощатся запасы, по баснословно дорогим ценам. Скупщики эти, к несчастью, все люди сильные и преимущественно из вельмож и высшего духовенства. Пишкар, т. е. соправитель валиахда в Азербайджане, знаменитый Амир Низам, потеряв всякое терпение с прохвостом валиахдом, протелеграфировал шаху, прося разрешения силой заставить наиболее крупных и бессовестных скупщиков хлеба открыть свои магазины и склады по цене, установленной Амир Низамом.

Разумнее и своевременнее этого требования ничего нельзя было и придумать; но на деле встретились непреодолимые препятствия: оказалось, что главные-то скупщики большей частью — все теперешние приближенные шаха, или из числа бывших габризских местных тузов, или из числа разбогатевших за эти два года царствования Мозаффар-эд-Дин-шаха и поспешивших воспользоваться ужаснейшим из народных бедствий — голодом, чтобы еще более выгодно пристроить свои награбленные капиталы.

Вот этим-то и объясняется странный, на первый взгляд, ответ шаха на телеграмму Амир Низама: "Разрешаю брать запасы хлеба, кроме таких-то и таких-то лиц". А у них-то именно и оказались главнейшие запасы хлеба. Но нечего было делать: Амир Низам решил было оставить этих "таких-то и таких-то" до поры до времени в покое и пока приняться за других. Но тут произошло новое, крайне любопытное явление: у валиахда, наследника престола, оказались свои, такие же точно, как и у шаха, любимчики-скупщики из самых близких к нему людей. Поэтому, когда Амир Низам обратился к валиахду, настаивая, чтобы он обо всем правдиво телеграфировал шаху, тот начал уклоняться. Тогда Амир Низам, видя, что народ уже сильно волнуется и толпами валит в русское генеральное консульство, ища там защиты, решился принять энергичные меры: он отправил своих людей к самому главному, жадному и могущественному из скупщиков, к Низам оль-Улема, главному табризскому [170] моджтахеду, в амбарах которого было до 70 тыс. харваров (70 000 х 18 = 1260 000 пудов) пшеницы (Дело в том, что как сам Низам оль-Улема, так равно и другие выхлопотали себе от шаха разрешение не продавать своей пшеницы пекарям в намерении пустить в продажу свою пшеницу тогда, как она поднимется до баснословной цены). Люди Низам оль-Улема встретили выстрелами людей Амир Низама; произошло кровопролитное столкновение, и в результате оказалось 15-16 трупов.

Тогда Амир Низам приказал сарбазам идти на приступ дома Низам оль-Улема: сарбазы разрушили весь дом и дотла ограбили все, что там было; равным образом и пшеница была тоже разграблена. Все остальное было предано пламени. У брата Низам оль-Улема, Ала од-Доуле (бывшего посланника в Петербурге, ныне посла в Константинополе, также родного брата Низам од-Доуле, теперешнего губернатора Тегерана), также разграбили дом и особенно превосходную дорогую русскую мебель, с большим трудом доставленную им из Петербурга в Табриз. Главными подстрекательницами всех этих волнений оказались три женщины из местной табризской знати.

Узнав обо всем этом, валиахд потребовал к себе во дворец Амир Низама и с пеной у рта накинулся на него. Престарелый Амир Низам (80-90 лет) с большим достоинством выслушал валиахда; когда тот выдохся, Амир Низам с ледяным спокойствием сказал ему: "Я знаю и понимаю, что то, что сейчас ваше высочество позволило себе говорить мне, вы говорили по внушению одного из ваших прихвостней, который, укрываясь за вашей спиной, служит причиной многих и тяжелых бед для несчастного народа; но я разделаюсь с этим негодяем-подстрекателем", — и тут же приказал схватить одного из приближенных валиахда, действительно главного подстрекателя и лихоимца. Тут же во дворце закрутили ноги этому господину, невзирая на его ранг и близость к наследнику престола, в фаляке, приказал подать чуб (батоги), и подстрекателя и ложного доносчика били там же во дворце до тех пор, пока он не перестал уже кричать; потом полубезжизненное тело его взвалили на клячу и повезли по городу.

...В ожидании повторения беспорядков под Табризом решено собрать сарбазский лагерь. [171]

Моджтахед — отдающий повеление

9 сентября. Моджтахед Хаджи Ага-Мухсин из города Султанабада, в своем роде полушах. Он имеет свыше 100 деревень в провинции Ахар и свое войско. Кроме постоянных 300-400 телохранителей, он во всякое время может вызвать свой чарик (Ополчение, вооруженные крестьяне) из многочисленных деревень, и, несмотря на их ненависть к нему, которую, однако, все стараются скрыть в глубине души, они все пойдут по его призыву как один человек.

Моджтахед Хаджи Ага-Мухсин настолько могуществен, что если только он недоволен местным губернатором и тот не заискивает и не низкопоклонничает перед ним, то он не может удержаться в Ахаре и шесть месяцев и, наверное, вылетит со скандалом и будет сменен другим, более покладистым. Если такова была сила этого господина при покойном Насер эд-Дин-шахе, то естественно, что при теперешнем слабом Мозаффар эд-Дин-шахе он своевольничает уже совершенно безнаказанно.

Большую часть своих деревень этот высший представитель духовенства приобрел неправедными путями благодаря уклончивым... персидским законам относительно приобретения во владение собственности.

В Персии всякий дом, всякая деревня, вообще всякое недвижимое имущество разделяется обязательно на шесть частей — шеш данг (Шеш — шесть, данг — часть) (Почему? И не есть ли это разделение на элементы, подобно пяндж-кут) (Пяндж-кути — система сдачи в аренду крестьянам помещичьей земли. В основе ее лежит пять факторов, без которых немыслимо производство: земля, вода, скот, семена и рабочая сила. В зависимости от того, чем располагает крестьянин-арендатор, он соответственно отдает помещику ту или иную долю урожая (1/2, 2/3, 4/5)

И при совершении всяких запродажных актов необходимо всегда оговаривать, что проданы все шесть данг; в противном случае, если продавец недобросовестный... он всегда потом имеет право... предъявить иск на какую-нибудь из частей своего бывшего имущества.

...В силу подобных... положений Хаджи Ага-Мухсин старается:

1) в нужной ему деревне приобрести хотя бы... одну часть или две части, а уже остальное, словно волшебством, переходит в его загребистые лапы;

2) или же старается приобрести чересполосные владения, и чересполосность эта у него исчезает, словно волшебством; [172]

3) или, наконец, спорные участки и имения, и все споры и недоразумения разрешаются обязательно в его пользу.