НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ ОБ УБИЙСТВЕ А. С. ГРИБОЕДОВА

В архиве бывшего командира шахской казачьей бригады в Иране Косоговского сохранился чрезвычайно интересный материал, проливающий свет на события 30 января 1829 г._t в результате которых был убит в Тегеране А. С. Грибоедов. Материал, датированный 30 июля 1897 г., озаглавлен: “Сведения об убийстве в Тегеране российского императорского чрезвычайного посланника и полномочного министра при дворе персидском Грибоедова, доставленные сартипом (генералом — Г. П.) князем Сулейман-ханом Меликовым, которого родной дядя князь Сулейман-хан Меликов был убит в тот же день … вместе с покойным Грибоедовым и прочими членами русской миссии”. Эти сведения были записаны Мартирос-ханом, начальником штаба шахской казачьей бригады. В имеющейся литературе мы не встретили ссылки на эти показания ¹.

Вся литература по этому вопросу, как известно, написана главным образом на основании официальных данных и сведений б. первого секретаря посольства Мальцева ², единственного человека из всего состава посольства, которому удалось спастись. В литературе искажается как роль самого [147] А. С. Грибоедова в качестве посланника, так и роль Фатх-Али-шаха, с ведома и одобрения которого было совершено убийство А. С. Грибоедова и почти всего состава посольства. Сугубо политический и неслыханный в истории международных отношений террористический акт стараниями и усилиями иранских вельмож и сановников царского правительства представлен так, что во всем оказался виноват сам А. С. Грибоедов.

При иных обстоятельствах правительство Николая I в ответ на убийство посла и почти всего состава посольства объявило бы Ирану войну. Но в то время Россия воевала с Турцией (1828-1829), и царское правительство не хотело начинать новой войны. Паскевич, главнокомандующий русских войск на Кавказе, писал по этому вопросу Нессельроде, государственному канцлеру: “Для сего должно будет объявить ему [шаху] войну непримиримую, но при теперешней войне с турками предпринять оную с надеждою успеха нет никакой возможности.

… Войск … недостаточно даже для ведения оборонительной войны с обеими державами … Начав наступательную войну с Персиею, надобно везти с собою огромные запасы провианта, артиллерийских зарядов и проч. в самое сердце Персии, но здешний край с 1826 года находится в военном положении и потому все способы снабжения войск и в особенности транспортировки истощены совершенно до того, что и при теперешней войне с турками с большими усилиями едва могу поднять все тягости, нужные мне для наступательных движений” ³.

Кроме того, имелись серьезные опасения, что в связи с новой войной могли бы вспыхнуть на Кавказе восстания против царизма ⁴.

Получив такое донесение, в Петербурге решили найти иную формулу для разрешения конфликта. Этому помог тот же Паскевич, который, возможно, оказал давление на Мальцова ⁵ и представил дело в таком свете, что вина иранского правительства могла быть заглажена путем дипломатических переговоров. Основанием для этого плана послужила позиция Мальцова, который в разговоре с шахскими сановниками и самим шахом из осторожности и из опасения “распроститься с жизнью притворился убежденным их речами” ⁶. Другими [148] словами, Мальцов в присутствии шаха согласился с теми обвинениями, которые выдвигали против А. С. Грибоедова в придворных иранских кругах. Автор одной из работ о Грибоедове, Мальшинский, замечал при этом: “Нет ничего невероятного в том, что “холодная струя благоразумной осторожности” увлекла Мальцова в присутствии шаха до обвинения Грибоедова в излишнем усердии” ⁷.

Итак, Мальцов, руководствуясь личными интересами и движимый инстинктом самосохранения, лил воду на мельницу иранских правящих кругов. Это, разумеется, было использовано придворными сановниками и иранскими историками для сочинения официальной и совершенно неправильной версии об убийстве А. С. Грибоедова и почти всего состава русского посольства в Тегеране.

Во дворце Николая I эта версия об убийстве Грибоедова была желанной вестью: царь и его окружение были готовы “убедиться” в виновности А. С. Грибоедова и рассматривать его трагическую гибель в духе этой версии. С другой стороны, такие показания Мальцова были очень кстати и для Паскевича, который в них нуждался. Паскевич нашел в них подтверждение правильности своей позиции, чтобы убедить правительство Николая I в нецелесообразности объявления войны Ирану и в необходимости принятия торжественных извинений иранского правительства.

Таким образом, неверные показания Мальцова имели огромное значение для царского правительства, которое, будучи озабочено сохранением своего престижа, приняло за основу заведомо неверные сведения об убийстве А. С. Грибоедова и делало вид, что оно верит непричастности к этому делу шахского правительства, лишь бы не начинать новой войны, которая в иных политических условиях обязательно бы возникла. Как бы в благодарность за оказанную услугу Нессельроде в письме Паскевичу о Мальцове, указывая на “благоразумное его поведение в столь трудных обстоятельствах”, просил оставить его при своей особе ⁸.

О Мальцеве мы скажем ниже, а сейчас обратим внимание на ту тенденциозную характеристику, которая давалась А. С. Грибоедову в оправдание позиции царского правительства перед лицом общественного мнения. [149]

“Александр Сергеевич, — писал Мальшинский, — сам признавал себя недостаточно подготовленным к исполнению возложенных на него трудных обязанностей” ⁹.

Нессельроде писал Паскевичу: “ ... сие происшествие должно приписать опрометчивым порывам усердия покойного Грибоедова” ¹⁰.

А. Берже, председатель Кавказской археографической комиссии, сообщал: “Грибоедов “зашел слишком далеко” в своих требованиях — и в этом заключается главная ошибка его” ¹¹.

“Обвинители” А. С. Грибоедова не могли не знать, что он прекрасно знал обычаи и нравы той страны, в которой представлял интересы правительства России. Именно поэтому он, заслуженно считавшийся лучшим знатоком Ирана, был назначен на высокий пост посланника при дворе шаха. Талантливый дипломат, сознававший всю тяжесть ответственности, выпавшей на его долю, деликатный и вежливый, предвидевший последствия своей предстоящей деятельности в Иране ¹², проявлявший должную осторожность и предусмотрительность в своих действиях, он, конечно, не был таким, каким его представили интриганы и заговорщики, находившиеся при особе шаха, а вместе с ними и иранские историки, а также некоторые русские исследователи, о которых сказано выше. У последних повествование об убийстве А. С. Грибоедова получилось совсем в духе иранской историографии ¹³.

Указанные выше “обвинители” всячески выгораживали роль иранского правительства в этом деле. Так, например, 30 марта 1829 г. Паскевич писал Нессельроде: “цель возмущения сего состояла не в том, чтобы учинить неслыханное над г. Грибоедовым злодеяние, а последовало оное собственно для истребления мирзы Якуба, который, находясь при шахе евнухом весьма долго, знал все его тайны и все происшествия его гарема” ¹⁴. [150]

Нессельроде отвечал Паскевичу: “Повидимому . . . двор персидский не питал никаких противу нас враждебных замыслов” ¹⁵.

В официальном письме Нессельроде на имя Паскевича от 26 марта 1829 г. за № 605 эта мысль вновь подчеркивалась: “Не взирая на беспокойные слухи … государю императору приятно еще верить, что ни Фатх-Али-шах, ни Аббас-Мирза не причастны к злодейскому умерщвлению нашего министра в Тегеране” ¹⁶.

В том же письме об этом сказано еще более утвердительно: “Мы не только далеки от мести, но твердо уверены в невинности персидского правительства и готовы принять его торжественное оправдание” ¹⁷. В таком же духе писал Нессельроде Паскевичу в отношении от 26 марта 1829 г. за № 606 ¹⁸.

Берже, исследование которого считается наиболее авторитетным ¹⁹, писал: “Фатх-Али-шах не только в нем [убийстве] не участвовал, но и не предвидел такого исхода” ²⁰. Даже исследователь деятельности Грибоедова в Грузии и Иране И. К. Ениколопов, который, казалось бы, должен располагать более полными и верными данными ²¹, писал, что “события получили столь стремительное развитие, что трагический их конец не успел, очевидно, предусмотреть не только Аллаяр-хан, но и сам Грибоедов” ²².

В таком виде литература представляла роль иранского правительства и его сановников в событиях 30 января 1829 г. в Тегеране.

Лицемерные заявления шаха Николаю I были рассчитаны на то, что инцидент будет исчерпан мирным путем. В письме императору, которое было вручено племянником шаха, [151] Хесроу-Мирзой, шах спешил сообщить “правду об этом внезапном событии и неосведомленности о нем (курсив мой. — Г. П.) правителей этого (иранского. — Г. П.) государства” ²³.

В этом же письме Фатх-Али-шах уведомлял императора о мерах, принятых в отношении отдельных лиц: “Мы отстранили от должности, наказали и оштрафовали даже губернатора и районного надзирателя за то, что они так поздно узнали об этом событии и проявили нераспорядительность” ²⁴.

Но версия о непричастности иранского правительства к убийству А. С. Грибоедова не выдерживает никакой критики. Сам Фатх-Али-шах в течение не одного десятка лет вынашивал план войны Ирана с Россией, создавая атмосферу вражды и ненависти к России и находя в этом поддержку со стороны Англии, которая снабжала его деньгами, оружием и оказывала помощь своими военными специалистами ²⁵.

Известно, что еще согласно англо-иранскому договору 1809 г. Англия обязалась выплачивать Ирану ежегодно по 160 тыс. туманов в течение всего времени войны Ирана с Россией. Английское правительство при утверждении этого договора увеличило эту сумму до 200 тыс. туманов. В 1811 г. из Англии было доставлено в Иран 30 тыс. ружей, 20 орудий, оборудование для сорока оружейных мастерских. Тридцать английских инженеров и военных инструкторов были командированы в распоряжение иранского правительства ²⁶. После поражения Ирана в войне с Россией в 1804-1813 гг. активность английских агентов в Иране еще более усилилась. Англия преследовала цель разжечь в Иране реваншистские настроения, склонить правящие иранские круги к необходимости начать новую войну с Россией, вызвать ненависть народных масс к России и русским, подчинить внешнюю и внутреннюю политику правительства Ирана интересам Англии. Этим целям служил новый договор, заключенный Англией с Ираном в 1814 г. Пункт 4 этого договора предусматривал получение Ираном помощи (в виде военных сил или ежегодной субсидии в сумме 200 тыс. туманов) в случае, если Иран подвергнется нападению со стороны какой-либо европейской державы (подразумевалась, конечно, Россия). Смысл договоров 1809 и [152] 1814 гг., заключенных Англией с Ираном, совершенно бесспорен и не вызывает никаких сомнений. Совершенно бесспорным является и то, что наследный принц Аббас-Мирза в полной мере использовал помощь англичан в целях укрепления иранской армии, которую он обучал “по европейскому образцу”, спешно готовя ее для новой войны против России. Не без участия английских агентов велась в Иране и идеологическая подготовка новой войны против России.

Фатх-Али-шах, поощряемый Англией, еще в 1808 г. призвал улемов дать фетву об объявлении “священной войны” против русских ²⁷. Согласно этому призыву, шейх Джафар-Неджефи, Ага-Сеид-Али-Исфагани, Мирза-Абуль-Касым, улемы Кашана, Исфагана, хаджи Мулла-Ахмед-Нерати-Ка-шани, шейх Джафар и другие улемы составили и подписали обращение об объявлении “священной войны” против русских ²⁸.

После заключения Гюлистанского договора (1813) враждебная деятельность со стороны правящих иранских кругов против России не прекращалась. В 1821 г. Абуль-Хасан-Мохаммед-Казим издал свою книгу ²⁹, в которой он, ссылаясь на коран и высказывания комментаторов, изложил подробнейшим образом основы и принципы ведения “священной войны” против русских, стараясь обосновать необходимость объявления такой войны.

В 1825 г. — за год до начала новой войны Ирана с Россией — Фатх-Али-шах, по советам и настояниям Ага-Сеид-Мохаммед моджтахеда, которого поддержали принцы и другие улемы, согласился с необходимостью объявления “священной войны” против России и отпустил из казны 300 тыс. туманов для этой цели ³⁰.

Главный советник шаха Асаф-эд-доуле, вступив в сговор с виднейшим представителем тегеранского духовенства мирзой Масих, спровоцировал нападение толпы на русскую миссию в Тегеране и организовал истребление почти всего состава ее во главе с А. С. Грибоедовым, что разоблачает не только враждебные действия иранского правительства того времени по отношению к России, но и политику Англии, которая в лице Асаф-эд-доуле имела одного из наиболее верных и надежных проводников своих планов в Иране. Следует обратить внимание на такое важное обстоятельство, что в 1826-1828 гг., [153] когда шла война Ирана с Россией, Асаф-эд-доуле был премьером. Одного этого факта достаточно для того, чтобы представить себе, какую ценность представлял этот человек для английских политических агентов в Тегеране. Не случайной поэтому была и агрессивная позиция Асаф-эд-доуле на совещании у шаха, которое было созвано вскоре после первых неудач иранской армии для решения вопроса, продолжать ли войну или просить мира. В то время как многие участники совещания склонялись в пользу мира, Асаф-эд-доуле, выражавший мнение своих английских хозяев и питавший надежду на их дальнейшую поддержку, требовал продолжения войны ³¹.

Таким образом, нет решительно никаких оснований верить в непричастность Фатх-Али-шаха и его правительства к убийству А. С. Грибоедова.

Фатх-Али-шах и его придворные были уверены в том, что Россия не может объявить войну Ирану. Если бы у шаха не было такой уверенности, он никогда не рискнул бы организовать убийство посла и почти всего состава русского посольства.

Показания Сулейман-хана Меликова полностью разоблачают роль иранского правительства во главе с Фатх-Али-шахом в деле А. С. Грибоедова. С другой стороны, они рисуют А. С. Грибоедова как мужественного человека, который стоял на посту до последней минуты своей жизни.

Эти же показания проливают свет и на роль Мальцова, первого секретаря посольства, который при желании мог бы спасти А. С. Грибоедова, если бы он вместе с ним, а не один воспользовался убежищем, предоставленным ему одним знакомым ханом, дом которого находился рядом с домом русского посольства. Кстати, таким же трусом оказался и русский консул в Тавризе Амбургер, который при первом известии об убийстве А. С. Грибоедова, несмотря на категорический запрет Паскевича, выехал из Тавриза в Нахичевань, оставив русскую колонию на попечение английского консула ³².

Мальшинский приводит интересную деталь, помогающую разобраться в сути дела. Он указывает, что на вопрос, знал ли А. С. Грибоедов о предполагаемом нападении, Мальцов ответил: “Я не слыхал от него ни слова; никто из нас ничего не знал: вот почему не были сделаны приготовления к обороне” ³³. [154]

С другой стороны, из показаний Сулейман-хана Меликова видно, что на рассвете 30 января 1829 г. А. С. Грибоедову было известно о готовившемся нападении, так как Сулейман-хан Меликов, работавший переводчиком в русском посольстве ³⁴, по поручению своего дяди Манучехр-хана, который занимал видный пост при дворе шаха, явился лично к А. С. Грибоедову и предупредил его о грозившей опасности. Было бы странным предположить, что переводчик посольства, зная об опасности и находясь в помещении посольства, не предупредил о ней других ответственных сотрудников посольства. Да и сам Мальцов видел утром 30 января 1829 г. Соломона (Сулейман-хана) Меликова ³⁵. Однако Мальцов извратил факт. Он писал в своем рапорте, что Меликов пришел уже в самый разгар событий, тогда как на самом деле тот прибыл в посольство до нападения на него толпы, на рассвете 30 января. Следовательно, Мальцов должен был знать о предстоявшей опасности. Ведь он, кроме того, был предупрежден о ней своим знакомым ханом. Вот что писал об этом Берже: “Рассказывают, что хан этот до того полюбил и привязался к Мальцову, что, предупрежденный об опасности, угрожавшей русскому посольству, решил спасти своего приятеля. В этих видах ему удалось уговорить Мальцова, в самый день убиения Грибоедова, перелезть через крышу и укрыться в его доме. Предложение было принято, и Мальцов избег роковой участи” ³⁶.

Элементарная обязанность Мальцова, повидимому, ранее всех осведомленного о готовившемся нападении на русское посольство, казалось бы, состояла в том, чтобы принять меры предосторожности и позаботиться о своих коллегах и в первую [155] очередь, конечно, о посланнике. Если он этого не сделал, то, повидимому, потому, что воспользовался убежищем хана до начала событий. Поэтому Мальцов умолчал о том, предлагал ли он. А. С. Грибоедову или кому-либо другому из состава посольства воспользоваться услугами хана. Мальцов отсиделся в доме своего приятеля, затем он был переодет в сарбазскую (солдатскую) форму и под охраной доставлен во дворец шаха. Он не был очевидцем всех подробностей событий 30 января, так как не принимал никакого участия в обороне посольства.

Там ему был оказан хороший прием, и в результате он признал, что виновником событий 30 января 1829 г. был А. С. Грибоедов. После этого Мальцов был отправлен в Тавриз в сопровождении некоего Назар-Али хана урмийского, которому было поручено передать наместнику шаха, Аббас-Мирзе, приказание уведомить императора о непричастности правительства Ирана к событиям 30 января ³⁷. В Тавризе Мальцов был принят также с должными знаками внимания. Его отъезд в Тифлис был обставлен подобающей в таких случаях пышностью. Вместе с ним было отправлено письмо Паскевичу, в котором сообщалось о непричастности иранского правительства к убийству А. С. Грибоедова ³⁸.

К сожалению, В. Т. Пашуто в своей весьма интересной и обстоятельной работе “Дипломатическая деятельность А. С. Грибоедова” ³⁹ не имел, повидимому, оснований критически отнестись к тем показаниям Мальцова, которые касались непосредственно событий 30 января 1829 г. Ведь Мальцов мог знать о них только понаслышке, главным образом в интерпретации пристрастных иранских политических деятелей, которым он, вольно пли невольно, помог своим поведением во дворце шаха.

Публикуемый ниже материал с замечаниями Косоговского, по нашему мнению, является наиболее достоверным. Он снимает завесу над инцидентом, который был покрыт мраком неизвестности, и с головой выдает действительных вдохновителей, организаторов и виновников этого убийства. Сановитые убийцы пытались спрятать концы в воду. Они думали скрыть от истории факты, взвалив обвинения на самого А. С. Грибоедова и на народ.

Самодержавное правительство Николая I, у которого с А. С. Грибоедовым были свои счеты, не только не способствовало [156] раскрытию подлинных обстоятельств этого неслыханного преступления, не только не разоблачило действительных его виновников, а, наоборот, всячески замалчивало их и позволило явным преступникам именовать себя невольными свидетелями этого преступления. Оно предало “вечному забвению злополучное тегеранское происшествие”, ⁴⁰ политическое значение которого тем не менее хорошо понимали в Петербурге.

ИЗ АРХИВА КОСОГОВСКОГО

30 июля 1897 года

Сведения об убийстве в Тегеране российского императорского чрезвычайного посланника и полномочного министра при дворе персидском Грибоедова, доставленные сартипом князем Сулейман-ханом Меликовым, которого родной дядя князь Сулейман-хан Меликов был убит в тот же день в русской императорской миссии вместе с покойным Грибоедовым и прочими членами русской миссии

Все, что я слышал от покойного отца моего кн. Давид-хана Меликова и от людей бескорыстных и знакомых с этим делом и от очевидцев по делу об убийстве Грибоедова, заключается в следующем.

Покойный Грибоедов был человек бесстрашный, очень смелый, честный, прямой и в высшей степени преданный своему отечеству и государству ⁴¹. Никакими подкупами, никакой лестью нельзя было отклонить его от прямого пути и заставить пользоваться чьими-либо одолжениями. Он, как герой, защищал права и интересы русско-подданных и находившихся под покровительством России. Эти свойства и качества Грибоедова не нравились сановникам персидского правительства. Они постоянно злоумышляли против него, собирались вместе, советовались и придумывали средства, как бы выжить г. Грибоедова из Персии. Они всячески старались оклеветать или [157] обвинить его в чем-нибудь. Но посланник не обращал никакого внимания на все эти козни и интриги. Он твердо и непоколебимо продолжал действовать в интересах своего государства и русско-подданных. Когда сановники персидского правительства увидели, что все их интриги и козни бесполезны, они, с одной стороны, тайно обратились к тогдашнему мусульманскому духовенству и клятвами и увещеваниями убедили духовенство, что если они допустят Грибоедова продолжать действовать, как он действовал до сих пор, то в недалеком будущем будет окончательно поругана их мусульманская религия и государство персидское пропадет окончательно. С другой стороны, они возбудили Фатх-Али-шаха против Грибоедова, и все вместе каждый день говорили шаху, что русский посланник не только в делах, касающихся русско-подданных и вообще России, неумолим, строг, взыскателен и нагл, но и по отношению к его шахскому величеству он не упускает ни одного случая, чтобы не нанести явного оскорбления и непочтения августейшей особе его величества. Мало-помалу они восстановили и шаха против Грибоедова. Шах, убежденный в необходимости отделаться от такого невыносимого посланника, изъявил свое согласие на изыскание средств к обузданию этого неукротимого человека.

В это время к Грибоедову обратился с прошением один христианин Тифлисской губернии по имени мирза Якуб, из пленных грузин, которого выложили (оскопили) и насильно заставили принять мухаммаданскую религию. Этот мирза Якуб заявил, что он из русской миссии не сделает ни одного шага, пока посланник не выхлопочет ему свободный пропуск на свою родину.

Грибоедов принял мирзу Якуба под свое покровительство и официальной нотой заявил персидскому правительству, что мирза Якуб, из пленных христиан, прибег в российскую императорскую миссию в бест и заявил, что его насильно заставили принять мусульманскую веру и что он желает вернуться на свою родину. В ноте Грибоедов напомнил персидскому правительству, что, по трактату, все пленные с обеих сторон свободны и никто не имеет права задерживать их. Персидское правительство не хотело удовлетворить требование Грибоедова и разными предлогами и пустыми, неосновательными доводами хотело заставить Грибоедова отказаться от этого требования и настаивало, чтобы Грибоедов выгнал из беста из русской миссии мирзу Якуба. Грибоедов настаивал на своем и во что бы то ни стало требовал свободы мирзы Якуба. Спустя несколько дней, когда вопрос этот еще не был решен, к покойному [158] Грибоедову поступило другое прошение от одной пленной грузинки, которую Аллаяр-хан каджар Асаф-эд-доуле, дядя принца наследника Аббас-мирзы Наиб-эс-салтане, т. е. брат матери Аббас-мирзы, самый влиятельный из всех тогдашних государственных сановников, насильно обратил в мусульманскую веру, женился на ней. Она также заявила покойному Грибоедову, что ее насильно заставили принять мусульманскую веру и выйти замуж за Аллаяр-хана. Она умоляла Грибоедова освободить ее и отправить на родину. Покойный Грибоедов послал и это прошение Фатх-Али-шаху и потребовал или уговорить эту женщину оставить его, Грибоедова, в покое, т. е. взять добровольно назад свое прошение, или же освободить ее из плена и дать ей свободу с тем, чтобы она вернулась на свою родину. Аллаяр-хан, известный своим коварством, хитростью и ненавистью к России, просил дать ему отсрочку на 5 дней; будто он за эти пять дней исполнит требование русского посланника. Но вместо того, чтобы удовлетворить просьбу Грибоедова, он, с одной стороны, обратился к тогдашнему тегеранскому моджтахеду мирзе Масиху и уговорил его поднять народ к восстанию против покойного Грибоедова и русской миссии, а с другой стороны, явившись к Фатх-Али-шаху, доложил ему, что все тегеранское духовенство, имея во главе моджтахеда мирзу Масиха, решило единогласно поднять народ против Грибоедова. Фатх-Али-шах, который считал себя оскорбленным Грибоедовым, сказал, что и он не против этого и желал бы проучить немного этого человека. Эти слова шаха ободрили как Аллаяр-хана, так и моджтахеда мирзу Масиха, который, чтобы угодить и шаху и государственным сановникам, решил поднять народ против Грибоедова и русской миссии. Му'тамад-эд-доуле Манучехр-хан, из армян-заложников, привезенный в Тегеран из Тифлиса, выложенный, обращенный насильно в мусульманскую веру и заслуживший доверие Фатх-Али-шаха настолько, что шахом был назначен главным евнухом своего гарема, узнал об этом заранее и ночью тайно потребовал к себе моего отца как своего племянника, т. е. сына своей родной сестры, и приказал ему отправиться сейчас же в русскую миссию и передать г. Грибоедову все подробности этого заговора и уговорить, чтобы он и члены русской миссии на завтра ушли бы куда-нибудь из русской миссии, иначе все будут избиты толпой, которая завтра должна сделать нападение на русскую миссию. Когда мой отец пришел домой и сообщил эту новость, дядя мой, кн. Сулейман-хан Меликов, вызвался ехать к Грибоедову. Он взял с собой несколько человек из людей Му'тамад-эд-доуле Манучехр-хана и на рассвете [159] отправился в русскую миссию и объяснил все это Грибоедову, уговаривая его, чтобы он собрал своих чиновников миссии и русских, живущих в миссии, отлучился бы из миссии и приглашал их к себе. Покойный Грибоедов к этим рассказам отнесся с насмешкой, не поверил и сказал, что никто не посмеет поднять руку против российской императорской миссии. Люди Му'тамад-эд-доуле, проводившие моего дядю в миссию, после рассказывали, до какой степени Грибоедов был упрям и настойчив в своем убеждении, что никто не посмеет поднять руку на русскую миссию. Они говорили, что так как кн. Сулейман-хан уж слишком настаивал, покойный Грибоедов даже рассердился на него и назвал его и всех армян трусами, объявив, что он не трус и ничего этого не боится. После того кн. Меликов, видя, что с Грибоедовым ничего не поделаешь, послал одного из сопровождавших его в миссию людей к Му'тамад-эд-доуле для доклада ему обо всем, что происходило между ним и покойным Грибоедовым, а сам решил не покидать Грибоедова и остался при нем в миссии. Между тем Му'тамад-эд-доуле, узнав о том, что моджтахед мирза Масих уже пошел в мечеть с целью собрать народ и повести его к русской миссии, поспешно вошел в гаремное отделение шаха и доложил ему об этом. Фатх-Али-шах сказал, что он уже знает об этом и уже отдал приказание Зилл-эс-султану Али-мирзе (одному из своих сыновей), чтобы на случай волнения в народе и если только народ нападет на русскую миссию, разогнать его. Му'тамад-эд-Доуле, который тщательно следил за ходом этого дела, узнал, что моджтахед мирза Масих уже был в мечети и после проповеди дал народу свой приговор о смерти Грибоедова, направился поспешно к шаху и доложил ему, что уже народ получил от мирзы Масиха смертный приговор и направился к русской миссии, а принц Зилл-эс-султан сейчас стоит у Тахте-поль (деревянный подъемный мост у ворот), занят своим делом и вовсе не думает итти к русской миссии. Он напомнил шаху, что если шах не примет сейчас мер к предупреждению этого скандала, то он будет в большой ответственности перед русским правительством. Фатх-Али-шах, разгневанный этими словами, быстро вышел из гарема, послал спешно своего фарраш-баши (начальника дворцовой стражи. — Г. Л.) Али-хана с толпой фаррашей к русской миссии для ее охраны, с приказанием разогнать народ, собравшийся у русской миссии, со строгим приказанием переловить всех зачинщиков этого беспорядка. Но и фарраш-баши или из боязни, или нарочно, подобно принцу Зилл-эс-султану, медлил. Злосчастный мой дядя, услыхав крики и шум разъяренной толпы, [160] направлявшейся к русской миссии, советовал покойному Грибоедову собрать по крайней мере всех русских чиновников миссии на том же дворе, где жил сам Грибоедов, с тем, чтобы все вместе, общими силами оказывали бы сопротивление толпе, которая уже вламывалась в дом посла, впредь до прибытия помощи от шахского правительства. Но Грибоедов и на эту меру не согласился. Толпа народа, ворвавшись во дворы, где помещались члены русской миссии, перебив всех их, ограбила все их имущество, возвратилась во двор, где жил временно евнух мирза Якуб, и, убив его, ворвалась также в самый двор, где жил покойный Грибоедов. Грибоедов увидел, что дело дошло до крайности и при нем никого не оставалось, кроме моего дяди. Он начал отбиваться и защищаться выстрелами из двух ружей, которые были у него в комнате, а мой дядя, как это рассказывал один из людей Му'тамад-эд-доуле, заряжал эти ружья и подавал Грибоедову. Грибоедов убил до 18 человек из толпы, которая пыталась ворваться в его комнату. Когда люди увидели, что нет возможности ворваться в комнату через двери, они забрались на крышу и, сломав потолок комнаты, убили несчастного Грибоедова через отверстие, сделанное в потолке.

После того как Грибоедов был убит, мой дядя вышел из комнаты с целью уйти к себе домой. Толпа обступила его, отняла у него часы, забрала все его деньги и хотела отнять у него саблю, но он не хотел отдать ее. Тогда один из толпы, некий столяр, нанес ему сзади удар топором по голове и убил его.

Пишут и говорят, что тело Грибоедова и тела убитых были брошены в городской ров и целых 1 1/2 года, т. е. до приезда в Тегеран нового русского посланника, оставались во рву непогребенными. Это неправда. На второй день этой катастрофы покойный отец мой с разрешения Фатх-Али-шаха послал моего дядю хаджи Горгина Джульфинского за телом моего дяди. Он вынес тело из миссии и перенес его в армянскую церковь у Казвинских ворот и уложил в гроб впредь до отправки в Эчмиадзинский монастырь. На третий день Му'тамад-эд-доуле предложил шаху, чтобы он разрешил его племяннику, моему отцу, кн. Давид-хану, убрать и тело Грибоедова и вместе с телом моего дяди отправить в Россию. Он доложил шаху, что только в таком случае он может сказать, что этот несчастный случай произошел без ведома правительства и что как только правительство узнало об этом прискорбном событии, оно приняло все меры к удовлетворению и не дало тела убитых на поругание толпы. [161]

Но государственные сановники отговаривали шаха и советовали как-нибудь скрыть тело посланника и тела чиновников миссии, а когда русское правительство потребует эти тела, то сказать, что их нет и что посланник и другие чиновники не убиты, а спаслись бегством, иначе, “если мы выдадим тела убитых, то уже больше не можем отказаться от того, что они убиты”. Фатх-Али-шах согласился с предложением своих сановников и отверг предложение Му'тамад-эд-доуле, который из боязни, чтобы его не подозревали в дружбе к России и в измене Персии, в этот день смолчал и ничего не возражал.

На четвертый день Му'тамад-эд-доуле явился к шаху в гарем и доложил, что его сановники ошибаются и находятся в заблуждении. Как можно скрыть убийство такого человека, как Грибоедов? Если шах не учинит честных похорон этих тел, то он может удвоить или утроить свою вину и еще более раздражит российского императора и русский народ. Тогда Фатх-Али-шах нашел, что Му'тамад-эд-доуле прав. Он приказал ему назначить того же человека, который убрал тело его племянника, т. е. моего дяди, пойти с нарочным со стороны шаха, убрать тело посланника и тела других и перенести их в армянскую церковь у Казвинских ворот. На четвертый день этой катастрофы ходжи Горгин Джульфинский, мой дядя, т. е. брат моей матери, вместе с нарочными от шаха пошли в русскую миссию, но сколько они ни рылись в телах убитых, тела Грибоедова не нашли и вернулись с пустыми руками. На пятый день они опять пошли в миссию и опять никак не могли отыскать тело Грибоедова. В это время один человек сказал хаджи Горгину под величайшим секретом, что тело Грибоедова с несколькими другими телами брошено в колодец или яму там же, во дворе, где жил сам посланник, и надо эти тела вытащить из колодца или ямы, которая была уже заделана. Хаджи Горгин сейчас же пригласил канатных мастеровых, которые нашли яму, раскрыли ее отверстие и, вытащив оттуда тело посланника и тела других, перенесли их в армянскую церковь у Казвинских ворот. Там эти тела обмыли, положили в гробы и оставили там впредь до новых распоряжений. Когда приехал новый посланник на место Грибоедова, тогда тело Грибоедова отправили в Россию. Остальные же тела похоронили за городом, в Тегеране же.

Пишут, что у Фатх-Али-шаха в гареме была одна пленная грузинка и покойный Грибоедов требовал от Фатх-Али-шаха выдачи ее, но он отговаривался, не хотел ее выдать, ссылаясь на то, что она сама не желает вернуться в Россию. Даже, будто бы Фатх-Али-шах препроводил эту грузинку в российскую [162] императорскую миссию к покойному Грибоедову, чтобы он сам лично допросил ее, желает ли она вернуться на родину или желает остаться в Персии, и будто бы эта грузинка даже провела одну ночь в миссии. Это также неправда. Грузинка эта была та самая, которая была у Аллаяр-хана Асаф-эд-доуле, на которой он был женат. Ясно, что Аллаяр-хан Асаф-эд-доуле погубил ее.

Вот все, что я знаю. Ручаюсь, что, кроме этого, ничего другого не было, а если и рассказывают что-нибудь, кроме этого, то по неимению точных сведений.

ЗАМЕЧАНИЯ КОСОГОВСКОГО

сделанные им при чтении книги П. А. Риттиха “Политико-статистический очерк Персии” (СПб., 1896, стр. 239-246)

1. Сомнительно, чтобы настолько знал основательно персидский язык, но и вообще бывал ли в Персии ранее.

2. Грибоедов по своей инициативе не требовал пленных, а только лишь тех, которые к нему обращались с просьбой. Иначе он потребовал бы и Манучехр-хана Му'тамад-эд-доуле, начальника над всеми евнухами шаха, человека очень влиятельного и очень богатого, занимавшего долгое время место губернатора в Гиляне, нажившего огромные богатства во время моровой язвы: от вымиравших от язвы он брал себе их состояние; также он был наместником в Исфагане; был взят в плен при Ага-Мохаммед-хане, из тифлисских армян; затем его держали уже как заложника. Грибоедов не требовал и Юсуф-хана сепехдара (“сепя” — войско, “дар” — имеющий; титул, присущий только главнокомандующим или военным министрам) и многих других пленников.

3. Также сам не требовал и пленниц. Если обращались, — другое дело. Тело кн. Соломона Меликова было отправлено через Тавриз вместе с останками Грибоедова и следовало вместе вплоть до Эривани. Отсюда останки Грибоедова провезли в Тифлис (похоронен в монастыре св. Давида в Тифлисе), тело же кн. Соломона Меликова из Эривани отвезли; в Эчмиадзин.

Тело Грибоедова среди трупов было узнано родственником убитого Соломона Меликова (шурином его родного брата Давида Меликова): только по хорошо известным ему длинным ногтям Грибоедова, которые тот держал в большой холе ⁴².

Князь Соломон Меликов высказывает такое мнение: рапорт г. Мальцова обвиняет во многом самого Грибоедова, тогда как кругом было виновато персидское правительство. Поэтому он высказывает мысль,. что, вероятно, на г. Мальцова было оказано давление в Грузии гр. Паскевичем-Эриванским, чтобы он не раздражал еще сильнее оголением истины императора Николая Павловича, в ту минуту слишком раздраженного, дабы дело не дошло до более тяжелых и пагубных последствий. [163]

4. Неправильно и это: если сами обращались и просили, — другое дело.

5. Находились не две, а одна грузинка.

6. Они не были вызваны, но сами подали прошение Грибоедову.

7. Неправда. Посол им ничего не предлагал, а она (ибо только одна была, а не две) сама обратилась к послу.

8а. Неправда. Он их не выгонял. Он был человек очень вежливый и не такой, чтобы выгонять почтенных духовных лиц.

8б. Во всяком случае не “джами”, но или “джамо” — соборный, или “джома” — пятница, ибо по пятницам имам совершает в этой мечети общественную молитву.

8в. Тут противоречия нет, но это — факт, совершившийся при иных обстоятельствах, и потому требует подробного описания. (См. заметку Мартирос-хана со слов кн. Соломон-хан Меликова, родного племянника одного из убитых 30 января 1829 г. одновременно с Грибоедовым, тоже по имени кн. Соломона Меликова).

8г. Во-первых, Роузет-ус-сэфа (но не Рузат-уль-сафа, как написано у Риттиха на стр. 240), не имя историка, но название написанной им истории, которым историк ⁴³ и озаглавил свое сочинение. Самими персами оно считается самым правдивым и беспристрастным, но насколько в действительности он беззастенчиво уклоняется от истины? Тот же кн. Меликов рассказывает, что этот самый историк, описывая войны в Хорасане, в одном месте говорит, что после победы, одержанной одним из персидских воителей, число убитого неприятеля равнялось “багче” (буквально — “садик”) в 120 человек стоячих мертвецов. А что это значит? Со времен Чингис-хана счет убитому неприятелю велся так: отсчитав 10 000 убитых, через каждые 10 000 ставили одного убитого прямо, подпирая его со всех сторон; стоячих мертвецов уподобляли деревьям и поле битвы с подобными вывесками называлось “багче”. Если стоячих мертвецов было 120, то, значит, убитых должно было быть 120 x 10 000 = 1 200 000, т. е. более, чем народонаселение всего Хорасана…

9. Это неправильно. Таких выражений шахи не употребляли, по крайней мере в то время, особенно Фатх-Али-шах, отличавшийся своей гордостью и самомнением.

10. В то время карет в Персии не было. Первую карету в Тегеран привез русский посланник Дюгамель уже при внуке Фатх-Али-шаха (сыне Аббаса-Мирзы) Мохаммед-шахе. И когда посланник Дюгамель был с Мохаммед-шахом в Исфагане, то … Дюгамель остановился там в доме кн. Давида Меликова, родного брата убитого одновременно с Грибоедовым кн. Соломона Меликова. За гостеприимство посланник Дюгамель подарил эту карету кн. Давиду Меликову. Он, в свою очередь, подарил эту карету своему дяде Манучехр-хану Му'тамад-эд-доуле, тогдашнему исфаганскому наместнику. Манучехр-хан, считая непристойным ездить в карете, когда у самого шаха не было кареты, выписал для Мохаммед-шаха карету из Индии (Калькутта), которая была второй каретой в Персии.

11. Му'тамад-эд-доуле Манучехр-хан при заключении Туркменчайского трактата был в Туркменчае в числе персидских представителей со стороны Фатх-Али-шаха и принимал большое участие и действовал в пользу русских, чем и навлек на себя негодование персидских вельмож, [164] которые долгое время наговаривали на него Фатх-Али-шаху. Последний, наконец, сделал однажды Му'тамад-эд-доуле намек на это. My'тамад-эд-доуле ответил, что действительно он сделал все, но только для того, чтобы спасти шаха и его государство от пленения русскими.

12. Что передавали Грибоедову от имени шаха, будто “хадже” (но не хаджа), т. е. евнух, — все равно, что жена шахская, — это неправильно. Никогда никакой шах не позволит себе допустить сравнение хадже (евнуха) со своими женами. А если даже что-нибудь подобное и передавали Грибоедову, то бесстыдно сочиняли.

13а. Мирза Якуб явился в русскую миссию, имея при себе сундучок с драгоценностями и золотыми монетами. Дома же, т. е. в его помещении, в андеруне (гареме) шаха, оставались только ковры, мебель и еще кое-какой хлам. Что же касается до заявления, что он обворовал казну шахскую, то это неправильно: все, что было при нем в его сундучке, принадлежало ему самому и украдено не было.

13б. Сказано: “Прибегли к суду. Там (т. е., значит, в суде) ругали мирзу Якуба и плевали ему в лицо”. Это неверно, ибо с той минуты как мирза Якуб засел в миссии в бест, он уже не делал оттуда ни шагу вплоть до той минуты, покуда его убили. И каким образом персияне снова могли выпустить из суда мирзу Якуба и допустить, чтобы он снова возвратился в русскую миссию? Если бы его удалось вытащить оттуда, он был бы немедленно схвачен и никогда не попал бы вторично в русскую миссию.

14а. Снова повторяет. Грибоедов вступался лишь за тех пленных, которые сами к нему обращались.

15. Является ряд противоречий. Сначала говорилось, что в доме Аллаяр-хана Асаф-эд-доуле каджара находились, по словам историка Роузет-ус-сэфа, и две черноокие грузинки. Здесь же говорится “две армянки”. Затем, их было вовсе не две, а одна. Тегеранские же старожилы уверяют, что и эта одна вовсе не была приводима, но только подавала прошение Грибоедову.

16. Неправильно. Потолок не был сожжен, а был сломан.

17. Не “везир” (везир — значит министр), а фарраш-баши; просто Али-хан (но не “мирза Ахмед-Али-хан”), т. е. начальник шахских фаррашей (исполнительной власти). Этот фарраш-баши Али-хан, будучи послан шахом унять народ, медлил умышленно и потому опоздал…

18. Хосроу-мирза, один из сыновей валиахда (наследника) Аббас-мирзы, следовательно, внук Фатх-Али-шаха, явился к императору Николаю I с саблей, висящей на шее (знак рабской покорности), и с сапогами, наполненными землей (прахом), перекинутыми через плечи. Этот обычай подобного выражения знака покорности заимствован из древней религиозной истории шиитов. По преданию, некий Хор, первый из полководцев Иезида, который был назначен с войсками Иезида против имама Хусейна, раскаявшись, в такой самой форме изъявил покорность имаму Хусейну, со своим сыном и рабом были первыми жертвами за Хусейна и пошли за него сражаться.

Перед войной России с Персией из Кербелы прибыл в Тегеран какой-то моджтахед… Он возбуждал народ против русских… Фатх-Али-шах собрал на совет своих сановников. Аббас-Мирза, бывший в то время в Азербайджане, высказывался безусловно за войну Персии с Россией. В Тегеране же держали его сторону (т. е. за войну с Россией): 1. Асаф-эд-доуле Аллаяр-хан каджар, непримиримый враг России, и 2. Амин-эд-доуле. Напротив, Му'тамад-эд-доуле, бывший в то время главным евнухом и очень близким к шаху человеком, был против войны с Россией. Когда другие начали его обвинять как человека, преданного России, и говорили, что он не желает войны потому, что боится, как бы [165] его родственников не привели пленными из России, то Му'тамад-эд-доуле подал в отставку и вышел из совета. Когда же стали получаться известия о поражениях персидской армии и шах начал просить у России мира, и после того как Асаф-эд-доуле и другие ничего не могли придумать, чтобы выпутать шаха из беды, тогда Фатх-Али-шах вспомнил слова Му'тамад-эд-доуле и послал за ним своего главного евнуха, и Му'тамад-эд-доуле был отправлен на театр военных действий, прибыл в Туркменчай, где и присутствовал при заключении мирного договора.

Асаф-эд-доуле был побит палками перед “дар-баче”, т. е. “дверь-малютка” (так назывался прежний узенький низенький вход в гарем шаха, ныне переделанный в роскошный “алмазный подъезд”), в присутствии самого Фатх-Али-шаха, но после нескольких ударов палками каджары, его соплеменники, бросились к нему и, прикрыв его своими телами, не допустили дальнейших побоев и вымолили ему у шаха помилование.

19. Контрибуции было 6 или 7 куруров туманов (1 курур = 500 000. В то время 1 туман был равен 3 золотым рублям, или 4 руб. 50 коп. кредитными. 1 курур туманов равнялся 2 1/4 миллионам кредитных рублей). Перед отправкой этих денег в Россию все золото и серебро предварительно собирали в доме Му'тамад-эд-доуле (ныне дом Хаким-уль-мулька против шахского дворца) и в бассейне этого дома мыли деньги. Затем все эти куруры действительно были отправлены в Россию, за исключением только одного курура, который потом был прощен Россией Персии перед Севастопольской войной.

20. “Каймакам” был титул великого везира (то же, что теперь садразам) во время царствования Фатх-Али-шаха и только один первый год царствования Мохаммед-шаха. Вместе с тем каймакам этот был и поэтом, писал стихи…

Комментарии

1. Член-корр. АН СССР Н. К. Пиксанов любезно обратил внимание пишущего эти строки на статью, помещенную в газете “Русское слово”, 18 сентября 1910 г., № 214, в которой были воспроизведены воспоминания Сулеймана Меликова об обстоятельствах гибели А. С. Грибоедова. Ознакомление с этими “воспоминаниями” убеждает нас в том, что факты были искажены и даны газетой в тенденциозном освещении, т. е. в духе официальной версии, согласно которой во всех событиях 30 января 1829 г. был виновен сам А. С. Грибоедов.

2. “Русская старина”, 1872, VI, стр. 163-207; 1874, X, стр. 308, прим. 2; “Русский вестник”, 1890, июнь, стр. 159-175; “Кавказский сборник”, т. XXX, Тифлис, 1910, стр. 1-214; И. К. Ениколопов. А. С. Грибоедов в Грузии и Персии. “Заккнига”, 1929.

3. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 168-169.

4. Там же, стр. 170.

5. Предположения кн. Сулейман-хана Меликова, как видно из “Замечаний Косоговского”, не лишены основания.

6. Донесение Мальцова Паскевичу от 21 марта 1829 г., № 6. Цит. по статье Мальшинского “Подлинное дело о смерти Грибоедова”. “Русский вестник”, 1890, июнь, стр. 16.

7. Донесение Мальцова Паскевичу …, стр. 168. А. Берже указывал, что в Тавризе Мальцов лично подтвердил наследнику Аббас-мирзе все ошибки Грибоедова. См. “Русская старина”, 1872, VI, стр. 168.

8. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 175.

9. “Русский вестник”, 1890, июнь, стр. 161.

10. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 171.

11. “Русская старина”, 1872, VI, стр. 181.

12. “Аллаяр-хан мой личный враг, он меня уходит!..” Фраза, которую будто бы сказал Грибоедов Бегичеву в Туле проездом в Иран. См. “Русский вестник”, 1890, июнь, стр. 162.

13. Берже считал *** (“Луг чистоты”) Реза-кули-хана лучшим и наиболее достоверным источником для описания событий 30 января 1829 г. См. “Русский вестник”, 1872, VI, стр. 164.

14. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 168.

15. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 171.

16. Там же, стр. 172.

17. Там же, стр. 173.

18. Там же, стр. 176.

19. “Русская старина”, 1874, X, стр. 308, прим. 2; см. также И. К. Ениколопов. А. С. Грибоедов в Грузии и Персии. “Заккнига”, 1929, стр. 129.

20. “Русская старина”, 1872, VI, стр. 181.

21. И. К. Ениколопов является родственником князей Меликовых. В частности, тот Соломон Меликов (Сулейман-хан Меликов), который доставил сведения Косоговскому, был племянником Соломона Меликова (Сулейман-хана Меликова), убитого 30 января 1829 г. Этот последний был двоюродным братом М. А. Ениколопова и дедом автора указанной книги. М. А. Ениколопов был ближайшим родственником Манучехр-хана, видного иранского сановника, находившегося при Фатх-Али-шахе.

22. И. К. Ениколопов. А. С. Грибоедов в Грузии и Персии, стр. 182.

23. *** 1863, стр. 50.

24. Там же, стр. 51.

25. *** (Мохаммед-Таги Сепехр. Отменитель истории), т. I, 1897, стр. 111 (в дальнейшем: Сепехр).

26. Там же, стр. 112.

27. Сепехр, стр.97.

28. Там же.

29. ***

30. Сепехр, стр. 192.

31. Впоследствии, как указывает Косоговский в своих примечаниях (см. п. 18), когда иранская армия потерпела полное поражение, Асаф-эд-доуле был наказан шахом.

32. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 123, 126, 128, 129.

33. “Русский вестник”, 1890, июнь, стр. 170.

34. “Русская старина”, 1872, VI, стр. 169. А. П. Смердынский в статье “Эпизод из истории гибели А. С. Грибоедова” (Сев.-Кавк. об-во археол., истории и этногр., кн. 1 (т. III), вып. 5-6, Ростов-н/Д., 1929, стр. 70-71), ссылаясь на известного археолога и этнографа Ставрополя-на-Кавказе Г. Н. Прозрителева, передал рассказ о встрече некоего С. с Мальцовым в Ницце (около 1875 г.). В этой статье относительно спасения Мальцова приводятся подробности другого рода, сообщенные самим Мальцовым. Согласно этой версии (нам она представляется выдуманной), слуга миссии завернул Мальцова в ковер и поставил его в угол комнаты, где стояли другие ковры, свернутые в трубки. Если бы это было так в действительности, то Мальцову не удалось бы избежать печальной участи, постигшей других сотрудников русской миссии, так как толпа, ворвавшись в помещение миссии, не только убила сотрудников миссии во главе с А. С. Грибоедовым, но разграбила имущество миссии. Ковры, так удобно скатанные, не могли бы остаться незамеченными погромщиками.

35. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 163.

36. “Русская старина”, 1872, VI, стр. 20.

37. Сепехр, стр. 222.

38. Там же, стр. 223.

39. “Исторические записки”, изд. АН СССР, 1947, т. 24, стр. 111-159.

40. “Кавказский сборник”, 1910, т. XXX, стр. 211.

41. Эта замечательная характеристика А. С. Грибоедова в наши дни с исчерпывающей полнотой развернута в исследовании М. В. Нечкиной “Грибоедов и декабристы”. АН СССР, изд. 2, М., 1951.

42. По другим сведениям, труп Грибоедова был опознан по сведенному мизинцу на руке от раны, некогда полученной на дуэли с Якубовичем. См. И. К. Ениколопов. А. С. Грибоедов в Грузии и Персии, стр. 193; Д. Киреев. А. С. Грибоедов, 1929, стр. 76.

43. Автором “Роузет-ус-сэфа” (“Луг чистоты”) был Мирхонд. Продолжением этой истории является “Роузет-ус-сэфа-и-насири” Риза-Кули-хана (прим. Косоговского).