КОСОГОВСКИЙ В. А.

ДНЕВНИК

К ХАРАКТЕРИСТИКЕ ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ИРАНЕ В КОНЦЕ 90-х гг. XIX ВЕКА

Публикуемые материалы из дневника Косоговского, бывшего в Иране командаром шахской казачьей бригады, содержат главным образом характеристику экономического состояния Ирана в 1896-1898 годах. На основе их можно составить достаточно полное представление о положении широких трудящихся масс в стране накануне иранской революции 1905-1911 гг., так как данная Косоговским характеристика иранской действительности в основных чертах остается правильной и для начала XX века.

Косоговский, находясь при шахском дворе, имел постоянное общение как с шахом, так и со всеми видными государственными деятелями и пользовался у них большим авторитетом и уважением. В его руках находилась единственная в Иране хорошо организованная и обученная военная сила (казачья бригада), с помощью которой, между прочим, Музаффараддин-шах благополучно воссел на шахский трон. Без преувеличения можно сказать, что новый шах своим высоким положением был в значительной степени обязан Косоговскому.

Влияние и личный авторитет Косоговского давали ему возможность быть в курсе (всех дел иранского правительства. Он располагал исчерпывающей информацией по всем интересовавшим его вопросам. Он знал досконально систему управления Ираном во всех ее звеньях, знал придворные группировки, подоплеку правительственных мероприятий и махинаций которыми втихомолку занимались каджарские сановники, жизнь дворца и гарема, а также и многое другое. Диапазон его наблюдений и источники его информации были огромны в смысле возможностей, и сообещаемые им факты довольно точны о смысле достоверности.

Свои записи Косоговский вел систематически. Его наблюдения, разумеется, отражали позиции того класса, к которому он принадлежал. Но, несмотря на это, в дневнике Косоговского имеется достаточно много фактов, поданных в объективном освещении и представляющих несомненную ценность для изучения истории Ирана конца 90-х гг. прошлого столетия.

Следует заметить, что материалы дневника Косоговского публикуются впервые. Незначительная часть его дневника, касающаяся убийства Насираддин-шаха, была напечатана в №№ 3 и 4 журнала «Новый Восток» за 1923 год.

Ниже дается из дневника Косоговского часть наиболее существенных и важных, на наш взгляд, материалов, относящихся к характеристике экономического состояния Ирана, а также роли и значения крупного духовенства и феодальной аристократии.

Под текстом даны примечания автора дневника. Кроме того, мы сочли необходимым в отдельных случаях дать дополнительные примечания, которые отмечены звездочками.

Г. Петров [83]

I. .Заметки об экономическом состоянии Ирана

...24 апреля настоящего года шах празднует пятидесятилетний юбилей своего царствования (в действительности юбилейной датой был 1898 г., но шах решил отметить пятидесятилетие своего царствования на 2 года раньше). Народ, изнемогающий под гнетом теперешнего правительства, крайне недоволен. Единственная надежда шаха в данном случае на войска, но и они не получали жалованья по 2-3 года. И вот шах, во избежание возмущения или вообще какого-нибудь скандала во время празднования юбилея, решил удовлетворить все войска за прошлое время вплоть до дня юбилея, для чего ему потребно немедленно 130 000 туманов, которые он и хочет занять у Рабино (Рабино — директор Шаханшахского (английского) банка в Тегеране) в английском банке...

15 декабря 1896 года

...Деньги на содержание, получаемое в Персии, черпаются из двух различных источников: а) часть малиатов (малиат — налог, вносимый деньгами или натурой) известной провинции прямо ассигнуются по особой росписи, называемой дастур-уль-амаль, на определенные расходы, поименованные в этой росписи. В числе подобных расходов в росписи прямо поименовано: в жалованье ((пенсию, пособие) таким-то и таким-то лицам, — столько-то и столько-то в год, т.е., значит, каждый получатель имеет на каждый год свой определенный, постоянный, именной источник, или магал.

Магал этот может по желанию получателя и по соглашению с правительством переводится из провинции в провинцию (но, впрочем, не иначе, как с 9 марта (Новый год у иранцев считается с 9(21) марта) по 9 марта следующего года). Тогда провинция, на которую переведен вновь магал, жалованье известного лица, уже на столько же не доплачивает правительству на другие расходы правительства. Обратно: та провинция, из которой переводится вышеупомянутое жалованье в другую провинцию, на такую же сумму доплачивает правительству на какие-нибудь другие требования правительства или додает наличными деньгами. Таким образом, общая сумма всех податей, получаемых государствам, остается непременно одна и та же...

б) Но это только одна часть жалованья из постоянных, определенных, именных магалов — явление совершенно своеобразное и для европейца новое, странное и на первых порах даже не совсем понятное.

Другая же часть лиц, коим назначено правительственное жалованье, получает его... прямо из государственного казначейства. Провинции вносят причитающиеся на их долю ежегодные подати в общую государственную кассу, и затем уже провинциям дела нет, куда девает и как распределяет само правительство полученные им государственные доходы.

Итак, остальной части лиц, не имеющей определенного магального жалованья, правительство уже само выдает жалованье прямо из казначейства.

Так вот ту часть жалованья, которая выдается самим правительством прямо из общего оборота государственных податей, ежегодно поступающих в государственную кассу, Фарман-Фарма (генерал-губернатор Тегерана, видный придворный политический деятель, находившийся в родственных связях с шахом) и хочет отнять целиком от всех получателей. А это составляет весьма почтенную цифру, достигающую до двух куруров туманов (1 курур = 1/2 млн.; 2 курура туманов составляют 2 млн. рублей... прямые налоги Персии не превышают 9 куруров (4 1/2 млн. туманов, или 9 млн. (русских рублей). Из них, по крайней мере, 3/4 принадлежат всемогущему в Персии духовенству).

Осуществление обеих этих мер, особенно же второй, в настоящее время и, в особенности при настоящем слабом, неавторитетном и непопулярном по всей стране правительстве, положительно немыслимо.

Даже популярный Насираддин-шах, процарствовавший пол столетие и делавший в этом отношении неоднократные весьма энергичные попытки, всякий раз не только вынужден был отступать, но еще должен был всякий раз за эти попытки поплатиться еще новыми уступками для успокоения раздраженного народа и особенно духовенства. Садр-Авам (премьер-министр, ставший впоследствии жертвой придворных интриг и высланный в г. Кум) был не только против убавки существующего жалованья, но даже, напротив, после табачного бунта («табачный бунт» — известное в истории Ирана массовое народное движение против английской табачной концессии, которую шах в конце концов вынужден был отменить в 1892 году) оказался вынужденным, дабы заткнуть поповские глотки, многим из них вновь назначить, а другим добавить к получаемому уже ими содержанию подобные уже жалованья, переходящие затем в наследственные пенсии...

И, несмотря на то, что за нарушение табачной монополии Персия должна была заплатить 500 000 фунтов стерлингов неустойки и не имела решительно никаких новых магалов, Насираддин-шах вынужден был смириться и уступить, назначил еще новые и добавочные пенсии уже прямо из государственной казны, без магалов.

Выписка из копии письма зам. [84] управляющего Учетно-ссудным банком Персии в правление Ссудного банка Персии (в письме описание причин денежного кризиса в Иране 1896-1897 годов):

«...Не могу умолчать об одном обстоятельстве, как весьма характерном для уяснения той громадной роли, какую играет здесь духовенство. Выше сего мной было упомянуто, что в самом начале кризиса к движению против Шаханшахского банка примкнули также сейиды, почитаемые в народе за потомков Мухаммада, а потому пользующиеся в стране громадным влиянием. В настоящее время глава этих сейидов, Наиб-Саадат, восседает в присутственное время в операционных комнатах Шаханшахского банка и таким образом самим фактом присутствия своего в стенах банка является для последнего действительной гарантией против возможности каких-либо насилий со стороны как самих сейидов, так и народа. Само собой разумеется, такого влиятельного защитника Шаханшахский банк приобрел путем солидного денежного подкупа».

2 октября 1897 года

...Ежегодные доходы и повинности, представляемые губернаторами провинций, разделяются на два рода: 1) нагди, т. е. наличными деньгами, и 2) джинси, т. е. натуральные повинности.

Но так как в Персии, при существовании почти исключительно одних только вьючных сообщений, доставка продуктов натурой из дальних провинций немыслима, да и потом Тегеран не нуждается во всех этих продуктах, в которых, напротив, имеют нужду на месте..., то взамен натуральных повинностей до сих пор назначались и устанавливались для них справочные цены, та'сир. Положим, губернатор Урмии должен доставить 5000 туманов деньгами и 1000 харваров (1 харвар = 18 пудов) пшеницы. Так как из Урмии немыслимо доставить зерно в Тегеран, то взамен губернатора обязывают представить деньги в сумме, равной стоимости 1000 харваров пшеницы. Губернатор подкупает чиновников, посылаемых из Тегерана для установления справочной цены та'сир, и они устанавливают крайне низкие цены, вдвое, втрое ниже настоящих. Положим, например, что 1 харвар пшеницы стоит 9 туманов, а чиновник устанавливает та'сир, равный 3 туманам за 1 харвар пшеницы. Тогда, что же делает губернатор? Он отсылает в казну по справочной цене 3 тумана на 1 харвар, т.е. 3000 туманов за 1000 харваров...; сам же все-таки собирает с жителей всю пшеницу натурой в свои житницы и затем, дождавшись зимней распутицы или весеннего сева, — словом, времени, когда цена на зерно наивысшая, — тем же жителям продает их же пшеницу уже по 9 туманов за харвар, т.е. 1000 харвар за 9000 туманов, наживая таким образом 6000 туманов.

Чеканка монеты

(в те времена чеканка монеты производилась в различных городах страны на монетных дворах, которые правительство сдавало откупщикам)

..После долгих совещаний решено было совершенно приостановить чеканку серебра на монетном дворе (хотя тайно и продолжали чеканить).

Откупщики заявили, что так как шах не отказывается от откупной суммы, возрос шей от 150 до 200 тысяч туманов в год, не считая одновременного взноса за получение откупа от 60 до 100 тысяч туманов, то они просят разрешить им чеканить, по крайней мере, хоть медь, что и было им разрешено в неограниченном количестве, Понятно, что с той же минуты началось быстрое падение курса меди, дошедшее 14 марта 1896 г. до 25 шаев за 1 серебряный, белый кран...

Серебро в Персии называют белыми деньгами, а медь — черными. Подати народ должен вносить черными деньгами, но по расчету белых денег, т. е. если маляат семейства был равен в Тегеране, например, двум туманам, то эти 2 тумана должны быть выплачены не белыми, а черными деньгами, но по тому курсу, который существует (вернее, по курсу, объявленному шахом). Номинальная цена 1 серебряного крана равна 20 медным шаям (Шай — немного меньше одной копейки).

Шах... на базаре устраивает падение денег объявляя, что 1 серебряный кран стоит уже не 20 медных шаев, как это было при первоначальной чеканке, а уже 40 шаев, и, следовательно, уплату податей народ, обязанный вносить подати медными деньгами, принужден вносить за 1 серебряный кран уже 2 медных, т. е. вместо 10 миллионов вносить 20 миллионов.

Одновременно с подобной финансовой операцией двор приступает к перечеканке медных денег: на тех же самых деньгах, того же самого веса, вычеканивается какая-нибудь другая эмблема и, в сущности, те же самые черные деньги вновь выпускаются по номинальной стоимости 20 медиых шаев, равных 1 серебряному крану. Первое время, действительно, номинальная цена соответствует курсу. Но спустя несколько месяцев снова начинается постепенное падение курса меди, и когда медь упадет наполовину, шах отбирает в виде малиата медь в казну за 1/2 цены и снова перечеканивает ее уже за полную цену и т. д.

…До 1870 года, пока на персидском монетном дворе не было машин, монета медная, серебряная и золотая чеканилась во всех главных породах «муайерами»,т. е. пробирными чиновниками, подчиненными главному пробирному чиновнику «Муайер-уль-мамалек», проживающему в Тегеране при дворе шаха...

За несколько лет до начала чеканки машинами на монетном дворе и прибытия сюда прусского монетного мастера [85] чеканщика Пехана (в 70-х годах) те же штуки стали проделывать и с серебром в Хамадане: стали прибавлять к серебру настольно лигатуры, что 1 кран по весу серебра - в действительности стоил не 20, а -16 медных шаев.

За эти злоупотребления главный «муайер» Дуст-Али-хан был смещен, и министерство чекана было передано принцу Али-Кули-хан Мирза Ихтизад-ус-салтанэ, министру народного просвещения и телеграфа с тем, чтобы он отобрал все хамаданские краны и перечеканил их вновь в Тегеране. Но принц этот нашел пример Хамадана весьма поучительным для себя: хамаданские краны он не отобрал, но еще в свою очередь стал чеканить в Тегеране краны нового образца, так называемые «шир-у-хуршид», т.е. со «Львом и Солнцем», действительная цена которых в течение одного года дошла до 14 шаев, т.е. на 2 шая или на 10% ниже фальшивых (низкопробных) хамаданских.

Тогда шах выписал Пехана, человека весьма знающего, но, к несчастью, слитком честного. Персидское правительство потребовало, чтобы Пехан чеканил краны прежней стоимости, но только машинные, т.е. значит, что требование персидского правительства сводилось к тому, чтобы Пехан только перечеканил уже существовавшие краны, придав им лишь новую, более красивую, а главное, правильную форму.

Но Пехан объявил категорически, что он или уедет или будет чеканить монету как медную, так и серебряную, так и золотую, не иначе, как по десятичной системе... Но персидское правительство не согласилось... Пехан уехал, а персы, воспользовавшись установленными Пеханом машинами, впервые отдали монетный двор на откуп Амин-султану (отцу теперешнего Садр-Азама), по имени которого и деньги эти получили название Амин-и-султани... Амия-султан был честным человеком и никаких злоупотреблений себе не позволял. Но после его смерти, несколько лет спустя, разные предприниматели, постоянно надбавляя откупную сумму, вынуждены были наверстывать ее теми или другими путями, т. е., во-первых, прибавкой излишней лигатуры в серебро и, во-вторых, выпуском меди.

Особенно возросла эта чеканка после кризиса с серебром. Когда цена на серебро в 1894-1895 г. сразу упала на американских рынках, этот кризис отразился на персидском рынке несравненно ощутительнее, чем на европейском, так как персидские деньги почти исключительно только - серебряные и франки 100 франков, равные 130-140 кранам, сразу в течение нескольких дней дошли до 227 кранов.

За чеканку медной монеты «муайары» частным образом, негласно, преподносили шаху известный процент за право чеканки именно медной монеты. Так как чеканка медной монеты была для муайеров выгодна, они старались чеканить ее возможно больше и, во всяком случае, несравненно больше, чем имели серебряной разменной монеты. Естественно, что при подобных условиях курс медной монеты (вес которой по стоимости был в действительности втрое меньше такого же количества листовой красной меди) быстро падал; когда дело доходило уже до безобразия, с разрешения шаха (т.е. вернее за известный подкуп шаха) выхлопатывали разрешение на «шекестян-и-пуль-и-сиях», т.е. на перемену курса медных денег, вместо 20 номинальных шаев — на 30 и даже 40 шаев за 1 серебряный кран (из России для чеканки монеты привозят и медные листы и готовые, уже выбитые в России, медные кружочки).

18 марта 1896 г. вдруг в Тегеране на базаре отказались принимать деньги английского банка... требуя уплаты за товары серебром. Уверяют, будто 19 марта цена медных денег на базаре снова поднялась до прежней цены...

10 апреля 1896 года

Переполох по поводу падения цен на медь во всей Персии страшный. В Исфагане 80 шаев равны 1 серебряному крану, а несколько дней так даже продавали медные деньги на вес — 2 батмана (14 фунтов) за 16 серебряных кран, т.е. около 90 шаев за 1 кран...

Тогда вся промышленность и торговля остановились. Торговцы и промышленники заперли

свои лавки и разошлись по домам, направив к Зилл-ус-султану (Зилл-ус-султан в то время был губернатором Исфагана) своих жен (персидские жены, во-первых, будучи в чадрах, никому не известны в лицо, а потому смело кричат и шумят. Во-вторых, бить женщин воспрещено законом и, кроме того, считается грехом. Поэтому они несравненно смелее мужчин и во всех демонстрациях играют главную роль).

Зилл-ус-султан никаких мер не принимал, втайне даже злорадствовал, так как медные деньги вычеканил Хаджи-Мухам-мад-Хасан, арендатор монетного двора. Тогда женщины огромной толпой повалили на английскую телеграфную станцию и к английскому консулу Прису, который

телеграфировал в английскую миссию в Тегеран. Английский посланник сообщил шаху, который в свою очередь телеграфировал в Исфаган повеление: считать серебряный кран за 40 шаев.

В Тегеране, чтобы успокоить народ, шах вошел в сделку с английским банком, который обязался народу, предъявлявшему медь, менять ее на серебро по расчету 25 шаев за 1 серебряный кран, на сумму 80000 туманов, и уже несколько дней, как английский банк открыл у себя в здании банка и в каравансарае эмира несколько меняльных столов.

Народ хлынул к ним тысячами. До 8 апреля меняли без разбора. 8 же апреля объявили, что каждому одиночному предъявителю более 20 туманов не менять. Все эти маневры клонят к тому, по общему суждению, чтобы занять умы народа в течение этих 20-30 дней на время празднования [86] шахского 50-летнего юбилея, а потом опять, по всей вероятности, не будут стесняться: сразу объявят, что 1 серебряный кран равен 40 черным шаям, а вслед затем отчеканят новую медную монету по вышеописанному способу.

20 декабря 1896 года

Бывшего начальника монетного двора, первого богача в Персии, купца Хадж и-Мухаммад-Хасана (которому принадлежит участок дороги Амоль — Махмудиабад; (на берегу Каспийского моря) и который хотел соединить Тегеран с Амолем шоссейной дорогой) обвинили в том, что он на несколько куруров лишних против контракта с правительством выпустил малоценной, т. е. низкопробной или фальшивой, медной монеты. Поэтому у него потребовали возмещения правительству всего того количества, на которое он выпустил лишних медных денег, насчитав на него целых 12 куруров туманов, г. е. около 12 000 000 русских рублей (Хаджи-Мухаммад-Хасан сделал следующую мошенническую операцию: он обязался перед правительством выпустить на известную сумму денег определенную сумму медной монеты. Но, вместо того чтобы чеканить медную монету, номинальная стоимость которой соответствовала бы ее действительной стоимости, он чеканил низкопробную, т. е. фальшивую, медную монету, действительная стоимость коей была значительно ниже номинальной ее стоимости. Положим, Хаджи-Мухаммад-Хасая обязался начеканить 60 куруров туманов (60 млн. рублей) медных денег. Он и начеканил монеты и сдал их в государственную казну по счету на 60 куруров. На бумаге он оказался как будто и чист, но потом оказалось, что вся выпущенная им монета составляет только 4/5 действительной стоимости, или, иными словами, чеканя монету с надписью 5 копеек, он употреблял на нее материала (низкопробную медь в смеси с чугуном и притом легче, чем следовало) всего на 4 копейки... Следовательно, отчеканив 60 куруров, он употребил на них материала (считая вместе с работой и дополнительными расходами) всего только 48 куруров. А так как 60 — 48 = 12, то на этой мошеннической операции он нажил ровно 12 куруров туманов, что и составляет около 12 млн. рублей. Вот эти-то 12 куруров с него и тянут).

В чем же тут зло и чем оно выражается осязательно для глаз, не посвященных в эти мошенничества? Оно выражается в том, что курс медных денег упал на базаре (т. е. в обращении) и за один серебряный кран, равный 20 серебряным копейкам, стали давать 25 медных копеек.

23 декабря 1896 г. в Тегеране на базаре 1 серебряный край, имеющий 20 копеек серебряных, стоил 25 копеек медных... Взяв всю сумму (1/5 = 20%), которую при чеканке медной монеты положил себе в карман Хаджи-Мухаммад-Хасан... барыш — 12 куруров (20%).

Можно же теперь себе представить, какие грандиозные мошенничества производились при существовавшей ранее чеканке в каждой провинции отдельно, если 1 серебряный кран доходил до 70 и даже до 80 медных копеек!..

Хаджи-Мухаммад-Хасан наотрез отказался уплатить требуемые с него Фарман-Фармой деньги; тогда его засадили под арест... Но старик остался непреклонным и твердо заявил, что не даст ни одной копейки.

Вместе с этим были приняты меры к арестованию сына Хаджи-Мухаммад-Хасана, ездившего в Европу по коммерческим делам своего отца и вызванного им телеграммой в Персию... Когда сына Хаджи-Мухаммад-Хасана доставили в Тегеран, от него потребовали, чтобы он воздействовал на отца, но как он ни старался, отец остался непреклонным.

...Говорят, (что) с 12 куруров, требуемых с Хаджи-Мухаммад-Хасана, съехали на 100 000 туманов, т. е. всего-навсего на 1/60 долю первоначально требуемой ими суммы. Но упрямый старик отказался уплатить даже и эту сумму... Тогда снова взялись за сына и потребовали, чтобы о« заплатил эти сто тысяч туманов. Сын ответил, что он с величайшим удовольствием сделал бы это, но у него самого нет ни гроша денег. Тогда Фарман-Фарма заставил сына написать для получения на базаре от купцов денег вексель (хавале) на 100 000 туманов. Сын немедленно написал, но при этом совершенно верно заявил, что без подписи его отца все равно никто не даст ни гроша, но что он немедленно же отправится к отцу и постарается его уломать.

Непреклонный старик снова ответил сыну: «Ни копейки». Тогда Фарман-Фарма в бешенстве решил так со своими сообщниками: Хаджи-Мухаммад-Хасан чувствует себя прекрасно, живя в хорошей уютной комнате, где ему подают хороший плов, кальяны и кофе, постоянно топят камин и где его невозбранно услаждают беседой его друзья. Поэтому чтобы сломить его упрямство, — перевести его в комнату (?) около... в нескольких шагах оттуда, в том же дворе: холодная, сырая, мозглая конура, где вместо персидских ковров — один только «хасыр» (вроде твердой циновки из камыша)...

Французский посланник Балюа, а за ним и большая часть других посланников, не имея возможности прямо остановить подобную бессердечную жестокость, заявили персидскому правительству, что большинство крупных денежных сделок иностранцев с персами происходило лишь непосредственно с Хаджи-Мухаммад-Хасаном или при его посредстве; поэтому с его арестованием является застой в денежных операциях и иностранные подданные терпят громадные убытии. Ввиду этого посланники потребовали или немедленного освобождения Хаджи-Мухаммад-Хасана или же гарантии со стороны персидского правительства. Ответ шаха еще не известен…[87]

24 декабря 1896 года

...Хаджи-Мухаммад-Хасану удалось добиться следующего соглашения: он согласен уплатить правительству 800 000 туманов (1 1/2 млн. рублей) но, разумеется, с отсрочками, персидскими хитростями и всевозможными увертками. Что же касается до падения курса на базаре медных денег (с 20 на 25 шаев за один серебряный кран)..., то Хаджи-Мухаммад-Хасан заявил, что он берет на себя устроить так, что 20 копеек серебряных снова будут стоить 20 копеек медных.

...Он дает эти обещания, лишь бы выиграть время. Нет сомнения, что и Фарман-Фарма и другие сегодняшние заправилы и временщики Персии отлично понимают..., что все это лишь обман, новое мошенничество, отвод глаз. Но им ничего более не остается, как притвориться, что они этому верят, лишь бы выцарапать... хоть 800 000 туманов, без которых они обойтись не могут.

И, разумеется, во всей Персии не найдется ни одного человека, не исключая даже и шаха, который был бы настолько простодушен и близорук, что не сказал бы заранее, что все эти 800 000 туманов целиком, до последнего динара будут использованы вовсе не для восстановления курса, а совсем на другие нужды, быть может, даже личные нужды этих гнусных временщиков.

Мало того: если бы Хаджи-Мухаммад-Хасан отдал им даже все требуемые ими 12 куруров, то и из них ни одного гроша не пошло бы на восстановление курса и на выкуп фальшивых куруров медных денег...

Записка о хлебе в Тегеране

До всеобщего почти во всей Персии голода в 1871-1872 г. как шах, так и все землевладельцы, за весьма малыми исключениями, взимали с крестьян подати: за хлеб, посеянный крестьянами на казенной земле, 1/5 валового сбора; частные помещики за хлеб, посеянный на их земле, взыскивали деньгами по справочной цене 3/5 валового сбора того времени. Даже жалованье и довольствие войскам и служащим правительство платило натурой. Крестьяне, чтобы платить эти деньги, платили малиат, а служащие продавали пшеницу и ячмень, чтобы выручить деньги на другие свои нужды. Хлеб был дешевый: батман (7 фунтов) стоил 6 шаев. После голода умнейшие люди Персии посоветовали шаху завести казенные хлебные магазины (хотя и раньше магазины эти были, но в них держали весьма ничтожное количество пшеницы на всякий случай) и держать в этих магазинах припасы для жителей города Тегерана, по крайней мере, на 6 месяцев. Для заведения же этих магазинов решено было взимать малиат с крестьян деревень халесе (Халесе — государственная земля) и с помещиков пшеницей и ячменем, т. е. натурой, и всю эту пшеницу сложить в магазины до нового урожая. С новым же урожаем старый хлеб обязательно продавать хлебникам, а хлеб новый опять сложить в магазины. По-видимому, все это должно было быть прекрасно, но на деле вышло иначе. В первый год решено было продавать старый хлеб хлебникам по 5 туманов за харвар, т. е. на каждую пекарню отпускали из шахских магазинов не 2-3 харвара с тем, чтобы хлебники остальное покупали на базаре и продавали бы хлеб по 8 шаев за батман. Так как содержатели магазинов применяли всякого рода мошенничества и злоупотребления, т. е. вмешивали в чистую пшеницу землю и всякую гадость, а с другой стороны, губернаторы обирали хлебников разными поборами, то хлебники в свою очередь стали продавать хлеб... дурного качества и с недовесом. Народ волновался, а правительство, чтобы поправить беду, делало еще хуже и, в конце концов, разрешило хлебникам поднимать цену на хлеб от 8 шаев до 10, 12, 14 шаев.

В следующем году кто-то намекнул шаху, что из шахских магазинов ежедневно отпускают хлебникам до 300 харваров пшеницы; если к 5 туманам за харвар прибавить по 1 туману, то шах может каждый день получать на 300 туманов больше. Самое большее — можно разрешить хлебникам продавать хлеб на 2 шая дороже за батман. Шах прельстился этим и разрешил. Примеру шаха последовали и другие губернаторы в провинциях как в заведении будто бы казенных магазинов, так и в продаже пшеницы по произвольной цене.

Спустя 2 года шах накинул на магазинный хлеб еще по 1 туману за каждый харвар и опять разрешил прибавить к цене каждого батмана хлеба еще по 2 шая. Словом, цену на казенный хлеб надбавили до 8 туманов, а хлеб было разрешено продавать по 16 шаев за батман. Народ жаловался. Шах приказал сбавить с каждого батмана по 2 шая, но не хотел сбавить с 8 туманов, взыскиваемых им за каждый харвар казенного хлеба. Хлебники пошли в бест (Право убежища, используемое для выражения протеста против притеснений, насилий и беззаконий, творимых представителями шахской администрации). Тогда правительство разрешило им официально недовес в размере 5 сиров (1 сир = 73,728 грамма; 1 батман (тазризский) = 2,949 килограмма) с батмана, лишь бы такса хлеба была 14 шаев за батман.

24 ноября 1896 года

В Персии нет и не было крепостного права в том виде, как оно существовало в России. В Персии слуги и крестьяне считаются свободными. Господин не имеет права их продавать, они могут свободно переходить от одних господ к другим, избирать себе род занятий, совсем ни у кого не служить...

По-видимому, свобода полная. Но это лишь, по-видимому. На деле совсем иное: слуга и крестьяне в Персии, при полном отсутствии установленных законом отношений господ к слугам и заимодавцев [88] к должникам, закабалены хуже крепостной зависимости. Дает коварный хозяин обстроиться, вовлечет в расходы, в долги, а потом куда же слуга или крестьянин пойдет? Земля принадлежит хозяину, а хозяин постройки покупать не хочет, деньги же требует. А на деньги %% в Персии растут с непостижимою для европейца быстротой: здесь, где ростовщичество не только не преследуется, но поощряется, 18% считается самым обыкновенным процентом..., т. е. долг удваивается через каких-нибудь 4-5 лет.

14 октября 1897 года

Походы, командировки

Сюрсат (вид продовольственной повинности населения), или сурсат (а не сурзат, как пишет Огородников (Один из царских чиновников, работавших в Иране, автор нескольких работ об Иране). Начальникам областей и губернаторам должны быть высылаемы маршруты, пути следования шаха или вновь назначенных губернаторов, или высокопоставленных лиц, или частей войск, или некоторых знаменитых иностранных путешественников. При этом маршрутов в европейском смысле слова в Персии не существует, ибо точного распределения времени по дням персы не признают. Достаточно, если только местным властям будет сообщено лишь общее направление пути, а они в свою очередь лишь в общих чертах подготовят полосу предстоящего нашествия властей или войск.

Когда, наконец, становятся более или менее точно известными пункты остановок, губернаторы стараются содрать и собрать с местного окрестного населения все необходимое не только для грозно надвигающейся своей саранчи, но, и еще в большем количестве, для приема и затем сопровождения по своему краю саранчи чужой. С окрестных жителей безжалостно собираются, сгоняются и свозятся к пунктам остановок: бараны, куры, яйца, хлеб, мука, крупа, дрова, овощи, осветительные материалы...

Собственно говоря, как уже и сказано, маршрут следования должен был бы назначаться по точному расписанию дней маршрута, остановок и дневок. Но время, а нередко и самое направление марша зачастую изменяется совершенно неожиданно, часто в силу одного только каприза путешествующего вельможи или шаха...

Поэтому зачастую местные власти в предварительно указанных им местах бывают принуждены ждать по несколько дней, а иногда и недель. Но это отнюдь не смущает ни их самих, ни, тем более, их свиту, ибо все это время они живут всецело за счет того уголка их губернаторства, который имел несчастье подвергнуться их неумолимой оккупации.

Поэтому, при путешествиях шахов или даже губернаторов, они редко возвращаются по одному и тому направлению. Во-первых, жители обыкновенно откупаются от вторичной подобной напасти, а во-вторых, и сами они избегают обратного пути по опустошенной, а иногда и озлобленной против них стране...

Номинально, на бумаге, местным жителям за сюрсат уплачивается: им выдают зачетные квитанции. При этом надо сделать следующую основную всегда и во всех случаях оговорку: когда один губернатор сменяется, то не только такие сравнительные пустяки, как зачетные квитанции, но и документы поважнее, выданные прежним губернатором, при новом уже не признаются. А так как в настоящее время, во-первых, губернаторы меняются как перчатки, а во-вторых, все они свои места покупают за деньги и поэтому, понятно, спешат наверстать то, что уплатили за получение ими губернаторского места, то и понятно, выгодно ли им принимать старые зачетные квитанции, т. е., иными словами, выгодно ли признавать долги своего предместника, хотя бы они и были свято законны?

Правительство разрешает, чтобы представляемые квитанции шли за счет податей. Губернаторы, действительно, стараются нередко в подобных случаях за бесценок скупить подобные квитанции для того, чтобы затем правительству представить их в зачет представляемых губернаторами податей, уже в полной цене.

Но и само правительство далеко не во всех случаях признает выдачу зачетных квитанций.

1. В большинстве случаев, если шаху или вообще правительству кажется, что расходы не особенно велики, а это зависит от взгляда, или, если любезно предлагает сам губернатор, — все расходы производятся безусловно на пишкеш (подарок), т. е. на даровщину.

2. Если само правительство видит, что расходы непосильны для страны, оно приказывает выдавать зачетные квитанции.

3. Сам шах и его андерун (гарем) путешествуют обыкновенно на пишкеш, т. е. на даровщину.

4. Со свиты, если даже ей приказано выдавать зачетные квитанции, никто не решается брать...

5. Части войск, как при конвоировании шаха или других высокопоставленных лиц, так равно и при отдельном следовании частей войск при командировках, смене гарнизонов, возвращении домой на льготу и проч., — не имеют права выдавать зачетные квитанции и должны платить наличными деньгами. Но это на деле не соблюдается, и все подобные передвижения войск в действительности обращаются в мародерство и открытый грабеж…[89]

21 ноября 1896 года

Мартирос-хан ( начальник штаба казачьей бригады) у Фарман-Фармы

«...Фарман-Фарма всеми силами пытается доказать, что свержение Садр-Азама было делом не кучки честолюбцев, преследующих собственные, личные цели, но великим патриотическим делом освобождения своего отечества от тирании Амин-султана Али-Аскар-хана, в бытность его Садр-Азамом Персии;

«Ну, посудите сами. Покойный шах ежегодно на себя лично, на свои прихоти тратил из 9 куруров туманов 2 курура; да Садр-Азам благодаря своей расточительности разматывал 1 курур на разные пенсии и др. расходы, на которые бы не имел никакого права. Итак, в сумме это 3 курура — как раз цифра годового дефицита, ибо ежегодно в государственную казну поступает 9 куруров, а расходуется 12 куруров.

Говорят, что Садр-Азам не занимался лихоимством, а что все пакости совершал единолично один только его брат Амин-уль-Мульк. Неправда. Амин-уль-Мульк только брал себе больше, быть может 2/3 или 3/4, но и брату своему, Садр-Азаму, выделил крупные куши. Теперь таможня всей Персии взял себе на откуп известный богач, командир казвинского полка Эмир-туман Назм-ус-салтанэ. За право пользования таможнями в течение четырех лет он выкладывает сию минуту единовременно сверх всего 100000 туманов наличными деньгами, звонкою монетою; затем сверх того:

за 1-й год пользования 100 000 туманов

за 2-й » » 200 000 »

за 3-й » » 300 000 »

за 4-й » » 400 000 »

Ну откуда он возьмет эти деньги? Ведь не из своего кармана, а, значит, выручит за таможни, да еще и сам наживется. И вот все эти барыши шли в карманы Амин-уль-Мулька и его родного брата Аман-султана в бытность его Садр-Азамом».

24 ноября 1896 года

Новым министром торговли и юстиции принцем Мулькара народ недоволен за его горячность. Сегодня, например, ни за что ни про что побил адвоката и хотел засадить его под арест. Насилу-насилу тот убедил Мулькара, что нигде во всем свете не бьют адвокатов и не взыскивают с них за вину клиентов.

Так же сильно пугает народ будущность сыновей шаха. Еще ни один из них не получил «жирной» должности, а между тем не останутся же они так, и рано ими поздно начнут наживаться на счет бедного люда и наверстывать потерянное время.

12 декабря 1896 года

...Берут ли теперь взятки и берет ли сам Фарман-Фарма? ...Начальник артиллерийских конюшен, уже трещавший, все-таки удержался против всякого ожидания всей Персии, благодаря единственно тому, что дал крупную взятку в 3000 туманов, из коих 2000 пошло шаху, а 1000 туманов взял себе Фарман-Фарма.

И теперь взяточничество Фарман-Фармы превосходит безобразия даже предшествовавшего правительства. В первые дни после падения Садр-Азама, действительно, произошло несколько назначений, по-видимому, без денег. Сделано это было, чтобы поспешить на первых порах важнейшие места занять своими приверженцам и. Но затем нервы успокоились и у временщика прошли первые страхи и опасения. Он освоился со своим новым, непривычным положением, до известной степени почувствовал под собою почву и пришел к пагубному убеждению, что несчастный персидский народ, привыкший к гнету, по-видимому, не способен к воздействию. Вся алчность Фарман-Фармы обнаружилась во всей ее силе: он как бы сожалеет и раскаивается, что упустил столько жирных доходов, и с лихорадочной торопливостью спешит ежечасно наверстать временно им упущенное.

1. Так, за ничтожный Вераминский округ (Верамин или Хар), который нельзя назвать даже уездом, Фарман-Фарма взял с управителя 2000 туманов (сегодня утром пришло 60-70 вераминцев (харцев), требуя смещения Харского правителя. Фарман-Фарма смутился: во-первых, шах мог сказать ему, что у него уже начались беспорядки, а, во-вторых, он только что взял с этого самого правителя 2000 туманов. Но Фарман-Фарму выручили из затруднения сами вераминцы: в это самое время явилась другая толпа в 70-80 вераминцев, противная первой партии и в свою очередь требовавшая, чтобы оставили правителя. Тогда Фарман-Фарма, не желавший расставаться со взятыми им 2000 туманами с правителя, напустив на себя строгость, загремел: «Негодяи! Бунтовщики! Разве шах не вправе назначать правителей по своему собственному выбору?» — и палками выгнал просителей, оставив прежнего правителя, заплатившего ему за свое место 2000 туманов).

2. Фарман-Фарма отдал полк Сяря-банд (Ахарской провинции) сыну Хусам-уль-Мульк (мир-пянджу) за 200 туманов. [90]

Порядки в провинциях

Некий принц Хусам-ус-салтанэ, один из сыновей Аббас-Мирзы, был знаменит своим грабительством в роли губернатора Хорасана и еще более знаменит тем, что погубил 40 000 персидского войска, истребленного туркменами около 40 лет тому назад...

Его сын Моайед-уд-доулэ, шурин Наиб-ус-салтанэ и двоюродный брат Фарман-Фармы, зять покойного шаха, был губернатором Гиляка (в Реште). Одновременно с ним (губернаторам Хорасана был Сааб-дивана. Года три тому назад Моайед-уд-доулэ перебил должность у Сааб-дивана. За должность хорасанского губернатора Сааб-дивая заплатил покойному шаху 20 000 туманов. Моайед-уд-доулэ не переставал мечтать сделаться губернатором Хорасана. Рассчитывая подобно своему отцу, награбившему миллионы во время войны с туркменами, сделать то же самое, Моайед-уд-доулэ предложил шаху 80 000 туманов ежегодной платы за генерал-губернаторство Хорасана. Шах, разумеется, we устоял и, прогнав Сааб-дивана, отдал ему Хорасан. Так как у Моайед-уд-доулэ не было наличных денег, то он, в чаянии миллионов, взял у известного в Тегеране «Малик-туджара» («царя купцов») ...80 000 туманов взаймы. Но, прибыв в Хорасан, Моайед-уд-доулэ сразу увидел, что попался впросак: времена оказались другие и он не мог набрать даже столько, чтобы расплатиться с «Малик-туджаром». Оказалось, что доходные при его отце округа Тяббас, Kучан, Буджнурд, Тун, хотя номинально и продолжают числиться под властью хорасанского генерал-губернатора, но в (действительности не только ничего не платят сами, но еще, напротив, само правительство ныне стало им приплачивать.

Всеми правдами и неправдами, еле-еле набрав 80 000 туманов, Моайед-уд-доулэ, всё еще не теряя надежды на будущий год наверстать потерю и набить карманы, Послал эти 80 000 туманов через «Малик-туджара» Насираддин-шаху в виде платы за право остаться генерал-губернатором Хорасана еще и на второй год. Для того, чтобы набрать эти 80 000 туманов, Моайед-уд-доулэ прибег к отчаянной мере: он собрал за целый год вперед почти все малиаты подведомственных ему округов.

«Малик-туджар», собравший верные сведения о том, что Хорасан далеко уже не дает Моайед-уд-доулэ того, что давал его отцу Хусам-ус-салтанэ, клавшему почти целиком в «вой карман содержание целой армии, и, поняв, что Моайед-уд-доулэ — плательщик более чем ненадежный, получив от него деньги, и не подумал отдавать их шаху. Удержав все 80 000 целиком себе за долг, «Малик-туджар» послал Моайед-уд-доулэ сказать: «Эти 80 000 я согласно заключенному между нами условию беру себе за твой долг. А если затем ты хочешь, чтобы я передал от тебя деньги правительству, ты можешь выслать другие 80 000 туманов».

Насираддин-шах, не получая денег, немедленно же отозвал Моайед-уд-доулэ и на его место назначил ильхани шахсеванских племен Курт-беглю Инанлу Шихаб-уль-Мулька Асаф-уд-доулэ. Этот, приехав в Хорасан и ознакомившись с положением дел, пришел в ужас. Вот что он донес шаху: «Мой предместник Моайед-уд-доулэ получил за целый под вперед малиаты с различных округов провинций Хорасана и потому теперь решительно нечего платить в казну».

Ломал себе, ломал голову Шихаб-уль-Мульк и, наконец, нашел исход: он начал направо и налево продавать места и должности (в том числе мешхедскую казачью сотню продал за 4000 туманов). И все-таки, несмотря на все его ухищрения, в конце года (т. е. к 9 марта 1896 г.) в Хорасанской провинции получился дефицит в 100 000 туманов (200 000 рублей).

2 октября 1897 года

Теперь власть шаха, по словам сартипа (сартип — генерал) Муртаза Кули-хана, не действует далее 4 фарсахов (25-30 вёрст) от Тегерана. На дальнейшем же расстоянии власть шаха уже не признается.

В стране начали чувствоваться опасные и тревожные симптомы. Забитый, истощенный народ, до сих пор рабски покорный, потеряв всякое терпение, нет-нет да и начинает высказываться, что дальнейшее существование подобного порядка вещей невыносимо и невозможно...

14 октября 1897 года

Бывший генерал-губернатор Хорасана Асаф-уд-доулэ Шихаб-уль-Мульк добивался получить вновь освободившееся генерал-губернаторство Кирмана за назначением Фарман-Фармы генерал-губернатором Фарса (Шираза). Шах прямо спросил Асаф-уд-доулэ, сколько тот намерен заплатить за это назначение. Асаф-уд-доулэ сказал, что 50 000 туманов (100 000 рублей). Тогда шах ответил ему: «Ну, хорошо, но только с тем, чтобы ты эти деньги выдал сейчас же в уплату долга войскам». Асаф-уд-доулэ вывалил чистоганом 54 000 туманов, которые, действительно, и были немедленно выплачены войскам, после чего шах объявил Асаф-уд-доулэ: «Ну, спасибо, а генерал-губернатором в Кирман я назначил не тебя, а другого». С Асаф-уд-доулэ у правительства давно были счеты, и правительство никак не могло заставить его уплатить долг. Теперь расквитались: вор у вора дубинку украл.

30 марта 1898 года

Фарман-Фарма за время своего управления Персией (с 27 октября 1896 г.) успел награбить 800 000 туманов (1 600 000 рублей). Считая, что 100 000 рублей он роздал на мелкие подачки, у него чистых осталось все-таки полтора миллиона рублей. [91]

13 июня 1898 года

Едет сын вельможи с дачи из... Шимрана в Тегеран, лет 9-10, в четырехместной коляске. На широком задке венской коляски сидит ребенок с генеральским гербам на шапке, — значит, потомственный генерал. Против него, едва-едва ютясь на передней скамеечке, прицепился почтенный наставник-наблюдатель с длинной седой бородой. А около окна кареты бежит тучный дядька с обер-офицерским гербом на шапке. На козлах нет никого. На левой же дышловой восседает на Персидском седле казанский татарин, беглый из России. Впереди, обливаясь потом, собачьим курц-галопом скачут слуга в синих сардари с огромными белыми пуговицами, в штиблетах, надетых на пробоску, и клетчатых летних штанах без штрипок, вследствие этого поднявшихся до колен, обнажая при этом тощие, мохнатые голени темно-коричневого цвета.

21 июня 1898 года

Складчина новых министров на поездку шаха на дачу

Шах в половине мая потребовал, чтобы Амин-уд-доулэ (бывший в то время еще Садр-Азамом; он пал 24 мая 1898 г.) во что бы то ни стало, откуда хочет, достал ему немедленно 300 000 туманов (600 000 рублей), из коих половину для того, чтобы, так сказать, заткнуть глотки войскам (среда артиллеристов уже были явные вспышки неудовольствия), не получающих не только жалованья по 2-3 года, но с ноуруза (9 марта) не получавших даже и джире (суточных),... а другую половину, — чтобы выдать за 3-4 месяца вперед придворным и андеруну (гарему) и тем доставить им возможность беспрепятственно и роскошно собраться и выехать на дачу... Тогда Амин-уд-доулэ, выведенный из терпения, грубо ответил, что даже и на один месяц несчастное и вконец истощенное государство не может заткнуть глотки этой ораве алчных, бесстыдных дармоедов (Этот ответ также был одной из причин его падения).

Когда же его отрешили от должности Садр-Азама, то новые члены министерства с Низам-ус-салтанэ (новым министром финансов) во главе, дабы задобрить прихвостней шаха и при помощи их снискать его благосклонность, и вместе с тем выпроводить шаха из города на дачу, сделали между собой складчину, и... свои добровольные приношения они повергши к стопам своего повелителя, якобы взаимообразно на неотложные государственные нужды. Всего набралось полтораста тысяч туманов, из коих пожертвовали:

Низам-ус-салтанэ 30 000 туманов

Амин-уль-Мульк 30 000 »

Мушир-уд-доулэ 10 000 »

Низам-уд-доулэ 10 000 »

и др. в общем на сумму 70 000 »

Итого .... 150000 »

Решено было по справедливости так: отдать все эти 150 000 шаху, придворным и андеруну. Войскам же опять не дали ни одного гроша, и эти несчастные по-прежнему продолжают страдать и голодать.

Муджтахид — отдающий повеление

Муджтахид Хаджи Ага-Мухсин из города Султан-Абада, в своем роде полу шах. Он имеет свыше 100 деревень в провинции Ахар и свое войско. Кроме постоянных 300-400 телохранителей он во всякое время может вызвать свой чарик (ополчение, вооруженные крестьяне) из многочисленных деревень и несмотря на их ненависть к нему, которую, однако, все стараются скрыть в глубине души, они все пойдут по его призыву как один человек.

Муджтахид Хаджи Ага-Мухсин настолько могуществен, что если только он недоволен местным губернатором и тот не заискивает и не низкопоклонничает перед ним, то он не может удержаться в Ахаре и 6 месяцев и, наверное, вылетит со скандалом и будет сменен другим, более покладистым. Если такова была сила этого господина при покойном Насираддин-шахе, то естественно, что при теперешнем слабом Музаффа-раддин-шахе он своевольничает уже совершенно безнаказанно.

Большую часть своих деревень этот высший представитель духовенства приобрел неправедными путями, благодаря уклончивым ...персидским законам относительно приобретения во владение собственности.

В Персии всякий дом, всякая деревня, вообще всякое недвижимое имущество разделяется обязательно на шесть частей — шеш данг (шеш — шесть, данг — часть) (Почему? И не есть ли это разделение на элементы подобно пяндж-кут (пяндж-кути — система сдачи в аренду крестьянам помещичьей земли. В основе ее лежат 5 факторов, без которых немыслимо производство: земля, вода, скот, семена, рабочая сила. В зависимости от того, чем располагает крестьянин-арендатор, он соответственно отдает помещику ту или иную долю урожая (1/2, 2/3, 4/5)):

И при совершении всяких запродажных актов необходимо всегда оговаривать, что проданы все шесть данг; в противном случае, если продавец недобросовестный..., он всегда потом имеет право... предъявить иск на какую-нибудь из частей своего бывшего имущества.

...В силу подобных... положений Хаджи Ага-Мухсин старается:

1) в нужной ему деревне приобрести хотя бы... одну часть или две части, а уже остальное, словно волшебством, переходит в его загребистые лапы;

2) или же старается приобрести чересполосные владения, я чересполосность эта у него исчезает, словно волшебством;

3) или, наконец, опорные участки и имения, и все споры и недоразумения разрешаются обязательно в его пользу.