ПУТЕВОЙ ЖУРНАЛ

Е. И. ЧИРИКОВА

ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ

ГОСУДАРЮ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ

МИХАИЛУ НИКОЛАЕВИЧУ

АВГУСТЕЙШЕМУ ПОКРОВИТЕЛЮ КАВКАЗСКОГО ОТДЕЛА ИМПЕРАТОРСКОГО РУССКОГО ГЕОГРАФИЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

ВСЕПРЕДАННЕЙШЕ ПОСВЯЩАЕТ

Матвей Гамазов.

ПРЕДИСЛОВИЕ.

Издавая в свет “Путевой Журнал”, веденный покойным генералом Чириковым во время переездов его по Турецко-Персидской границе в 1849-1852 г.г., считаю уместным сказать несколько слов и о личности самого автора (Семейные подробности сообщены мне были родственниками покойного; а о служебном его поприще я почерпнул сведения в послужном его списке).

Егор Иванович Чириков родился в 1804 году, 10 Августа. Родители его были Холмский помещик Иван Егорович Чириков и Мария Ларионовна, рожденная Мордвинова. На третьем году жизни, Егор Иванович лишился матери и оставался при отце в селе Бончарове, Холмского уезда. Первоначальное образование получил он под руководством наставника француза. Когда он достиг пятнадцатилетнего возраста, отец отдал его в 3-ю гимназию и сам, по этому случаю, начал проводить зимы в Петербурге.

Вступив в службу колонновожатым, он, по производстве в 1824 году в свитские офицеры, занимался съемками в различных округах Военных Поселений; затем, командированный на Дунай, начал боевую службу, состоя при различных [II] корпусах действующей армии во все продолжение Турецкой кампании 1828-29 г. и обратил на себя внимание начальства, как распорядительностью в делах, так и личною храбростью. Замечательное исполнение им обязанностей свитского офицера не помешало ему, в одном деле, водить в атаку гусар, причем он был ранен пулею в правое плечо на вылет. За эти заслуги он получил, кроме денежных наград, ордена Владимира 4-й ст. с бантом и Анны 3-й ст. с бантом же и затем несколько наград за Польскую кампанию 1831 г., в которой он участвовал с такою же доблестью. По окончании военных действий, Чириков занимал разные должности по званию офицера Генерального Штаба и между прочим исполнял должность квартирмейстера 1-го пехотного корпуса. В числе многих, с отличием выполненных поручений, Егором Ивановичем составлено было военно-статистическое описание Олонецкой губернии.

1848 годом обозначается поворот в служебной деятельности Чирикова. Назначенный членом Международной Комиссии для определения границ между Турцией и Персией, он провел четыре года в одной из наименее известных стран Азии.

После отличий, которыми ознаменовал себя покойный генерал на военном поприще, он обнаружил, при исполнении международного поручения, несомненные дипломатические способности. Но скользок был путь, по которому, в продолжении четырех лет, пришлось идти Егору Ивановичу между своими товарищами по этому поручению!

Международная Комиссия составлена была из представителей четырех Держав, — двух прямо заинтересованных в деле, Оттоманской и Персидской, и двух посреднических, Русской и Английской. [III]

Мусульманские комиссары, по официальному характеру поручения, были товарищами, а по духу своих инструкций и по национальной взаимной антипатии — соперниками. Не было, вследствие этого, недостатка в поводах к столкновениям между ними; требовательность их и притязания возбуждали на каждой конференции вспышки неудовольствия, грозившие полным разладом между заинтересованными сторонами. На долю посреднических комиссаров выпадали, по существу поручения, миротворческие обязанности; но и комиссар Королевы мог, в данном случае, увлечься традиционною склонностью своего правительства на поддержку исключительно одной стороны, а именно Турции!

И счастий Чирикова, он нашел в своем английском товарище добросовестного и к тому же умного и энергического сотрудника. С этой по крайней мере стороны, Егор Иванович увидел себя обеспеченным и успокоенным.

Не смотря, однакоже, на полное единодушие, господствовавшее между двумя европейскими посредниками, не легка была их задача примирить две стороны, страдающие, так сказать, застарелою и глубоко вкоренившеюся рознью, никогда серьезно не сводившие своих пограничных счетов и вовсе нерасположенные и уступчивости и полюбовным сделкам! И действительно, важное поручение это, на исполнение которого потрачено столько денег и столько усилий, не привело и желанной цели. Пограничная черта, предложенная посредниками, остается и до сих пор в проекте непринятом заинтересованными сторонами.

Заслуги Чирикова при исполнении им этого пограничного поручения не остались незамеченными со стороны наших соучастников в предприятии.

Когда Егор Иванович, по возвращении своем с границы, представлялся в Константинополе в 1853 году, вместе с [IV] прочими членами Русской Комиссии, сэру Стратфорду де Редклифу, посол обратился к нему с следующими замечательными словами: “Во многих отношениях я не схожусь со взглядами Русского Правительства; но считаю долгом выразить свое удовольствие, что дело Турецко-Персидского разграничения ведено было до сей минуты при полном согласии России с Англиею; а в этом конечно помогли им личный характер и благоразумный действия их представителей на границе”. Егор Иванович умел, в течение этого времени, привязать и себе не только своих соотчичей, но и всех членов трех других отделов Смешанной Комиссии (В приложениях и этой книги помещено письмо медика Оттоманской Комиссии, Константинопольского грека, выразившего в нем Егору Ивановичу, в простодушных словах, те чувства, которые, не говоря уже о нас русских, питали к нему все иностранные наши товарищи).

В 1853 году, по приезде в Петербург, Егор Иванович произведен был в генералы и приступил, с помощью офицеров Корпуса Топографов, из которых главными деятелями были находившиеся в его распоряжении на границе, к изготовлению вышеупомянутой карты Турецко-Персидской пограничной полосы.

Вскоре однакож он был отвлечен от этого дела новым поручением. В 1856 году назначен он был комиссаром при поверке границ России и Азиатской Турции. В 1857 году, за отличную службу и обширный геодезические работы в Малой Азии и Персии и за труд по этому поручению, пожалован был орденом св. Станислава 1-й ст.; за деятельность же по демаркации наших границ с Турциею знаками св. Анны 1-й ст. с мечами над орденом.

Егор Иванович был женат на вдове капитана 2-го ранга [V] Тиханович, рожденной Росси, имевшей от первого мужа двух дочерей. Своих детей у Чирикова, от этого брака, было трое, дочь, ныне госпожа Книна, и двое сыновей. Он не только был любящим и заботливым отцом совершенно безразлично и для своих и для жениных детей, из которых последние были им выданы замуж и щедро оделены при этом, но содержал у себя в доме трех сестер своей жены, довершил их воспитание и до конца своей жизни был для них попечительным покровителем.

Получив от родителей хорошее состояние, Егор Иванович жил настоящим русским барином; но продолжительные отлучки по служебным порочениям, отрывавшие его и от семейства и от наблюдения за своими интересами, в особенности же четырехлетнее пребывание на Турецко-Персидской границе, часто повторявшиеся неурожаи и другие случайности расстроили его домашние дела, и доходы его значительно уменьшились. Такой поворот в жизни, когда он застает человека на склоне лет, не легко переносится; но душа Е. И. Чирикова была тверда, вынослива, терпелива в высшей степени. В последние годы своей жизни, с самого возвращения с Турецко-Персидской границы, весь досуг, остававшийся от служебных занятий, он посвящал на заботы о восстановлении, в возможной мере, порядка в своем имении. Трудясь над разрешением задачи упрочить будущность своего семейства, он делал, между прочим, частые поездки в село Бончарово и другие свои поместья. Во время последнего пребывания в Бончарове в 1862 г. он простудился; была распутица; медицинская помощь не подоспела во время и достойный человек, после кратковременной и в начале совершенно неопасной болезни, скончался в своем захолустье и в совершенном одиночестве, не имев [VI] утешения благословить ни одного из членов своего семейства, остававшегося в Петербурге.

Проведя с ним в качестве секретаря Демаркационной Комиссии четыре года почти безотлучно во время переездов в Азии и поддерживая в последствии, как с ним, так и с семейством его, самые лучшие отношения, я проникался к его характеру все большим и большим уважением и привязанностью. Перед самым его отъездом в с. Бончарово, я видел его совершенно бодрым и здоровым, и потому можно себе представить, как известие о внезапной его кончине потрясло меня. Это был один из тех редких людей, которые соединяют в себе высокий и просвещенный ум с простотою и скромностью, необыкновенную твердость характера с кротостью душевною, живость воображения с спокойствием в мыслях и невозмутимым терпением, наконец, главное, педантическую строгость и себе с снисходительностью к другим. Прекрасный пример его и неизменно участное ко мне отношение поддерживали меня, почти постоянно больного, во время тяжких и отдаленных кочеваний наших в Турции и Персии. До сих пор я живо сознаю и никогда не забуду, что такая нравственная помощь одна дала мне возможность вынести четырехлетние невзгоды и страдания на границе.

По смерти Егора Ивановича, семейство его передало мне путевой журнал, веденный им, с первой страницы до последней, так сказать, под моими глазами. Занося на бумагу все им виденное, слышанное и прочитанное о проходимых нами местностях и о их населении, он, конечно, имел в виду из этих беглых, отрывочных и перепутанных заметок выработать по возвращении своем в Россию стройное описание, как [VII] местностей, входящих в Турецко-Персидскую пограничную полосу, составляющую предмет его особенного изучения, так и тех, которые мы посетили в Турции и Персии в свободное от занятий время. Но посреди забот, о которых я упомянул выше, напрасно он ожидал досуга для исполнения этого намерения. Между тем, проходил год за годом, в памяти его неминуемо изглаживались впечатления, и весьма понятно, что с течением времени он все более и более должен был терять надежду совладать с таким сложным трудом, для которого требовались и продолжительная усидчивая работа и изучение как тех авторов, в сочинения которых он успевал на месте только заглядывать, отмечая в журнале своем ту или другую страницу для памяти, так и множество других, которые или тогда не были под рукою или появились в последствии; необходимо было проверить и выправить все географические и собственные имена, записанный им без знакомства с местными наречиями, в таком виде, одним словом, в каком произносили их невежественные и разноплеменные проводники.

В 1863 году я представил господину Военному Министру составленный мною, по его поручению, перевод турецкой книги, озаглавленной Сияхет-наме-и-худуд (описание путешествия по границе). Автор ее Хуршид-эфенди был секретарем Дервиш-паши, представителя Турции в Смешанной Пограничной Комиссии. Книга эта, рядом с некоторыми предвзятыми по отношению к правам Турции выводами и многими цифровыми неверностями, заключает в себе далеко не бесполезные и не безынтересные данные о весьма мало изведанных местностях, входящих в пограничную полосу между Араратом и Персидским заливом. При составлении перевода этого сочинения, мне на каждой странице приходило на мысль, каким дорогим [VIII] вкладом для всестороннего изучения Турецко-Персидской пограничной полосы и прилежащих и ней стран, послужил бы путевой журнал Егора Ивановича Чирикова, еслибы, вслед за возвращением Комиссии в Европу, материал этот был обработан и издан в свет самим автором.

Журнал этот находился теперь в полном моем распоряжении...

С целью оградить глубокочтимую мною память Егора Ивановича от нареканий в беспечности и недеятельности, а вместе с тем и для того, чтобы сохранить для науки обильный, хотя и сырой материал, собранный им с таким тщанием в странах почти не доступных для простого туриста, а потому далеко недостаточно исследованных, я взялся за редактирование его журнала, имея в виду представить работу мою в рукописи Военному Министерству.

И в самом деле, если кому-либо, после самого автора, по силам была такая работа, то конечно мне одному: в продолжение четырехлетних странствований Комиссии, я только в редких случаях не сопутствовал Егору Ивановичу; я был бессменным органом его официальной переписки и всех его переговоров, как с мусульманскими комиссарами — на конференциях, местными властями, жителями и проводниками, так и с астрономом и натуралистом английскими, не говорившими на другом языке кроме своего природного; наконец, я один, вследствие долгой привычки, мог разобрать в его дорожных заметках до крайности связный и мелкий почерк его руки; один я мог прочесть, и то во многих случаях по догадке, восточные названия и имена, которыми испещрена его рукопись.

Принявшись за дело, я ограничился восстановлением текста в том виде, в каком он был оставлен покойным [IX] автором, не допуская существенных в нем изменений. Редактируя этот журнал, веденный при весьма неблагоприятных для такого дела условиях, я только позволил себе, в иных местах, пополнить недомолвку, в других исправить фразу, видимо искаженные названия местностей, восточные имена, брошенные в журнал, так сказать, на бегу, и окончив труд, представил его Военному Министру в той уверенности, что, и в таком неразработанном виде, рукопись моя, когда нибудь, поможет нашим ученым обогатить науку новыми данными для географии Азии.

Препровожденная в Ученый Комитет рукопись эта выдана была, в числе других источников, Начальнику Военно-Топографического Отдела Штаба Кавказского Военного Округа Генерального Штаба Полковнику И. И. Стебницкому для предпринимавшейся им в то время карты Персии. Это обстоятельство дало возможность Кавказскому Отделу Императорского Русского Географического Общества ознакомиться с названным трудом.

Богатство и разнообразие материалов, в нем заключающихся, подало Отделу, уже внесшему в науку столько ценных вкладов своими изданиями, благую мысль присоединить к ним и этот источник научных сведений о соседних с Россиею двух великих мусульманских странах.

Исходатайствовав у Главного Штаба разрешение на напечатание этого труда, Кавказский Отдел почтил меня, как редактора рукописи, предложением принять дело окончательной редакции и издания оной на себя.

Так как в это время служебная деятельность моя расширилась новым и весьма ответственным поручением, при исполнении которого, я полагал, не достанет у меня ни сил, ни досуга для посторонних занятий, я счел долгом [Х] просить Отдел уволить меня от этой работы. Но когда, через несколько месяцев, Отдел обязательно возобновил свою просьбу, я уже не нашел более возможным уклоняться от ее исполнения.

Кроме искреннего моего желания и сознания нравственной моей обязанности способствовать осуществлению благой мысли Отдела, меня побуждали и тому еще следующая обстоятельства: с одной стороны, я убедился в неодолимости тех препятствий, которые другой редактор встретил бы при изготовлении для печати упомянутой рукописи; с другой стороны, бывший секретарь Императорского Русского Географического Общества барон Федор Романович Остен-Сакен, заинтересовавшийся делом издания этого журнала, обязательно предложил мне свое просвещенное содействие как по редакции текста, так и вообще по изданию книги.

Выражая Отделу согласие принять на себя сказанный труд, я тем не менее счел долгом подчинить это согласие условию, чтобы, не подвергая рукописи коренной разработке, издать ее в том виде, в каком она была редактирована по подлиннику — так как, при настоящих моих служебных обязанностях и по причине отдаленности эпохи нашего путешествия в Азии, мне не по силам было бы составление стройного целого из такого материала.

В августе 1873 года Отдел выразил мне на это свое согласие, и я тогда же приступил и работе.

Прежде всего, я счел совершенно невозможным оставить без переработки первые главы журнала, представлявшие, в рукописном экземпляре, большие неудобства для чтения вследствие разбросанности заметок об одних и тех же местностях. Сгруппировав такие данные под соответствующий рубрики [XI] и приведя в возможный порядок эту часть журнала, я не подверг ни малейшему изменению остальной части оного, состоящей собственно из маршрутных заметок о пройденных нами местностях и из побочных маршрутов по показаниям туземцев.

Русская транскрипция всех названий и собственных имен, записанных со слов жителей и проводников, согласно с их произношением, оставлена мною, по большей части, в том виде, в каком она является в рукописных подлинниках, из которых составилась эта книга.

В составленном мною и помещенном в конце книги алфавитном указателе упомянутых названий и имен выправлена мною, по возможности, эта транскрипция: русская — согласно с требованиями местного произношения, арабская, в тех случаях, когда слова, имена и названия общеизвестны — согласно с правилами Восточных языков.

Главные основания исправлений русской транскрипции заключаются в следующих пунктах:

а) Так как первая буква арабского алфавита алиф (элиф), преимущественно в сочетании с буквами того же алфавита ба и нут, произносится в некоторых местах Персии (Азербейджане и северной части Ирака) как а, а в других (Исфахане, Ширазе, Мазандеране) — как о или даже как у, то в некоторых случаях, соображаясь с местным выговором, я ставил в указателе: об вместо аб и он или ун, вместо ан. Таким образом 1) вместо придаточного ко многим названиям пограничных местностей ова, оставленного мною в тексте, согласно с рукописью, поставил я в указателе ава, искаженное курдским или луррским произношением персидское слово абад (заселенное место, село, постройка), и [XII]

2) встречаемые в тексте, в сочетании с другими, слова ан, он, ау, су — искажения персидского слова аб или об (вода) — оставлены мною в таком же виде и в указателе.

б) Гортанную арабскую букву хэ-хютти, соответствующую, в произношении Турок, Персиян, Курдов, французскому h aspire, я считаю правильнее заменять, в русской транскрипции Восточных слов — вместо буквы г, буквою х, произносимою в русском говоре мягко и потому ближайшею, против буквы г, к настоящему произношению упомянутой арабской буквы; так, я пишу не Гафиз, Гусейн, Рагим, а Хафиз, Хюсейн, Рахим и пр. Я считаю нужным следовать этой системе, чтобы как можно более избегать недоразумений и двусмысленностей; так, напр. слово дар-уль-харб (harb) значит страна войны, т.е. обитаемая не мусульманами; написанное же дар-уль-гарб (gharb) в переводе — страна запада; хурь (hour) — солнце, хурия; гур (gour) — могила; рих (rih) — ветер; риг (rigue) — песок.

в) Тем менее я считаю возможным писать Тегеран, Гамадан, Испаган и пр., так как буква хэ-хэввез, тут употребляемая, произносится еще мягче буквы хэ-хюттй, так что в некоторых случаях она и совсем выпущена мною в русской транскрипции, как напр. в слове га (вм. гах); и потому я пишу Техеран, Хамадан, Исфахан. По поводу этого последнего названия следует еще заметить, что в нем, так же как и в нескольких других словах своего языка, Персияне давно уже заменили п буквою ф.

г) Специалистам известно, что:

1. Арабы некоторых стран, а в том числе и месопотамские, произносят буквы каф и джим как чаф и гим, вследствие чего и многие слова и названия оставлены мною в [XIII] русской транскрипции, с этими последними буквами; так напр. названия племен Еяаб, Кетир, слово джамус (буйвол) и др. оставлены мною в их искаженном от местного произношения виде: Чяаб, Четыр, гамус.

2. Турки и Персияне произносят различно некоторый буквы арабского алфавита в словах тюркского и персидского корня и даже в словах арабского языка; так, мягкую букву каф, твердую зы Персияне произносят одинаково с Арабами, Турки же произносят первую кяф, а вместе с тем и персидскую гаф — гяф, вторую, в некоторых случаях — ды; напр. слова кагыз (бумага), рузгар (судьба, жизнь, а у Турок и ветер), казы (судья) и др. в говоре Турок — кехат, рузигяр, кады.

3. Буква вов-сакин (неподвижная) у Арабов и Персиян соответствуете гласной букве о или у, а у Турок — согласной в; так слова доулет (государство, богатство), моула (господин) и др. Турки произносят девлет, мевля.

4. Твердая буква каф, в некоторых словах тюркского происхождения, в произношении анатолийских Турок и жителей Азербейджана, звучит как русская буква к, а иногда и как г; так, слова чакмак (кремень), чыкмак (выйти), бакмак (смотреть), булак (источник) и т. д. они произносят и пишут чахмак, чыхмак, бахмак, булах, а название Соуч-булак Персияне пишут и произносят Соуч — или Савуч-бюлаг.

5. Многие слова тюркского корня не только выговариваются, но и пишутся Турками и Персиянами различным образом; а в некоторых случаях, вследствие не установившегося правописания, различно и самими Турками и самими Персиянами; так напр. слово кара (черный) пишется в конце, и теми и другими, то с буквою алиф (а), то с буквою, хэ (э и а); слово даг (гора) — то с буквою дал, то с твердою та и т. д. [XIV]

6. Турки искажают правописание слов персидского корня, Персияне — правописание слов тюркского корня; и те и другие пишут различно иные слова собственного языка; так напр. Турки пишут слово ага (господин, евнух) с буквою гайн; Персияне же пишут это слово с упомянутою буквою только в том случае, когда оно означает евнуха; если же оно должно означать господина, они ставят вместо буквы гайн твердую букву каф. Слово бек (князь, дворянин) Турки пишут двумя согласными ба и кяф; Персияне ставят между ними букву ей. У первых су (вода) пишется с твердою буквою сад, у вторых — с мягкою син. Название персидской деревни Дех-и-шейх (деревня Шейха) Хуршид-эфенди пишет иногда Дей-шейх. В названии местности Еотур историк Найма и редактор Турецкого ежегодника (Сал-намэ) ставят мягкое то; а Хуршид-эфенди, так же как и Персияне, ставит твердое та.

7. Есть географические названия, которые пишутся и произносятся различно этими соседними народами; так Персияне, вместе с Арабами, Эрзерум называют Арзен-эр-Рум или Арзенкт-ер-Рум Арзен Римский или Турецкий (В настоящее время Персияне называют и Турцию Рум). Турки же сделали из него Арз или Эрз-и-Рум (земля Греческая (См. объяснение этого названия у M. I. Saint-Martia, Memoires Historiques et Geographiques sur l'Armenie, Paris 1818. T. I, стр. 67 и 68). У Турок Истамбул, от греческого ис-тин-болин, eiV thn palin: в город (в выговоре — истимболин); у Персиян — Исламбул. Некоторые древние турецкие авторы также писали Ислам-бол по ошибочному объяснению этого названная: (город) полный ислама! и т. д.

Сходный между собою наименования могут иметь я одно и то же и совершенно различное одно от другого происхождение, [XV] так напр. из созвучных названий, встречаемых в тексте, но различным образом искаженных курдским произношением — Гава-ре, Гауа-ре, Гево-ре, Гоу-ре, Геуа-ре, Геве-рре и т. д. одни могут происходит от Персидского слова геваре — прекрасный, хороший; другие — от гав-ре — коровья дорога (Это последнее название носят, в пограничных местах, многие высоты, по которым вьются тропинки, годные только для перехода кочевников, перевозящих домашний скарб на своих вьючных, малорослых коровах), и потому по невозможности сознательно установить русскую транскрипцию этих названий, они оставлены мною в том виде, в каком я их нашел в рукописных материалах. Таким же образом, между прочим, и название рек Сеймарра, Шаур написаны мною так, как выговаривали названия эти другие лица, и как записаны были генералом Чириковым в его журнале — то Сейдмарра, то Седмарра, то Сеймарра второе — то Шавур, то Шахпур, то Шапур и т. д. Собственное имя Мухаммед оставлено мною, в некоторых местах, так, как оно обыкновенно произносится у Турок и у Персиян, в сокращении — Мехеммед, Мехмед.

9. Что касается русской транскрипции сложных имен и названий, я принял за правило составные части отделять чертою, при чем, в конце первой из них, оканчивающейся согласною, твердого знака не ставить; так, я считаю правильным писать: Абд-ул-азиз (раб Всесвятого), Шатт-эль-араб (Арабская река), Каср-и-Ширин (дворец Ширины), Аб-и-герм (горячая вода), Миян-так (павильон на полпути), Пушт-дер (задверье), Дер-тенг (вход в ущелье) и пр.; не ставить твердого знака также в тех словах, в которых прилагательное или числительное и даже собственное имя, титул предшествуют существительному и обе части сливаются в одно нераздельное [XVI] целое; напр.: Тяльх-аб (горькая вода), Хуррем-абад (веселое селение) или б. м., как думают некоторые, построенная Хурремом (?), Сиях-кух (черная гора), Хош-рег (хороший горный пласт), Хяфт-тэн (семь тел, могил), Чехар-ленг (4 ленга; название одного луррского племени), Хезар-джериб (1000 десятин; название одного Исфаханского квартала), Хасан-абад, Шах-заде, Имам-заде и т. д. Во всех же остальных случаях, когда напр. сложное слово состоит из двух собственных имен, с титлом или без оного, я ставлю твердый знак в конце первой части слова; так я пишу: Мухаммед-Хасан-хан, Сейид-Омер, Шейх-Фарис и пр.

Объяснения эти показывают всю трудность и самую иногда безвыходность, встречающийся как при европейской транскрипции Восточных слов, имен, титлов, географических названий, и преимущественно тех, происхождение которых остается транскриптору неизвестным, так и при начертании их помощью самого арабского алфавита. И потому, я принужден был, в некоторых случаях, привести в алфавитном указателе по две русские, а иногда и по две арабские транскрипции одного и того же слова, одно сообразно с произношением или правописанием Персиян, другое — с произношением или правописанием Турок (В алфав. указатели это обозначено — буквами п., т. и так далее. В сомнительных случаях я поставил (?).).

В некоторых сомнительных для меня случаях я обращался для выправки названий и следующим авторитетам:

а) Джам-и-Джем, всеобщая география, переведенная с английского на персидский язык, с замечаниями переводчика, Принцем Ферхад-мирзою, Наиб-ул-эйалэ; [XVII]

б) Карта Персии, изданная в Техеране;

в) Сал-наме (ежегодники), издаваемые в Техеране и Константинополе;

г) Таквим-ул-бул дань, география арабского писателя Абуль-Феда (edition Reinaud);

д) Муджем-ул-бульдан, географический, исторический и литературный словарь Персии, арабского писателя Якута (edition Barbier de Meynard);

е) Китаб-и-месалик уэ мемалик, география арабского писателя Ибни-Хоукаля (edition Sir W. Ouseley);

ж) Memoires Historiques et Geographiques sur l'Armenie par M. Saint-Martin;

з) Dictionnaire Geographique de l'Empire Ottoman par C. Mostras.

и) Рукописная записка Персидского Пограничного Комиссара о действиях Демаркационной Комиссии (Обязательно сообщена мне в Июле 1874 г. Персидским Посольством в Петербурге).

и) Сияхет-намэ-и-худуд Хуршида-эфенди и др.

Я нашел полезным дополнить журнал пятью приложениями, из коих:

Первые два заключаются в выдержках из собственных моих путевых записок, касательно a) части пограничной полосы, не посещенной генералом Чириковым, и b) Мухаммеры, Пушт-и-куха, Зохаба, Котура, четырех важнейших пограничных местностей; это последнее приложение состоит из подробностей, собранных мною на месте по поручению Е. И. Чирикова. [XVIII]

Третье приложение заключается в статье, о системе сузианских вод, извлеченной из моего неизданного перевода книги натуралиста Лофтуса (Travels and researches in Chaldaea and Susiana by K. Loftus. London 1854), состоявшего при Английской Демаркационной Комиссии. Статья эта имеет тем большую связь с изданным журналом, что она была критически разобрана покойным Егором Ивановичем и перевод оной сопровождается сделанною им подробною оценкою соображений Лофтуса об упомянутой системе.

Четвертое приложение составлено из писем, полученных Е. И. Чириковым в Багдаде и Мухаммере и заключающих в себе несколько данных, интересных для науки: 1) Письмо с дороги английского путешественника Додсона, отважившегося, не смотря на свое болезненное состояние, отправиться из Багдада в Европу через Большую Пустыню на одном верблюде и с одним проводником. 2) Содержание двух писем из Багдада медика Оттоманской Пограничной Комиссии.

Наконец, пятым приложением я поместил, вместе с составленными мною русскими с них переводами, французские тексты Эрзерумских трактатов 1823 и 1847 годов, списанные с копий, хранящихся в Азиатском департаменте и доставленные в оный, в свое время, Миссиею нашею в Константинополе; а также перевод трактата, заключенного с Персиею султаном Мурадом IV, в 1639 году, составленный мною по тексту этого акта, имеющемуся в Истории Оттоманского государства Наимы.

Введение к журналу разделяется на две части: в первую вошли заметки, извлеченные из моих дорожных записок о пути, пройденном Русскою Комиссиею от Константинополя до Багдада. Вторая же, озаглавленная “Обзор действий Международной Демаркационной Комиссии на Турецко-Персидской [XIX] границе” составлена мною по официальным бумагам покойного генерала Чирикова.

Кроме того к изданию приложены: 1) Толковник некоторых Восточных слов и названий, вошедших в “Путевой Журнал”, и 2) Алфавитный указатель.

В заключение, считаю долгом высказать глубочайшую мою признательность, как Кавказскому Отделу за честь, которую он сделал мне предложением принять на себя издание этого труда, так и барону Федору Романовичу Остен-Сакену за его в высшей степени полезное содействие разрешению предложенной мне Отделом трудной задачи. Смело могу сказать, что без советов и указаний барона и его сотрудничества по редакции даже по корректуре, я не был бы в силах достичь берега. Считаю также непременною обязанностью принести дань искренней благодарности известному ориенталисту нашему, профессору с.-петербургского университета, Каэтану Андреевичу Коссовичу, самым обязательным образом пришедшему ко мне на помощь для пересмотра страниц журнала, заключающих в себе описание персеполисских памятников. Наконец, не могу окончить моего предисловия, не заявив, с полною признательностью, что настоящее издание, представлявшее такую массу всякого рода трудностей, очень много обязано своим успешным ведением и окончанием просвещенному участие и заботливой деятельности драгомана Азиатского департамента Иосифа Исаковича Бакста, в типографии которого печаталась эта книга.

М. Гамазов.

С. Петербург. Июнь 1875.

Примечание.

1. Приведенные в книге градусы температуры наблюдаемы были по термометру Реомюра.

2. Указанные часы и минуты расстояния рассчитаны по лошадиному шагу, а именно, в час, круглым счетом, 5,88 верст, — почти версту (0,98 версты) в 10 минут.

3. В местах текста Чирикова, оставшихся для меня темными, поставлено мною (sic). Я не позволил себе выпускать их, так как места эти могут принести свою долю пользы путешественникам и вызвать с их стороны поверки и разъяснения.

4. Все числа в этой книге — по старому стилю.

5. Несколько пояснительных вставок и подробностей, и которым я счел необходимым прибегнуть при редактировании журнала для печати, обозначены иною прямыми скобками.

ВВЕДЕНИЕ.

Последний мирный договор между Турциею и Персиею был заключен, при посредничестве России и Англии, в Эрзеруме в 1847 году (1264 Хиджры) (См. перевод трактата в Приложении).

Предварительные переговоры продолжались в этом городе четыре года. Как в этих переговорах, так и в заключении самого трактата, принимали участие посредничеств комиссары, со стороны России, полковник Генерального Штаба Даинези; со стороны Англии, подполковник артиллерии Вильамс.

В исполнение 3-й статьи трактата, была в 1848 г. назначена четырьмя правительствами Смешанная Комиссия для проведения на месте, согласно 2-й ст. сказанного договора, пограничной черты между двумя великими мусульманскими государствами.

Членами Смешанной Комиссии были: от Турции, дивизионный генерал (ферик) Дервиш-паша, бывший в начале шестидесятых годов посланником Порты при С.-Петербургском дворе, человек в то время еще молодой, просвещенный, говоривший свободно по-французски и английски; — от Персии, инженерный генерал (мюхендис) Мушир-эд-доуле Мирза-Джяфер-хан, человек очень почтенных лет, воспитывавшийся в Вуличском артиллерийском училище и говоривший по-английски; — умер в [XXII] 1871 г. в Куме, где исправлял должность Мютевелли-баши (пристава гробниц сыновей Фатимы, внуки Мухаммедовой); — от России, полковник Генерального Штаба Чириков, автор издаваемых ныне записок; — от Англии, вышеупомянутый подполковник Вильямс, защищавший в 1855 г. Карс, ныне полный генерал и губернатор Гибралтара Сэр Вильям Вильямс Карсский (Sir William Fenwik Williams baronet of Kars). (См. о Европейских комиссарах в предисловии).

При комиссарах состояли следующие лица:

При Оттоманском:

Секретарь (кятиб) — Хуршид-эфенди, ныне полный генерал (мюшир).

Инженерные офицеры: — подполковник (каймакам) Тахир-бей; майор (бимбаши) Эсад-эфенди; капитан (кол-агасы) Юнус-эфенди.

Несколько дежурных офицеров и ординарцев; медик Макриди, грек, воспитанник Галатасерайской медицинской школы; в качестве натуралиста, аптекарь Ноэ, уроженец Фиуме.

При Персидском:

Секретарь (мюнши), Мирза Мюхибб-Али, ныне хан.

Инженеры, — Мирза-Ахмед (70-ти лет), был заменен в последствии Али-ханом из Каджаров; медик — Мирза Садык.

При Английском:

Секретарь и драгоман — Вуд (Algernon Wood), состоявший, в том же качестве, при Посольстве в Константинополе; умер в 1850 г. в Лурристане.

Помощник секретаря — Черчиль; заменил Вуда после его смерти; был потом адъютантом Вильямса-паши, при защите Карса; после того консулом в Белграде и потом в Мароко.

Астроном — лейтенанта королевского флота Гласкот; умер в 1873 году.

Натуралист-археолог Лофтус; умер в 1867 году. [XXIII]

Кассир Амедей Керри, француз, ныне консул французский в Трапезоне; помощник секретаря, по смерти Вуда, Газолани, чиновник Багдадского Резидентства; и кроме того, поочередно морские офицеры с парохода Ост-Индской Компании “Нитокриса”, стоявшего на Тигре в распоряжении Багдадского резидента.

При Русском:

Секретарь и драгоман — Надворный Советник Гамазов, второй драгоман Императорской в Константинополе Миссии, ныне Тайный Советник, Управляющий Учебным Отделением Восточных языков и драгоманатом Азиатского Департамента.

Корпуса топографов штабс-капитан Проскуряков; умер в 1873 г. в чине генерал-майора; в 1852 г. его сменил на границе поручик того же корпуса Цикорев, умерший в конце шестидесятых годов в чине капитана; топограф 1 класса, в последствии прапорщик Огранович, ныне полковник, комиссар на Муганской степи.

Медик обеих европейских комиссий доктор Олгин, уроженец Буэнос-Айреса, подданный Лаплаты, воспитывавшийся в Лондоне.

Русский комиссар прибыл в Константинополь 1-го ноября 1848 г. Английский находился уже там. Персидский комиссар, по полученным сведениям, должен был из Персии отправиться прямо в Багдад. Город этот, или, если бы потребовали обстоятельства, Мосул, были избраны пунктами сбора всех комиссаров. [XXIV]

Переезд Русского отдела Международной Демаркационной Комиссии от Константинополя до Багдада.

(Из путевых заметок М. А. Гамазова).

Полковник Чириков, с лицами при нем состоявшими, вышел из Константинополя на Турецком почтовом пароходе, “Васита-и-тиджарет”, 17 января 1849 года ст. ст. и на четвертый день высадился в Самсуне, вслед за Английскою Комиссиею, опередившею Русскую тремя неделями, и уже несколько дней перед тем выступившею из Самсуна по направлению и Мосулу.

Русская Комиссия, организовав караван свой, состоявший из сорока одной наемной лошади, при двадцати двух человеках прислуги, выступила в поход, по следам Английской, 26-го января, и в первый день сделала 6 часов.

Глубокий снег покрывал Таврские горы, по которым пролегал путь. Первый переход поднял уже Комиссию тысячи на две футов над уровнем моря. Самсун она оставила при 16° тепла в тени; а в Чакали-хане, приютившем ее на ночь, посреди дремучего леса, термометр стоял на точке замерзанья и снег не переставал идти.

На другой день, 27-го января, Комиссия сделала 4 ч. по довольно рыхлому снегу и остановилась на ночлег в столь же неприветном, как первый, каравансерае Кара-даг-хан. На третий, 28 января, пришла она, после 6 часового перехода, в Ени-хан, и провела две ночи в этом только-что отстроенном из дерева, хорошеньком и весьма опрятном каравансерае. На этом переходе она сделала привал около значительного местечка Кавак, с полуразвалившеюся крепостцею дере-беев, в которой айан приютил свое семейство, и неподалеку от торгового местечка Лядык. От последнего места идет большая дорога, пересекающая караванный путь, в дер. Аргаван, и проселочные дороги, через селения Сепетли и Сонис, к реке Ешиль-ырмак. [XXV]

Сделав 6 часов от Ени-хана, 30 января Комиссия прибыла в г. Амасию, где осмотрены были ею проделанные в Митридатовой горе замечательные пещеры, до которых подымались два часа по крутой, едва проходимой тропинке, и несколько ниже этих пещер, но в связи с ними — обширные развалины крепости последующих времен.

Проводники указали Русским на могилы Ферхада и Ширины и на могилу Локмана! И то и другое очевидная выдумка, обратившаяся в легенду. Об Айналы-магара (зеркальная пещера), которую Русские ездили осматривать в 3 часах от города, проводник не мог привести никакого предания.

Амасия владеет узлом трех главных дорог: 1-я, через Мерсиван, Османджик, Боли, проходит в Константинополь, куда по ней следуют торговые караваны из Бадгада, Диарбекира, Эрзерума и Персии; 2-я, которою прошла Комиссия, и 3-я, в Токат.

Термометр в Амасии показывал более 4° выше нуля.

4 февраля вышли из Амасии. Снег исчез; его заменила по дорогам страшная грязь. Русские прошли над пропастью по возвышенности, называемой Татар-учуруму (обрыв курьера), и через 6 часов пришли на ночлег в горную деревню Ийне-базар (игольный рынок).

5 февраля по вязкой и глубокой грязи добрались до Турхала, весьма невзрачного городишка, в котором остановились на ночлег в кофейной. От Турхала отходит в сторону дорога по каменному мосту через р. Токат-су (Ешиль-ырмак) на местечко Зиле, а оттуда, на города Иозгад, Кейсарию, Ангору (Энкюрю или Анкара).

6 февраля шли до Токата 8 часов. Переход этот заслуживает описания.

Дорога тянется все время по долине Каз-ова (гусиная долина), имеющая в ширину от часу до полутора; она чрезвычайно [XXVI] плодородна и усеяна деревнями. Река Токат-су течет во всю ее длину, параллельно дороге.

Дорога, для обхода долины, кроме тропинок, только одна, от Базар-кейя; о ней сказано будет в своем месте. На полпути справа — горы; слева — река и горы; в центре — гребень высот поперек дороги; на этих высотах насыпан курган по повелению, как говорит предание, султана Мурада IV, во время похода его на Багдад. От Базар-кейя дорога подымается в гору и выходить в долину Болос; дорога эта затруднительна для следования караванов; а зимою и в дождливое время едва проходима. Из Базар-кейя есть дорога в местечко Зиле; но она узка и нехороша.

За 1 1/2 часа до Токата большая дорога переходит через Токат-су. Брод на самой караванной дороге и во время половодья непроходим. Мост в 1 1/2 часах выше брода; от моста дорога раздвояется; правая ветвь ее идет на Токат, левая на г. Никсар. За час расстояния до Токата дорога начинает извиваться частыми поворотами между скал и садов, из которых последние обнесены каменными и земляными стенами. Грунт становится глинистый и в дождливое время грязный и вязкий.

Токат утратил много своей значительности. Он имеет до 6000 домов, из коих 1800 армянских при двух новых прекрасных церквях. Здесь живут около 40 семейств Лезгин, из которых большая часть прибыла сюда вместе с Закатальским ханом, бежавшим из Джаро-Белоканской области, после взятия Ртищевым Новых-Закатал, и получавшим от Порты по 4000 пиастров (240 р. с.) в месяц.

В городе, на вершине очень высоких скал — развалины старого замка. Городская площадь с мечетью, обнесенною оградой, довольно обширна. От Токата, как от центра, расходятся следующая дороги:

1. В Амасию и Самсун, — описана выше. [XXVII]

2. В Сивас и далее в Диарбекир до Мосула. Дорога эта будет описана далее, так как по ней шла Русская Комиссия.

3. На местечко Зиле, от которого разветвляется на Ангору и на Кейсарию. До Зиле можно дойти по двум дорогам, или по очень хорошей, через Турхал, потом через Токат-су по каменному мосту, или на Базар-кей; эта дорога кратчайшая горная и гораздо хуже первой.

4. В город Никсар 12 час. Сперва переезжают Токат-су по вышеописанному каменному мосту, потом мимо развалин древнего Токата и дер. Гюмене (древняя Комана Понтийская), где в Армянском монастыре св. Василиска хранится, под балдахином, примечательная по работе мраморная плита с гробницы св. Иоанна Златоустого. Здесь, вправо, с небольшим в версте от дороги, между развалин древнего Токата, находится мост на Токат-су, устой и основания древние, каменные; на них наброшена не очень прочная настилка. От города досюда 2 часа. Через мост пошла хорошая, караванная дорога, на Кара-Хисар, в Эрзерум. Дорога же в Никсар проходит мимо моста и монастырю св. Василиска, до которого от Токата около 4 часов; отсюда до Никсара 8 час. Вся дорога хороша.

5. Упомянутая выше караванная дорога в Кара-Хисар и Эрзерум. До последнего города около 350 верст.

6. Второстепенная дорога в долину Таш-ова, на местечко Герек; а от него до города Чаршамба. Дорога эта гориста, узка и проходит лесистыми местами.

Русские осмотрели в Токате жалкий плавильный завод, где ежегодно, по словам мастера, может быть очищено до 300.000 батманов или 10.250 пуд меди. Они посетили и другие достопримечательности, заключавшаяся большею частью в остатках древности; между прочим, около города, в поле, видели они каменную глыбу с вытесанною в ней гробницею и греческою надписью над входом. Предание гласить, что она была брошена сюда из отдаленной горы силою молитвы св. Григория [XXVIII] Томатурга в назидание язычникам; глыба носит название Тырчун-таш; первое слово, по-армянски, значит птица или летун, второе, по-турецки, камень. В монастыре св. Василиска путешественники были свидетелями, как в числе приходивших ставить свечи перед плитою Иоанна Златоустого были и мусульмане.

В день вступления в Токат было 5° холода; в день выступления 10° тепла.

За Токатом, Русские опять пошли снегами и встречены были сильною метелицею. Сначала дорога шла дефилеем, а потом по крутым спускам и подъемам, в продолжение 4 часов. Переход этот и в летнее время должен быть, для движения караванов, труден, но возможен при вспомогательных средствах. Далее дорога спустилась в обширную долину Болос; местоположение и присутствие речки представляют удобства для расположения лагерем. Пройдя всего 6 ч. от Токата Комиссия остановилась на ночлег в дер. Чифтлик, расположенной в только что описанной долине. Перевал через гору Синор-дагы возвышающуюся на этом переходе, называется Джелял-гедиги.

13 Февраля. От Чифтлика до селения Ени-хан 6 час. Первые 2 1/2 ч. дорога пролегала по той же долине Болос; потом следовал 2 часовой трудный переход через гору Чамлы-бель (сосновый переём), служившую будто бы притоном легендарному герою, соловью-разбойнику Кёр-оглу. Здесь лошади Комиссии уходили в рыхлый снег выше брюха и по крутому спуску уже не сошли, а можно сказать сползли в следующую за ним долину. Через 1 1/2 ч. за тем Комиссия остановилась на ночлег.

Ени-хан состоит из двух деревень; одна из них турецкая, имеет 80 домов, мечеть и большой каменный хан, построенный Султаном Мурадом IV; другая, армянская, 40 дворов.

Еще от предыдущей деревни начались строения с плоскими крышами (земляными террасами), с устроенными всходами на оные. [XXIX]

Около селения Ени-хан открытое пространство очень удобное для расположения лагерем больших караванов.

14 Февраля, после 9 часового тяжелого перехода, Комиссия вступила в город Сивас, сделав таким образом, от Черного моря, 63 часа или более трехсот верст.

На последнем переходе Проскуряков, Огранович и несколько человех прислуги заболели офталмией от отражения солнца на снеге; но дорога, вообще говоря, хорошая и удобная за исключением некоторых теснин, спусков и подъемов около рек Иылдыз-су и Кызыл-ырмак, не представляющих впрочем значительных препятствий для перехода. Снег столь же глубокий, как и на предыдущем переходе, не позволял вполне оценить затруднения; но видно было, что дорога эта обделана до некоторой степени и местами вымощена; местами окраины стремнин выложены камнем. Через Иылдыз-су находится по дороге каменный мост, совершенно прочный и удобный.

Подходя к Сивасу, за час расстояния до города, вправо отходит дорога в Кейсарию, через большой каменный мост Кесим-Кепрю на реке Кызыл-ырмак. Река имеет в этом месте слишком 40 сажен ширины, глубока, быстра и нигде не представляет брода; самый мост в худом состоянии и требует поправок. На остальном пространстве до Сиваса дорога идет по долине, которая по мере приближения и городу, раскидывается все шире и шире. С правой стороны ограничивает ее Кызыл-ырмак, слева заворот гор, с которых дорога спустилась.

Ближайшая летняя дорога из дол. Болос до Сиваса идет прямиком через эти горы. — Вышеупомянутая дорога до Кейсарии караванная, хорошая в летнее и зимнее время и даже годна для перевоза тяжестей на туземных арбах; идет она, по большей части, по ровным местам. От Сиваса, по этому направлению, до Чалы, турецкой деревни из 30 дворов, 3 часа; потом до турецкой же деревни Ханны, из 50 дворов, 6 часов; [XXX] далее до деревни Шар-Кышлак, из 100 дворов, 6 часов; отсюда до местечка Гемрек, имеющего 250 дворов, армянских на половину (расстояние не сообщено); потом в Султан-Хан, из 6 или 7 дворов, 6 часов, и наконец 9 часов до города Кейсарии.

В первую ночь, проведенную Комиссиею в Сивасе, было 18° холода; и полудню термометр поднялся до 12°; 18-го Февраля было только 7°.

Сивас расположен на равнине, имеющей около 7 верст в длину, по линии параллельной Кызыл-ырмаку, от которого город находится около часу расстояния, на правом ее берегу. Равнина эта имеет большое возвышение над Черным морем (около 4000 футов), отчего климат здесь суровее сравнительно с Токатом, Самсуном и Малатией.

В трех верстах по большой дороге от города, у подошвы горы, при спуске с нее летней Токатской дороги, находится Армянский монастырь во имя св. Георгия. Игумен монастыря, не имевший вовсе вида духовного лица, говорил Русским, что отец и дед его были хранителями этой обители, пришедшей ныне в совершенный упадок и запустение.

В городе есть две старые крепости, одна на равнине, другая на скалистом возвышении.

На счет продовольствия, Сивас имеет только местные средства, состоящие в хорошей заселенности окрестных мест и в весьма удовлетворительной обработке долины. Население самого города, служащего местопребыванием начальника Эйалета, состоит из Мусульман и Армян; но первые относятся и последним, как 2:3; так, число всех домов в Сивасе до 6000, жителей всего до 35.000, из которых христиан, считая до 200 душ Греков, более 23.000.

Судоходства по Кызыл-ырмаку нет, исключая сплав леса. Причина тому извилистое русло реки, глубина, местами слишком недостаточная, и пороги. Строевой лес и дрова сплавляются с [XXXI] верховьев реки. В ущелье Тавро-богазы, по которому проходит летняя дорога из Токата, есть 18 водяных мельниц.

В окрестности Сиваса, влево от дороги. идущей от Ени-хана, по направлению и дер. Калык, находится водоем (чирмык) серных вод, до того горячих, что рука не может долго выносить их. Затем, в ущелье Кефгир-дереси, есть огромный ключ чуть теплой воды, называемой Турками Соук-чирмык — холодный водоем. Вода в нем железнокислая, полезная как для внутреннего употребления, так и для купанья; в особенности целительность ее замечается при грудных болезнях.

От Сиваса идут дороги.

1) До Амасии 36 часов; описана выше.

2) До Кейсарии, также.

3) До Эрзерума, через местечко Зара, 13 часов; из них: дер. Пыркни, 1 час; от нее, через горы Сойфа-бели в дер. Гевгин, 2 ч.; Коч-хисар, 1 1/4 ч.; Яра-хисар и местечко Зара 4 ч. Отсюда две дороги в Эрзерум:

а) Через Кара-хисар, 18 часов; а всего около 60 часов. Дорога эта летом хороша и служит караванным сообщением Сиваса с Эрзерумом; зимою же, за снегами, непроходима; и тогда путь между этими двумя городами лежит через Токат.

б) Через Эрзингян; пересекая вправо верховье Кызыл-ырмака, дорога переходит на левый берег реки и идет в дер. Шушар; а оттуда один переход до Куру-чая и два до Эрзингяна.

4) В Дивригри и Арабгир. Дорога очень гориста и затруднительна, особенно при переходе через горы Кара-бель; она проходима только летом.

Город Дивригри имеете около 3000 домов, лежит при спуске с крутых высот на довольно обширную равнину; имеет старинную крепость. Здесь Помпеи разбил Митридата в первый раз.

Город Арабгир имеет около 4000 домов. От него идут дороги: а) в Эгин, на Ефрате, по высоким горам, и б) в [XXXII] Малатию. Эта последняя дорога соединяется с дорогою, идущею из Сиваса в Малатию, до дер. Сарайджик.

5) Большая дорога в Малатию, по которой предстояло идти Комиссии.

В Сивасе много величественных остатков Сельджукских построек и лучшая из них-медресе султана Гыяс-эд-дина-Кай-Хосрова. Русские посетили прекрасную соборную мечеть Улу-джами, и за городом гробницу санджакдара Абд-уль-Веххаба, знаменоносца Мухаммедова, живописно расположенную на возвышении, командующем Сивасскою равниною; а под самыми городскими стенами — прудик сорока мучеников Кесарийских; над этим прудиком, обложенным плитами и защищенным от дождя и снега плоским, деревянным навесом, витают, по поверью, 40 жаворонков — души святых мучеников. Температура воды в бассейне 5° при наружной в 10°. 9 Марта святят эту воду. Затем навестили армянский монастырь Животворного Креста, частицу которого, сохраняющуюся здесь, принес сюда апостол Фаддей, построивший один из приделов; другой придел построен был св. Григорием, перед подвигом просвещения Армении. Здесь хранятся мощи апостолов Фаддея и Варфоломея, св. Николая, Василия и др. В пяти часах от города посетили они текье Мевлевийских дервишей Халветийе (в переводе монашествующие) и в нем гробницу основателя этого ордена Шемс-и-азиза; гостей принимал глава обители, весьма красивый и почтенный старик.

Во время пребывания Комиссии в Сивасе, губернатором этого города был Аббас-паша, принадлежавший и знаменитой фамилии анатолийских дере-беев Чапан-оглу. Чиновник Порты, он не имел и тени той власти и силы, которыми известны были в этом краю его предки и о которых он с гордостью рассказывал анекдоты Русскому комиссару. Так, между прочими, он не мог обуздать воровские обычаи жителей сел, расположенных и югу от Сиваса, обычаи, перешедшие к ним, по [XXXIII] всему вероятию, от Курдов, которые, спускаясь с гор своих, кочуют в окрестных долинах.

Выступив 24-го Февраля из Сиваса, Комиссия сделала без дневок девять тяжелых переходов, нередко целиком по ненатоптанному снегу, все время по гористым местностям, при сильных ветрах и густых туманах.

Перейдя за городом старинный каменный мост о восемнадцати арках, длиною в 60 сажен и шириною в 2 1/2, Русские шли посреди бешеной вьюги, потеряли направление и наконец, после долгих блужданий, выведены были на дорогу попавшимся поселянином.

Первый ночлег был в дер. Сефик, 3 1/2 часа. Второй, за перевалом Ики-кардаш-тепеси (вершина двух братьев), в дер. Улат, 4 1/2 ч. На третий день, пройдя вдоль речки Деирмен-сую (мельничная), перешли грозный перевал Деликли-таш (дырявый камень).

Слово деликли, быть может, есть искаженное дирекли (столбовой) и в самом деле, не мудрено, что на этой самой возвышенной точке караванного пути в Сивасской плоской возвышенности, на водоразделе притоков рек, на север — Кызыл-ырмака, на юг — Ефрата, стоял некогда каменный столб (дирекли-таш).

Подъем чрезвычайно тяжелый. Русская Комиссия встретила на этих высотах очень глубокий снег — до двух аршин; и вообще этот переход должен считаться самым опасным для караванов и путешественников, которым, при царствующих здесь туманах, метелицах и холоде, ежеминутно грозит гибель в пропастях, лежащих по сторонам дороги.

От вершины Деликли-таша, Комиссия сделала 4 часа до 4-й станции от Сиваса в деревне Кангал, состоящей из 15 армянских домов с хорошею церковью и 12 мусульманских с мечетью.

Выступили отсюда на другой день, до Иыланлы-дага; туман заслонял самые близкие предметы; но за этою горою он [XXXIV] рассеялся. Ночлег, после 5 часового перехода, был в Аладжа-хане (пестрый каравансерай). 28 февраля Комиссия прошла мимо многих возвышенные точек, между которыми были: Султанын-он-атымы-тепеси (т. е. вершина, на которой султан — вероятно Мурад IV — выстрелил из лука), и дальше: Керкес-даг, Янух-аглын-даг, Кыных-дереси, Кесюлю-даг.

Хасан-челеби, 6 станция от Сиваса, хорошая деревня из 70 домов, очень живописно расположенных у горного ручья, посреди высоких гор. Переход был 7 часовой.

1 Марта, пройдя 4 часа, Комиссия перешла Улу-чай или Улу-дере (большая река) и оставив вправо высокий Ардаван-даг, влево — развалины каравансерая султана Мурада, и высоты: Саар-кая, Баллы-кая, Гекча-кая, Гебе-делик, Кюзун-гут-Карлы-даг, пришли, через ущелье Кара-кысык, к прекрасному, живописно разбросанному по высотам селению Хеким-хан.

Селение это имеет до 150 домов, из которых 40 армянских. Здесь, в недавние времена, построена была одним из турецких пашей маленькая крепостца против курдских разбойников. Здесь также указываюсь на развалины каравансерая, построенного Кепрюлю, и бедную армянскую церковь в мазанке без окон, с земляным полом и без всяких украшений.

2 Марта переход уже был весенний и продолжался 6 час. Русская Комиссия шла мимо высот Бозгыр-тепеси, по берегу речки Куру-чай, мимо гор Кара-иокуш-дагы, Сакал-тутан, Кызыл-кая и остановились у подошвы Байрам-тепеси, в деревне Хасан-бадрик с 80 домами.

Подле самой деревни, дорога выходит из дефилея на обширную равнину, пространство которой до Малатии 6 час. в длину и столько же в ширину от Ефрата, вправо до гор Аладжа.

Сперва, на пространстве 4 часов от Хасан-бадрика, равнина совершенно гладкая с легким склоном градусов в 8 к речке Токма-су. И Ефрату местность пересекается оврагами и ручьями; с противоположной стороны местность ровная с небольшими [XXXV] оврагами по направлению и горам Аладжа. В 4 же часах от Хасан-бадрика дорога пересекается перпендикулярно речкою Токма-су, притоком Ефрата; средняя ширина речки 25 сажень; дорога идет через нее по хорошему каменному мосту на арках. По словам жителей, глубина везде незначительная и на ней есть броды, особенно выше моста, где самый замечательный из них, на прямой новой дороге из Хасан-бадрика в Аспус.

3 Марта, сделав от Хасан-бадрика 8 часовой переход, Комиссия прибыла в Малатию. Таким образом, от Сиваса была она в дороге 46 часов, что составит около 250 верст, а от Черного моря 550.

На одной трети последнего перехода, Русские прошли мимо хорошенькой развалины безестена, и тут же, мимо высокой, круглой скалы се обширным монастырем св. Аарона на вершине, перешли по каменному мосту через Токма-су и через 2 часа за тем были на месте.

Малатия, построенная Траяном под названием Мелитены, бившая в последствии столицею этой части Армении, процветавшая потом во дни Сельджуков, в настоящее время, под названием Старой Малатии, представляет одни печальные развалины, в числе которых видны остатки городских стен и башен новейшей постройки. Окончательно покинута она была жителями в 1838 году, после того как Хафыз-паша, разбитый при Низибе, квартировал здесь с своим воинством, разнесшим, в ту суровую зиму, почти все две тысячи городских домов на топливо.

В двух часах к югу от развалин старого города, у подошвы высокой горы Мурсур, части Бей-дага, простирается, на берегах речки Дейр-эл-Месих (монастырь Мессии), местность, верст в 5 длиною и около 4 шириною, называемая Аспус, с некогда загородными садами жителей Малатии. В настоящее время, посреди этого пространного ряда садов, орошаемых обильными ключевыми водами, вырос город Новая Малатия; в нем [XXXVI] уже насчитывали до 1500 домов, из которых до 500 армянских с хорошею церковью. В трех верстах далее, по долине, сады и строения продолжаются под названием местечка Чармахты. Все это вместе составляет собою одну из самых здоровых, плодородных и приятных местностей Анатолии. Здесь произрастают хлопчатник и разные красильные растения; уверяли, что кочан капусты здешней весит пуд и лук разрастается как тростник. Жители говорили русским путешественникам, что через какую нибудь неделю, все покроется зеленью, пойдут цветы и город огласится пением тысячей соловьев. Русские жалели, что не могли дождаться этой приятной эпохи и выступили из Малатии именно в день весеннего равноденствия. Старая Малатия составляет узел следующих дорог:

1. Большая дорога от Сиваса, через Хасан-бадрик, описанная выше. От нее отходят дороги:

а) Из Хасан-бадрика, через Аргован; далее через Кебан-Мааден, где переправа через Ефрат, в Харпут. Летом дорога хороша и удобна для движения небольшого отряда; б) около 3 час. от Хасан-бадрика, по дороге в Малатию, выходит слева большая дорога, из Эгина и Арабгира, в Малатию.

2. Из Старой Малатии продолжается Сивасская дорога мимо селения Ордузы, и переправь на Ефрате в дер. Из-оглу, 6 ч.

3. В Аспус или Новую Малатию, 2 часа.

Все эти дороги совершенно удобны.

Из Новой Малатии отходят дороги:

1. В Хасан-бадрик, через брод на речке Токма-су. Глубина брода была, в начале марта, по стремя; летом же воды тут очень мало.

2. В город Деренде, 14 часов. Дорога хороша до гор Аладжа; в горах же делается затруднительною.

3. В Биледжик (или Биреджик), с бродом на Ефрате, между Алепом и Урфою: от Аспуса до дер. Гезене, 7 час; потом в дер. Сюргю, 6 час; далее, в дер. Эркене, 4 часа; отсюда [XXXVII] в дер. Парвары, 5 час; от Парвары до Бехесни 6 час, откуда до Биледжика 24 часа. Дорога эта важна тем, что служит прямым сообщением Малатии с Сириею и Месопотамиею, через Алеп и Урфу. Она проходить через всю ширину Тавра и, по словам жителей, была исправлена и приготовлена, для движения войск, бывшим великим визирем Решидом, во время войны с Египтянами; по ней шли войска из Малатии под командою Хафыза-паши к Низибу; артиллерия и обозы были посланы кратчайшею дорогою, а именно:

4. Через Адиабен в Самосат, 24 часа. В Самосате, где находится переправа через Ефрат, по дороге в Урфу, артиллерия и обозы поставлены были на плоты и спущены по реке в Биледжик, где и присоединились и войску Хафыза-паша.

5. Между Старой и Новой Малатией отходит небольшая дорога и Ефрату, через дер. Гергер, в местечко Сиверек. Дорога эта, пересекающая весь Таврский хребет, затруднительна.

6. В город Мараш, летом, через Белерен, 9 час. и Ени-Джари; зимою, в 4 перехода (?)

Во время бытности в Малатии Русской Комиссии, в 1849 г., там устраивали карантин.

От Новой Малатии к переправе через Ефрат в Из-оглу дорога идет на селение Ордузы и в некотором расстоянии от него раздвояется; правая ветвь, кратчайшая, но более гористая; левая длиннее, но лучше. По первой дороге в Новую Малатию от переправы 4 часа, в Старую 6 часов; по второй — в Н. Малатию 6, в Старую 8 часов.

У переправы в Из-оглу расстилается большая равнина, удобная для большого лагеря; на другой стороне реки тоже находится равнина, но гораздо меньше первой.

Пройдя мимо дер. Ордузы, Русские после 8 часового перехода, остановились на берегу Мурад-чая, главного рукава Ефрата, в упомянутой курдской деревушке Из-оглу или Кады-ушагы, состоящей из нескольких землянок, сросшихся, так сказать, между [XXXVIII] собою и покрытых общею земляною насыпью в виде террасы с расположенным на ней, в шахматном порядке, кизяком; в конурах ни одного окна и двери так низки, что надо входить нагнувшись; они освещаются через отверстия, оставленная в террасе.

10 Марта Комиссия переправилась через Мурад-чай на плоскодонной барке в роде наших дровяных, только с очень высокою носовою частью и подымающей до 20 караванных лошадей; два гребца управляли ею. Снесенная далеко теченьем, барка причалила и противоположному берегу и потом бичевою поднялась до дер. Искеле (пристань) или Пир-от, расположенной прямо против Из-оглу. Тут самое узкое место реки, не более ста саженей, требующее для переправы около получаса; с версту вниз по теченью ширина Мурада доходит до двух с половиною верст. Глубина реки здесь, но словам жителей, в два минарета, а малоазийские минареты не превышают четырех саженей. Полая вода бывает, по замечанию поселян, постоянно 25 апреля.

Дорога, по той стороне реки, шла правым скалистым берегом; слева возвышались отвесные горы. Вскоре Мурад повернул направо и побежал уже в глубоком ложе посреди крутых скал Кызыл-дере (красная долина) и живописного ущелья Ич-дагы-богазы (проход к внутренней горе), обращенного к нему грозными обрывами.

Сильная вьюга и туман помешали Русским сделать в этот день более двух часов от переправы; они остановились на ночлег в каравансерае Кемюрджю-хан (угольный), над которым высоко поднялась скала с развалинами замка Гяур-калеси (замок неверных).

12 Марта прошли более 35 верст по гористой и грязной дороге, вдоль реки Хан-чай, по сторонам которой много деревень. При холодном ветре дошли до Хан-кея, 6 часов.

13 Марта шли по довольно хорошей дороге. [XXXIX]

После Малатии термометр все опускался и в этот день показывал — 5°.

Через 3 3/4 часа дорога вышла на обширную и цветущую равнину Мезре, на которой расположены были зимние квартиры Харпутского корпуса; а еще через час Русские взобрались на каменистые высоты города Харпута.

Харпут, Харпрут или Хар-перть (по армянски Кар-перт — каменная крепость), известный у Арабов под именем Хисн-и-Зеяд (крепость Зеяда), а у Турок, под арабским эпитетом Мээмурет-уль-азиз (именитое селение), принадлежит к Диарбекирскому Эйалету. Этот многолюдный, хорошо отстроенный, хотя и грязный город расположен около вершины горы, под скалою, по гребню которой тянутся живописные развалины древней крепости. Замечателен здесь квартал Син-абад, из двух тысяч домов, которые лепятся одни над другими в выемке, образовавшейся от обвала городской скалы, верхний выступ которой, весь в трещинах, грозит, при землетрясении, завалить своими обломками приютившийся под сенью ее квартал этот. В нынешнем 1874 г., страшное землетрясение, обратившее большую часть этого города в груды развалин, конечно не пощадило и Синабада. В числе достопримечательностей, не говоря о полуразрушенных остатках прекрасных построек давнего времени, Русские посетили превосходно выстроенную из тесаного камня Якобитскую церковь.

18 Марта вышли из Харпута. На первом переходе воздух сильно разогрелся и наполнился мухами. Деревни, по пути, следовали одни за другими; молодое жито сверкало на солнце зеленью; все жители в поле, в хлопчатниках и виноградных садах.

В 4 часах или 20 верстах от города Русские остановились в деревне Кунк. Термометр показывал 11 1/2 в тени. Отсюда вид на бесчисленное множество развалин, между которыми одну на скале, возвышавшуюся почти на горизонте, [XL] называют Кан-тепеси (кровавая горка), с другой стороны, тоже вдали, другая развалина Каладжук (крепостца). На востоке, часах в трех, в одном из ущелий находится большой армянский монастырь Абд-уль-Месих, где пребывает харпутский епархиальный начальник.

19 Марта Комиссия, при следовании через равнину Деве-боюну (верблюжья шея), встретилась опять на пути своем с зимним воздухом и путем и с зимними картинами. Талый снег пугал на каждом шагу скрытыми рытвинами, в которые могли обрушиться всадники. Через 6 часов ходу остановились на ночлег в пустынном и грязном Гыджан-хане, у речки того же имени, соединяющейся здесь с рекою Хош-рег, одним из больших притоков Тигра.

20 Марта в 3 час. утра Комиссия двинулась на перевал через обледеневшую высокую гору Михраб. Пройдя несколько долин и ущелий, миновав местность Гельджик (озерко) и два каравансерая Сердар и Михраб ханы, Комиссия, сопровождаемая высланною ей, в помощь при перевале, сотнею Курдов, достигла наконец подножия грозного Михрабского подъема. Английская Комиссия, проходившая здесь двумя неделями ранее Русской, истратила на плату Курдам, расчищавшим снег, 15000 пиастров и 14 дней задержана была этою работою, так как расчищенные места почти мгновенно вновь заносились свежими снегами. Русские, хотя и нашли здесь менее снегу, но перенесли много трудов, пока не миновали этого в высшей степени опасного перехода; одолеть его не было бы и возможности без помощи местных жителей, которые поддерживали, на этом крутом почти в 40 градусов подъеме, покрытом скользкою ледяною корою, каждого из путников, каждое животное, переносили на спинах своих тяжелые вьюки каравана, спускались с страшных обрывов, чтобы доставать из реки падавшие в поток вьюки или выводить оттуда обрывавшихся животных; одна лошадь переломила себе при этом крестец; из ящиков, [XLI] скатившихся в пропасть, многие были разбиты. Летом обходят вершину по тропинке, вьющейся вокруг ее над пропастью; но зимою тропинка исчезает под снегами. Секретарь Гамазов решился обойти вершину в том месте; Курды поддерживали его на этой страшной головокружительной крутизне; переход, длившийся около трех-четвертей часа, показался ему несравненно опаснее зимнего пути через Кавказскую Крестовую гору; наконец он сошелся с своими спутниками на южном склоне горы, где, под крутым спуском с вершины и не далеко от нее, расположен город Аргана-Маден, до которого сделано было 6 часов от последнего ночлега.

С террасы дома, отведенного Комиссии, видны были справа близко подступившие каменистые высоты, все изрезанные рудниковыми шурфами, ортами, шахтами; влево — глубокие снега на отрогах Михраба; впереди, далеко внизу, между ущельями и грозными скалами стремительный Хош-рег, вдоль которого, над крутым и глубоким обрывом и у подножия отвесных гор, вилася узенькою лентою дорожка, по которой Комиссии предстояло сделать на другой день десять верст.

В Аргана-Мадене до 850 домов; из них большая часть мусульманских, 15 заняты Армянами, и до трехсот Греками, работающими в рудниках за плату от двух до пяти пиастров в день. В рудниках, как говорил начальник города, добывается от 70 до 150 батманов меди.

21 Марта Комиссия пошла по вышеупомянутой страшной дорожке, перевалилась на 10 версте через мост на Тигре длиною в 80 сажен, и по очень крутому и каменистому подъему добралась до города Аргана, — 6 час. Отсюда открылся вид на обширные и уже зеленевшие равнины Месопотамии и на ней вдали чернелся Караджа-даг — Масиус древних; а высоко над самим городом, полузаваленный глыбами снега, древний армянский монастырь Мариам-ана. Около трехсот армянских домов теснятся на утесах, окружающих эту замечательнейшую по постройке [XLII] обитель. Русские, поднявшись на большую высоту, командующую городом, подошли к дверям ее сквозь проделанную в снегу траншею саженей в 8 глубиною.

В Аргане было до 10° тепла; а верст 40 далее, в Шер-бетли-хане (шербетном каравансерае), где Комиссия, после 8 часового перехода по ровной, каменистой дороге, провела следующую ночь на 22 Марта, днем было 7, а к ночи дошло до 4°.

23 Марта шли 6 ч. по ровной дороге; часа за два до Диар-бекира разразилась первая весенняя гроза и русский караван потянулся по древней развороченной мостовой, местами перемежавшейся болотистой почвой; местность вся вокруг была покрыта водами.

Диарбекир, древний Амида, известный и у Турок также под названием Амид или Кара-Амид, был построен армянским царем Тиграном и назывался Тиграна-кердом. Ныне это значительный город, ведущий деятельную торговлю со всеми городами Турции.

Дожди шли почти беспрерывно во время пребывания здесь Русской Комиссии, которая, не смотря на это, успела осмотреть все достопримечательности города. Главная из них это Улу-джами (большая мечеть) полухрам, полуразвалина; по сторонам длинного древнего строения, обращенного в мечеть, возвышаются высокие стены какого-то древнего задания с остатками прелестных пилястров и колонн разных орденов. Посреди обширного двора — великолепный мраморный чешме (киоск с водопроводом). Русские посетили греческую церковь и прикладывались и многочисленным мощам. Были также и в прекрасной армянской церкви, в которой, вместе с большим числом мощей святых угодников, хранится в агатовом сосуде гвоздь с креста Спасителя.

В вербное воскресенье раздавали в церквах, вместо верб, масличные ветви. [XLIII]

Замечательны древние стены, сплошною оградою идущие вокруг города; на их шести величавых воротах, из которых двое давно уже заделаны — множество куфических и других надписей и тут и там римские двуглавые орлы, где — на вставленной в стену белой плите, где — прямо на штукатурке.

На пространстве между стенами и Тигром загородные сады и красивые домики и пашни, начинавшие зеленеть, а высокие берега все покрыты галькою. Вдали синел Караджа-даг, с другой стороны — туманные вершины Таврского хребта.

От Самсуна досюда сделано было 800 верст. До Мосула оставалось еще более 400.

30 Марта Комиссия оставила Диарбекир; она вступила уже тут в Курдистан, характер которого отразился и в физиономии и в одеждах и в говоре населения.

После шестичасового перехода остановилась она в деревне Ак-пынар (белый ключ), из 25 домов. Здесь население уже Курдское. Женщины были с открытыми лицами.

В Диарбекире и окрестностях, и югу, народонаселение чрезвычайно смешанное; тут есть, кроме Турок и Курдов, и Арабы и Армяне и Греки и Халдеи, а между Курдами и чистые Мусульмане, и Шемси — поклонники солнца, и Езиды — поклонники падшего ангела.

Курды, по наружности и по одежде, отличаются от прочих народностей. Они рослее и смуглее всех и имеют еще более физиономии чем самые Арабы. Одежда их состоит из так называемой шал-у-шапик, т.е. шали и рубахи, так как простой Курд носит одну рубаху, перепоясанную шалью. На границе же они надевают пояс сверх балахона.

Женщины их в одежде, не многим отличаются от мужчин, и в боях не редко следуют за ними; а бывает, и предводительствуют отрядами. Слово кюрд-оглу, т.е. курдов сын или курдский уроженец, служит у Турок синонимом удалого налета и отчасти разбойника. [XLIV]

Халдеи, исповедующие учение Нестория и составляющие часть населения Курдистана, не уступают Курдам в воинственном духе, удальстве и жестокости. Ядро их гнездится в Хеккарийских трущобах Тайари в северной части турецко-персидской пограничной полосы, местах суровых, страшных по своей недоступности, посреди скалистых стремнин и клубящихся потоков. Главное место их Джулямерк или Джуляме-рик. Их патриарх, Мар-Шимон, сан и имя которого переходят от дяди к племяннику, живет в монастыре Ко-чанис, часах в шести от города. Другой их патриарх Мар-Элиас, находящийся под влиянием папских миссионеров, пребывает в монастыре Эль-кош у Рабан-Хормуза, в таком же расстоянии на восток от дороги, описанной выше между Семилем и Кан-и-Ширин. Несториан всего насчитывают не более 14.000 семейств или около 70.000 душ. Они населяют местности между Салмасом, Тергевером, Мергевером (в Урумийской области), Гавером, Сомаи, Барадостом, Хараем — с персидской стороны; с турецкой же стороны между Альбаком, Махмуди, Вальту, на юг от Джуламерка, Дисом, Джелу-Тхуби, Тайари, Басом и Бервером.

Живя посреди мусульманских Курдов, беспрестанно и безнаказанно их угнетающих; Несториане привыкли носить оружие, особенно в Хеккяри, для защиты своих жилищ и достояния.

Езиды, еще одно воинственное курдское племя, чтут духа тьмы, шейтана, в той вере, что падший ангел когда-нибудь будет прощен Всевышним существом. Они избегают произносить не только слово шейтан, из трепетного к нему уважения, но и все слова, напоминающие его сочетанием букв. Они называют шейтана — челеби — господин, или шейх-муаз-зам — великий шейх. У этого народа есть свои таинственные религиозные обряды, совершаемые один раз в году в глухой гористой местности, где похоронен глава их секты Шейх-Адд; [XLV] обряды эти видел, и то случайно, один только Европеец, известный английский ученый Лейард, но ни сущности обрядов, ни религиозного их пения, ни таинств их верований не понял и потому не мог передать. Народ этот носит неизменно белые одежды и отличается особенною чистоплотностью; гнушается общения с мусульманами, а в случае невольного сближения с ними, очищает себя огнем. Их главный шейх, рассылая в народ свой сборщиков приношений, снабжает их слепком с металлического питуха — идола, изображающего в их глазах духа тьмы.

Переход 1 Апреля был утомительный; хотя дорога была ровная и сухая, но жар становился тягостным. Зелень кругом; чаще и чаще стали по дороге встречаться дубки и фруктовые деревья; замелькали черные таборы Курдов и чистенькие Езидские деревеньки.

Каравансерай Шейх-Муса, 6 ч. — служил в этот раз ночлегом для Комиссии. Рядом с ним хорошая мечеть, в которую, но пятницам, стекаются правоверные из пяти соседних округов.

2 Апреля. Половину перехода сделали по ровной местности, покрытой зеленью и цветами; но затем дорога пошла все в гору; крупный каменник на крутизнах замедлял шествие, и без того уже неприятное от усилившегося жара.

Поднявшись высоко, Русские вдруг увидели, в нескольких шагах перед собою, зубцы Мардинской стены, скрывавшейся до того за каменными глыбами. Сделано было 6 ч.

Город Мардин (в древности Мард) расположен на высоте не менее трех тысяч футов над равниною Месопотамии, расстилавшеюся от самой его подошвы до горизонта. С балкона дома, отведенного Комиссии, Русские увидели ее покрытою свежею зеленью; вдали на юг высокая гора Коукеб (звезда) с кочевьями Арабов племени Шаммар; за нею — Урфа; и юго-востоку, подымалась гора Синджар, густо населенная одними Езидами. [XLVI]

Мардина можно провести мысленно три прямые линии; из них левая, мимо Синджара, — на Мекку, средняя — на Иерусалим, правая — на Пальмиру.

Был канун Светлого Христова Воскресенья; Русские, по приглашению Ассурийского патриарха Мар-Якуба, были у заутрени в Яковитской церкви; служил сам патриарх с 12-ю епископами; обширный, хотя незаметный со стороны улицы храм, с очень низким потолком, был до того полон прихожанами, что едва можно было выносить духоту.

Русские обошли цитадель, уцелевшую посреди развалин древней крепости; в цитадели квартировала артиллерийская команда под начальством наши; огромные цистерны неисчерпаемы.

Базары городские незначительны, хотя в них выделывается лучший в Анатолии сафьян. Из городских построек всего интереснее медресе, которая, возвышаясь на крутом городском скате, с ее двумя огромными куполами, минаретом и отделяющеюся от корпуса здания высокою изящною дверью, имеет издали вид прекрасной картины, повешенной на стене.

3 Апреля. Русские ездили с патриархом в Шафранный монастырь — Дейр-эль-Заафаран, от города верстах в шести. Монастырь этот, подвергающийся частым нападениям и раззорению со стороны Курдов, не богат украшениями. Монахи, приведя гостей своих в усыпальницу патриархов и епископов, говорили, что их похоронено там двенадцать тысяч! У входа были два саркофага; в одном из них без крыши Русские видели, в сидячем положении, совершенно сохранившиеся останки епископа, скончавшегося лет девять тому назад. Здесь постоянно теплятся лампады и ежедневно совершается литургия.

6 Апреля. Русские спустились в равнину Месопотамскую. Дорога пошла благоуханною, от клевера, степью. Через 6 часов ходу ночь проведена была между Амудом и Дарой, в первый еще раз под палатками. Термометр показывал 24° в тени. [XLVII]

7 Апреля. По пути зашли посмотреть на развалины и катакомбы знаменитой Дары. Влево от дороги, верстах в 10, 15 Курдистанские горы; вправо необозримая степь; около гор множество покинутых замков курдских феодальных князьков.

Конвоировавшие Комиссию баши-бозуки рассказывали Русским о шалостях Арабов, кочевавших около Коукеб, Синджар, и горах ближайших к дороге, от нее часах в двух, Мидьят, Умерьан и других и далее по дороге между Низибином и Джезире; но все, на этом 6 ч. переходе, обошлось благополучно с путешественниками.

7 Апреля. Ночлег был в Низибине, — у Турок и Арабов — Мусайибин, знаменитом в древности городе, бывшем даже одною из столиц Армении. Теперь это жалкое местечко, ничем не замечательное.

8 Апреля. Сделан был Комиссиею девятичасовой переход; она прошла мимо кургана Азнаур с опустевшей на вершине его крепостцою Халефа-оглу, еще недавно пойманного курдского налета. Русский лагерь был на ночь разбит у двух деревушек Шехр-и-Мур и Баур на берегу речки. На этом переходе Русские видели, как большое арабское племя Тай с поспешностью снимало свои черные шатры, вьючило их вместе со скарбом своим на коров и откочевывало далее в пустыню, уходя от приближавшихся сборщиков податей.

9 Апреля стали лагерем у деревни Деруне; 3 часа. Начальник баши-бозуков жаловался Русским, что не успевает, с своею командою в 220 человек, наблюдать за безопасностью его участка на пространстве в 120 верст между Мардином и Деруне.

По дороге, множество разнообразных цветов было необыкновенно, земля чудесная; почти все пространство обработано; в иных местах пшеница поднялась уже четверти на две; появилась опасные сороконожки, скорпионы и другие гады. Термометр показывал 32°. Мухи не давали отдыху; после заката солнца воздух наполнялся комарами и мошками. [XLVIII]

Деревень везде множество; жители Курды; лошади у них арабские; кочевые Арабы в самых примитивных костюмах и вооружении; ездят часто без седла и управляют конями простым поводом. Дорога кипела жизнью и разнообразием.

10 Апреля, после 5 часового перехода, Комиссия провела ночь около р. Кыляны-су.

11 Апреля. Миновав деревушку Бабиль, Комиссия прошла ущельем и остановилась лагерем на зеленом луговом берегу Тигра под черными стенами города Джезире-и-ибни-Омар, или Джизра, главного места Турецкого Курдистана. 6 ч. Город расположен в глубокой котловине гор, между которыми главное место принадлежит знаменитой горе Джудей, тысяч на 12 возвышающейся над уровнем моря; Мусульмане принимают ее за Ноеву гору, на вершине которой, по местному поверью, существуют остатки ковчега. Неподалеку отсюда находятся укрепленные притоны курдских беев, в настоящее время, большею частью очищенные; и между прочим замки Дергюль и Эврак, принадлежавшие прославившемуся своими бесчинствами и непокорностью Порте Бедерхан-бею, захваченному в 1847 году и заключенному в Кадии. Места эти дики, но живописны и прекрасны в высшей степени, особенно в это время года; Тигр здесь очень быстр и имеете около сорока саженей ширины; от моста, перекинутого через него, остались одни высокие каменные устои; на них были наброшены длинные жерди, без всякого закреплении и без настилки.

И городские стены, и большая часть городских задний, и высокий, причудливой постройки замок по средине города, возведены из черного пористого камня, притона скорпионов, змей и всяких ядовитых гадов. Между жителей есть несколько христианских семейств, большею частью Халдеев, обращенных в католичество и имеющих здесь даже свою церковь; другая церковь принадлежит Яковитам. Ряды базара, покрытые рогожами, бедны и очень жалки на вид. [XLIX]

Вся эта страна, по показаниям жителей, до гор Хеккярийских, называется Бохтан и принадлежала безраздельно Бедер-хан-бею как наследственное достояние. Бей собственно был не злой человек, рассказывали Русским, но предавался своевольству и грабежам по подстрекательству шейха Абдуль-азиза, жившего неподалеку в местности Гуран-дешт. Шейх этот, вместе с Бедерханом, был отвезен в Истамбул. После этого Дергуль был продан с публичного торга за 15.000 пиастров.